Текст книги "Хорошая (ЛП)"

Автор книги: С. Уолден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

***

Когда Оливер сел рядом со мной, я удивилась. Водитель автобуса орал на всех, чтобы поторапливались и рассаживались. Мы уже отставали от графика.

– Сегодня было хоть немного лучше? – спросил Оливер.

– Что? Мой день?

Оливер кивнул. Я фыркнула.

– Просто замечательно, – пробормотала я.

– Что случилось?

– Ну, Грэйси не села со мной за обедом, а потом, после, я открыла шкафчик, и отовсюду посыпался песок, – рассказала я.

– Как это? У тебя же есть замок, – ответил Оливер.

– Оказывается, плохой замок, – сказала я. – Или кто-то из учеников, подрабатывающий в учительской, сливает кому-то информацию.

Оливер вздохнул. – Почему бы нам просто не сбежать?

Я усмехнулась. – Я и ты? Мы убьем друг друга. И в любом случае, что заставило тебя пожелать собрать вещички и покинуть город?

– Можно подумать, я тебе расскажу, – пробормотал он.

– Что ж, в каком-то смысле ты уже это сделал.

Оливер снова вздохнул.

– Ладно. Хватит вздыхать, и просто расскажи мне, – потребовала я.

– Я думал, Ким больше не встречается с Дэниелем, – тихо сказал он.

– Ох, – я заерзала на сидении. – Ну, если это слух, что дошёл до тебя, тогда ты знаешь, что это неправда. Слухи редко оказываются ими.

– Это так?

– А я шлюха? – спросила я.

– Я не знаю. Это так? – ответил Оливер и ухмыльнулся.

Я стукнула его по руке. – Ты такой баран.

Он засмеялся и покачал головой. – Мне она, правда, нравится.

– Знаю, что нравится. Она нравится тебе уже два долгих года.

– Дэниель такой говнюк, – пробормотал Оливер, сжимая руки в кулаки.

– Да, он такой. – Я не знала Дэниеля, но соглашалась с братом, ведь ему было больно. Если бы он сказал, что Ким тупая стерва, я бы и с этим согласилась.

– Когда, думаешь, сможешь снова водить, Кей? – спросил Оливер. – Этот автобус такой отстой.

– Я стараюсь, Оливер. Правда. Сам не видишь, как усердно я тружусь?

Оливер кивнул. – Зачем вообще это маме с папой?

– Это называется жестоким наказанием.

– Ага, но разве не колония была им?

– Это было государственное наказание. Не мамы с папой, – ответила я.

Оливер вздохнул. Снова.

– Ты никогда не вернешь свою тачку.

Я обняла его рукой за плечи. – О, ну, конечно же, верну, – весело ответила я. – Наверное, когда закончу школу.

Он фыркнул. – Ты разрушаешь мою жизнь.

Глава 4

Благодарственная записка

Я стояла у входа в храм, держа стопку программок. На мне было бело-голубое платье в полоску и балетки. Мои волосы были собраны в толстую косу, которая спадала мне на плечо, а глаза не были накрашены, если не считать небольшого количества туши. Я собиралась выглядеть невинно. Я старалась не намочить своим потом программки, но мои ладони были липкими. Это была высшая форма наказания – здороваться с каждым прихожанином, когда они проходил мимо меня с подозрительными или же жалостливыми взглядами. Теперь до меня дошло, почему папа сбросил на меня это занятие. Он хотел напомнить, что меня осуждают, что наша церковь не простила меня за мои проступки, и что мне предстоит ещё немало потрудиться, что восстановить свой статус «хорошей девочки».

– Доброе утро, мисс Уоррен, – мило поздоровалась я, протянув ей программку.

– Кейденс, – ответила она, выхватив бумагу из моей руки.

– Доброе утро, мистер и миссис Сандер.

– Приятно тебя видеть, Кейденс, – произнесла миссис Сандер. Ее слова добры, но сдержанны.

– Доброе утро, мистер Коннели.

Чего?

– Привет, Кейденс, – ответил мистер Коннели.

– Вы ходите в церковь? – спросила я. Никогда не видела его раньше.

Он терпеливо улыбнулся и проигнорировал мой вопрос.

– Это моя мама, Наоми.

– Это я хожу в церковь, дорогая, – ответила она. В ее глазах появился странный блеск, и мне показалось, что она что-то замышляла.

– Ооо. Здравствуйте, миссис Коннели, – ответила я.

– Я затащила сюда Марка сегодня, – поделилась она, подтолкнув меня. – Как будто церковь так уж страшна, а?

Я выдавила улыбку. Прямо сейчас, для меня все так и было.

– И у меня есть скрытый мотив, – продолжила она.

– Мам…

Миссис Коннели проигнорировала своего сына.

– Эта церковь довольно велика, не так ли?

Я кивнула.

– И в ней много прекрасных женщин, которые почитают Господа.

– Мам…

– Я играю в сваху, – добавила она, оглядывая меня сверху донизу. Она взяла меня за руку и притянула поближе. – Марк не ходил на свидание уже порядка…

– Мама!

Миссис Коннели посмотрела на сына, её взгляд тут же стал нежным и печальным.

– Милый, я не хотела быть бестактной.

– Пожалуйста, остановись, – пробормотал мистер Коннели сквозь сжатые зубы. Его тело было напряжено до предела, и мне до смерти хотелось узнать, что хотела сказать миссис Коннели до того, как он оборвал её.

Она снова повернулась ко мне и ещё раз оглядела меня. Судя по всему, она осталась довольна увиденным, потому что одобряюще улыбнулась и спросила:

– Какие у тебя планы после церкви, дорогая? Не хочешь пообедать с нами?

Мои глаза чуть не выскочили из орбит.

– Мам, Кейденс одна из моих учениц.

– Ох ты! – воскликнула миссис Коннели. Она автоматически взяла программку, что я протягивала. – Клянусь, девушки больше не выглядят на свой возраст. Кейденс, дорогая, мне так жаль.

Я открыла рот, а потом закрыла. Потом снова открыла, и снова закрыла. Я была похожа на рыбу, которая пыталась дышать.

Миссис Коннели прочистила горло.

– Так в каком ты классе?

– В двенадцатом, – ответила я. Мне казалось, что я похожа на выпускницу. Миссис Коннели стоит увидеть некоторых девчонок из моего класса. Они выглядят так, будто им далеко за двадцать.

– Выпускница, – произнесла она. – Это хорошо. Уже знаешь, в какой пойдёшь колледж?

Она задавала мне все эти вопросы лишь потому, что была смущена после того, как узнала, что я – совершенно неподобающая пара для её сына.

– Я пока жду ответа из нескольких, – ответила я. И вот так мы неловко стояли, пока мистер Коннели не обратился к своей матери.

– Нам пора заходить. – Он взял мать под локоть и повел в храм.

А я наблюдала, как они бредут сквозь толпу к свободным местам. Рядом с моими родителями! Папа пожал мистеру Коннели руку и указал на место рядом с собой. Мистер Коннели кивнул и оставил одно место свободным. Моё место. Прямо между моим отцом и моим очень привлекательным и очень запретным учителем математики.

Мне хотелось умереть.

Как только заиграла музыка, я поняла, что мне пора занять свое место. Я положила оставшиеся программки на ближайший стол и напряженно прошла в храм. Проскользнув к ряду, на котором мы обычно сидели, я изо всех сил старалась не смотреть на мистера Коннели. Но это было невозможно, и когда я украдкой бросила на него взгляд, то заметила, что на его губах играла едва различимая улыбка. Что это ещё такое? Я закатила глаза и сосредоточилась на огромном экране на сцене, на котором светились слова играющей песни.

Наша церковь была обычной, большой и не конфессиональной, в комплекте с посетителями Старбакс, церковной группой, которая любила играть хиты U2 перед службой, и пастором, который всегда носил джинсы. Он больше учил, нежели проповедовал, что мне очень нравилось, так как я никогда не была из тех девушек, которые любят, когда на них кричат.

Эта церковь была скорее аудиторией, чем классическим храмом, и никаких скамей здесь не было. Лишь много рядов мягких стульев. Никаких псалмов. Никакого перекрещения. Никакой кафедры. Ничего из традиционных церковных штучек. Мы изредка принимали причастие. И многие люди одевались неподобающе, по крайней мере, по утверждениям моей мамы. Когда она впервые увидела девчонку-подростка, которая зашла сюда в спортивных штанах с надписью: «Сочная» на заднице, она пришла в ярость.

Когда все собрались, пастор Том поднялся на сцену и начал урок. У мистера Коннели Библии не было, и, хотя отрывки из неё отображались на экране, я поделилась с ним своей. Ещё одна избитая привычка: когда видишь кого-то без Библии, делишься своей. Хотя, конечно, не стоило мне этого делать, ведь когда он склонялся ко мне, чтобы лучше рассмотреть страницу, я ощущала запах его одеколона. И от этого чувствовала то, что не должна была чувствовать, находясь в стенах храма. Или в аудитории. В святом зале. Не важно.

– Так что дело действительно в том, чтобы взвесить все «за» и «против»: что я могу сделать и что должен, – продолжал пастор Том. – Нам дана воля выбирать. Так Господь нас создал. Свободная воля. Всё допустимо. Продолжай и сделай это. Но сначала осознай последствия.

Я глубоко вдохнула, практически ощущая вкус одеколона на языке, и мне захотелось положить голову на плечо мистеру Коннели.

– Давайте прочтём этот отрывок снова, – сказал пастор Том. – Павел сказал: Всё допустимо, но не всё благотворно. Всё разрешено, но не всё созидательно. Так что да, вы можете делать всё, что пожелаете, верно? Конечно. Но зачем вам делать что-то, что в конечном итоге вам навредит? То, о чём вы действительно должны спросить себя перед тем, как приступить к чему-либо, это «Восславит ли это Господа или меня?»

У мистера Коннели красивые губы.

– И почему бы нам не вырвать это из христианского контекста на минутку, – продолжал пастор.

Интересно, каково это-целовать их?

– Верите ли вы в Бога или нет, являетесь ли вы последователем Христа или нет, слова Павла резонируют в каждом из нас. Спросите себя: мне дозволено делать всё, что пожелаю, но как это отразится на моей жизни, моём здоровье, моих отношениях, дружбе, обществе? Ведь христианин вы или нет, эти вещи имеют значение. И если только вы не пошли по пути полнейшего саморазрушения, вы хотите жить здоровой жизнью. Вы хотите иметь здоровые отношения. Вы хотите самого лучшего для своего общества.

О чем я только думаю? Я не могу поцеловать своего учителя математики!

– Именно это и является благотворной жизнью, – объяснял пастор Том.

Но, может быть, я смогу поцеловать его. Лишь разок.

– По-твоему, это хорошая идея, Кейденс? – услышала я вопрос своей сознательности. – В смысле, ты что, совсем не уделяешь внимания уроку последние тридцать минут?

– Какому уроку?

– Уроку о том, что не стоит делать вещи, которые тебе не стоит делать. К примеру, испытывать привязанность к своему учителю математики. Слушай внимательно! – кричала моя сознательность.

Я покачала головой и фыркнула.

– Я всего лишь фантазирую, – заспорила я.

– Вот именно так проблемы и начинаются.

– Плевать, – ответила я.

В конце урока мы спели ещё одну песню. Я не пела песен в начале службы из-за того, что слишком нервничала от близости мистера Коннели. Но я не могла сопротивляться последней песне, и пела вместе с толпой, и забыла на мгновение, что мистер Коннели стоит рядом со мной, пока после церкви он не отметил моё пение.

– У тебя действительно красивый голос, Кейденс, – сделал он мне комплимент.

– Спасибо, – ответила я, не отрывая глаз от пола.

– Если бы здесь был хор, ты была бы просто обязана петь в нём, – продолжил он.

– Никакого хора. Это современная церковь, – ответила я, ухмыляясь.

– Я так и понял. И полагаю, слово «современная» определяет место богослужения, которое никоим образом не напоминает традиционную церковь? – спросил он.

– Верно, подмечено, – с улыбкой ответила я.

– Очень хитро.

Я рассмеялась, – Хитро?

– О да. Из-за тебя она выглядит привлекательно, и кто сможет сопротивляться? – спросил он.

Я инстинктивно пригладила волосы. Я знала, что он имел в виду нашу церковную службу, но то, как он смотрел на меня, говорило о том, что он действительно говорил обо мне. Это был тот же самый взгляд. Тот, что и на 28 шоссе.

– Мистер Коннели?

– Да?

– Простите, что была груба с вами в учительской, когда чистила туфли, – виновато пробормотала я.

– Всё в порядке, Кейденс. У тебя был плохой день, – ответил он.

Я пожала плечами.

– Я постирала ваш платок. Снова. В этот раз в деликатном режиме.

На это мистер Коннели улыбнулся.

– Кейденс, тебе не надо…

– Пожалуйста, возьмите его, – прошептала я, роясь в сумочке. Я протянула ему платок, и он неохотно забрал его. – Если я оставлю его, он лишь вдохновит меня на новые рыдания, – весело добавила я. – Я пытаюсь перестать так много плакать.

Мистер Коннели кивнул.

– Я не возражаю, если ты будешь плакать в мой платок, Кейденс.

Мне хотелось, чтобы он перестал так часто произносить моё имя. Мне хотелось, чтобы он перестал быть таким добрым. Его поведение граничило с неподобающим, и я осознала, что мне это очень нравится. Мне не хотелось привыкать к доброте мужчины, который должен бы быть незначительной частью моей жизни.

– Кейденс? Ты готова? – спросил папа.

– Да, – ответила я. – Эм, пап?

–Да?

Я хотела представить мистера Коннели своему отцу, но быстро передумала. Они уже пожимали руки и разговаривали. Возможно, папа знал, что он мой учитель математики.

– Эм, может, купим мексиканской еды? – спросила я вместо этого.

– Нет.

Разумеется, я уже знала, что папа ответит отказом. Я обожала мексиканскую еду, а он ненавидел её, поэтому мы никогда её не ели. Никогда.

Я повернулась попрощаться с мистером Коннели. Уверена, разочарование было написано на моём лице. Я уже устала слышать слово «нет». Я слышала его каждый день, по любому несущественному поводу.

– Можно мне посмотреть «Дневники вампира»?

– Нет.

– Можно мне пораньше выйти из-за стола?

– Нет.

– Можно мне прогуляться поблизости?

– Нет.

Я не могла дышать, потому что слова «нет» наваливались на меня сверху, давили на сердце, душили мозг, лишая возможности думать о чем-то позитивном.

Я снова посмотрела на мистера Коннели, посылая ему выражение «Что ж, вот и всё». Он слегка покачал головой и пожал плечами, беззвучно говоря: «Эй, ну что уж тут поделать?»

– Пока, Кейденс, – попрощался со мной мистер Коннели.

Я махнула рукой и последовала за родителями и братом к дверям храма.

***

Я была потрясена, когда мистер Коннелли поставил передо мной на стол большой пакет. Всё, что я могла делать – это смотреть на название ресторана, напечатанное на нем «Юго-западный гриль Мо».

– Твой папа оставил это для тебя в учительской. Я был там, поэтому сказал, что передам тебе, – объяснил мистер Коннели.

Это была большая, величайшая ложь. Папа бы ни за что в жизни не принёс мне ланч.

– Будешь есть? – спросил он, садясь рядом со мной.

Все, что я могла сделать, это кивнуть и уставиться на него. Мистер Коннели хмыкнул и полез в пакет, достав оттуда чипсы, сальсу и большое буррито.

– Твой папа взял тебе с курицей, – добавил он. – И с гуакамоле, – в его словах звучал вопрос.

– Я люблю курицу, – ответила я. – И обожаю гуакамоле.

– Отлично, – в его голосе слышалось облегчение, словно он правильно сделал для меня заказ.

Я посмотрела на Николь и Райли, у которых на тарелках лежали мокрые, неаппетитные кусочки столовой лазании, и снова взглянула на свою еду, зная, что ни за что не смогу съесть это одна. Я ощутила легкое урчание в животе – то, чего не было уже долгое время, но это не тот голод, что смог бы смести всю эту еду.

– Вы не хотите, ребята? – спросила я.

Они смотрели на меня, нахмурив брови.

– Я не съем всё это сама, – добавила я. – Николь, дай мне свой нож.

Она протянула мне его, и я разрезала буррито на три части, пока не вспомнила о мистере Коннели.

– Я не хочу, – ответил мистер Коннели, когда я извинилась перед ним. – Но спасибо, Кейденс.

Не знаю, почему он не хотел есть то, за что заплатил. И не знаю, почему он вообще принес мне все это. Неужели вчера в церкви, когда папа отклонил моё предложение об обеде, я выглядела настолько отчаянно и разочарованно? Я пыталась проигнорировать странность ситуации и передала Райли и Николь кусочки моего буррито. Чипсы и сальсу я подтолкнула к центру стола. Мы все подсели поближе, чтобы доставать до чипсов, и в процессе я случайно толкнула мистера Коннели. Я пробормотала извинение и вгрызлась в самый лучший ланч, что я когда-либо ела в школе.

***

Я решила, что правилом хорошего тона было поблагодарить мистера Коннели за то, что он купил мне ланч, но мне было слишком стыдно делать это с глазу на глаз. Вместо этого, я пропустила шестой урок истории и написала ему благодарственную записку. И было бы гораздо лучше, если бы она была написана на бланке, а не на листе из тетради, но я не могла позволить себе быть слишком уж разборчивой, если хотела отдать её ему до конца дня.

Я заметила, как он вышел из класса в начале седьмого урока, и быстро проскользнула внутрь, чтобы положить сложенную записку на стол. Я поспешно вышла из класса, пока он не вернулся; не хотела быть застигнутой на месте преступления. Я старалась не обращать внимания на трепет своего сердца, представляя, как он читает записку перед уроком:

Дорогой мистер Коннели,

Спасибо за то, что сегодня принесли мне ланч. Я знаю, что он был не от папы. Он ни за что не сделал бы для меня что-то настолько хорошее так скоро после моей «большой ошибки». К тому же он ненавидит любую еду, что напоминает мексиканскую. Если задуматься, я сомневаюсь, что мой папа когда-либо переступал порог «Мо». У меня такой вопрос, откуда у вас нашлось время забрать заказ, если прямо перед ланчем вы вели урок? Может у вас есть какие-то тайные суперспособности, о которых я не знаю? В любом случае, мне показалось, что это был очень добрый жест. Наверное, вчера в церкви я выглядела очень разочарованной, не получив свою мексиканскую еду. Вам лучше бы быть осторожным. Я могу найти другие причины выглядеть «разочарованной», чтобы разжечь вашу щедрость. Если я буду плакать над плохой оценкой за тест, это мне зачтется?

Искренне,

Кейденс.

***

Во вторник утром я открыла свой шкафчик и нашла очередную записку. Я взяла её и застонала. Я и представить не могла, что в ней написано. Я думала, это задиры исчерпали запас всех возможных бранных слов в мой адрес, и собиралась выбросить её. Но любопытство, как часто и бывает, одержало верх, и я расправила письмо, чтобы взглянуть.

Моё сердце чуть не вырвалось из груди. Я не ожидала ничего милого, и уж конечно не ожидала, что оно от мистера Коннели. Я поспешила в уборную и заперлась в дальней кабинке. Во время чтения я хотела абсолютного уединения, учитывая то, как легко мои эмоции можно было прочитать по моему лицу.

Дорогая Кейденс,

Я знал, ты слишком умна, чтобы купиться на историю о том, что это твой отец принёс тебе ланч, но не мог же я рассказать тебе о том, что сделал, перед учениками за обеденным столом. И да, твоё разочарование в церкви в тот день подтолкнуло меня к действию. У каждой девушки время от времени должна быть возможность поесть мексиканскую еду. Надеюсь, ты не сочтешь мои действия неуместными. И как бы мне ни хотелось претендовать на тайные суперспособности, я не могу приписать себе то, что это я забрал твой ланч. Я был занят алгебраическими формулами с девятиклассниками. Его завез ко мне друг. Он был неподалеку.

Должен признаться, когда ты выглядишь такой грустной, мне хочется действовать. Не уверен, этично ли менять оценку под воздействием слёз, но если кому-то это и по силам, то только тебе.

Искренне,

Марк Коннели.

Я прочитала записку пять раз. И с каждым разом я всё сильнее убеждала себя в том, что мистер Коннели – именно тот мужчина, за которого я выйду замуж. Это было нелепо и по-детски, и я цеплялась за эту фантазию так долго, как могла, пока не прозвенел звонок на первый урок, напоминая мне о том, чтобы я шла в класс.

В класс математики я зашла в катастрофическом состоянии. Я не отрывала глаз от пола, а как только села, от своего стола. Я не могла смотреть на него. Я слишком сильно покраснела, и знала, он поймет, что это из-за того, что я прочитала его записку. В ней действительно не было ничего неподобающего, если только не смотреть на всю эту ситуацию целиком, как на неподобающую. Как бы выглядел контрольный список?

1. Мужчина-учитель покупает ученице обед: неподобающе.

2. Ученица пишет мужчине-учителю благодарственную записку: уместно?

3. Мужчина-учитель оставляет ученице записку в шкафчике: неподобающе!

4. Записка утверждает, что ученица «побуждает» мужчину-учителя к действию: ЧЕРТОВСКИ НЕПОДОБАЮЩЕ!

Ладно. Я понятия не имела, что было на уме у мистера Коннели. Возможно, он просто видел во мне жалкую, одинокую ученицу, чей отец вёл себя, как засранец, запрещая ей мексиканскую еду, и решил, что покупка мне ланча станет его добрым поступком в этом году. Хотя, зачем тогда концентрироваться на мне? В школе полно других неудачников, кто мог бы воспользоваться его добротой. И зачем ему тратить своё время (и рисковать), чтобы писать мне записку и засовывать её в мой шкафчик? Не преувеличиваю ли я?

– Мистер Коннели? У вас есть девушка? – услышала я вопрос с задних рядов.

И тут же навострила уши. Девушка? Ни за что. Всего-то позавчера его мать пыталась свести его с кем-нибудь.

– Ну, это никак не связано с факториалами, и я вполне уверен, что вам не подобает задавать мне вопросы о личной жизни, – спокойно ответил мистер Коннели.

Класс засмеялся.

– Серьёзно, мистер Коннели, – произнес Дерек. – Вы никогда с нами ничем не делитесь. Я думал, что вы вроде как клёвый учитель.

– Клёвый учитель, а? Полагаю, я одурачил вас своими кедами, – со смехом ответил мистер Коннели.

Ещё больше смеха.

– О, просто расскажите нам! – умоляла одна из учениц.

– Почему вас заботит моя жизнь? – спросил он. Он увиливав. Просто ответь на вопрос!

– Потому что мы считаем вас очаровательным, – ответила Кара. – А теперь ответьте на вопросы. Почему вам нравиться учить подростков, и есть ли у вас девушка?

Мистер Коннели окинул класс взглядом. Полагаю, он понял, что никто не будет внимательным, пока он не ответит на вопросы.

– Я ещё не решил, нравится ли мне учить подростков, – ответил он. – Я занимаюсь этим всего пару лет.

Несколько усмешек.

Я задержала дыхание в ожидании ответа на второй вопрос. Не знаю, почему. Я знала, что у него нет девушки.

На мгновение взгляд мистера Коннели задержался на мне, но этого оказалось достаточно, чтобы я заметила, что он принял решение.

– Да. Я встречаюсь кое с кем.

Некоторые девушки завопили. Другие застонали. Я не издала ни звука, просто слушала треск своего сердца. Как? Как это возможно?

– Где вы с ней познакомились? – спросила Триша.

Мистер Коннели самодовольно улыбнулся. – Это было подстроено.

Боже, живот болит! Внезапно мне стало чертовски больно! Полагаю, фрагменты моего сердца прокололи его, или ещё что. – Как долго вы встречаетесь?

– Это совершенно новые отношения, – ответил мистер Коннели.

– Вы женитесь на ней? – долетел вопрос с дальнего конца класса. Девчонки захихикали.

– Двигаемся дальше, – ответил мистер Коннели.

Я отпустила край парты. Я и не осознавала, что сжимала его. Полагаю, это была реакция на боль в моем животе.

Всю оставшуюся часть урока я не поднимала голову. Я и слова о факториалах не услышала. Я просто чиркала в своей тетради, писала одно и то же снова и снова. Иногда жирными буквами. Иногда печатными. Иногда курсивом. Иногда заглавными. К концу урока я миленько украсила целую страницу одним и тем же словом.

Идиотка.

Глава 5

Первое прикосновение

Я думала, с этим покончено – с издевательствами. Прошло уже три недели без инцидентов с тех пор, как редкая оскорбительная записка проскользнула в щёлочку моего шкафчика, и я уж решила, что хулиганы нацелились на кого-то другого, ведь я стала скучна. И ведь у меня был новый замок. Но в понедельник я открыла свой шкафчик, а в нём была мука. Куча муки была навалена на мои учебники и папки, и когда я достала тетрадь, она посыпалась на мои руки и испачкала мою рубашку и мысы туфель. По всему коридору я слышала насмешки, но не обращала на них внимания. Хотя, своё раздражение я скрыть не смогла. Мне как бы нравилась одежда, в которой я пришла, а теперь она выглядела смехотворно.

– Хочешь, чтобы я что-нибудь сказал?

Я подпрыгнула, а потом повернулась. Оливер стоял позади меня со сжатыми кулаками. Я покачала головой.

– Не утруждайся. И в любом случае, это может лишь навредить, – ответила я. – Хотя, спасибо.

Он кивнул. – Хочешь, провожу тебя в класс?

Я усмехнулась. Мне в целом нравилась идея обзавестись телохранителем, но мне правда не хотелось, чтобы у Оливера появились неприятности. Я не хотела, чтобы он за меня бился в моих схватках или превратился в такого же изгоя, как и я. Ну, наполовину изгоя. У меня были Николь и Райли. По крайней мере, на время ланча.

– Я большая девочка, Олли. Я справлюсь.

Он снова кивнул и ушел в противоположном направлении. Я поспешила на матанализ, чтобы опередить запоздалый звонок. У меня даже не было времени помыть руки.

Я зашла в класс и заняла место, игнорируя смешки позади себя. Что я не могла игнорировать, так это сплетни. Я слышала Кейденс, крэк, и пушка. Мне и впрямь захотелось обернуться и расставить всё по своим местам. Во-первых, я не была под крэком. Это был кокаин. Совершенно другая штука. Крэк это кокаин для бедняков. Дешёвая версия белой пудры, что быстро взвинчивает тебя, но также быстро отпускает. Я же была под кайфом от действительно дорогого кокаина, ну или так мне сказали. И этот кайф длился какое-то время. Во-вторых, я не держала оружия. И это была не настоящая пушка. Это был пистолет с транквилизатором. Потому что люди, с которыми я была – абсолютные недоумки.

Прозвенел звонок, и урок начался с проверки домашнего задания. Я оказалась в состоянии какого-то оцепенения, вполуха слушая что-то о деривативах и линейной аппроксимации. Я положила подбородок на руки, уставившись в одну точку за белой доской. Или может эта точка была внутри белой доски. Не уверена. Я просто знала, что голос мистера Коннели был успокаивающим, и он уносил меня в глупенькие мечты. В них была Грэйси, нам было по десять лет, мы передавали друг другу записочки во время занятий в библейской школе. Они были о нашем учителе, мистере Арнольде, и мы высмеивали его лысину. Он отобрал записки, и у нас были огромные неприятности.

Я усмехнулась, вспомнив о нотации, что прочитал мне отец о манерах и уважении старших. Мистер Коннели улыбнулся в ответ, вытряхивая меня из моих мыслей. Прозвенел звонок, и я снова погрузилась в свою действительность.

– Кейденс? Не задержишься на минутку? – попросил мистер Коннели, пока ученики покидали класс.

Я кивнула и осталась на месте. Я не знала, почему мистер Коннели задержал меня. После того, как несколько недель назад он принес мне ланч, он игнорировал меня в школе. Я осознала, что моя глупая фантазия о нем была лишь глупой фантазией. Он не был заинтересован во мне, и я понятия не имела, с чего вбила себе в голову иное. Я продолжала думать о том взгляде на двадцать восьмом шоссе. На самом деле, я была поглощена тем взглядом. Знаю, что не выдумала этого, но у него была девушка. Дело закрыто.

Как только класс опустел, мистер Коннели запер дверь и опустил на окнах шторы. Мне показалось, я услышала слабый щелчок замка. Он снова подошёл к своему столу и полез в шкафчик, доставая влажные салфетки. Потом подошёл ко мне и опустился на колени перед моей партой.

– Можно? – спросил он.

Я автоматически дала ему свою руку, и он взял её, осторожно вытирая, проводя по линиям моей ладони.

– Я вижу многообещающее будущее, – сказал он, посмотрев на мою руку.

– Вы читаете по ладони?

– О, да, – ответил он.

– И когда же вы начали этим заниматься?

– Только что, – он улыбнулся мне. И вот снова. Взгляд, который говорил о том, что он видел во мне что-то, чего не видела я сама. Что-то магнетическое, что заставляло его прикасаться ко мне в школе, когда он знал, что не должен этого делать. Вот он. Я знала, что не вообразила его!

Я улыбнулась в ответ.

Он снова опустил взгляд на мою руку.

– Я вижу счастливую женщину.

– Почему она счастлива? – спросила я.

– Потому что больше не ходит в Крествью Хай, – ответил он.

Я рассмеялась, а мистер Коннели продолжил очищать мою руку, пока не осталось и следа муки. Я позволила ему повторить тот же процесс со второй рукой. Я знала, моё лицо вспыхнуло алым, и подумала, что оно загорится от того, что он сделал потом.

Он сложил салфетку на чистую сторону и поднёс к моей щеке. Я и забыла, что пол урока просидела, подложив руки под лицо. Я рефлекторно закрыла глаза, то, что делала, будучи маленькой, когда мама умывала меня. Я застыла, словно статуя, пока мистер Коннели вытирал другую щёку, медленно и мягко проводя салфеткой по моей челюсти, от кончика подбородка к мочке уха.

Я невольно вздрогнула и инстинктивно схватила его руку.

– Я боюсь щекотки, – выдохнула я, сжимая его руку на моём лице.

– Прости, – ответил он.

Я открыла глаза и увидела, что он изучал меня. Я не могла выдержать интимности момента и отчаянно думала, что сказать.

– Как зовут вашу девушку? – спросила я.

– Какую девушку?

Я нахмурила брови, а он усмехнулся.

– Почему вы сказали классу, что у вас есть девушка? – спросила я.

– Потому что это то, что они хотели услышать, – ответил он. Его взгляд был пронзительным, и я пыталась перейти на менее личную тему для обсуждения.

– Зачем вам в столе влажные салфетки? – задала я другой вопрос.

– Ты знаешь, у тебя все будет хорошо, – проговорил он, проигнорировав мой вопрос.

Мое дыхание участилось, и я не могла скрыть, как быстро поднимается и опускается моя грудь. Мне хотелось, чтобы была зима, и чтобы я была укутана в тяжёлое пальто, но даже и тогда, боюсь, он бы смог увидеть, как колотится моя грудь – мою восхитительную, ужасающую панику.

Я покачала головой.

– Не думаю.

Я сжала его руку, и он раскрыл её, прижимая ладонь к моей щеке с использованной влажной салфеткой. Мне стоило бы рассмеяться от того, как глупо это ощущалось, но я знала, что это лишь из-за того, что он пытался ласкать мою кожу, а салфетка была на пути.

– Ты опоздаешь на урок, Кейденс, – сказал он, и словно его голос был сигналом, зазвенел звонок, стирая завораживающий момент. Он встал и пошёл к мусорной корзине, выбросив салфетку перед тем, как снова повернуться лицом ко мне.

– Я храню в своём столе влажные салфетки, потому что никогда не знаю, когда они могут понадобиться, – ответил он.

– Ох.

– Я могу заставить их остановиться, – предложил он.

– Что вы имеете в виду?

– Эти…издевательства.

Я собрала свои книги и встала.

– Нет. Вы ничего не сможете сделать, – сказала я по пути к двери. – Рано или поздно им надоест.

– Это неправильно, – ответил мистер Коннели. – Я могу сделать с этим что-нибудь.

– Нет, мистер Коннели, – ответила я. – Пожалуйста, не надо. Вы сделаете только хуже.

Он выглядел рассерженным, но не на меня. Он злился, потому что знал, я была права. Действительно, он ничего не мог сделать. Он помнил старшую школу. Знал, каковы правила, справедливые или нет.

– Позволь выписать тебе пропуск за опоздание, – предложил он, подходя к своему столу и ставя подпись на розовом бланке бумаги. Я взяла его, открыла дверь и вышла, не сказав ни слова.