Текст книги "Шкатулка с бабочкой"

Автор книги: Санта Монтефиоре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 40 страниц)

На мгновение ее охватило замешательство, вызванное собственной уязвимостью и неуверенностью в том, что же следует делать. Но он, похоже, почувствовал ее робость и, взяв ее руки в свои, поцеловал их, а затем помог им расстегнуть свою одежду, пока не оказался перед ней обнаженным и великолепным в своей наготе. Он прижал ее к себе и погрузился лицом во впадинку между ее грудями. Затем его пальцы заскользили по ее бедрам, пока не достигли линии трусиков. У нее едва не подкосились ноги, но он не повел ее к постели, а продолжал поддерживать стоя, в то время как его пальцы скользнули туда, где находилась уже разгоряченная жемчужина ее желания. Она затаила дыхание, а он ласкал ее искусными пальцами, наблюдая, как румянец окрашивает ее щеки, а ресницы дрожат от удовольствия. Потом, когда она уже почти растворилась в его ритмичных прикосновениях и поплыла по восхитительным волнам моря удовольствия, которого нет на карте, он подхватил ее на руки и уложил на постель, покрывая ее тело поцелуями и чувственными прикосновениями языка. Она лежала, оцепенев от наслаждения, когда он нежно вошел в нее, завладев ею полностью и окончательно.

Торквилл лежал с сигаретой в зубах.

– Я никогда не замечала, чтобы ты курил, – заметила она, уютно прижимаясь к нему.

– Только после секса, – сообщил он, с удовольствием затягиваясь. – И только после самого лучшего.

– Это было прекрасно, Торквилл, – сказала она и зарумянилась при воспоминании о своей застенчивости.

Он обнял Федерику и поцеловал ее влажное лицо.

– Ты была чудесной, – с чувством заявил он.

– И ты тоже, – произнесла она и засмеялась.

– Это было только начало. Я хочу отправиться с тобой в путешествие на всю жизнь, – сказал он и пристально посмотрел на нее своими светло-зелеными глазами. – Я снова в полете, но сейчас точно знаю, чего хочу. – Федерика смотрела на него непонимающим взглядом. – Я хочу жениться на тебе, Феде.

Федерика подскочила от неожиданности и села.

– Ты знаешь меня всего несколько месяцев, – запротестовала она, гадая, что за чудо заставило его так ее полюбить.

– Но ты меня любишь?

– Всем сердцем, – ответила она. – Но брак – это ведь на всю жизнь.

– Я намерен любить тебя всю свою жизнь, – настаивал он, укладывая ее в постель и сжимая в своих объятиях. – Выходи за меня, Феде, и сделай меня самым счастливым мужчиной в мире. Я знаю, что старше тебя, но это ничего не значит. Я знаю, чего хочу, и знаю, что нужно тебе, – сказал он, снова целуя ее. – Тебе нужна забота и защита, и это именно то, чем я намерен тебя обеспечить. Я мечтаю лишь об одном – заботиться о тебе и оберегать тебя. Тебе больше не придется ни о чем беспокоиться. Любовь все излечит.

– Да, это верно, – согласилась она, улыбаясь от избытка чувств. – Я так тебя люблю. Но я боюсь. – Она вздохнула. – Я была свидетелем распада брака родителей и не хочу, чтобы со мной случилось то же самое.

– Этого не будет. Тебе больше никогда не придется бояться, – горячо произнес он. – Если ты выйдешь за меня, то всегда будешь счастлива, обещаю.

– Если ты уверен, что хочешь быть со мной, я выйду за тебя, – заявила она и радостно засмеялась. – Миссис Торквилл Дженсен. Это звучит.

– Ты еще не видела кольцо, которое я собираюсь тебе купить, – сообщил он и сжал ее в объятиях так крепко, что у нее перехватило дух.

Прежде чем потянуться за следующей сигаретой, Торквилл снова поцеловал ее. Как же ему повезло, что он нашел Федерику. Фортуна оказалась к нему явно благосклонна. Она – само совершенство во всех отношениях. После времяпровождения со множеством распущенных городских девиц он был совершенно очарован ее невинностью. Ее красота и грация ослепляли, а наивность предоставляла возможность строить отношения с чистого листа. Удостоверившись, что она впервые на практике познала любовные отношения, он был тронут и горд тем, что она выбрала именно его, – подобные ощущения были ему в новинку. Он стал ее героем. Она смотрела на него преданными глазами, полными счастья, поскольку он принял на себя весь груз ее решений, и была всегда готова следовать за ним. Плывя по житейскому морю в соответствии с педантично разработанной его отцом системой координат, он наконец сам взял в руки бразды правления. Отцу это вряд ли понравится. Он всегда занимал доминирующее положение в жизни сына. Как всепоглощающая тень могучего дуба, сила его характера казалась подавляющей. Однако за последние несколько лет Торквилл вырос как личность и вышел из тени отца. Каждый маленький шажок в сторону он расценивал как свою победу. Сейчас он предпринял еще один, но уже существенный шаг. Федерика стала его выбором. Никто не имел права контролировать его сердце, и это было прекрасно.

Вернувшись в Лондон, Федерика позвонила матери, чтобы сообщить ей новость.

– Мама, я выхожу замуж.

Элен от неожиданности села.

– Ты выходишь замуж? – в ужасе воскликнула она. – За Торквилла?

– Ну, за кого же еще? – ответила Федерика и радостно засмеялась.

– Но я его даже не видела, – протестовала мать.

– Увидишь. Я привезу его на этот уик-энд.

– Дорогая, не слишком ли это скоропалительно? Ты ведь знакома с ним всего несколько месяцев.

– Это именно то, чего я хочу, – твердо заявила Федерика.

Элен помолчала. Она вспомнила собственное поспешное замужество за Рамоном и содрогнулась.

– Тебе всего восемнадцать. Ты еще ребенок.

– Нет, я женщина, – ответила Федерика с ударением на последнем слове и улыбнулась про себя.

– Ты уже сказала об этом Тоби?

– Пока нет. Я хотела тебе сообщить первой.

– Ладно, позвони Тоби, – предложила Элен. – Боюсь, что все это слишком внезапно. Я не видела этого мужчину и не могу ничего сказать по существу. Почему бы тебе не обручиться, чтобы у вас двоих было достаточно времени для более близкого знакомства?

– Торквилл хочет жениться незамедлительно.

– Неужели?

– Да. Он такой импульсивный. Мама, мы очень любим друг друга, – настаивала она.

– Твой отец и я тоже любили друг друга.

– Это не имеет ничего общего с тобой и папой. Это касается меня и Торквилла, а мы – совершенно другие люди. Мы оба знаем, чего хотим.

Элен тяжко вздохнула. Как Федерика в своем возрасте может знать, чего хочет?

Когда Тоби услышал эту новость, он был потрясен и пришел в ярость.

– Мы с Джулианом немедленно едем в Лондон, чтобы поговорить с ней, – сообщил он Элен. – Мы отправимся завтра рано утром на поезде. Я убежден, что уже встречался с Торквиллом, и Джулиан тоже, но, хотя мы и не помним, где именно, совершенно точно то, что он оставил после себя самое дурное впечатление.

– Постарайся урезонить ее, Тоби. Похоже, что она сошла с ума.

– Она за него не выйдет, не беспокойся, – заверил он.

– Феде настроена решительно.

– Знаю. Но она прислушается к моему мнению.

– Слава Богу, если так, поскольку меня она вообще перестала слушать, – сказала Элен, оправдываясь и вспоминая с горечью, что отца она слушала всегда. – Где вы намерены ее искать? На работе?

– Нет. Торквилл заставил ее уволиться. Она томится в его доме в Литл-Болтонс.

– Очень мило, – напряженно сказала Элен.

– Очень, – согласился Тоби. – Мы поедем прямо туда.

Новость распространилась очень быстро. Полли так разволновалась, что случайно уронила на пол одну из моделей Джейка, и кораблик разлетелся на сотни маленьких кусочков. Когда, вернувшись домой с работы, Джейк обнаружил вместо одного из своих сокровищ кучку щепок, его лицо исказилось от ярости. Но потом он увидел боль в глазах жены и ее понурый, как у печальной собаки, вид, что случалось, когда она была несчастна.

– Федерика выходит за этого типа, – безнадежно сообщила она.

Джейк покачал головой.

– У меня много моделей кораблей, но только одна Федерика. Надеюсь, она знает, что делает, – уже спокойным голосом сказал он.

– Она думает, что выходит замуж за своего отца, – сообщила Полли. – По словам Ингрид, которая слышала это от своих девочек, этому мужчине сорок лет и он очень похож на Рамона.

– Значит, он красив, как дьявол, – заметил он.

– Боюсь, что дьявол здесь ключевое слово, – мрачно ответила Полли.

Элен делала себе маникюр, когда передали экстренный выпуск новостей по радио. Она наполовину слушала, а наполовину пыталась в мечтах ускользнуть из мира земного существования. Но произнесенные слова вдруг сфокусировали ее мысли в одной точке, и она ощутила, как волна паники прошла по ее венам с беспощадностью свежезаточенных ножей.

Поезд, на котором Тоби и Джулиан отправились в Лондон, потерпел крушение.

Глава 31

Качагуа

Эстелла вскрикнула и села в постели, уставившись в темноту и задыхаясь от страха. Рамону пришлось вернуться из жарких африканских джунглей к холодной лихорадке ночного кошмара его возлюбленной. Он протянул руку и включил свет, затем сел и обнял ее, поглаживая волосы и бормоча слова успокоения:

– Ми амор, это всего лишь плохой сон и ничего более, – сказал он, ощущая, как удары ее сердца, стремящегося выскочить из груди подобно испуганному животному, вызывают вибрацию в его теле. – Я здесь, любовь моя, я здесь.

– Мне снилась смерть, – дрожа, сказала она, все еще ощущая всей кожей ледяные когти страха.

– Это был только сон.

– Это предупреждение, – уверенно заявила она. – И я получаю его уже во второй раз.

– Ми амор, ты просто чем-то напугана, вот и все.

– Будет и третий сон, – произнесла она, крепко сжимая его своими дрожащими руками. – А потом это случится наяву.

Рамон покачал головой и поцеловал ее в шею.

– Ладно, так кто умер в твоем сне? – спросил он, чтобы как-то успокоить ее.

– Не знаю. Я не видела лица, – ответила она, утирая слезы. – Но боюсь, что это ты.

– Чтобы расправиться со мной, понадобится нечто большее, чем сновидение, – пошутил он, но Эстелла была не в силах отреагировать на его вынужденную шутку.

– Может, это был Рамонсито, – сдавленно произнесла она. – Нет, не знаю.

– Послушай, – сказал он, нежно отстраняясь от нее. – Посмотри мне в глаза, Эстелла. – Она уставилась на него запавшими глазами мученицы и увидела, что он улыбается ей с любовью во взгляде. – Никто не собирается умирать. Во всяком случае, ты не можешь во сне предсказывать смерть. Просто тебя что-то тяготит, и это заставляет срабатывать твое подсознание. Возможно, тебя волнует мое предстоящее путешествие в Африку.

Она согласно кивнула и облегченно вздохнула, когда свет в комнате растворил темные ужасы ее сновидений и медленно вернул ее разум к реальности.

– Возможно, – согласилась она.

– Я уеду всего на несколько недель, – успокоительно произнес он. – И я вовсе не собираюсь долго отсутствовать.

– Я знаю. Ты всегда был прекрасным отцом для Рамонсито, – сказала она и улыбнулась.

– И хорошим любовником для тебя? – спросил он, поднимая брови и ухмыляясь.

– И хорошим любовником для меня, – подтвердила она.

Он наклонил голову набок и нахмурился.

– Знаешь, я никогда тебя не покину, – сказал он. – У тебя нет причин для беспокойства.

– Знаю. И я всегда буду любить тебя.

Когда Рамон потушил свет и заключил Эстеллу в свои объятия, она уже не могла заснуть. Но не потому, что не чувствовала усталости, а по той причине, что боялась увидеть во сне смерть в третий раз и опасалась, что после этого все может произойти наяву. Ее мать как-то призналась, что предсказала во сне смерть собственной матери. Трижды ей снилось, как мать лежит умирающей перед розовым домом. Поскольку она нигде никогда не видела розового дома, то забыла об этом сне и больше не беспокоилась. Но несколько недель спустя мать умерла во время сердечного приступа, когда ухаживала за жимолостью, росшей возле их белого дома. Это было на закате, и стена отсвечивала теплым розовым цветом. Эстелла лежала, охваченная беспокойными мыслями, пока сон, наконец, не одолел ее. Проснувшись, она с облегчением осознала, что ей вообще больше ничего не снилось.

Когда Рамон развелся с Элен, Эстелла питала надежды на то, что он женится на ней. Эту надежду она держала в тайне, не говоря даже своим родителям. Но, к ее разочарованию, он никогда даже не упоминал о браке. Его вполне устраивал устоявшийся порядок вещей. Он мог свободно появляться и уезжать, не будучи связан психологическим грузом официальных обязательств.

Мариана также рассчитывала, что он удосужится формализовать свои отношения с Эстеллой. За прошедшие годы она и мать ее внука стали близкими подругами. Постепенно те различия, которые определялись их классовым положением в обществе, стерлись, и они могли общаться и жить как равные. Эстелла с благодарностью впустила Мариану в жизнь своего сына, регулярно звоня ей в Сантьяго и наслаждаясь ее тайными визитами, когда та проводила долгие летние месяцы в Качагуа. Поначалу Мариана хотела рассказать Игнасио правду об Эстелле и Рамонсито, но понемногу она свыклась с таким положением вещей, и ее уже не беспокоило желание раскрыть эту тайну.

Рамонсито исполнилось одиннадцать лет. Он был таким же темноволосым и с такой же оливковой кожей, что и у родителей, и яркими глазами медового цвета, как у матери. Он был таким же беззаботным, как Рамон, и таким же чувствительным, как мать, Однако его характер имел свои особенности, данные Богом ему и только ему. Рамонсито был ребенком, общение с которым доставляло одно удовольствие. Он упоенно слушал длинные увлекательные истории, которые рассказывал ему отец, и собирал на берегу раковины вместе с матерью. Он беседовал с надгробными камнями вместе с дедом и услаждал обеих бабушек рассказами о своих приключениях в компании таких же юных, как и он, друзей. Он не унаследовал любви отца к путешествиям и его эгоистической потребности удовлетворять собственные желания за счет людей, которых любил.

Мариана заявила, что он взял лучшее от обоих родителей, и в этом она была права. Она часто видела в своих грезах Федерику с ее искренней улыбкой и доверчивыми невинными глазами. Ей оставалось только гадать, представляет ли это Рамон и вспоминает ли хоть иногда о своей дочери, и часто она утешала себя тем, что делает это за него. Пока она жива, Федерика и Хэл не будут забыты.

Рамон любил сына так же сильно, как когда-то любил Федерику. Он и сейчас продолжал любить дочь, и часто, когда выдумывал истории для Рамонсито, его сердце щемило от ностальгии, поскольку и Федерика любила слушать его рассказы. Прошло время, и теперь собственная безответственность вернулась бумерангом, чтобы терзать его угрызениями совести.

Он ведь встретил ее тогда. Она катила на велосипеде с разрумянившимися от ветра щеками, не ведая, что мужчина, промчавшийся мимо в черном «Мерседесе», был ее отцом. Он приказал водителю остановиться. Федерика, услышав звук внезапного торможения автомобиля, тоже остановилась и повернулась, щурясь от солнца. Те несколько мгновений, которые запечатлелись в его памяти мучительно долгим отрезком жизни, он глядел на нее, борясь с желанием открыть дверь машины и побежать к ней, чтобы закружить ее в своих руках, как он делал это всегда, когда она была ребенком. Для своих тринадцати лет она оставалась еще маленькой ростом, с длинными ногами, худым, угловатым туловищем, но ее лицо, на котором лежала печать собственного достоинства, уже тогда было похоже на лицо юной женщины. Он подавил рвавшийся из груди стон, который мог перерасти в безнадежный крик «Федерика!», чуть не сорвавшийся с его губ, и только усилием воли заставил себя остаться в машине. Она прикрыла рукой глаза от слепящего солнца, одна нога была на педали, а другая – на бетонке. Ее длинные волосы развевались на ветру. Это были волосы ангела, Ла Ангелиты. Но он вспомнил слова Элен о том, что Федерика была счастлива и без него. Если бы он обнял ее так, как хотел, то это объятие несло бы в себе ложные обещания. Обещания обязательств, обещания привязанности, но, что самое главное, обещание не дать Элен выйти замуж за Артура. Он знал, что не сможет этого сделать. Таким образом, столкнувшись с обязательствами, которые он не в состоянии был выполнить, он с горечью сказал шоферу, что можно уезжать. Пришлось предоставить Элен свободу для вступления в брак с Артуром и возможность жить в мире со своими детьми.

Он вернулся в Чили, охваченный сожалением и раскаянием. Если бы только он попросил ее остаться, ничего бы не изменилось и он сохранил бы связь с детьми. Но все это оказалось недостаточным стимулом, чтобы он смог открыть свое сердце для того, что имел, но потерял. И причина тут была в том, что он снова вернулся в пахнущие розами руки Эстеллы и к Рамонсито, а Федерика скрылась в дальних закоулках его памяти, где ее призыв к нему уже не был слышен.

Эстелла рассказала матери о своих кошмарах.

– Я боюсь, – говорила она матери, развалившейся в кресле подобно толстому тюленю и обмахивавшейся испанским веером. – Я боюсь, что Рамон может погибнуть в Африке.

Мария промокнула потный лоб чистым белым пануэло, сшитым еще матерью, и внимательно отнеслась к проблеме дочери.

– Ты должна пойти к Фортуне, – посоветовала она после некоторых раздумий.

– Чтобы узнать свое будущее? – озабоченно уточнила Эстелла. Она часто слышала о том, что люди говорили о Фортуне, поскольку та была единственной представительницей чернокожей расы, которую они видели. Говорили, что ее отец выжил после кораблекрушения у берегов Чили. Ее мать была коренной чилийкой, которая спасла и выходила его. Фортуна проживала в маленькой прибрежной деревне и, когда не грелась на солнце, наблюдая, как Вселенная проплывает мимо нее, за небольшую плату занималась предсказыванием будущего. Никто не мог понять, как она ухитрялась жить на такие маленькие деньги, но считалось, что ей помогал один старик, жизнь которого она спасла, предсказав землетрясение, которое погубило бы его, если бы он вовремя не покинул свой дом по ее указанию.

Эстелла вернулась домой, вдохновленная рекомендацией матери. Рамон сидел в своем кабинете, торопливо выплескивая мысли на экран компьютера. Вечер выдался тихим и наполненным меланхолией, окутавшей берег мягким розовым светом. Эстелла решила ничего не говорить Рамону о Фортуне, хотя его собственные книги тоже были наполнены таинствами и магией. Она боялась, что он может о ней плохо подумать, ведь откровения Фортуны были связаны с суевериями, свойственными низшим классам. Она подкралась и обняла его сзади за шею. Он был рад видеть ее и ласково поцеловал смуглую кожу ее рук.

– Давай прогуляемся по берегу, мне нужен свежий воздух, – предложил он, взяв ее за руку. Они шли сквозь странное розовое свечение и целовались под шум моря. – Завтра я уеду и буду очень скучать без тебя, – признался он.

– Я тоже, – ответила она и вздрогнула.

– Ты ведь уже не беспокоишься о своих снах, а? – спросил он, целуя ее лицо.

– Нет, конечно нет, – солгала она. – Я просто не хочу, чтобы ты уезжал.

– Завтра вечером я буду в Сантьяго, а днем мне нужно будет встретиться со своим агентом. Вылет в четверг ночью. Я позвоню тебе из Сантьяго и потом из аэропорта.

– Тогда мне остается только ждать, – вздохнула она.

– Да, это так. Но я буду думать о тебе каждую минуту, и если ты закроешь уши для всего остального мира, то сможешь услышать, как я шлю тебе любовные послания. – Он снова поцеловал ее, крепко держа за стройную талию. Позже, когда они занимались любовью при бледном свете луны, отражавшейся в море и посылавшей им свой мерцающий привет прямо в окно, он ощущал на коже Эстеллы запах роз, смешанный с терпким ароматом ее тела, и знал, что пронесет воспоминания об этих мгновениях по всему миру и будет наслаждаться ими в своем одиночестве.

На следующий день Эстелла и Рамонсито помахали рукой вслед Рамону, глядя, как его машина, окутанная облаком сверкающей пыли, скрывается за холмом. Потом Рамонсито отправился в школу с рюкзаком за спиной, где лежали книги и коробка с сэндвичами, приготовленными для него Эстеллой на ланч. Он повернулся, чтобы попрощаться с матерью, стоявшей у дороги, и послал ей воздушный поцелуй. Она ответила тем же и осталась какое-то время стоять на месте, нежно улыбаясь знакам внимания сына, который обожал ее и не скрывал этого.

Она больше не думала о смерти, а предалась мечтам, унесшим ее по волнам воспоминаний о занятиях любовью с Рамоном, а когда очнулась, испытала радостное ощущение удовлетворенной женщины. Но подсознательный страх все еще не покидал ее, и это леденящее чувство заставило Эстеллу принять решение о визите к Фортуне в компании матери.

* * *

Пабло Рега выкапывал могилу. Было жарко, а земля стала твердой и сухой. Он решил передохнуть и оперся о надгробие Освальдо Гарсия Сегундо, пережевывая длинную травинку.

– Это хорошее место, – сообщил он Освальдо. – С видом на море, как у тебя. Да, сеньор, вид на море – это главное. Представь, каково оказаться здесь без такой панорамы. Я хотел бы в свое время получить такое же местечко. Это дает ощущение пространства, бесконечности. Мне это нравится. Я хотел бы слиться с природой. Как тебе такое ощущение, а, Освальдо? – Он вдохнул аромат темно-зеленых сосен и стал ждать ответа, но Освальдо, похоже, никогда не был человеком слова. – Это кладбище становится тесноватым, – продолжал Пабло. – Скоро тут закончатся свободные участки, и тогда начнут копать старые могилы, вроде твоей. Есть хорошие шансы, что меня похоронят над тобой, так что мы сможем беседовать буквально целую вечность. – Он усмехнулся. – И мне это по душе, си, сеньор, это именно так.

Эстелла с матерью приехали на автобусе и направились прямо к маленькому домику Фортуны, который стоял совсем недалеко от пыльной дороги. Рядом не было ни цветов, ни кустов, ни другой растительности, а только сухая песчаная земля и всякий мусор, который Фортуна набросала вокруг – вовсе не для того, чтобы отгонять злых духов, как наивно полагали люди, а по причине своей лености и нежелания донести его до бака. В доме пахло протухшей едой и прокисшим молоком, но Эстелле и ее матери пришлось спрятать брезгливые гримасы и улыбаться, чтобы не оскорбить старуху. Фортуна восседала у дома в большом плетеном кресле-качалке, наблюдая за движением редких машин и напевая старые негритянские спиричуэлсы[9]9
  Спиричуэлс (от англ. spiritual song – духовная песня) – жанр американской духовной музыки; некультовое песнопение, передающее настроения трагичности, одиночества, отличающееся поэтической глубиной. С 1930-х годов спиричуэлсы возрождены на эстраде (П. Робсон), а с 1960-х их уже можно было услышать в рамках поп-музыки в стиле соул. (Прим. ред.)


[Закрыть], которым еще в детстве научил ее отец. Увидев Марию, она засмеялась утробным смехом и стала расспрашивать про Пабло Регу.

– Он все еще по-прежнему толкует с покойниками? – спросила она. – Разве ему никто не говорил, что они не могут его услышать? Они вовсе не шастают вокруг да около своих могил, а улетают в мир духов в то же мгновение, когда покидают эту грешную землю.

Мария пропустила мимо ушей ее тираду и объяснила, что они пришли, чтобы узнать о будущем ее дочери. Фортуна прекратила раскачиваться, а ее лицо приняло серьезное выражение мудрой женщины, осознающей ответственность, вытекающую из ее дара предсказания.

Она предложила Эстелле присесть напротив нее и установила свое кресло в вертикальное положение, так что они оказались друг к другу лицом, а их колени почти соприкасались. Мария плюхнулась в другое кресло и достала веер. Фортуна взяла дрожащие руки Эстеллы в свои мягкие мясистые ладони, которые никогда не знали тяжелой ежедневной работы, и прижала ладони Эстеллы большими пальцами своих рук. Затем она стала вытягивать свой рот в разные странные фигуры и закрыла глаза. При этом ее ресницы трепетали, будто она не могла их контролировать. Эстелла с тревогой посмотрела на мать, но Мария кивнула ей, давая понять, что нужно сосредоточиться, и стала оживленно обмахивать себя веером.

– Ты никогда не была так счастлива, – произнесла Фортуна, и Эстелла улыбнулась, поскольку это было правдой и она действительно никогда не была так счастлива. – У тебя есть сын, который однажды станет знаменитым писателем, как и его отец. – Эстелла покраснела и с гордостью улыбнулась. – Он будет изливать свою боль в поэзии, которую будут читать миллионы. – Улыбка Эстеллы исчезла, когда ледяные когти страха снова заскребли по ее сердцу. Ресницы Фортуны затрепетали еще быстрее. Мария прекратила обмахиваться и смотрела на нее, разинув рот. – Я вижу смерть, – сообщила Фортуна. Эстеллу охватил приступ удушья. – Не вижу лица, но она близко. Очень близко. – Фортуна открыла глаза, когда Эстелла выдернула руки и схватилась за горло, поскольку спазм почти лишил ее притока воздуха. Мать вскочила с кресла с невероятной для ее комплекции прытью и с силой опустила голову дочери между коленей.

– Дыши, Эстелла, дыши, – командовала она, пока ее дочь жадно ловила воздух и конвульсивно извивалась, сражаясь со сковавшим ее ужасом. Фортуна откинулась в кресле и молча наблюдала, как мать и дочь пытаются воспротивиться неизбежности ее предсказания. Наконец, когда дыхание Эстеллы восстановилось, ее хрипы сменились глубокими всхлипываниями, сотрясавшими все ее существо.

– Я не хочу, чтобы он умирал, – завывала она. – Я не хочу его терять, он – это моя жизнь. – Мария обняла дочь своими большими руками и попыталась успокоить, но это было непросто.

– Пожалуйста, скажи мне, что это не Рамон, – умоляла Эстелла, но Фортуна только покачала головой.

– Я не могу тебе сказать, потому что не знаю, – ответила она. – Я не увидела лица и больше ничего не могу сделать.

– А мы разве ничего не можем сделать? – в отчаянии спросила Мария.

– Ничего. Рок сильнее нас всех, вместе взятых.

Эстелла была решительно настроена на то, чтобы обмануть судьбу. Она сообщила матери, что Рамон улетает в Африку на следующий день. Если она сумеет задержать его, то сможет спасти ему жизнь. Мария не пыталась ее остановить, зная, что дочь не отступит от своего решения: Эстелла была слишком подавлена, чтобы оставаться в Качагуа и ждать неизбежного удара. Она обняла дочь на автобусной станции и заверила, что присмотрит за Рамонсито, пока та будет отсутствовать.

– Пусть не покидает тебя Бог, – сказала она. – Может быть, Он защитит тебя.

Эстелла проплакала всю дорогу до Сантьяго. Она сидела, прислонившись к окну, и мысленно перелистывала страницы драгоценных воспоминаний о Рамоне, будто он уже умер. Она закрыла глаза и молилась до тех пор, пока ее молчаливые молитвы не стали срываться с ее губ в виде лихорадочного бормотания. Она не осознавала, что остальные пассажиры могут слышать ее, но просто молчат из вежливости. Приехав в Сантьяго, она взяла такси до его гостиницы. Опрометью взлетев по ступеням, она постучала в номер, но ответа не последовало. Беспомощно стоя у двери, она снова зарыдала, не зная, что делать и куда идти. Возможно, уже слишком поздно. А вдруг он лежит мертвый в номере? Эстелла опустилась на мраморные ступени и спрятала лицо в руках. Почувствовав легкое прикосновение к плечам, она подняла глаза, ожидая увидеть Рамона, но с разочарованием увидела смуглолицего портье, доброжелательно глядевшего на нее.

– С вами все в порядке, сеньора? – спросил он.

– Я ищу Рамона Кампионе, – пробормотала она.

– Дона Рамона? – спросил он, нахмурившись. – Кто вы такая?

– Меня зовут Эстелла Рега. Я… – Она запнулась. – Я его… его…

– Его жена? – подсказал он.

– Его…

– Если вы его жена, то я скажу, где он, – добродушно заявил он, улыбаясь.

– Я его жена, – твердо произнесла она, вытирая слезы белым пануэло.

– Он сейчас на встрече и уехал около часа назад, но я могу вызвать такси, и вас доставят к нему. – Эстелла ответила благодарной улыбкой. – Так лучше, – сказал портье. – Вы слишком красивы, чтобы печалиться. – Когда она спустилась вниз, он поймал ей такси и снова исчез в отеле.

Рамон встал.

– Завтра я улетаю в Африку, – сообщил он. – Буду отсутствовать три недели.

– Для вас это маловато, – прокомментировал агент, понимающе улыбаясь.

– В настоящее время у меня нет причин для длительного отсутствия. – Он ухмыльнулся.

– Ты хочешь сказать, что та женщина, которую ты прячешь уже столько лет, покорила твое сердце?

– Ты задаешь слишком много вопросов, Висенте.

– Я знаю, что прав. Это следует из того, что выходит у тебя из-под пера. Там что ни страница – сплошная любовь. Рамон рассмеялся и взял свой портфель.

– Тем меньше причин для отсутствия.

– Но ты все же едешь.

– Я всегда буду это делать.

– Позвони мне, когда вернешься.

Рамон закрыл за собой дверь и вошел в лифт. Он подумал о том, что сказал Висенте: «что ни страница – сплошная любовь», и улыбнулся сам себе при мысли об Эстелле и Рамонсито. Он посмотрел на себя в зеркало и обнаружил, что, увы, не становится моложе. Его виски уже посеребрила седина, да и фигура не стала стройнее. Наклонив голову набок, он поскреб подбородок, размышляя. «Я обязан сделать Эстеллу в полной мере счастливой женщиной, – подумал он, – я должен был жениться на ней много лет назад».

Открыв двери на улицу с оживленным движением, он на мгновение замер, увидев на другой стороне дороги женщину, выглядевшую точной копией Эстеллы. Явно не привыкшая к такому потоку транспорта, она беспомощно смотрела то влево, то вправо глазами испуганного животного. Он несколько раз моргнул, прежде чем осознал, что это действительно Эстелла, и крикнул ей. Она услышала свое имя и подняла глаза. Увидев его, она облегченно вздохнула и подняла руку, приветствуя его.

– Рамон! – радостно крикнула она и ступила на дорогу.

– Эстелла, нет! – выкрикнул он, но было уже поздно. Раздался душераздирающий визг тормозов, когда водитель грузового автомобиля попытался резко остановить машину, чтобы не наехать на женщину, которая, как слепая, шла прямо под колеса. Рамон уронил портфель и побежал через дорогу, движение на которой остановилось, а все водители повысовывались из окон, чтобы посмотреть, что же случилось. Когда Рамон увидел неподвижное тело Эстеллы, лежавшее перед грузовиком, он бросился к ней, дрожащими руками лихорадочно пытаясь нащупать пульс.

– Скажи мне что-нибудь, Эстелла, скажи, – молил он, прижавшись к ней лицом и шепча ей на ухо. – Открой глаза, любовь моя. Пожалуйста, не умирай.

Она лежала неподвижно. Он в ужасе посмотрел на ее бледное лицо и заметил в нежном изгибе ее губ ускользающий след той улыбки, которую она ему несла. Он поднес к ее губам палец, надеясь ощутить дыхание, но она была бездыханна. Уже ничего нельзя было сделать, чтобы вернуть ее. Он взял безвольное тело на руки и прижал к своему сердцу, затем издал громкий, из самой глубины своей сущности, скорбный крик, осознав, что именно он и убил ее.

– Кто она? – спросил кто-то из толпы.

– Моя жена, – простонал он, раскачиваясь с безумным видом вперед и назад.

* * *

Рамон повез женщину, которую любил как никого другого, обратно в Запаллар. Когда Мария узнала страшную весть, она свалилась, охваченная смертельной лихорадкой, и лежала, погруженная в транс и равнодушная к мольбам Пабло Реги, неотлучно дежурившего у ее постели. Мариана немедленно примчалась в их дом, чтобы обнять их обоих, поскольку полюбила свою невестку как собственную дочь. Только Рамонсито не плакал и оставался внешне спокойным. Мариана объяснила внуку, что его мама отправилась жить к Иисусу и теперь смотрит на него с небес и посылает ему свою любовь. Но Рамонсито только кивнул и обнял ее. Мариана была смущена. Его зрелость беспокоила ее, поскольку она не услышала ни слез его сердца, ни плача его души.