Текст книги "Шкатулка с бабочкой"

Автор книги: Санта Монтефиоре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 40 страниц)

Глава 18

После окончания службы то, что происходило в церкви; напоминало приходскую вечеринку, поскольку все поздравляли друг друга и желали счастливого Рождества. Рамон обменялся рукопожатиями с Джейком и поцеловал Полли в холодную щеку с таким видом, будто виделся с ними всего неделю назад. Взяв на руки сопротивлявшегося Хэла, он поцеловал его, прежде чем вернуть Элен.

– Разве тебя удивляет, что он тебя не узнал? – прошипела она.

Рамон опустил глаза и покачал головой.

– Мне очень жаль. Я не собирался отсутствовать так долго, – ответил он пристыженно.

– Как, впрочем, и всегда, – отрезала она.

Федерика взяла его за руку и повела сквозь толпу незнакомцев знакомиться с Эплби.

– Это мой папа, – гордо заявила она Ингрид, которая изящным жестом подала ему руку.

– Очень рада знакомству. Феде там много рассказывала о вас, – проворковала она и широко улыбнулась.

– Вы, должно быть, мать Эстер, – высказал он предположение.

На лице Ингрид появилось удивление.

– Да, это так, – подтвердила она, гадая, как он смог догадаться.

– Феде очень повезло, что у нее есть такая подруга, как Эстер, – сказал он. Федерика дернула его за руку, поскольку ему ничего не было известно об Эстер, кроме того, что она сообщила ему на улице.

Ингрид вставила в глаз монокль, чтобы получше его разглядеть. Он был сногсшибательно красив, с отсутствующим взглядом мистических волчьих глаз. Она также сочла очаровательным и его акцент, поскольку у этого мужчины он был естественным, а у Нуньо – нет.

– Пойдемте со мной, я хочу представить вас остальным членам нашей семьи, – предложила она, делая жест в сторону мужа и отца, которые были поглощены беседой друг с другом, находя деревенскую болтовню после посещения церкви слишком поверхностной и утомительной. Оба только и мечтали о том, чтобы снова очутиться дома наедине со своими книгами. – Па, Иниго, мне доставляет большое удовольствие представить вам Рамона Кампионе, – сообщила она и приветливо улыбнулась. – Разве он не самый красивый мужчина, которого когда-либо видел Польперро?

Рамон хмыкнул, чтобы скрыть свое смущение, но улыбка Федерики становилась все шире и шире, пока не возникла опасность, что за ней исчезнет ее лицо.

– Ну что ты, дорогая. Не стоит судить о людях только по наружности. Я прошу прощения за свою жену, – сказал Иниго, крепко пожимая руку Рамона.

– Только ограниченные люди не судят по наружности, – произнес Нуньо, отвешивая Рамону поклон.

– О, да вы, оказывается, поклонник Оскара Уайльда, – ответил Рамон, возвращая поклон.

В глазах Нуньо мелькнуло одобрение.

– Так же, как и вы. Я даю вам высшую оценку. Когда вы сможете прийти к нам на ланч? Я хотел бы показать вам свою библиотеку, – сказал Нуньо, поворачиваясь к дочери и поднимая бровь. – Могу засвидетельствовать, что юная Федерика пришла к нам из образованной семьи.

– Рамон – известный писатель, – доложила Ингрид, которая знала о нем все от Элен. – Его очень ценят в Чили.

– Как я понимаю, вы взяли мою дочь под свою опеку, – сказал Рамон. – За это я вам очень признателен.

Ингрид потрепала Федерику по голове, как будто она была собачкой, заслужившей похвалу за хорошее поведение.

– Это для меня удовольствие. Мои дочери просто обожают ее. Отец прав, Рамон, вы должны прийти к нам на ланч. Сколько вы собираетесь здесь пробыть? – спросила она, надеясь, что он намерен задержаться надолго. Больше всего на свете ей нравились яркие люди.

– Пока еще не знаю.

– Превосходно! Я люблю людей, которые принимают каждый день, когда он наступает, и ничего не планируют заранее. Пожалуй, это наилучший способ прожить жизнь. Так она кажется более длинной, – сказала Ингрид и засмеялась. Затем она наклонилась к нему и прошептала: – Сегодня мы пригласили на ланч приходского священника, поэтому, думаю, нам пора возвращаться в Пиквистл Мэнор. Вы ведь нанесете нам визит, правда? – добавила она. – Скажем, завтра?

– Конечно. Для меня это будет удовольствием, – ответил он с вежливым наклоном головы.

– Хорошо. Значит, завтра. Возьмите с собой Элен и детей. Мы всегда рады видеть вашу жену.

Элен была в ярости.

– Ты намерен таскаться по гостям, изображая из всех нас счастливую семью? – злобно выкрикнула она. – Как ты посмел появиться здесь и перевернуть все с ног на голову?

– Я не собираюсь ничего здесь менять. Я приехал только для того, чтобы повидать детей. Ты ведь именно этого хотела?

– Ты объявился без единого слова извинения за то, что не писал, не звонил и не приезжал, когда дети в тебе так нуждались.

– Но я ведь сейчас здесь, – попытался возразить он.

– Сегодня ты здесь, а завтра снова исчезнешь. Я порвала с тобой, потому что так было лучше. Сейчас ты вернулся, и я больше не знаю, каково мое истинное положение, – возмущенно произнесла она, скрестив руки на груди.

Рамон пожал плечами и вздохнул. Спорить, собственно, было не о чем. Он смотрел на ее резкие черты, горькую линию рта, ледяные глаза и вспоминал, почему позволил ей уйти.

– Что мне еще сказать? Мне очень жаль, – попытался он изменить ее настроение.

Ее губы подергивались, пока она обдумывала следующий ход.

– Я не хочу, чтобы Феде снова услышала, как мы спорим, – заявила она. – Давай пройдемся и обсудим все спокойно.

Они прошли по лужайке через старые деревянные ворота и вышли к полю, за которым находился лес. Элен закурила и выпустила струйку дыма в морозный воздух, где та повисла на холоде туманным облачком. Рамон был обеспокоен тем, что за прошедшие несколько месяцев, пока они жили порознь, Элен совершенно не изменилась и сейчас выглядела такой же несчастной, как и прежде. Она даже не удосужилась вымыть волосы перед тем, как идти в церковь. Это почти испугало его, и он почувствовал странное ощущение дежа вю и те же знакомые спазмы в животе, призывавшие его снова отправляться в путь.

– Итак, сколько ты собираешься здесь оставаться? – спросила она, пока они прохаживались по полю, хрустя ботинками по снегу.

– Пока не знаю, – ответил Рамон, борясь с желанием как можно быстрее возвратиться в мирную домашнюю обстановку, которую создала для него Эстелла.

– Ничего не изменилось, не так ли? – вздохнула она. – Ладно, тогда я сообщу тебе, сколько ты здесь пробудешь – неделю, возможно, десять дней, а затем мы начнем тебе надоедать и ты снова испаришься.

– Ты и дети никогда мне не надоедали, – совершенно серьезно возразил Рамон.

– Вот как? – едко спросила она. – Во всяком случае, впечатление было именно такое.

– Послушай, Элен. Я сожалею, что не позвонил, но я хотел сделать тебе сюрприз, – мягко сказал он, положив ей на плечо свою большую руку, которую она тут же резко сбросила. – Феде была рада видеть меня, – добавил он и слегка улыбнулся, но улыбка получилась печальной.

– Ну, еще бы. Не тебе ведь приходилось в течение одиннадцати месяцев вытирать ее слезы. Не проходило и дня, чтобы она не думала о том, что, возможно, именно сегодня папа, наконец, объявится. Что же это за детство, Рамон? Если бы ты хотя бы регулярно писал, поддерживал контакт, посвящал ее в свои планы, то она не жила бы в такой неопределенности. Девочка ощущает себя очень незащищенной, понимаешь? И я страдаю вместе с ней. – В ее голосе прозвучала горькая нотка.

– Я постараюсь исправиться, – отозвался он.

– А как насчет Хэла? – продолжила она. – Все обстоит так, будто он вообще не существует. Ты написал Феде, но не ему. Он ведь твой сын, и он, так же как и Феде, нуждается в тебе. Может быть, даже в большей степени, поскольку никогда не общался с тобой так близко, как дочь.

– Ты права, – просто ответил он. – Ты права во всем. Я приехал сюда совсем не для того, чтобы спорить с тобой.

Элен удивленно заморгала и уставилась на засыпанные снегом деревья, стоявшие перед ними. Она совершенно не ожидала, что он окажется таким покладистым.

Они шли по дороге, пока не добрались до высоких скал, резко обрывавшихся к морю. Элен привела его к маленькой железной скамье, где она часто сидела в одиночестве, любуясь морским пейзажем. Открывавшийся здесь вид уходил в туман бесконечности, возвращая ее душу в сладкие дни прошлого до тех пор, пока не появлялась раздражительность, вызванная настоящим, и приятные видения не исчезали. Сейчас она сидела и смотрела на замерзшее небо и льдистые облака рядом с мужчиной, любовь которого когда-то согревала ее как солнце. Еще раз горизонт поманил ее душу из сумерек несчастья, и она вспомнила, как это тогда было. Она чувствовала, как ее сердце оттаивает среди великолепия этих ярких воспоминаний. Дрожащей рукой она вытащила из кармана зажигалку и зажгла сигарету. Ее угнетало довлеющее над ней присутствие Рамона и желание заплакать. Как же все могло так ужасно закончиться?

– Как твои родители? – спросила она после паузы, прижимая руку к ноющему виску.

– Хорошо. Они сейчас в Качагуа.

– Мне не хватает Качагуа, – тихо произнесла она, будто разговаривая сама с собой. Она не смотрела на него, продолжая вглядываться в собственные воспоминания. – Я скучаю по теплу, по морю, по южным ароматам. Я никогда не думала, что мне их будет не хватать, но случилось именно так.

– Когда любишь сразу две страны, это создает проблему, ведь всегда хочется быть там, где сейчас отсутствуешь, – сказал он. – Иногда лучше не иметь выбора.

– У тебя, должно быть, действительно тяжелая жизнь, поскольку у тебя для выбора есть весь мир, – обиженно заметила она.

– Но у тебя всего два варианта, а иногда такой выбор более труден.

– О, я здесь очень счастлива. Очень, очень счастлива, – повторила она, но интонация, с которой это было сказано, не убедила ни Рамона, ни ее саму.

– Твои мигрени так и не прекратились? – спросил он, заметив, что она потирает пальцами висок.

– Нет, но со мной все в порядке. Они приходят и уходят, – ответила она, давая понять, что эта тема исчерпана.

– Иди сюда, – сказал он, поворачивая ее так, что она оказалась спиной к нему. Она попыталась возразить, но он своими уверенными жестами заставил ее замолчать, положил руки ей на голову и приступил к массажу.

– Правда, Рамон. Со мной все в порядке, – она еще раз попыталась вяло поспорить, в то время как его прикосновения заставили ее кожу почувствовать приятное покалывание, вызванное ностальгическими ощущениями.

– С тобой не все в порядке, но я приведу тебя в норму, – произнес он и рассмеялся.

Ее возмутила его неуместная жизнерадостность, и она стала гадать, почему для него всегда и все обстоит так просто и понятно.

Пальцы Рамона, растиравшие ее голову, давали слишком приятные ощущения, чтобы им сопротивляться, поэтому она прекратила борьбу и откинулась назад, задерживая дыхание. По мере того как она расслаблялась, его руки опустились вниз по ее плечам, двигаясь под пальто и свитером прямо по коже.

– Расскажи мне, как обстоят дела у детей? – спросил он, и она поведала ему об увлечении Федерики семейством Эплби, ее влюбленности в Сэма и успехах в школе.

– Она просто обожает этих Эплби, – сказала она. – У нее никогда не было много друзей в школе в Вине, но Эплби стали для нее второй семьей. Это здорово повысило ее уверенность в себе.

– Это очень хорошо.

– Да, это прекрасно. Вначале Англия пугала ее. Здесь было так холодно и уныло, совсем не так, как под синим небом Чили. Хорошо, что мы живем у моря, по крайней мере для нее хоть это знакомо.

Затем она рассказывала ему о Хэле, и ее плечи постепенно расслаблялись, а спазм в горле исчезал, пока она не начала смеяться, уже не чувствуя ни горечи, ни обиды.

– Как бы то ни было, здесь они счастливы, – сказал он.

– Похоже, что так. – Она закрыла глаза, вспоминая восхитительное ощущение от прикосновений его пальцев, возвращавших энергию в ее усталые мышцы.

– А как дела у тебя?

– О, Рамон. У меня все хорошо.

– Я спрашиваю как друг, а не как твой муж.

– Ты все еще мой муж, – сдавленно произнесла она и усмехнулась, вспоминая безвозвратно ушедшее время, когда их взаимное счастье затмевало все невзгоды.

– Хорошо, я спрашиваю тебя как муж.

– Я не знаю, – помедлив, ответила она, качая головой.

– Чем ты занимаешься в течение дня?

– Я занимаюсь Хэлом.

– А что ты делаешь для себя?

– Для себя?

– Для тебя, – повторил он.

Она немного подумала, поскольку действительно не знала, что делает для себя. Иногда она сопровождала Федерику к Эплби на чай или водила Хэла на побережье. Изредка навещала Тоби и Джулиана, болтала с матерью. Но ей не удалось вспомнить ничего, что бы она делала для своего личного удовольствия.

– Не знаю, Рамон. Я не могу ни о чем думать, – вяло сказала она и снова почувствовала, как ее горло сдавили неприятные ощущения. – Дети доставляют мне огромное удовольствие.

– Безусловно, это так. Но все это домашние дела, а я говорю о твоих собственных желаниях. Об эгоистическом удовольствии, которое ни с кем не нужно делить.

Элен задумалась над его вопросом. Рамон был мастером по части потворства своим эгоистическим желаниям, а она оказалась их жертвой. Именно поэтому все и закончилось так плачевно.

– Каждый человек нуждается в личном времени, – продолжал он. – Скажем, длительный прием ванны с пеной, визит к парикмахеру. Ну, я не знаю, что именно заставляет тебя испытывать ощущение счастья.

– Боюсь, что я потеряла контакт сама с собой, – вздохнула она, – потому что я этого не знаю.

– Может быть, тебе следует начать думать о себе. Я даю тебе достаточно денег? – спросил он.

– Более чем достаточно.

– Тогда пойди и потрать их, ради бога. Я не знаю, что именно нужно вам, женщинам, но купи себе новую одежду, сходи к косметологу, доставь себе удовольствие. Не приковывай себя к детской, ты ведь не домработница. Если тебе нужна прислуга, найми ее. Видишь ли, у тебя на лице постоянно страдальческое выражение, и это его не красит.

Элен была просто ошеломлена. Она даже вспомнить не могла, когда они в последний раз беседовали настолько откровенно. В равной степени ей не удавалось вспомнить, когда она в последний раз думала о себе и о собственном счастье. Она ощутила, как сжалась грудь при воспоминании о том, как это выглядело, когда они еще были друзьями. Они говорили без перерыва обо всем на свете, смеялись по малейшему поводу и общались без слов по невидимым каналам любви. Трудно было понять, когда и почему высох радостный ручеек их общения. Она сидела, не смея повернуться, поскольку знала, что если посмотрит в его глаза, то ее снова одолеет состояние неопределенности. Поэтому Элен просто прикрыла веки в попытке продлить текущий момент.

– Я привезла детей в Англию в большей степени ради себя, но, по иронии судьбы, именно им понравилось здесь жить. Но не мне. Мне кажется… не знаю, мне кажется, что… – Она замолчала в нерешительности.

– Что? – тихо спросил он.

– Я думаю, о Боже, Рамон, я едва ли смогу это вымолвить.

– Говори. Тебе станет легче, когда скажешь.

– Может быть, я совершила большую ошибку?

Рамон прекратил массировать ее плечи. Она села прямо и повернулась к нему лицом. Он смотрел на нее темными непроницаемыми глазами, и она вновь ощутила, как ее одолевают заторможенность мыслей и стыд.

– Совершила ли ты ошибку? – произнес он серьезно, думая в этот момент об Эстелле и надеясь, что Элен не собирается внезапно изменить свое решение.

– Не знаю, совершила ли я ошибку, уехав из Чили. Я скучаю без этой страны, но, возможно, это не более чем ностальгия, – добавила она неуверенно.

– Может быть, – задумчиво согласился он.

– Я не знаю.

– Я думаю, что тебе нужен шанс в этой новой жизни, – сказал он. – Тебе нужно броситься в нее без оглядки, как Феде.

– Детям гораздо легче так поступать. Они воспринимают мир в целом, особо не размышляя над частностями.

– Послушай, – сказал он. – Это был твой выбор, Элен. Я никогда не просил тебя уехать. Я этого не хотел. Но я понимаю, почему ты это сделала, и поддерживаю твой выбор. Я думаю, что здесь ты столкнулась с теми же проблемами, которые были у тебя в Чили. Ты – мать-одиночка, посвятившая свою жизнь детям. Полагаю, что если ты часть этого времени потратишь на себя, то твои чувства могут измениться. Ты молода и красива. – Она покраснела и отвернулась. – Тебе нужно найти себе хобби, нечто, отвлекающее тебя от собственных проблем и от дома.

– Возможно, ты прав, – согласилась она, чувствуя себя немного счастливее. – Знаешь, мы так откровенно не говорили уже очень давно.

– Я знаю. Мы были чересчур поглощены обидами друг на друга, но зато теперь знаем, что к чему.

Она взглянула на его отчужденный профиль, в то время как он смотрел на море, и затем опустила глаза.

– Да, – печально произнесла она. – Теперь мы знаем.

Федерика была настолько счастлива в связи с возвращением отца, что не могла заснуть. Родители спали в разных комнатах, но это ее не смущало. Она была благодарна уже за то, что отец находился в доме. Джейк и Полли приняли его внезапное появление, поскольку увидели, что отношения Рамона с Элен складываются значительно лучше, чем можно было предположить. Не было противостояния, вспышек раздражения, язвительных комментариев и слез. Элен вымыла волосы, наложила макияж и даже купила себе в городе несколько новых предметов одежды. Каждый день они уходили вместе как обычная семья. Они отправлялись на прогулки вдоль берега вместе с детьми, исследовали разрушенные замки и тайные пещеры. В сущности, они проводили время совершенно так же, как в те времена, когда встретились впервые. Единственное различие состояло в том, что они не целовались и не смеялись так много, как тогда. Элен выглядела менее обиженной, чем обычно, а Рамон был подчеркнуто внимателен к ее нуждам. Она уже не ощущала состояния внутреннего оцепенения и постепенно стала восстанавливать свой интерес к окружающему миру. В конце концов, ее безразличие было не чем иным, как смятением чувств, сердечной вялостью. Когда же злость испарилась, она обнаружила, что начинает снова открывать для себя мужчину, которого любила раньше, и ее душа вновь потянулась к нему.

Ингрид была совершенно очарована импозантным иностранцем, который внезапно появился в ее окружении. Он пришел на ланч во время святок вместе с Элен и детьми и стал развлекать ее своими рассказами, которые излагал с сильным акцентом и свойственной чужестранцам интонацией. Она сожалела, что не знает испанского языка, потому что ей ужасно захотелось купить и прочитать все его книги. Однако он в не меньшей степени позабавил ее историями, сочиненными на ходу, и хрониками его приключений, приукрашенными богатым воображением. В итоге он полностью завладел вниманием всех присутствующих за столом, даже высокомерного Сэма, которому обычно быстро наскучивали гости, на которых его мать любила неожиданно обращать свою благосклонность.

Прошедшие недели были отмечены частыми приглашениями в Пиквистл Мэнор. Элен чувствовала, как ее охватывает гордость, когда Рамон поражал окружающих своей уникальностью. Там, где он находился, атмосфера заряжалась какой-то особой энергией, и никто не ощущал это в большей степени, чем его жена.

– Как вы ухитрились уехать на другой конец мира от этого восхитительного молодого человека – это просто выше моего понимания, – как-то после ланча сказал Элен Нуньо.

– О, Нуньо, все не так просто. Вам ведь не приходится с ним жить, – рассмеялась она.

– Я не могу жить ни с кем, кроме Ингрид, так что это не вариант, – ответил он, глядя на нее умными голубыми глазами. – Некоторые люди осознают величину своей потери лишь тогда, когда уже слишком поздно. Надеюсь, на вас это не распространяется.

– Он здесь ради детей, а не ради меня, – холодно сообщила она, но, глядя через стол на оживленное лицо Рамона, подумала, что хотела бы, чтобы это было не так. Она мечтала о том, чтобы он забыл о своей гордости и попросил ее вернуться. Она хотела бы, чтобы он изменился ради нее. Но ее сердце сжимала грусть, потому что она знала его истинный характер. Он был как ветер и навсегда таким и останется – он никогда не знает, в какую сторону повернет.

– Рамон всегда такой, Нуньо. Когда он рядом, вам кажется, что никто в мире, кроме вас, его не интересует. Возьмем, к примеру, Федерику. – Они оба посмотрели на маленькую девочку, которая жадно впитывала каждое слово, сказанное отцом. Все, что она делала, предназначалось для отца – ее смех, ее шутки, ее рассказы, ее комментарии, ее улыбки. Она просто боготворила его. – Федерика верит, что он любит ее больше всех на свете. В данный момент так оно и есть, и я тоже готова в это поверить. Он полон раскаяния за то, что не приехал раньше, за то, что не писал и не звонил. Его одолевает чувство вины и желание ее искупить. Но скоро он уедет, и мы снова месяцами, а может, и годами, ничего о нем не услышим. Боюсь, что Рамон абсолютно соответствует пословице «с глаз долой – из сердца вон».

– Любовь состоит в том, чтобы понять недостатки другого человека и принять их, несмотря на то что они есть, – философски заметил Нуньо.

– Это цитата? – усмехнулась она.

– Нет. Это мое суждение, но, к сожалению, совершенно не оригинальное. Тем не менее это истина.

– Мы с Рамоном потратили годы, чтобы понять друг друга, пока, наконец, не осознали, что все наши попытки были напрасными.

– Но ведь не поздно попробовать еще раз.

– Не знаю. Похоже, у нас никогда не было настоящего взаимопонимания.

– Быть великим – значит быть непонятым, – процитировал Нуньо. – Ральф Вальдо Эмерсон. Весьма проницательный господин.

– Да, с этим я согласна.

– Он также высказал еще одну очень глубокую мысль, моя дорогая.

– Какую же именно?

Нуньо наклонился и прошептал ей на ухо:

– Мы всегда готовы жить, но никогда не живем.

Эта фраза настолько глубоко запала в душу Элен, что она размышляла над ней на протяжении всего ланча, а затем целый день. По какой-то странной причине она не способна была думать ни о чем другом…

– Феде? – сказал Хэл, занимаясь чисткой зубов над умывальником.

– Да?

– Как ты думаешь, папа собирается остаться?

Федерика повесила мокрое полотенце на батарею.

– Не знаю, – ответила она, не желая озвучивать свои надежды.

– Может, он заберет нас обратно в Вину, – добавил он, сплевывая пасту под струйку воды.

– Не думаю, что он возьмет нас в Вину, Хэл, – осторожно ответила она.

– Почему нет?

– Потому что сейчас мы живем здесь.

– Я бы предпочел жить в Вине, – решительно произнес он.

– Но здесь тебя любят бабушка и дед.

– Я скучаю по Абуэлито. – Он сделал печальное лицо.

– И я тоже, Хэл.

– Дед не носит меня на плечах и не крутит меня вокруг себя, – пожаловался он.

– Я знаю.

– И не катает меня на пони.

– Он очень занят.

– Я хочу вернуться в Вину. Я думаю, что Абуэлито тоже скучает без меня.

– Конечно, так и есть. Я уверена, что они с Абуэлитой скучают без нас, – с тоской произнесла она. – Уже пора в постель, Хэл. Почитать тебе книжку?

– А где мама? – спросил он, шлепая босыми ногами по полу ванной комнаты.

– В доме, где живут Люсьен и Джои.

– Она всегда там сидит.

– Знаю. Ей нравится у Эплби.

– А мне не нравится.

– Нет, нравится.

– Нет, не нравится.

– Но ты постоянно играешь с Джои.

– Мне не нравится Джои.

Федерика вздохнула, предвидя ссору.

– Пойдем. Я прочитаю тебе рассказ, – с показным энтузиазмом воскликнула она, чтобы переключить его внимание.

– Я хочу, чтобы мне читала мама, – настаивал он. – Я не буду спать, пока она не придет.

– А как насчет бабушки?

– Я хочу маму, – захныкал он и упрямо скрестил на груди руки.

– Ладно, – вздохнула она. – Ложись в постель и жди возвращения мамы, она надолго не задержится, – уверенно сказала Федерика, прекрасно зная, что к ее возвращению они оба уже давно будут спать.

Было уже поздно, когда Федерика услышала за окном шуршание колес автомобиля по гравию. На мгновение в спальне мелькнул отблеск света, и она снова погрузилась во тьму, когда выключили двигатель. Она прислушалась к голосам родителей, спешивших поскорее попасть с холода в дом. Они смеялись, но толком ничего расслышать не удалось. Мама давно так радостно не смеялась, значит, возможно, отец не уедет. Федерика села в кровати и напрягла слух, стремясь услышать другие подтверждения своих выводов. Однако их приглушенные голоса не свидетельствовали ни о чем большем, чем дружеские отношения.

– Я действительно сегодня вечером получила удовольствие, – произнесла Элен, поднимаясь по лестнице. Федерика затаилась в темноте, наблюдая за появлением матери сквозь щелку в двери.

– Я тоже, – согласился Рамон, следуя за ней.

Элен остановилась у двери Федерики.

– Я рада, что тебе понравились Эплби, – тихо, чтобы не разбудить детей, сказала она.

– Нуньо – большой оригинал, – хохотнул он. – И Иниго тоже.

– Ты единственный из всех, кого я знаю, кто понял рассуждения Иниго. Он практически ни с кем не разговаривает и все время сидит, запершись в своем кабинете. Наверное, это просто изводит Ингрид.

– Должен сказать, что я нашел его очаровательным.

– Не представляю, о чем вы могли говорить.

– Обо всем.

– Неужели?

– Он человек образованный и мудрый. Нужно только преодолеть его разочарование в людях.

– Разочарование? – она нахмурилась.

– Он не обладает способностью Нуньо возвышаться над мирской суетой.

– Как Ингрид.

– Точно. Он проводит свое время, размышляя о жизни и сосредотачиваясь только на негативном. Если мы будем достаточно подробно искать, то обнаружим уродство в чем угодно. Фокус состоит в том, чтобы не делать этого.

– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, – сказала она и хихикнула, чтобы скрыть свое невежество. – Кстати, я хотела бы поблагодарить тебя за внимание к Хэлу в последние несколько дней.

– Он чудесный ребенок, – ответил Рамон.

– Да, но с ним никогда не знаешь, что последует дальше. Для него важно чувствовать твое внимание. Я знаю, что тебе интереснее с Федерикой. Она старше и более явно проявляет свою любовь к тебе. Но Хэл тоже тебя любит, хотя еще не совсем это понимает.

– Мне было приятно пообщаться с ними. – Он кивнул, а затем зевнул.

– И мне было приятно, – сказала она и пристально посмотрела на него.

Он поймал ее взгляд и печально улыбнулся.

– Да, было приятно, – произнес он так тихо, что Федерика едва услышала его.

– Я рада, что ты приехал.

– Я тоже.

Они немного постояли в неловкой тишине, прежде чем Рамон двинулся по коридору.

– Спокойной ночи, Элен.

– Спи спокойно, Рамон. – Она смотрела, как он уходил, испытывая теплое ощущение, а затем и сама скрылась из виду.

Федерика почувствовала, как дрожь предвосхищения заставила ее кожу покрыться мурашками. Но ей было жарко, и она была очень возбуждена. Она закрыла глаза и вдохновилась надеждой на то, что развернувшаяся перед ней сцена явилась началом новой любви между ее родителями. Теперь она уверилась, что отец намерен остаться.

Элен лежала в постели и думала о Рамоне. Потом она вспомнила, как Нуньо сказал: «Мы всегда готовы жить, но никогда не живем». Она мысленно повторяла эту фразу снова и снова, раздумывая над ее смыслом и тем, насколько это применимо к ней лично. Нуньо был чертовски прав. Рамон всегда жил. Он не заботился о приготовлениях, а просто окунался в поток жизни так, как мог, зато она постоянно занималась приготовлениями к жизни. Рамон жил как большая птица – для него не существовало границ, и он летел туда, куда хотел и когда хотел. Она завидовала стихийности его поведения, но ненавидела его безответственность. Он не желал отвечать ни за что, даже когда речь шла о просьбах его детей, не говоря уже о мольбах жены. Но зато он действительно жил. Ральф Вальдо Эмерсон безусловно одобрил бы его образ жизни.

Она лежала так в одиночестве, но в эту ночь ее привычное одиночество ощущалось тяжелее и было более неприятным, чем обычно. Она уставилась в темноту и вспомнила их первые, совместно прожитые с Рамоном дни, когда она нежилась в теплом кольце его объятий и спала, не зная тревог. Она постоянно чувствовала его присутствие в доме, поскольку оно было плотным, как дым, и горячим, как огонь. Элен была бессильна продолжать игнорировать его и неспособна больше к сопротивлению. Вспомнив Ральфа Вальдо Эмерсона, она решительно поднялась с постели.

Накинув пеньюар, она открыла дверь спальни и, крадучись, направилась по коридору к комнате Рамона. Она уже не колебалась у его двери, как в ту ужасную январскую ночь прошлого года, а тихо открыла ее и шагнула в темноту.

– Рамон, – прошептала она. Он пошевелился под одеялом. – Рамон, – повторила она. Он снова зашевелился. Она подошла к кровати и тронула его за плечо. – Рамон.

Он проснулся.

– Элен? – пробормотал он. – С тобой все в порядке?

– Мне холодно, – пожаловалась она, поскольку не могла придумать ничего лучше. Ее тело сотрясала дрожь охватившей ее страсти. – Можно к тебе?

Рамон подвинулся, чтобы освободить ей место. Она легла рядом с ним и натянула на себя одеяло.

– Чего ты хочешь, Элен? – спросил он. Но она проигнорировала раздраженный тон его голоса и решительно думала о своем.

– Я хочу, чтобы ты остался, – промолвила она.

Он вздохнул и привлек ее к своему теплому телу, обхватив руками и дыша ей в волосы.

– Я не могу.

– Но почему?

– Потому что мой дом – Чили.

– Разве ты не можешь задержаться подольше? Ты вполне можешь писать здесь. Для этого нет необходимости находиться в Чили. Преимущество твоей работы состоит в том, что ее можно делать где угодно.

Он снова вздохнул.

– Я не в силах стать другим, – просто сказал он.

– Но почему, Рамон? Потому, что не хочешь?

– Потому, что не могу.

– Но мы ведь снова стали друзьями. Мы уже многие годы не получали такого удовольствия от нашего общения. Мы снова начинаем узнавать друг друга. Нет, дай мне закончить, – сказала она, когда он попытался ее прервать. – Я думала, что уже не испытываю к тебе былых чувств, хотя и продолжаю тебя любить. Я ощущала только ледяное равнодушие, и это меня путало. Я полагала, что от наших отношений уже ничего не осталось. Поэтому я вернулась домой. Я думала, что это единственный исход, но ошибалась. Теперь я это ясно понимаю и молюсь, чтобы не оказалось слишком поздно. Я надеюсь и верю, что все еще можно вернуть.

– Но мы столкнемся с теми же проблемами, что и раньше. И где бы мы ни оказались, наши проблемы будут следовать за нами.

– Ты мне нужен, – взмолилась она, ощущая спазм в горле, поскольку услышала в своем голосе отчаяние, и это ее испугало.

– Тебе нужен не я, Элен. Тебе нужна жизнь.

– Но ведь ты не прогонял меня раньше. А сейчас говоришь, что не хочешь, чтобы я вернулась?

– Я вообще ничего не говорю. Я только хочу сказать, что нам обоим нужно пожить отдельно.

– Ты меня больше не хочешь, – тихо сказала она, стыдясь, что так беспечно выдает свои чувства.

– Я хочу тебя, Элен, – сказал он и поцеловал ее в лоб. – Я бы с радостью сейчас занялся с тобой любовью. Я всегда тобой наслаждался.

– Тогда почему ты этого не делаешь?