Текст книги "Путь качка (ЛП)"
Автор книги: Сара Ней
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
ГЛАВА 10
СЕДЬМАЯ ПЯТНИЦА 2.0
Чарли
Вау. Так вот как выглядит футбольный дом, когда в нем нет вечеринки.
Мы входим, Джексон закрывает за нами дверь, и я уже слышу гул голосов внутри.
Глубокие голоса, низкие и приглушенные – по словам Джексона, сегодня канун игрового дня, поэтому парни должны быть дома, трезвыми и в постели к определенному часу.
– Ты же знаешь, что у нас не должно быть гостей вечером перед игрой, южный пай-мальчик.
– Заткнись, МакМиллан.
Парень, которого Джексон называет МакМилланом, засовывает в рот ложку чего-то, похожего на арахисовое масло, и говорит с набитым ртом, следуя за нами на кухню.
– Я просто говорю.
Джексон ставит тыкву в центр стола, бросая рядом набор для вырезания.
– Что это такое? – спрашивает МакМиллан, прислоняясь бедром к стойке.
– На что, черт возьми, это похоже? – рявкает Джексон.
– Тыква.
Джексон подходит к шкафу и роется в поисках миски, выдвигает ящик и достает нож и две ложки. Хватает рулон бумажных полотенец.
Бесцеремонно вываливает все это на поверхность стола.
– Я могу помочь? – Этот парень, МакМиллан, слоняется без дела и теперь положил руки на спинку стула, намереваясь вытащить его.
– Нет! Иди займись чем-нибудь другим, – огрызается Джексон. – Подальше отсюда.
– Но мне нечего делать, – возражает МакМиллан, все еще не отпуская спинку стула. Он потихоньку вытаскивает его.
– Найди что-нибудь. Убирайся из кухни.
Я вижу, что Джексон все больше расстраивается. Мои глаза расширяются, когда в комнату входит другой парень.
– Что это такое? – Большой парень указывает на центр стола, на тыкву.
– О боже, – протяжно стонет Джексон, и я ухмыляюсь его акценту.
– Я люблю вырезать тыквы. У тебя одна?
– Да, и ты не помогаешь. Ты уходишь.
– Я не могу уйти. Правила тренера – я должен быть здесь.
Джексон закатывает глаза, и МакМиллан наклоняется, чтобы дать большому парню пять.
– Отлично, Айзек.
– Что ты собираешься на ней вырезать? – спрашивает Айзек. – Однажды моя сестра заставила меня вырезать летающего единорога. Эта чертова штука заняла у меня два часа. – Он делает паузу и хмурится. – Куда мы ее поставим? На крыльцо?
– Нет, она заберет её домой. – Джексон выталкивает слова сквозь стиснутые зубы, и только сейчас этот новый парень – Айзек – замечает меня в комнате.
Он улыбается мне, переводя взгляд с Джексона на меня. Медленная улыбка занимает половину его лица. Его зубы белые, но немного кривоватые, и не хватает одного с левой стороны. Может быть, он выбил его случайно локтем на игровом поле во время тренировки?
– Кто ты такая? – Он прямолинеен, но я не возражаю.
– Я Чарли.
– Это мужское имя, – грубо сообщает он мне. Тем не менее, парень улыбается, как будто знает, что Джексон разозлится, если меня будут дразнить.
Так и происходит.
– Это не мужское имя, придурок. Оставь ее в покое.
Джексон то же самое сказал мне при знакомстве, но я не собираюсь указывать на это перед его друзьями, когда он уже раздражен их присутствием.
– Почему ты собираешься забрать тыкву домой, Чак? Не думаешь, что она будет красиво смотреться в этом прекрасном доме?
Я колеблюсь, прежде чем ответить.
– Джексон думает, что на крыльце ее разобьют, и я согласна с ним.
МакМиллан выпрямляется.
– Если кто-нибудь попытается разбить эту тыкву после того, как ты ее вырежешь, я надеру им задницу.
Я смеюсь, не в силах остановиться.
– Ты собираешься каждую ночь сидеть и наблюдать за крыльцом?
– Нет. Я просто узнаю, как гребаный джедай. – Парень звучит довольно уверенно, подчеркивая свои знания рассекая воздух руками в стиле ниндзя.
– Вау. – Я не знаю, что еще сказать, но мне и не нужно, потому что третий парень входит прежде, чем я успеваю сесть.
– Господи Иисусе, – бормочет Джексон, выдергивая стул из-за стола и плюхаясь на него. – Шарлотта, я же говорил тебе, что это должно было случиться.
Хм, разве?
– Кто ты? – спрашивает этот новичок, держа в одной руке пакет с попкорном для микроволновки, а в другой бутылку воды. Он больше остальных не только по росту, но и по размеру. Парень размером с грузовик, с бородой и животом.
– А кто ты? – передразниваю его с улыбкой.
Парень кажется милым, но, может быть, это просто потому, что он легко мог бы надеть бархатный красный костюм и черные ботинки, чтобы поиграть в Санта-Клауса на праздники. Добряк с пухлым животом.
– Я Родриго.
– А я Чарли, друг Джексона.
Родриго наклоняет голову.
– Кто такой Джексон?
Все смеются, и МакМиллан хлопает его по спине.
– Джексон – южный пай-мальчик, Здоровяк. Три-Джей, иначе известный как мудак, который каждое утро запирает ванную, когда ты пытаешься отлить.
Они все снова смеются, включая Джексона, который, кажется, высматривает изъяны в идеально круглой, идеальной формы, идеально окрашенной тыкве в центре их кухонного стола.
– Что будешь вырезать на этой штуке? – спрашивает Родриго, сжимая в кулаке немного попкорна, запихивая его в рот и запивает огромным глотком воды.
– Мы еще не решили, – сообщаю ему, присоединяясь к своему спутнику за столом.
Ударяюсь коленом о его, когда отодвигаю свой стул немного дальше. Наши взгляды встречаются, и в уголках его рта появляется улыбка. Его голубые глаза сверкают, и я вижу, как в них светится веселье.
Его голос звучит ворчливо, но он втайне наслаждается собой, это совершенно очевидно.
– Однажды я вырезал по одной тыкве для каждого дома Гарри Поттера, хотя я когтевранец, – объявляет Родриго. – Мои две сестры – гриффиндорцы, а мой младший брат – пуффендуец, но мы все равно вырезали и слизерин[9]9
Факультеты Хогвартса (в оригинале они названы «домами») – четыре отделения школы чародейства и волшебства Хогвартс в которые учеников отбирают по складу характера. Они названы именами основателей Хогвартса, которые, собственно, и завели такой порядок отбора. Факультеты эти: Гриффиндор, Пуффендуй, Когтевран и Слизерин.
[Закрыть].
– Ты такой гребаный ботаник, – сокрушается Айзек, усаживаясь на третий стул. – Меня разделили на два дома, что делает меня крутым.
– Я пуффендуец и гриффиндорец – ты неособенный. Приди в себя, Айзек.
Ого. Откуда все это берется? И кто знал, что спортсмены могут быть такими ботаниками?
– Что, если мы вырежем золотой снитч[10]10
Золотой снитч – маленький золотистый шарик с серебряными крылышками в игре квиддич, летающий самостоятельно и произвольно над полем. Квиддич – игра, в которую играют летая на мётлах персонажи романов Джоан К. Роулинг о Гарри Поттере.
[Закрыть]? – задается вопросом вслух Родриго.
– Или золотой снэтч[11]11
Snatch – сленг, можно перевести, как влагалище.
[Закрыть], – со смехом шутит Айзек.
– Мы не собираемся вырезать чертову тыкву в стиле Гарри Поттера. Вы все заткнитесь на хрен, – раздраженно ворчит Джексон.
Вы все.
Ух, как мило. Мне нравится, когда он так говорит.
Я толкаю Джексона коленом под столом и посылаю ему легкую улыбку. Он склоняет голову и возвращает ее, слегка покачивая головой, как будто молча извиняясь за поведение своих друзей.
Я не против. Это своего рода очаровательно, все эти большие парни стоят вокруг, спорят о том, что можно вырезать на переросшем овоще, и разочаровываются, что они не могут принять участие.
– Айзек, тебе следует сбегать в продуктовый магазин и взять несколько таких тыкв. Клянусь, я видел их там вчера. – Родриго задумчиво щурит глаза. – Большие картонные коробки, полные тыкв. Купи себе одну.
– Да? – Айзек задумчиво потирает бородку.
– Черт возьми, я пойду с тобой! – Родриго уже вышел из кухни и в гостиной открывает входную дверь. – Шевели задницей, гринго. Я не хочу, чтобы они слишком опередили нас.
– Бери пять! – окликает МакМиллан. – На всякий случай! – Парень, кажется, думает об этом еще несколько секунд, прежде чем оттолкнуться от стойки и направиться к двери. – Подождите, я тоже пойду. Не хочу, чтобы ты купил мне какую-нибудь неправильную тыкву.
Парень – который на самом деле просто гигантский ребенок – бежит обратно на кухню и протягивает Джексону ладонь. Шевелит своими мясистыми пальцами.
– Ключи от твоего грузовика?
Мой кавалер ворчит, но любезно шлепает их в ожидающую руку своего товарища по команде, хоть неохотно, но все равно уступает.
– Пожалуйста, просто убирайся отсюда к чертовой матери.
Можете назвать меня сумасшедшей, но мне нравится эта сварливая, задумчивая сторона Джексона Дженнингса. Это как десять видов неотразимости. Я не дура и знаю, что он не пытается остаться со мной наедине, испытывая ко мне романтические чувства. Нет. Он просто хочет выгнать своих назойливых друзей из дома.
Хоть и временно.
Когда все трое уходят, в комнату входит еще один парень. И это снова дежавю, когда мы проходим через тот же разговор, который только что вели с предыдущими соседями по комнате: Кто ты? Что это на столе? Что будешь вырезать? Почему больше нет тыкв?
– Ребята поехали за еще несколькими. Если хочешь, напиши МакМиллану, – говорит ему Джексон, когда парень садится на один из пустых стульев.
Он пристально смотрит на меня, пытаясь вспомнить мое лицо, и должна признать, что парень тоже кажется мне знакомым.
– Ты та самая цыпочка.
– Ты тот самый парень в грузовике. – Тот, кто сидит на пассажирском сиденье, пока Джексон катается по кампусу. – Как тебя зовут?
– Тайсон, но все называют меня Убийцей.
Он что, серьезно?
– Никто не называет его Убийцей, – невозмутимо заявляет Джексон, не отрываясь от своей задачи.
– Тайсон, – повторяю я. – Я Чарли.
– Да, я знаю, кто ты. – Он бросает на Джексона задумчивый взгляд, ковыряя верхушку тыквы, лежащую на столе.
– Итак, во время этих поездок по кампусу ты кого-то преследуешь или просто хочешь прокатиться?
Он пожимает широкими плечами, не такими широкими, как у Джексона, но все равно подтянутыми и спортивными. Такие плечи, которые никогда не пропускают ни одного дня в тренажерном зале.
– Нам просто скучно.
Как это возможно, что этим парням скучно? Они такие популярные, что большинство парней хотят быть ими, и каждая девушка хочет с ними встречаться. Или переспать. Они, вероятно, окружены людьми, пафосом, тренерами и шумом двадцать четыре часа в сутки. Что в этом скучного?
– Разве чтобы вылечить меланхолию не устраивают вечеринки с выпивкой? Обязательно ослеплять каждую ничего не подозревающую девушку в кампусе?
– Ослеплять? – Он с дерзкой ухмылкой поднимает голову. – Это тонкий намек?
– Нет, никакого сексуального подтекста. Чёрт побери. Я говорила о фарах.
Парень выглядит разочарованным этим.
Решив не обращать на него внимания, открываю картонную упаковку, в которой запечатан резчик по тыкве и передаю его Джексону. Он занят тем, что срезает верхушку тыквы огромным ножом, чтобы мы могли выпотрошить ее и удалить семена.
– Тебе нужен противень. – Тайсон закатывает глаза, по-видимому, являясь авторитетом в вопросах Хэллоуина и жарки семян. – Я принесу. – Гигантский мужчина-ребенок поднимается и открывает шкафчик рядом с плитой, и когда это делает, несколько кастрюль вываливаются, с громким лязгом падая на линолеумный пол. – Черт возьми! Кто убрал это дерьмо?
Я хихикаю, когда Тайсон приседает, чтобы собрать кастрюли и становится видна расщелина его задницы над поясом его спортивных брюк.
Не хочу судить, но у парня безумно волосатая задница. Благослови Бог девушку, которая ляжет в постель с этим волосатиком.
«Почему я думаю об этом? Господи, Чарли».
Джексон ловит мой пристальный взгляд и прочищает горло, двигая тыкву ко мне, чтобы я могла оценить его работу. Он сделал четкие надрезы и убрал верхнюю часть, чтобы я могла вынуть мякоть.
Закатываю рукава своего платья. Беру большую ложку.
– Я готова выпотрошить эту штуку. – Стараюсь говорить грозно, но мне слишком весело, чтобы разыгрывать из себя крутую.
Внутренняя часть тыквы скользкая и влажная, когда я засовываю туда руку почти по локоть, но я знала, что так и будет. Годы вынимания семян из тыкв готовят вас к ощущениям, но почему-то это всегда кажется отвратительным и мерзким.
И влажным.
Орудую ложкой и шлепаю мякоть на противень, который Тайсон волшебным образом нашел и положил на стол.
К счастью, он исчез, оставив нас одних.
– Тебе нужна помощь?
– Нет, сама разберусь, но спасибо. Ты просто подготовь… – Я поднимаю на него взгляд. – Что еще нам нужно, чтобы испечь это? Соль? Оливковое масло? – Я не могу вспомнить, мама всегда пекла семена.
– Моя мама всегда использовала какие-то специи. Позволь мне написать ей.
Моя мама.
Так… по-южному.
– Как думаешь, что нам вырезать? Талисман Айовы? Ведьму?
Джексону требуется несколько секунд, чтобы обдумать это.
– Как насчет изречения или чего-то такого? – Он делает паузу. – Например, «Убирайся на хрен с моего крыльца». Или, я не знаю. Что-то типа того.
Изречения или чего-то такого.
Мне нравится, как он произносит эти слова. Какими бы простыми они ни были, они все равно заставляют мой желудок переворачиваться.
– Отличная идея. Нужно что-то короткое, там не так много места.
– Как насчет «Насрать на все».
– Отлично. – Я смеюсь. – Куда мы ее положим, когда все будет готово? Потому что я не хочу, чтобы она была на моем крыльце.
– Ну, мы не можем оставить ее на моем, если ее разобьют.
– Тыквенный телохранитель тебе поможет.
Джексон смеется, его улыбка красивая и широкая, щетина намного темнее, чем остальная часть его светлых волос. Его лицо загорело от многочасовых тренировок под палящим солнцем, и все в нем кричит о здоровье и мужественности. Горный человек, школьник, спортсмен – все в одном.
– ТТ или Ти-Ти. – Он смеется.
– Смотрю, тебе нравятся эти двойные и тройные инициалы. – Не могу удержаться, чтобы не сказать.
– Ха-ха, это не моя вина.
Не его. Но уверена, что это идет ему на пользу. Кто не полюбит футболиста с юга с устаревшими манерами и старомодным прозвищем?
Это всем нравится.
И вот я здесь, сама влюбляюсь в этого паршивца.
Так неловко. Я бы хотела, чтобы он перестал так на меня смотреть.
Как… на друга? Проклятье. Лучше бы ему не заводить со мной дружеские отношения.
Это действительно немного раздражает. Не то чтобы я хотела, чтобы он лип ко мне, как мокрая тряпка, потому что не уверена, чтобы я тогда сделала. Но по крайней мере, он мог бы посмотреть на меня неподобающим образом. Бросил бы взгляд на мои сиськи, попробовал прикоснуться ко меня под столом – ну, знаете, что-то в этом роде.
Вместо этого Джексон долбит тыкву, почти полностью игнорируя меня, перемежая каждый удар своего ножа низким ворчанием, как будто задача вонзить острый зубец в мякоть изнурительна. Или трудна. Или требует реальных усилий и мускулов.
За все годы, что я наблюдала, как мои родители – обычно папа – вырезали тыкву, мне всегда было трудно воткнуть нож в ее толстую стенку и вытащить его.
Не для Джексона. Он делает это легко, вероятно, потому что парень в сто раз сильнее, чем когда-либо будет мой отец. Больше и мускулистее, благодаря сотням часов тренировок.
Джексон выбирает этот момент, чтобы посмотреть вверх, держа нож в правой руке, замирая с ним в воздухе.
– Что? – спрашивает он, с пустыми глазами, неспособный читать мои мысли.
– Ничего. – Типичная реакция всех в мире, кого когда-либо ловили на том, что они пялятся, и кто не хочет в этом признаваться.
– Хорошо. – Он не настаивает, возвращаясь к своей задаче. – Уверена, что хочешь такую надпись?
– Да? – Это напоминает мне о моем золотом браслете, который я иногда ношу, когда чувствую себя нахально. С ним я чувствую себя довольно уверенно, хотя немногие люди когда-либо останавливаются, чтобы прочитать, что там написано.
– Где мы это напишем? – Джексон встает и подходит к ящику, роется в нем и возвращается к столу с черным маркером. – Хочешь оказать мне честь?
– Конечно. – Беру маркер, нарочно касаясь пальцев Джексона. Затем он поворачивает тыкву так, чтобы она была передо мной. И я аккуратно пишу фразу печатными буквами на скользкой коже, достаточно большими буквами, чтобы было легко вырезать. Хотя немного меняю фразу, чтобы было не так оскорбительно.
ЗАБЕЙ НА ВСЕ
Готово. Я откидываюсь на спинку стула и изучаю свою работу, вращая основание так, чтобы Джексон тоже мог его видеть.
– Как тебе?
– Хорошо.
Хорошо. Это слово, произнесенное с акцентом, заставляет меня улыбнуться. Как и многие другие его слова сегодня – не знаю, что на меня нашло.
А еще Джексон хорошо пахнет. Когда он встал и сел обратно, я уловила его запах. Мужественный и чистый, как и должен пахнуть мужчина. Как укол тестостерона. И мне вдруг захотелось сесть к нему на колени и провести носом по его сильной, толстой шее.
Наши глаза снова встречаются, и на этот раз парень не спрашивает, в чем моя проблема.
Джексон ничего не говорит. Он тянется вперед и тянет тыкву к себе, кладет ее так, чтобы она лежала на столе перед ним, и берет нож.
– Приступим.
Я тупо киваю, и на этот раз он что-то бормочет, обращаясь к тыкве, когда делает первый надрез.
– Уверена, что с тобой все в порядке, Шарлотта? Выглядишь немного раскрасневшейся.
Мы с ним оба знаем, почему у меня покраснели щеки, но он собирается быть придурком и дразнить меня по этому поводу. Джентльмен не стал бы этого делать. С другой стороны, никто не обвинял – и никогда не обвинит – Джексона Дженнингса-младшего в том, что он один из них.
– Здесь немного жарковато.
– Попробуй снять куртку. – Он ухмыляется, с ворчанием вытаскивая нож из ребер тыквы. Вонзает его обратно. Выдергивает.
Туда. Сюда. Туда. Сюда.
Образует маленькие зарубки, формирующие слова, которые я написала.
Его сосредоточенность заставляет меня задуматься, он также фокусируется на всем, что делает, или только на футболе и мелких задачах. Мне нечем заняться, кроме как удивляться и пялиться, поэтому я делаю это, пока парень вырезает.
«Джексон Дженнингс – девственник».
Эта мысль случайно приходит мне в голову сама по себе, без всяких подсказок.
Смотрю на его руки… его большие, гигантские руки. Длинные пальцы, которые легко могут схватить целый футбольный мяч. Его ногти чистые и аккуратно подстрижены – он их не грызет. На костяшках его пальцев есть немного светлых волос, которые я нахожу странно привлекательными, и мои мысли блуждают по его груди.
Мои глаза следуют за ними.
Его рубашка поло застегнута почти до самого верха, и я изо всех сил пытаюсь найти следы волос, выглядывающих над расстегнутой пуговицей, изо всех сил стараясь не быть замеченной за разглядыванием.
Хмм.
Он безволосый или бреется? Ухаживает ли он за собой или позволяет бурно разрастаться?
Мои мысли блуждают дальше, вниз, к тому, что спрятано под ширинкой его джинсов, и мне плевать, что мои мысли в канаве, так как парень не обращает на меня ни капли внимания.
Джексон Дженнингс – девственник.
Как вообще такое возможно? Что делать девушке с этой информацией? Лучший вопрос: что делает девушка с парнем, у которого никогда раньше не было секса, особенно с таким, как этот?
Ладно. Я вряд ли когда-нибудь узнаю. Похоже, парень довольно тверд в своих убеждениях и в ближайшее время не собирается сдаваться.
Если он не захочет видеть меня после сегодняшнего вечера, это его дело. Интересно, пригласил ли он меня на свидание только потому, что знал, что это будет непросто. Я прекрасно знаю, что такие парни, как Джексон Дженнингс-младший обожают соревнования. Они живут ради погони. Охоты.
Очень надеюсь, что ошибаюсь и все еще не отвечаю на вопрос: чего он хочет от меня?
Приятельское общение? Дружбу?
Это вполне возможно.
Друзья с привилегиями потребовали бы распускание рук. Значит, он не может хотеть меня трахнуть…
…хотя я бы не возражала против его рук на моем теле.
Каково это – заниматься сексом с мужчиной-девственником? Он вообще знает куда засовывать член? Он, должно быть, смотрит порно – парню его возраста нужно как-то выпускать пар, верно? Поэтому должен знать, в какую дырку входит член… верно?
Я откидываюсь на спинку стула, по-настоящему погружаясь в тему, одна в своих мыслях.
Инстинкт и природа должны взять верх. Так и должно быть.
Даже я знала, что делать, когда переспала с Аароном Флетчером, моим парнем, с которым встречалась восемь месяцев в старших классах школы. Возможно, у меня никогда не было секса, но мое тело знало, что будет больно, когда он толкнется в первый раз, и как двигать бедрами, когда боль притупится.
Я улыбаюсь, вспоминая, как я слегка попятилась назад, скользя по матрасу, когда Аарон попытался втиснуть свое барахло в мои женские прелести – у меня нет терпимости к боли, а это было больно. К тому же я, в сущности, была ребенком, естественно, мое тело взбунтовалось.
Но я хотела покончить с этим, не хотелось уезжать в колледж девственницей.
Оглядываясь назад, я понимаю, что была глупой. Секс с Аароном ничего не значил, не был самым лучшим, и с тех пор не вызывал у меня желания заняться им снова. На этот раз мне некуда спешить.
Я буду сходить с ума по своему следующему парню. Он подарит мне бабочек в животе и отправит мою жизнь в штопор. Хочу быть первой, о чем он будет думать, когда просыпается, и последним, о чем будет думать перед сном – если я не буду спать рядом с ним.
Джексон взмахивает ножом, казалось бы, потерявшись в своем собственном маленьком мирке, высунув язык между губ, не обращая на меня внимания.
Не раньше, чем низкое «хм» вырвется из моего горла.
– Я знаю, ты сказала, что это ерунда, но я слышу, как ты думаешь, даже не поднимая глаз. – Его рука замирает, нож все еще торчит внутри буквы «В».
Забей на все.
– Мне просто интересно, что мы делаем.
Я знаю, еще слишком рано говорить об отношениях, но это не останавливает меня от замешательства, и мой разум не собирается отпускать это. Мне нужно знать, чего хочет от меня Джексон, иначе это сведет меня с ума.
– Мы набили чучело, потом съели яблоки в карамели, а теперь пытаемся вырезать эту тыкву, пока эти идиоты не вернулись со своими.
Фу, он намеренно притворяется непонимающим, хотя чертовски хорошо знает, о чем речь.
– Нет, я имею в виду, что у нас происходит. – Я не могу заставить свои губы произнести слова, о которых я думаю: чего ты хочешь от меня, Джексон? Если не хочешь встречаться со мной, то нам не следует проводить время вместе.
– Мы тусуемся вместе.
О боже. Все хуже, чем я думала. Тусоваться?
Вот что говорят парни, когда водят за нос кого-то, с кем определенно не собираются встречаться. Я видела это миллион раз раньше. Они не будут использовать слово «встречаться» и не скажут «просто трахаться», поэтому помечают статус как «тусуемся», чтобы никогда не приходилось объяснять ситуацию. Или их чувства.
Я знаю, что Джексон не морочит мне голову – он уже сказал, что не собирается встречаться со мной.
Но это свидание. Он сам так обозначил.
Я просто хочу знать, что будет дальше. Завтра. На следующей неделе.
Хочу подготовиться к тому, чтобы забыть все о Джексоне Дженнингсе-младшем после сегодняшнего вечера и перейти к кому-то, кто хочет, чтобы я была для него кем-то, а не никем.
Я не буду преследовать его в социальных сетях. Не буду ходить на его футбольные матчи. Откажусь, если он снова захочет потусоваться.
Потому что все, что я в конечном итоге сделаю – это полюблю его. Я уже чувствую, что начинаю влюбляться. Это пустило корни в ту секунду, когда парень отвез меня на ту ферму, помог забраться в повозку с сеном и обошел со мной тыквенное поле.
Наблюдая, как он запихивает Биффа МакМускула в свой грузовик… неуклюжий, переросший мальчик-мужчина… это что-то со мной сделало. Что-то теплое и тающее, как карамель на моем яблоке, сладкое и соленое, и как раз то, в чем я не знала, что нуждаюсь.
***
Джексон
Я знаю, почему Чарли так смотрит на меня, но делаю все возможное, чтобы избежать ее вопроса, прикидываясь дурачком.
С самого начала это была плохая идея.
Она не хотела со мной встречаться, и я не смог устоять перед этим гребаным вызовом. Теперь девушка сидит на моей чертовой кухне, за моим чертовым столом – в этом платье и этих туфлях, с этими волосами и этой улыбкой.
Румянец на ее щеках делает веснушки на переносице ярче.
Поэтому я говорю единственное, что могу придумать, чтобы избежать гнева в этих голубых глазах.
– Мы тусуемся вместе.
Чарли поджимает свои пухлые губы, и я знаю, что разочаровал ее. На эмоциональном плане я не могу позволить себе встречаться с ней – я могу водить ее на свидания, но это все.
Одно свидание здесь, одно свидание там.
Когда у меня есть время, что случается редко.
Девушки всегда хотят большего. Ожидают большего. Требуют большего.
Времени, энергии, внимания.
Всё.
Я годами наблюдал, как моя мама проделывала это с папой – ей никогда не хватало внимания. Он был слишком занят, зацикливался на футболе с того времени, как я научился ходить, и воспитывал меня, чтобы я стал звездным спортсменом. Когда я начал подавать надежды, мой отец нашел свою страсть: заставить меня играть в профессиональный футбол, чего он сам не смог сделать.
Они ругались. Она плакала. Он уходил.
Они ругались. Она плакала. Он уходил.
И так без конца.
– Тусуемся, – повторяет Чарли. – Ясно.
Она отодвигает свой стул и встает из-за стола, забирая с собой противень с семенами, и направляется к стойке. Спина прямая, словно кол проглотила.
Ноги загорелые и гладкие.
Попка упругая и круглая.
Чарли снимает куртку, закатывает рукава, обнажает предплечья, волосы спадают на одну сторону, длинные и шелковистые.
Я прочищаю горло и возвращаюсь к своей задаче.
– Было весело, да?
– Ага.
Черт. Я знаю эту конкретную версию «ага» – сам говорил это дюжину раз таким тоном. Она злится, но будет отрицать это теперь, когда я испортил настроение правдой.
Чего она хочет от меня?
Я смотрю на нее за стойкой – моей стойкой – и чувствую…
Вину.
Мне не следовало приглашать ее на свидание. У нее будут развиваться ожидания, а у меня может не хватить смелости отшить ее, когда выяснится, что я не готов.
На самом деле.
У меня нет практики общения с девушками. С парнями, да. С девушками? Нет.
Я никогда не встречался ни с одной живой душой. Никогда не ходил на свидание на школьные танцы, никогда ни с кем не целовался на заднем сиденье машины. Или в моем грузовике. Или на кукурузном поле.
Я, конечно, щупал сиськи, но у стриптизерши, во время поездки с парнями в стрип-клуб на двадцать первый день рождения товарища по команде, за пределы города, чтобы нас не поймали, хотя каждый человек там должен был знать, кто мы такие.
Дети-мужчины размером с великанов не появляются в джентльменских клубах каждый день недели.
Я заплатил за то, чтобы пощупать фальшивые сиськи.
Не самый лучший мой момент.
– Хочешь помочь с этим? – в отчаянии предлагаю я. Последнее, чего я хочу, это чтобы она злилась. Мы веселились, а теперь…
– Нет. Продолжай делать то, что делаешь.
Дерьмо.
Откладываю нож на поверхность стола. Вытираю ладони о джинсы, постукивая пальцами по ткани.
Размышляю.
Прежде чем успеваю подумать дважды, встаю и пересекаю небольшое пространство. Встаю позади Чарли, мое тело прижато к ее спине, руки парят над ее плечами.
Девушка замирает.
Ждет.
Руки в липком, тыквенном месиве отделяют тыквенные потроха от семян.
– Не сердись. – В конце концов мои ладони перестают парить и опускаются ей на плечи.
Я чувствую, как девушка напрягается и как у нее перехватывает дыхание.
– Я…
Она собирается это отрицать, но мы оба знаем, что это было бы ложью.
Медленно двигаю руками, наслаждаясь гладкостью кожи на ее плечах, так непохожей на мою. Смотрю, как мои мозолистые пальцы скользят по ее обнаженной плоти, по мягкому изгибу ее шеи.
– Я просто…
Чарли слегка наклоняет шею влево.
Я смотрю на это место – то, которое, без сомнения, пахнет ею. Свежестью, женственностью и совершенством.
Девушка не низкая, и сейчас на каблуках. Мне нужно было бы только слегка наклониться, чтобы прижаться губами к изгибу ее шеи. Я никогда не делал этого раньше. Никогда не делал многого из того, что делали парни моего возраста, и на долю секунды я сожалею, что был таким сдержанным.
Не потому, что хотел этого, а потому что должен был.
Из-за напористости и решимости папы.
У меня есть собственный драйв и решимость, и большая часть этого соответствует его. Но разве я сам себе хозяин, если все, что делаю, происходит потому, что он этого от меня требовал?
Из-за всего, в чем он мне отказывал?
Женщины делают тебя слабым, сынок.
Женщины заставляют тебя проигрывать.
Я не чувствую слабости, стоя за спиной Чарли. Наоборот, чувствую себя сильным, мужественным и твердым.
Чувствительным.
Я опускаю голову.
Прижимаюсь губами к ее шее, как раз в том месте, которое предназначено Богом.
Когда ее рука поднимается и ее липкие пальцы пробегают по моим волосам, мы оба стонем.
Мои руки скользят вниз по ее рукам и бедрам, ладони обхватывают ее узкую талию, притягивая ее тело ближе к моему.
Она так чертовски хорошо пахнет, лучше, чем я себе представлял, но далеко не так хорошо, как она чувствуется. Тыквенные специи, ваниль и что бы это ни был за шампунь – чертовски фантастически. Вишня и миндаль.
Не могу оторвать своих рук от исследования. Ладони огромные, покрывают большую площадь без особых усилий, и Чарли позволяет мне.
Осторожно пальцами вдавливаюсь в ее бедра, образуя треугольник, словно ловлю футбольный мяч, и опускаю их ниже, к расщелине между ее ног. Затем медленно поднимаю к ее прессу.
Она мягкая во всех нужных местах.
Чарли убирает свои покрытые тыквой пальцы с моих волос и поворачивается, прижимаясь спиной к кухонной стойке. Мои глаза расширены, брови поднимаются до линии моих волос.
– Джексон. – Просто мое имя, но сказано так, что говорит о многом: что ты делаешь? Почему ты поцеловал меня? Ты собираешься сделать это снова? Позволю ли я тебе?
– Шарлотта. – Я понятия не имею, что еще сказать. Не тогда, когда она смотрит на меня своими большими, ярко-голубыми глазами. Девушка вглядывается в мои глаза, немного сбитая с толку и, честно говоря, я тоже.
Я чертовски запутался.
– У тебя в волосах тыквенные кишки, – произносит она наконец, протягивая липкие пальцы, чтобы вытащить семя, застрявшее в прядях.
– Мне все равно. – Мне нравится, когда она прикасается ко мне, грязными руками или нет.
– Кто-нибудь обязательно заметит.
– Мне все равно.
– Ты такой… – Ее голос затихает, когда она заканчивает словом «милый». Она выдыхает это тихо, как будто это признание, а не утверждение.
Итак, она думает, что я милый.
Очевидно, иначе она не была бы сейчас со мной, хотя я далек от этого. Потому что не был милым с тех пор… ну, наверное, никогда. Когда я родился, во мне было больше четырех кило, а к шести месяцам я носил одежду на годовалый возраст.
Ни одна душа никогда раньше не называла меня милым.
Большой ребенок, теперь уже большой мальчик.
Я больше увалень, чем манекенщик, но Чарли, кажется, надела свои розовые очки.
Огромный. Тяжелый. Свирепый.
Красивый? Вряд ли.
Милый? Никогда.
– Ты так думаешь? – спрашиваю я, просто чтобы быть уверенным. Или услышать, как она снова скажет это. Как угодно.
Она прикусывает губу, все еще прижимаясь спиной к стойке, подбородок все еще приподнят самым соблазнительным образом.
– Да.
– Я думаю, ты милая. – Боже, что, черт возьми, я несу? Послушайте меня – я говорю нелепо.
Не знаю, что овладевает мной, но хочу поцеловать ее в ее очаровательный, дерзкий маленький носик. Вместо этого я целую ее. Держу голову наклоненной, чтобы поцеловать маленькую впадинку в уголке ее губ.
– Джексон, – выдыхает она.
Она облизывает губы, и они на вид такие чертовски мягкие. Такие… такие мягкие – хоть убей, я не могу придумать лучшего слова, чем «мягкие».
