Текст книги "Путь качка (ЛП)"
Автор книги: Сара Ней
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
«Прекрати это прямо сейчас, Джексон».
И пухлые. И розовые. И влажные.
Они слегка приоткрываются, как губы, которые знают, что их вот-вот поцелуют, и мне требуется несколько секунд, чтобы оценить их, прежде чем полностью опустить голову.
Наконец-то наши губы встречаются.
Нежно, осторожно и немного неуверенно.
Как только мой язык окажется у нее во рту, пути назад не будет. Я буду полностью привержен тому, чтобы довести это дело с ней до конца.
От этой мысли меня не тошнит, и она не пугает до чертиков, как бывало в прошлом. Это не заставляет меня отстраниться или оттолкнуть ее.
Как это возможно, когда ее покрытые тыквенными внутренностями руки скользят по моей талии и опускаются к моей заднице? Как это возможно, когда у нее на языке вкус кислого яблока и карамели? Как это возможно, когда она стонет мое имя?
Стонет мое имя.
Этого тоже никто никогда не делал, и этот звук заставляет меня крепко прижать ее к себе, между нашими телами нет места для переговоров.
К тому времени как мы закончим целоваться, тыквенные семечки будут у меня на одежде и в волосах. Но мне все равно.
В отсутствие практики, я чувствую себя неловко, наши губы не совсем синхронизированы.
Это отвлекает. Не хочу, чтобы Чарли думала, что я чертовски ужасен в этом, когда хорош во всем остальном. И не хочу, чтобы она говорила обо мне всякую чушь. Я слышу это в своей голове прямо сейчас: «Знаешь Джексона Дженнингса? Он отвратительно целуется. Слишком много языка, и он понятия не имел, что делает. Это было мерзко».
Я отстраняюсь и качаю головой.
Чарли подносит руку ко рту, прижимая пальцы к губам.
– Что не так?
– Я ужасен в этом. Мне очень жаль.
– Ужасен в чем?
– В поцелуях. – Я колеблюсь, чувствуя себя самым большим засранцем. – Я не знаю… Это было давно.
То есть никогда.
«Футболист-девственник, который никогда не целовался» – отличный заголовок в университетской газете.
– Это самый худший поцелуй, который у тебя когда-либо был? – выпаливаю я вопрос, смущаясь, что мне даже приходится его задавать.
Она тихо смеется, ее рука теперь на моей рубашке, давит на мою грудную мышцу.
– Нет. Это не самый худший поцелуй, который у меня когда-либо был. Эта честь принадлежит Бенни Майеру.
– И когда это было? – Я говорю так, будто дуюсь, потому что это так.
– Восьмой класс.
Здорово. Мои поцелуи дерьмовые на вкус, но не хуже, чем у тринадцатилетнего Бенни Майера.
– Когда ты в последний раз целовался? – спрашивает Чарли.
– Никогда.
Ее глаза расширяются.
– Никогда?
Пожимаю своими широкими плечами.
– Мы можем не говорить об этом? Разговор о девственности был достаточно трудным.
– Точно, совсем забыла об этом.
Какой черт меня дернул открыть свой чертов рот, чтобы напомнить ей об этом?
– Пожалуйста, оставь это между нами. – Внезапно я становлюсь взволнованным и параноидально отношусь к тому, что о моих личных делах сплетничает девушка, которую я действительно не знаю, с которой не встречаюсь и которой не знаю, могу ли доверять.
– Я бы никогда… – Чарли поднимает руку, берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо, опуская его так, чтобы я смотрел ей в глаза. – Я никогда никому ничего не скажу о твоих делах.
Технически это теперь и ее дело, когда я засунул свой язык ей в рот.
– Ты мне веришь? – Она заглядывает мне в глаза.
Я не знаю. Честно говоря, не знаю, могу ли ей доверять, в основном потому, что не задумывался об этом. Довериться ей – значит сделать ее частью моей жизни.
Можно доверять только тому, кого знаешь и с кем у тебя отношения, а у меня их с ней нет… пока.
– Джексон. – Ее плечи немного опускаются, и она отпускает мою челюсть как раз в тот момент, когда открывается входная дверь. Трое детей-переростков пробегают мимо, каждый из них несет по меньшей мере две тыквы и хозяйственную сумку.
Я отхожу от Чарли и возвращаюсь к стулу за столом, к разделочному ножу, его крошечная оранжевая ручка в моей руке похожа на детскую игрушку. Нож маленький, и, черт возьми, его почти невозможно ухватить.
– Что, черт возьми, это за дерьмо? – с любопытством спрашиваю я. Серьезно, что, черт возьми, у них во всех этих сумках?
– Все дерьмо для тыквы, – говорит мне МакМиллан, кладя две свои тыквы на прилавок, а затем бумажный пакет, который он держал за ручку.
– У нас что тыквенная вечеринка? – ворчу я.
– Остынь, старина, будет вечеринка. – Родриго уже роется в своей сумке, вытаскивая пакет «Читос», сыр и миниатюрные апельсины. – Это маленькие апельсины без косточек, от которых дети сходят с ума. Тема оранжевая, так что у нас оранжевые закуски.
Я далек от того, чтобы указывать на очевидное, но:
– Вместе это дерьмо будет ужасным на вкус. – Я закатываю глаза на этих идиотов.
– Да, – протягивает Родриго. – Вот почему мы купили шербет. Он оранжевый, и нейтрализует вкус.
Если они еще раз произнесут слово «оранжевый», я сойду с ума, черт возьми.
– Откуда ты это знаешь?
– В старших классах я пару раз обслуживал столики в шикарном ресторане. Они подавали это в крошечных рожках между блюдами.
Это действительно звучит чертовски замысловато.
– Ты собираешься все это съесть? Сегодня вечером?
Родриго смотрит на меня так, словно я сошел с ума.
– Это тыквенная вечеринка.
Господи Иисусе, что с этими парнями.
У стойки, возвращаясь к раскладыванию семян на противне, Чарли смеется, ее спина дрожит от каждого идиотского слова, слетающего с уст моих друзей. Она идет разогревать духовку, устанавливает температуру, затем открывает шкафчик рядом с плитой.
– Что ищешь? – спрашивает МакМиллан.
– Соль?
Он бросает на меня хитрый взгляд, прежде чем встать позади нее и открыть другую дверь. Ту, что прямо над плитой и примерно в двух метрах от земли – высоко для большинства людей, но не для нас.
Не для семьи великанов.
– Держи, дорогая. – Этот мудак подражает моему акценту, моим словам и…
Ну, она не моя девушка, и я не имею на нее никаких прав.
«Но ты только что поцеловал ее», – спорю я с собой. «И что?» – отвечаю себе. «Ты был чертовски ужасен в этом, и она никогда больше не захочет тебя видеть или прикоснуться своим ртом к твоему, ты неопытный, девственный кусок дерьма».
Я не имею права ревновать, тем более, Чарли не отвечает взаимностью.
– Спасибо. – Чарли берет соль у моего соседа по комнате, ее взгляд устремляется на меня, нерешительная улыбка на ее губах направлена на МакМиллана, как будто она знает, что происходит, и не намерена поощрять это.
Она вежлива, но не отвечает на его чрезмерный флирт.
Любая другая девушка стравливала бы нас друг с другом. Я в этом уверен.
Но Чарли не какая-нибудь другая девушка.
Она не хотела идти со мной на свидание, когда я намекнул на это, и думает, что я вроде как мудак.
Верно?
ГЛАВА 11
СЕДЬМАЯ ПЯТНИЦА 3.0
Чарли
– Спасибо за сегодняшний вечер. Мне было очень весело. – Я краем глаза бросаю взгляд на Джексона, изучая его профиль в тусклой кабине грузовика. Его сильная челюсть упрямо сжата, как будто зубы стиснуты, напряжены. Словно он больше не знает, что со мной делать теперь, когда мы поцеловались у него на кухне.
Этот поцелуй.
Я прижимаю два пальца к губам, тепло его рта все еще свежо на моих губах. В этом не было ничего особенно чувственного, просто встреча наших губ, но ощущение все равно остается.
Мои губы мягкие – я отшелушила их сегодня, прежде чем нанести блеск, – так что надеюсь, ему понравилось.
Как такой парень, как он, не имеет опыта?
Я могу сказать это по тому, как он колебался, природа брала верх, но все еще чувствовалась неловкость в его движениях. Неуверенность.
Я сама целовалась с небольшим количеством парней, но не могу представить, что никогда не делала бы этого в моем возрасте. Каково это для двадцатилетнего человека, живущего в доме, полном парней, которые трахаются и регулярно заводят случайные отношения?
Неудивительно, что Джексон смутился и сильно покраснел.
И все же.
Мне это понравилось, и я рада, что у него нет списка побед длиной в милю, как у большинства спортсменов. Это бы меня оттолкнуло.
Рядом со мной Джексон постукивает по рулю в такт песне, тихо звучащей по радио – какой-то старой кантри-баллады о политике, религии и собаке по кличке Блу – когда мы выезжаем с подъездной дорожки на главную улицу.
Джок-Роу – это неофициальное название. На самом деле улица называется Стэнли Драйв, в честь выпускницы, которая пожертвовала несколько миллионов долларов на строительство жилых домов, расположенных вдоль улицы, с целью размещения спортсменов.
Это хорошие дома, гораздо более шикарные, чем та дыра, в которой я живу со своими друзьями на другой стороне кампуса. Мне было неловко показывать Джексону, где я живу, зная, что он обосновался в футбольном доме. Полы у них были отвратительными, но все остальное не было ужасным.
По крайней мере, дверь не слетела с петель.
Делаю мысленную пометку послать своему домовладельцу еще одно сообщение о нашей входной двери и смотрю на заднее сиденье грузовика Джексона. Грузовик моего кавалера.
Да, это официально – у нас свидание.
Бабочки порхают у меня в животе, пробуждаясь ото сна. Прошло много времени, с тех пор как мальчик заставлял меня волноваться.
Джексон сворачивает за угол, и небольшая коллекция тыкв на заднем сиденье перекатывается с одной стороны сиденья на другую. Мы не забрали вырезанную тыкву, ребята коллективно решили, что хотят выставить их все на крыльцо, но у меня остались мини-тыквы и пугало, Бифф, и я планирую поставить их на крыльцо, как только вернусь домой.
Обустрою свое жилище к предстоящему празднику.
– Рад, что ты хорошо провела время.
Хорошо провела время.
Я трепещу. Этот акцент. Этот голос. Этот тон.
Джексон снова стучит по рулю, и я смотрю на его руки.
Его большие, сильные, мужские руки.
До сегодняшнего вечера на моем теле не было ничьих рук, Бог знает, как долго.
Стараюсь не пялиться на руки или предплечья Джексона, отводя взгляд и сосредотачиваясь на дороге перед нами. Дергаю себя за подол платья, чтобы отвлечься, занять свои руки.
– Я действительно хорошо провела время. – Я стону, мы звучим нелепо. Прочистив горло, пытаюсь снова. – Удивлена, что ты…
Смущаюсь и замолкаю.
– Удивлена, что я, что?
– Ничего. – Я поджимаю губы и качаю головой.
О его раздражении свидетельствует вздох.
– Ненавижу, когда люди так делают. Просто скажи, что собиралась сказать.
Он прав. Я тоже ненавижу, когда люди так делают, и он чертовски хорошо знает, что мне было что сказать. Фух.
Итак, я делаю единственное, что могу: вдыхаю, выдыхаю и говорю то, что собиралась сказать. Это единственный способ сохранить лицо, чтобы он не думал, что я слабачка.
– Я удивлена, что ты заигрывал со мной.
– Я не заигрывал.
– О? Тогда как бы ты назвал губы у меня на шее?
Джексон смеется, вцепившись в руль.
– Я подлизывался к тебе, потому что ты разозлилась, когда я сказал, что мы тусуемся.
Слова: «я подлизывался к тебе» идут прямо к моим женским прелестям.
Они покалывают.
– Тебе не нужно было вставать и обнимать меня сзади. Мог бы просто сказать, что сожалеешь о своей бесчувственности.
Это правда, он мог бы это сделать.
Но сделал иначе.
Джексон прижался губами к моему телу – к моей шее. Его теплое дыхание, ласкающее мою кожу, было таким, таким…
«О боже, я закончу тем, что буду ласкать себя сегодня вечером, когда заберусь в постель при воспоминании об этих губах…»
Вряд ли это то же самое. Даже не близко.
Жаль, что я не настолько отчаялась, чтобы гоняться за парнем, который не хочет встречаться со мной.
Повеселиться и потусоваться? Да.
Поговорить и написать сообщение? Да.
Пригласить на вечеринку и игры? Да.
Свидание? Нет. Отношения? Нет. Переспать? Нет.
Это просто так странно для меня. Вот он, этот неуклюжий здоровяк, который весит как минимум на сто килограмм больше меня. Джексон Дженнингс – настоящий мужчина, в жилах которого течет больше тестостерона, чем у среднего студента колледжа. Для меня не имеет смысла, что его гормоны тоже не бушуют, а если и бушуют, то у парня больше самообладания, чем я могу себе представить.
У большинства парней его возраста нулевой самоконтроль. И это нельзя не заметить.
– Ты не ожидала, что я буду заигрывать. Так вот что по-твоему я делал, а?
– Ну… да? – Черт, неужели я ошибаюсь.
– Ну. – Он делает паузу. – Может быть, так оно и было.
Я резко поворачиваю голову в его сторону, глаза так широко распахнуты, что воздух от обогревателя на приборной панели сушит их.
Моргаю.
Затем еще раз.
– Повтори-ка еще раз. – Мне нужны разъяснения.
– Как насчет того, чтобы мы сделали вот что, мисс Всезнайка: когда свернем в квартал братств, если увидим, что какие-то люди входят в дом братства, одетые в костюмы, ты должна поцеловать меня.
Ого. Эй, эй, эй, откуда это взялось?
Я усмехаюсь.
– Мы целовались на кухне, не нужно делать на это ставки.
– Нет, это веселее. Кроме того, я поцеловал тебя. Ты едва ответила на мой поцелуй, а теперь тебе придется это сделать.
Я поворачиваюсь к нему лицом, изгибая свое пристегнутое тело, как крендель, наклоняюсь, чтобы устроиться поудобнее, погружая зубы в эту тему.
– Хорошо, позволь мне прояснить: ты ставишь на то, что когда мы свернем в квартал братств, там будут люди в костюмах, и если они будут, я должна поцеловать тебя. – Закатываю глаза. – Это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышала.
– Почему?
Я смеюсь.
– Этого просто никогда не случится.
– Хочешь заключить пари?
– Костюмы? Джексон, сейчас сентябрь – в сентябре никто не разгуливает в костюме, не говоря уже о нескольких людях.
– Хорошо, не принимай пари.
Он не сможет обманом заставить меня принять пари.
– Отлично. Не буду.
– Хорошо, не надо. – Он смеется, издевается надо мной.
– Не буду. – Разве что… – Я имею в виду, каковы шансы?
– Ничтожные, – кивает он, похоже, соглашаясь со мной.
Хм.
– Супер ничтожные. Шансы как в Вегасе в лучшем случае.
– Верно. Шансы против меня.
– Так почему же ты сам подставляешь себя под проигрыш?
Джексон протягивает руку и удивляет меня, сжимая мое бедро. Требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя, как только его рука снова оказывается на руле, мое бедро словно заклеймено
– Потому что я знаю, что выиграю.
Клянусь, он специально едет по дороге со скоростью улитки, затягивая момент, прежде чем свернуть за угол.
– Отлично. Я принимаю пари! И не мог бы ты просто уже повернуть, чтобы мы могли покончить с этим? Неизвестность убивает меня.
– Не терпится, да?
– Нет. – Я почти закатываю глаза, но сопротивляюсь – парень все равно едва видит меня в тусклом свете. Мое саркастическое невербальное общение сейчас для него недоступно, ведь Джексон почти не обращает на меня внимания.
– А я думаю, да.
– Уверяю тебя, я не спешу целоваться с тобой.
«Кажется, ты слишком сильно протестуешь…»
Джексон морщит лицо.
– Никто ничего не говорил о поцелуях.
Тьфу, я практически превратилась в лужу на своей стороне грузовика. Каждая южная интонация из его прекрасного рта заставляет меня таять.
Я сама себе противна.
Грузовик поворачивает направо, медленно, так как Джексон тормозит, пропуская пешеходов и встречные машины. Братский квартал освещен, как на Четвертое июля, фонари на крыльце горят, вся улица – приветливый маяк, несмотря на мусор на большинстве газонов.
Красные чашки, обертки и пивные банки усеивают траву перед величественными домами, притупляя роскошь. Они стоят миллионы долларов, в них живут случайные придурки, которые, вероятно, воспринимают жизнь там как должное.
Люди толпятся перед домом Лямбда.
Люди, одетые как пират, гигантская панда и распутная медсестра.
Розовый медведь выходит из парадной двери и начинает трахать ногу парня, одетого в костюм гигантского сперматозоида.
– Черт, ты видишь то же, что и я? – хватает наглости спросить у Джексона.
– Ты имеешь в виду парня, лежащего на земле, который одет как зомби? Да, я вижу это. – Чувак дергается, как будто у него припадок – а может быть, так оно и есть? Но, вероятно, нет, так как все просто стоят вокруг.
– Похоже на какую-то костюмированную вечеринку, – размышляет он, потирая щетину на подбородке.
– Джексон? – Когда я отрываю взгляд от дороги перед нами, невозможно не заметить ухмылку на его лице. – Ты меня подставил?
– Я? Не-е-ет…
– Джексон! О боже мой, ну ты и задница! Не лги!
Ух, хочу прибить его!
Он невозмутимо пожимает широкими плечами.
– Ну… Я знал, что сегодня вечером будет вечеринка, но что там будут люди в костюмах, просто счастливая догадка.
– Ты такой чертов врун! Ты, черт возьми, знал, что мы увидим костюмы, когда завернем за угол!
Он стреляет в меня взглядом искоса.
– Собираешься ударить меня своими крошечными кулачками? Потому что выглядишь такой же злой, как мокрая курица.
Черт возьми, почему он такой милый?
– Ударить тебя? Во-первых, нет, я не поощряю насилие, к тому же, вероятно, сломала бы себе руку. – Джексон закатывает глаза. – А во-вторых, это, должно быть, самая странная метафора, которую я когда-либо слышала, для кого-то, кто злится.
– Ты не… – Он останавливается, чтобы исправить грамматику. – Ты ни разу раньше не слышала это выражение?
– Слышала, но все равно думаю, что это странно. В этом нет никакого смысла.
– Куры ненавидят быть мокрыми, – объясняет он без необходимости.
– Ты ведь знал, что будет вечеринка.
– Я не идиот, конечно, знал.
– Это ловушка.
Его единственный ответ – глубокий смех, который разносится по кабине грузовика, посылая покалывание в мои нижние области самым неподобающим для леди образом.
Я ерзаю на месте.
– Так нечестно.
– Разве никто никогда не говорил тебе, что некоторые спортсмены не играют по правилам?
– Ты признаешь, что обманул, Джексон Дженнингс?
– Я признаю, что не всегда играю по правилам.
– То есть… жульничаешь.
Мы оба смеемся, и я рада, что он спокойно воспринимает мои поддразнивания.
– Нет, обычно я не жульничаю, ни разу в жизни. Мой папа бы… – Он замолкает, неловко ерзая на месте. – Мои родители убили бы меня, если бы я нарушил правила.
Он дает мне возможность заглянуть в его личную жизнь.
– Твои родители строгие?
– Мягко сказано. – Он больше ничего не говорит об этом, просто не сводит глаз с дороги, чтобы не сбить никого из людей, которые сейчас высыпали на улицу. Пока мы медленно продвигаемся вперед, во дворе перед домом началась игра в мяч, игроки выбегают на дорогу, даже не проверив наличие машин.
Клоун подпрыгивает в воздух, уворачиваясь от красного микроавтобуса, приближающегося с противоположной стороны.
– Твои?
Я пожимаю плечами.
– М-м-м, не совсем. Им никогда не приходилось быть такими – я просто всегда делала то, что мне говорили. Скучно. – Я зеваю для пущего эффекта и похлопываю себя по губам.
– То же самое.
– Мне трудно в это поверить.
Он оглядывается.
– Почему?
– Потому что? Не знаю, ты, должно быть, был популярен.
– Если и был, то не знаю об этом.
– Как так?
Джексон приподнимает свое массивное плечо.
– Обычно я был дома, когда все гуляли, так что не знаю, насколько это делало меня популярным. Папа бы этого не позволил.
– Почему? – Я знаю, что не должна совать нос не в свое дело, но…
– Хотел, чтобы я поступил в хороший колледж.
Я улыбаюсь.
– И посмотри на себя сейчас!
– Только не в этот колледж. – Сардонический смех Джексона сопровождается вымученной улыбкой, и я не уверена, стоит ли обижаться от имени всего студенчества Айовы. Но учитывая его статус здесь, я пропускаю комментарий мимо ушей.
– Куда он хотел, чтобы ты поступил?
– Куда-нибудь из Большой Десятки. Университет Пенсильвании. Нотр-Дам. – Его большая рука постукивает по приборной панели. – На самом деле, куда угодно, только не сюда.
– А, понятно. Поэтому ты выбрал Айову. – Его единственный акт бунта. – Твои родители приходят посмотреть, как ты играешь?
– Отец был так чертовски зол, что первые два года бойкотировал мои игры. – Джексон потирает нос. – Он появлялся на нескольких в последнее время, но только потому, что…
Я хочу, чтобы он закончил свою фразу, поэтому я подталкиваю его.
– Потому что…?
Он дергается, пальцы вцепляются в руль.
– Потому что… – Он прочищает горло. – Только между нами, ладно?
Это важный момент, Джексон Дженнингс не раскрывается перед кем попало. Я вижу нерешительность в его глазах со своего места на пассажирском сиденье, поэтому информация, которую он предлагает… очень важная.
Глубоко вдыхаю. Выдыхаю. Делаю крошечный знак креста на своей груди, который он не может видеть в почти полной темноте.
«Честное слово, провалиться мне на месте, иглу мне в глаз…»
– Я обещаю, что ничего не скажу.
Он может доверять мне.
– Папа приходит на мои игры только потому, что скоро сезон драфта, и он хочет, чтобы я принял участие, поэтому приезжает, чтобы надавить на меня.
Драфт.
Вау.
Мой маленький мозг едва может понять, что это в общем положении дел. Я здесь беспокоюсь о том, что мои запасы рогаликов заканчиваются, и о том, какую стажировку я хочу получить в своем родном городе, а Джексон должен решить, будет ли он участвовать в драфте, чтобы играть в профессиональный футбол.
Мои проблемы кажутся такими чертовски глупыми. Маленькими. Незначительными.
– А ты этого хочешь?
– Да. – И снова он пожимает одним плечом. – Но…
Я жду, зная, что в этой истории есть что-то еще. Жду, пока он продолжает ехать, поворачивает на мою улицу, находит мой дом и паркует свой грузовик.
Голова Джексона ударяется о подголовник, глаза сверлят дыры в потолке.
– Я хочу этого на своих условиях, а не на папиных.
Его использование слова «папа» странно для меня, так как я называю своего «отцом», но в сочетании с его южным протяжным произношением это звучит очаровательно, когда слетает с его языка.
– Я хочу быть профи для себя. – Его голос низкий, хриплый. – Почему ему так чертовски трудно это понять?
Мне жаль. Мне так жаль. Хотела бы я…
Хотела бы я сделать что-нибудь, чтобы подбодрить его.
– Эй. – Я кладу руку на его твердый бицепс, и он смотрит вниз, туда, где лежат мои пальцы. – Где произойдет этот поцелуй? – Я сглатываю. – И когда?
Джексон пожимает широкими плечами.
– Ты не обязана целовать меня, Шарлотта.
Его голос звучит устало и жалко, словно он стоит под дождем, глядя через окно на комнату, полную сухих людей, смеющихся, пьющих и едящих, словно никогда не узнает, каково это – быть внутри. Словно заслуживает того, чтобы его использовал отец, и не знает, что отношения должны быть какими-то другими.
– В смысле «не обязана»? Сделка есть сделка.
– Ну, не совсем.
«О, я поцелую тебя, Джексон Дженнингс».
– Ладно, ну теперь ты звучишь жалко. Не унывай, боже мой. – Я изображаю яркую улыбку, кокетливо сжимая его мышцы.
– Тогда сегодня вечером.
Да, вот это правильно! Хотя мне бы хотелось немного больше энтузиазма.
– Эм, хорошо. – Ерзаю на месте, придавленная внезапным приступом нервозности. Я не соблазнительница, и хотя это всего лишь поцелуй, я не та, кто их инициирует. – Ты можешь проводить меня до двери, и я могу сделать это там.
Смех Джексона громкий и неистовый, по-настоящему веселый.
– Все, что угодно, дорогая.
Он не называл меня дорогой с тех пор, как мы впервые встретились, и я вспоминаю, как сильно ненавидела это поначалу, потому что не знала его, а он не знал меня, и я просто предположила, что он был игроком, который называл женщин дорогими, чтобы ему не пришлось запоминать их имена.
Дорогая.
Мне нравится это.
***
Джексон
– Тебе необязательно это делать, – смягчаюсь я, чувствуя себя полной задницей, из-за того что вообще сделал ставку. Женщина сама должна выбирать, с кем ей целоваться, а я придурок, что загнал Чарли в угол, открыв свой большой рот. – Я не собираюсь заставлять тебя это делать.
Я наблюдаю за ее покачивающейся задницей, когда девушка идет по дорожке, направляясь прямиком ко входной двери.
– Нет. Сделка есть сделка.
– Справедливости ради, это была не столько сделка, сколько то, что я был самоуверенным засранцем.
Она выпячивает грудь.
– Я женщина слова.
– Хочешь сказать, что хочешь поцеловать меня?
Святое дерьмо, она хочет поцеловать меня.
Кого я обманываю? Все девушки хотят поцеловать меня – в этом нет ничего нового. Я гребаный жеребец, направляющийся в проклятую НФЛ – очевидно, что на меня набрасываются со всех сторон.
Но Чарли, желающая поцеловать меня – это совсем другое дело.
Чарли это Чарли, и в ней нет ничего легкомысленного.
Так что это? Это чертовски здорово – даже фантастически.
Как маленькая победа, эйфория, которую я не испытывал уже много лет, в том числе когда нахожусь на игровом поле, играя в чертов футбол на стадионе, полном орущих болельщиков.
Это…
Намного лучше.
– Я не говорю, что хочу поцеловать тебя. Я говорю, что собираюсь это сделать.
«То же самое, кексик».
– А я говорю, что тебе не нужно этого делать.
– Почему мы спорим об этом? Разве ты этого не хочешь? – Ее плечи поникли в поражении.
Дерьмо.
– Я этого не говорил – я же парень, а мы идиоты. Почему ты думаешь, я говорю глупости?
– Говорю, – эхом отзывается она, поворачиваясь ко мне лицом, как только мы подходим к ее двери. Ее руки поднимаются, чтобы коснуться воротника моей рубашки, на ее губах играет улыбка. – Говорю глупости…
– Ты смеешься надо мной? – Это не первый раз, когда она издевается над моим акцентом, но на этот раз она делает это прямо мне в лицо, наши лица, рты и руки всего в нескольких дюймах друг от друга.
Тепло ее тела согревает кожу на моей шее, ее руки все еще задерживаются там. Пальцы почесывают место, которое я старательно побрил не так давно, чтобы выглядеть немного презентабельно.
Когда я собирался, у меня было искушение позвонить маме за советом. Ведь никогда раньше не был на свидании и подумал, что она, возможно, сможет, я не знаю, сказать мне, что надеть. Или что-то, чего я не знаю. Но потом передумал, зная, что мама расскажет папе, а когда он узнает, то, вероятно, взбесится.
«Девушки равносильны отвлечению внимания».
Как ни странно, на этот раз мне плевать, что подумает мой папа.
Мне двадцать два года, пришло время перестать жить в страхе перед человеком, который в конечном счете не имеет никакого контроля над моим будущим.
Я и мой агент Брок – только мы решаем, что я буду делать и куда пойду, когда меня призовут.
И я это сделаю.
По прогнозам, я выйду в начале второго раунда.
Будем надеется, что я попаду к «Далласким Ковбоям», но теперь я уже не уверен, что хочу быть так близко к дому и моим назойливым родителям. То, что я профессионал, ни хрена не охладит моего папу – это сделает его еще хуже.
Он – мужская версия Крис Дженнер.
Качаю головой.
«Перестань думать о своих родителях, придурок. Руки Чарли находятся рядом с твоим лицом. Сосредоточься на этом».
Сосредоточься на ней.
Я стою неподвижно, как столб, прижимаясь всем телом к стене ее дома, позволяя ей решать, как долго она будет прикасаться ко мне.
Наблюдаю, как ее взгляд опускается вниз, скользя по моим грудным мышцам. Они крепкие и мускулистые после сотен часов, проведенных в тренажерном зале на жиме лежа. Упражняясь на поле. Наматывая километры на дорожке.
Чарли, кажется, раздумывает о чем-то, я не уверен, о чем, но она осторожна, нежные руки теперь парят над моей рубашкой, все еще у выреза.
Я смотрю на опущенную макушку ее головы – она, может, и высокая, но я все еще возвышаюсь над ней – и пробор в ее шелковистых волосах цвета кукурузы очаровывает меня. Я хочу прикоснуться к ним. Никогда, ни разу раньше я не пробегал пальцами по волосам девушки, и умираю от желания сделать это прямо сейчас.
Дерьмо.
Я хочу, чтобы она прикоснулась ко мне.
«Всего на минутку, Чарли. Всего на несколько секунд».
На ее крошечном крыльце горит свет, но он у нее за головой. Девушка окутана тьмой, в то время как мое лицо находится в центре внимания, яркий свет ослепляет меня.
Я съеживаюсь, наклоняя голову.
– Не нравится, да?
– Нет.
– Теперь ты знаешь, что я чувствовала. – Маленькая засранка смеется, ее ладонь скользит по щетине на моем лице. Я побрился сегодня днем, но прошло несколько часов, и она выросла. – Ладно, прощаю тебя.
Ее голос – шепот, большие пальцы поглаживают мои скулы, почти доводя меня до инсульта.
Дерьмо. У меня встает.
– О, да? – нервно вскрикиваю я.
– Да. – В отличие от моих, ладони Чарли гладкие – без мозолей – и блуждают по загару, портящему кожу под моим глазом. – У тебя светлая кожа.
– Я не пользуюсь солнцезащитным кремом, – глупо говорю я, жалея, что не закрыл свой рот.
– Не могу представить, что ты наносишь солнцезащитный крем – лишние хлопоты, да? – Она что-то мурлычит себе под нос, и я задаюсь вопросом, когда, черт возьми, она избавит меня от страданий и уже поцелует.
Терпение никогда не было моей самой сильной добродетелью.
Чарли снова мурлычит, изучая мое лицо пальцами, кончики которых спускаются от надбровной дуги вниз по переносице. К кончику носа. По вмятине над моей верхней губой.
– Ты такой… – Она слегка качает головой, слишком застенчивая, чтобы закончить свою мысль.
– Какой? – Я отчаянно хочу, чтобы она сказала, что у нее на уме.
Отчаянно нуждаюсь в словах, которые ни одна девушка никогда не говорила мне, хотя даже понятия не имею, какими они могут быть.
– Мужественный.
– Это хорошо? – спрашиваю я.
«Только не говори, что это плохо. Не говори этого».
– Да. – Чарли замолкает, проводя большим пальцем по моему подбородку. – Да, мне это нравится. Мне нравится это маленькое местечко, прямо здесь.
Ямочка у меня на подбородке? Я всегда ненавидел ее.
– Нравится?
– Да. Это… – Она замолкает так надолго, что я не думаю, что она это продолжит. – Сексуально.
Меня и раньше называли сексуальным, но Чарли не называет меня сексуальным – она называет ямочку на моем подбородке сексуальной, разбирая меня по частям, выявляя те части меня, которые ее заводят.
Бессмысленная болтовня, которую я слышал на протяжении многих лет, одни и те же комплименты и предложения от девушек, которыми одаривали моих товарищей по команде…
Боже, ты такой горячий.
Черт возьми, ты такой сексуальный, Три-Джей.
Я отсосу тебе прямо сейчас в ванной, если ты позволишь мне…
Однотипные и двусмысленные. Для этих женщин я просто номер на майке.
Но для Чарли я не просто номер.
Я вижу это по тому, как она зачарованно наблюдает, как ее руки скользят по моей коже. Как будто я привлекателен, когда знаю, что это не так, не совсем так. Есть тысячи парней, которые выглядят лучше меня, и любой из них был бы счастлив дать Чарли то, что ей нужно – отношения.
Я понятия не имею, как быть в них.
Я трогал только сиськи стриптизерши. Что я знаю о том, как завести девушку?
Но может быть… просто может быть…
Отвлекаюсь на то, что Чарли придвигается ближе, прижимается грудью к моей груди – новое ощущение для меня. Я извиваюсь от напряжения в промежности моих джинсов, когда ее сиськи касаются моих грудных мышц.
– Мне это нравится. – Ее ладони обхватывают мой подбородок.
Нравится это. Обожаю это. Люблю это.
