Текст книги "Шкатулка с бабочкой"

Автор книги: Санта Монтефиоре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 40 страниц)

Санта Монтефиоре
Шкатулка с бабочкой

Об авторе

Санта Монтефиоре родилась в Англии. Ее мать была англо-аргентинского происхождения. Санта Монтефиоре преподает испанский и итальянский в Эксетерском университете. После года преподавания английского языка в Аргентине она провела большую часть 90-х годов в Буэнос-Айресе. В настоящее время она живет в Лондоне со своим мужем, историком Саймоном Себагом Монтефиоре, и дочерью Лили. Ее первый роман «Встретимся под деревом омбу» был напечатан в издательстве «Коронет».

Очень хорошо написанный… старомодный роман о любви.

«Evening Standard»

Увлекательный.

«Vogue»

Освежающе… с воображением, шармом и утонченностью. Санта – это новая Розамунда Пильчер. Написано восхитительно.

«Daily Mail»

Далекий от жизни, страстный роман о любви.

«Dorset Evening Echo»

Хорошая старомодная сага со всеми классическими составляющими. Федерика наделена неподдельным пафосом и шармом, и этими качествами проникнута вся книга… захватывающая и очаровывающая.

Penny Vincenzi, «Mail on Sunday»

Хочу выразить глубочайшую признательность моей кузине Андерли Харди за ее помощь по вопросам, касающимся реалий Чили, Сьюзан Флетчер, моему редактору, а также Джо Фрэнку, моему агенту, за их советы, мудрость и поддержку.

Посвящается родителям

Любовь не дарит ничего, но лишь себя, и не лишает ничего, но лишь себя.

Любовь ничем не обладает, и ею обладать нельзя;

Ведь для любви довольно лишь любви одной.

Калил Гибран. Пророк

Глава 1

Вина дель Мар, Чили, лето 1982 г.

Федерика открыла глаза и окунулась совсем в другой мир. Было жарко, но влажность оставалась умеренной благодаря прохладе морского бриза, подхваченной им в холодных волнах Тихого океана. Ее комната медленно просыпалась в бледном утреннем свете, который пробивался сквозь неплотно задернутые шторы, разбрасывал свои лучи по полу и стенам и поглощал остатки ночи, освещая аккуратно разложенных в ряд спящих кукол. Непрерывный лай пса сеньоры Бараки, доносившийся с дальнего конца улицы, уже давно перешел в хриплую тональность, но упрямая собака, как обычно, продолжала исполнять свои однообразные звуковые этюды. В один прекрасный день он совсем потеряет голос, подумала Федерика, что вовсе недурно, – по крайней мере, он перестанет будить всех соседей. Однажды по дороге в школу она попыталась угостить его пирожным, но мама сказала, что лучше держаться от него подальше.

– Не стоит трогать его, ведь неизвестно, где он шлялся, – посоветовала та своей шестилетней дочери, удерживая ее на расстоянии от собаки. Хотя парадокс заключался в том, что этот пес никогда и нигде не шлялся. Федерика вдохнула сладковатый запах апельсиновых деревьев, которым был буквально пропитан воздух, и почти ощутила во рту вкус сочных оранжевых фруктов, важно восседавших на ветках, словно стеклянные шары на рождественской елке. Она отбросила одеяло и встала на колени на краю кровати, выглядывая сквозь занавеси в мир, который заметно изменился после вчерашнего захода солнца. Новый восход вызвал приятное ощущение в ее худеньком тельце и радостную улыбку на бледном лице. Сегодня ее отец возвращается домой после многомесячного путешествия.

Рамон Кампионе был настоящим гигантом во всех отношениях: не только из-за своего роста – он был выше шести футов, что являлось весьма значительным как для чилийца, так и для жителя Италии, откуда родом была его семья, – но и в силу своего воистину колоссального воображения, которое, подобно галактике, казалось бесконечным и полным неожиданностей. Странствия забрасывали Рамона в отдаленные уголки земли, где его вдохновляло все необычное и прекрасное. Он путешествовал, писал и снова отправлялся в путь. Семья была практически лишена возможности нормального общения с ним. Он никогда не оставался дома на такой срок, которого было бы достаточно для того, чтобы домочадцы могли полноценно ощутить все обаяние личности, стоявшей за написанными строками и волшебными фотографиями, которые он делал. В сознании своей дочери он был могущественнее самого Бога. Однажды она сказала падре Амадео, что Иисус был никем по сравнению с ее отцом, который мог сделать нечто значительно большее, чем превратить воду в вино.

– Мой отец может летать, – гордо сообщила она. Ее мать с извиняющейся улыбкой спокойно пояснила священнику, что Рамон опробовал в Швейцарии новое приспособление, позволяющее слетать с горы на лыжах. Падре Амадео понимающе кивнул, но чуть позже покачал головой, забеспокоившись, что девочка будет морально травмирована, если ее отец однажды упадет с того высокого пьедестала, на который она слепо его вознесла. Ей следовало бы переключить свою привязанность на Бога, благочестиво подумал он.

Федерика с нетерпением ожидала времени, когда можно будет вставать, но было еще слишком рано. Небо оставалось бледным и неподвижным, подобно подсвеченной поверхности огромной лагуны, и только лай пса и щебетание птиц нару шали тихую поступь рассвета. Прямо из спальни она могла наблюдать за океаном, простирающимся до серой дымки горизонта, где он плавно сливался с небесным сводом. Мать часто ходила с ней на пляж Калета Абарка, поскольку у них не было бассейна для плавания, где можно было бы охладиться от жары, хотя морская вода почти всегда оказывалась слишком холодной для купания. Иногда они отправлялись в маленькую приморскую деревушку, находившуюся в часе ходьбы вдоль берега, чтобы провести время с родителями отца, которые были владельцами чудесного летнего дома с тростниковой крышей, окруженного высокими пальмами и акациями. Федерика любила море. Отец однажды сказал ей, что это объясняется тем, что она родилась под знаком Рака, символом которого является водная стихия и краб. Однако к крабам она подобной привязанности вовсе не ощущала.

После долгого и томительного ожидания Федерика услышала шаги по ступеням, за которыми последовали звуки голоса ее младшего брата Энрике. Его звали Хэлом, как в шекспировском «Принце Генри». Это была идея Рамона, поскольку его жена, будучи англичанкой, тем не менее не интересовалась ни литературой, ни историей, если только это непосредственно не касалось ее.

– Дорогая, ты уже оделась! – удивленно воскликнула Элен, когда Федерика, перепрыгнув лестничную площадку, появилась в спальне Хэла, где мать одевала его.

– Сегодня папа возвращается домой! – пропела она, не в силах и секунды оставаться в покое.

– Да, это так, – подтвердила Элен, глубоко вздохнув, чтобы сдержать негодование, которое вызывал у нее вечно отсутствующий супруг. – Хэл, дорогой, постой спокойно хоть минутку, иначе я не смогу надеть на тебя туфельки.

– А он успеет приехать до обеда? – спросила Федерика, раздвигая шторы и позволяя теплым солнечным лучам ворваться в тускло освещенную комнату с такой стремительной скоростью, которая возможна только ранним утром.

– Самолет прилетает в десять, так что он должен успеть появиться дома до обеда, – терпеливо ответила мать. – А ты, моя прелесть, выглядишь просто красавчиком, – добавила она, мягко зачесывая щеткой назад черные волосы Хэла. Он мотал головой и визжал в знак протеста, а затем ловко соскочил с кровати и выбежал из комнаты.

– Я надела для него свое лучшее платье, – похвасталась Федерика, бодрым шагом следуя за матерью по ступеням.

– Вижу, – коротко ответила та.

– Сегодня я хочу помочь Лидии с обедом. Мы приготовим любимое блюдо папы.

– И что это будет?

– Пастель де чокло, а еще мы сделаем ему мереньйон де лукума – это будет пирог под девизом «Добро пожаловать домой», – сообщила Федерика, отбрасывая с плеч свои прямые светлые волосы, которые богатой россыпью заструились по ее спине. Затем она с помощью банданы убрала волосы со лба, благодаря чему, с учетом ее маленького роста, стала выглядеть еще младше, чем на шесть лет.

– Сегодня к нам приедет папа, – сказала Федерика Хэлу, помогая матери накрывать на стол.

– А он привезет мне подарок? – спросил Хэл, который в свои четыре года помнил отца только по подаркам, которые регулярно получал от него в день приезда.

– Конечно, дорогой. Он всегда привозит тебе подарки, – ответила Элен, ставя перед ним чашку холодного молока. – Сейчас Рождество, и у тебя будет много подарков.

Федерика наблюдала за тем, как Хэл запустил ложку в банку с порошковым шоколадом и высыпал ее содержимое в молоко. Затем она взяла из раковины тряпку, чтобы убрать шоколад, который не попал в чашку.

– Феде, круассаны готовы, и я уже чувствую, как они начинают подгорать, – сообщила Элен, закуривая сигарету. Озабоченно посмотрев на настенные часы, она прикусила нижнюю губу. Она понимала, что должна была бы привезти детей в аэропорт, чтобы встретить мужа как полагается. Но она не выдержит этого, ведь во время обратной поездки из аэропорта Сантьяго на побережье придется поддерживать разговор и делать вид, как будто все обстоит наилучшим образом. Нет, будет намного лучше дождаться его здесь, поскольку дом достаточно велик и позволяет в любой момент уединиться друг от друга. Глупо получилось, с горечью подумала она, но они очень давно потеряли друг друга в бесконечных пространствах, которые их разъединили. Далекие страны и выдуманные персонажи оказались для Рамона гораздо важнее, чем люди, окружавшие его в реальной жизни, люди, которые по-настоящему в нем нуждались. Элен пыталась что-то сделать, действительно пыталась, но сейчас она ощущала только внутреннюю опустошенность и усталость от постоянного пренебрежения собой.

Федерика намазала маслом круассан и, со смаком прихлебывая шоколад со льдом, одновременно продолжала болтать с братом с таким возбуждением, что даже ее голос изменил тональность на более высокую. Это дико раздражало и без того уже натянутые нервы матери, которая стояла у окна, пуская сигаретный дым в стекло и размышляя о том, что когда-то у них была любовь, и даже вспыхивавшая порой ненависть являлась ее выражением, но только в несколько ином облике. Теперь же Элен не испытывала к нему даже ненависти, что само по себе служило достаточным основанием для того, чтобы никуда не ехать. Сейчас она ощущала только равнодушие, что немного ее пугало. От этого ничего хорошего ждать не приходилось. Это было совершенно бесплодное чувство, настолько бесплодное, что его можно было сравнить разве что с холодным ликом луны.

Элен связывала свои жизненные планы с Чили, поскольку верила, как позже стала верить и ее дочь, что Рамон был Богом. Он действительно считался самым очаровательным и красивым мужчиной в Польперро. В то время в «Нэшэнэл Джиогрэфик» появилась его статья с фотографиями старых пещер – излюбленного пристанища контрабандистов, и разрушенных замков, которые в свое время показала ему Элен. Эти фотографии были выполнены в каком-то необычном свете, который, казалось, не имел отношения к природе. В них просматривалось нечто мистическое, но что именно, объяснить было невозможно. Каждое написанное им слово буквально пело в ее душе и оставалось в памяти еще долго после того, как она перевернула последнюю страницу. Сейчас она понимала, что имя этой магии – любовь, и она оставалась с ними первые шесть лет их совместной жизни, превращая самые простые вещи, даже такие, как заправка машины бензином, в волшебное переживание. Их занятия любовью ощущались как нечто выходящее далеко за рамки физической плоскости, и она верила, что это связано с той энергетикой, которая окружала его и принадлежала только ему. Когда все закончилось, она осознала, что их связь оборвалась, как электрический провод. Магия любви была общей для двоих и прекратилась, когда один из них ощутил, что чары развеялись. И когда они исчезли, то исчезли навсегда. Волшебство такого рода обладает мощной энергетикой, но, увы, оно слишком быстротечно. Вначале они вместе путешествовали в отдаленные уголки Китая, в безводные пустыни Египта и к восхитительным озерам Швеции. Когда она забеременела Федерикой, они вернулись, чтобы обосноваться в Чили. Тогда «магия» еще сопровождала их в этих краях, где кристально белые песчаные пляжи и пасторальная простота жизни очаровала ее душу. Но сейчас, в той пустоте, которую она остро ощущала в себе, осталось только эхо воспоминаний, потому что любовь, наполнявшая ее, исчезла навсегда. Она устала от притворства, устала обманывать себя. Она соскучилась по своей молодости, ассоциирующейся с холмами, покрытыми буйно цветущей зеленью, и это ощущение вызвало сильную дрожь в ее руках. Закурив очередную сигарету, Элен снова уставилась на часы.

После завтрака Федерика убрала со стола, бормоча что-то себе под нос и вприпрыжку передвигаясь по кухне. Хэл играл в детской со своей железной дорогой, а Элен все еще оставалась на занятой у окна позиции.

– Мама! – закричал Хэл. – Мой поезд сломался, он не хочет ездить.

Элен взяла пачку сигарет и вышла из кухни, оставив Федерику завершать уборку. После того как стол был протерт, а посуда вымыта, девочка надела фартук и стала ожидать появления Лидии.

Когда Лидия торопливой походкой прошла в калитку, она заметила маленькое улыбающееся личико Федерики, в нетерпении прильнувшее к оконному стеклу.

– Хола, сеньорита, – запыхавшись, произнесла она, появляясь в гостиной. – Ты как ранняя пташка уже в полной готовности.

– Я даже успела убрать после завтрака, – сообщила Федерика на испанском. Хотя ее мать прекрасно владела испанским, в семье они всегда разговаривали на английском, даже когда дома был ее отец.

– Я знаю, что ты хорошая девочка, – пропыхтела Лидия, следуя за ребенком в кухню. – Да ты просто ангел – все подготовила, – произнесла она, окидывая взглядом своих темных глаз чаши для смешивания продуктов и ложки, разложенные на столе.

– Я хочу, чтобы для папы все было сделано идеально, – доверительно произнесла Федерика, и ее щеки окрасились румянцем. Она едва сдерживала свое нетерпение и с трудом подавляла в себе желание не ходить, а передвигаться прыжками. Ей пока удавалось справляться с нервным возбуждением, возникшим где-то в районе живота, хотя и не слишком успешно. Лидия облачилась в розовый рабочий халат, а затем тщательно вымыла пухлые смуглые руки. Федерике она предложила сделать то же самое.

– Ты всегда должна мыть руки перед тем, как заняться стряпней, потому что никогда не знаешь, где они успели побывать, – сказала она.

– Как пес сеньоры Бараки, – хихикнула Федерика.

– Побречито, – добродушно вздохнула Лидия, наклонив голову набок и доброжелательно улыбнувшись. – Он ведь целый день привязан в этом маленьком дворике, поэтому и неудивительно, что лает день и ночь.

– Разве она никогда не выводит его погулять? – спросила Федерика, подставляя руки под струю воды.

– Да, сеньора Барака иногда берет его с собой, но она, увы, слишком стара, – ответила Лидия, – и у нас, стариков, уже не хватает энергии на такие дела.

– Ты не старая, Лидия, – любезно возразила Федерика.

– Не старая, но толстая, – подытожила на английском Элен, входя в кухню с моторчиком от игрушки Хэла в руках. – Она была бы гораздо энергичнее, если бы не ела так много. Представь себе, как тяжко таскать такой вес целый день. Неудивительно, что у нее одышка.

– Буэнос диас, сеньора, – поприветствовала ее Лидия, которая не знала английского языка.

– Доброе утро, Лидия. Мне нужен нож, чтобы отремонтировать этот проклятый паровоз, – произнесла Элен на испанском, не пытаясь выдавить из себя даже легкое подобие улыбки. Она была сейчас слишком озабочена, чтобы думать о ком-либо еще, кроме себя.

– Я бы так не беспокоилась об этом, ведь скоро дон Рамон будет дома и сможет все исправить сам. Это ведь мужская работа, – жизнерадостно порекомендовала Лидия.

– Благодарю тебя, Лидия, за полезный совет. Феде, дай мне нож, – раздраженно произнесла Элен. Федерика протянула нож и проводила ее взглядом до двери.

– Ах, это так здорово, что твой папа возвращается домой, – восторженно сказала Лидия, нежно обнимая Федерику. – Я готова поспорить, что ты за ночь не сомкнула глаз.

– Так и было, – ответила та, посматривая на часы. – Скоро он уже будет здесь, – сообщила девочка, и Лидия заметила, что ее маленькие руки задрожали, когда она стала резать масло на куски.

– Будь осторожна, чтобы не порезаться, – сказала она мягко. – Ты ведь не хочешь, чтобы твой папа вернулся к дочери, у которой только семь пальцев. – Она засмеялась, но тут же задохнулась и закашлялась.

Элен, которая обычно была очень искусна в ремонте вещей, окончательно сломала двигатель от паровозика, и Хэл расплакался. Мать взяла его на руки и попыталась успокоить, обещая купить новый, более мощный и красивый. – Все равно этот мотор уже отработал свое. Какой от него толк? И вообще, поезд без него выглядит гораздо лучше, – мягко сказала она и почему-то подумала, что ей вряд ли понравилось бы оказаться вагоном без двигателя.

Она снова закурила. Дверь во двор была открыта, приглашая в гости нежный морской бриз, вкусно пахнущий апельсинами и озоном. Сейчас слишком жарко, чтобы сидеть в доме, им следовало бы отправиться на берег, подумала она, предчувствуя, что привычный уклад жизни уже рушится. Вытерев пот со лба тыльной стороной ладони, она посмотрела на часы. Ее горло конвульсивно сжалось – его самолет должен был уже приземлиться.

Федерика и Лидия летали по кухне, как дуэт пчел по цветочной клумбе. Федерика обожала такую совместную работу и выполняла указания Лидии с величайшим энтузиазмом. Она ощущала себя взрослой, и Лидия обращалась с ней соответствующим образом. Они непринужденно болтали о проблемах Лидии: болях в ее спине, о ее желудочных коликах и о бородавке ее мужа, которая причиняла домочадцам множество неудобств.

– Я даже боюсь ступать босиком там, где он проходил, – поясняла она, – даже в душе не снимаю носков.

– Я поступила бы точно так же, – соглашалась Федерика, не совсем понимая, что это такое – бородавка.

– Ты такая же чувствительная, как и я, – ответила Лидия, с улыбкой глядя на маленькую девчушку с поведением, соответствующим гораздо более старшему возрасту. Лидия подумала, что она слишком развита для ребенка, которому нет еще и семи лет, но достаточно взглянуть на ее мать, чтобы понять причину этого явления. Элен взвалила на ее хрупкие плечи столько ответственности, что это дитя, пожалуй, могло бы справиться со всем домашним хозяйством и без ее помощи.

Когда Элен вошла в кухню, запах пастель де чокло ударил ей в ноздри, и ее желудок конвульсивно сжался от смешанного импульса голода и вызванного ожиданием напряжения. Лидия мыла кухонную утварь и миски, а Федерика протирала посуду полотенцем. Элен ухитрилась завладеть остатками крема, прежде чем пухлые руки Лидии отправили посудину в мыльную воду. Она провела пальцем вокруг дна чаши и затем поднесла его к своим бледным губам.

– Очень вкусно, дорогая, – произнесла она с чувством, поскольку действительно была поражена отменным вкусом крема. Она улыбнулась дочери и провела чистой рукой по ее блестящим светлым волосам. – Ты очень хорошо готовишь.

Федерика тоже улыбнулась, поскольку уже давно привыкла к переменчивому характеру матери. В какой-то момент она могла быть раздражена, а буквально через минуту ею овладевало миролюбивое настроение, совсем не так, как у отца, который всегда был веселым и беззаботным. Похвала матери, как обычно, воодушевила Федерику, и она чувствовала себя так, будто подросла не меньше чем на дюйм.

– Она не только хорошая кулинарка, сеньора, но и отличная хозяйка, – ласково сказала Лидия, и большая черная родинка на ее лице вздрогнула, когда оно расплылось в широкой улыбке. – И сама убрала все после завтрака, – добавила она слегка осуждающим тоном, поскольку сеньора Элен всегда оставляла черновую работу дочери.

– Я это знаю, – ответила Элен. – Что бы я делала без нее, просто не могу себе представить, – произнесла она безразличным тоном, который никак не соответствовал смыслу сказанного, стряхнула пепел с сигареты в ведро для мусора и вышла из кухни.

Она отправилась наверх, ощущая неожиданно нахлынувшую усталость, такую, что каждый шаг давался с трудом. Когда она проходила по прохладному белому коридору, ступая босыми ногами по деревянным доскам, то не смогла по пути даже поднять руки, чтобы оборвать засохшие цветы в горшках с бледными орхидеями. В ее спальне белые полотняные занавеси шаловливо играли с легким ветерком, будто пытаясь самостоятельно раздвинуться. Она раздраженно раздернула их и посмотрела на открывшийся морской пейзаж. Море было трепетным и радужным, призывая уплыть по манящим волнам в другие края. Горизонт обещал ей свободу и новую жизнь.

– Мама, можно я помогу тебе убрать в твоей комнате? – тихо спросила Федерика. Элен повернулась и посмотрела в искренние глаза на миловидном личике дочери.

– Я полагаю, ты хочешь сделать это для папы? – задала она риторический вопрос, взяв пепельницу и загасив в ней сигарету.

– Ну, я собрала немного цветов… – застенчиво проронила Федерика.

Сердце Элен сжалось. Она жалела свою дочь за любовь, которую та испытывала к отцу, несмотря на его длительные отлучки, которые, казалось, должны были вызвать в ней совсем противоположные чувства. Тем не менее она любила его беззаветно, и чем больше он отсутствовал, тем более счастлива она была видеть его, когда он возвращался, безоглядно бросаясь в его объятия. Элен не торопилась раскрыть ей глаза и развеять иллюзии, поскольку сама еще не вполне от них освободилась. Она считала, что мир дочери наполнен безоблачным счастьем, и испытывала к ней своего рода зависть.

– Хорошо, Феде. Ты подготовишь ее для папы, и цветы ему понравятся, я уверена, – произнесла она напряженным голосом. – Не обращай на меня внимания, – добавила Элен, заходя в ванную комнату и закрывая за собой дверь.

Федерика услышала, как она включила душ, и поток воды, льющейся в эмалированную ванну, весело забарабанил по ее стенкам. Девочка застелила постель, надушив простыни свежей лавандой, как научила ее бабушка, и поставила маленькую голубую вазу с жимолостью на туалетный столик у кровати отца. Она сложила постельное белье матери и положила его в старый дубовый шкаф, попутно превратив обнаруженный на полках хаос в образцовый порядок, достойный витрин солидного магазина. Затем она распахнула окна, насколько это было возможно, так, чтобы садовые и морские ароматы смогли вытеснить въевшийся запах сигаретного дыма. Потом она присела у туалетного столика матери и подняла старую фотографию отца, улыбавшегося ей из-под стекла витиеватой серебряной рамки. Он выглядел чудесно со своими блестящими черными волосами, смуглой кожей, сияющими карими глазами, излучавшими искренность и ум, и большим ртом, улыбавшимся ироничной улыбкой человека, обладающего острым чувством юмора и бесспорным обаянием. Она провела пальцем по стеклу, одновременно поймав в зеркале свое задумчивое отражение. В нем она уловила сходство только с матерью. Светлые волосы, голубые глаза, бледно-розовые губы и светлая кожа – все это никак не напоминало смуглую итальянскую внешность отца, которую она так хотела бы унаследовать. Он был очень красив, и, несомненно, Хэл будет таким же красавцем. Тем не менее Федерика привыкла к повышенному вниманию к своей персоне именно из-за этих волнистых светлых волос. Все другие девочки в ее классе были такими же смуглыми, как Хэл. Когда она приезжала в Вальпараисо вместе с матерью, люди с откровенным удивлением смотрели на нее, а сеньора Эскобар, которая держала закусочную на площади, называла ее «ла Анжелита» (маленький ангелочек), поскольку не могла поверить, что у человека могут быть такие светлые волосы. Лучшая подруга Элен, Лола Мигуэнс, попыталась скопировать этот цвет, осветлив свои черные волосы перекисью водорода, но потеряла терпение на половине пути, так что теперь щеголяла с шевелюрой цвета их терракотовой крыши, что, по мнению Федерики, смотрелось совершенно ужасно. Ее мать не беспокоилась о своей внешности, как это было принято у чилийских женщин, которые всегда славились длинными ухоженными ногтями, идеально нанесенной губной помадой и безупречной одеждой. Волосы Элен чаще всего свисали небрежными прядями, а изо рта обычно торчала сигарета. Федерика считала, что ее мама может быть привлекательной, когда прилагает к этому какие-то усилия, и, судя по старым фотографиям, раньше она действительно была настоящей красавицей. Но с недавних пор она махнула на себя рукой, хотя Федерика и надеялась, что мать еще сможет сделать попытку в связи с приездом отца.

Элен вышла из ванны, сопровождаемая облачком пара. Ее лицо порозовело, а глаза приобрели привлекательный блеск. Федерика лежала на белом узорчатом покрывале и следила за тем, как мать одевается, готовясь к встрече с отцом. Вдыхая аромат лаванды и запах спелых апельсинов, Элен воздержалась от очередной сигареты. Ее охватило чувство вины. В то время как Федерика была так возбуждена, что вся дрожала, как будто беговая лошадка у стартовой площадки ипподрома, она сама ждала возвращения Рамона с тревогой и подсознательным пониманием того, что сейчас в любой момент она сможет собраться с силами и покинуть его навсегда. Нанося макияж на лицо, она смотрела в зеркало на дочь, которая не подозревала, что за ней тоже ведется наблюдение. Федерика вглядывалась в морской пейзаж, видневшийся за окном, будто в ожидании, что отец приплывет на лодке, а не приедет на автомобиле. Ее профиль выглядел по-детски нежным, но выражение лица вполне соответствовало образу взрослой женщины. Напряженное ожидание, затаившееся в нахмуренных бровях и на едва заметно дрожащих губах, выдавало слишком большую для ребенка ее возраста осведомленность о происходящем вокруг. Она обожала отца с собачьей преданностью, в то время как Хэл был очень привязан к матери, которая, как считала сама Элен, в большей степени заслужила эту любовь.

Когда Элен, облачившись в узкие белые брюки и тенниску, была почти готова, несмотря на спутанные и еще не высохшие волосы, она присела на кровать возле дочери и провела рукой по ее лицу.

– Ты выглядишь превосходно, дорогая, – сказала она и с чувством поцеловала дочь.

– Он скоро уже приедет, да? – тихо произнесла Федерика.

– В любую минуту, – ответила Элен с умением, отшлифованным годами практики, скрывая дрожь в своем голосе. Затем она резко встала и поспешно спустилась по лестнице. Она не могла курить в спальне после того, как Федерика приготовила ее с такой любовью, но ей срочно нужна была сигарета. Как только ее каблуки коснулись холодных каменных плит холла, парадная дверь распахнулась и Рамон, как большой черный волк, заполнил собой весь проход. Элен мгновенно ощутила приступ удушья и спазм в желудке. Они уставились друг на друга, молчаливо оценивая то отчуждение, которое возникало между ними каждый раз, когда они оказывались в одном помещении.

– Феде, папа уже здесь! – крикнула Элен, но ее голос был таким же бесстрастным, как и выражение лица. Темно-карие глаза Рамона оторвались от окаменевшего лица жены в поисках дочери, восторженный визг которой он услышал еще раньше, чем мягкий топот маленьких ног, промчавшихся по деревянному полу, а затем проскакавших через две ступеньки по лестнице. Она пробежала мимо матери и бросилась в сильные объятия отца. Обхватив тонкими ручками его жесткую шею, она прижалась к нему и вдохнула крепкий, острый запах, который отличал его от всех остальных людей в этом мире. Он поцеловал ее в теплую щеку, поднял на вытянутых руках и рассмеялся так громко, что она ощутила во всем теле вибрацию, подобную толчкам землетрясения.

– Ага, значит, ты по мне скучала, – произнес он, закружив ее так, что ей, чтобы не упасть, пришлось обхватить его ногами.

– Да, папа! – засмеялась она, прильнув к нему и ощущая, как счастье сдавливает ее горло.

В тот же момент в холле появился Хэл, посмотрел на отца и ударился в слезы. Элен, благодарная за такую реакцию, подбежала к нему, подхватила на руки и расцеловала мокрые щеки сына.

– Хэл, дорогой, это папа, и он приехал домой, – сообщила она ребенку, стараясь придать своему голосу хоть чуточку энтузиазма, но тональность ее речи, как обычно, оказалась безразличной. Хэл это мгновенно ощутил и снова завопил. Рамон опустил дочь на землю и подошел к сыну, завывавшему на руках у матери.

– Хальчито, это папа, – сказал он, широко улыбаясь испуганному ребенку. Хэл спрятал лицо на шее у Элен и крепко к ней прижался.

– Извини, Рамон, – произнесла она спокойно, ощутив его замешательство, но внутренне получая удовольствие от того, что сын не узнал своего отца. Ей хотелось бы сообщить ему, что не следует ожидать любви от детей, в жизни которых он не принимает участия, но она видела пылающие щеки Федерики, искренний восторг в ее взгляде и понимала, что все обстоит не совсем так, как ей хотелось бы представить. Как бы то ни было, он ничем не заслужил такой любви дочери.

– Хэл, у меня есть для тебя подарок, – сказал он, возвращаясь к своему чемодану и расстегивая на нем молнию. – И еще один для тебя, Феде, – добавил он, почувствовав во время поисков подарков руку дочери на спине. – Вот, это для тебя, Хэл, – произнес он, подходя к малышу, глаза которого широко раскрылись при виде ярко раскрашенного деревянного поезда в руках отца. Малыш тут же забыл про свой страх и нетерпеливо протянул руки. – Держи, я думаю, что тебе это понравится.

– Я сегодня сломала моторчик от его старого паровозика, – призналась Элен, делая эту попытку ради детей. – Это сейчас именно то, что нужно, правда, Хэл?

– Хорошо, – откликнулся Рамон, снова возвращаясь к багажу.

– Ну, Феде, теперь твоя очередь. Я приготовил для тебя очень необычный подарок, – сообщил он, глядя в ее лицо, полное ожидания. Он снова ощутил на спине ее руку. Это было так похоже на Федерику, которая всегда старалась достичь физического контакта, чтобы чувствовать себя ближе. Его руки глубоко погрузились в чемодан, который был наполнен не одеждой, а блокнотами, фотографическим оборудованием и сувенирами из дальних стран. Наконец его пальцы ощутили шероховатую поверхность оберточной бумаги. Он аккуратно вытащил упаковку, стараясь не повредить ее о металлические поверхности своей аппаратуры. – Вот, – сказал он, вкладывая подарок в дрожащие руки дочери.

– Спасибо, папа, – выдохнула она, осторожно разворачивая обертку. Хэл уже убежал в детскую, чтобы насладиться новым поездом. Элен закурила сигарету и, нервно затягиваясь, прислонилась к перилам.

– Как у тебя дела? – спросил он, не приближаясь.

– Нормально, ты же знаешь. Ничего не изменилось, – холодно ответила она.

– Понятно, – произнес супруг.

Элен устало вздохнула:

– Мы должны поговорить, Рамон.

– Не сейчас.

– Ну, разумеется.