Текст книги "Наша непостижимая бесконечность (ЛП)"

Автор книги: Саманта Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Индия: Хорошо. В 3 часа, «У Мэгги». Это кафе в Уолтэме.

Финн: Я приеду.

***

Я в миллионный раз смотрела на сообщение Финна. Мы обменялись номерами, когда однажды во время обеда Гейб настоял, чтобы у меня были номера всей компании. На самом деле для Гейба это был всего лишь предлог для того, чтобы целыми днями присылать мне глупые картинки в снэпчат. Хотя в последнее время я с радостью заметила, что их поток сократился. Видимо, он сосредоточил внимание на Шарлотте.

Это было мое первое сообщение от Финна.

Оставив его с Элоизой, я вернулась на вечеринку. Гейб зажимал Шарлотту в укромном уголке за лестницей, поставив руки на стену над ее головой. Они были так глубоко погружены в разговор, что не замечали никого вокруг.

Брайс и Джошуа, остановив меня, с любопытством спросили, куда пропали Финн и Эль, и я, сделав вид, будто мне было противно, сказала, что случайно наткнулась на них в домике у бассейна, когда искала место, чтобы передохнуть.

Брайс захлопала в ладоши, словно ничего пикантнее в жизни не слышала, и на меня снизошло облегчение. Теперь секрет Элоизы был в большей безопасности, чем когда-либо.

Когда Финн вновь появился на вечеринке, он был один и сказал всем, что уложил Элоизу в кровать, так как она слишком много выпила.

– О, ну конечно, – поддразнила Брайс, – после того, как вы двое поразвлекались в домике у бассейна.

Финн бросил на меня вопросительный взгляд.

– Что? – Я с напускной беззаботностью пожала плечами. – Я просто сказала им, что наткнулась на вас в домике. Если вы хотели сохранить это в секрете, то надо было выбрать более укромное место.

В глазах Финна засветилась признательность, и он ухмыльнулся.

– Не твое дело.

Я, продолжая притворяться, закатила глаза.

– В следующий раз запирайте дверь.

Где-то через час все начали расходиться. Финн тоже ушел – мы не смогли улучить момент, чтобы остаться наедине. Но когда я наконец рухнула на кровать, то обнаружила, что от него пришло сообщение.

Сейчас мой будильник показывал 5:43 утра.

Я всю ночь не могла сомкнуть глаз, думая об Элоизе, о Финне. Моя голова разболелась от переполнявших ее мыслей. Меня подташнивало – как всегда, когда я мало спала, – и это неприятное ощущение только усиливалось из-за нервов.

Я хотела увидеться с Финном. Я хотела узнать, что все это значит.

Но еще сильнее я хотела откровенно поговорить с Элоизой. Все это было слишком значительным, чтобы оставаться в подвешенном состоянии. Мы, может, и не дружили, но это не означало, что я не переживала за нее. Мне нужно было удостовериться, что она верит, что я сохраню ее тайну. Я не хотела, чтобы она мучилась от страха, что я выдам ее.

Отдаленный звук, похожий на стук закрывшейся двери, заставил меня приподняться с подушки. Я соскочила с кровати, побежала к окну и отодвинула штору.

При виде Элоизы, которая брела вдоль бассейна, у меня внутри все задрожало от вышеупомянутых нервов. На ней были джинсы и школьное худи. Слишком повседневно для нее. Когда она скрылась на теннисном корте, я оглянулась на часы. Видимо, ей тоже было сложно уснуть.

Что ж… Если мы обе не спим…

Я бросилась в гардеробную и схватила первые попавшиеся джинсы и кофту. Потом почистила зубы, надела кроссовки и выбежала в прохладный утренний воздух.

Когда я нашла Элоизу, она сидела в центре корта со скрещенными ногами. Мои шаги испугали ее, и она резко оглянулась.

Ее кожа на контрасте с рыжими волосами казалась белой, как мел, а под глазами темнели круги. Я впервые видела ее настолько растрепанной, что было неудивительно. Наверняка она страдала от ужасной похмельной хандры.

О, и конечно еще была такая мелочь, как ее выплывший наружу секрет.

– Что ты здесь делаешь? – устало спросила она.

– Не могла уснуть. – Я села рядом, вытянула ноги и, скрестив лодыжки, откинулась на руках, надеясь своей расслабленной позой немного уменьшить напряжение между нами. – Увидела, как ты пошла сюда.

– Я пошла сюда, чтобы побыть в одиночестве.

– Окей. Но теперь я здесь. Поговорим?

Она нахмурилась.

– Чего ты хочешь? Шантажировать меня?

Я вздрогнула.

– Похоже, ты слишком долго жила в своем мире.

– Или просто понимаю людей и их мотивы. Я не дурочка, Индия. Я могу разглядеть амбициозного человека и знаю, что больше всего ты хочешь быть популярной, поэтому я особенно не хотела, чтобы обо мне стало известно тебе. – Ее нижняя губа задрожала, и она прикусила ее.

– Ты права, – согласилась я. – Я хочу стать популярной. В прошлом году я была самой популярной девушкой у себя в школе. Мне это нравилось. Жизнь была лучше, когда я была популярна.

Она сузила глаза.

– Жизнь была лучше? Что это значит? Это как-то связано с тем, что ты не зовешь Хейли мамой?

Я судорожно выдохнула.

– Не у одной тебя есть секреты. Со мной кое-что происходило несколько лет назад. Мой отец… Скажем так, он был плохим человеком.

– О. – Ее воинственность частично растворилась в неуверенности. – Сочувствую.

– Всякое случается, верно? – Я с фальшивой небрежностью махнула рукой. – Впрочем, это сделало меня сильнее. Придало мне решимость.

– Стать популярной? – Элоиза внимательно разглядывала меня. – Потому что ты думаешь, что никто не сможет причинить тебе боль, если ты на вершине. У тебя есть власть. Есть контроль. Есть те, кто заметит, если с тобой что-то случится.

Я неловко покраснела. Потому что отчасти она была права.

– Да, поэтому.

Она продолжала смотреть на меня, словно, узнав часть правды обо мне, захотела узнать еще больше.

– Я бы никогда не смогла растоптать человека, чтобы вновь стать популярной. Я всякой бываю, но только не подлой, – произнесла я.

Мы немного помолчали, пока я не набралась храбрости, чтобы спросить:

– Почему ты боишься рассказать людям правду?

Элоиза впилась в меня взглядом, и я решила, что она не ответит. Однако потом она оглянулась и медленно поднялась.

– Не здесь.

– В домик у бассейна? – На меня снизошло облегчение от того, что она согласилась поговорить.

Она кивнула, и я тоже встала. Домик все еще был не заперт, так что мы проскользнули внутрь. Я включила свет и пошла на кухню.

– Чай? Кофе?

– Там оставался зеленый чай.

Заваривая его, я то и дело оглядывалась, чтобы убедиться, что она все еще на диване. Она сидела, глядя на свои руки.

– Хотелось бы мне знать, какие слова смогут убедить тебя, что мне можно доверять. – Я подала ей чай и села в кресло напротив.

Ее ладони обняли чашку.

Я ждала.

Долго ждала.

Наконец Элоиза посмотрела на меня. В ее глазах блестели слезы.

– Иногда я чувствую, что схожу с ума.

Я очень надеялась, что она не примет сочувствие у меня на лице за жалость, но, кажется, она все поняла верно, поскольку продолжила:

– Я не знала, что мне сегодня делать. Игнорировать тебя? Поговорить? Возненавидеть? – Она скованно улыбнулась. – Но, видимо, я просто устала притворяться.

– Знаю, ты наверняка не поверишь мне, но я понимаю тебя больше, чем ты можешь представить.

– Нет, я верю тебе, Индия. Я всегда замечала в тебе что-то такое… Просто неправильно это интерпретировала. Теперь я знаю. – Она пожала плечами. – Ты тоже ущербная.

Я поморщилась.

– Не лучшее слово.

– Зато правдивое.

– Почему ты ущербная, Элоиза? Зачем тебе быть такой? Почему ты боишься рассказать всем правду?

– Ты знаешь, что, когда мне было тринадцать, я потеряла маму?

– Да.

– Смерть самого близкого человека наносит ущерб, Индия. Такая потеря оставляет за собой обломки. А мы с мамой были близки. Я знала, что мне повезло. Мои родители очень любили друг друга, и я даже не представляла, что папа сможет оправиться. – Она расслабилась на диване, глядя куда-то в пространство перед собой. – Для меня же все было иначе. Я помню, какую боль ощутила, как неожиданно осознала, что все в жизни временно. Чем старше я становилась, тем более обманутой чувствовала себя. Мои ровесники… Они не знали, что значит скорбеть. Чувствовать такую сильную боль. Смотреть на друзей и не понимать их, потому что важные в их представлении вещи кажутся тебе глупыми и незначительными, ведь ты знаешь, что именно по-настоящему важно.

По ее щекам текли слезы, и она поспешно стирала их.

– Хотя был еще Финн. Он понимал меня. И папочка понимал. Он мой лучший друг, знаешь? Мой отец – мой лучший друг, мой герой и весь мой мир. Если я потеряю его, то не знаю, смогу ли оправиться. А если я потеряю его из-за того, что предпочла бы влюбиться в Анджелину, нежели в Брэда, то никогда не прощу себя. Только не за этот выбор.

– А это выбор, Элоиза? – Я наклонилась вперед, желая лучше понять ее. – Ты ничего не можешь поделать с тем, к кому тебя влечет.

Ее губы горько скривились.

– Да, не могу. Поверь, мне бы хотелось. Хотеть Финна по-настоящему.

Я рассматривала чашку, пытаясь набраться смелости, чтобы спросить.

– А как… Как ты узнала, что лесбиянка? Когда?

– Мне было почти пятнадцать. Какое-то время я уже знала, что что-то не так. Мы взрослели, мои подруги начали встречаться с парнями, а я никогда не влюблялась в мальчиков. Я пыталась убедить себя, что это связано с созреванием, что у меня все еще впереди. Я целовалась с парнями на вечеринках, но чувствовала один дискомфорт, а иногда – и отторжение. Однажды Брайс говорила об одном мальчике из нашего класса. О том, какой он красивый, и что, когда он ей улыбается, она ощущает трепет внутри. И тогда я осознала, что тоже ощущала все это… – Еще больше слез потекло по ее щекам. – Но к своему репетитору по французскому.

– К девушке, – прошептала я, чувствуя боль в груди за нее.

Элоиза кивнула.

– Ее звали Одри. Она была француженкой, училась на первом курсе Бостонского университета. Маленькая четырнадцатилетняя я трепетала и таяла от ее улыбок и случайных прикосновений. Остро чувствовала малейшее ее движение. Подробно анализировала каждое ее слово. И проплакала всю ночь напролет, когда после урока со мной за ней приехал ее парень. В конце концов я сказала папочке, что больше не нуждаюсь в ней. Чтобы не разбираться со своими чувствами. Но они оказались будто бы разблокированы. Вскоре у меня развилась влюбленность в Катерину Кельтер.

Я разинула рот.

Элоиза горько хохотнула.

– Знаю. Я полна сюрпризов. Но я довольно сильно сохну по ней с девятого класса. А она никогда не заметит меня. Я никогда не смогу подойти к ней, пригласить на свидание, взять за руку или поцеловать. Разве это справедливо? Почему мне приходится скрывать, с кем я хочу быть? – В ее глазах вспыхнуло негодование.

До этого момента Элоиза казалась мне такой сдержанной – грустной, но сдержанной. Но теперь я увидела, в какую ярость приводит ее необходимостью скрываться от мира. А еще поняла, почему в ее глазах вспыхнула ревность, когда Брайс рассказала о том, что Катерина клеилась к Финну. Элоиза ревновала не Финна… а Катерину.

– Ты же не собираешься удариться в панику? – резко спросила она, вновь защищаясь. – Не боишься, что меня потянет к тебе?

Я не знала, было ли это проверкой или чем-то еще, но не сомневалась, что от моего ответа будет зависеть развитие наших с ней отношений. И потому приподняла бровь и сказала:

– Если я традиционной ориентации, значит ли это, что меня привлекают абсолютно все парни в мире?

– Конечно, нет. Но ты не ответила. Ты боишься, что меня потянет к тебе?

– Я привлекаю тебя? – спросила я тоном, который, хотелось верить, ясно показывал, что наш разговор не вызывает у меня таких опасений.

Она фыркнула, вытирая последние слезы.

– Ты очень красивая, но я поместила тебя в категорию родственников еще до того, как ты успела приехать.

Я вспомнила слова Финна о ее страхах и о том, что к ним имела отношение ее мать.

– Так твоя мама не знала об этом? Ты поняла уже после ее смерти?

Ее лицо исказила боль.

– Да. Но я знаю, что она никогда не приняла бы меня.

Мне почему-то было сложно представить, что любящая мать – а мать Элоизы, скорее всего, очень любила ее, – может отказать своему ребенку в поддержке.

– Как ты можешь быть в этом уверена? Потому что она была консервативной сторонницей традиционных семей, как твой отец? Узнав о тебе, она вполне могла поменять свои убеждения, принять тебя и любить такой, какая ты есть.

– У тебя в детстве бывали события, смысл которых ты начала понимать только потом, повзрослев?

– О чем ты?

– Когда мне было лет шесть или семь… – Взгляд Элоизы сместился за мое плечо, и она погрузилась в воспоминания. – Однажды, когда папочка был на работе, к нам пришел мой дядя Бо. В этом не было ничего необычного. Он был маминым младшим братом. Мы не были слишком близки, потому что он много путешествовал, но с мамой у него были хорошие отношения. Однако в тот день она выставила его из нашего дома. Я не понимала, что именно они кричали тогда, и почему оба плакали. И особенно не понимала, почему в тот день Бо ушел, и я никогда его больше не видела. Но потом, осознав свои чувства к Одри, я начала вспоминать тот день… Это было поистине странно. Никто из родителей мне ничего не объяснил. Однако я вспомнила одну фразу, которую моя мама сказала ему. Она сказала, что никогда не сможет смириться с его «стилем жизни». Тогда я не поняла, что это значит, но потом…. Я начала думать, что Бо мог быть геем.

В моем животе осело тяжелое чувство.

– Ты не знаешь этого наверняка, так ведь?

– Нет. Но это могло бы все объяснить, верно? И если мама смогла прервать отношения с родным братом из-за того, что он гей, то она и меня начала бы стыдиться.

– Это всего лишь догадки. Ты боишься того, в правдивости чего даже не уверена. Отказ смириться с его стилем жизни мог означать что угодно. Он мог быть не геем, а преступником или наркоманом. И потом, их разговор состоялся десять лет назад. За столько времени мнение человека может и измениться. Допустим, ты права – хотя мы не знаем этого точно, – и твоя мама перестала разговаривать с братом из-за того, что он гей. Это не значит, что со временем она бы не передумала, или что так же отреагировала бы на родную дочь. Когда дело касается тех, кого люди отчаянно хотят защитить, они реагируют по-другому. Можно предположить, что твоя мама захотела бы защитить тебя от любой боли.

– Но мы не знаем этого наверняка, – возразила она. – И никогда не узнаем, потому что она умерла. И я очень боюсь потерять еще и отца. Я не стану делать что бы то ни было, из-за чего смогу его потерять.

– И никто кроме Финна не знает?

– Никто. И так все и останется.

– Эль, я видела, как отец ведет себя с тобой. Он поддержит тебя. Ты же знаешь, он тебя любит.

– Нет. – Я видела, как паника взяла верх над ее гневом. – Ты не знаешь его. Он поддерживал кампанию против однополых браков и открыто заявлял о том, что традиционная и «правильная» американская семья – это разнополая пара. Я не могу рисковать. Это изменит его мнение обо мне.

– И мнение о тебе в школе?

– Именно. Уж ты-то должна понять меня, Индия. Тебе нужна популярность, чтобы чувствовать себя в безопасности – что ж, я чувствую то же самое. Я всегда была Элоизой Фейвезер. Я привилегированная, популярная, все уважают меня. Пока Элоиза Фейвезер остается аристократкой, отличницей и девушкой основателя школы, ее уважают, ей завидуют и восхищаются ею. Если же Элоиза Фейвезер окажется лесбиянкой… Ее уничтожат.

– Не уничтожат. В моей старой школе в Калифорнии были открытые геи, и никто над ними не измывался. Их просто принимали такими, какие они есть.

– Это не Калифорния. И даже не Бостон. Это школа Тобиаса Рочестера.

Мне все еще не верилось, что ее не примут в школе.

– Но в школе Тобиаса Рочестера есть открытые геи. Парень, с которым ты играешь в «Нашем Городке» – гей. Грег как его там…

– Грег Уотерс.

– Так вот, я не видела, чтобы в школе Грега гнобили за то, что он гей.

– Грега – нет. Но в прошлом году Джози Фаркуар открылась семье и друзьям, и в течение нескольких часов эта новость попала во все социальные сети. На следующий день в школе все началось – грубые шутки, злые девчонки. Они могли закричать, когда она проходила мимо них в коридоре, шарахались от нее, припадочно хихикая, жаловались, что она пыталась потрогать их грудь. Они развернули целую кампанию, чтобы ее выгнали из женской раздевалки, потому что они якобы чувствовали себя некомфортно с ней рядом. Изо дня в день насмехались над ней и делали все, чтобы она чувствовала себя «другой». В итоге она ушла. Родители увезли ее в другой штат, чтобы она могла закончить школу.

– Это всего лишь один пример. Те злые девчонки, скорее всего, в любом случае нашли бы, за что издеваться над ней. Тебе это не грозит. Ты Элоиза Фейвезер.

– Но я им лгала. Дурачила, притворяясь той, кем не являюсь, за что мне обязательно захотят отомстить. Давай признаем: есть много людей, которые наслаждаются чьим-то падением. Я не смогу это вынести. Чего далеко ходить… Мои друзья уже демонстрировали свою плохую реакцию – Брайс не воспримет новости хорошо.

– Кстати, а почему ты с ней дружишь? – Брайс была… нет, способа выразить это мягко не существовало. Брайс умела быть стервой.

– Потому что мы дружим с самого детства. Иногда она умеет быть милой.

Я состроила недоверчивую гримасу.

Элоиза рассмеялась.

– Честно. С тобой она вела себя не особенно мило, но отчасти это моя вина.

– Как так?

– Перед твоим приездом я не скрывала, что не хочу жить с тобой. – Она подалась вперед и поставила пустую кружку на столик. – Пойми, это не было личным. Познакомившись с Хейли, я, естественно, заволновалась, потому что хоть у отца и были романы, но до серьезных отношений дело ни разу не доходило. Я боялась, что она окажется охотницей за деньгами. Но она или совсем не такая, или является прекрасной актрисой.

– Не буду отрицать, Хейли нравится обеспеченная жизнь, – сказала я, – но она любит Тео. В прошлом она встречалась с разными идиотами, но это всегда было несерьезно. С Тео она чувствует себя в безопасности. Ты должна понимать ее, как никто.

– Так и есть. После знакомства с ней у меня создалось такое же впечатление, поэтому я решила их поддержать, но продолжая присматривать за интересами отца. Проблемой была… ты.

– Почему?

– От отца скрывать такую большую тайну легко. Мы близки, но я подросток и девушка, и он не вторгается в мою личную жизнь. Но узнав, что у нас дома появится еще одна девушка моих лет… я начала бояться, что ты каким-нибудь образом выяснишь, что я лесбиянка. – Она фыркнула. – Как оказалось, я боялась не зря.

Внезапно все начало вставать на свои места.

– Поэтому ты была холодна со мной?

– Я пригласила тебя за наш стол лишь потому, что директор шпионил за нами и стучал на меня папе. – Она прищурилась. – Я видела, что ты нам не доверяешь. И теперь думаю, что это как-то связано с твоим отцом.

– Да, – признала я.

– Ты должна знать, что мой отец по-настоящему хороший человек.

– Если не брать в расчет его нетерпимость к геям.

Она вздрогнула.

– Он же не хочет жечь их на кострах. Просто… не понимает этого. Это означает, что у него есть недостатки, а не то, что он плохой человек. Здесь ты действительно в безопасности.

Я была благодарна ей за слова утешения, особенно с учетом того, что она была в полном эмоциональном раздрае из-за своих проблем.

– Как и ты. Прислушайся к тому, что ты сейчас сказала. Тебе стоит подумать о том, чтобы открыться отцу. Это не означает, что о тебе должны узнать все остальные.

– Нет. – Она резко встала и гневно уставилась на меня. – И ты должна пообещать, что ничего ему не расскажешь.

– Я обещаю. – Я подняла руки. В конце концов, Элоиза знала своего отца лучше меня. – Обещаю. Я никогда никому не расскажу об тебе. Это не мой секрет.

Ее плечи расслабились, и она медленно опустилась обратно на диван.

Мы помолчали немного.

– Ты когда-нибудь приходила в ужас от того, кто ты есть? – наконец проговорила она – так тихо, что мне пришлось напрячься, чтобы услышать ее.

Наши глаза встретились, и мою грудь опалило огнем. Я подумала о том, насколько трудно мне доверять кому-то, о своей неспособности по-настоящему впустить кого-нибудь в душу.

– Да. И я боюсь, что из-за этого до конца жизни буду одна.

Ее рот задрожал от эмоций.

– Я тоже.

От ее признания, от понимания внутри меня что-то оттаяло.

– Думаешь, это должно быть так сложно?

– Не знаю. – Элоиза тяжело вздохнула. – Каждый день трудный, и запутанный, и сложный, и я грущу чаще, чем мне бы хотелось, и злюсь на все и всех. Но каждый день я встаю и преодолеваю его. Напоминаю себе, что у меня есть то, чего нет у других, – в моей жизни есть любовь, а самое главное, у меня есть надежда, Индия. Надежда на то, что после школы для меня все изменится. Что я стану сильнее, что ужасный страх потерять папу как-то пройдет, и я смогу быть собой. Действительно быть собой. Вот, что помогает мне не сойти с ума в школе.

Проникнувшись ее словами, я почувствовала, как растет мое восхищение ей. Более того, у меня появилось странное ощущение, будто она поднесла ко мне зеркало, и мне не нравилось отражение в нем.

– Ты сильнее, чем думаешь. Боже…

– Что?

– Я целых пять лет держала людей на расстоянии – в особенности друзей, потому что считала, что знаю нечто такое, чего не знают они. Мне было так больно, что я перестала замечать чужую боль… В некотором роде я была холодной, эгоистичной засранкой.

– В этом ты не одинока.

– Но в том-то и суть. У вас с Финном есть деньги, привилегии, власть… Но это не спасает вас от боли. Я считала вас напыщенными, узколобыми снобами, которые не разбираются в жизни… а оказалась узколобой сама.

– Нет, ты не такая, – заверила меня Элоиза. – Иначе ты не была бы со мной такой доброй.

– Есть разные виды узколобости, – возразила я.

Она рассмеялась и, сдаваясь, подняла руки.

– Ладно, в том, что касается нас, ты была узколобой. Но теперь ты знаешь правду. Жизнь такова, какой ты ее создаешь, и неважно, откуда ты.

– Жизнь такова, какой ты ее создаешь, – прошептала я. – Да. Это вроде как мой девиз.

– И ты хочешь править школой, – напомнила она мне.

– Да. – Но теперь я уже сомневалась в важности своей цели. Я была так долго сконцентрирована на ней, словно боялась хотеть от жизни чего-то еще.

– Я могу помочь с этим. Теперь ты официально второй человек во всем мире, который действительно знает меня. С первым я сейчас не разговариваю, раз он выдал меня. Остаешься ты. Значит нам друг от друга никуда не деться, о, будущая сестра, и я не думаю, что это плохо. Если ты сохранишь мой секрет, то я помогу тебе взойти на вершину.

– Я буду хранить твой секрет безо всякой оплаты, – сказала я, слегка раздраженная «взяткой».

Элоиза широко улыбнулась.

– И потому, друг мой, я буду рада помочь тебе.

Меня затопило облегчение.

– Значит, между нами все хорошо?

– Да. – Она склонила голову набок, рассматривая меня. – Хотя, насчет Финна…

Мой желудок перевернулся при упоминании о нем.

– Да?

– Мы с ним заключили сделку, и мне жаль, но ему придется выполнить ее условия до конца. То есть, до колледжа. Но ты нравишься Финну, и хоть сейчас я и злюсь на него… Ты оказалась клевой, поэтому если вы захотите тайно встречаться, то я, пожалуй, буду не против.

Мысль о том, чтобы иметь возможность касаться его, целовать, проводить время вместе, слушать его, общаться и просто быть с ним, определенно была волнующей. Я хотела узнать его лучше. Но не знала, смогу ли справиться с тайными отношениями и быть «другой женщиной». Я сомневалась, что такие отношения хорошо скажутся на моем чувстве собственного достоинства.

Элоиза, казалось, уловила мои колебания.

– Я еще никогда не видела, чтобы он настолько кем-то увлекся, – настойчиво сказала она.

Я медленно выдохнула.

– Даже не знаю.

Она подняла руки.

– Тебе решать. Я лишь даю тебе знать, что отнесусь к этому нормально, если вы будете хранить это в тайне.

– Посмотрим. А что касается вас с Финном… Он любит тебя. Знаю, ты чувствуешь себя преданной, но, честное слово, он рассказал мне случайно и очень сильно переживает. Пожалуйста, прости его.

Она опустила взгляд.

– Я знаю, что он не нарочно, но это все равно меня ранило. Мне просто нужно время.

***

Как только я заехала на парковку возле кафе «У Мэгги», упомянутый Элоизой трепет сразу разбушевался у меня в животе. Припарковав ее «ягуар» рядом с машиной Финна, я рассталась с надеждой на то, что машины не привлекут к нам внимания. Они были как гигантские дорогие маяки. Да еще стояли рядом с друг другом… В общем, я поняла, что, зайдя в кафе, немедленно привлеку любопытствующие взгляды клиентов и персонала.

К счастью, мы никого не знали в Уолтэме.

Я оказалась права: пока я высматривала Финна, меня обжигало вниманием. Наконец, я нашла его в дальней кабинке. Он, должно быть, зарезервировал ее, поскольку других посетителей рядом не было. Увидев меня, он сел чуть прямее.

Колотилось ли его сердце так же сильно, как и мое?

К моему удивлению, он встал, прежде чем я успела подойти, и встретил меня на полпути. Когда он дотронулся до моей талии, по всему моему телу разлетелись мурашки.

– Скоро они перестанут смотреть, – пробормотал он, оглядываясь.

– Уверен? – Мне было неловко разговаривать с ним под прицелом такого количества глаз.

– Да. Давай сядем.

Я кивнула, и мое сердце застучало еще сильнее, когда ладонь Финна сдвинулась от изгиба моей талии к пояснице. Там она и оставалась, пока он вел меня к кабинке.

Как только я села, у кабинки возникла девушка с русыми волосами, одетая в униформу кафе.

– Что вам принести?

– Я буду только диет-колу и картошку фри, – сказала я первое, что пришло в голову, поскольку сомневалась, что смогу хоть что-нибудь проглотить.

– Мне то же самое, но обычную колу, – сказал Финн.

Когда она ушла, я посмотрела на Финна. Наши глаза встретились, и моя кожа сразу же запылала. Молчание начинало затягиваться, и я поняла, что одному из нас придется заговорить, пока напряжение не начало зашкаливать.

– Утром я разговаривала с Элоизой, – произнесла я.

Его темные глаза засветились.

– Правда?

– Да. Убедила ее немного довериться мне. Поговорить о том, что случилось.

– Она сказала, что ей нужно пространство, поэтому я весь день переживал за нее. – Он на секунду прикрыл глаза. – Может, я эгоист, но я чувствую облегчение от того, что теперь о ней знает кто-то еще, кроме меня. Что знаешь ты. Но еще мне паршиво. Элоиза никогда раньше на меня так не злилась. Думаешь, она простит меня?

– Да, – с уверенностью ответила я. – И ты прости себя, ладно? Должно быть, вам было тяжело одним хранить эту тайну.

– Теперь знаешь и ты, – сказал он. – Извини, что втянул тебя в эту историю.

– Не извиняйся. Зато теперь за ней будет приглядывать еще один человек. Ей, похоже, так страшно.

– А тебе не было бы страшно?

– Не знаю.

– Мы говорим о дочери Теодора Фейвезера, Индия. Когда речь идет о гей-сообществе, его нельзя назвать толерантным.

– Эль так и сказала.

– И она права. Что делает меня…

– Эй. – Даже не успев подумать, что делаю, я коснулась его руки. – Пожалуйста, прекрати это самобичевание. Что сделано, то сделано. И Финн, я знаю, что ты проболтался случайно, но неужели ты думаешь, что это произошло бы в разговоре с любым другим человеком? Ты доверяешь мне. Верно?

– Да. – Он посмотрел на мою руку, лежащую на его, а затем поднял глаза. В них читалось доверие, смешанное с желанием, восхищением, нежностью.

Я убрала руку, понимая, что по-прежнему не уверена в том, кто мы друг другу.

Он вздохнул.

– Ты беспокоишься о том, что подумает Элоиза, да? Как только она перестанет на меня злиться, я поговорю с ней о нас.

– Вообще, она уже поговорила со мной и сказала, что, хоть и зла на тебя, не возражает против нас, если ты и дальше будешь притворяться, что встречаешься с ней, а мы будем видеться тайно.

Все лицо Финна засветилось от облегчения, но, увидев выражение моих глаз, он тут же нахмурился.

– Две колы и две картошки. – Внезапно появившаяся официантка поставила на стол нашу еду.

Я подождала, когда она уйдет, прежде чем ответить на его безмолвный вопрос.

– Не знаю, готова ли я встречаться украдкой.

– Не думай так об этом. Теперь я должен Эль больше, чем когда-либо. Мы просто будем защищать ее секрет.

– Делая секретом то, что бы между нами ни происходило.

– Я дал ей слово. – Его тон был непримиримым, но выражение лица – нет. Задумчивые глаза словно умоляли меня. – И не могу от него отказаться.

– Понимаю. – Я уставилась на свою картошку. Было невозможно находиться с ним рядом и не поддаться идее о нас.

– Что именно в ситуации с нами напрягает тебя?

– Не знаю, – сразу ответила я. И в ответ на его хмурое молчание повторила: – Я не знаю. Стараюсь понять, но ощущаю только одно: что мне неспокойно. Я чувствую, что это неправильно.

– Я ведь не буду изменять Элоизе. – Он дотянулся до моей руки, и от прикосновения его мозолистых пальцев к нежной коже моей ладони у меня побежали мурашки. Из-за увлечения греблей он был богатым мальчиком с руками рабочего.

Мне нравилось это несоответствие. Нравилось ощущать прикосновение его рук. Больше, чем нравилось.

– Я знаю, – проговорила я. – И все понимаю. Просто… – Я с неохотой начала было убирать свою руку, но Финн, не желая отпускать меня, быстро сжал ее. Я посмотрела ему прямо в глаза. – Финн, я не могу…

– Я не могу перестать думать о нашем поцелуе, – прервал меня он.

От огня в его взгляде мои глаза распахнулись. Он начал поглаживать большим пальцем тыльную сторону моей руки, и тот огонь, который чувствовал он, начал зарождаться во мне.

– Финн… – Теперь я умоляла.

– Я расскажу тебе все, что захочешь узнать. О нас с Эль. О других девушках. Только спроси. Но тебе следует знать, что тот поцелуй просто перевернул мой мир.

– О других девушках? – Я нахмурилась и прикусила губу, раздраженная тем, что из всего сказанного мое внимание зацепило именно это.

Он ухмыльнулся – немного самодовольно. Я потянула ладонь на себя, но он сжал ее еще крепче.

– Ревнуешь?

– Не будь засранцем.

Он рассмеялся. Громко. И боже мой, как ему это шло. Ему нужно было чаще смеяться и улыбаться. Определенно.

Ты могла бы стать той, кто поможет ему в этом.

А-а! Я быстро выкинула эту мысль из головы.

– Ладно. – Его смех затих. – Я постараюсь не быть засранцем. Что касается других девушек… Каждое лето я гощу в доме родителей моей мамы во Флориде. Они не такие богачи, как отец, но они на пенсии, и у них хорошая жизнь. Они с отцом не близки и часто воевали с ним за право видеться со мной чаще. В итоге он сдался и разрешил мне проводить у них один месяц летом. Это лучший месяц в году.

– Не сомневаюсь, – пробормотала я. – Они знают правду?

– Нет. Какой смысл их расстраивать? Люди вроде них бессильны против отца. По его словам, у него есть много влиятельных знакомых. Уж не знаю, что его с ними связывает – дружба или шантаж, – но мой отец безжалостный, могущественный человек с серьезными связями. Он никогда не проигрывает. Потому-то я и не могу ничего с ним поделать.