355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Санта Монтефиоре » Шкатулка с бабочкой » Текст книги (страница 13)
Шкатулка с бабочкой
  • Текст добавлен: 22 марта 2017, 18:30

Текст книги "Шкатулка с бабочкой"


Автор книги: Санта Монтефиоре



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц)

Элен была привязана к дому, занимаясь Хэлом. Чтение письма, посланного Рамоном Федерике, глубоко оскорбило ее, но, тем не менее, она поняла, что скучает без него, несмотря на все свои попытки отвлечься. Она поймала себя на том, что уже неоднократно прокручивает в памяти этот странный эпизод в Вине, когда их импульсивная тяга друг к другу победила голос разума и они занялись любовью. Потом она вспомнила, как обнаружила в его постели Эстеллу, и вновь ощутила такой же яростный приступ гнева, как будто все происходило накануне. Она очень надеялась, что оставит все воспоминания о Рамоне в Чили вместе с сентиментальными безделушками, собранными за те счастливые годы, когда они были вместе. Однако вычеркнуть его из своей памяти оказалось не так просто, как она рассчитывала. Он, как клещ, впился в ее сознание и продолжал изнурительно мучить воспоминаниями. Как только она пыталась сбросить с себя это наваждение, перед ее мысленным взором проносился калейдоскоп его образов. Она начинала гадать, где он сейчас может находиться, вспоминает ли о ней, и возможно ли, что в один из дней он снова объявится и скажет, что совершил ошибку, что будет бороться за нее, что постарается стать другим. Но разве может быть так, что он любит ее, но не сражается за эту любовь? Элен не могла этого понять.

И потом, оставались еще и дети. Она не в силах была постичь, как можно любить своих детей и в то же время так мало о них заботиться. Он написал всего один раз, но ни разу не приехал. Уже наступил август. Она часто замечала, как Федерика слушает мелодию своей шкатулки с бабочкой, плавая на гипнотических волнах отцовских рассказов, будто это могло хоть как-то его приблизить. Внезапно ее охватил страх, что с ним могло случиться нечто плохое. До сих пор она не считала такую возможность причиной его молчания, поскольку была слишком занята своими обвинениями в его адрес за то, что он ими пренебрегает. Сраженная ощущением вины и раскаяния, она отпрянула от окна, закурила сигарету и решительно набрала телефонный номер его родителей в Сантьяго.

– Хола, – отозвался далекий голос экономки. Элен постаралась не обращать внимания на длительные паузы и попросила к телефону Мариану. С замиранием сердца ожидала она, когда та подойдет.

– Это я, Элен, – выдавила она, стараясь говорить бодрым голосом.

– Элен. Как я рада тебя слышать, – ответила Мариана, и тональность ее голоса мгновенно выдала накопившуюся обиду. Она так часто вспоминала внучат, волновалась, как они там и счастливы ли в новом доме. Ее очень беспокоило, что они не пишут, и она ждала от них писем со все большим нетерпением и разочарованием. Но Мариане не хотелось, чтобы Элен об этом догадалась, – она боялась, что та может положить трубку и вычеркнуть их из своей жизни навсегда.

– Я ничего не слышала о Рамоне с тех пор, как уехала. С ним все в порядке? – быстро спросила Элен, но по голосу своей свекрови она уже поняла, что ничего плохого не случилось.

– Разве он не звонил тебе? – удивленно спросила Мариана.

– Нет. Он написал Феде, – устало сказала она, стараясь сдерживать эмоции. Ей уже не о чем было беспокоиться.

– И это все?

– Да.

– Ну, он сейчас снова вернулся в Чили и купил здесь, в Сантьяго, квартиру. Он работает над новой книгой, которая выходит в марте. Это занимает все его время.

– Я понимаю.

– Как дети?

– Они счастливы здесь. Конечно, они скучают без вас обоих. Они очень любят вас и Начо. И я тоже, – произнесла она, нервно затянувшись. Внезапно она ощутила болезненный приступ ностальгии, который застал ее врасплох.

– Ты счастлива? – спросила Мариана, почувствовав в голосе своей невестки страдание.

Элен молчала. Ей хотелось бы сказать, что она счастлива, но она и сама не знала, так ли это на самом деле. Сейчас она знала лишь то, что по какой-то непонятной причине скучает по Рамону и хочет его услышать.

– Да, – ответила она безразличным голосом.

– Я рада, – сказала Мариана, вовсе не убежденная ее словами.

– Конечно, потребуется время, чтобы снова привыкнуть к здешней жизни, – пояснила Элен. – Я так одинока, – неожиданно добавила она к собственному удивлению, гадая, откуда, к дьяволу, это попало на язык.

– Ты привыкнешь. Это очень непростое дело – начать все сначала в новой стране. Иногда кажется, что в другом месте и трава зеленее, а потом оказывается, что твои проблемы всюду следуют за тобой по пятам.

– Да, – ответила Элен автоматически. Она вдруг осознала, что Мариана была права. Ее проблемы отправились вместе с ней в Польперро. Она по-прежнему одинока. Она верила, что возвращение домой все изменит, что она сможет снова вернуться в детство, в то идиллическое состояние, в котором пребывала до тех пор, пока ответственность за других и домашние заботы не сделали ее другой.

– Часто не ценишь то, что имеешь, пока не потеряешь, – печально добавила Мариана. – Что мне передать Рамону? – Она все еще надеялась, что они поймут, что нужно сохранить то, что они имели раньше.

– Скажите ему, что дети скучают без него. Пусть он позвонит или напишет, а еще лучше – пусть приедет навестить их, – сказала она, не в силах скрыть горечь своих слов. – Попросите, чтобы он не бросал их, потому что они нуждаются в нем.

– А что насчет тебя, ми амор?

– Ничего. Я звоню только ради детей, – решительно произнесла она.

– Буэно. Я скажу ему, – ответила Мариана. – Пожалуйста, передай детям, что мы их любим и ужасно без них скучаем. Может, они напишут нам, мы будем так рады получить от них весточку.

– Конечно. Мне так жаль. Я об этом и не подумала, – виновато сказала Элен, мысленно сделав себе пометку дать детям задание нарисовать картинки своего нового дома и отправить их старикам.

Положив трубку, Элен обессиленно упала в кресло, почувствовав, что в ее мысли начали вползать сомнения. Может быть, она действительно поступила опрометчиво? Ее терзали воспоминания о Чили. Проклиная эту страну, сейчас она тосковала по ней. Она представляла себе своих друзей, яркое сияние солнца, берег, аромат апельсиновых деревьев в саду, смех детей, игравших на улице, и даже лай пса сеньоры Бараки. Она вспоминала о тех днях, когда Рамон возвращался домой в ее распахнутые объятия, брал ее на руки и нес прямо в спальню, где они часами предавались любви, вновь открывая друг друга после долгих недель разлуки. Это были счастливые времена. Даже когда она возненавидела его, в тот последний приезд, он и то ухитрился дать ей удовлетворение. Такова была сила его натуры. Она вкусила горечь лишь потому, что не смогла постичь его характер и приспособиться к нему. И вот теперь она оказалась на другом конце земли, но, как и прежде, не избавилась от стремления обладать им. Она не смела спросить себя, не потому ли она увезла детей в Англию, что хотела заставить его отреагировать на это решение, поскольку в последнее время он не реагировал так, как она того хотела. Он разрешил ей уехать. И что теперь?

Выключив свет в комнате Федерики, она сообщила ей, что говорила с Абуэлитой, которая шлет ей привет и свою любовь и просит нарисовать их новый дом. Вначале Федерика обрадовалась. Она закрыла глаза и представила картину, которую нарисует, и письмо, которое напишет. Но потом она ощутила, как ее сердце сжала тоска. Она вспомнила доброе лицо бабушки, летний дом в Качагуа, который ей так нравился, синее море и мягкий песок, так непохожий на песок Англии. Она вспомнила деда в его неизменной панаме, прогулки на пони на побережье Папудо и милого ее сердцу Расту. И тут вдруг она вспомнила об обещании матери купить ей щенка и расплакалась. Не потому, что у нее пока не было щенка, а потому, что это обещание было дано, чтобы отвлечь ее от ссоры, которую она подслушала. «Теперь тебе уже никогда больше не понадобится возвращаться домой». Слова матери эхом раздавались в ее голове до тех пор, пока виски не сжала боль. В конце концов, больше не в силах терпеть охватившее ее состояние безутешности, она открыла шкатулку с бабочкой, стоявшую на тумбочке, и позволила своему измученному сознанию умчаться в таинственный мир отцовских рассказов. Боль начала стихать, по мере того как она преодолевала горные вершины Анд, гонялась за львами в Африке и пролетала над равнинами Аргентины на воздушном шаре. Засыпая, она ощутила на лице ласковое солнце, тепло и… любящие руки отца.

Глава 15

Сантьяго, Чили

Когда Мариана сообщила Рамону о своем разговоре с Элен, он почувствовал, как его наполняет ощущение вины. Он написал только один раз и не звонил, хотя, учитывая его доходы, мог позволить себе продолжительный телефонный разговор с абонентом в любой точке земного шара. Он знал, что обязан был это делать. Единственное оправдание, которое он мог найти в свой адрес, заключалось в том, что все это время он постоянно был занят своими путешествиями и завершением работы над новой книгой. В действительности он намеренно потерялся в Индии. Рамон снял хижину на берегу и писал там свой роман, стараясь забыть Элен и детей. Он пытался позабыть и об Эстелле. В первом намерении он преуспел, поскольку его длительные отъезды и приспособленность к одиночеству уже стали привычным состоянием, так что в этом смысле ничего не изменилось. Но с Эстеллой дело обстояло совсем иначе – он тосковал без нее и ничего не мог с этим поделать.

Несмотря на свою внешнюю беззаботность, он прекрасно понимал, как непорядочно с ней поступил. Он ведь просил ее ждать и не сомневался, что она ждала его, работая в кухне, нарезая овощи, выполняя свои повседневные обязанности и плавно проплывая по дому, оставляя за собой шлейф аромата роз. Он не хотел звонить ей или писать, потому что не знал, что говорить. Он не мог сказать то, что она хотела услышать, поскольку знал, что уже никогда не сможет связать себя с кем-либо серьезными отношениями. Он причинил боль Элен и детям и не хотел, чтобы с Эстеллой произошло то же самое. Но, возможно, летом он сможет вернуться обратно и тогда снова займется с ней любовью.

Однако когда он представил себе, что Эстелла влюбилась в кого-то другого, жгучая ревность стала расти в его груди, как вырвавшийся на свободу демон, охвативший его разум и истерзавший его до такой степени, что он чуть было не упаковал свои немногочисленные пожитки, чтобы вернуться в Качагуа и поймать ее с поличным. Но затем его рассудок успокоил чувства. Она любит его, а любящая женщина становится преданной, как собака. Он проводил ночи с незнакомками, которые не приносили ему удовлетворения, представляя на их месте Эстеллу, и демон ревности его больше не тревожил. Он ждал, когда наступит лето, чтобы вернуться и обрести ее снова.

Когда в конце августа он вернулся в Чили, то сразу направился в Сантьяго, где поселился в новой квартире в округе Лас-Кондес. Но у него не возникало ощущения, что он находится дома. В сущности, он скучал по Вине и по своей семье, которой лишился. Теперь, после нескольких месяцев одиночества, проведенных в Индии, он уже не ощущал душевного спокойствия наедине с самим собой. Он не привык к одинокому образу жизни в Чили и по этой причине испытывал определенный дискомфорт. Поэтому он часто жил в доме родителей, старинном особняке в колониальном стиле на Авенида эль Боско. Мать была рада возможности видеть его чаще и взяла на себя все домашние заботы о нем не хуже любящей жены. Отец принял эту ситуацию с меньшим энтузиазмом.

– У него есть жена, женщина. Он слишком стар, чтобы нуждаться в мамочке, – сердито пробурчал он как-то вечером, когда, придя домой, обнаружил, что гостиная захламлена разбросанным повсюду фотографическим оборудованием, пачками снимков и прочими принадлежностями.

– Начо, ми амор, у него были тяжелые времена. И теперь он остался совсем один, – запротестовала она, следуя за ним в кабинет.

– Вот как? Тогда почему он не попросит Элен вернуться к нему? Это ведь очень просто. Но если ты всегда будешь брать заботы о нем на себя, он даже не пошевелится.

– Он не знает, чего хочет, – сказала она жалостливым голосом.

– Он хочет иметь и хлеб, и торт, Мариана. Я не знаю, когда мы ошиблись в его воспитании, но по какой-то причине он не способен серьезно привязаться ни к чему. – Игнасио осуждающе покачал головой. – Он не захотел, чтобы Элен ушла от него окончательно, но не пожелал изменить свой образ жизни или попросить ее остаться. Он хотел бы, чтобы все вокруг него шло своим чередом, вроде как знакомые, но изрядно поднадоевшие часы. Я не осуждаю Элен за то, что она покинула его, хотя подозреваю, что в глубине души она надеялась, что этот шаг на него подействует.

– Что ты этим хочешь сказать? – заинтересованно спросила Мариана, устраиваясь в потертом кресле, которое Игнасио использовал для вечернего чтения после ужина.

– Я думаю, она рассчитывала, что ее решение оставить Рамона заставит его измениться, что он захочет удержать ее. Но он по своей сущности уклонист. Он допустил, чтобы произошло то, что произошло, а затем исчез на несколько месяцев, чтобы сделать вид, что ничего не случилось. Именно по этой причине он вернулся домой и живет с нами, поскольку скучает без них теперь, после возвращения в Чили.

– Я бы тебе не поверила, если бы не этот странный звонок. Полагаю, что Элен тоже тоскует без него. – Она припомнила напряженный голос невестки и с опозданием распознала в нем молчаливый крик о помощи.

– Готов спорить, что так оно и есть.

– Ты думаешь, она сожалеет об отъезде?

– Дома трава всегда зеленее.

– Возможно, не настолько, как она предполагала.

– Видимо, да.

– Мы должны заставить его подумать над тем, что он наделал. Надо привести его в чувство. Похоже, что он не вполне осознает серьезность ситуации. Нельзя относиться к другим людям так, как он себе позволяет. Кто-то же должен научить его ценить человеческие чувства.

– Ты прав, – сказала она, опуская глаза. – Что я должна делать, Начо? Прогнать его?

– Так было бы лучше. Пока ты будешь кружить вокруг него, как заботливая пчелка, он не будет скучать без жены. – Заметив в серых глазах жены загнанное выражение, он вздохнул и снова покачал головой. – Я не буду настаивать, чтобы ты это сделала. Как я могу? Ты ведь его мать.

– Я хочу для него только лучшего.

– Тогда скажи, чтобы он больше к нам не возвращался.

Мариана горько засмеялась:

– О нет, Начо. Этого я ему не скажу. Твоя идея – ты и говори. – С этими словами она вышла из комнаты.

* * *

Рамон приехал на обед вовремя. Игнасио многозначительно посмотрел на жену, как бы молчаливо выражая свое недовольство все более продолжительным присутствием сына в их доме. Мариана сделала вид, что ничего не заметила, и налила Рамону стаканчик виски со льдом.

– Как дела, Рамон? Жаркий был денек? – добродушно спросила она. Но Игнасио не дал Рамону и рта раскрыть.

– Сын, ты уже решил, что будешь делать с Элен? – Игнасио опустился в легкое кресло напротив Рамона, ухитрившегося своими длинными ногами и руками занять почти весь диван. Тот отхлебнул виски, чтобы потянуть время. Еще с детства он побаивался таких вот лобовых вопросов отца и ощущал собственную слабость каждый раз, когда тот допрашивал его как нашкодившего школяра.

– Думаю, что мое следующее путешествие будет в Англию, папа, – сказал он, стараясь уступать не слишком быстро.

– Когда ты едешь? – настаивал отец.

– Ну, не знаю. Возможно, через пару месяцев.

– Через пару месяцев? А почему ты не можешь поехать раньше?

– Рамон очень занят своей работой, – выступила Мариана в защиту сына.

– Я тебя не спрашиваю, женщина, – отрезал Игнасио. – Рамон уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно отвечать на вопросы. Ради бога, тебе ведь уже сорок лет.

– Сорок один, – поправил его Рамон и улыбнулся матери.

– Точно. Ты давно уже взрослый мужчина. Пора остепениться и осесть на месте, а не болтаться по всему земному шару, как цыган.

Рамону очень хотелось сказать отцу, что это не его дело, но затем он вспомнил, что временно проживает в их доме, а следовательно, тот имеет право знать о его планах.

– Я хотел бы какое-то время побыть в Качагуа, начать работу над новыми проектами. Сейчас погода улучшается…

– Ты можешь пользоваться домом, – брюзгливо произнес Игнасио. – Он твой, когда ты захочешь, – добавил он, избегая взгляда Марианы, на лице которой было написано смущение.

– Но там нет никого, чтобы присмотреть за ним, – запротестовала Мариана, нахмурясь.

– А как насчет Эстеллы? – быстро спросил Рамон, тщательно контролируя свой голос, чтобы не выдать себя. Он очень хорошо знал, что отец заметит и проанализирует малейшее изменение в тональности его голоса.

– Ох, бедная, дорогая Эстелла, – вздохнула Мариана, опуская плечи. – Бедняжка, она была такой хорошей девочкой. Никто так не следил за домом, как она. Не знаю, как мы сможем без нее обойтись. – Она с видом обвинителя посмотрела на Игнасио. Взгляд Рамона перебегал с матери на отца, и он ощущал, как сердце уходит в пятки, оставляя за собой мучительную тревогу.

– Я должен был это сделать, женщина. Она не может одновременно обслуживать нас и заниматься ребенком, – ответил он, отметая все обвинения. – Рамон, она беременна.

– Беременна? – машинально повторил Рамон.

– Беременна, – подтвердила Мариана. – Бедное дитя. Ты знаком с тем молодым человеком, с которым она встречалась прошлым летом в Качагуа? – Рамон мрачно кивнул. – Так вот, негодяй ее обрюхатил и сбежал.

– Такое постоянно случается, Мариана, – устало возразил Игнасио.

– Но она мне нравилась, и эта девушка не заслуживает такого обращения. Она была совсем не такой, как эти женщины легкого поведения, которые слоняются вокруг порта в Вальпараисо. Эстелла была очень ответственной. Я скрутила бы этому мерзавцу шею собственными руками, если бы такая возможность представилась.

– И где же она сейчас? – спросил Рамон, ощущая тошноту в желудке и головокружение. Он опустошил стакан и сглотнул, чувствуя полнейший дискомфорт.

– Игнасио отправил ее обратно в Запаллар, – произнесла Мариана сдавленным голосом.

– Я сказал, что она может вернуться, когда родится ребенок. Возможно, ее мать сможет присматривать за ним в течение дня, пока она будет работать, – пояснил Игнасио деланно спокойным голосом.

– Я знаю, но она была просто в отчаянии. Знаешь, Рамон, она верила, что он вернется. Он сказал ей, чтобы она ждала, и бедная девочка поверила. Я не хотела разрушать ее надежды, поэтому сделала вид, что тоже в это верю. Но, насколько мне известно, о нем ничего не слышно. Диос мио, какая низость. – Она снова вздохнула.

– Она сообщила его имя? – осторожно спросил Рамон.

– Нет, она не сказала. Безусловно, ей было слишком стыдно.

– Ну хватит, женщина, у меня уже голова кружится, – раздраженно отрезал Игнасио. – Рамон может пользоваться домом. Если ему нужна прислуга, пусть нанимает.

– Временно, конечно, Эстелла может вернуться, и я хотела бы, чтобы эта работа оставалась за ней, – озабоченно повторила Мариана.

– Я не возражаю, – сказал Игнасио. – Когда ты хочешь поехать?

– Завтра утром, – автоматически ответил Рамон. В его голове все крутилось и жужжало, как многочисленные шестеренки в механизме часов. – Я сейчас, только схожу вымою руки перед едой. – Когда он посмотрел на себя в зеркало, то увидел, что его лицо почти полностью потеряло цвет, став серовато-желтым. Он начал поколачивать пальцами по щекам, чтобы вызвать прилив крови, но это было бесполезно, лицо сохраняло потрясенное выражение.

– Зачем ты разрешил ему пользоваться домом? – спросила Мариана у мужа, когда Рамон вышел из комнаты. – Я думала, ты скажешь, чтобы он больше у нас не жил.

– По той простой причине, что жизнь в летнем доме в одиночестве напомнит ему о жене и детях. Возможно, что там, на берегу, он найдет свои потерянные чувства. Не знаю. Я хватаюсь за соломинку, но, может быть, море напомнит ему о тех счастливых былых временах, когда он был с Элен, прежде чем все пришло к такому финалу.

Мариана с любовью положила ладонь на руку мужа и ободряюще улыбнулась ему.

– Похоже, что мы страдаем от этого больше, чем он, – сказала она, с тоской вспоминая Федерику и Хэла.

– Безусловно, мы страдаем больше, чем он. Проблема в том, что он вообще не страдает, – уточнил Игнасио. – А теперь тихо, я слышу его шаги.

Когда Рамон вернулся в гостиную, родители уже встали и не спеша переходили в столовую. Мариана посмотрела на него и сочувственно улыбнулась. Игнасио был менее тактичен.

– С тобой все в порядке, сын? Ты что-то побледнел.

– Ничего, со мной все в порядке, – уныло ответил Рамон.

– Послушай, я понимаю, что у тебя были не лучшие времена. Я только подумал, что ты избегаешь проблем.

– Нет, папа. Я постоянно думаю об Элен и детях, – соврал он.

– Так почему же ты не едешь, чтобы увидеться с ними? Чего ты боишься?

– Я не боюсь. Просто Элен нужно побыть одной, – начал он.

– Ради бога, сын, в этом и состоит проблема – Элен слишком долго была одна, – резко перебил его Игнасио.

– Ей потребуется время, чтобы устроиться в Польперро. Она вовсе не нуждается в том, чтобы я ей как-то помешал.

– Тогда пиши детям, звони им время от времени, будь отцом, Рамон. Не избегай своей ответственности.

– Я думаю о нашей дорогой маленькой Федерике и о том, как она любит тебя, ми амор. Твой отец прав. Ты не должен пренебрегать ими, – поддержала мужа Мариана, взяв сына за локоть и ласково похлопывая его по руке.

Когда Рамон на следующее утро отправился в Качагуа, Элен, Федерика и Хэл уже не занимали его мысли. Все, о чем он мог думать, было связано с Эстеллой. Он провел мучительную ночь, сражаясь с демонами вины и раскаяния, парившими у его постели и терроризирующими его совесть, что сделало сон практически невозможным. Он попытался прогнать их, стараясь сосредоточиться на новой книге, которую задумал написать, но Эстелла продолжала держаться на поверхности его сознания, как розовый бутон в водоеме, никак не желающий тонуть.

Вначале он пытался убедить себя, что ребенок не его, но это было бесполезной попыткой принять желаемое за действительное. Не было никаких сомнений, что именно он, и никто другой, отец ребенка, не только по времени, которое соответствовало их летнему роману, но и потому, что он успел хорошо узнать Эстеллу. Она была не из тех, кто спит с кем попало. Это обстоятельство постоянно заставляло его испытывать угрызения совести. Он соблазнил ее и покинул, что само по себе уже было плохо, но к тому же он бросил ее с ребенком. Рамон осуждал собственное поведение и с нетерпением ждал, когда наступит утро, но каждый взгляд на часы убеждал его в том, что прошло всего несколько минут. Он бы уже давно уехал, если бы не комендантский час, запрещавший кому бы то ни было покидать дома в период с двух часов ночи до шести. Наконец, когда рассвет разорвал покрывало ночи, он схватил свой чемодан, сел в машину и отправился в путь. Было ровно шесть утра.

Только взглянув на себя в зеркало заднего вида, он осознал, что не побрился и даже не умылся. Со своими длинными спутанными черными волосами, тенями под глазами и усталыми, налитыми кровью глазами он выглядел в точности как бездомный бродяга. Ему следовало бы остановиться по дороге, выпить чашку кофе или лимонада, а затем освежить лицо водой и привести в порядок прическу, но у него не было на это времени. Он не хотел оставлять Эстеллу в одиночестве даже на одну лишнюю минуту. Нажав до упора педаль газа, он стал набирать предельную скорость, с которой можно было ехать без риска быть пойманным полицией за ее превышение. Добравшись наконец до Запаллара, он быстро припарковал автомобиль и выскочил из него навстречу яркому утреннему солнцу.

Он не знал, где следует искать Эстеллу. Он даже не знал ее фамилию, чтобы спросить о ней, но в любом случае не хотел, чтобы об этом знала вся деревня. Наверняка кто-нибудь его узнает. Он слонялся по берегу, надеясь, что она может там оказаться, ходил по ближайшей улице в надежде встретить ее, когда она пойдет за хлебом или просто на прогулку. Но вокруг вообще никого не было. Ранняя весна наполнила новой жизненной силой деревья и кусты, воздух стал ощутимо теплее. Опьяненный этими запахами пробуждающейся природы, Рамон дошел до того, что втайне ожидал ощутить присущий только ей аромат роз и следовать за ним, пока не найдет ее. Но это было скорее романтической идеей для одного из его новых романов и не имело никакого отношения к реальности. Потоптавшись по берегу в течение некоторого времени, он понял, что все-таки следует кого-то спросить. Он должен был описать ее и рисковал, что об этом узнают все. Но у него не было другого вывода.

Увидев старика, сидевшего на скамье и смотревшего на море, он поборол свое замешательство и подошел к нему.

– Доброе утро, сеньор. Я ищу молодую женщину, которую зовут Эстелла. Она беременна, у нее длинные черные волосы до пояса, и она примерно такого роста, – сказал он, показав рукой уровень ее роста. Мужчина уныло уставился на него маленькими черными слезившимися глазами и вяло заморгал. Он опирался своими темными морщинистыми руками об узловатую деревянную палку и шевелил беззубыми деснами. – Она живет с родителями, ей около двадцати лет. Она обычно работает в Качагуа. Она очень красивая, – продолжил Рамон и затем разочарованно вздохнул. – Если вы знакомы с ней, то узнаете ее по этому описанию, – добавил он и повернулся, собираясь уже уходить. Мужчина продолжал беззвучно жевать челюстями. Внезапно что-то подтолкнуло Рамона добавить, что она пахнет розами. Неожиданно жизнь вернулась к старику, и он стал бормотать что-то по поводу того, что ее запах напоминает ему о похоронах его матери.

– Они похоронили ее в могиле, полной розовых лепестков, – задумчиво произнес он. – Они сказали, что это успокоит ее, если она вдруг проснется и не будет знать, где находится. – Он повернулся к Рамону, который, неожиданно ощутив надежду, застыл в тени эвкалиптового дерева. – Ваша Эстелла живет примерно в полумиле по этой дороге, на холме у моря. Вы узнаете дом, поскольку он желтого цвета, – дополнил он, кивая себе головой. – Каждый раз, когда я хожу на кладбище, я ощущаю этот запах. Однажды я отправлюсь туда, чтобы уже никогда не вернуться.

– Когда-нибудь мы все отправимся туда и не вернемся, – произнес Рамон к удивлению старика. Тот не ожидал, что молодой человек еще здесь, поэтому терпеливо дождался его ухода, прежде чем вернуться к своему монологу о мертвых.

Рамон быстрым шагом шел по холму. Было еще достаточно рано. Легкий туман маскировал линию слияния моря и неба, превращая ее в единый мерцающий голубой горизонт. Оглядываясь вокруг в поисках желтого дома, он вспоминал те беззаботные летние дни, когда любил Эстеллу, не отягощенный ощущением отчаяния, вины, угрызений совести и подсознательного страха оказаться в ловушке, из которой нет выхода.

Увидев дом, он остановился на пыльной дороге и стал наблюдать. В тени деревьев, только начавших наряжаться в почти прозрачную зелень новой листвы, царил покой и прохлада. Дом представлял собой небольшое бунгало с двумя или тремя комнатами. Строение было окружено маленьким садом, за которым явно тщательно ухаживали. Он слышал отдаленный лай собаки и высокий голос женщины, с пулеметной скоростью ругавшей своего провинившегося ребенка – звуки, которые вносили элемент суматохи в сонную атмосферу деревни. Рамон продолжал свою визуальную разведку, но все вокруг было совершенно неподвижно. В конце концов нетерпение подтолкнуло его к двери, в которую он постучал, а затем застыл в тревожном ожидании. Он услышал приближавшиеся звуки легких шагов. На какое-то мгновение его охватило паническое сомнение в правильности адреса, но потом он явственно ощутил сильный запах роз, просочившийся из открытого окна, и понял, что она здесь. Сердце в его груди радостно затрепетало.

Когда Эстелла открыла дверь и увидела Рамона, возвышавшегося на пороге, как башня, и полностью закрывшего собой дверной проем, ее лицо побледнело и она замерла, чувствуя, что может сейчас потерять сознание. Ее хотелось закричать, но от волнения она потеряла дар речи. Она стояла неподвижно и только моргала, не веря своим глазам. Когда она наконец убедилась, что перед ней появился Рамон, а не видение, вызванное употреблением травяных настоев для нормального течения беременности, которыми снабжала ее мать, она бросилась ему на шею и позволила подхватить себя и внести в прохладный полумрак дома.

Он нежно опустил ее на маленькую кровать и любовался милым лицом, светившимся счастьем.

– Я знала, что ты обязательно вернешься, – выдохнула она, проводя своей нежной рукой по его заросшему жесткой щетиной лицу. Вглядываясь в ее прекрасные черты, он внезапно ощутил смущение и задал себе вопрос, что же заставило его покинуть ее. Что заставило бояться ее? Целуя благодарные губы Эстеллы, он искренне поверил, что никогда не оставит ее снова. Он вдыхал свойственный только ей запах и ощущал соль на ее коже. Потом он опустил руку под ее белоснежную ночную рубашку и погладил округлую выпуклость обнаженного живота.

– Это мой сын, – произнес он и уверился, что чувствует там биение жизни. Эстелла улыбалась ему особой улыбкой, свойственной беременным женщинам, нежной, но горделивой и в то же время мудрой и снисходительной.

– Если будет мальчик, мы назовем его Рамоном, – сказала она.

– А если девочка – то Эстеллитой, – предложил он и прижался лицом к ее шее.

– Значит, ты не сердишься? – спросила она, робко взглянув на него.

– Нет, что ты, я очень счастлив, – искренне заявил он, удивленный собственной реакцией. – Мне очень жаль, что я…

– Не извиняйся, любовь моя, – прервала она его излияния, прижав пальцем губы Рамона. – Ты вернулся, как и обещал, и большего мне не надо.

Он поцеловал этот палец, затем ладонь, потом руку и, наконец, ее налившиеся груди.

– Я хочу увидеть тебя обнаженной, – внезапно произнес он, потрясенный чувственностью ее располневшего тела. Он расстегнул пуговицы на ее ночной рубашке и снял ее через голову млеющей от счастья Эстеллы. Затем он снова уселся на место, чтобы насладиться созерцанием ее нового облика.

Эстелла горделиво позировала ему лежа, наблюдая, как его глаза жадно изучают пышные формы ее нового тела. Она стала слегка похожа на сияющего здоровьем упитанного тюленя. Ее кожа была чистой и гладкой и словно светилась изнутри. Он хотел раствориться в ней, но не смел из страха нанести вред ей или своему ребенку. Поэтому он ограничился лишь тем, что покрывал поцелуями ее плечи, грудь, живот и ноги.

– Я заберу тебя отсюда, Эстелла, – прошептал он, снова целуя ее в губы.

– Я не хочу покидать Запаллар, Рамон. По крайней мере, до рождения ребенка.

– Тогда поехали со мной в Качагуа, и там мы сможем обдумать, что делать дальше.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю