Текст книги "Добрые соседи"

Автор книги: Сара Ланган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Гретхен Шредер

Общественный колледж Нассау
31 июля, суббота

Кафедра английского языка. Нужно проставить оценки за первый семестр летней школы, плюс еще какое-то там заседание в связи с новыми сотрудниками, которые выйдут на работу осенью. Все это время Рея продолжала работать. Чтобы не лишиться рассудка. Работа – единственное место, куда еще не простерся мрак.

Впрочем, и это менялось, потому что она не смогла вспомнить, чем занималась последний час, пока сидела здесь и думала о девочке на полу туалета и о последних невнятных кадрах «Черной дыры» – куда можно попасть из сияющего центра этой сингулярности: в путешествие во времени? В рай? В ад? – и о том, как сильно она желает Герти и всему ее семейству поскорее сдохнуть.

В дверь ее кабинетика постучали. На пороге со скорбным видом стоял заведующий кафедрой. Что было, вообще-то, странно. Обычно вид у него жизнерадостный, как у плюшевого медведя или пьяницы.

– Привет, Аллен! – поздоровалась она.

Сорокадвухлетний Аллен окончил какой-то заштатный университетик на юге, который все называли Южным Гарвардом.

– Можно с тобой поговорить? – осведомился Аллен.

Она поморщилась, убрала ноги с его пути. Колено здорово распухло. Она его постоянно теребила, смещала чашечку – порвала все образовавшиеся внутри рубцы. Указала на пустоту второго стула:

– Пусть устрицей будет тебе мой кабинет.

Он кивнул; лицо красное, дыхание учащенное.

– Очень смешно. Слушай. У меня тут проблема. – Аллен положил на стол папку, открыл, вытащил что-то знакомое.

Рея вспыхнула еще до того, как успела рассмотреть: вспомнила что-то, хотя суть этого чего-то от нее и ускользала.

– Это работа Мигеля Сантоса. Он пришел ко мне вчера…

– Выходит, он лжет. Пропустил вчера занятия. Якобы по болезни, – заметила Рея.

– Ты правда дала ему прозвище Спиди Гонзалес?

Щеки у Реи запылали. Да, было такое, на прошлой неделе. Он тогда посмеялся. Как и остальные студенты.

– Я что, похожа на полную идиотку?

– Ясно. То есть нет. Очень рад. А еще правка. Вся эта правка. – Он поднял работу повыше. Запыхтел пуще прежнего. – Вот это что такое?

– Аллен, я увлеклась. Прошу прощения. Я с ним поговорю. – Произнося эти слова, она верила в собственную искренность. Всецело.

– Мне кажется, тебе нужно оставить работу. Я найду тебе замену до осени. Ты слишком рано вернулась. – Он все произнес скороговоркой, и Рея поняла, что именно эти слова и висели у него на языке с самого начала. Он угнездился в них, как вот людям случается угнездиться и застрять в определенной должности.

Рея поджала губы. Пожевала их изнутри и только потом заговорила:

– Я не могу без работы. Чтобы сюда приехать, я должна утром надеть брюки и причесаться, как нормальный человек. И я твой лучший преподаватель! Не лишай меня этого!

– Не мне решать.

Глаза ее наполнились слезами.

– Один студент. Я только с одним прокололась.

– Нет.

– Кто еще?

Аллен вытащил еще две работы: в обеих красного было больше, чем белого. Как будто она пролила на них красное вино. Имена студентов, Дебра Лучано и Том Михарес, ничего ей не говорили.

– Если им что-то не нравится, пришли бы ко мне, – сказала она. – Вряд ли стоит поощрять действия за чужой спиной.

Аллен постучал по работе Дебры:

– Хорошо написано. А ты поставила «неуд».

– Ты у нас специалист?

– Все индикаторы на месте, по баллам проходит. Тема раскрыта в тезисе, подкреплена развернутыми цитатами.

– А содержание вообще ничего не значит? Она цитирует Бертрана Рассела! Как так можно? Мы в Америке. У нас есть Ноам Хомский. Аллен, это мои студенты! Ты что, не можешь меня поддержать? Я работаю изо всех сил. А ты принимаешь сторону первого же слюнтяя, который приходит плакаться и придумывает всякую чушь?

Аллен стиснул пальцами переносицу. Было видно, что ему искренне жаль.

– Я никогда тебя не понимал.

– Мы каждый семестр пьем вместе кофе. У тебя была масса времени задать мне главные вопросы. Да, мой отец умер от цирроза, а я только после похорон узнала, что он пил. Делал это тайком. Добавлял в апельсиновый сок. В молоко. В кока-колу. В термос с кофе, который повсюду носил с собой. Никто ничего не знал. У него даже пива в холодильнике не было. Спиртное не держал дома. Все делал украдкой. Но он меня вырастил. Мы все время проводили вместе. Я знаю наизусть всю каноническую научную фантастику, особенно «Черную дыру». У меня диагностировали такую штуку, называется расстройство привязанности. Если бы ты время от времени читал книги, ты бы все понял.

Рея умолкла. Комната зыбилась, как воздух над барбекю в жаркий день. Неужели она произнесла вслух эти страшные вещи? Вроде бы губы ее именно так и поступили. Но не она сама! Не могло такого быть. Она собралась с мыслями, сморгнула зыбь, посмотрела на Аллена – как он отреагирует.

На лице его отразилось удивление. Не ждал он, что Рея поделится с ним сокровенным. Ей вспомнилась презрительность Эйлин Блум много лет назад. Презрительность Герти в тот день, когда Рея попыталась ей исповедаться. Презрительность Шелли, вечно подмечавшей то, чего больше никто не видел. Шелли была единственным, за исключением отца, человеком, с которым Рея смотрела вместе «Черную дыру». Единственным человеком, которому она, со слезами на глазах, объяснила, в чем особый смысл этого фильма.

Аллен покраснел, потому что он был одним из тех воспитанных южан, которые привыкли относиться к женщине с уважением. Слюнтяем, иными словами.

– Мне очень жаль, что на тебя столько навалилось. Я не знал.

– Да ладно. Думаешь, ты сам белый и пушистый? На себя-то посмотри. В жизни не занимался спортом, хотя бы ради того, чтобы порадовать своего папашку-южанина. Старший брат, мамочкин герой, верно? Она, небось, заполняла за тебя все заявления в колледж. И таскалась бы за тобой до конца жизни, если бы ты не женился на Мэри-Джейн. Вот только Мэри-Джейн требует постоянных усилий. Как месячные – изволь растирать ей ноги. Один ребенок на двоих, а она и то не справляется.

Глаза у Аллена увлажнились, будто она дала ему пощечину.

– Это к делу не относится. – В голосе звучала подлинная боль. Она это слышала, и к ней отчасти вернулось трезвомыслие.

– Ой, Аллен… начала она. – Прости меня.

Я не хотела.

– Тебе тут не место, – прервал он ее. – Ты терпеть не можешь свою работу. Вечно показываешь, что умнее всех нас. Наверное, так и есть. Мы не стыкуемся.

– Мне сейчас тяжело. Ты не можешь не знать. Пожалуйста, не увольняй меня. Мне некуда пойти.

– Разговор окончен.

Рея заплакала в голос. Настоящими слезами, а не фальшивыми, чтобы разжалобить соседей. Утерла глаза – руки ее оказались маленькими, прямо как у Шелли. С широким ногтевым ложем, как у Шелли, и от воспоминания сделалось так горько, что захотелось срезать эти ногти под корень.

– Не надо, – произнесла Рея. – Мне без этого места никак.

– Рея… я тебе сочувствую. Всем сердцем. Мы все время думаем о тебе и твоих родных, молимся за вас. Но даже если отбросить все привходящие обстоятельства, ты забываешь, что преподаешь отстающим подросткам, которые даже не научились раскрывать тему в тезисе.

– Я постараюсь. Я все исправлю, – сказала она и стиснула ладони в мольбе. – Это единственное, что у меня осталось. Я не могу сидеть на Мейпл-стрит. Там как в могиле. Там меня преследует дочь. Она повсюду.

– Тебе придется уйти, – ответил он.

Аллен остался сидеть, и она поняла: он имеет в виду, уйти прямо сейчас. Она собрала вещи из своего крошечного кабинетика. Вышла, глаза красные. По-хорошему, это она должна быть его начальницей. И все здесь должны ей в ножки кланяться. Молить об очередном золотом слитке ее мудрости. Она развернулась. Захромала к столу на этом своем бессмысленном ненадежном колене. Плюнула. Плевок попал на исчирканную работу. Работу Спиди.

– Рея! – выкрикнул Аллен в ужасе и негодовании.

Плевок расползся, окрасился красным. Какой безумный поступок. Неприличный, невоспитанный. Она хотела сказать: «Прости. Я виновата. Вернемся к разговору осенью, Аллен, я приду в себя>. Но сказала совсем другое:

– Посмотри, до чего ты меня довел.

А потом – провал в памяти. Она выехала с парковки и отправилась в единственное место, которое у нее еще не отобрали. На Мейпл-стрит.

Мейпл-стрит, 118
31 июля, суббота

Среди хаоса в доме № 118 на Мейпл-стрит остался один оазис: до странности безупречная спальня Реи и Фрица, пропахшая дешевыми духами. Всё на своих местах. Ни следа от кофейных кружек на тумбочках, ни лифчика, свисающего с дверной ручки. Герти будто бы заглянула в чистую и безбедную взрослую жизнь, которой, по идее, должна была жить и сама. А может, и в выдумку в стиле Марты Стюарт на тему о том, как должна выглядеть взрослая жизнь.

Оставленного Шелли доказательства нигде не видно.

Скрипнула дверь. Загорелся верхний свет. Прятаться было негде. Герти попалась.

– Элла! – позвала она.

Девочка медленно вошла внутрь. Ей уже, кажется, исполнилось восемь. Не такая уж маленькая. Изумительный возраст, когда бок о бок уживаются мягкие игрушки и тяга к хип-хопу. Когда Дед Мороз еще настоящий, а зубная фея уже нет. На старшую сестру она была совсем не похожа. Кругленькая, широкогрудая. Маленькие карие глазки, тусклые русые волосы. Одета в симпатичное зеленое платье без рукавов, тесноватое в талии.

– Можете мне помочь? – спросила Элла.

Герти обхватила руками живот.

– Как?

Элла вышла. Герти постояла в ярком свете, потом последовала за ней. На цыпочках миновала дверь, за которой спал голый Фрицик, так же спустилась по лестнице. Герти была босиком, девочка – в модных резиновых тапочках. Вслед за ней Герти прошла через кухню, они оказались в примыкавшей к ней комнатушке. С дверью, но размером чуть больше шкафа.

Элла осталась снаружи. Герти заглянула внутрь. Страшный разгром. Пол на несколько сантиметров усыпан обрывками бумаги. Стены изрисованы красным фломастером. «Иди на хрен!» – вырезал кто-то (кухонным ножом? Или тем, которым вскрывают письма?) на деревянном письменном столике. Окон здесь не было.

Кабинет Реи.

– Мы тут зачем? – спросила Герти.

Элла не тронулась с места. Лицо невзрачное, флегматичное. Но Герти поняла, что за этим выражением скрывается совершенно неподдельная ярость. В этом доме все так. Все скрыто. Но истина вырывается из углов.

– Ты расскажешь маме, что меня видела?

Элла вытащила из кармашка ключ, протянула Герти.

– Там в нижнем ящике коробочка. Коробочка Шелли. Покажите мне, пожалуйста, что там внутри.

Ключ есть только у меня. Я его забрала, чтобы позлить сестру. Я часто забирала ее вещи.

Герти подошла ближе. С ее животом за стол уже было не усесться, поэтому стул она отпихнула в сторону. Открыла нижний ящик. Запертая шкатулка. На крышке надпись: «Куб боли».

Герти окатила волна облегчения.

Она вытащила шкатулку, заметила, что под ней лежат какие-то бумаги. Распечатанные газетные вырезки. На верхней значилось: «Для маленькой Джессики трагедия в венгерской кондитерской закончилась аневризмой». Ниже фотография девочки, очень похожей на Шелли. Длинные черные волосы. Светлая кожа и глаза. Высокие скулы. Возраст примерно тот же. Но на вырезке стояла дата: 2000.

Герти указала на вырезку:

– Знаешь, кто это?

Элла качнула головой.

– Шелли?

– Очень на нее похожа, правда?

Элла положила ключ на стол:

– Покажете мне, что внутри?

– Ты точно этого хочешь? – уточнила Герти.

Глаза девочки налились слезами.

– Покажите, пожалуйста.

Герти открыла шкатулку. Получилось не сразу – шкатулка помята, замок внутри перекосило. Пришлось повозиться, чтобы высвободить пружину. Наконец крышка отскочила. Внутри пусто, только набор синих шелковых ленточек для волос и телефон.

– Что это? – спросила Элла.

– Не знаю, – ответила Герти. – Чтобы это выяснить, нужно его зарядить. Я как, могу забрать его к себе домой?

– Шелли моя сестра. Вы же это знаете? Многие не знают, потому что мы совсем не похожи.

– Да, зайка, знаю.

– Если я вам его отдам, покажете, что внутри?

– Обязательно, солнышко.

– Обещаете?

– Да. – Герти закрыла шкатулку, положила телефон в карман. Потом нагнулась к девочке: – Зая, у тебя все в порядке? Ты почему не в лагере?

– Я должна быть здесь, когда она вылезет. Я посмотрела «Баффи» от начала до конца. Все шесть серий каждого сезона. Мы теперь сможем поиграть, как ей хотелось. Я буду Дон, а она Баффи. Потому что я ее сестра. Я ее настоящая сестра, не как Джулия. Джулия ей не настоящая сестра.

– Вот здорово-то будет, зая. А что-нибудь еще Шелли прятала? У нее были секреты?

– Только этот. Знаете, почему она его называла «Кубом боли»? Потому что ей все время было больно. Я на нее ябедничала и делала ей больно. Я больше не буду ябедничать. Когда она вылезет.

– Конечно. Ты будешь самой лучшей сестрой на свете. А на меня наябедничаешь, что я тут была?

Элла покачала головой. Такая спокойная. Такая странная. Взрослая, только в миниатюре.

– Шелли бы это не понравилось. А вы знаете, что она хотела жить у вас?

Герти прижала шкатулочку к груди, голос сел.

– А было бы здорово, – сказала она, и тут у кухонного окна мелькнула машина. Машина Реи.

Хемпстедское шоссе
31 июля, суббота

Картинка у Реи перед глазами дробилась. Сердце так стучало, что пульс отдавался в зрачках. Вокруг что-то мелькало, как в заключительных кадрах «Черной дыры». Она сейчас потеряет сознание. Рея съехала на обочину.

Что-то она натворила. Что-то плохое.

Плевок. Как мерзко. Как низко. Да, что-то еще.

Она заговорила об отце. Аллен вообще не имеет права знать об этом святом человеке! Она, кажется, сказала, что из-за отца с ней что-то не так. Что она ущербна. А она не ущербна! Она – совершенный отпрыск совершенного семейства!

Машины объезжали ее очень медленно, хотя она оставила им достаточно места.

Почему так бьется сердце?

Расстройство привязанности? Да, верно, она никогда не чувствовала тяги к другим людям. Никогда после смерти отца, да и при его жизни тоже – тяга к нему была до определенной степени ложью (апельсиновый сок, молоко, машина, которая виляет в стороны, «Черная дыра»). Он растил ее двадцать лет, и за это время друзья ни разу не приходили к ней в гости, она не смеялась, как смеются люди по телевизору, вот разве что иногда с Герти. И всегда думала, что кино – ложь. Никого ни к кому не тянет. Так ведь оно и есть, правда?

Любовь – миф, причем сфабрикованный. Люди притворяются, что у них есть что-то общее, потому что боятся одиночества. Но она не такая. Она всегда была честной. Храброй. Да, ей одиноко, но, по крайней мере, она себе не изменила.

Проехала еще одна машина. Тоже осторожно, чтобы не задеть, с коротким вежливым гудком. Пассивная агрессия. Рее пришло в голову, что нормальные люди не вышибают двери в туалетных кабинках. Не плюются от ярости. Не выдергивают своим детям волосы щеткой. Не подставляют мужей лучших подруг под обвинение в изнасиловании.

А может, и да.

Сердце не успокаивалось. Не снести ей такую тяжесть. Невыносимое бремя мрака, копившееся долгие годы, теперь им отравлено все, что в прошлом, каждое воспоминание. Мрак расползался, втягивал ее в свою безразмерную плотную пасть, проникал в ее будущее, уничтожал ее и там тоже. Никогда ей не очиститься.

Рея часто дышала. Сердце в груди сжималось. За ней много плохих поступков. Это знание причиняло физическую боль. Вокруг мигали автомобильные фары, сбивали с толку. Провалы в поле зрения ширились.

Машины проезжали мимо, и ее бесило, что они все замечают. Бесило, что водители высовываются, интересуются, не случилось ли чего.

Фрагменты головоломки. Она подумала об отце, о его виляющей машине. Сладкий яблочно-карамельный запах его дыхания, то, что каждый вечер он уходил к себе в кабинет. Уходил от нее. Как и Фриц. Она думала, что любит оставаться одна, на деле же, наверное, просто не умела находиться с кем-то рядом.

Подумала об Эйлин, той сучке.

Подумала об ударе ногой в дверь туалетной кабинки. По ту сторону – слишком юное лицо.

Подумала о Шелли, как та ей докучала. Слишком чувствительная, слишком требовательная.

Подумала о жестокой Герти, которая только притворялась подругой.

Подумала обо всем мире, населенном идиотами.

Нажала на гудок, пугнула очередного проезжавшего мимо придурка. Жала долго, упорно. Провалы зрения слились воедино. Образовался плотный сгусток, обратился в ничто. Забвение. Истребление. Мрак поглотил ее.

Рея отключилась. Ничего нового. Это с ней происходило постоянно.

В ней нет никаких изъянов. Они сами виноваты. Толкают ее на крайности своим идиотизмом. Невежеством, неумением. Человек не думающий склонен цитировать Бертрана Рассела или оценивать студенческие работы по индикаторам. Такие не позволят, чтобы у них по соседству образовался провал, чтобы школьные завтраки начиняли мясом младшеклассников. Безмозглые массы ведут страну к пропасти. Она – единственный человек, способный видеть сквозь ложь общественные условности, правила вежливости. Единственный человек, который способен все это ликвидировать усилием воли и двинуться в новом, правильном направлении.

Она снова выехала на дорогу.

Мейпл-стрит, 118
31 июля, суббота

Рея на полной скорости подъехала к дому. Герти в ужасе смотрела, как она идет от машины к задней двери.

– Нам конец! – замерев от ужаса, прошептала Элла.

Герти не успела поставить шкатулку на место.

Босиком, держа ее в руках, она выскочила из кабинета в тот самый миг, когда Рея рывком отворила заднюю дверь. Та бухнула о стену, затряслась.

– Ты что делаешь в моем кабинете? – взвизгнула Рея.

Герти со своим тяжелым животом стояла неподвижно, насколько могла, в арке между столовой и прихожей. На самом виду – если бы Рея туда взглянула.

– Ты прекрасно знаешь, что сюда запрещено входить!

– Прости. Прости меня, пожалуйста, – послышался тихий голосок Эллы. – Я просто подумала, что Хомик здесь.

– Кто?

– Хомик. Он сбежал.

– Мне не нужен хомяк в кабинете!

Герти сделала на цыпочках несколько шагов.

В коридор. Медленно-медленно. Добралась до входной двери – видна как на ладони.

– Прости меня, – повторила Элла.

– Не прощаю. Подойди сюда!

– Хорошо.

Герти открыла входную дверь. Замерла на пороге. В конце длинного коридора, в кухне, спиной к ней стояла Рея. Элла – напротив, лицом к обеим.

Рея высоко подняла руку.

Ударила себя по лицу: хрясь!

Герти ахнула.

Рея не услышала, потому что в тот же миг вскрикнула и Элла.

Герти отошла еще на шаг. От выброса адреналина в кровь Гупешка заплескалась.

Рея взяла руки дочери в свои.

– Успокойся, сказала она. – Это ж не тебе больно.

Элла кивнула.

– Я тебя не трону, – сказала Рея. – Просто мне грустно из-за того, что Уайлды сделали с Шелли. Наверняка и тебе грустно. Наверняка ты бы с радостью их убила.

– Да.

Рея дернула девочку к себе и стискивала, пока та не перестала сопротивляться. Не обмякла в ее объятиях. Пока наконец и сама не обняла мать, не погладила по спине напряженными пальчиками.

– Мамочка, не грусти.

Так они и застыли. Плеть плюща, обвившая березу. Одна душит другую, чтобы выжить. Элла все это время не сводила глаз с Герти. Но она не была Шелли. Не молила о помощи.

Герти выбралась из соседского дома. Тихо прикрыла за собой дверь. Может, дежурный полицейский ее и видел. А может, и нет. Прижимая к себе шкатулку, она зашагала по дорожке – живот так и прыгал, – мимо облетевших подстриженных кустов, к своему дому. К своему запущенному дому, где не пахло дешевыми духами.

А в доме Шредеров Рея налила себе полуденный бокальчик. Выхлебала, надеясь избавиться от невыносимой боли в колене. Яростно сверкая покрасневшими глазами, отправилась вместе с дочерью искать Хомика, который действительно сбежал. Они осмотрели все его обычные укрытия, не нашли, спустились в подвал, куда набралось битума и где кто-то наследил повсюду черным. Там Хомика и обнаружили – он застрял в вязкой луже.

Элла заплакала.

Рея поняла, что еще одну беду дочка не вынесет.

Ей дорог этот зверек. А потому побрела по вязкой жиже. Вытащила Хомика, вымыла со специальным средством. Села в машину, они все втроем поехали к ветеринару, тот объявил, что хомяк жив-здоров. Или хомячиха? Кто знает. Какая разница. Просто грызун.

– Видишь? – сказала Рея. – Нашелся, и все с ним хорошо.

После этого Элла разрыдалась, но она сидела сзади, а Рея впереди. Движение плотное, не остановишься.

Когда они вернулись из ветеринарной клиники домой, Рея, прихрамывая, спустилась обратно в подвал. Что-то ее мучило, а что – было не сообразить. Какая-то зазубрина в памяти, что-то непонятное.

Она вновь посмотрела на следы. Больше, чем у нее, но узкие. Женские. На краткий миг она обмерла, подумав, что это Шелли наконец-то вернулась домой.

А потом у лестницы, в укромном уголке она обнаружила симпатичные и практичные туфли Герти Уайлд.