Текст книги "Три недели страха"
Автор книги: С. Бокс
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Суббота, 10 ноября
Остается пятнадцать дней
Глава 9После ухода Брайена в ночь столкновения Коуди с Луисом мы не видели его до конца недели. Он был в Нью-Йорке, Чикаго, Сент-Луисе и районе залива по делам. Он связывался с Мелиссой текстами, посылаемыми из аэропортов между полетами. Она сохраняла сообщения и показывала их мне, когда я возвращался с работы. Я читал их после кофе в субботу утром.
«Узнаю все больше и больше о судье. Не могу дождаться, чтобы рассказать тебе».
И:
«Говорил с одним из моих друзей, который занимается темными делами. Он сказал, что могут существовать фото, которые погубят судью. Я расследую это. Может стоить денег».
– Фото чего? – спросил я.
– Я послала ему вопрос, – сказала Мелисса. – Но он не ответил. – Она вздохнула. – Ты ведь знаешь, как он любит театральные эффекты. Брайен хочет не только рассказать, но и что-то показать нам.
Коуди стоял в дверях в испачканной краской тенниске и с трехдневной бородой. Он слышал разговор.
– Давай проедемся в город, – предложил он мне.
– Ты не возражаешь? – спросил я Мелиссу.
– Нет, – ответила она, – если ты привезешь домой обед и не выпьешь слишком много. Помни, завтра ты вылетаешь очень рано.
Как будто я этого не знал.
В нескольких общенациональных обозрениях Денвер назван наименее перегруженным городом в стране – обычно вровень с Портлендом. Здоровье и отдых здесь религия. Мне ли это не знать, ведь как раз экологию я и продаю за границу. Но Коуди, словно по контрасту, затягивался сигаретой и пускал дым, сидя на заднем сиденье с закрытыми глазами. Он курил с таким удовольствием, которое заставило меня пожалеть, что я не курильщик.
По рабочим дням здесь было много транспорта. Но на уик-энд я сравнивал улицу в западном пригороде, на которой мы живем, с маленьким ручейком вроде того, что пересекал ранчо у Грейт-Фоллз, где одно время работал мой отец. Как ручеек в реку, улица впадала в более оживленную. Там я сразу стал частью реки, текущей по долине к офисным зданиям, стадионам и центру города – стал рыбой, борющейся за жизнь. Поток транспорта мчался по дороге, и река набирала скорость. Вечером мне придется плыть назад по реке транспорта к песчаному ложу моего ручейка, где Мелисса и девятимесячная Энджелина будут ждать меня, как если бы все было в порядке.
Впрочем, на 70-м шоссе между штатами в сторону города транспорта было немного, хотя к западу, в направлении гор, ситуация была иной. Несколько лыжных трасс уже были открыты благодаря раннему снегопаду и снегу, доставленному машинами, и я никогда в жизни не видел столько «вольво», «лендроверов» и «субару» с лыжами наверху. Мне казалось, что пассажиры внутри слушают Дейва Мэттьюза, [9]9
Мэттьюз Дейв (р. 1967) – американский актер и певец.
[Закрыть]если им было меньше сорока, и Джона Денвера, [10]10
Денвер Джон (1943–1997) – американский певец, актер и поэт.
[Закрыть]если им было больше.
Мы свернули на бульвар Спир и оказались в центре города, проехав мимо баров, торгующих пепси и пивом, и наполненной бомжами Шестнадцатой улицы.
Припарковались мы на стоянке в убогом районе, куда еще не добрались застройщики. Парковка стоила пять долларов, но Коуди вместо того, чтобы заплатить, показал значок дежурному в будке. Дежурный – с татуировкой, пирсингом и пахнущий дымом – отпрянул от значка, как вампир от распятия. Я проследовал за моим другом в гриль-бар «Шелбис» на Восемнадцатой улице. Я знал, что его обычно посещают копы.
Официантка узнала Коуди и поклонилась ему как королю, но с усмешкой на лице.
– Ваш трон готов, сэр, – сказала она.
Коуди что-то буркнул и занял место в темной кабинке. Я уселся напротив.
– Пиво обоим? – спросила официантка у Коуди.
– «Джеймсонс», – ответил он. – Три порции.
– Три? – удивленно спросил я.
Когда официантка отошла к стойке, Коуди полез в карман за пачкой сигарет и сказал:
– Один парень должен встретиться с нами. Надеюсь, он придет, несмотря на мой нынешний статус в департаменте.
– Кстати, – осведомился я, – как идет процесс?
– Много крика, – сказал он. – Защита удалилась, не вызывая свидетелей. Судья объявил перерыв на уик-энд. В понедельник все соберутся и выпустят ублюдка на свободу.
Я покачал головой.
– Значит, против него ничего больше нет?
– У нас было более чем достаточно! – вспыхнул Коуди, выпуская струю дыма, несмотря на надпись «Не курить!». Запрет действовал по всему штату.
– Ты хочешь спросить меня, оставлю ли я его в покое? – сказал Коуди.
Я не сказал ни «да», ни «нет», и он не ответил.
Сотовый телефон Коуди заурчал, и он произвел комический ритуал, хлопая себя по одежде с пляшущей во рту сигаретой, пока не нашел его в нагрудном кармане и не вытащил.
– Да, мы здесь, – сказал Коуди в телефон. – И я уже сделал заказ, так что приходи.
Он закрыл телефон и положил его на стол, чтобы не потерять снова.
– Джейсона Торклесона произвели в детективы только на прошлой неделе, – объяснил Коуди. – Его приписали к моей группе. У него ясные глаза и пушистый хвост, как у всех нас, когда мы начинали. Пока он не погряз в делах и его не завербовал лейтенант, я попросил его разузнать о Гэрретте Морленде, Луисе и «Сур-13».
Дверь отворилась, впустив в темное помещение солнечный свет и худощавого молодого человека с бледной кожей и ярко-рыжими волосами, державшего в руке папку. На нем был дорожный костюм, и выглядел он бодро, словно закончил тренировку перед встречей.
– Это он? – спросил я.
Коуди высунулся из кабинки и махнул Торклесону рукой.
– Очевидно, со мной еще разговаривают, – пробормотал он.
После представлений Торклесон сел рядом со мной лицом к Коуди, положив папку на стол. Официантка принесла три пива, и Коуди выхватил у нее стакан, прежде чем она успела поставить его. Сделав большой глоток, он крякнул и медленно опустил стакан. Я потягивал свое пиво. Оно приятно обжигало.
– Не рано начинаете? – сказал Торклесон.
Коуди пропел строку из песни Луиса Джордана: [11]11
Джордан Луис (1908–1975) – американский джазовый музыкант.
[Закрыть]«Что толку оставаться трезвым, когда ты станешь пьяным вновь?..» – и засмеялся. Я тоже усмехнулся. Коуди цитировал эту строчку десять лет.
– Пожалуй, я воздержусь, – промолвил Торклесон.
Выражение лица Коуди стало угрожающим, и он посмотрел на Торклесона из-под тяжелых век.
– Держишь форму?
– Вообще-то да.
– Слово «вообще-то» используют в наши дни слишком часто и притом неправильно. Вы, молодежь, произносите его почти так же часто, как слова «вроде бы» и «в основном». Все это лишние слова, говорила моя учительница английского языка в высшей школе Хелены миссис Лиза Уошенфелдер. Верно, Джек?
Я кивнул.
– А теперь пей свое гребаное пиво, – велел Коуди.
Торклесон послушно взял свой стакан и выпил, слегка поморщившись.
Папка оставалась лежать на столе.
– Вы не хотите взглянуть на это? – спросил Торклесон.
– Позже, – ответил Коуди. – Изложи мне суть.
Торклесон покосился на меня.
– С ним все в порядке, – заверил его Коуди. – Он может слушать все, что ты мне расскажешь.
Торклесон постучал по папке.
– Я бы хотел, чтобы здесь было больше, но доступной информации оказалось немного. Гэрретт Морленд – сын судьи Джона Морленда, но думаю, вы уже это знаете.
– Знаем, – подтвердил Коуди, постукивая пальцами по столу, как игрок в блек-джек, ожидающий хороших карт от сдающего. – Рассказывай дальше.
– Мать Гэрретта…
– Это мы тоже знаем – продолжай.
– О нем нет никаких рапортов и сведений в полицейских архивах.
– Черт!
– Единственное, что я смог найти, – это пару упоминаний о связях Гэрретта с бандой гангстеров. Мне это показалось удивительным.
– Продолжай.
– «Суреньо-13». Я перепечатал всю информацию о них, какую мог найти в наших досье. «Суреньос» по-испански «южанин»…
Коуди поднял руку.
– Тебе незачем вдаваться в это, если это есть в папке. Я все знаю о «Сур-13», начиная от того, что банда родилась в калифорнийской тюремной системе, и кончая тем, что она распространилась по всем пятидесяти штатам, а также что «13» означает тринадцатую букву алфавита «М» – «Мексиканская мафия». Банда идентифицирует себя с голубым цветом, ее члены носят три вытатуированные точки на костяшках пальцев и осуществляют большую часть торговли метадоном и героином в Колорадо.
Торклесон кивнул.
– Нас интересует то, как хороший мальчик из высшей школы Черри-Крик связался с ними и почему, – добавил Коуди.
– Это я вам объяснить не смогу, – сказал Торклесон, постукивая папкой по столу. – Но у нас есть полдюжины фотографий Гэрретта с известными членами «Сур-13», входящего и выходящего из клуба «Аппалуза» на Зуни-стрит. Вы знаете об «Аппалузе»?
Коуди кивнул. Даже я слышал о клубе «Аппалуза». Причина, по которой я знал о нем, заключалась в том, что он находился в квартале города, от которого наше бюро старалось держать подальше журналистов и гостей. Каким-то образом застройщики упустили этот район. Дома в нем были ветхими. Салоны татуировки, бары и пара винных лавок. В центре всего этого находилась «Аппалуза». Ее было легко узнать ночью, так как посетители разбили большую часть неоновых букв над дверью, где осталось только «п» и «у». Я слышал от Коуди, что патрульные копы часто делали крюк вокруг клуба, чтобы не получить кирпичом по машине.
– Есть также несколько снимков вашего парня внутри клуба. Он выглядит завсегдатаем – не выделяется, как белые девушки, которые время от времени заглядывают туда в поисках приключений. Но если Гэрретт свой человек в клубе, значит, он глубоко увяз с этими ребятами.
– И это все? – спросил Коуди. – Несколько фотографий?
– Боюсь, что да.
Коуди вздохнул. Я ожидал, что он будет распекать Торклесона, но он не стал этого делать. Казалось, новый детектив отыскал в департаменте все, что мог, хотя большую часть мы уже знали.
– Я хотел бы найти побольше, – продолжал Торклесон, читая мысли Коуди. – К ювенильным материалам трудно подобраться без ордера, хотя у меня есть там несколько приятелей. У меня сложилось впечатление, что искать нечего – Гэрретт чист. А что касается другого имени, которое вы мне назвали, – Луис – ну, вы можете сразу выбросить этот раздел из папки.
– Что ты имеешь в виду? – насторожился Коуди.
– Если тип, который вас интересует, – Пабло Луис Кадена, приятель Гэрретта Морленда, то его более не существует. Его тело нашли пару дней назад в Саут-Плэтт. Он был сильно избит, фактически забит до смерти. Коронер сказал, что его бросили в реку уже мертвым.
Я уставился на Коуди, желая, чтобы он посмотрел на меня. Но он этого не сделал. Я понял, что Коуди не хочет проявлять признаков тревоги перед Торклесоном – его лицо было неподвижно, словно маска. Под столом я почувствовал толчок ботинком – Коуди велел мне отвернуться от него и держать язык за зубами. Я повиновался.
– Есть подозреваемые? – спросил Коуди.
Торклесон покачал головой:
– Нет. У Кадены досье, длинное, как ваша рука. Убийство отнесли к категории «связанных с бандой».
– Я ничего об этом не слышал, – заметил Коуди.
– Эти дни вас не было на работе, – сказал Торклесон, отвернувшись, чтобы не смущать обоих. – А в наши дни газеты не печатают на первой полосе сообщения о находке мертвого гангстера.
Коуди допил свое пиво и знаком потребовал следующую порцию. Казалось, он не слышал слов Торклесона.
– А что говорили в эти дни в департаменте обо мне?
Торклесон использовал вопрос как повод отодвинуть стул и встать, чтобы уходить.
– Для начальства вы теперь сбитый летчик, приятель.
Когда мы возвращались к моему джипу, еще две порции выпивки (для Коуди) и Торклесон давно исчезли. Коуди заявил, что лично будет защищать Мелиссу и Энджелину во время моего отсутствия.
– Ты готов к этому? – спросил я.
Он бросил на меня сердитый взгляд.
– Я имею в виду не выпивку, а твой график, – объяснил я.
– У меня нет гребаного графика до слушания моего дела, – сказал Коуди.
Мы сели в машину и закрыли дверцы. Я чувствовал сжатие в груди.
– Ты не собираешься заводить мотор? – спросил Коуди.
– Вроде бы мы вышли сухими из воды, – сказал я.
Коуди молча смотрел вперед.
– Коуди…
Он повернулся ко мне:
– Я слышал тебя. Джек, мы больше никогда не будем говорить об этом. Что сделано, то сделано. Надеюсь, ты не рассказал Мелиссе о том, что произошло?
– Рассказал, но не все, – солгал я.
– Отлично. Вот и не рассказывай.
Помолчав, он спросил:
– Кого мы дурачим? Ты рассказал ей все, верно?
– Да.
Коуди тяжело вздохнул.
– Ты можешь пожалеть об этом, – сказал он.
Мы молчали десять минут, пока ехали домой. Коуди думал и курил.
– Эта история с Луисом говорит мне о многом, – наконец промолвил он. – Она должна говорить многое и тебе. То, что Гэрретт решил бросить тело Луиса в реку, чтобы все напоминало разборку между бандитами, – это интересно. Особенно учитывая, что он мог сделать – например, вызвать копов той ночью или обратиться в прессу. Но, судя по всему, Гэрретт не хотел, чтобы вышло наружу то, как он ездил с Луисом по твоей улице.
Я покачал головой, не понимая.
– Если бы Гэрретт сообщил об избиении, прежде всего возник бы вопрос: что он там делал? Всплыла бы история с Энджелиной, и это втянуло бы в дело судью Морленда. Либо Гэрретт не хотел втягивать своего папашу, либо добрый судья сам не хотел об этом знать. Поэтому они решили скрыть все таким способом.
– Я тебя не понимаю.
– Я и сам не все понимаю, – признался Коуди. – Но похоже, тут происходит куда больше, чем мы знаем. Есть причина – или причины, – по которой они предпочли бросить тело Луиса в реку. Это заставляет меня интересоваться, что они скрывают, так как они заявляют, что в деле об усыновлении находятся на стороне закона.
– Может быть, Гэрретт и Морленд не разговаривают, – предположил я. – Возможно, они действуют независимо друг от друга.
Коуди покачал головой:
– Я не могу в это поверить. Держу пари, что они общаются и координируют действия.
Я подумал об этом.
– Это также означает, – продолжал Коуди, – что они решили действовать осторожнее, как и мы. Ведь мы тоже больше не действуем открыто. Это свидетельствует, что мы по-настоящему на опасной территории.
Мы ехали по промышленной зоне среди складских помещений. Здесь не было пешеходов и было мало автомобилей. В этом районе околачивались в 50-х годах Джек Керуак [12]12
Керуак Джек (Жан-Луи) (1922–1969) – американский писатель.
[Закрыть]и Нил Кэссади, [13]13
Кэссади Нил (1926–1968) – один из представителей «поколения битников» в 1950-х гг.
[Закрыть]когда Керуак обдумывал книгу о путешествиях под названиям «На дороге». Строительные краны еще не появились здесь, но это был только вопрос времени. Старые табачные, хлопковые и бакалейные склады скоро должны были смениться кондоминиумами и магазинами розничной торговли.
– Я понимаю, что ты делаешь, и ценю это, – сказал я наконец. – Ты пытаешься прыгнуть выше головы.
– Знаю, – отозвался Коуди. – Но ты мой лучший друг. Если я не могу помочь тебе, грош мне цена. Ты, я и Брайен должны заботиться друг о друге. Мы всего лишь парни из Монтаны, оказавшиеся в большом городе, хотя Брайен притворяется, что это не так.
Его слова тронули и удивили меня.
– Это говорит выпивка?
– Отчасти.
– Ну, я все равно это ценю.
Он фыркнул.
– Черт возьми, ты циник.
Коуди затянулся сигаретой.
– Ты не знаешь, до какой степени, – признался он.
На пути к моему дому Коуди откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
– Есть еще одно.
– Что?
– Помнишь, я сказал тебе, что не могу идти против судьи?
– Да.
Коуди щелкнул пальцами, словно отбрасывая что-то несущественное.
– Забудь. Это кончилось в зале суда. Я намерен воевать с этим уродом.
После этого он задремал. «И этот человек будет наблюдать за Мелиссой и Энджелиной?» – подумал я.
Когда мы добрались до моего дома, Коуди вскинул голову. Он казался абсолютно трезвым.
– Очевидно, я отключился, – сказал он.
– Хочешь пообедать? – Я забыл, что собирался привезти еду. – Мы можем заказать пиццу.
– Нет, я сыт. Мне нужно съездить домой и взять одежду.
– Мне сказать Мелиссе, что ты будешь здесь всю следующую неделю?
– Скажи ей, что хочешь. Только убедись, что она не будет возражать.
– Коуди…
Он отмахнулся от меня:
– Не беспокойся.
Я прошел с ним к его машине.
– Ты вернешься через неделю? – спросил он.
Я кивнул.
– До нашей следующей встречи я поговорю с моим дядей Джетером, – сказал Коуди.
Я нахмурился.
– Не волнуйся. Я просто проверю, что он в пределах досягаемости на случай, если он нам понадобится.
– Ты не знаешь кого-нибудь здесь, кто мог бы сделать работу? – спросил я, смущенный фактом, что я воспринимаю это как неизбежное. Слово «работа» подразумевало поиск невысокооплачиваемого гангстера.
– Я знаю людей, – ответил он. – Но для таких дел я могу довериться только кровным родственникам. Мы не можем рисковать, что кто-то проболтается.
– Не знаю, – пробормотал я.
– Я только проверю доступность. Если ты хочешь поговорить с Джетером, тебе самому придется принимать решение.
Я кивнул.
Коуди усмехнулся и протянул руку:
– Удачной поездки. И ни о чем не беспокойся. Со мной они будут в большей безопасности, чем с тобой.
Думаю, он пошутил.
Позже вечером позвонил Брайен.
– Позови к телефону Мелиссу – вы оба должны это слышать.
– Где ты? – спросил я, когда Мелисса шла в другую комнату к параллельному аппарату.
– В Сан-Диего. Тут все время невозможная жара. Не знаю, зачем им служба погоды.
Мелисса взяла трубку, и Брайен с жаром заговорил:
– Я общался с приятелем друга, который учился в высшей школе Эшвилла с Джоном Морлендом. Он нарисовал мрачноватый портрет нашего парня. Очевидно, Джон был нежеланным сыном матери-подростка, которая отдала ребенка старшей сестре и ее мужу – Морлендам. Вероятно, там это не было необычным. Таким образом, Джон рос в весьма суровой обстановке, где «матерью» была его тетя, а «отцом» – дядя. Они обратились в суд и сменили фамилию Джона на Морленд – не знаю, какой она была раньше, и это не имеет значения. Как бы то ни было, Джон ненавидел своих родителей. Он мало говорил о них в высшей школе, за исключением того, что они «пытались подавлять его». Не знаю, что это означает, но приятель моего друга думает, что это касалось его амбиций. Может быть, они не хотели подписывать просьбу о стипендии или финансовой помощи, но это мои догадки. Однако, когда они погибли в автокатастрофе, наш мальчик не только получил две страховки, но перед ним открылся целый мир финансовой помощи. Это позволило ему поступить в Колорадский университет. Насколько я понимаю, он просто умыл руки от своего прошлого. Никогда не возвращался в Северную Каролину и не посещал могилу родителей, согласно моему источнику. Выходит, – закончил Брайен, – мы имеем дело с бездушным ублюдком.
– Но он имел алиби на время катастрофы, – заметил я. – Ты сам говорил нам это.
– И привез свое алиби с собой в Колорадо, – сказал Брайен. – А потом женился на ней. И она тоже умерла.
БЕРЛИН
Понедельник, 12 ноября
Остается тринадцать дней
Глава 10Аэропорт Тегель был таким, как всегда – слишком маленьким, суетливым, металлическим и круглым. Серо-белый утренний свет просачивался сквозь окна, которые казались грязными. Я ждал свой багаж у скрипучей, застревающей карусели в такой густой толпе, что было невозможно избежать толчков. Еще не придя в себя после длительного полета, я смотрел вокруг сухими и налитыми кровью глазами, чувствуя себя грязным и нуждаясь в месте, где мог бы принять душ и переодеться.
Прибывающие пассажиры были деловитыми европейцами с востока и запада, североафриканцами в развевающихся одеждах, большими турецкими семьями. Толпу пронизывали группы из четырех-пяти человек, которые, несомненно, прилетели посетить Всемирное туристическое бюро, поучаствовать в турярмарке, как и я. Ямайцы, тайцы, аргентинцы, кубинцы толпились вместе, ожидая не только личного багажа, но и своих ящиков с дисплеями, коробок с туристическими брошюрами, отпечатанными в Германии, а в случае с кубинцами – устройств для изготовления сигар, которыми они могли угощать немецких туроператоров. Все в мире рвались на устойчивый и надежный германский туристический рынок. Нам всем были нужны эти люди, которые имели от пяти до шести недель отпускного времени, думали о путешествиях как о правиле, а не о привилегии и знали о нашей географии и культуре куда больше, чем мы сами.
Было легко отличить американцев с нашими открытыми и оживленными лицами, громкими разговорами, как если бы больше никто не понимал по-английски, и инстинктивной горячностью, которая так раздражает других. Или контингент из Лас-Вегаса, включая загорелых мужчин с темными зализанными волосами и шоу-герлс, которые без их костюмов и перьев выглядели просто слишком высокими, бледными и худыми, словно экскурсия мафии в Тахо или Атлантик-Сити, севшая не в тот самолет.
Глядя на часы, чтобы проверить, как долго мы ожидаем багаж, я услышал свое имя и поднял голову. Я не узнал ни одного лица и решил, что это просто похожее слово на другом языке, когда голос с английским акцентом произнес:
– Джек! Вы потерялись, мой мальчик?
Мэлколм Харрис из «АмериКан» в отлично скроенном английском костюме и с плащом, перекинутым через руку, хлопал меня по плечу сзади.
– Я едва узнал вас, – сказал я, пытаясь пробудиться от полусонного состояния для общения с самым важным для нашего района туроператором. – Когда я видел вас в прошлый раз, вы были в джинсах, ковбойской шляпе и сидели на лошади. – Я вспомнил, как он любил изображать ковбоя на ранчо.
Мэлколм Харрис был бледным, с тонкими черными волосами и кривой улыбкой, демонстрирующей два ряда скверных зубов. Его острый нос был испещрен красно-голубой дорожной картой горького пьяницы, а над верхней губой поблескивали капли пота.
Харрис откинул голову и рассмеялся:
– Хотел бы я находиться в Колорадо вместо этого чертова места.
– Я тоже, – отозвался я.
– Когда вы прибыли?
Они всегда это спрашивают, хотя очевидно, что я прибыл только что.
– Надеюсь, мой багаж прибыл вместе со мной.
Потом я вспомнил первое правило туристического рынка Линды ван Джир: «Всегда о них и никогда о вас».
– Приятно вас видеть, – продолжал я. – Вы выглядите очень хорошо. У вас свой стенд на ярмарке?
– Нет, у меня никогда нет здесь стенда. Думаете, я хочу разговаривать с чертовыми немцами? – Последнюю фразу он прошептал, но недостаточно тихо. – Нет, я здесь потому, что это лучшее место видеть всех вас и обделывать кое-какие делишки. Все в одном месте – это прекрасно, хотя я презираю Берлин. И весь чертов Fatherland, [14]14
Отечество (нем.).
[Закрыть]коли на то пошло. У них нет чувства юмора, а с этого надо начинать.
Я быстро огляделся вокруг, не подслушивают ли нас, и встретился взглядом с полицейским в зеленой форме.
– Где вы остановитесь? – спросил Харрис.
– В «Савое». На Фассенштрассе.
Он кивнул:
– Прекрасное место. Я его знаю. Английская собственность. У них все еще есть этот великолепный сигарный бар?
– Думаю, да.
– Блестяще! Как насчет встречи там вечером, а потом мы отправимся обедать. Вы угощаете. – И он снова засмеялся.
– Отлично, – с энтузиазмом откликнулся я, думая, что предпочел бы пулю в голову или, по крайней мере, немного сна.
– Тогда в семь. – Харрис опять похлопал меня по плечу. – Я надеялся вас увидеть. У меня к вам много важных вопросов. И конечно, все секретные.
Я кивнул, как будто зная, о чем он говорит.
Карусель застонала, и появился багаж. Толпа бросилась к механизму, как если бы в результате этого их вещи показались бы раньше.
– Я должен выбраться из этого ада, – сказал Харрис, хлопая по ручной клади, которую привез из Лондона. – Увидимся в семь.
Я протянул руку, но он уже пробивался сквозь турецкое семейство к выходу. Полицейский, слышавший его замечания, прожигал глазами дырки в его пиджаке.
В тени между зданиями виднелись кучи грязного снега, и мое кремовое такси «мерседес» скользило сквозь утренний транспорт. Небо было свинцовым, а между деревьями я видел подъемные краны, похожие на доисторических океанских птиц.
Я снова посмотрел на часы. Дома было половина третьего ночи. Мне не терпелось позвонить. Я представлял себе Мелиссу и Энджелину в их кроватях и Коуди, ворочающегося на кушетке. И – это пришло из ниоткуда – Гэрретта Морленда в его «хаммере», наблюдающего за моим домом из темноты.
Я выпрямился и тряхнул головой, пытаясь отогнать видение.
Водитель такси наблюдал за мной в зеркало заднего вида и, когда я встретился с ним глазами, отвернулся.
Отель был переполнен людьми, прибывшими из разных стран во Всемирное туристическое бюро. Мой номер оказался не готов, поэтому я оставил багаж, сунул руки в карманы и пошел прогуляться по Курфюрстендамм – главной торговой улице Берлина, известной, как Ку'Дамм. Шикарные магазины, рестораны, суета. Я не мог поверить своим глазам, видя, что уличные торговцы все еще продают куски берлинской стены, чьи последние аутентичные остатки исчезли почти двадцать лет назад, а также поддельные восточногерманские военные фуражки и бинокли «Штази», изготовленные в Азии. Чернокожие африканцы торговали ювелирными изделиями на простынях, которые можно было собрать за две секунды, если в квартале появится полицейский. Женщины присматривались к мехам и сумкам, а в сыром холодном воздухе висел запах сигарет, напомнив мне Коуди.
Что-то, чего я не мог объяснить, не давало мне покоя. Я приписывал неспособность определить это последствиям полета, однако неопределенность меня мучила, подобно камешку в ботинке, который я не мог найти и выбросить.
В Берлине все еще встречались довоенного типа мужчины в шляпах и женщины с подкладкой на плечах, хотя, казалось, на улицах стало меньше немцев и больше североафриканцев, арабов и турок.
Я дошел до большого супермаркета «Ка-Да-Be», прежде чем перейти улицу и повернуть назад. В отличие от дома, где мы берегли каждый цент с тех пор, как усыновили ребенка, здесь мои расходы оплачивало бюро. Мой бумажник был набит евро, а кредитная карточка хорошо заряжена. Я не мог роскошествовать, но мог съесть и ланч из белых сосисок с пивом и видом на «Сломанный зуб» – разбомбленную церковь, которую берлинцы не стали реконструировать после Второй мировой войны.
За едой и питьем я пытался определить, что беспокоило меня во время прогулки. Наконец, когда я откинулся на спинку стула и стал ждать, когда официант принесет мне сдачу и квитанцию, я осознал, что меня тревожило не то, что я видел на улице, а то, чего я не видел.
Дети. Там не было детей. Очевидно, более старшие находились в школах. Но за всю прогулку я не встретил ни одной детской коляски и ни одной матери с ребенком. Казалось, и улица, и город населены только взрослыми. Я подумал, как странно и ужасно жить в мире без детей. До сих пор эта мысль никогда не приходила мне в голову. Здесь, в Берлине, по непонятной причине не было ни единого малыша, наполняющего день шумом и безобидным хаосом. Вместо этого повсюду царили покой и антисептический порядок.
Когда я убирал счет в бумажник, я достал фото Энджелины, сделанное несколько месяцев назад. На нем она улыбалась и тянулась к камере, пытаясь потрогать линзы.
Хотя это было только фото, Энджелина оставалась единственным ребенком в поле зрения, и ее хотели отобрать у нас, превратив наш дом и нашу жизнь в холодный и спокойный Берлин.
Несмотря на слова Линды ван Джир, что моя работа в офисе под угрозой, я решил перезаказать обратный билет на следующий день после моей встречи с Харрисом. Я боялся за жену и дочь, и мне уже не хватало их. Линда будет сердиться, но я вернусь со сделкой с «АмериКан» в руке, так что она это переживет.
Придя в отель, я обнаружил сообщение от Мэлколма Харриса. Он был вынужден отложить наш обед до конца недели. Возникли осложнения, и он должен был на несколько дней вернуться в Лондон.
Я скомкал записку и швырнул ее через вестибюль отеля.
