Текст книги "Три недели страха"
Автор книги: С. Бокс
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)
Понедельник, 26 ноября
День спустя
Глава 25В ночь, когда мы ехали к Одинокому каньону, падал снег. Он начался около полуночи и постепенно усиливался. Единственным транспортом, который наш караван из четырех автомобилей встретил во время двухчасовой поездки из Денвера, были снегоочистители с желтыми огнями и редкие пикапы. Мои нервы были напряжены, и я с трудом удерживал чашку кофе. Коуди сделал три звонка после того, как выбросил Хенкела у дверей отделения скорой помощи Денверской больницы общего профиля: Сэндерсу, Моралесу и Торклесону. Торклесон прибыл с техником и командой из четырех полицейских СВАТ [25]25
СВАТ – специальные боевые подразделения американских полицейских департаментов.
[Закрыть]в тяжелой черной одежде. Моралес и Сэндерс появились в пикапе Моралеса, который привез свою жену наблюдать за Мелиссой. Торклесон вел первый автомобиль с Коуди на пассажирском сиденье и мной на заднем сиденье.
Меня охватила паника.
– Что, если они не совершат обмен без Хенкела?
«Господи, – подумал я, – мне не следовало стрелять в него».
– Хорошая мысль, – сказал Торклесон и выдернул свой микрофон из гнезда в щитке. – Я переключаюсь на непубличный канал, – сказал он и вызвал шоссейный патруль полиции штата. Найдя знакомого патрульного, Торклесон убедил его подать ложный рапорт о страшном столкновении возле границы с Нью-Мексико, где в одной из жертв опознали человека по имени Уайетт Хенкел. Когда патрульный согласился, Торклесон сказал Коуди и мне: – Мы знаем, что Коутс слушает полицейские сканеры, и если он услышит этот рапорт, то, несомненно, передаст информацию судье. Это объяснит отсутствие Хенкела.
– Молодчина, – одобрил Коуди. – Коутс и судья будут счастливы услышать, что Хенкел и его фотографии изжарились.
Во время поездки я пытался рассортировать то, что мы узнали. Коуди, похоже, занимался тем же.
– Как Коутс узнал об Энджелине с целью надавить на судью? – спросил я.
– Меня тоже это интересовало, – сказал Коуди. – Пока я не посмотрел реестр федеральной тюрьмы и не обнаружил, что Коутс две недели делил камеру с неким Хосе Мединой, который сидел за наркоторговлю. Медина был гангстером из «Сур-13», знакомым с Гэрреттом. Вероятно, Гэрретт упоминал Медине, что агентство по усыновлению гонялось за ним – даже похвалялся этим, – и Коутс слышал, как Медина говорил об этом. Такие сведения должны были заинтересовать Коутса, ведь он уже заключил сделку с судьей. Он удвоил требования к Морленду, так как тому было нечем крыть: негативы, фото ималенькая девочка в обмен на безопасность.
– Меня от этого тошнит, – сказал я.
– А меня тошнит от того, что судья согласился, – отозвался Коуди. – Или сделал вид, что согласен.
– А почему Морленд и Гэрретт убили Дорри? – спросил я, догадываясь об ответе.
– Вероятно, мы никогда не получим от них признание, – сказал Коуди. – Но я думаю, что Дорри не могла больше жить с сознанием вины за обеспечивание Джону алиби на ту ночь, когда погибли его родители. Чем больше она узнавала его, тем сильнее убеждалась, что Джон сделал это, – и это разъедало ее изнутри. Она ходила в церковь и изливала душу Богу, каясь в том, что вышла замуж за человека, убившего собственных родителей, и создала ему алиби. Возможно, Дорри напрямик спросила Джона, сделал ли он это, или он догадался, что она собирается кому-то об этом рассказать. Так или иначе, Джон знал, что должен избавиться от нее. К тому же он, вероятно, уже подкатывался к Келли. Если ты Джон Морленд и у тебя с одной стороны беременная жена, которая может тебя погубить, а с другой шикарная блондинка с деньгами, то… Легкий выбор для Джона.
– Но почему ее прикончил Гэрретт?
– Потому что Гэрретт – больной и злобный извращенец, – ответил Коуди. – Твоя интуиция насчет его тебя не подвела. А помогая папе избавиться от жены, он знал, что сможет шантажировать его этим. В некотором роде убийство Дорри обеспечивало Гэрретту свободу.
– А Джон знал, что собой представляет Гэрретт, с его детских лет, – сказал я. – И судья был вынужден покрывать делишки своего сына, иначе Гэрретт мог признаться в том, что сделали они оба. Джим Дуган рассказал мне кое-что на похоронах Брайена о людях типа Морленда. По его словам, когда такой человек ставит перед собой цель – в данном случае Верховный суд США, – каждый его шаг является подготовкой к ее достижению. Тогда я не сознавал, о чем говорит Дуган, – не думаю, что он сам сознавал это. Но если ты Джон Морленд и хочешь стать верховным судьей, как ты можешь даже рассматривать такую возможность, имея сына-гангстера?
– Хороший вопрос, – одобрил Коуди. – Как?
– Ты смягчаешь ситуацию, – продолжал я. – Берешь незаконного ребенка своего плохого сына и растишь как своего собственного. Ты показываешь миру, что, даже если твой сын лишен ответственности, ты обладаешь этим чувством. Ты исправляешь дурной поступок твоего сына – превращаешь негатив в позитив. Ты также знаешь, что это только вопрос времени, прежде чем твой полоумный сынок покатится под гору, и больше не беспокоишься о нем. Гэрретт легко мог погибнуть в клубе «Аппалуза» той ночью. А когда это произойдет, ты вздохнешь с облегчением.
Коуди с улыбкой повернулся – я видел, как блеснули в темноте его зубы.
– Все-таки ты мог бы стать хорошим детективом, Джек. Но в твоей теории есть один изъян.
– Какой?
– Почему Джон собирался передать ребенка известному педофилу? Неужели люди об этом бы не узнали?
Я задумался над этим и внезапно нашел ответ:
– Морленд достаточно умен, чтобы найти способ для «исчезновения» Энджелины спустя короткое время – возможно, даже инсценировать похищение. Я представляю себе его слезливое обращение к похитителям по телевидению, превращающее Энджелину в нового ребенка Линдберга, [26]26
Линдберг Чарлз (1902–1974) – знаменитый американский летчик. В 1932 г. его маленький сын был похищен и найден мертвым.
[Закрыть]которого никогда не найдут. Он только вызвал бы к себе сочувствие. А если бы члену судебной комиссии сената хватило наглости спросить его о том, почему он забрал ребенка из нашего дома, он сказал бы, что чувствовал себя ужасно и сделал все, чтобы помочь молодой паре усыновить другого ребенка, но не настолько ужасно, как он чувствует себя, представляя ее в руках похитителей. Изобразил бы трагического святого.
Торклесон присвистнул.
– Ну и ну!
– Теперь ты думаешь как Морленд, Джек, – сказал Коуди. – На десять шагов вперед.
Коуди знал местоположение каньона, потому что планировал рейд на трейлер Коутса несколько месяцев назад, но он жаловался, что в темноте и в снегу все выглядит по-другому. Он сказал, что единственный способ подобраться к трейлеру – пешком сзади, так как на территорию лагеря ведет только одна дорога, а нам не нужно, чтобы Коутс видел наше приближение. Поэтому мы припарковались на обочине гравиевой дороги по другую сторону горы от кемпинга и нырнули в лес. Снег был глубиной по колено. Ветра не было совсем, поэтому сосновые сучья покрывали три или четыре дюйма снега, похожие на пену наверху пивной кружки. Мы натыкались на сучья, и снег падал нам на шею. Все мы были обуты в высокие зимние сапоги. Свет наших фар освещал нам путь. Полицейские из СВАТ держали автоматы с телескопическим прицелом, а Моралес и Сэндерс – охотничьи ружья. Кольт лежал в кармане моей парки.
Я вспотел к тому времени, как мы достигли вершины, но мысли об Энджелине и Мелиссе, Коутсе и Морленде придавали мне силы.
Когда мы с проклятиями спускались с другой стороны горы к Одинокому каньону, небо на востоке начало светлеть. Я сомневался, что мы увидим солнце.
Коуди собрал всех, когда стало достаточно светло. С того места, где я стоял, я мог видеть впереди и внизу открытое пространство территории кемпинга. Столы для пикников были покрыты снегом, а стальные решетки для жарки заиндевели. На дороге были видны следы оленей. Стены каньона возвышались с каждой стороны, затеняя утренний свет.
Мы стояли среди деревьев, тяжело дыша. Из наших ртов вырывались облака пара. Снег был хорош только тем, что приглушал звуки.
Наклонившись, Коуди указал на трейлер Коутса. Сквозь деревья мы едва видели его крышу. Как я слышал в тот день в зале суда, алюминий ощетинился антеннами и тарелками спутникового телевидения и Интернета.
Коуди и Торклесон решили обогнуть парк с двумя полицейскими СВАТ по каждую сторону трейлера. Торклесон велел своим людям оставаться среди деревьев. Коуди напомнил им, что у трейлера есть задняя дверь.
Сэндерс и Моралес согласились разделиться – каждого сопровождали двое полицейских. Торклесон, Коуди, оператор с видеокамерой и я двинулись напрямик к задней стенке трейлера.
– Приглушите ваше радио и наденьте наушники, – велел Торклесон своим людям. – Докладывайте обо всем, что увидите. Обмен был назначен на девять, так что у нас есть еще полтора часа.
– Чтобы замерзнуть до смерти, – мрачно произнес один из полицейских.
– Чтобы спасти маленькую девочку и уничтожить трех монстров, – подчеркнул Коуди.
Когда люди проверили оружие и снаряжение, прежде чем разделиться на команды, я поблагодарил каждого из них, пожал им руки и обнял Моралеса и Сэндерса.
– Мы рады, что сможем это сделать, – сказал Сэндерс. – Мы должны это исправить.
– Мы вернем ее, – добавил Моралес, сверкнув глазами.
Мы нашли маленькую полянку в ста пятидесяти ярдах от трейлера Коутса и стряхнули снег с наших сапог. Это занятие меня немного согрело. Мы были на крутом склоне холма и могли видеть крышу трейлера, парк и дорогу. Между нами и трейлером находился можжевельник высотой в четыре фута, за которым можно было прятаться. Каждые несколько минут Коуди доставал бинокль и наблюдал за трейлером.
– Поверь, Джек, – шепнул он мне, – я хочу, чтобы мы могли просто спуститься туда и схватить ублюдка. Но нам приходится действовать так. – Убедившись, что Торклесон достаточно далеко и не может его слышать, Коуди добавил: – Мы с тобой перепачкались. Нам нужны все эти парни, чтобы они произвели арест. Мое и твое имя не должно фигурировать. Хенкел обеспечит им дело, когда даст показания. Мне жаль, что ты выстрелил в него.
– Мне самому жаль, – шепотом отозвался я. – Но у меня что-то щелкнуло внутри.
– Это бывает, – усмехнулся Коуди.
Я обратил внимание на его замерзшие брови и трехдневную щетину.
Без четверти девять мы увидели фары машины, спускающейся по дороге в парк.
Я не мог слышать, что полицейские сообщали Торклесону в его наушники, но он сказал:
– Да, мы видим ее. Может кто-нибудь разобрать марку?
Послушав, он кивнул и повернулся к нам:
– Желтый «хаммер».
– Машина Гэрретта, – сказал я.
– Пришло время для шоу, – промолвил Коуди.
«Хаммер» двигался очень медленно. Его задерживал не снег, а осторожность водителя. Я взял у Коуди бинокль и попытался рассмотреть, кто внутри. Тонированное стекло затрудняло видимость, но я разглядел силуэты двух голов.
– Я все еще не могу понять Гэрретта, – шепнул я Коуди. – Что с ним?
– Он психопат, – отозвался Коуди. – Мы можем никогда его не понять. Мальчишкой он раскроил камнем голову матери, пока отец наблюдал за этим. Это генетический омут, который нужно осушить.
Осознав смысл своих слов, он сказал:
– Прости, Джек. Я не имел в виду Энджелину.
Я покачал головой:
– Она наша дочь, Коуди. Энджелина не имеет ничего общего с Гэрреттом.
Но признаюсь, что его слова потрясли меня до глубины души.
Автомобиль Гэрретта замедлил ход, чтобы остановиться перед трейлером. Я был достаточно близко, чтобы слышать скрежет тормозов, но все еще не мог разглядеть сидящих внутри. Они не выключили мотор и фары. Если Коутс был в трейлере, он должен был знать об их прибытии.
Дверца со стороны пассажира открылась, и в машине зажегся верхний свет. Я поднял бинокль. Гэрретт сидел за рулем, а судья рядом с ним. На заднем сиденье, завернутая в одеяло, лежала Энджелина.
– Проклятье! – воскликнул я. – Мы должны забрать ее!
Коуди положил руку в перчатке на мое плечо.
– Еще нет, Джек. Сейчас они могут выкрутиться, придумав какое-нибудь объяснение того, что делают здесь. Помни, с кем мы имеем дело – с федеральным судьей и известным педофилом, который никогда не был в тюрьме. Они оба знают, как работает система. Мы должны взять их с поличным.
Оператор установил треногу и склонился к глазку камеры.
– Видите их? – спросил Коуди.
– Превосходно, – ответил оператор.
Торклесон наклонил голову набок, прислушиваясь к эфиру в наушниках.
– Коутс только что открыл входную дверь, – прошептал он.
Судья вылез из машины.
– Он и судья смотрят друг на друга, – сообщил Торклесон.
Мы не могли видеть Коутса, так как нам мешал трейлер, но я мог следить за его движениями, наблюдая в бинокль за глазами Морленда. Наконец, судья двинулся вперед к трейлеру и указал на свой автомобиль.
Мы не видели Коутса, пока он не подошел к «хаммеру». Он был легко одет – в темный комбинезон и меховую шапку. Когда Коутс заглянул в машину, я видел, как он потирает руки, и слышал, как он урчит от радости – нечеловеческий звук, от которого у меня дрожь пробежала по спине. Он начал приближаться к автомобилю, когда Морленд преградил ему путь.
– Убей их, – сказал я.
– Погоди, – снова остановил меня Коуди. – Они еще ничего не сделали.
– Коуди, – я повысил голос, – там моя дочь!
Торклесон отвернулся, сосредоточившись на наушниках.
– Они спорят об условиях, – доложил он. – Судья не хочет отдавать ребенка, пока не получит фото и негативы.
Я видел, как Морленд жестикулирует, а Коутс качает головой, скрестив руки на груди. Я слышал крики, но не мог разобрать слов.
Наконец, судья кивнул, повернулся к машине и рявкнул что-то Гэрретту, все еще сидевшему за рулем. Дверца Гэрретта распахнулась, и парень прыгнул в снег. Обойдя «хаммер» сзади, он открыл заднюю дверцу и наклонился, чтобы отстегнуть детское сиденье-люльку.
– Не могу поверить, что он привез ее, – пробормотал Коуди.
Гэрретт освободил сиденье и поставил его в снег между судьей и Коутсом. Я прижал бинокль к глазам. Энджелина была закутана в то же одеяло, в котором помощница шерифа вынесла ее из нашего дома. Я не мог видеть ее лицо, но представлял себе, что ее глаза блестят, рот скривился и она начинает плакать, не зная, где находится.
– Смотри на обмен, – сказал Коуди, когда Коутс полез в карман и достал конверт. Присев на корточки, он сунул его в снег рядом с люлькой.
– Погоди! – Меня охватила паника. – Тут что-то не так. Это не то сиденье. – Торклесон и Коуди озадаченно посмотрели на меня. – Я столько раз сажал и вытаскивал ее из машины и знаю, что Энджелина выросла из этого сиденья для грудничков несколько месяцев назад.
Я навел бинокль на Гэрретта. Он вернулся к машине и прислонился к радиатору, с улыбкой наблюдая за двумя мужчинами, обсуждавшими условия.
Судья схватил конверт и вскрыл его. Он несколько раз перебрал его содержимое. Когда Коутс потянулся к люльке, Морленд остановил его. Спустя несколько минут он, очевидно удовлетворенный, кивнул Коутсу, который шагнул вперед, чтобы подобрать девочку. Я видел, как судья произнес «нет» и сам поднял сиденье одной рукой, а другой подоткнул одеяло вокруг Энджелины. Когда Коутс с ухмылкой на физиономии потянулся к ребенку, судья, казалось, подтолкнул его к нему. Внезапно спинка сиденья откинулась, послышался резкий звук, и снег с тысячи сосен на горе белым каскадом посыпался на землю.
Коутс упал на спину, раскинув руки.
Сорвав наушники и сложив руки рупором, Торклесон крикнул:
– Кто, черт возьми, это сделал?
– Не я, – крикнул в ответ Моралес. – Не думаю, что это кто-то из нас.
Коуди и я бросились к трейлеру через кустарник, где мы прятались. Сосновая ветка ударила меня по лицу и сбросила шляпу, когда мы скатывались по склону холма в глубокий снег. Я видел, как двое полицейских выбежали из-за деревьев с правой стороны трейлера, крича Гэрретту и судье, чтобы те не двигались с места.
Коуди бежал впереди меня, выхватив оружие.
Крики доносились отовсюду.
Мы выбежали из-за задней стенки трейлера туда, где стояли судья и Гэрретт. С обеих сторон каньона выбежали копы СВАТ, а также Сэндерс и Моралес с охотничьими ружьями. «Хаммер» вместе с отцом и сыном были окружены.
Судья Морленд увидел копов и поднял перед собой сиденье, словно защищаясь от выстрелов. Выражение его лица было не испуганным и не сердитым, скорее, демонстрировало холодную расчетливость.
– Слава богу, что вы здесь, – заговорил он тоном, который использовал в судейском заседании. – У моего сына и меня есть разрешение, и мы собирались найти хорошую рождественскую елку, но заблудились и наткнулись на Обри Коутса… – Заметив Коуди и меня, он смешался и умолк.
Я достал кольт, взвел курок и сказал:
– Бросьте это сиденье и оружие в нем, иначе я убью вас.
Я видел по его лицу, что он думает, не держать ли ему сиденье, как щит.
– Бросьте сиденье и оружие и передайте негативы, судья, – сказал Коуди. – Мы заставили Уайетта Хенкела петь, как птичка, и засняли обмен на пленку. Вы проиграли, так что выбирайте – сотрудничество или смерть.
– Может быть, вы не слышали меня, – отозвался судья, свирепо глядя на Коуди и меня. – Мой сын и я собирались срубить рождественскую елку…
– Вы не понимаете, судья, – засмеялся Коуди. – Камера отключена. Происходящее теперь могут подтвердить восемь служителей закона и отец ребенка, которого вы забрали. Наши слова против вашего.
Коутс застонал и задергался на снегу.
– Сукин сын! – сказал Коуди, поворачиваясь. – Я думал, он мертв. – Подняв свой «глок», он четыре раза выстрелил в Коутса, который сразу затих, потом достал из кармана парки револьвер и бросил его на тело. – Вот почему я всегда терплю поражение, – сказал он Морленду.
Судья посмотрел на Торклесона, который, пыхтя, выбрался из-за трейлера.
– Вы не собираетесь арестовать его? Разве вы все не видели, что он сделал?
Никто не произнес ни слова. Судья бросил дымящееся сиденье в снег. Одеяла упали, продемонстрировав куклу размером с ребенка, поперек которой лежал крупнокалиберный револьвер.
– Кто следующий? Вы? – осведомился Коуди, затем кивнул в сторону Гэрретта: – Или этот плод ваших чресел?
Краем глаза я увидел, как Гэрретт метнулся к отцовскому оружию. Опередив копов, я поднял свой кольт и выстрелил в него. Я метил в грудь, но попал в живот, и он согнулся вдвое, опустившись на снег.
– Замерзай, – сказал я ему.
– Ты должен был действовать по-другому, – упрекнул меня Коуди.
– Я не коп.
Гэрретт прожег во мне две дырки глазами, полными ненависти.
– Вам она не нужна, – прошипел он. – Не забывайте – она происходит от меня и от него. Ей не хватает того же, что и мне, – вы еще в этом убедитесь.
Я выстрелил ему в голову, и он упал в снег, пачкая его кровью. В своих мыслях я навсегда обрубил связь между Гэрреттом Морлендом и Энджелиной.
Торклесон встал между судьей и мной.
– Этого достаточно, джентльмены, – сказал он, забирая у меня оружие и пряча его в карман куртки. Из другого кармана он достал никелированный полуавтомат и бросил его на тело Гэрретта. – Жаль, – обратился он к судье. – Ваш сын был многообещающим парнем. Из него бы вышел великий гангстер.
Торклесон повернулся к Сэндерсу, Моралесу и копам:
– Мы все видели то же самое, не так ли? Коутс и парень выхватили оружие и были убиты. И мы заявим об этом, ребята.
Все согласились. Моралес плакал от радости, опустившись на колени. Сэндерс подошел к напарнику и положил ему руку на плечо.
– Но это неправда! – закричал Морленд. – Я убил известного педофила по соображениям самозащиты! Вы все видели это!
– Ха! – сказал Коуди, подобрав револьвер с автомобильного сиденья и засунув его за пояс. – Я все время искал свою потерю. Теперь нашел ее.
КЭНОН-СИТИ, КОЛОРАДО
Вторник, 18 ноября
Год спустя
Глава 26Я был судим за вооруженное нападение и ранение Уайетта Хенкела и приговорен к трем годам заключения в тюрьме штата Колорадо в Кэнон-Сити. Первоначальное обвинение было в преступлении второго класса, за которое полагалось от восьми до двадцати четырех лет, но окружной прокурор проявил сочувствие и понизил категорию до пятого класса. Судья, также сочувствующий, не создавал проблем. Когда он произнес приговор, я сказал: «Благодарю вас, ваша честь», но не за снисхождение, а потому, что я заслужил тюрьму и не смог бы жить в мире с собой после того, что сделал, если бы не попал туда. Я был также благодарен за то, что окружной прокурор не открыл худшего из моих поступков.
Судья сказал, что напишет письмо совету по условным освобождениям с просьбой об уменьшении срока, но чтобы я готовился пробыть в тюрьме год. Как можно к этому готовиться?
Итак, теперь я ношу оранжевую робу и ботинки без шнурков, а каждый предмет моей одежды тщательно зарегистрирован.
Пища сносная, а пейзаж снаружи, когда я могу его обозревать, достаточно приятный. Мои Скалистые горы все еще на месте, хотя я вижу их южную версию и без снежных верхушек. Но они всегда со мной, на западе, обрамляя мои дни и ночи и простираясь до самой Монтаны.
Я в общем отделении. Надзиратели благоволят ко мне, так как, подобно судье и прокурору, сочувствуют мне. Я никогда не просил их об одолжениях, но они оказывают их. У меня отдельная камера с кроватью, умывальником, туалетом, книгами и ноутбуком. Здесь есть библиотека и приличное медицинское обслуживание. Я держусь вежливо, но не по-дружески с другими заключенными. Впрочем, по-настоящему опасных я встречаю только во время приема пищи.
Да, я пять раз видел Джона Морленда. Он видел меня тоже, но притворялся, что не узнает. Морленд носит белую робу заключенного пожизненно. Мы все избегаем людей в белом, а надзиратели отделяют их от нас.
Морленд был осужден на процессе, который многие из вас наблюдали по национальному телевидению и кабельным каналам. Несмотря на мощную защиту в лице опытного Бертрама Лудика и собственные показания, где он заявил, что Обри Коутс и его сын Гэрретт были хладнокровно убиты во время неудачного рейда на жилище педофила, куда он ошибочно попал, выбирая рождественскую елку, жюри признало его виновным в убийстве первой степени, имея в виду гибель Дорри. Четыре фотографии, которые я впервые увидел в моей гостиной, сейчас наиболее популярны в Америке среди тех, кто следит за процессами по делам об убийстве. Их даже напечатал журнал «Пипл». Несмотря на фото и показания Хенкела, Джон Морленд так и не признался в убийстве своих родителей и своей жены. Он заявил, что оклеветан продажными копами и что сам застрелил Обри Коутса, а не полиция.
Во время процесса все полицейские, которые были в Одиноком каньоне тем утром, опровергали его заявления. Один за другим они излагали версию событий, противоположную версии Морленда. Почему?
Потому что Коуди, возможно вдохновленный самим судьей, мыслил наперед. Он знал, что в тюрьме педофилы были нижайшими из низких – их считали даже хуже стукачей. В этом деле заключенным был судья, пытавшийся помочь педофилу, оправдав его. Я слышал, что на него нападали трижды – били, насиловали и ударили ножом. Меня интересовало, одобряет ли это призрак Дорри. Может быть, в ней достаточно веры, чтобы простить его. Но во мне – нет.
Через надзирателей я послал ему записку: «Я выйду отсюда через год. Как насчет вас? Мелисса шлет вам привет».
Ответа не последовало.
Келли Морленд подверглась следствию в связи с подозрением в соучастии в преступлениях ее мужа и пасынка, и была быстро оправдана. Она заявила, что была шокирована и сердита, когда Джон объявился в то воскресенье с девятимесячной девочкой и объявил, что она теперь часть их семьи. Келли сказала полиции, что обвиняет мужа в разрушении ее жизни цитатой, сравнимой со словами Баттерфлай Мак-Куин из «Унесенных ветром»: «Я ничего не знаю о младенцах». Она сказала, что с плачем кормила Энджелину тостами и виноградом. Когда на следующее утро появилась полиция с Мелиссой, она открыла дверь с Энджелиной на руках и с энтузиазмом вручила девочку ее матери.
Мелисса и Энджелина приходят навестить меня каждое воскресенье. Энджелина – очаровательная болтушка. Должен признаться, что каждый раз, когда я ее вижу, я ищу в ее поведении то, что подтверждало бы слова Гэрретта и невольный намек Коуди. Я никогда не говорил и не скажу об этом Мелиссе. Но когда я смотрю на Энджелину и играю с ней, то вижу только веселую и чудесную малышку.
Я начинаю осознавать то, в чем стал сомневаться за три недели моей жизни: в этом мире есть хорошие и добрые люди. Я думаю о Коуди, Брайене, Торклесоне, Сэндерсе, Моралесе, полицейских из СВАТ, моих адвокатах, надзирателях, судье, который вынес приговор. Они все могли быть холодными и равнодушными. Это было бы легче всего. Жестокость естественно присуща человеческим существам. Но они выбрали доброту, даже если она могла противоречить строгим рамкам закона. Я не циничен.
Но я прагматичен. Я знаю, что каждый способен на крайности, включая меня. Есть четкая линия между добром и злом, но она меняется в зависимости от ситуации. Она менялась и для меня, и я умудрился переступить ее, узнав, что, когда ее переступаешь, дурные поступки становятся более легкими, так как моральные путы ослабевают. То, что я сделал, не составило для меня труда.
Поэтому я должен находиться здесь.
И этому трудному душевному опыту я научу свою дочь.
Мелисса работает генеральным менеджером отеля «Эдамс Марк». Они живут в кондоминиуме на границе центра Денвера, так как отсутствие моих заработков вынудило нас продать наш дом. Мелисса настаивает, что кондоминиум превосходный, и на фотографиях, которые она показала мне, он действительно выглядит приятно. Единственное, о чем она, по ее словам, сожалеет, – это что я в тюрьме, а Энджелина должна каждый день проводить с няней.
Мои родители приезжали из Монтаны повидать меня. Я видел, что, входя в комнату для свиданий, оба были дьявольски смущены. Я тоже был смущен, зная, каковы охранные процедуры. Не думаю, что папа делал хоть шаг в жизни без своего ножа, а маме приходилось признаваться, что у нее проволока в бюстгальтере. Сидя за столом в комнате посещений, они держались за руки – впервые в моей жизни. Я наблюдал за их руками, потому что они были такими грубыми и натруженными – руками черно-рабочих – в том месте, где даже крутые парни имели мягкие и гладкие руки. Папа пошутил, что всегда ожидал моего попадания в тюрьму с тех пор, как я покинул ранчо, а мама упрекнула его за эти слова, но не стала их опровергать.
– Было приятно, когда ты заехал к нам, – сказала она. – Надеюсь, ты будешь делать это чаще.
– Ради бога, – сказал ей папа. – Он же в тюрьме!
– Но он не всегда здесь будет, – возразила мама, покраснев.
Я обещал навещать их и сказал, что мое заключение не продлится долго.
– Мне нужно починить изгородь, – сообщил папа.
– А я пеку пироги, – добавила мама.
Коуди вернулся в Монтану, разделяя время между работой детектива в полицейском департаменте Хелены и помощью моему отцу на ранчо. Он говорит, что счастлив, и я верю ему. У Коуди появилась постоянная девушка, и он хочет привезти ее в Колорадо, чтобы познакомить нас. Иногда он навещает меня, когда ездит на юг к своему сыну Джастину. Коуди убеждает меня вернуться после освобождения в Монтану. Я подумываю об этом, хотя там нет отелей «Эдамс Марк».
У меня много времени, чтобы думать обо всем происшедшем за те три недели. Некоторые вещи стали очевиднее в ретроспективе. Я подтвердил свои догадки, разговаривая с Коуди.
– Ты не отговаривал Джетера помогать нам, когда мы были в Монтане, верно? – спросил я.
Он поколебался, оглядевшись вокруг, и чиркнул спичкой, поднеся ее к сигарете, под табличкой «Не курить!».
– Нет.
– Почему же ты ввел нас в заблуждение?
– Должен был. Ты и Мелисса слишком щепетильны, Джек. Вы никогда не спустили бы курок. А у меня нет этой проблемы. Я знал, что нам понадобится Джетер, чтобы принудить, а может быть, убрать Гэрретта. Поэтому, вернувшись в хижину Джетера, я попросил разрешения воспользоваться ванной комнатой и пожелал ему удачи в Денвере.
– Вот почему ты так быстро оказался на месте происшествия в «Аппалузе», – сказал я.
Коуди кивнул:
– Я был на улице. Лучше бы я помешал тебе последовать за Джетером в клуб. Я понятия не имел, что ты окажешься настолько глуп.
И он подмигнул мне.
И еще одно. Это можно назвать чудом. Мелисса беременна на седьмом месяце. Ночь зачатия была нашей последней ночью вместе, прежде чем я отправился в тюрьму.
Когда я выйду оттуда, у нас будут дочь и сын. Интересно, каким будет наш сын. Я не могу дождаться, чтобы узнать это. Мы уже решили назвать его длинным именем Коуди Брайен Торклесон Сэндерс Моралес Мак-Гуэйн. В честь его дядей.
