Текст книги "Проигрыш — дело техники"

Автор книги: Сантьяго Гамбоа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

5

Дома он включил автоответчик и услышал голос Моники: «Ты опять где-то потерялся. Уже половина девятого, а я, как дура, все жду тебя в „Гранаоррар“. Если не появишься через десять минут, позвоню Оскару!» Он посмотрел на часы – ровно десять.

У него возникло ощущение одиночества и грядущей потери чего-то очень важного. Он пошел на кухню, налил себе полстакана «Вьехо-де-кальдас», поставил компакт-диск Скотта Джоплина и стал перечитывать записки, которые хранились в карманах муньеки – цитаты из книг, свои зароки, слова Моники, высказывания Гусмана и собственные мысли, напечатанные на его электрическом «ундервуде» или написанные от руки на чем попало. Он читал их все подряд, пуская под музыку клубы сигаретного дыма и отпивая ром мелкими глотками. «Единственная надежда – в предстоящей выпивке». – Малькольм Лаури. «Не дразни во мне быка, если не хочешь получить рогами!» – Моника. «Клаве подарила мне кинжал, и я вонзил его в Клаве». – Вирхилио Пиньера. «Я проиграл. Опять проиграл. Меня это не расстраивает и не заботит. Проигрыш – дело техники». – Луис Сепульведа. «Побежденный несчастиями, низведенный до жалкого состояния вопреки громадному объему проделанной мною работы, имея безумную жену в лечебнице и не имея возможности оплачивать ее пансион, я самоустраняюсь». – Эмилио Сальгари. «В жизни твоей есть загадочный сумрак…» – «Трио Матаморос».

Муньека появилась благодаря наитию Гусмана. Однажды вечером они увидели ее в витрине шляпного магазина рядом с площадью Боливара. На ней было черное платье, лицо закрывала кружевная вуаль.

– С такой куколкой я навсегда позабыл бы об одиночестве, – сказал Гусман.

Силанпа промолчал, но на следующий день подъехал к магазину на своем «Рено-6» и за разумную цену выкупил муньеку – деревянный бюст на вертикальной подставке, две гипсовые руки и лицо со стеклянными глазами жгуче черного цвета.

Он разложил перед собой анкеты пропавших без вести и принялся изучать их, поедая порезанную кружочками колбасу. Ему вспомнились слова Гусмана: помимо личности убитого, наверняка есть и другие зацепки. Что же делать? У него ничего не было, кроме истории Эступиньяна. Завтра, возможно, начнут поступать данные по всей стране, и тогда работы будет невпроворот. Силанпа нехотя взял телефонную трубку, набрал номер Моники и стал слушать длинные гудки, хотя и так знал, что ее нет дома.

– Чего уставилась? – проворчал он муньеке. – Без тебя знаю, что сам виноват и я ей не пара.

Силанпа подошел к манекену, сунул руку в карман черного платья, украшенного традиционной севильской вышивкой, и прочитал на вынутой наугад бумажке: «Люди основательные располагают постоянным занятием, которое приносит им хороший доход… У них где-нибудь обязательно имеется какая-то собственность вроде вашей гостиницы. А мы – что ж, простые существа… зарабатываем на жизнь тут и там, по барам… Нам надо держать ушки на макушке, нос по ветру». Это была цитата из Грэма Грина. А к какой категории принадлежал Силанпа? Моника хотела, чтобы из него получился человек основательный, а он сам страстно желал оставаться простым существом. Силанпа опять наведался на кухню и налил в стакан вторую порцию «Вьехо-де-кальдаса» высотой на вытянутый палец. Он не относился ни к тем, ни к другим. Для неудачника денег у него было слишком много, но их явно не хватало, чтобы считаться личностью уважаемой.

Ему хотелось что-нибудь писать. Руки чесались заняться трупом на Сисге, однако он понимал, что у него ничего не выйдет. Тем не менее сел за электрический «ундервуд» и вставил в каретку лист бумаги. «Сегодня вечером мне нечего сказать. Хоть бы что-нибудь приснилось». Он стал вновь и вновь переписывать эту фразу, каждый раз внося изменения: «Не могу ничего писать, потому что ничего не происходит». Потом отхлебнул большой глоток рома, глядя в окно, не спеша покурил и вернулся к пишущей машинке: «Вот бы приснился хорошенький кошмарчик, но только не чемодан с гадюками – у меня от него мандраж». И добавил: «Недоброе творится в датском королевстве, зато у нас ничего не происходит».

Ночью на металлическом столике заверещал телефон. Силанпа спросонок нащупал в темноте трубку.

– Алло?

– Детектив, срочное дело! Говорит Эмир Эступиньян!

– Кто?

– Я брат пропавшего без вести, припоминаете? В морге!

– Ну, что дальше?

– Я напал на след! Приезжайте немедленно!

– Сейчас три часа! До утра подождать не может?

– Это не телефонный разговор! Я в баре «Лолита», за парком Сантандер! Приезжайте скорее!

Связь прервалась. Встревоженный Силанпа одним рывком поднялся с кровати и тут же взвыл от боли. Он осторожно ощупал пальцем задний проход и с ужасом обнаружил, что геморроидальная шишка увеличилась, затвердела, а внутри выросли новые бугорки.

Кое-как одевшись, он выскочил из дома, сел в машину и, стуча зубами от холода, помчался по кольцевой автодороге в сторону парка Сантандер.

У входа в бар «Лолита» разило кошачьей мочой. В дверях торчал какой-то глухонемой, который жестами стал призывать Силанпу подняться по узкой лестнице, а когда тот проходил мимо, ухватился рукой за свои гениталии, тем самым давая понять, что наверху есть классные телки. Черная дверь на площадке второго этажа была заперта. Силанпа нажал кнопку звонка.

– Да? – спросил мужчина, открывший зарешеченное окошко.

– Здравствуйте… Можно войти?

Мужчина окинул его подозрительным взглядом с головы до ног.

– Мне порекомендовали это место, вот – даже написали адрес на бумажке, только прочитать не могу. – Силанпа просунул сквозь решетку купюру в тысячу песо.

– Адрес правильный, проходите!

В баре было темно. Силанпа подождал, пока глаза привыкнут к слабому освещению, и лишь после этого стал искать Эступиньяна. Направившись к барной стойке, он натолкнулся на невидимый в темноте столик, за которым мужчина в галстуке клевал носом над стопкой агуардьенте – «огненной воды». За другими столиками сидели сонные женщины и лапавшие их мужчины. Музыкальный автомат наигрывал народные песни – ранчеры. Сквозь переход в конце помещения Силанпа разглядел бильярдный зал.

– Ром, пожалуйста.

Бармен взглянул на него недоверчиво, но повел себя дружелюбно.

– Вот, полнехонек! Садитесь за столик, я пришлю к вам девушку!

– Спасибо, я сам выберу, ладно?

Силанпа вошел в освещенный бильярдный зал. По правую руку стояли игорные столы. Эступиньяна нигде не было, и Силанпа уже начал терять терпение, как вдруг голос позади него произнес:

– Идите к тому столу у окна и возьмите кий, а я к вам присоединюсь!

Силанпа поступил как велено и выглянул в окно. На улице ни души. Облетевшие листья прилипли к мокрому асфальту.

В отличие от бильярдных столов за игорными не было свободного места. За каждым сидели по четыре человека перед россыпью карт и денег. Тут же играли в домино, пиринолу, паркес. К клиентам подходили женщины, поднимали подолы юбок, позволяли трогать себя в обмен на пиво или купюру в тысячу песо, опять уходили… В общем, вертеп, да и только!

– Не желаете сыграть партийку?

Эступиньян поприветствовал Силанпу кивком головы.

– С удовольствием.

Они без лишних слов принялись катать шары. На протяжении первых двадцати пяти карамболей Эступиньян не проронил ни звука, потом вдруг сказал:

– Обратите внимание вон на того!

Он мотнул головой в сторону мужчины за одним из столов.

На обоих коленях у него расположилось по девке – одна негритянка лет шестнадцати, вторая постарше, с крашеными волосами – эта гладила его по шее.

– Он уже четверо суток отсюда не выходит! Заказывает музыку, лакает агуардьенте, а еду ему приносят из чичарронерии, что напротив. Этим двум шлюхам постоянно сует в трусы купюры, и они теперь от него ни на шаг не отходят. Играет напропалую и не боится проигрывать, потому что денег у него целый мешок!

– Ну и что с того?

– Некоторое время назад я встал рядом посмотреть на игру и слышал его треп о работенке, которую он выполнил на заказ.

Силанпа положил кий и подошел поближе.

– Не переставайте играть, ваша очередь!

– Что за работенка?

– Перевезти на грузовике странный груз.

– А какой груз, сказал?

– Нет.

– Ну так что?

– Он сказал, что перевозил груз из Тунхи в Чоконту, а ведь это рядом с озером, где нашли труп, разве не так?

– О боже!

– Потому-то я вам и позвонил!

– Как бы с ним поговорить?

– Когда они закончат эту партию, угостим его выпивкой и предложим сыграть во что-нибудь. – Эступиньян исподтишка посмотрел на мужчину. – Мы его запросто разговорим, такие типы любят похвастаться своими подвигами. Я его насквозь вижу, скоро сами убедитесь!

Проиграв в домино, мужчина открыл большой кожаный кошелек, вынул три бумажки по тысяче песо и вручил своему противнику. Потом повторил ту же операцию, только на сей раз достал две купюры по пятьсот песо и сунул по одной под юбки обеим сеньоритам.

– Музыку давай, карахо! – выкрикнул он.

– Как насчет партийки? – с дружелюбным видом обратился к нему Силанпа.

– Садитесь! Во что играем?

– Во что хотите.

– Так… Может, в паркес?

– Годится.

– Лотарио Абучихá, грузоперевозчик. К вашим услугам. – Он пожал руки новым знакомым.

– Эмир Эступиньян, счетовод. А это мой друг, дон…

– Виктор Силанпа.

Они начали игру, перекидываясь ничего не значащими фразами. Каждый положил в центр доски для паркес по одной тысячепесовой купюре.

– Не жизнь, а праздник, правда? – неожиданно заявил Эступиньян.

– Да-а! – подтвердил мужчина. – Выпивка, оттяжка, задник! Любовь моя, покажи-ка моим друзьям свою попку!

Юная негритянка задрала юбку до пояса, выставив на обозрение черные как смоль ягодицы.

– Ай!.. Жаль, что все в жизни преходяще, – философски заметил мужчина, поднимая глаза к потолку.

– Однако сеньору явно везет! – подхватил Силанпа, не глядя на него. – Мне бы так!

– А вы кем работаете?

– Страховым агентом.

– Наверное, поэтому вас привлекают азартные игры.

– А вы?

– Занимаюсь автотранспортными перевозками.

Эступиньян под столом наступил Силанпе на ногу.

– Должно быть, интересная работа? А что вы перевозите?

– Да все! Даже какашки, если заплатят!

Все трое засмеялись. Силанпа бросил кости, сделал ход и выиграл.

– Ни черта себе! – завопил Эступиньян. – Вот это обломилось!

– Ха!

Силанпа подозвал официанта и заказал всем по пиву.

– Однако сеньору, видать, всегда хорошо платят, иначе разве мог бы он позволить себе подобную роскошь? – Силанпа кивнул в сторону двух сеньорит.

– Просто иногда фартит по-крупному, – подмигнул ему Абучиха.

– Избранник судьбы! Мне, к примеру, никогда особенно не везло. – Внимание Силанпы привлекли стройные женские ноги в туфельках на шпильках под столом у дальней стены зала. – И чем же вам приходится заниматься, чтобы так пофартило, если не секрет?

– Да нет, ничего такого, вы не подумайте… Обычные рейсы, все зависит от щедрости заказчика.

Эступиньян понял, что настал момент истины: грузоперевозчика так и подмывало все рассказать, надо только чуть-чуть подтолкнуть. Он предложил выпить, потом подмигнул Абучихе, положил руку ему на плечо и улыбнулся:

– Поделитесь жизненным опытом с друзьями!

– Ну, не знаю… – Абучиха сделал несколько глотков из бокала с пивом, глаза его вдохновенно горели. – Всякое бывало, и в переделки попадал, и такое случалось, что иногда даже понять нельзя!

– Плачу за место в зрительном зале! – быстро сказал Силанпа и бросил на доску для паркес купюру в пять тысяч песо.

– Я кино не показываю, – ответил грузоперевозчик. – Вы ничего не увидите.

– Хорошо рассказанную историю можно смотреть, как кино, – подзадорил Силанпа.

– А вы, видать, большой любитель послушать разные истории?

– Да, поскольку в детстве я ни разу не отмечал свой день рождения, для меня это вроде праздника.

– Вот оно что…

Абучиха почесал подбородок, глядя на купюру, сгреб ее в кулак и поднес к носу. Потом с таинственным видом посмотрел по сторонам, склонился над доской для паркес и произнес заговорщическим тоном:

– Ладно, но только все, что я расскажу, должно остаться за этим столом!

– Коне-е-чно! – хором протянули Эступиньян и Силанпа, крестясь для убедительности.

– Что и говорить, повезло мне тогда! – Он откашлялся и сделал хитрые глаза. – Подрядили меня на днях отвезти большой тюк из Тунхи в Чоконту за довольно кругленькую сумму. Велели ехать ночью и нигде не останавливаться. Я не знал, что там упаковано, но у меня в этих делах профессиональный нюх. То есть, даже не зная, что за груз, я чую, когда он с нехорошим душком, и в таких случаях отказываюсь от заказа. Впрочем, вам это, должно быть, не интересно! Чья очередь ходить?

– Моя. – Эступиньян взял в руку кости. – Я бывал в Чоконте, красивый городок! А какао со сдобными булочками, что на площади продают, пробовали? Королевское угощение!

– Где там, не успел! Я и в города-то, можно сказать, не видел.

– Как же так?

– Мне дали карту, а на ней пометили адрес и как проехать.

– Наверное, заплутали ночью-то?

– Да нет, на карте все четко расписали. Да и склад на самой окраине, других рядом не было. Ну да ладно, давайте играть! И заберите свои деньги, считайте, что я угощаю!

Силанпа мысленно убедился, что запомнил подробности рассказа Абучихи, и вновь отыскал взглядом те самые ножки. Потом не выдержал и поднялся.

– Извините, отлучусь в туалет.

Проходя мимо девушки, Силанпа увидел, что она совсем юная и спит, опустив голову на сложенные на столе руки. Вернувшись на свое место, он сказал Эступиньяну:

– Что-то мне нехорошо – наверное, выпил лишнего.

– Пошли на свежий воздух, может, полегчает.

– Пошли!

Они извинились, забрали свои деньги и направились к переходу в бар. Минуя дверь туалета, услышали шум спускаемой в унитаз воды, чьи-то шаги и кашель. Дверь отворилась, и из туалета вышла обладательница красивых ножек, приподняв юбку и на ходу поправляя чулки.

– Как тебя зовут? – решился спросить Силанпа.

– Кика, но я сегодня уже закончила работать.

– И когда теперь? – Ему понравилось ее девчоночье лицо, маленький ротик и кошачьи глаза.

– Приходите в пятницу, только пораньше, часиков в семь.

Они вышли на холодный предутренний воздух, и Силанпа посмотрел на часы – половина пятого. Оба, не сговариваясь, сели в его «Рено-6» и покатили к загородному шоссе.

6

Тут мне придется сделать своеобразное отступление от общей канвы моего повествования. Подвести, так сказать, некий промежуточный итог. Память моя хранит множество воспоминаний о детстве в далекой и туманной Нейве. Мои родители содержали закусочную на местном рынке, где днем посетителям подавали фритангу, пиво и овсянку. Фританга – кушанье достойное и исконно колумбийское, однако, как следует отметить – без малейшего намерения оскорбить наши с вами патриотические чувства, – представляет собой настоящую отраву в смысле уровня холестерина и опасности для кровеносных сосудов. Я рос, украдкой подъедая с тарелок остатки пищи, бездумно засовывая в рот огрызки чичаррона, сдобренные мякотью авокадо, холодные объедки свиной колбасы, отбивных и отварного легкого – и все это тайком от отца с матерью, которые, кстати сказать, придерживались спартанских взглядов на воспитание, и самое большее, на что я мог рассчитывать за столом, – кусочек постного мяса с маленькой порцией риса и салата. Могу предположить, что, слушая мою исповедь, вы уже мысленно задаетесь вопросом – чем же обусловлено такое суровое отношение родителей к своему ребенку? А причина, доложу я вам, заключалась в том, что Аристофанес Мойя, ваш покорный слуга, который нынче самоотверженно выполняет отведенную ему почетную гражданскую функцию и с гордостью носит форму защитника общества, рассматривая это как одно из самых высоких и весомых достижений всей своей жизни, и, наконец, тот, кто выступает сейчас перед вами, превратился… в толстого увальня.

Начальное образование мне давала сама жизнь да открытая книга рыночной площади Нейвы. Умение читать, писать и прочую элементарную ученость я приобрел в местной школе – не частной, а муниципальной, как вы догадываетесь, – но лишь в пределах пяти имевшихся в ней классов. Впрочем, данное обстоятельство не имеет значения, так как я был словно хорошая деревянная чурка, которой не хватает только попасть в руки талантливого резчика. Говорю об этом не из тщеславия, но дабы избежать пробелов в своем повествовании. Итак, мои почтенные и уважаемые товарищи по ассоциации, я продолжаю. Детство мое проходило в борьбе и единстве двух противоположностей: с одной стороны – никем не разделенные страдания неутолимого голода, с другой – сокровенная радость постоянного процесса насыщения. А в результате, сеньоры, такое внутреннее противостояние мне вышло боком, понимаете ли, и повлекло за собой известные печальные последствия. В одиннадцатилетнем возрасте я случайно подслушал брошенную отцом фразу: «Наш Аристофанес никуда не годится! Только и делает, что ест! Мне просто стыдно за него, честное слово!» От этих слов меня, мальчишку, будто громом поразило! В течение трех недель я не принимал пищи, буквально крошки в рот не брал, и не потому, что испытывал злость или чувство унижения, а просто у меня внутри словно намертво замкнулась какая-то дверца. Я так отощал, что стал весить всего двадцать восемь килограммов. В больнице на меня смотрели так, будто я уже не жилец на этом свете, или, как говорят у нас в комиссариате, вот-вот «освобожу пустое место».

И чем же все это закончилось? На мой взгляд, самым что ни на есть человечным и даже, с вашего позволения, красивым итогом. Когда я уже дошел до ручки и на мне можно было пересчитать все кости, папа остался дежурить ночью у моей больничной койки. Уже под утро меня разбудили негромкие стоны – папенька плакал. Вы наверняка представляете себе, что чувствует ребенок при виде плачущего отца. Это загадочное таинство настолько потрясает, что начинаешь сомневаться в реальности бытия; кажется, мир только зарождается, а все прожитое просто стерлось начисто. Так оно и случилось. На следующий день мой организм раскупорился и вновь стал принимать пищу. Тем не менее болезнь не прошла для меня бесследно. Я обрел страх перед словами. Я узнал, какой убийственной силой обладает одна лишь брошенная невзначай фраза. Вы спросите: разве возможно, чтобы Аристофанес Мойя боялся слов? Да, сеньоры, я боюсь, и даже очень! Боюсь – больше ножа в руке буйного хулигана или пули отпетого засранца, да простят меня за грубость присутствующие дамы. Потому что раны, причиненные словами, не продезинфицируешь спиртом и не вылечишь уколами – их можно только пережить, перестрадать. Эти раны не кровоточат, а боль их таится, выжидая, чтобы напасть на нас, вроде пауков, если позволите мне сравнение с подобными тварями, которые подстерегают свою жертву в темноте и расправляются с ней, стоит той запутаться в паутине. И мне, тогдашнему мальчишке, стало страшно в присутствии взрослых, страшно слышать их разговоры, а потому я уходил к реке бросать в воду камни, или к шоссе смотреть на проезжающие автомобили, или залезал на манговые деревья и, прячась в кроне, созерцал мир – в общем, предавался обычным занятиям нормального деревенского ребенка. Меня не пугали в отличие от человеческих голосов птичий щебет, шум водопада, рев междугородных автобусов, подбирающих по дороге пассажиров до Боготы. Я провожал почтительным взглядом громадную, выкрашенную в яркий цвет машину, представляя себе, как в один прекрасный день и мне откроется ее дверца, чтобы увезти меня в столицу…

7

Светало, когда они приехали к Сисге. Эступиньян вдруг начал тревожиться.

– Я здесь играю в полицейских и воров, а через два часа мне уже надо быть в конторе!

– Не беспокойтесь, я все улажу за минуту! Напишите на этой бумажке имя вашего начальника и номер его рабочего телефона!

Доехав до Чоконты, Силанпа остановил машину у телефона-автомата и позвонил капитану Мойе.

– Капитан! Знаю, что слишком рано! Я сейчас как раз занимаюсь трупом на Сисге, выясняю очень важные обстоятельства! Послушайте, у меня к вам большая просьба: позвоните по одному телефону, запишите – 248-39-26 – и спросите начальника отдела балансов, его зовут сеньор Теофило Мехорадо. Объясните ему, пожалуйста, что Эмир Эступиньян сегодня не сможет выйти на работу, так как привлечен к участию в чрезвычайной и секретной операции национальной полиции. Вы можете сделать для меня это одолжение?

– А кто он такой, этот Эступиньян?

– Брат одного из пропавших без вести, мой капитан; я вам все расскажу после!

– О’кей, Силанпа! Да, вот еще что, услуга за услугу – не могли бы вы прихватить для меня немного местных жареных могольяс?

– С радостью, капитан, сколько вам?

– Штук пятнадцать, не больше, так, похрустеть здесь, в комиссариате!

Шесть утра. По улице шли крестьяне в пончо и сомбреро. Было холодно, в воздухе висела легкая изморось, похожая на прозрачную мокрую занавеску. Силанпа обратился к проходящему мимо священнику.

– Извините, отец! Мы из Боготы, где тут у вас склад?

– Склад? Вы хотите сказать – зернохранилище?

– Вот именно, отец, зернохранилище! Знаете, всю ночь за рулем, не соображаю, что говорю!

– Поезжайте по этой улице до самого конца. Там увидите дорогу, которая огибает каменоломню и ведет в горы. Проедете по ней метров пятьсот, повернете направо – там есть указатель.

– Спасибо, отец!

Пока они доехали до поворота, изморось переросла в ливень. Через ветровое стекло не было видно ни зги, поэтому решили оставить машину в рощице и идти пешком.

– Зонта нет? – спросил Эступиньян, заглядывая под сиденье.

– Нет, но вам и незачем. Я один пойду, а вы ждите здесь.

– Ну вот еще! У вас тут капает, да и радио нет!

– Знаете, всякое может случиться, я не могу гарантировать, что это безопасно.

– Спокойно, детектив! Буду сопровождать вас на свой страх и риск!

Зернохранилище представляло собой несколько сооружений из дерева и бетона начала двадцатого века. В центре стояло административное здание с надписью на стене «Зернохранилище Уньон». Очевидно, в нем располагались служебные кабинеты. Рядом находилось складское строение под двускатной крышей и большими зарешеченными окнами. На дворе царил полный покой – ни людей, ни машин на стоянке перед зданием.

– Обойдем вокруг, посмотрим, что там! – Силанпа стал перебегать от дерева к дереву, пытаясь уберечься от дождя.

Эступиньян открыл заднюю деревянную дверь, обветшавшую от сырости, и они вошли в допотопную кухню, а оттуда попали в просторное помещение без чердачного перекрытия, в котором выстроились в ряд несколько огромных, как башни, емкостей с зерном. От них к медным приемникам вели широченные трубы. Здесь пахло, как в подвале.

– Плохой воздух, – пожаловался Силанпа.

– Воняет, будто армадил напердел! – уточнил Эступиньян.

– Странно, что нет никого!

Все мешки имели на боку красный штамп с инициалами «ЛУ», ниже – надпись черными буквами: «Чоконта-Бойяка».

Раздался скрежет открываемой створки ворот, и они поспешно спрятались за мешками.

– Вот эти готовы к погрузке, – произнес чей-то голос. – Так сколько вы возьмете?

– Шестьдесят мешков. Когда можно пригнать машину?

– Когда хотите. Если подъедете прямо сейчас, я открою вам гараж, тогда не намочите.

– Лучше часиков в десять. Вообще-то мне до завтра запаса хватит.

Оставшись одни, они выбрались из укрытия и обошли помещение. Ничего необычного здесь не было.

Силанпа успел заметить, что покупатель зерна приезжал на крытом пикапе с надписью на задней дверце: «Хлебопекарня Бойяка-Реал». Работник зернохранилища закрыл ворота и удалился вверх по лестнице.

Они вышли из здания и направились к сараю, замеченному Силанпой. От территории зернохранилища его отделял остаток ограды из ржавой колючей проволоки. Внутри были свалены в кучу заплесневелые деревянные скамейки, несколько угольных печурок, побитые зеркала и развалившиеся столы. Табличка на обломке двери гласила: «Турецкая баня „Земной рай“».

Закончи в осмотр, они вернулись в «Рено-6» и помчались в комиссариат полиции Чоконты. Силнапа предъявил журналистское удостоверение, представил Эступиньяна как своего коллегу, и их проводили в кабинет местного полицейского начальника лейтенанта Камарго.

– Красного винца не желаете?

– Нет, спасибо.

– Так вы, значит, журналист?

– Да.

Эступиньян бросил на Силанпу удивленный взгляд – журналист?

Принесли поднос с тремя чашками кофе и корзиночку с хлебцами.

– Отведайте наш знаменитый местный деликатес – жареные могольяс! Итак, чем могу быть полезен?

– У меня к вам вопрос: кому принадлежит зернохранилище «Уньон»?

– Зернохранилище-то? Доктору Анхелю Варгасу Викунье. Да вы наверняка его знаете! Очень почтенный сеньор, истинный труженик, как и все уроженцы нашего города. Надеюсь, ваш вопрос не означает, что у него возникли неприятности?

– Напротив. Мы хотели знать имя владельца, чтобы у него не было никаких неприятностей, только и всего! А эту выпечку из отрубного теста делают здесь, в Чоконте?

– Да, восхитительно, не правда ли?

– Аве Мария, мой лейтенант! Да ради такой вкуснотищи хочется у вас навек поселиться!

Подытоживая свой визит в полицейский комиссариат Чоконты, Силанпа обнаружил, что заполнил пометками уже целый листок у себя в блокноте:

«Бильярдный бар „Лолита“. Лотарио Абучиха – по приблизительному подсчету, порядка 300 тыс. песо за ночной рейс Тунха-Чоконта – проверить, найти склад. Кика – в пятницу, пораньше. Зернохранилище Уньон – 60 мешков хлебопекарне Бойяка-Реал. Турецкая баня „Земной рай“. Доктор Варгас Викунья. Лейтенант Камарго – Чоконта».

На обратном пути в Боготу Эступиньян, долгое время хранивший молчание, вдруг заговорил:

– Позвольте поинтересоваться, сеньор Силанпа, вы назвались журналистом?

– Да, я работаю в «Обсервадоре».

– Вот черт, а я-то думал, вы из секретной службы!

– Какое там, чувак, у меня есть только один секрет – я завтракаю таблетками аспирина!

Когда они приехали в Чиу, Силанпа сказал Эступиньяну:

– Подождите меня с полчасика. Можете пока перекусить в этом ресторанчике. – Он подрулил к стоящей на тротуаре табличке с меню. – Мне надо повидать одного человека, с помощью которого мы раскроем это дело.

– Как прикажете, хефе! Вы позволите мне так к вам обращаться?

– Обращайтесь, как вам нравится! Я скоро!

Эступиньян расположился за столиком на террасе ресторана, а Силанпа отправился в алкоголический санаторий к Гусману. Он поднялся по лестнице на второй этаж, глядя через застекленный проем на умиротворяющее зрелище сада, стариков в инвалидных колясках, греющихся на солнышке возле фонтана, розовые и лиловые цветы бугенвильи, оплетающей здание по всему периметру.

– Ну и чертовщина получилась с этим Армеро! – Перед приходом Силанпы Гусман читал газеты и теперь его так и распирало от возбуждения. – Я предполагал что угодно, только не это! Истинно говорю вам, Колумбия – пропащая страна!

– А дальше будет еще хуже.

– Ни хрена себе! Куда ж еще-то хуже?

– Но я вам ничего не скажу! – Силанпа уселся на кровать и взял с тумбочки пожелтевшие от времени экземпляры «Тьемпо», «Эспектадора» и «Обсервадора». – И вообще я пришел к вам за помощью в деле убитого на Сисге.

Гусман вперил в него острый взгляд.

– Тогда расскажите мне все, что знаете, все, что видели! Подробно опишите место, где найден убитый, состояние трупа, все!

Гусман взял лист бумаги, карандаш и по ходу рассказа стал делать пометки и что-то чертить. Силанпа обрисовал ему участок берега озера, на котором обнаружили мертвеца, из чего были сделаны колья, потом перешел к Эступиньяну, бару «Лолита» и водителю грузовика. Закончил своей поездкой в Чоконту и всем, что перечислено у него в блокноте.

– Ладно, скоро сюда явится монашка кормить меня дерьмом в таблетках, так что вам лучше уйти. – Глаза Гусмана метали молнии. – Дайте мне несколько дней, чтобы переварить эту информацию.

– Спасибо, дорогой!

Опечаленный Силанпа вышел из палаты, проклиная свою наследственную слезливость, которая всю жизнь мешала ему бороться с собственными сантиментами.