Текст книги "Три недели страха"

Автор книги: С. Бокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Воскресенье, 25 ноября
Тот день

Глава 23

Все было кончено.

Даже теперь события того утра предстают передо мной отрывочно. Я помню все, но мне нелегко расставить это по порядку. Когда я вспоминаю это, мое сердце болит, дыхание становится прерывистым, и мне трудно успокоиться.

В дверь позвонили рано утром – это я помню четко. Солнце еще не выглянуло из-под облаков, и под двухдюймовым снежным покровом на земле все снаружи казалось ледяным и голубым. Я сразу же проснулся, открыл глаза и подумал: это они.

Открыв дверь, я увидел Сэндерса, Моралеса, шерифа с его большим брюхом и усами наемного стрелка на Диком Западе и женщину-помощницу, которую я до сих пор не встречал. Все они толпились на крыльце в одинаковых темных куртках департамента шерифа. Пар изо ртов создавал ореол вокруг их голов, когда они стояли там, словно маленькая черная армия из ада. Они затопали ногами, стряхивая снег с ботинок, прежде чем шагнуть в гостиную.

Снаружи в автомобиле с включенным мотором сидели судья Морленд и Гэрретт. Они ждали.

Позади меня Мелисса спускалась по лестнице, неся Энджелину. При виде копов она воскликнула:

– О боже!

Женщина-помощник представилась успокаивающим голосом. Я не расслышал ни единого слова.

Я не помню, как она протянула руки за нашей дочерью и как шериф сказал, что «Морленды хотят только ребенка. Коробки им не нужны».

Что-то ярко-белое взорвалось у меня перед глазами, и я бросился на них, молотя руками и ногами, стараясь пробраться к двери, чтобы выбежать наружу, вытащить Морленда и Гэрретта из их машины в снег и придушить голыми руками. Сэндерс упал с удивленным видом и потянул за собой шерифа. Женщина-помощник с криком пригрозила мне перцовым спреем. Либо Сэндерс, либо шериф ударил меня кулаком в челюсть, моя голова откинулась назад, и на какую-то секунду я уставился в потолок. Потом мои руки прижали к бокам, а ноги оторвались от пола, когда Моралес схватил меня в медвежьи объятия и швырнул на кушетку лицом вниз, так что у меня перед глазами замелькали искры. Колено уперлось мне в спину, а мои руки заломили назад. Я услышал, как у меня на запястьях защелкнулись наручники.

Сквозь туман послышался голос Мелиссы:

– Я просто не могу передать ее вам.

– Понимаю, – сказала помощница шерифа. – Положите девочку на эти качели, и я вынесу ее. Вам не придется передавать ее мне.

– Я не могу!

– Пожалуйста, мэм. Мы не хотим отнимать ребенка силой. Подумайте о нем. Мы не желаем никому причинить вред.

Мелисса сделала это.

Я услышал собственный звериный рев.

Помощница завернула Энджелину в одеяла, которые принесла с собой, и попятилась к двери с Моралесом и Сэндерсом по бокам.

Прямо передо мной, в нескольких дюймах, находилась пола куртки шерифа, отдававшего приказания. Я чувствовал холод, исходящий от нее.

Энджелина осознала, что ее забирают, и закричала, высунув из-под одеяла пухлые ручки и протянув их к Мелиссе. Помощница быстро накрыла их.

Мелисса с криком рухнула на колени.

Парадная дверь закрылась, когда помощница вышла с Энджелиной наружу.

– Вызовите скорую помощь, – сказал шериф Сэндерсу и обратился ко мне: – Вы поможете вашей жене, если я сниму наручники?

– Да, – ответил я.

С помощью Моралеса Мелисса поднялась на ноги.

Шериф наблюдал за передачей ребенка сквозь окно и мрачно произнес:

– Дело сделано.

С меня сняли наручники, и я скатился с кушетки на пол, встав на четвереньки. Взгляд Мелиссы был диким, лицо побелело. Я бросился к ней.

Она упала в мои объятия, но я крепко держал ее, не давая соскользнуть на пол, и потащил ее к кушетке.

Говорят, что, когда человек умирает, а душа отлетает, его тело становится легче. Мелисса не умерла, но я думал, что ее душа отлетела, так как ее тело весило как перышко.

Уложив Мелиссу на кушетку, я услышал, как шины автомобиля Морленда захрустели по снегу.

Через несколько минут фургон скорой помощи, сверкая огнями, въехал на подъездную аллею. Машина, несомненно, дежурила на улице на случай надобности. В доме появилось еще несколько человек в темной одежде. Они отнесли Мелиссу наверх и уложили в кровать. Я стоял на лестничной площадке – мои глаза горели, а челюсть ныла.

Последовала горячая дискуссия, так как Моралес и Сэндерс отказывались арестовывать меня за нападение и предлагали шерифу, чтобы он сделал это сам.

– О'кей, ребята, – уступил он. – Вы слишком близки к этой ситуации, чтобы спорить с вами. – Говоря, он посасывал кровоточащий передний зуб, пострадавший во время потасовки.

– Что верно, то верно, – отозвался Сэндерс.

Я поднялся наверх.

Мелиссе дали успокоительное. Ее веки затрепетали, а рука на мгновение сжала мою руку. Я сказал медикам, что ни в чем не нуждаюсь.

Когда я спустился, шериф ушел. Моралес и Сэндерс стояли, уставясь в пол.

– Ненавижу свою работу, – сказал Сэндерс.

– Можем мы оставить вас? – обратился ко мне Моралес. – Вы не причините вреда себе или кому-нибудь еще?

Я покачал головой.

Все было кончено.

Этим вечером, когда солнце садилось, поблескивая холодными искорками на снегу и льду, а температура упала до минус десяти, я поднялся к Мелиссе в нашу темную спальню. Она еще спала. Медики сказали, что она, вероятно, проспит до утра. Тем не менее я оставил ей записку на ночном столике; я сам не узнавал свой почерк:

Я собираюсь забрать Энджелину.

Если я не вернусь, хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя всей душой. Джек.

Я сунул кольт 45-го калибра в передний правый карман моей парки. Он был тяжелым. Чтобы уравновесить груз, я положил коробку с патронами в левый карман.

В лицо ударил холод. Когда я вдохнул воздух, то почувствовал, что на моем носу образуются ледяные кристаллики. Снег скрипел под моими ботинками. Этот звук заставлял меня стискивать зубы.

Я забыл перчатки, и металлическая ручка дверцы моего джипа обожгла мне пальцы.

– Куда это ты собрался, Джек?

Я застыл. Коуди.

Он шел через мою лужайку. Его машина стояла перед домом, а я даже не заметил ее.

– Я собираюсь убить судью Морленда.

– Значит, все кончено? Они забрали ее?

– Где ты был? Я несколько дней пытался с тобой связаться.

– Я разбил свой телефон о голову одного парня.

– Мне нужно ехать.

– Вероятно, его стоит убить, – сказал Коуди. – Но не сейчас. И не тебе.

– Уйди с дороги, Коуди.

Он схватил меня за рукав парки. Я не желал его слушать. Его не было здесь, когда мы нуждались в нем, и теперь я должен сделать это сам.

– Тебе незачем ехать туда сейчас, – продолжал Коуди. – Ты все равно туда не доберешься – шериф поставил машины перед домом Морленда на случай, если ты попытаешься что-нибудь натворить. Все это приведет тебя в тюрьму.

– Мне наплевать.

– Зря. Потому что я раскрыл эту историю. Мы сможем притянуть к ответу этого сукиного сына Морленда и вернуть твою дочь.

Я заморгал.

– Каким образом?

– Со мной кое-кто, с кем ты захочешь познакомиться.

Я снова посмотрел на машину Коуди. В ней никого не было. Но я заметил то, чего не видел раньше. Машина слегка дрожала, покачиваясь из стороны в сторону.

– Он в багажнике, – объяснил Коуди. – Давай вытащим его и немного поболтаем в доме.

Глава 24

– Я представлю тебя мистеру Мак-Гуэйну, – сказал Коуди растрепанному молодому человеку, которого грубо втолкнул через парадную дверь.

Тот что-то пробормотал сквозь сжатые зубы.

– Где Мелисса? – спросил меня Коуди.

Я указал наверх.

– Под снотворным.

– Ублюдки. Она в порядке?

– Как она может быть в порядке?

– Ублюдки!

– Они пришли сегодня утром – шериф и три помощника. Судья и Гэрретт оставались в автомобиле и даже не входили.

Человечек смотрел, как мы ходим взад-вперед, словно наблюдая за теннисным матчем. По отсутствующему выражению его лица я понял, что он понятия не имеет, о чем мы говорим.

– Садись, – сказал ему Коуди, указывая на кушетку.

Маленький человечек прошаркал к ней и сел. Теперь я видел, почему он едва может говорить и двигаться. Бедняга замерз. Кожа его пожелтела, а зубы стучали так громко, что это походило на лопающийся попкорн. Он был тощим и сутулым, со скверно подстриженными каштановыми волосами, толстыми очками в роговой оправе, торчащим кадыком и старыми шрамами от прыщей на лице. Прибавьте к этому бегающий взгляд. Я чувствовал жалость и одновременно желание его ударить. На нем были шерстяная рубашка в красную клетку, мешковатые джинсы и кроксы. Он сел, взмахнув руками, и я заметил массивные золотые часы «Ролекс» на его запястье, плохо гармонирующие со всем остальным. Казалось, они весили два фунта.

На лысом затылке виднелись следы безобразного удара. Коуди, заметив, что я смотрю на него, сказал:

– Вот как я сломал свой чертов телефон.

Притащив из кухни два стула, он поставил их перед человечком. Повернув свой стул, Коуди сел на него верхом, положив руки на спинку. Его глаза блестели, а рот кривился в саркастической усмешке.

– Представьтесь мистеру Мак-Гуэйну, – сказал он и обратился ко мне: – Садись, Джек.

Человечек уставился на свои кроксы. Его ноги сильно дрожали.

– Говори, черт возьми! – Коуди ударил человечка по лицу. Я сердито посмотрел на него, но он не обратил на меня внимания.

– Уайетт, – сказал он.

– Уайетт – что? – рявкнул Коуди.

– Уайетт Хенкел.

– Откуда ты, Уайетт Хенкел?

– Вы имеете в виду теперь или где я родился?

Коуди ударил его снова.

– Хватит, Коуди, – возмутился я.

Коуди посмотрел на меня:

– Когда ты услышишь, что он собирается сказать, тебе захочется убить его.

– Я родился в Грили, Колорадо, – произнес Хенкел сквозь стучащие зубы. – Теперь я живу в Лас-Крусес, Нью-Мексико.

– Отлично, – кивнул Коуди. – Теперь расскажи мистеру Мак-Гуэйну, почему ты здесь. Почему твой телефонный номер был в мобильнике Брайена Истмена.

Хенкел отвернулся от Коуди и уставился на наш газовый камин, который я выключил несколько минут назад, выходя из дому.

– Я замерз до смерти, – сказал Хенкел, повернувшись ко мне. – Я проторчал в этом багажнике восемь часов.

– Самое большее семь, – поправил его Коуди. – Перестань хныкать.

Я встал, подошел к камину, чтобы включить его.

– Нет, не включай, – остановил меня Коуди.

– Посмотри на него, – сказал я.

– Хрен с ним. Мы включим камин, когда он начнет говорить. – Он посмотрел на Хенкела: – Понял?

Хенкел отвел взгляд.

– Я заметил, что карман твоей куртки оттопыривается, – сказал мне Коуди. – Ты вооружен?

– Да.

– Хорошо. Достань оружие из кармана. Это кольт 45-го калибра твоего дедушки, верно?

Я вытащил револьвер. Он был тяжелым, холодным и выглядел в моей руке как тупое орудие.

– Взведи курок и направь дуло в лоб Уайетту Хенкелу, – продолжал Коуди. – Если он соврет, я попрошу тебя нажать на спуск. Не беспокойся, что стену забрызгают его мозги, так как они вряд ли у него имеются. О теле тоже не беспокойся. Я отвезу его туда, где похоронил дядю Джетера. Это отличное место – никто никогда его не найдет. Может быть, койоты выкопают его кости в 2025 году, но кому это тогда будет интересно?

Коуди успокоил меня подмигиванием, которого Хенкел не мог видеть, так как все еще сидел опустив голову. О'кей, кивнул я, понятно.

Хенкел медленно поднял голову. Он был испуган.

Я взвел курок, повернул барабан и направил дуло ему в лоб.

Коуди достал свой полицейский пистолет «глок» 40-го калибра.

– На случай, если он промажет, – сказал он Хенкелу. – Начнем снова. Назови свое занятие.

– Я уборщик в высшей школе Лас-Крусес.

– Уборщик, а?

– Да, сэр.

– Это мне нравится. Называй меня «сэр». И мистера Мак-Гуэйна тоже. Теперь скажи мне, сколько времени ты там работаешь.

– Семь лет.

– Какое у тебя жалованье?

– Двадцать шесть тысяч долларов в год. Учитывая неполный рабочий день.

– Интересно, – заметил Коуди. – Ты получаешь двадцать шесть кусков в год, но живешь на пяти акрах и имеешь два новых автомобиля, верно?

Хенкел попытался глотнуть, и его кадык скакнул вверх и вниз.

– Да, – ответил он.

– И у тебя на запястье здоровенный кусок золота. Оно фальшивое? Это одна из тайваньских подделок?

– Настоящее, – буркнул Хенкел.

– А «эскалейд», который ты водишь, краденый?

– Нет, сэр.

– Ты хорошо живешь на жалованье уборщика, не так ли, Хенкел?

– Не так хорошо, как некоторые, но неплохо. – Его голос стал более уверенным. Он согревался в буквальном и переносном смысле, что злило Коуди.

– Пристрели его, – сказал он.

Я сильнее прижал дуло ко лбу Хенкела.

– Нет! – завопил он, выпучив глаза.

– Тогда говори правду. – Коуди напугал даже меня.

– О'кей, – сказал Хенкел.

– Ты ведь не всегда был уборщиком, верно?

– Да.

– Какими другими работами ты занимался?

– Многими. Я не слишком умен. – Хотя вопрос задавал Коуди, Хенкел отвечал мне. Вероятно, несмотря на мое оружие, Коуди пугал его больше. – Я стараюсь, но просто не нравлюсь людям. Никто никогда меня не любил.

– Могу понять почему, – сказал Коуди. – Спрашиваю снова: какими работами ты занимался за свою жизнь?

Хенкел закатил глаза, словно вспоминая.

– В основном розничной торговлей. «Уол-Март», «Таргит», «Пир-Уан». Я часто перебирался в разные места Нью-Мексико и Колорадо.

– Ты не упомянул фото за час в Кэнон-Сити, Колорадо.

– Ах это… – Хенкел побледнел. Коуди попал в цель.

– Расскажи мистеру Мак-Гуэйну, когда ты там работал.

Он подумал пару секунд.

– В 2001 году.

– Прежде чем все стало цифровым, – сказал Коуди. – В самом конце эры пленки и печатания.

– Да. Не думаю, что эта мастерская сейчас там существует.

– Королевское ущелье неподалеку от Кэнон-Сити, не так ли?

– Да.

– Живописное место, верно? – спросил Коуди. – Там бывает много туристов – они идут на пешеходный мост и смотрят на реку Арканзас. Там есть даже парк.

– Да, – после паузы ответил Хенкел.

– В 2001 году смотритель парка принес пленку, проявленную в твоей мастерской. Помнишь это?

Хенкел снова попытался глотнуть, но не смог.

– Могу я выпить стакан воды? – спросил он меня.

– Ты можешь получить пулю в голову, – сказал Коуди. – Так ты помнишь, как смотритель парка принес тебе пленку?

– Да.

– Он приносил проявлять много пленок, не так ли?

– Да.

– Ты не должен был смотреть на снимки, которые проявлял, верно? Учитывая то, как работает оборудование, тебе было незачем смотреть на них. Процесс был автоматическим. Ты прикасался к снимкам, только когда клал их в конверт для клиента, правильно?

– Да.

– Но в данном случае ты смотрел на них, Уайетт?

– Смотрел, – пробормотал он. Его взгляд перебегал от Коуди ко мне.

– И что было на снимках?

– В основном природа. Но иногда дети с их семьями во время турпоходов или в кемпинге.

– Клиент часто снимал детей?

– Да.

Коуди бросил на меня взгляд. Я все еще не понимал, в чем дело.

– А почему ты делал вторую серию отпечатков, оставляя их для себя?

Хенкел на мгновение закрыл глаза.

– Уайетт!

– Это были четыре снимка, которые я хотел сохранить.

Коуди полез свободной рукой в карман и достал конверт.

– Эти четыре снимка ты сохранил, Уайетт?

– Вы знаете, что да.

Коуди передал конверт мне.

– У кого оригиналы и негативы? – спросил он.

– У клиента.

Коуди саркастически улыбнулся.

– А кто был клиентом, Уайетт?

– Обри Коутс. Тогда он был смотрителем парка.

Я словно почувствовал удар током и едва не нажал на спуск. Казалось, в течение трех недель вокруг меня были дюжины кусков цветной пластмассы. По отдельности они не имели смысла, но соединенные вместе создавали картину. Все, что мы узнали и сделали за это время, приобрело ужасающий смысл.

Я опустил пистолет и открыл конверт, зная, что́ там найду.

Брайен был прав. Фотографии были уничтожающие.

На первой была семья из трех человек, идущих по узкой дороге. Благодаря каменной стене позади них становилось очевидным, что это каньон – каньон Королевского ущелья. Фото было зернистым – сосновая веточка в нижнем углу указывала, что снимок сделан на большом расстоянии и фотограф прятался среди деревьев. Женщина – некрасивая, толстая, очевидно беременная, – шла впереди. Шествие замыкал мальчик лет двенадцати-тринадцати. Мне понадобилась минута, чтобы узнать в нем юного Гэрретта. Человеком в середине был судья Морленд.

Второе фото было слегка смазанным, но было очевидно, что Морленд тянет жену за руку, а она изо всех сил старается удержать равновесие. Гэрретт стоял в фокусе, глядя на происходящее с живым интересом.

На третьем снимке Дорри Пенс Морленд, преданная католичка, служившая препятствием в политической карьере мужа и собиравшаяся произвести на свет еще одного ребенка, который соперничал бы с ее мужем-маньяком и психопатом-первенцем, кувыркалась колесом в небе; ее длинные черные волосы развевались позади, как пламя.

На четвертом фото Гэрретт готовился нанести coup de grace [24]24
  Смертельный удар (фр.).


[Закрыть]большим камнем, который он держал над головой по переломанному телу его матери, а его отец одобрительно взирал на это.

Я просмотрел фотографии второй и третий раз.

– Господи! – воскликнул я. – Значит, судья в руках у Коутса.

Коуди кивнул:

– Вот почему он был оправдан.

– Снова в точку.

– Выходит, он шантажировал его все эти годы?

Коуди опять кивнул и ткнул своим «глоком» в голову Уайетта Хенкела.

– Вроде того. Расскажи ему, Уайетт.

Хенкел, казалось, стал еще более маленьким и жалким.

– Это я шантажировал судью, – сказал он. – Я сообщил ему, что у меня есть фотографии. Я размножил их на копировальной машине и послал копии ему, чтобы доказать это. Поэтому он годами платил мне.

– Отсюда автомобили, пять акров и «ролекс», – объяснил Коуди. – Но ты солгал судье, не так ли, Уайетт? Ты сказал судье, что у тебя есть негативы.

Хенкел кивнул.

– Поэтому, – продолжал Коуди, – когда Брайен Истмен начал говорить всем знакомым, что ищет кого-то, у кого есть фотографии, порочащие судью Морленда, ты связался с судьей снова.

– Да.

– Чтобы назвать ему цену, за которую ты не продашь фотографии Брайену?

– Да.

Как ни странно, Хенкел оживился во время своих откровений. Он явно гордился собой. Мне хотелось застрелить его, но не раньше, чем я услышу все.

Коуди обратился ко мне:

– Я размышляю о роли Хенкела. Когда я расследовал дело Коутса, то всегда интересовался, почему он перестал работать в парках пять лет назад и полностью переключился на кемпинги на федеральной земле. Это была просто одна из мелочей, не имеющих смысла. Но теперь она имеет смысл. Работа в парках штатов перестала удовлетворять Коутса, когда Морленд стал федеральным судьей. У Хенкела были фото, он хотел денег и получал их. Но Коутс нуждался не в деньгах, а в безопасности. Он знал, что когда-нибудь его поймают, поэтому вступил в контакт с Морлендом и рассказал ему о своей козырной карте. Коутс хотел быть уверенным, что его будут судить в федеральном суде, так как знал, кто будет судьей.

– Сукин сын, – сказал я и добавил: – Погоди. Почему Коутс должен был рисковать, относя свою пленку Хенкелу? Неужели его не беспокоило, что Хенкел или кто-нибудь увидит снимки убийства?

– Я могу ответить на это, – сказал Хенкел. – Не думаю, что тогда он понимал, чем располагает. Эти фото увеличены, потому они такие зернистые. В оригиналах люди выглядят как муравьи на фоне этой стены. Он мог заснять падение женщины, но не знать, что судья толкнул ее. Думаю, он понял это, когда пришел домой и внимательно рассмотрел отпечатки.

– И он никогда не охотился за вами? – недоверчиво спросил я.

Хенкел в первый раз улыбнулся, обнажив желтые огрызки зубов.

– Я бы давно был мертв, если бы он это сделал. Я держал увеличенные снимки при себе, перебираясь с места на место, с работы на работу. Думаю, пару раз он пытался найти меня. Однажды человек появился в моей лавке в Салиде, расспрашивая обо мне. Я слышал это из другой комнаты, вышел через боковую дверь и больше туда не возвращался. В другой раз я пришел домой после работы в Дуранго и увидел нескольких ребят, похожих на мексиканских гангстеров, припарковавшихся перед моим домом. Я тут же уехал в Нью-Мексико.

Коуди кивнул, как если бы еще один фрагмент картинки-загадки встал на свое место.

– Значит, когда ты передал сообщение Брайену Истмену, судья позвонил тебе?

– Нет. Это был его сын Гэрретт. Мальчишка с камнем на фотографии.

– И что он сказал?

– Вы собираетесь убить меня, не так ли? – спросил Хенкел.

Коуди скорчил гримасу.

– На девяносто процентов да. Но остаются еще десять процентов, Уайетт. Тебе нужно убедить меня, что ты стоишь этих десяти процентов, рассказав мне правду.

Я видел, что Хенкел обдумывает аргументы. Наконец, он сказал:

– Гэрретт заявил, что заплатит больше, если я позвоню Истмену и скажу, что у меня есть фотографии. Я поговорил с ним, и он согласился встретиться со мной в Денвере. Гэрретт назвал мне место встречи, но велел не ходить туда. Думаю, он сам встретился с ним.

Я выстрелил в него.

Грохот был оглушительным. Не знаю, как Мелисса не проснулась. Хенкел извивался на моей кушетке, сжимая плечо, куда попала пуля, и размазывая по ткани красные пятна.

Коуди выхватил кольт из моей руки, прежде чем я смог выстрелить вторично и прикончить Хенкела.

– Ради бога, Джек! – закричал он. – Мы еще не покончили с ним.

– Я покончил, – отозвался я, но сделанное мной потрясло меня.

Хенкел корчился и стонал.

Коуди схватил его за волосы и усадил.

– Говори быстро, – сказал он, – и, может, останешься в живых.

– Мне больно, – процедил Хенкел сквозь стиснутые зубы.

– Будет еще больнее!

– Я изойду кровью!

– Очень может быть. – Коуди склонился над ним. – Коутс больше не контактировал с судьей до недавнего времени?

– Насколько я знаю, нет, – ответил Хенкел.

Коуди посмотрел на меня и кивнул.

– Когда Коутс догадался, что я вышел на него, он, должно быть, связался с судьей и напомнил ему, что́ хранил все эти годы. Вообрази удивление Морленда, когда он узнал, что один из двух человек, которым известно об убийстве Дорри, был педофил, которого мы искали. Разумеется, ордера на обыск и арест были на столе у Морленда, поэтому он предупредил Коутса о нашем приходе, и тот заранее уничтожил все. И он обеспечил, чтобы Коутс вышел на свободу.

Миллион мыслей пронесся у меня в голове. Я попытался привести их в подобие порядка.

– Но, Коуди, – сказал я, – ведь Коутс вышел на свободу из-за тебя.

Я тут же пожалел о своих словах, так как в глазах Коуди сверкнул гнев.

– Прости, – снова начал я, – но…

– До сегодняшнего вечера, – прервал меня Коуди, – была одна вещь в этом процессе, которую я не мог понять: как Лудик узнал все о моих передвижениях после ареста Коутса. Конечно, он умен, но не до такой же степени. Кто-то сообщил ему, и думаю, это был Морленд. Разумеется, он сделал это не по телефону. Вероятно, рассказал судебную сплетню вроде этого: «Я надеялся, что это солидное дело, потому что была целая цепочка доказательств, но…» По-видимому, судья услышал обо мне от окружного прокурора или какого-нибудь болтливого копа. Морленд обставил дело так, что Лудик услышал об этом «из третьих рук» и начал расследовать. Я не говорю, что не напортачил, Джек. Но Морленд привел в движение всю машину – от предупреждения Коутса об ордере на обыск до предложения защите еще раз проверить доказательства.

Это имело смысл.

Коуди отвернулся от меня и ткнул своим «глоком» в нос Хенкела.

– Когда я пришел в твой дом в Нью-Мексико, ты складывал вещи в машину. Куда ты планировал ехать?

– Мы собирались произвести обмен, – сказал Хенкел.

– О чем ты?

– О большой встрече, где каждый получил бы то, что хотел.

Коуди ударил его снова, и Хенкел поморщился. Подушки потемнели от крови. Я ощущал ее запах – резкий и металлический, – от которого мне хотелось зажать нос.

Хенкел был изможден. Его веки начали опускаться.

– Какой обмен? – рявкнул Коуди.

– Судья должен был получить фото и негативы от Коутса и меня, а я – большие деньги от судьи. Мы собирались встретиться в доме Коутса в горах завтра утром.

– А что должен был получить Коутс?

Хенкел закашлялся, почти теряя сознание.

– То, что он всегда хотел, – собственную маленькую девочку.

В этот момент я осознал, кто послал фото Энджелины своему сообщнику Мэлколму Харрису в Лондон – Обри Коутс. Я вспомнил, что Морленд сделал это фото утром во время своего первого визита, когда поднимался наверх с Мелиссой. По этой причине он настаивал на том, чтобы повидать ее и просил Мелиссу повернуть Энджелину, чтобы лучше ее рассмотреть.