Текст книги "Добрые соседи"

Автор книги: Сара Ланган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Мейпл-стрит, 124
29 июля, четверг

«Фигни везде хватает», – как-то раз сказал Дейв Гаррисон избранным членам Крысятника. Больше всего фигни было в его собственном доме.

Мама Дейва Джейн Гаррисон стояла под маленькой люстрой в прихожей радом с Реей Шредер.

Дейв – на верхней площадке лестницы, так что видно ему было не все. Только мамину цветистую юбку и просторный льняной костюм Реи. У него возникло смутное желание бросить топор в люстру.

Она обрушится и пригвоздит обеих к полу – так в старые времена поступали бандиты.

– Ты слышала про близнецов и Лейни Хестия?

Он и до них добрался! – воскликнула Джейн. Она старалась говорить тихо – типа, сплетни про соседей не предназначены для ушей тринадцатилетнего мальчика.

Хуже всего было то, что разговоры про Шелли стихли совсем. Никто даже не гадал, а вдруг она все еще жива там, внизу: испуганное, одинокое чудо.

– И до Сэма Сингха, – добавила Рея. – А возможно, и до всех детей Сингхов. Только что выяснилось.

– Принцип домино. Господи, Рея, представляю, каково тебе приходится. За такое одной тюрьмы мало. Кастрировать его нужно, – сказала Джейн. Она стояла по левую сторону от черты, делившей прихожую пополам. Рея – типа, ей наплевать, она самая сильная в стае – пропустила черту между ног. Черта разрезала ее точно на две половины.

Раньше родители скрывали эту черту от соседей, но после истории с провалом, а потом с Шелли им явно стало наплевать.

– Инспектор – как там его, Бьянки? – продолжила Рея. – Он был пьян. Нехорошо такое говорить? Не хочу портить ему репутацию. Он явно очень старается. Или у него болезнь Паркинсона? Паркинсон или виски. Видимо, так.

– Он покачивался?

– Вынужден был держаться за дверь. И сказал мне, что пока доказательств недостаточно.

– Какие им еще нужны доказательства? – поразилась Джейн. – Ты представляешь, сколько детям теперь ходить по психологам? С такой-то травмой? Много лет. Уж я-то, как воспитательница детского сада, знаю: никогда они не оправятся. Изъян на много поколений вперед. Мне об этом и думать-то тошно.

– А я все больше нового узнаю о системе правосудия, – добавила Рея. – Все слышали, что там коррупция. Об этом в газетах пишут. Но убедиться на собственном опыте – совсем другое дело.

Дейв спустился на одну ступеньку. Потом еще на одну. Теперь обе его видели. Он скорчил рожу Рее Шредер, и дальше случилось непредставимое, потому что она, взрослая женщина, скорчила ему рожу в ответ.

Будто укус. Будто лицо твое заглатывает питон.

Мама его делала вид, что все в порядке. Типа, нормальное дело, что эта тетка стоит у них в прихожей и корчит обидные рожи. Тут Дейв вдруг все понял. Мама боится Рею. А Рея показывает, что ненавидит его, потому что она его действительно ненавидит. Он – единственный из Крысятника, кто ни слова не сказал против Арло Уайлда. Не пошел у нее на поводу.

Дейв отвернулся. Рея победоносно выдохнула.

– Дежурства – это отличная мысль, – сказала Джейн.

– Я так рада, что ты меня поддерживаешь. А то я боялась, что перебарщиваю, – ответила Рея.

– По-моему, ты мыслишь совершенно трезво.

– А, ну хорошо. Мне это приятно. Дежурить будем по очереди. Домами. Я уже со всеми поговорила, кроме Бенчли – они уехали во Флориду. И Атласов. Она совсем плоха. Плюс у них детей нет. По-моему, они слабо понимают, что происходит. Ты в курсе, что Фред пытался найти Арло адвоката? Можешь в такое поверить?

– Мы последние? – прервала ее Джейн. – Что ж ты ко мне раньше не пришла? Я хороший организатор.

Утром заходила, но вас не было дома. К вам к третьим.

– К третьим – это нормально. Красивое число. – Она произнесла это будто бы в шутку, а на деле совершенно серьезно.

– Отлично. Линда, Марко или Фрицик принесут тебе график. Смены по два часа. Дело важное. Смотреть в оба – никто ж не знает, когда этот извращенец снова примется за свое.

Джейн кивнула.

– Понти я все объяснила очень подробно, но повторить не помешает. Главное – никакого насилия. Наша задача – предотвращать.

– Не переживай, душенька. Я в любом случае на твоей стороне.

Рея улыбнулась.

– Для меня это так важно… Только здесь нет никаких сторон. Арло явно терзается душевной болью – в противном случае не совершил бы такого.

Джейн издала уморительный, похожий на лай звук. Всхлип. А потом произнесла срывающимся голосом:

– Непостижимо, как ты можешь проявлять такое понимание.

Дейв наполовину спустился с лестницы – его испугал мамин крик боли.

– Надеюсь, тебе не придется его проявлять, – ответила Рея. – Не огорчай маму, Дейв. Пока, Тим, – добавила она и удалилась.

Тим?

У Дейва екнуло сердце, он обернулся. Вот он, его папаша: в затрепанном халате, небритый. В морщинах под глазами так и чернеет битум. Уже четыре дня прошло с тех пор, как он со всей бандой ходил кидать кирпичи, но так толком и не помылся.

Мама, стоявшая внизу, подняла глаза. Их взгляды встретились. Нет, не с Дейвом. Она сделала крошечный шажок через черту. Никогда не знаешь, когда случится взрыв. Когда они начнут орать друг Другу ужасные вещи. Дейв мысленно, душевным усилием толкнул ее обратно в безопасную зону. Потом вытолкнул из дому. Потом столкнул весь дом в пропасть – и освободился.

Для человека нездорового отец его преодолел лестницу очень быстро. И вот они встретились, лицом к лицу. Стоя совсем рядом с матерью, отец обратился к ней впервые за последнее время:

– Я тоже буду дежурить.

Молчание. А потом:

– Здоровье позволит?

– Да. Сегодня не болит. Так, только жилочки. Спасибо, что спросила.

Они отправились в кухню, почти соприкасаясь плечами, каждый по свою сторону черты – как в старом мультике койот и овчарка в конце долгого трудового дня.

* * *

Вскоре после этого Дейв нарушил режим домашнего ареста, который по умолчанию ввели все родители с Мейпл-стрит. Чарли Уолш открыл сразу же, будто сидел и поджидал посетителей. Дейв хотел предложить смыться куда-нибудь и выпить банку пива, которую он свистнул у старшего брата. Но уж больно приветливо выглядел дом Чарли изнутри (красивая мебель, книги расставлены по темам, на стенах – фотографии довольных домочадцев)

– У тебя есть что поесть? – спросил он.

– Как раз делаю сэндвич из индейки. Хочешь?

За едой Чарли сообщил:

– Я тут поговорил с Джулией. Мы с ней найдем Шелли.

Мейпл-стрит, 116
29 июля, четверг

Ужин Уайлдов прервал громкий удар в дверь.

Будто камень кинули. Первым побуждением Арло было перевернуть стол и воспользоваться им как щитом.

Еще один камень: бамс!

– Эй! Есть тут кто? – раздался снаружи низкий мужской голос. – Это я! Питер Бенчли!

– Оставайтесь здесь, – сурово приказал Арло детям. Выглянул в окно. Вот он, Питер, у самого крыльца. Кидает камни, потому что на коляске по ступеням не въехать.

– Порядок. Все в порядке. Просто сидите на месте, – сказал Арло Джулии и Ларри, а потом вышел, закрыл за собой дверь и спустился к Питеру.

Тот был в простой белой футболке, подколотых снизу брюках хаки. На коленях кожаный чемоданчик. Побрился, лицо без щетины выглядело бледным. Зрачки сужены. Арло, с его десятилетним опытом воздержания, почувствовал щекотку в затылке. Память об удовольствии после укола.

Он встал на колени, протянул Питеру руку.

– Ты меня защищал перед копами. А я даже спасибо не сказал. Спасибо.

Питер кивнул.

– Прости, что не сообразил раньше. То, что ты встал на нашу сторону, многое для нас с Герти изменило. Я могу тебе чем-то помочь?

Питер выпустил руку Арло. Пожатие слабое, кожа младенчески мягкая – похоже, коляску катает не чаще раза в неделю.

– Нужно сказать тебе одну вещь, – произнес он. Голос звучал отрешенно, как будто Питер лишь одной ногой стоял в этом мире. Арло с приязнью и тревогой вспомнил это ощущение. Такого не испытаешь от спиртного. Такого вообще ни от чего больше не испытаешь.

– Какую? – спросил Арло. Нет, ему совсем не хотелось ширнуться, однако он слышал в собственном голосе хрип вожделения.

– Они тебя затравят.

– Кто? Ты видел, кто именно бросил кирпич?

– Ты в курсе, сколько лет я провел у собственного окна?

Арло покачал головой.

– Я здесь вырос. Но друзья все разъехались.

А я как Питер Пэн, – проговорил Питер с улыбкой.

– Точно.

– Я этих людей знаю, как бороздки на собственных культях.

– И?

– Они всегда были предсказуемыми. Спят-едят-работают, никаких отклонений. А тут такое. – Он мотнул головой в сторону провала. – Все изменилось. Они изменились.

Арло так и стоял перед Питером на коленях.

Ноги дрожали, он заваливался на бок и, чтобы удержаться, оперся ладонями о липкую от битума землю.

– И что в них изменилось?

– Ты знаешь, что я был в Ираке? – спросил Питер.

– Сообразил.

– Пацан взорвал самодельную бомбу. Держал ее в руке. Полагаю, что родители заставили. Или кто-то еще. – Питер смотрел вдаль. – Сам погиб на месте. И мой командир с ним. Я-то не так уж сильно пострадал. Но его кости шрапнелью вошли мне в ноги. Проблема в том, что попали и фрагменты его костного мозга. Внутри у меня разрослась его иммунная система. Отсюда и ампутация. И зеркальная терапия. У меня полная комната зеркал. Все думают, я придуриваюсь. Потому что торчок. Но все на самом деле. Ты знал? – Он не сделал паузы, не стал смотреть, кивнет Арло или нет. – Боль такая, что мне даже протезы не надеть – использую их только для зеркальной терапии. Чтобы увидеть свое отражение как цельного человека. Тогда мозг путается и начинает думать, что я исцелился. Неважно. Когда это случилось, когда пацан взорвал нас с командиром, я услышал одобрительные крики. Из укрытий. Это были гражданские. Соседи. Они радовались.

Арло вообразил себе. Попытался.

– Такая вот там была энергетика. Крики одобрительные, но не веселые.

Колени Арло не выдержали, он оперся о кресло Питера. Вблизи увидел, что Питер куда моложе, чем выглядит. Просто глаза запавшие.

– На Мейпл-стрит та же самая атмосфера.

– Какая?

– Истерическая. И я не понимаю почему. Даже не уверен, что в тебе дело. Ты просто мишень.

Питер кивнул за спину – там стоял микроавтобус для трансфера в аэропорт, с местом для инвалидной коляски. Какой-то мужчина грузил багаж, а очень пожилая пара – старики Бенчли – ждала на тротуаре.

– Им тут слишком жарко. Уговорили меня поехать в Вермонт.

– Полагаю, ты не откажешься сменить обстановку.

Питер кивнул.

На Мейпл-стрит стемнело. В открытых освещенных окнах половины домов заметно было движение. А вот никаких ночных звуков не раздавалось. Ни сверчков, ни цикад, ни уханья птиц. От этого голоса разносились необычайно далеко.

– Хотел тебе рассказать про свои терапевтические зеркала, – прошептал Питер.

– Ну?

– Когда я ими пользуюсь, мне не больно, – прошептал Питер. – В смысле, делается нестерпимо, если не заниматься час-другой. Ежедневно. И есть улучшения. С каждым годом чуть лучше.

– Еще бы.

Питер посмотрел Арло в глаза.

– Здешние жители про мои зеркала не знают.

К нам не заходят. Считают нас странными. Мы тут слишком давно. Я вырос. Уже не мальчишка. Мы не вписываемся. Но Рея Шредер повсюду сует свой нос. Заставила маму показать ей дом. Понимаешь, о чем я?

– Нос сует, – согласился Арло. – И еще много чего делает.

– А вчера меня не было дома – ездил в больницу на осмотр. С родителями. Когда вернулись, увидели, что Фрицик Шредер и Адам Гаррисон улепетывают с нашего заднего двора. Малой Гаррисон плакал.

– Дану?

– А дома оказалось, что все мои зеркала разбиты.

Арло почувствовал, как натянулась кожа на черепе, потому что – да, теперь ему стал ясен смысл этого разговора.

– Может, я все-таки ненормальный, – сказал Питер, озираясь и по-прежнему шепотом. – Мне иногда трудно отличить, что на самом деле, а что нет.

– Да по тебе не скажешь.

– И кто-то написал на осколках слово. Родителям я не сказал. Этого им не хватало. Какое слово? «Доносчик».

– Блин. Жаль, что тебя в это втянули, – сказал Арло.

Питер все говорил, будто и не слыша:

– Мне в давние времена приходилось чистить сортиры – не в наказание, просто по службе. Я был хорошим солдатом. Получил «Пурпурное сердце», причем заслуженно. И все равно чистил сортиры. Понимаешь?

Арло ждал, по-прежнему скрючившись, ляжки саднило. Питер все вглядывался в него, как будто Арло мог бы и сам догадаться.

– Это слово. Доносчик. Уж я-то не перепутаю. Его дерьмом написали.

Арло отшатнулся.

– И все-таки, может, я умом тронулся. Потому как на Мейпл-стрит так не поступают. Это же не Ирак.

– Ты не тронулся, – произнес Арло.

Питер глубоко вздохнул от облегчения.

– Они кидали кирпичи в твой дом, один попал в твою жену.

– Да, кидали.

– И все потому, что считают: это из-за тебя дочка Шредеров свалилась в провал. Считают, что она убегала от тебя, потому что ты ее изнасиловал, хотя я-то видел, когда в тот вечер ты вернулся домой. Видел, как утром Шелли вышла из дома. Не было ничего такого. Это просто невозможно. Если она от кого и убегала, так от своей матери. Но соседи поверили словам Реи и теперь считают, что ты изнасиловал всю здешнюю ребятню, верно?

– Да уж. Похоже на то.

– А потом они и ко мне вломились, потому что я встал на твою сторону. Побили зеркала, перемазали все дерьмом. Именно так и было.

Да, – подтвердил Арло. Хотя давнее пристрастие и когтило сейчас мозг, глядя на Питера, становилось ясно: наркотики не выход. Скорее самоубийство. – Питер, ты не сумасшедший. Ты умный человек. Просто слишком много колешься.

Питер поморщился. Собственно, это были первые слова Арло, которые дошли до его сознания.

А потом он улыбнулся, и Арло стало ясно: собеседник не до конца уверен, что этот разговор происходит в реальности. Он ни в чем до конца не уверен.

– Да. Знаю. – Он приподнял с колен чемоданчик. – Поэтому – вот. Бери.

Арло сел на землю, взял чемоданчик. Внутри что-то тяжелое.

– Не люблю эти штуки, – сказал он, как только заглянул внутрь.

– Он заряжен, – отозвался Питер. – Используй, только если понадобится. Потому как верное дело: они тебя затравят.

Арло закрыл чемоданчик. Питер не попрощался. Развернулся и быстро покатил к родителям – те ждали перед микроавтобусом, пока загрузят его кресло.

Восемь вечера. Тихо, как в эхокамере.

Арло поднялся и пошел к Питеру. Чтобы вернуть чемоданчик. Но что-то его остановило. Прежде всего неловкость ситуации, ведь престарелые родители Питера наверняка разволнуются. А разве Арло ничем не обязан этому парню – как минимум своим молчанием?

Но главным образом его остановила мысль о безопасности детей там, в доме. Остановили соседи. Потому что в этот момент он заметил: они все наблюдают. Понти, Хестия и Сингхи. А также Гаррисоны и Уолши. Рея Шредер стояла посредине неосвещенной гостиной, ошибочно полагая, что, если совсем не шевелиться, ее никто не заметит.

А последнюю точку в его решении поставило слово «доносчик», написанное дерьмом.

30 июля, пятница

Арло с удовольствием перенес бы Герти через порог дома № 116 на Мейпл-стрит, но вокруг толклись дети, страшно возбужденные маминым возвращением, и он побоялся, что они подвернутся под ноги и он упадет. Поэтому он обнял жену за талию, так они и вошли, поддерживая друг друга.

Постель для Герти устроили на диване на первом этаже. Врач велел ей лежать приподняв ноги до следующего осмотра, пока не убедятся, что отек сошел полностью. Никаких лестниц. Стояло утро, столбик термометра еще когда доберется до максимума. Пока на нем было всего тридцать пять градусов.

Когда дети убежали к себе, Арло показал Герти пистолет. Удивился, когда он очень ловко лег ей в руку.

– Револьвер «смит-вессон». Заряжен, – заметила она, защелкивая предохранитель. – Вот, видишь? Красное значит смерть. Тянуть нужно с усилием. – Она потянула, красная риска скрылась. Потом опустошила барабан, перезарядила. Шесть патронов, запасных нет. – Умеешь пользоваться?

– А ты?

– Соревнования по стрельбе и конкурсы красоты всегда ходят рука об руку.

Пока дети сидели в спальнях, причем необычайно тихо, она показала ему, как держать, как целиться, где носить.

– Джулия тебе сказала, где спрятан этот «Куб боли» с доказательствами? – как бы между прочим спросила Герти.

Арло перезарядил револьвер. Патроны с металлическим щелчком вставали на место.

– Она не знает. Я спрашивал.

– Однако он где-то в доме, – заметила Герти.

Арло щелкнул предохранителем, прицелился.

– Хочешь туда вломиться? – пошутил он.

Герти чуть выждала.

– Пожалуй, да.

Они решили держать револьвер в своей спальне, поближе к Арло. Хотя Герти и ловчее с ним обращается, после срыва в больнице лучше ей оружие все-таки не давать.

* * *

Пятничное утро перетекло в день. Выяснилось, что особо обученная ныряльщица не справилась: не смогла проникнуть в подземный туннель. Слишком узко. Спасатели сложили вещи и отправились восвояси. Фургоны отъехали. Соседи разошлись по домам. Журналисты тоже. После выходных провал засыплют.

Тело не найдено.

Уайлды ждали приезда полиции. Ареста, очередного допроса. Видимо, кто-то в участке прямо сейчас принимает решение. Рассуждает, следует ли продолжать расследование дела Арло Уайлда.

Но день стал клониться к вечеру, а так ничего и не произошло. Полиция не появилась. Провал разросся до немыслимых двадцати метров, весь парк, тротуары и проезжую часть затянуло липким битумом. Все это напоминало место чудовищной бойни, и Уайлды начали гадать: может, Мейпл-стрит слишком далеко зашла в своем безумии, сама напугалась и утихомирилась.

Поэтому они расстроились, когда к ним под дверь явилась очередная компания официальных лиц. Те представились сотрудниками службы защиты детей. Им, мол, сообщили из полиции, что детям грозит опасность. Могут они переговорить с Арло наедине, у него в кабинете?

– Я думал, все уже утряслось, – сказал им Арло, стоя в дверном проеме. – Позвоните в участок Гарден-Сити и уточните. У следователя Бьянки.

– Мы ведем собственное расследование. Полиция Гарден-Сити обязана сообщать нам о всех ситуациях, представляющих для детей потенциальную опасность. Мы получили уведомление только сегодня утром.

– Нам об этом ничего не говорили! – возразил Арло. В напряженные моменты он всегда говорил громче, чем ему самому бы хотелось.

Официальные лица чуть попятились, а потом набросились на него яростнее прежнего.

– А они и не обязаны вам ничего говорить. Наша задача разобраться. Прямо сегодня. Сейчас.

Арло глянул за дверь, на Герти в маленькой комнате – она слушала. Хоть дети наверху.

– Я устал от всего этого. Мне нужно заниматься семьей.

Тот, что стоял впереди, положил руку Арло на плечо, и в нормальном случае Арло бы сдержался. Стерпел. А тут толкнул незнакомца так, что тот не мог ни охнуть, ни вздохнуть.

– Сэр, у нас есть право изъять ваших детей из семьи! – выкрикнул его коллега.

– Простите. Простите меня, – пробормотал Арло, так и не опустив рук. – Я не хотел. Извиняюсь.

– Он не хотел. Он извиняется! – произнесла Герти наигранно-беспечным голосом, очень похожим на голос ребенка. – Лапушка, ты уж поезжай с ними. Чем скорее поедешь, тем скорее освободишься, и тогда мы поужинаем.

Арло подошел к Герти. Сотрудники службы защиты двинулись следом, хотя в дом их никто не приглашал.

– Сэр! Нам вызывать полицию? – спросил один из них.

Арло натянуто улыбнулся. Под улыбкой легко прочитывалась ярость.

– Ты тут давай полежи пока, – сказал он Герти.

Она поймала его взгляд.

– Не заводись.

* * *

Вставать Герти было тяжело – очень болела поясница, – но все-таки она встала. Вышла на крыльцо, проследила, как увозят Арло. Полдень давно миновал. Солнце спустилось за деревья, однако свое дело сделало. Улица раскалилась. Битум блестел повсюду. За время ее отсутствия его стало больше. Парк, газоны, улица – все запятнано, а от огромной дыры в парке будто бы тянется огромная паутина.

Дежурный полицейский торчал перед домом Атласов. Геннет был внутри. Почти все обитатели улицы либо ушли на работу, либо уехали забирать детей из дневного лагеря или от репетиторов. Только Рея осталась дома. Она помахала Герти, так, будто все хорошо. Довольно улыбнулась во весь рот. Пожалуй, Герти никогда еще не видела ее такой довольной.

Через час заехал следователь Бьянки. Сказал, хочет узнать, как ее самочувствие, а также передать весточку от Арло – телефон-то, скорее всего, не работает. Арло задержали в службе защиты. Оставили на ночь.

– Еще из четырех семей поступили заявления. Что якобы и их дети тоже пострадали от Арло. Мы, как можем, скрываем это от прессы.

Герти сморщилась, закусила губу, чтобы не расплакаться.

– Арло не охотник. Не тот человек. Вы ж его видели. Сами могли все понять.

– Время покажет.

– Идите на хрен. Вы почему не обыскали дом Реи? Не нашли доказательства? Вот где настоящее преступление. Рея мучила дочь, а ей за это ничего. А теперь она еще и моего мужа подставила: если тело найдут, а на нем будут шрамы или что-то еще, все свалят на него вместо нее. Почему вы ей помогаете? У вас совсем совести нет? Только потому, что она подняла такой шум? Все жалеют бедненькую Рею, а вы боитесь им возразить? Боитесь, что в новостях скажут: вы, мол, защищаете педофила?

Она попала в больное место. Или, возможно, он просто не привык, чтобы на него орали беременные тетки. Встал и ушел. Сказал, что полицейский, который проезжает мимо каждый час, будет передавать весточки от Арло и ему тоже. Она проводила его до дверей, морщась от боли на каждом шагу. Проследила, как он сел в машину; ярость испарилась, осталась одна печаль.

Рея все стояла на веранде. Она снова улыбнулась Герти. Широкой жизнерадостной улыбкой.

Герти вспомнила слова Джулии про «Куб боли», спрятанный в доме у Реи Шредер. Подумала, что завтра Рея уйдет на работу, и Фриц тоже.

И медленно улыбнулась в ответ.

31 июля, суббота

Герти следила, как «хонда» Реи отбывает от дома в сторону Общественного колледжа Нассау: это происходило каждым субботним утром. Потом Фриц укатил на своем «мерседесе» в лабораторию «Бич-ко» в округе Саффолк. Дети остались дома. Фрицик и Элла. Это она знала. Но знала и то, что совсем пустым дом не бывает никогда.

Джулия с Ларри ели хлопья на завтрак. Чтобы вознаградить их за все невзгоды, Арло купил их любимые. Джулия отдавала Ларри все зеленые листики клевера. Он ей в ответ – красные подковки. В шоколадном молоке плавали разноцветные радуги.

– Ты не тупой, – услышала Герти шепот дочери. – Но все равно ненормальный.

– Знаю, – ответил Ларри. – Ты думаешь, это смешно, но на самом деле нет.

Джулия усмехнулась, бросила на него удивленный взгляд.

– Здорово сказано! Для тебя – здорово!

Герти взъерошила короткие волосы сына, потом – светлые кудри дочери.

– Я скоро вернусь, – объявила она.

Если идти медленно, спина почти не болит. Она надела топик и лосины, волосы завязала в хвост. И это же была Герти: в ушах крупные кольца, декольте подчеркнуто массивной цепочкой, на веках серебристые тени. Свой дом она обошла сзади, чтобы припарковавшийся у фасада полицейский не заметил.

Газон у них маленький, повсюду раскиданы всякие мелочи: бейсбольный мячик, спущенный баскетбольный, боксерские перчатки. Водная горка уничтожила последние пучки травы. Остался лишь гладкий слой битума. Герти прошла мимо всего этого и двинулась напрямик через голую изгородь, разделявшую их участки.

На территорию Шредеров. Здесь трава сохранила зеленоватый оттенок. Несмотря на засуху, подземные спринклеры не отключили. Но битум добрался и сюда. Растекся лужей. Она перевела взгляд в центр – там завязло несколько птиц. Казалось, они решили искупаться и попались. Ее поразило не само это зрелище, а то, что она уже много недель вообще не видела никаких птиц.

Герти подошла к задней двери огромного особняка. О таких часто мечтают маленькие девочки, которых научили мечтать о подобных вещах. Все окна открыты. Окна открыты у всех. Жара.

Она попыталась повернуть ручку задней двери. Никак. Заперто. Подняла соломенный коврик с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ». Под ним лежал медный ключ.

Вставила его в замок. Не поворачивается. Не тот. Не тот?

В нескольких шагах, за живой изгородью, уходила вниз подвальная лестница. Герти медленно пошатываясь двинулась по ней. Ступеньки облеплены многолетней грязью. Она спустилась до самого низа. Вот и дверь.

Ключ подошел. Она повернула его, очень медленно. Щелк!

Открыла подвальную дверь, шагнула в дом Шредеров.

Мягкое напольное покрытие внутри растрескалось. Сквозь него блестящими пятнами проступал битум. Растекся вокруг, собрался в лужу в центре помещения – там Герти остановилась, увидела в нем собственное отражение. Отражение вышло искаженным: лицо голубоватое, глаза красноваточерные. Попискивали две мышки, застрявшие в жиже. Герти испачкала обувь и волей-неволей оставляла следы; она прошла в следующее помещение.

Здесь она никогда не бывала. Даже не знала, что подвал отделан. В этой комнате оказалась барная стойка, неиспользованная. Герти заглянула за нее. Вместо бутылок – стопки кирпичей. Ярко-красных.

Она сфотографировала их на телефон.

Открыла дверцу шкафа. Набит пустыми бутылками из-под красного вина. Штук пятьдесят. Или сто. Не сосчитаешь. Темные внутренние стенки поблескивали. Герти включила фонарик на телефоне и поняла, что блестят крылышки мух, застрявших в битуме. Она прикрыла рот рукавом из страха, что вонь подействует на ребенка.

Открыла еще один шкаф. Та же история. Бутылки. Пустые, но толком не вымытые – сладковатый гнилостный запах. Блестят от застрявших мух. Видимо, Рея прячет здесь бутылки с момента образования провала. Мусорщиков не пускает. Видимо, не хотелось ей ходить к общему мусорному баку рядом с «Севен-илевен»: соседи заметят, сколько бутылок у нее скапливается за неделю. Герти знала, что Рея выпивает. Но понятия не имела, что столько.

А Фриц-то как все это терпит? Хоть видит, что творится у него в доме? Или ему наплевать?

Вверх по лестнице. Герти сняла туфли и оставила на площадке – иначе натащит битума. Открыла дверь. Она вела в просторную кухню – мраморные столешницы и всякие устройства из нержавейки тянулись до самой гостиной, расположенной вдоль главного фасада.

Здесь пахло чистотой. Дезинфекцией. И слегка гарью.

Открытый простор первого этажа заставил ее сердце забиться сильнее. Здесь не спрячешься. А поймают – быть беде. Могут посадить. Посадят и Арло – дети попадут в приемную семью.

Сердце так и колотилось. Пыталось выскочить наружу. Гупешка брыкалась.

Герти медленно пошла вперед. Через открытое пространство. Мимо аккуратно примагниченных к холодильнику рождественских фотографий семейства Шредеров – за двадцать с лишним последних лет. Красные свитера, синие, зеленые – всегда на всех одинаковые. Мимо раковины, почему-то почерневшей. Мимо дубового обеденного стола, которым Рея очень гордилась. На столе неубранные тарелки, прилипшие крошки. Похоже, что разлито молоко – его никто не вытер. Оно попортило дерево.

Герти вышла в коридор. Отсюда видно двор перед домом. Ее собственный домишко с облупившейся краской, с раскиданными перед ним ржавыми игрушками. Настоящая халупа. Они не занимались домом. Она никогда не видела свое жилище в таком ракурсе, и ей стало так стыдно, что она просто отвернулась.

Пошла вверх по лестнице. Скрип-скрип. Из спален доносились какие-то звуки. Элла и Фрицик. Где они? Застукают ее?

Скрип-скрип-скрип.

До самого верха. В конце длинного коридора – главная спальня. Рядом другая, поменьше. Одна дверь приоткрыта. Герти заглянула. Элла Шредер сидела на полу, обхватив подушку руками и коленями. Очень сосредоточенно смотрела «Баффи – истребительницу вампиров», хотя на экране были почти одни сплошные помехи.

Герти потрогала соседнюю дверь. Не заперто.

Фрицик – телом уже взрослый, так что это выглядело неловко, – лежал поверх одеяла в одних лишь свободных голубых трусах и крепко спал. Экий самодовольный вид у этого метателя кирпичей. Потенциального детоубийцы. Прежде чем выйти, Герти заметила кое-что. Темное круглое пятно. Он во сне замарал постель.

Рядом со спальней Реи и Фрица – еще одна комнатка. Здесь раньше жила Шелли. Дверь не поддавалась. Ее что-то держало. Герти нагнулась – живот вжался в колени, – просунула руку под дверь, отодвинула какой-то ярко-розовый предмет одежды.

Открыла.

Зажала ладонью рот, чтобы не вскрикнуть.

Ореховый комод перевернут, лежит на боку. Зеркало сорвано со стены, разбито – осколки усыпали стопку трусиков-«неделек», купальников и махровых полотенец. По стенам долго молотили кулачками, осталось множество вмятин. Рея? Шелли? Фрицик? Фриц? Кто все это натворил?

Господи боже мой – а может, они все вместе?

Герти открыла ящики стола: пусто, все вывалено на пол. Заглянула под кровать, под матрас. Ничего, только одежда и старые домашние задания, тут и там – колечки для ключей, стеклянные шарики или рисунки углем или пастелью. Заглянула в платяной шкаф, в самую глубину. И там ничего.

Герти двинулась в родительскую спальню. Комнату Реи. Комнату Фрица. Повернула ручку. Она своими глазами видела, как Рея и Фриц уехали, но все равно боялась, что они здесь, ждут ее. Молотят по стенам и хлебают красное вино, пока дети их прячутся в жарких комнатах.

В центре стояла большая двуспальная кровать, два толстых отдельных матраса. В середине обоих под многолетним давлением тел образовались выемки. Даже очертания различались, хотя сверху было наброшено покрывало. Рея справа, Фриц слева. А между ними – больше полуметра. Обстановка скудная.

Герти вошла. Воздух застойный, запах человеческих тел. И пота.

Босые ноги ступили на синий персидский ковер. Здесь было страшно. Вообще в этом доме. А снаружи он казался таким красивым. Она открыла тумбочку Реи. Ничего, только старые книги. Никаких детских писем – признаний в вечной любви. Ни украшений, ни антигистаминов. Даже вибратора нет. Открыла тумбочку Фрица. Только четки в футляре, от которого пахло дешевыми духами. В изножье домашние туфли, носками строго на дверь.

Выдвинула ящики комода. Ничего необычного. Даже ничего интересного.

Она пошла к выходу из общей спальни Шредеров, и тут входная дверь раскрылась шире.

Кто-то зажег свет.

Интервью из сборника Мэгги Фицсиммонс «Край: Происшествие на Мейпл-стрит»

© «Сома институт пресс», 2036

«Помню, я услышала, что девочка упала в провал, но особого внимания не обратила. Не знала, что речь идет о моей сестре… Меня все порицают, что я даже домой не поехала, но про исчезновение Шелли мама мне сказала только через несколько дней после поминальной службы. Она не хотела, чтобы я возвращалась. Я же училась. Маме было важно, чтобы я побыстрее сдала зачеты и окончила учебу досрочно, как и она в свое время. Она считала это моей основной задачей. Остальное неважно… Мама была неплохим человеком. Никогда меня не била. Только обнимала… Она нас растила одна. Отца будто и не было. К Шелли она, пожалуй, относилась строже, чем к другим, можно даже было подумать, что в процессе воспитания она изобретает искусственные проблемы, чтобы потом их решать, но я тогда это так не воспринимала. Мне казалось, мама очень заботится о сестре. Видимо, многое изменилось после моего отъезда. Мне даже сейчас тяжело слышать про нее такое. Для меня это доказательство того, что она была серьезно больна, но старалась изо всех сил, чтобы мы этого не заметили».