Текст книги "Поиграем (ЛП)"
Автор книги: Саманта Янг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
На следующее утро меня разбудил не звонок будильника.
Это был язык Джима.
Внутри меня тянуло и раздувалось приятное напряжение, заставляя проснуться с резким вздохом. Замешательство царило в течение нескольких секунд. Я лежала на спине, пижамный топ задрался к шее, оголяя грудь.
А затем я почувствовала на клиторе язык.
– О, Боже, – простонала я, посмотрела вниз, и между бедер увидела Джима.
Он смотрел из-под густых ресниц и, не отрываясь, продолжал любить меня своим ртом.
Голова откинулась назад, и я погрузилась в ощущения, пока муж умело играл с моим телом.
Я пальцами вцепилась в простыню, и умело ведомая к оргазму Джимом забыла об удивлении от неожиданности. Я толкнула бедра навстречу, желая больше, всегда стремясь к большему.
За три года Джим отточил это дело на отлично.
Мне не потребовалось много времени; оргазм прорвался сквозь меня волнами, и прежде чем сообразила, Джим был уже на старте. Он вошел в меня, пока я испытывала пик кульминации. Вздрогнув от легкого трения, я обхватила ногами его талию.
Когда отошла от наслаждения, посмотрела на мужа. Джим двигал бедрами, откинув назад голову, закрыв глаза и сжав зубы. Я подняла бедра навстречу его толчкам, чувствуя легкое удовольствие, непохожее на то, что чувствовала, когда он любил меня ртом.
Вскоре после начала отношений мы поняли, что я не получаю оргазм от проникновения. Никогда не признаюсь Джиму, но я просто отключалась, когда он двигался внутри меня. Джим, похоже, не возражал. Он был доволен регулярным минетом. В свою очередь, он всегда сначала любил меня ртом, прежде чем войти внутрь.
– Так... хорошо, – пробормотал Джим, тяжело застонав. Его бедра замерли на секунду, а затем он задергался, кончая рывками.
После того как рухнул на кровать возле меня, он закрыл рукой глаза. Его грудь быстро вздымалась вверх и вниз. Я взглянула на будильник и обнаружила, что у меня есть десять минут до звонка.
«Какой приятный способ приветствовать этот день» – подумала я, и повернулась на бок, подперев рукой голову, чтобы посмотреть на Джима, пока он отходит от оргазма.
Как только его дыхание выровнялось, я прошептала:
– Ну, это было что-то новенькое.
Джим приподнял руку и посмотрел на меня.
– Хорошее новенькое?
Было немного неловко просыпаться от прикосновения его губ у меня между ног, но определенно хорошо.
– Да.
Он усмехнулся и повернулся ко мне, рукой скользнув вниз по моей голой заднице.
– Я хотел наверстать упущенное. Вчера я был дураком.
Я коснулась его ушибленной щеки, не в состоянии смотреть в глаза.
– Просто пообещай не делать этого снова.
– Я обещаю, – он поцеловал меня. – Нора?
– М-м-м?
– Я хочу, чтобы ты прекратила принимать таблетки.
Меня словно облили ледяной водой. Вздрогнув, я вырвалась из его рук и села. Тело прошиб холодный пот, ладони намокли, и увеличился сердечный ритм.
– Что?
Пожалуйста, скажи мне, что мне послышалось.
– Я думаю, мы должны завести ребенка.
Почему Джим вечно любит все испортить?
– Нора?
Он потерял рассудок!
– Нора?
– Ты потерял рассудок? – я повернулась и взглянула на него.
Упрямое выражение застыло на его лице; Джим откинул одеяло, чтобы встать с постели. Когда он надел чистое нижнее белье и джинсы, выдохнул:
– Я хочу детей, Нора.
– Мне двадцать один, – немедленно возразила я.
– И?
– И?! – теперь с постели бросилась я, потому что мне хотелось убить своего мужа. Перемещаясь по комнате, надевая нижнее белье и рабочую одежду, я сказала:
– Я не готова заводить ребенка.
– Почему нет? Я никогда не хотел быть одним из тех старых родителей, у которых нет энергии для своих детей, – он последовал за мной в ванную. – Двадцать один год уже не молодость.
– Если ты действительно так думаешь, то мы живем на двух совершенно разных планетах, Джим, – предупредила я. – Я не готова к этому обсуждению.
Его лицо помрачнело.
– Сейчас? Или вообще?
Страх охватил меня.
И внезапно я увидела, что мой страх отразился в его глазах.
– Нора, я люблю тебя. Я хочу иметь с тобой детей.
– Я слишком молода, чтобы быть мамой. И ребенок не должен являться ответом на наши проблемы.
Глаза Джима сверкнули.
– Это не так.
– О, это именно так.
Этим он пытается удержать меня на всю жизнь.
Такая мысль заставила вздрогнуть, словно я врезалась в незамеченное мной стекло.
Этим он пытается удержать меня на всю жизнь.
Я должна была понять это сразу.
Джим пошатнулся, побледнел и повторил:
– Ты не хочешь детей, или ты не хочешь детей со мной?
Чувствуя тошноту, я подняла дрожащую руку ко лбу и сосредоточилась на том, чтобы удержаться на ногах.
– Не надо так. Это не справедливо.
– Я хочу ребенка, – сказал он, безэмоционально. – Тебе нужно прекратить принимать таблетки. – И Джим вышел из ванной, как будто обсуждение закончилось.
Мне потребовалась минута, чтобы обработать то, что он посмел сказать. Посмел. И тут внутри меня загорелся огонь, я выбежала из ванной.
– Не смей мне диктовать, особенно касаемо моего собственного тела!
Он повернулся в дверях спальни с пылающими глазами.
– Когда ты вышла замуж, то поклялась, что отдаешь свое тело мне, поэтому у меня есть права на него. Это единственный способ сохранить наши отношения.
Его чувство собственника тисками сжало мою грудную клетку, и слова слетели с языка, прежде чем я смогла их остановить:
– Нет, это отчаянная попытка меня удержать.
Комнату окутала ужасная тишина, словно в жаркой пустыне внезапно выпал холодный снег.
Мы смотрели друг на друга как противники, в ожидании кто сделает первый шаг.
– Зачем? – спросил он хриплым и надтреснутым голосом. – Зачем мне это нужно? Это было бы справедливо, если бы я чувствовал, что теряю тебя.
Не в силах видеть муку в его глазах, я опустила глаза в пол.
– И если быть честными, Нора, я чувствую что теряю тебя, уже давно. Иногда я спрашиваю себя, что возможно, ты просто использовала меня, чтобы вылезти из своего города-свалки в Штатах.
Боль поразила мою грудь; вина, стыд и преобладающий над всем страх. Я опустилась на кровать, чувствуя, что под тяжестью ужасной правды ноги меня не держат.
– Тем не менее, мне плевать, – прошептал Джим. – Мне плевать, Нора, потому что я безумно тебя люблю, черт возьми. И мне плевать, ведь ты перестала говорить, что любишь меня, месяц назад. Все, что я хочу, это каждый день просыпаться и засыпать в постели с тобой. Я не хочу быть тем, кто не может доверять своей жене, видя, как она разговаривает с другими мужчинами. Я не хочу беспокоиться о том, что в один прекрасный день вернусь домой, а ты соберешь вещи и уедешь, как уехала и оставила свою семью.
Внезапно Джим опустился передо мной на колени, и обнял за талию. Он посмотрел на меня с такой ужасающе-безграничной любовью, что я почувствовала, как во мне что-то треснуло.
– Не нужно любить меня, Нора. Просто продолжай заботиться обо мне и обещай остаться. Навсегда. Останься со мной. Выбери меня. Выбери нас как семью... включая детей.
Мы молча смотрели друг на друга. На его лице была тоска, а на моем – вина. Я отдала бы все что угодно, чтобы возродить в себе глубину его любви.
Что угодно.
Но ты не можешь заставить любить.
Он встал, наклонился и мягко поцеловал меня. Когда отступил, прошептал:
– В противном случае мы не сможем так продолжать. Сегодня вечером я жду твоего ответа.
✽✽✽✽✽
Сегодня вечером я жду твоего ответа.
Я вздрогнула, едва не уронив одну из коробок с хлопьями, которые укладывала на полке в магазине.
Я не хочу беспокоиться о том, что в один прекрасный день вернусь домой, а ты соберешь вещи и уедешь, как уехала и оставила свою семью.
– Черт, – вздохнула я, а затем прикусила губу, вспомнив, где я.
Я огляделась. На другом конце прохода стояла только одна женщина, не обращая на меня никакого внимания.
По правде говоря, я не чувствовала таких потрясений с тех пор, как оставила своих родителей. Я рискнула сбежать с Джимом, с надеждой найти лучшую жизнь, и что любви, которую испытывала к нему, будет достаточно. Вместо этого, нашла жизнь не слишком отличающуюся от той, что была в Доноване, и мужа, что так и не узнал меня, но все равно любил. Или некую версию, которую он думал, что знал. Любовь Джима ломала его самого. Потому что мы оба понимали, что именно я чувствовала при нашей встрече. Это была легкая влюбленность, наивное увлечение. А увлечение умирает, если не перерастает в любовь.
– Черт, – пробормотала я.
Наши отношения вызывали ненависть к самой себе.
А я стала ненавидеть себя раньше, чем Джим и я оказались в этой точке. Потому что оставить родителей было нелегко. Как только я прибыла в Эдинбург, несколько раз по электронной почте писала маме, но она не отвечала. Через шесть месяцев мне пришло оповещение, что электронный адрес заблокирован, потому что больше не используется.
Хотя и признавала, что неправа, я чувствовала себя глубоко раненой из-за отказа мамы общаться со мной. Слишком долго я прятала в себе эту рану. Примерно через год после нашего брака, я написала маме обычное письмо, но через месяц конверт вернулся в нераспечатанном виде.
Молли и Дон, мои единственные контакты, больше не жили в Доноване. Вскоре после того как я уехала, Молли отправила мне письмо и написала, что я вдохновила ее. Некоторое время мы обменивались электронными письмами, но вскоре прекратили, слишком занятые нашей новой жизнью. Последнее письмо было получено около восемнадцати месяцев назад из Сан-Диего, где Молли жила со своим бойфрендом Джедом. У него был свой бар, куда он нанял ее барменом. Они думали, что ненавидят друг друга, так как много спорили и ругались, но оказалось, что между любовью и ненавистью слишком тонкая грань.
Я боялась, что если останусь с Джимом, то мы перейдем эту грань. Прямо к ненависти.
Можно было остаться, и позволить себя любить, не давая в ответ того же. Несмотря на то, что я была достаточно эгоистична – не могла позволить сделать это Джиму. Я не могла так поступить с Джимом.
И еще я боялась. Страшно жить без него здесь. Страшно потерять Сеону, Родди и Энджи.
Но они были его.
По правде говоря, я сама не знала, способна ли на любовь. Возможно, все, что случилось с моим папой и подругой Мел, закрыло меня, и я отключила это чувство. Разве это хорошо, оставаться с Джимом, если я не могла его полюбить? Или остаться с Джимом из-за вины еще более эгоистично?
– Извините, я уже осмотрел повсюду, но не могу найти сироп.
Этот голос звучал как у актера Эвана МакГрегора, с акцентом, более англизированным и утонченным, чем у Джима. Глубокий хриплый голос вытолкнул меня из моих мыслей, и я обернулась к клиенту.
И моя челюсть чуть не упала на пол.
Я узнала эти зеленые глаза.
– Ты?! – произнесли мы одновременно.
Незнакомец из бара. Тот, кто поднял меня с пола и остановил драку.
– Мир маленький, – ухмыльнулся он.
– По всей видимости.
Мы смотрели друг на друга, и я оказалась полностью парализована им. Стоя так близко, он ошеломлял своей мужественностью, возвышаясь над моими ста пятидесяти тремя сантиметрами.
Незнакомец прочистил горло.
– Сироп?
Покраснев от своего глупого взгляда, я кивнула.
– Конечно. Сюда.
Я прошла мимо него, держась на расстоянии, но все же почувствовала запах его великолепного одеколона.
Я слышала, как он следовал за мной, и каждый нерв гудел. Ну почему он увидел меня здесь? В этой дурацкой форме? Я внезапно поняла, насколько нелепо выглядела.
– Итак, откуда ты, из США? – спросил он, шагая рядом со мной.
– Индиана, – ответила я.
– Мне нравится Индиана.
– Ты там был? – удивилась я.
Он кивнул, даря мне полуулыбку, которая выглядела очень-очень-очень сексуальной.
– Это же не в альтернативном измерении.
Я рассмеялась, ненавидя, как нервничала. Я не хотела, чтобы этот мужчина думал, что заставляет меня нервничать. Хотя так и случилось.
– Но очевидно, что ты никогда не был в Доноване.
– Не буду утверждать, что знаю, где это.
Если бы он когда-либо посетил Донован, то местные женщины не позволили бы ему сбежать. Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться над этой мыслью.
– Сироп, – я остановилась у полки, и жестом указала на нее. – Все виды.
Не глядя на полку, незнакомец посмотрел на меня. Его взгляд упал на мою руку.
– Болит запястье?
Он заметил это, да? Трепет пронесся по мне при мысли, что я привлекла его внимание.
– Все нормально. Спасибо, что вчера вмешался.
– Могу только представить, как далеко эти парни вышли за рамки, что твой муж так отреагировал.
Да, конечно, именно так. Только не могла сказать, был ли Джим пассивно-агрессивным или просто предположил, что что-то произойдет. Его бурчания по дороге домой, что я изменяю ему, утренняя ссора… Внезапно я почувствовала желание обороняться. Я не хотела говорить о Джиме с незнакомцем с причудливыми часами и интеллигентным шотландским акцентом, от которого покалывало в животе. Вероятно, он подумал, что мы с Джимом похожи на те мелодраматические пары, на шоу Джерри Спрингера, которые далеки от пределов его социальной сферы, и это было не смешно (Примеч.: The Jerry Springer Show – Американская телевизионная передача в формате ток-шоу производства телекомпании NBC).
– Могу я помочь Вам чем-нибудь еще?
Если он и удивился моему тону, то не показал этого.
– Нет, просто сироп, – он подошел ко мне, чтобы схватить бутылку с полки.
Я дежурно улыбнулась и повернулась на каблуках, чтобы оставить его.
– Ты слишком молода, чтобы быть кому-то женой, нет?
Я успокоилась от любопытства в его голосе.
Я не понимала смысла, для чего ему нужно разговаривать со мной на моей работе. Да, он заметил меня в баре, но к чему такое любопытство. Тем не менее, я тоже интересовалась им, наверное от того, что у меня раньше не было такой внутренней реакции на незнакомца. Я медленно развернулась и приподняла бровь.
– Прости?
Незнакомец хмыкнул, видимо, наслаждаясь моим раздражением.
– Я хотел сказать, что ты очень умна, чтобы выходит замуж так рано.
Я скрестила руки на груди, смутившись.
– Откуда ты знаешь, что я умна?
Он указал на свои глаза.
– Я вижу это.
– Ты можешь просто увидеть, что я умная? – в недоумении я указала пальцем на себя. – В самом деле?
– Многие умные люди работали в супермаркете. И ты выглядишь слишком усталой для своего возраста. Я много общаюсь с молодежью и понял, что они выглядят старше своих лет, когда устают от жизни.
Это ошеломило меня, потому что и правда, я чувствовала себя старше своих лет. Но я находилась в обороне, и снова нахмурилась:
– Никто не может это узнать, просто глядя в глаза.
– У тебя очень выразительные глаза.
Я нервничала из-за близости и притяжения, поэтому сделала шаг назад, насторожено наблюдая за ним.
– Ты меня не знаешь. Ты совершенно незнакомый человек.
– Я знаю, – он показал мне порочную улыбку, из-за которой мой живот дрогнул, отреагировав глубоко в чувственном местечке. – И, к сожалению, до тех пор, пока это кольцо остается на твоем пальце, – указал он на мое золотое обручальное кольцо, – я таким для тебя и останусь.
Пораженная, немного запутанная и… возбужденная, я прикрыла свои многочисленные эмоции сарказмом:
– Я немного молода для тебя?
– Ой, – засмеялся он, хватаясь за грудь, – прямо в точку!
– Что ж? – усмехнулась я.
Он смотрел на меня, почти так же интенсивно, как когда-то Джим. За исключением того, что Джим тогда меня настораживал. А этого незнакомца я не боялась. Я почувствовала причудливую подавляющую потребность в нем.
– Вчера, – размышлял он, потирая большим пальцем губы, которые меня так загипнотизировали, – я предполагал, что тебе двадцать.
– Двадцать один, – поправила я.
– Так вот, твои двадцать один, определенно слишком молоды для меня.
– А сегодня? – я затаила дыхание.
– Я поставил бы все что у меня есть, что ты выглядишь старше двадцати одного. Жаль, – его горячий взгляд охватил меня, заставляя дрожать от желания, – что ты, тем не менее, замужем.
«И мне жаль», – хотела я ответить, но лишь ухмыльнулась ему:
– Ты прямой, я признаю. Самонадеянный, но хороший.
Он наклонил голову, зеленые глаза сверкали от веселья.
– Самонадеянный? Почему?
– Потому что чувствую, что если бы я не была замужем, ты думал, что я буду в твоей постели к концу дня. И воспринимал это как должное.
Похоже, незнакомец так и считал.
– Может быть, – наконец пробормотал он. – Наверное, мы никогда этого не узнаем.
И тут, его слова вызвали необъяснимую сокрушительную грусть, которая обрушилась на меня.
И что странно, незнакомец, казалось, чувствовал это, так как его собственное сожаление омрачило его лицо. С печальной сдержанной улыбкой он сделал несколько шагов назад.
– Удачи в жизни, девушка из бара.
Удачи в жизни, незнакомец из бара.
Я не могла и слова сказать. Они застряли.
Наконец, его высокая фигура исчезла за углом прохода, и его шаги затихли.
Я выдохнула.
Что это было?
Чувствуя потрясение от странной встречи, я отступила в проходе, пытаясь понять, что, черт возьми, это было.
Затем меня поразила мысль. На самом деле – решение. И я замерла в проходе продовольственного отдела. Незнакомый мужчина вызвал у меня реакцию, которую никогда не вызывал Джим. Когда я смотрела в глаза этого мужчины, то хотела узнать, кто он, чем занимается, что заставило его мне помочь. Все о нем. Я поняла, что чувствовала к незнакомцу то же, что и Джим, должно быть, чувствовал ко мне, когда мы встретились.
Я не знала, что тогда должна была чувствовать.
Я видела только надежду, которую представлял Джим.
Однако теперь знала. Теперь я повзрослела. У меня не было детской наивности, чтобы отказать в оправдании моих ошибок. Джим заслуживал того, чтобы найти ту, которая будет любить его, как он достоин. Он не заслуживает того, чтобы его смущала безответная любовь, и я не заслужила чувства вины за его чувство собственности.
Я должна отпустить моего мужа.
От такого решение меня затошнило.
– Нора.
Узнав голос, я развернулась, смутившись, когда увидела мать Джима, стоящую передо мной.
– Энджи?
Она молча смотрела на меня. Она просто стояла, и это напомнило мне страшную картину, когда Мелани сказала, что умирает. Энджи была бледной, в голубых глазах пустота.
– Нора… – мое имя задрожало на ее губах.
Нет.
Нет.
НЕТ!
– Он ушел, – вдруг всхлипнула она, резко и ужасно.
– Нет, – я покачала головой, отступая от нее.
Она молча умоляла меня, просила.
– Энджи... – тошнота вернулась ко мне. – Пожалуйста…
Она всхлипнула.
– Он ушел. Мой малыш ушел.
Часть II
Глава 7Эдинбург, Шотландия, август 2015
Мой автобус отправился из Сайтхилл на Принц-стрит, и я стала наблюдать за людьми глядя в окно, пока мы медленно проезжали на запад к центру города. Я любила наблюдать за людьми. Мне нравилось представлять себе их жизнь в момент моего наблюдения. Автобус остановился в пробке, и внимание привлекла пожилая пара: по оживленной улице, держась за руки шли мужчина и женщина. С улыбкой на лицах они что-то друг другу говорили.
Были ли они возлюбленными с детства? Примером великой любви, о которой все слышали, но никогда не испытывали? Шестьдесят лет вместе, и все еще влюблены…
Или они встретились после того как овдовели или развелись, и, найдя любовь, наслаждались ею, а не сожалели о проведенных друг без друга годах?
Я задумчиво улыбнулась, когда автобус тронулся, оставив пожилую пару позади.
– Проклятая жара! – вынула меня из размышлений женщина через проход прокричав шоферу: – Как насчет того, чтобы открыть окно, а?
Это не совсем так. Я с шотландцами придерживалась разного мнения о жаркой погоде, и по мне, этот месяц был умеренным. И влажным.
– Послушай, если у тебя менопауза, это не означает что и у нас тоже, верно? – сказал сидящий за спиной парень.
Мысленно простонав, я поспешила достать наушники, чтобы не слышать предстоящий спор.
Я с удовольствием вышла с автобуса, и прогулялась по тротуару Принц-стрит к железнодорожной станции Эдинбурга Уэверли. По мере того, как песня Хозье «Отведи меня в Церковь» перекрыла звуки движения, суеты и болтовни проходящих мимо людей, я почувствовала что успокаиваюсь (Примеч.: «Take Me to Church», Hozier ирландский музыкант-исполнитель). Мне нравилось находиться в городе. Мне нравилось сбегать сюда из моей крошечной односпальной квартиры в уродливом сером здании в квартале от дома Энджи.
Думаю, именно поэтому я устроилась на работу в Старом городе, и не сняла квартиру поближе. Энджи утверждала, что я трачу деньги на проезд. Но мне нужно вырываться наружу.
Я поднялась по крутой изогнутой улице ведущей к Королевской Миле. Когда проходила мимо окон своей работы, заглянула внутрь. Лия, владелец и мой босс, улыбалась и болтала с клиентом. Манекены в окне демонстрировали винтажные платья и роскошные кардиганы. Магазин-бутик одежды под названием «Яблочная пастила» (Примеч.: Apple Butter) был небольшим, но всегда полон клиентов из-за удачного расположения на Кокберн-стрит. Сама дорога была выложена булыжником, так же как и Королевская миля. На широких дорожных тротуарах располагалось множество лавочек и магазинов-бутиков, продающих украшения, антиквариат и одежду. Работали также пабы, кафе, и тату-салон.
Я быстро поднялась по крутому холму, свернув и оставив позади «Яблочную пастилу». Сегодня у меня выходной, и я планировала кое-куда сходить. По правде говоря, до места назначения я могла добраться автобусом. Но мне нравилась прогулка по городу, через Старый город.
Недалеко от университетских зданий я зашла в недавно открытое кафе и направилась в уборную. Войдя внутрь, я переоделась в темно-зеленые легинсы, темно-зеленую рубашку с потертыми короткими рукавами и необработанными краями. Аккуратно сложила джинсы и рубашку, сунула их в рюкзак и выдохнула, когда посмотрела в зеркало.
Меня испугал напряженный взгляд моих усталых глаз.
Мои страхи стали реальностью.
На меня смотрели глаза моей мамы.
Потеребила волосы на затылке, гадая, узнает ли она меня теперь, и вспомнила день, когда я подстриглась…
– Что ты наделала? – Сеона в шоке уставилась на меня.
Я замерла удивленная ее реакцией.
– Я подстриглась.
Она бросилась ко мне, касаясь коротких прядей.
– Ты не просто подстриглась. Ты уничтожила волосы.
Это правда. Моих длинных волос уже не было. Я попросила парикмахера сделать мне короткую стрижку.
– Ты раздражена, что я подстриглась, или раздражена, что не попросила сделать это тебя?
– Мы обе знаем, я бы этого не сделала, – Сеона покачала головой, слезы наполнили ее глаза. Она слишком часто плакала. Достаточно слез для нас обоих.
– Он любил твои волосы.
– Что ж, он больше не здесь.
– Нора... – лицо Сеоны сморщилось, и я обняла ее.
Обняла крепко сжимая руками, и шептала успокаивающие слова, пока она рыдала содрогаясь.
– Нам пора идти, – наконец прошептала я. – Нам нужно встретить Энджи.
Неохотно Сеона отступила назад, вытирая размазанную тушь с уголков глаз. Я остановилась, чтобы посмотреть в зеркало в полный рост, которое висело на стене у входной двери. Джим повесил его для меня, когда мы только переехали. Расправив свое черное платье, я посмотрела на отражение, чувствуя себя отстраненной от изображения в зеркале. Кто была эта молодая женщина в траурном вдовьем платье, с короткими волосами, делающими ее глаза слишком большими? Слишком большими и пустыми, будто все эмоции были выплаканы утром в супермаркете. Я вспомнила, как рухнула на колени вместе Энджи в проходе продовольственного отдела. Я вспомнила, что плакала так сильно, что думала никогда не смогу снова дышать. Похоже, все мое горе ушло со слезами, пока они падали на мою одежду и на плечи Энджи.
Теперь я чувствовала... ничего…
Я моргнула, выныривая из воспоминаний. Мои волосы еще оставались короткими. Но я больше не ощущала онемения.
Спустя несколько месяцев после похорон Джима меня продолжали переполнять слишком сильные эмоции. Какая бы сила ни заставляла меня двигаться и подниматься по утрам, я оставалась завернутой в стальное небытие. Но постепенно начали просачиваться чувства. Я не хотела иметь с ними дело, потому что боялась той, кем стану.
Как может продолжать жить молодая женщина, после того как муж, с кем планировала развестись, внезапно умер в возрасте двадцати четырех лет от аневризмы головного мозга?
Я поправила одежду, схватила рюкзак, вышла в зал и встала в очередь, чтобы заказать американо. Бариста даже не заметил, что я одета как клоун. Персонал перестал обращать внимание после нескольких месяцев такого моего еженедельного появления здесь.
Выйдя из кафе, не удивилась, что никто не обратил на меня внимания, когда я прогуливалась по улице вдоль университетских зданий. Вот почему я любила эту часть Эдинбурга, и город в целом. Люди привыкли к тому, что все идут в ритме собственного барабана и почти не обращают внимания на то, кто как одет.
Я пересекла Медоуз (Прим.: The Meadows – Заливной луг, Луга), парк за зданиями университета, где в солнечные дни можно увидеть отдыхающих на пикнике. Люди играли в футбол и в различные спортивные игры, а дети смеялись и возились в игровой зоне. Сегодня небо выглядело пасмурно, но это не сказывалось на количестве людей – месяц был фестивальный. В городе проходил Эдинбургский международный фестиваль, и я приходила, чтобы посмотреть на переполненный город Фриндж (Примеч.: Эдинбургский Fringe (Бахрома) – крупнейший в мире фестиваль искусств, проходит в августе). На улицах гуляло много туристов; все рекламные щиты, стены и витрины рекламировали показы комедийных шоу со знаменитыми юмористами и амбициозными новичками, спектакли, персональные шоу, концерты, книжные фестивали, художественные мероприятия и премьеры фильмов со всего мира. Джим ненавидел это. Он ненавидел то, что мы не могли занять место в нашем любимом пабе или ресторане в центре города, или что невозможно сделать и шага, не споткнувшись об туриста. Единственное, что ему нравилось, это «пивные сады» (Примеч.: англ. beer garden), которые появлялись повсюду.
Но мне фестиваль нравился.
Мне нравилась энергия и вибрация, запахи и шум.
Мне нравилось, как легко можно исчезнуть в толпе.
И парк Медоуз, заставленный палатками и переполненный людьми, выглядел намного лучше в этом виде, чем том, каким был несколько недель назад. Куда ни посмотри: везде студенты. Сидят с открытыми учебниками, прислонившись спиной к деревьям. Вот тут я всегда быстро отворачивалась, потому что тоска внутри меня ощущалась предательством. Я не имела никакого права на это чувство.
Вскоре я стояла у «Красного кирпича», здания конца девятнадцатого века, в котором размещалась детская больница. (Примеч.: «Университеты из красного кирпича», или «краснокирпичные университеты», англ. Red Brick (Universities) – неформальный термин, обозначающий группу из шести престижных университетов Англии). Я прошла через отделение неотложной помощи, и поднялась по лестнице на этаж, куда поднималась каждую неделю.
Подруга Сеоны, Триш, работала старшей медсестрой и единственной причиной, по которой я оделась как Питер Пэн. После того как Джим умер, и стало тяжело справляться с беспорядком эмоций, я вспомнила, как обретала покой, посещая детскую больницу в Индианаполисе. Радость, которую появляясь приносила детям, заставляла меня чувствовать – я делаю что-то стоящее. Я написала Энн-Мари объяснение своего внезапного исчезновения, но все равно не переставала чувствовать себя виноватой за отказ от тех детей.
Я попыталась объяснить это Сеоне, и натолкнулась на сопротивление с самого начала…
– Нет, – Сеона упрямо покачала головой. – У тебя не будет времени.
– И почему?
– Потому что ты собираешься подавать документы в университет.
Я не хотела об этом говорить. Мой желудок сжался.
– Нет. Я не...
Сеона вздрогнула от моего тона.
– Нора...
– Как думаешь, Триш согласится со мной поговорить? Позволит мне время от времени посещать детей? Как артист-волонтер? – стояла я на своем.
Она посмотрела на меня так, словно я схожу с ума.
– Детский артист?
– Да.
– И ты делала это в США?
– Да.
– И Джим знал об этом?
– Да.
– Почему ты не упоминала об этом раньше?
– Подумаешь! Я говорю теперь.
– Время имеет большое значение, Нора, – настаивала Сеона. – Прошло десять месяцев. Недолго по-большому счету... но тебе нужно начать двигаться дальше. Следовать за мечтами, тем, что ты всегда хотела. Например – образование.
– Это то, чего я хочу, – сказала я. – Так ты сможешь помочь мне или нет?
Хотя Сеона и не понимала меня, она связала меня с Триш. Триш удивилась, что двадцатидвухлетняя девушка заинтересовалась в том, чтобы развлекать детей, но дала мне шанс, несмотря на отсутствие профессиональной квалификации.
– Триш сказала, что ты потрясающая, – Сеона подозрительно посмотрела на меня в тот вечер. – Действительно чертовски, хороша. Она видела тебя, когда ты разыгрывала сцену из первой книги Лемони Сникет.
Похвала прорвалась в мою голову, выведя из вековой тоски. Я не показала, насколько сильно меня затронули слова.
– Это очень мило с ее стороны.
Внимательно меня осматривая, Сеона прищурилась, как будто пыталась раскрыть все мои секреты.
– Я беспокоюсь за тебя, Нора, – прошептала она.
– Знаю, – я слегка улыбнулась. – Сегодня с детьми у меня было лучшее время. И чувствую себя гораздо лучше, чем чувствовала в течение долгого времени.
– Хорошо, – пробормотала она, но в ее глазах осталось беспокойство…
– Ты пришла, – сказала Джен, дежурная медсестра, когда подошла ко мне в коридоре по дороге в комнату отдыха. Триш, как старшая медсестра обычно была завалена делами в дни моих визитов и поэтому с Джен мы виделись чаще.
– Как и обещала.
Она мне улыбнулась.
– Никогда не встречала более преданного добровольца.
Я хотела улыбнуться, но после моего последнего визита волновалась, ведь мне могли сказать не возвращаться.
– А родители не против моего визита?
Одна из мам на прошлой неделе заинтересовалась мной, и задала много вопросов о моей работе в детской больнице. Она засомневалась, узнав, что я непрофессиональный детский артист и настаивала на том, чтобы увидеть мое следующее выступление. В итоге, вынужденная оттолкнуть нервозность в сторону, я притворилась Питером Пэном, рассказывающим детям истории о том, что нужно перестать взрослеть и болеть.
– Миссис Стефард думает, ты очень хорошо относишься к детям, – успокоила меня Джен. – Она была озадачена, и это достаточно справедливо – ей не сказали о твоих визитах. Я думала о тебе осведомлены все родители, но ее, должно быть, упустили. В любом случае, она счастлива позволить Аарону продолжать участвовать в твоих сценках.
Расслабившись, я выдохнула.
– Хорошо. Я люблю проводить время с детьми.
Она покачала головой, усмехаясь.
– У тебя либо самое большое сердце, которое я когда-либо встречала у молодой женщины, либо ты прячешься от чего-то, когда сюда приходишь.
Я втянула воздух, словно она меня ударила.
Пожимая мне руку, Джен сказала:
