Текст книги "Шкатулка с бабочкой"

Автор книги: Санта Монтефиоре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)

– Скучает по тебе. Мы много с ним возимся, чтобы компенсировать твое отсутствие, но он все равно глядит на меня своими большими печальными глазами, допытываясь, куда же ты подевалась.

– Ну, хватит, ты заставляешь меня чувствовать себя предательницей, – взмолилась она. – Торквилл не разрешает мне здесь держать собаку, он не хочет, чтобы повсюду в доме была собачья шерсть. Хотя, учитывая его постоянные разъезды, он вряд ли бы ее заметил. Но он очень гордится своим домом и во всем педантичен.

– Я это заметил. Он одевается как герцог, – весело заметил Тоби, но почувствовал при этих словах мимолетное ощущение дискомфорта.

– Не говори мне о его одежде, – она театрально вздохнула. – Он приходит в ярость, если миссис Хьюджес оставляет складки на его рубашках или неправильно заглаживает его брюки. Слава богу, он не выходит из себя со своей женой. Правда, иногда это все же случается, когда он ревнует, но Лючия сказала мне, что таким образом он демонстрирует мне свою любовь. Если бы он вообще не ревновал, то я могла бы подумать, что безразлична мужу.

– Значит, ты больше не готовишь? – спросил Тоби, вспоминая, сколько удовольствия она получала, присматривая за ним и Джулианом в те годы, когда они жили вместе.

– Нет, я не занимаюсь стряпней с тех пор, как вышла замуж. Готовит миссис Хьюджес, или мы едем в ресторан. Как видишь, я очень испортилась.

Тоби не осмелился спросить, ставит ли она цветы в вазы, пересыпает ли простыни лавандой и наполняет ли дом музыкой. Он и так уже знал ответ, но не хотел, чтобы его озвучили.

– Все это не страшно, пока делает тебя счастливой, – заметил он, заканчивая разговор. Но, когда он положил телефонную трубку, его охватили новые тревоги: тот Торквилл, которого они встречали до свадьбы, не был похож на Торквилла, описанного сейчас Федерикой.

И все же Федерика была счастлива – или, по крайней мере, уверяла себя, что счастлива. Она любила мужа до безумия и изменяла свои вкусы и желания, чтобы угодить ему, даже не осознавая этого. Торквилл не отказывал ей ни в чем, кроме свободы. Однако в тех время от времени возникающих ситуациях, когда его чувство собственника грозило удушить ее, она оправдывала это как выражение его любви и прощала его. Она редко интересовалась мотивами его поведения или действий. Он был ее мужем, она выбрала его, поэтому предпочитала подавлять в себе все тревожные чувства, поскольку не видела другого пути. Она была твердо намерена всеми силами поддерживать их брак и своего супруга, в котором так нуждалась. Он давал ей ощущение защищенности и любви, поэтому она намеренно жертвовала ради этого своей свободой.

Не в состоянии превратить их жилище в свой дом, потому как миссис Хьюджес решала все хозяйственные вопросы сама, Федерика стала компенсировать скуку существования за счет еды. Бисквит здесь, кусок пирога там, пока она не привыкла постоянно что-то жевать. Лючия, полагавшая, что невозможно быть слишком худым или слишком богатым, была рада округлению фигуры конкурентки и поощряла ее обжорство. Торквилл, не любивший полных женщин, с удовлетворением наблюдал за изменениями контуров супруги, полагая, что это символизирует постепенную потерю ею своей независимости. Неспособный понять, что причиной таких изменений является внешнее выражение внутреннего дискомфорта, Торквилл был вполне доволен. Богиня из слоновой кости упала с пьедестала. Когда ее уверенность в себе была коварно подорвана, она стала более зависимой, и Торквилл в полной мере наслаждался контролем. Она полностью принадлежала ему, и он вовсе не для насмешки стал называть ее «моя Венера» и «сладострастная», одновременно поощряя ее аппетит к еде. «Ты вовсе не полная, дорогая, ты чувственная, и такую я тебя и люблю», – говорил он. Она верила его словам, и ей казалось, что его желание возросло. В конце концов, секс позволял ему на деле доказывать, что он действительно любит ее.

За два года Федерика превратилась в покорную тень Торквилла, даже не заметив постепенного урезания ее свободы. Все происходило настолько плавно, что она даже не осознала, что несчастлива. В ее зашоренном понимании Торквилл оставался все тем же тонко чувствующим мужчиной, за которого она выходила замуж, ну, разве что, ему стало немного труднее угодить. Она не покупала себе одежду, поскольку знала, что он любит сам выбирать для нее наряды. Она не покупала ему подарки, потому что усвоила, что если он чего-то захочет, то пойдет и купит все сам. Она встречалась с Лючией за ланчами и вскоре была включена в узкий круг женщин, которым, как и ей, не оставалось целыми днями делать ничего другого, кроме как встречаться за ланчем, сплетничать и развлекаться совместными поездками по модным магазинам. В то же время контролирующие повадки Торквилла научили ее обманывать мужа. Она научилась разбрызгивать мыльную воду в ванной комнате, когда спешила, поскольку знала, что он проверит, мыла ли она руки. Она научилась говорить шоферу, чтобы тот ждал ее возле универмага «Хэрродс», в то время как она выходила с другой стороны и прохаживалась по Велтон-стрит только ради удовольствия сделать хоть что-то, не подвергаясь слежке. Она звонила членам своей семьи с городских телефонов в магазинах и пару раз встречалась с Эстер в помещении, где дамы пудрят носик, в «Харвей Николс». Одновременно она пыталась оправдать поведение Торквилла перед родственниками, используя его аргументацию, даже не понимая ее смысла, просто как хорошо обученный попугай.

А потом, совершенно неожиданно, ей позвонил Сэм.

– Привет, Феде, это Сэм.

– Сэм? – удивленно воскликнула она. – Боже мой, я не слышала о тебе с момента своего замужества.

– Насколько я знаю, ты почти ни с кем из нас и не встречаешься с момента замужества, – ответил он. – Я понял так, что муж тебя ото всех прячет.

– Нет, вовсе нет, – горячо возразила она. – Просто я очень занята, а время идет.

– Два года занята?

– Неужели прошло уже так много времени? – ахнула она.

– Ладно, как у тебя дела? – спросил он.

– Хорошо. Очень хорошо. Знаешь, ты очень удивишься, но я изучала литературу со старым преподавателем из Кембриджа, – гордо заявила она.

– Я поражен. И как его зовут?

– Доктор Лайонел…

– Свенборо, – восхищенно перебил он. – Да ты счастливица, ведь он весьма известный ученый муж. И что ты прочитала?

– О, практически все – от Золя до Гарсия Маркеса.

– На испанском?

– Не будь смешным. Я давным-давно забыла свой испанский. – Она засмеялась.

– Это позорно.

– Вовсе нет.

– Итак, он хорошо учил тебя, а? – спросил он, с отвращением вспоминая лощеную физиономию Торквилла Дженсена.

– Для меня вполне достаточно. А как ты? – спросила она.

– Тихо ненавижу Сити. По правде говоря, я возвращаюсь домой.

– Домой? – удивленно переспросила она.

– Назад в Польперро.

– И чем ты будешь там заниматься?

– Писать.

– Как здорово, – сказала она, переживая молчаливый приступ ностальгии при мысли о пронизанных ветром скалах и покрытом зыбью море. Она не была там с прошлого Рождества.

– Да, Нуньо очень этим доволен и сказал, что я могу использовать его кабинет для работы.

– Это большая честь, – вздохнула она, вспоминая Пиквистл Мэнор и золотые денечки, пролетевшие там.

Сэм почуял нотку грусти в ее голосе и испытал желание узнать, так ли это в действительности.

– О да, конечно. Он ведь никого в кабинет не допускает.

– А как себя чувствует старый Нуньо?

– Старым, и этим все сказано.

– Это звучит печально. Он человек особенный.

– Так оно и есть. После того как Бог отлил Нуньо, он разбил форму.

– Скажи мне, почему ты никогда не называешь его дедом? – с любопытством спросила она.

– Нонно – это дедушка по-итальянски, а Нуньо – это его прозвище от этого слова.

– Меня всегда это интересовало.

– Ну вот, теперь ты знаешь.

– Сейчас я почти не встречаюсь с твоими сестрами.

– Я знаю, они мне говорили.

– Столько дел, что просто ничего не успеваешь. – Она вздохнула, оглядывая свою идеально обставленную гостиную и ощущая себя более одинокой, чем когда бы то ни было.

– Я хотел бы пригласить тебя на ланч, чтобы встретиться, прежде чем я скроюсь в глубинах кабинета Нуньо.

– О, я с удовольствием, – с энтузиазмом отозвалась она. – Правда. Ты сможешь на этой неделе?

– Как насчет завтра?

– Отлично, тогда завтра.

– Я подъеду к твоему дому, – сообщил он. – Ты не напомнишь мне свой адрес?

Когда Сэм увидел Федерику, ожидавшую его у дверей дома, он мгновенно заметил, как она изменилась. На ней был элегантный голубой летний костюм с короткой юбкой, демонстрирующий упитанное тело и увеличившийся бюст, и туфли на высоких каблуках. Волосы были зачесаны назад и собраны в конский хвост, выдавая округлившееся лицо, скрытое под макияжем. Любому другому она показалась бы чувственной и очаровательной, но только не Сэму, увидевшему в ней печального клоуна, пытающегося изо всех сил улыбаться сквозь толстый слой грима. Он ощутил, как неровно забилось сердце, пока она шла к нему. Ему захотелось подхватить ее в свои объятия и забрать в тот дом, о котором она тосковала. Но он стоял молча, а она подошла и тепло поцеловала его, говоря, как прекрасно снова встретиться с ним, а потом спокойно села в ожидавшее такси.

Только когда подали кофе, он осторожно попытался проникнуть за ограду ее внешнего благополучия.

– Ты стала совсем другой, Феде. Я едва узнал тебя, когда увидел возле дома, – начал он, глядя в голубые глаза, которым не удавалось скрыть охватившую ее меланхолию.

– А ты совсем не изменился, – ответила она, снова пытаясь отвести от себя нить разговора. – Все еще носишь старые рубашки и потертые брюки. Торквиллу следовало бы повозить тебя по магазинам! – Она засмеялась и бросила в свою чашку два кусочка сахара.

Но Сэму было не смешно.

– Боюсь, что у меня есть более важные занятия, чем беспокойство о состоянии моей одежды, – возразил он, позволив горечи, которую он ощущал в отношении ее замужества, прозвучать в его словах. Но он строго контролировал себя, понимая, что, разозлив Федерику, потеряет ее доверие. – Я очень рад, что ты решила пройти курс литературы, – сказал он. – Надеюсь, что ты также продолжишь занятия фотографией, у тебя ведь всегда была тяга к этому делу.

Федерика опустила глаза и уставилась в чашку.

– Дело в том, что я как-то потеряла интерес к фотографии, – ответила она.

– Как ты могла потерять к этому интерес? Я тебе не верю, Федерика! – воскликнул он, чувствуя, как ярость подступает к горлу.

– Да у меня просто нет на это времени.

– Господи, да чем ты целый день занимаешься?

– О, у меня множество всяких забот.

– Например?

– Ну, я очень много читаю… – Ее голос оборвался. Сэм импульсивно протянул руку над столом и схватил ее за руку. Она встревоженно взглянула на него, а затем окинула помещение паническим взглядом, опасаясь, что кто-то это увидит.

– Феде, ты меня беспокоишь, – серьезно сказал он с озабоченным видом. Она вздрогнула. Сэм медленно покачал головой, а затем продолжил очень тихим голосом, напряженно вглядываясь в ее глаза: – Пожалуйста, дорогая, скажи мне, что это было твое решение не изучать больше фотографию, что ты сама решила изучать литературу, что это было твое решение не приезжать в Польперро, вычеркнуть всех нас из своей жизни, вот так одеваться и так раскрашивать свое лицо… – Его голос прервался. – Твой муж навязал тебе свою волю и потихоньку душит тебя. Я не могу просто стоять и смотреть, как он надевает на тебя поводок и заставляет плясать под свою дудку.

Федерика в смущении уставилась на него, прикусив нижнюю губу, внезапно столкнувшись со своими страхами лицом к лицу. Сэм смотрел на нее, пытаясь прочитать ее мысли, поскольку на ее лице явно отражалась борьба между желанием довериться ему, как раньше, или же уйти в глухую защиту и отвергнуть его помощь.

Воцарилась многозначительная тишина. Сэм сжал ее руку, чтобы дать ей ощутить его поддержку.

– Я ведь спрашиваю только потому, что беспокоюсь о тебе, – мягко произнес он и ободряюще улыбнулся. К его разочарованию, она словно окаменела, а потом выдернула свою руку.

– Я люблю Торквилла, Сэм, – наконец сказала она и затем добавила: – Тебе все равно этого не понять.

– Я постараюсь, – заявил он, но она уже смотрела куда-то в сторону. Связь между ними прервалась. Он был разочарован, но уже не оставалось ничего другого, кроме как оплатить счет и проводить ее домой. Когда он попытался снова приблизиться к ней на мраморных ступенях ее дома, то осознал, к своему отчаянию, что снова потерял ее. Ему оставалось только гадать, представится ли когда-нибудь в будущем еще один шанс.

Федерика свернулась клубочком на диване с пакетом шоколадных бисквитов и стаканом холодного шоколада. Она промокала слезы салфеткой и вспоминала о своем ланче с Сэмом. Разве он способен понять ситуацию, в которой она оказалась? Он не может осознать того факта, что любить Торквилла было ее выбором так же, как и желание стать для него самой лучшей женой. Он нуждался в ней и сам заботился о ней. Его собственнические устремления и желание контролировать ее объясняются исключительно его заботливостью. И она тоже нуждается в нем. Кроме того, сердито подумала она, нюансы их отношений никоим образом не касаются Сэма. Тем не менее в то самое время, как она осушила свои слезы и углубилась в пакет с бисквитами, семена сомнения, посеянные Сэмом, медленно прорастали, попав в благодатную почву.

Когда в тот вечер Торквилл появился дома, его лицо было красным и раздраженным.

– Дорогой, ты выглядишь утомленным. Позволь, я приготовлю тебе горячую ванну и принесу стаканчик виски, – предложила Федерика, горячо его обнимая.

– Нам необходимо поговорить, – холодно процедил он, освобождаясь из ее рук.

Она вздрогнула и мгновенно ощутила собственную виновность.

– О чем именно?

– Ты прекрасно знаешь, о чем, – бросил он, направляясь в свой кабинет за порцией спиртного. Она нервно последовала за ним. – Ланч с Сэмом.

Она вздохнула, признавая свой проигрыш. Нечего было даже пытаться скрыть что-либо от Торквилла, поскольку непостижимым образом он оказался всеведущ, как дьявол.

– Точно. Ланч с Сэмом, – повторил он, в нетерпении щелкая языком. Он плеснул в бокал виски и выпил его, не разбавляя. – Скажи честно, ты собиралась сообщить мне об этом или намеревалась выжидать, рассчитывая, что удастся оставить все в тайне?

– Что за проблема, Торквилл, ведь он мой старый друг? – запротестовала она.

– Я тебя не об этом спросил, – раздраженно напомнил он.

Федерика с трудом сглотнула, в горле у нее пересохло. Она не узнавала его – сейчас он выглядел совершенно чужим человеком.

– Конечно, я собиралась рассказать тебе, но ты не дал мне и рта раскрыть.

– Ты могла поставить меня в известность еще прошлым вечером. Он звонил тебе вчера, – внезапно закричал он, в ярости бросив свой стакан на стол. Федерика содрогнулась от агрессивности, прозвучавшей в его голосе. – Ты мне не сообщила, – продолжил он зловеще, поворачиваясь к ней, – потому что твои намерения не были честными.

Подбородок Федерики задрожал от усилий, предпринимаемых, чтобы не расплакаться. Впервые за время замужества ее охватил приступ страха.

– Я не говорила тебе, поскольку знала, что ты мне не разрешишь, – хрипло выдавила она. – А мне так хотелось пойти.

– Значит, ты лгала мне? – прорычал он, впившись в ее лицо прищуренным взглядом. – Моя собственная жена солгала мне? – Он покачал головой. – Я не могу довериться даже собственной жене.

– Я знала, что ты скажешь «нет», – пояснила она, не в состоянии избавиться от гнетущего ощущения комка, застрявшего в груди. – Я уже около двух лет не встречаюсь со старыми друзьями. Я соскучилась по ним.

– Феде, я для тебя вовсе не тюремщик, – произнес он более спокойным голосом. – За моими требованиями всегда стоит логика. Только представь себя на моем месте. Как бы ты себя чувствовала, если бы я отправился на ланч со старинной подругой и ничего тебе при этом не сказал?

Она прочистила горло.

– Вероятно, я ощутила бы ревность. – У Торквилла на все случаи были приготовлены совершенно убийственные аргументы.

– Позволь, я объясню тебе такую ситуацию на аналогичном примере, – сказал он, садясь возле нее и беря ее за руку. Торквилл обожал придумывать идеально сформулированные аналогии, чтобы проиллюстрировать ход своих мыслей. – Возьмем порнографическое видео, – начал он. Она нахмурилась. – Нет, ты послушай. Если у тебя есть такой фильм на видеоплеере, то нет ничего проще, чем включить его и заняться просмотром. Но если тебе придется для этого отправиться в магазин по продаже видеокассет с риском, что тебя увидят знакомые, да если представить, насколько неприлично будет спрашивать такой товар, платить за него, а потом тайком нести домой, чтобы просмотреть, то ты вряд ли захочешь со всем этим связываться. Ты понимаешь, о чем я?

– Не хочешь ли ты сказать, что, согласившись на ланч с Сэмом, я рискую попасть в любовную интрижку?

– Точно.

– Но Торквилл, – оборонялась она. – Это какое-то безумие. Он ведь мне как брат.

– Но он вовсе не твой брат, – резко парировал он.

– Для меня роман с ним то же самое, что роман с Хэлом.

– Моя логика проста и понятна. Я не хочу, чтобы у моей жены были близкие друзья-мужчины. Это очень опасно, поверь мне. У меня гораздо больше опыта, чем у тебя, моя маленькая наивная простушка, – сказал он, поглаживая ее щеку. – Я люблю тебя, я обожаю тебя, и я не хочу тебя потерять. В сущности, я готов на все, чтобы не потерять тебя. Абсолютно на все.

Федерика вздрогнула и застыла в нерешительности.

– Если я говорю, что люблю тебя на всю жизнь, то я подразумеваю это. Все мои требования могут показаться тебе странными, но они предназначены для защиты нашего брака. Все это делается ради тебя и меня, – внушал он. Он наклонился и поцеловал ее. Но Федерика не была расположена к поцелуям, она была сконфужена. Он взял ее за руку. – Пошли наверх, я терпеть не могу, когда мы ссоримся. Мы должны помириться.

– Торквилл, прошу тебя, – сопротивлялась она слабым голосом, который был едва слышен.

Он, похоже, не обращал внимания на ее состояние.

– Я хочу показать тебе, почему у тебя в действительности нет нужды в друзьях-мужчинах. Они не в силах дать тебе то, что могу дать я. Пойдем, малютка, ты докажешь, что не сердишься на меня.

Ощущая заторможенность и опустошенность, она позволила ему расстегнуть ее брюки и спустить их. Она лежала на кровати в рубашке и трусиках, стараясь сдержать рвавшиеся наружу рыдания. Он закрыл шторы, снял телефонную трубку, поставил на CD-плеере альбом «Пинк Флойд» и оставил в спальне только слабое освещение.

– Не плачь, дорогая, сейчас мы помиримся, – успокаивал он, целуя ее лицо. – Я собираюсь надеть тебе повязку на глаза, – добавил он медленно.

– О, Торквилл, я…

– Ш-ш-ш-ш, – прошептал он, прижав палец к ее рту. Затем он просунул его ей в рот и провел по деснам. Ее охватил приступ отвращения. Достав шелковый платок из ящика прикроватной тумбочки, он завязал ей глаза. Она погрузилась в беспросветный мрак, не зная, где он и что намерен с ней делать. Потом она почувствовала, как он расстегивает пуговицы на ее рубашке, распахивает ее и расстегивает бюстгальтер. Проводя по ее телу длинным белым пером, исследуя языком промежутки между пальцами на ее ногах, он получал извращенное удовлетворение от осознания того факта, что занимается с ней любовью, не снимая с нее трусиков, в то время как сама она не ощущала ничего и продолжала всхлипывать.

Ей хотелось крикнуть, чтобы он любил ее нормальным способом. Неожиданно ее озарило, что он всегда занимался с ней любовью без любви, и ее тело сковал леденящий ужас. Однако Торквилл ничего не заметил. Более того, ему нравилась ее неподвижная покорность. Именно в эти мгновения семена сомнений, брошенные Сэмом, пустили корни и пошли в рост. Впервые за годы замужества она позволила сомнениям овладеть ее разумом. Но первые сомнения уже не дали ей возможности контролировать неуверенность, дурманившую ее мысли, как струи черного дыма.

Федерика встала и стала рыться в своем шкафу. Там, в самом низу, в уголке лежала шкатулка с бабочкой, недоступная для педантичных пальцев Торквилла, готовых вышвырнуть ее вон вместе с остальным прошлым Федерики. Она уселась на полу, положила шкатулку на колени и открыла. Дрожащей рукой она перелистывала и читала все письма отца, одно за другим, вызывая в памяти картины прошлого, стоявшие за каждым их нежным словом, пока ее слезы не оставили на бумаге еще один след пережитых несчастий. Потом она уставилась в пустое пространство и ощутила покой от воспоминаний, которые она вновь обрела.