Текст книги "Три недели страха"

Автор книги: С. Бокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Линда шагнула назад, окидывая меня взглядом.

– Значит, ты понял меня?

– Да, – ответил я. – Я поеду в Германию и встречусь с Мэлколмом Харрисом.

– Ты хороший парень, Джек, – улыбнулась она. – Я знала, что ты согласишься. Давай займемся документами.

Когда я складывал бумаги в портфель, Линда спросила:

– Разве у них нет других детей?

– Дело не в том, – с жаром отозвался я. – Это же не замена одной модели на другую.

«Как она не понимает?» – думал я.

Линда махнула рукой.

– Ну, удачи тебе с твоей детской историей.

Детская история…

Мы испробовали все, лишь бы Мелисса забеременела. Она изучала медицинскую литературу, пользовалась библиотеками и Интернетом, став подкованной в этой теме не хуже и даже лучше многих врачей. Секс стал моей второй работой. Мелисса отмечала розовыми сердечками на настенном календаре дни наших совокуплений. Сердечек было много. Три недели подряд мы занимались сексом каждое утро, а еще три недели – каждый вечер. Однажды, когда мы отправились на ланч в город, Мелисса предстала передо мной с голыми ногами и сказала, что не надела нижнее белье и сняла номер на день в соседнем отеле. Я едва мог есть, так как был одновременно возбужден и встревожен, указав Мелиссе, что меня могут узнать и подумать, будто я встречаюсь с любовницей. Но она засмеялась и отмахнулась от этого предположения. В лифте по пути на наш этаж Мелисса начала раздеваться. Я отреагировал соответственно, и она потрогала меня сквозь брюки.

– Все-таки ты возбудился?

Естественно, я возбудился. Я был очень привязан к жене – она была моим идеалом, и я говорил ей это много раз.

– Тогда почему мы не можем завести ребенка, Джек? – спрашивала Мелисса.

Доктора звали Киммел. Он был худощавый, атлетически сложенный и выглядел въедливым. Когда мы наконец расположились в его кабинете, чтобы взглянуть на анализы, он подтвердил то, о чем Мелисса уже догадалась. Виноват был я.

– Представим это таким образом, – сказал доктор, слегка повернувшись на своем табурете в мою сторону, но не совсем лицом ко мне. – Вообразите, что вы пулеметчик, но не слишком хороший. Точнее, паршивый. Худший во всей армии.

Киммел сделал паузу.

– Поэтому я стреляю холостыми, – отозвался я. – Благодарю за комплимент.

Я почувствовал, как взгляд Мелиссы скользнул по моему профилю.

– Конечно, есть альтернатива, – продолжал Киммел. – В наш век больше не существует мужского бесплодия. Мы можем изолировать сперматозоиды. – Он рассказал про соответствующие процедуры, лекарства, оплодотворение в пробирке.

Мы преисполнились надеждой и попробовали все одно за другим. У Мелиссы было три выкидыша. Наш брак превратился в разочарование. Мы ели в молчании и проводили часы в одной комнате, не глядя друг на друга. Мелисса втайне порицала меня, а я – ее. Но ее эмоции чаще вырывались наружу. Иногда она смотрела на меня, словно оценивая мою мужественность и характер, а я срывался и говорил нечто саркастическое и жестокое, о чем сразу же сожалел. Однажды я предположил, что если бы мы не старались так усердно и не делали миссией всей нашей жизни завести ребенка, то, возможно, снова были бы счастливы. После этого Мелисса не разговаривала со мной несколько недель. Я боялся, что она может оставить меня.

Наконец, Мелисса сказала:

– Давай усыновим ребенка.

Мы не обсуждали это. Я доверял ее суждению. Облака, годами омрачавшие нашу жизнь, рассеялись, и солнце засияло вновь.

В агентстве Джули Перала объяснила нам, что существуют три рода усыновления: международное, закрытое и открытое. Мы выбрали открытое. Но были разные уровни открытости – от встречи с биологической матерью (наше предпочтение) до договора о последующем посещении ребенка с ней и ее семьей.

Биологической матерью была пятнадцатилетняя девчонка по имени Бриттани – бледная, веснушчатая и слегка толстоватая даже до беременности. Каждым вторым ее словом было «вроде бы» – например, «я вроде бы прибавляю в весе» или «вроде бы скверно, когда по утрам тошнит». Причина, по которой она выбрала нас, заключалась в том, что мы были молодыми, бездетными и выглядели «спокойными» и «спортивными». Мы смотрели сквозь пальцы на дерзость Бриттани. Она знала, что нужно Мелиссе, которую считала бесплодной и потому говорила с ней свысока. Однажды, когда Мелисса вышла из комнаты, я склонился к Бриттани и сказал:

– Это не она, а я.

Впрочем, говоря откровенно, в нашем необъяснимом бесплодии, по всей вероятности, были виноваты мы оба. Но я не говорил это Бриттани.

К условиям, касающимся усыновления, мы оба были чувствительны – особенно Мелисса. Часто небрежно употребленное слово могло глубоко ранить. Например, Бриттани была биологической, а не «настоящей» или «природной» матерью. Мать Энджелины – Мелисса. Точка. Бриттани не «отдала своего ребенка для усыновления» – она поместила его к приемным родителям. Людям свойствен инстинкт совать нос в чужие дела. Я старался не злиться, когда они спрашивали: «Откуда у нее эти черные глаза?» (у меня глаза голубые, а у Мелиссы – зеленые) или «Какие у нее густые и темные волосы!» (мои рыжевато-каштановые, а у Мелиссы – русые). Мы научились отвечать неопределенно: «Это было в семье». Мы не лгали – просто не говорили, в чьей семье.

Конечно, мы могли бы задать побольше вопросов о биологическом отце. Но нас заверили в агентстве, и мы поняли из разговоров Мелиссы с Бриттани, что юноша более не фигурирует на сцене. Бриттани даже называла его не иначе как «поставщик спермы» и говорила, что он игнорирует ее звонки. Она никогда не упоминала, что он уехал из страны, что привело нас к мысли, будто она просто не знает, где он. Бриттани сказала Мелиссе, что он ничего для нее не значит. Она была пьяна, и все произошло на заднем сиденье его машины.

Энджелине исполнилось девять месяцев. Она была здоровой, веселой, любящей, научилась говорить «па» и «ма» и привязалась к нашему старому черному лабрадору Харри – последнему реликту моей холостяцкой жизни, который стал спать под колыбелькой, охраняя девочку. Все было в порядке.

И все рухнуло в один миг.

Есть некая красота в чистой рутине, иначе я не уверен, чтобы мы смогли пережить этот вечер, когда я наконец вернулся домой.

Я уверен, что мы ели.

Возможно, мы смотрели телевизор.

Я помню, что играл с Энджелиной на полу. Она любила фермерский набор «Фишер-Прайс». Энджелина забирала всех животных, фермера и его жену, а я был только коровой. Зверинец Энджелины проводил все время, говоря корове, что делать. Корова проводила все его (ее?) время, пытаясь рассмешить Энджелину. Но мое сердце в этом не участвовало.

Я также помню бессвязную дискуссию с Мелиссой на тему «Они никогда не заберут ее». В середине разговора Мелисса отошла к телефону в кухне и положила трубку на рычаг, проверяя, нет ли новых сообщений. Я видел, как расширились ее глаза, скривился рот, а рука нажала кнопку воспроизведения звука.

Голос был мужской, зрелый и сочувствующий.

– Джек и Мелисса, мне очень не хотелось звонить вам. Это судья Джон Морленд. Вы знаете, почему я звоню, и поверьте, это также трудно для меня, как и для вас. Никто не ожидает оказаться в подобной ситуации. Я глубоко об этом сожалею. Но надеюсь, вы поймете и ситуацию, в которую попала моя семья. Энджелина – наша первая внучка и ребенок моего сына. Уверен, что вы проверяете сообщения, хотя не берете трубку. Мы будем у вас дома завтра в одиннадцать утра. Не беспокойтесь – мы приедем просто познакомиться и поговорить с вами. Нет причин волноваться и паниковать. Это будет разговор взрослых людей, которые оказались в трудном положении не по своей вине.

Мелисса и я обменялись взглядами. Я видел, как на ее лице отразилось облегчение, а плечи расслабились.

– Шериф округа осведомлен о моем завтрашнем визите, – продолжал судья. – Сожалею, что мне пришлось связаться с ним, но, думаю, лучше для всех – особенно для ребенка, – если наша встреча пройдет под присмотром властей. Не беспокойтесь – он не приедет с нами. Но он будет доступен, если ситуация станет трудной. Не то чтобы я этого ожидаю… Я уважаю вас обоих и восхищаюсь вами. И я думаю, что существует разумное решение нашей дилеммы. Надеюсь, вы выслушаете меня. Благословит вас Бог, и доброй вам ночи. Увидимся завтра.

Щелк.

Той ночью, когда мы лежали в кровати без сна, я встал и подошел к стенному шкафу. На верхней полке, спрятанный в старой одежде, лежал кольт 45-го калибра, принадлежавший моему деду. Оружие, которое завоевало Запад. Мне было бы приятно сказать, что дед передал мне его во время церемонии, наполненной глубоким смыслом, но в действительности я украл револьвер, помогая отцу перевозить деда из его дома в Уайт-Салфер-Спрингс в лечебницу в Биллингсе. Дед так и не узнал об исчезновении револьвера и тогда не спрашивал о нем. Позже, когда он впал в маразм, сиделки говорили, что он требовал свое оружие, но они не собирались искать его.

Револьвер был неуклюжий и тяжелый, с шестидюймовым дулом, заряженный пятью древними патронами. Отполированная годами рукоятка была сделана из ясеня. Барабан был очищен от ржавчины благодаря многократному вытаскиванию из кобуры и вкладыванию назад.

– Что ты делаешь? – спросила Мелисса.

– Ничего, – ответил я.

Глава 2

В воскресенье Мелисса выглядела одновременно красивой и испуганной. У нее были веснушки на носу и щеках, которые я всегда находил по-детски наивными и привлекательными. Волосы до плеч были замысловато причесаны. Она провела часы, выбирая, что надеть, пока не нашла сочетание, придававшее ей силу и уверенность. Мелисса долго размышляла, надевать ли ей брюки, но в итоге предпочла свитер, бежевую юбку и простую безрукавку. Ее ноги казались длинными, крепкими и загорелыми. Ей хотелось выглядеть приятно, но не слишком – не настолько, чтобы биологический отец сумел бы поставить ей это в упрек, сказала она.

Я надел джинсы, повседневную рубашку и голубой блейзер. Тоже приятно, но не слишком. Мелисса попросила меня сменить старые ковбойские сапоги на туфли, не желая, чтобы меня приняли за работника с фермы. Когда дело доходит до таких вещей, я давно научился уступать. Думаю, уступчивость – один из секретов счастливого брака.

Энджелина была в белом платьице с кружевами и красными крапинками. Она выглядела как кукла – черные волосы, белая кожа, румяные щечки и поразительные темные глаза. Девочка любила меня и смотрела на меня, не замечая происходящего вокруг.

– Эти ублюдки заставляют нас проходить через это. – Мой голос был резким, и Энджелина сжала кулачки, готовая заплакать. – Все в порядке, малышка, – успокоил ее я.

Это была неправда, но она расслабилась. Энджелина верила моей лжи, и это разбивало мне сердце. Мелисса отнесла ее наверх для утреннего отдыха. Я надеялся, что, когда Энджелина проснется, наша жизнь снова станет нормальной и она никогда не узнает о том, что едва не произошло.

На улице появился голубой «кадиллак» последней модели и свернул на нашу подъездную аллею. Я разглядел внутри двух человек.

Гэрретт Морленд, сын судьи и предполагаемый биологический отец Энджелины, вышел первым и посмотрел на наш дом с выражением, которое я могу описать только как насмешливое презрение.

Гэрретт Морленд был смуглым, высоким, с точеными чертами лица, иссиня-черными волосами и глазами, похожими на коричневые стеклянные шарики. Глаза Энджелины на этом мальчишеском лице заставили мое сердце сжаться, и я ощутил привкус чего-то гнилого во рту. У Гэрретта были ненормально длинная шея и торчащий кадык, который двигался вверх-вниз одновременно с работой челюстных мышц. На белой коже лица выделялись тонкие красные губы, напоминающие порез бритвой, откуда вот-вот брызнет кровь. Он был одет так, как заставляют одеваться восемнадцатилетних парней перед походом в церковь, – темные брюки, туфли, рубашка с расстегнутым воротником и слегка великоватый блейзер, возможно принадлежащий отцу. Когда Гэрретт стоял, слегка склонившись вперед, покачиваясь на пятках и разглядывая дом из-под бровей, мне казалось, что он выглядит демонически.

Джон Морленд был таким же высоким и красивым, как кинозвезда. При возрасте лет в сорок пять у него было приятное мальчишеское лицо и длинные каштановые волосы, зачесанные запятой на лбу. Он выглядел как пресвитерианский священник, президент ротари-клуба или бывший волонтер Корпуса мира, все еще почитаемого в деревнях стран Азии и Африки. Кремовая рубашка отлично подходила к коричневому костюму. Морленд был слегка загорелым и имел родинку на щеке в том месте, где модель нарисовала бы мушку. В его осанке и походке ощущалась уверенность. Прежде чем постучать в нашу дверь, он обменялся с сыном многозначительным взглядом.

Я услышал, как Мелисса спускается по лестнице.

– Это они, – сказала она. – Я видела их сверху.

Я кивнул.

– Они оба красивые, – заметила Мелисса. – Могу понять, почему Бриттани связалась с Гэрреттом.

Я посмотрел на нее, пытаясь вспомнить, когда она в последний раз сделала такой комплимент.

– У меня упало сердце, когда я их увидела, – пробормотала она. – Я так хотела возненавидеть их с первого взгляда.

– И не смогла?

Мелисса быстро покачала головой.

– Я ненавижу то, почему они здесь. – Она подошла ко мне вплотную. – Помни, о чем мы говорили. Оставайся хладнокровным – сдерживай характер. Последнее, что нам нужно, – это рассердить их, особенно Гэрретта. Они необходимы нам, чтобы подписать бумаги. Не давай им причины задерживать подпись даже на секунду.

– Понял, – сказал я.

– Ты уверен?

– Да.

Когда мы открыли дверь, Джон Морленд широко улыбался. У него была сентиментальная обезоруживающая улыбка, но при этом он, казалось, нервничал. В одной руке он держал объемистый бумажный пакет, о котором словно забыл. Мне не приходило в голову, что они тоже могут нервничать. Осознав это, я почувствовал себя лучше.

Мы шагнули в сторону и пригласили их войти. Мелисса предложила кофе. Морленд ответил, что выпил бы чашечку, а Гэрретт мрачно покачал головой. Я не мог в нем разобраться. Он не встречался со мной взглядом, а его движения и осанка, казалось, имеют целью держать дистанцию между ним и остальными в комнате.

– Пожалуйста, садитесь, – сказал я, указывая на кушетку с кофейным столиком перед ней. Напротив я придвинул два больших стула для Мелиссы и меня. Стулья были немного выше кушетки, и мне хотелось, чтобы Морленду и Гэрретту пришлось сесть рядом и смотреть на нас снизу вверх. Я научился этому на деловых встречах. Это дает психологическое преимущество.

К несчастью, Морленд не попался на крючок и действовал так, словно не видел, как я указывал на кушетку. Он сел на один из стульев. Гэрретт развалился на кушетке с нескрываемым презрением к отцу, ко мне или к чему-то еще.

Мелисса оценила ситуацию, как только вернулась из кухни. Она могла либо занять доминирующую позицию на втором стуле, либо сесть рядом с Гэрреттом. Ее колебание было очевидным, и я воспользовался им, заняв место на кушетке. На ее подносе стояли чашки, которых я никогда не видел раньше, что меня слегка обеспокоило. Морленд взял одну из чашек.

– Я привез вам маленький подарок, – сказал он, протянув мне пакет. Я заглянул внутрь и увидел какие-то пирожные. Потом я передал пакет Мелиссе, которая поблагодарила посетителей, вышла в кухню и вернулась с пирожными на тарелке.

Я нарушил неловкое молчание, обратившись к Гэрретту:

– Приятно с вами познакомиться. Вы в этом году в выпускном классе? – Таким образом я показал, что кое-что о нем знаю.

– Да, в выпускном, – ответил он, скривив губы.

Когда мы выходили в свет или устраивали вечеринку, Мелисса всегда брала на себя инициативу. Я повернулся к ней и увидел, что, несмотря на улыбку, в ее лице нет ни кровинки. Она боялась говорить, боялась брать дело в свои руки. Я старался развить преимущество, которое, как мне казалось, приобрел, заговорив с Гэрреттом.

Последовал краткий разговор о погоде и транспортном движении на пути в наш район – незначительном на уик-энд. У Морленда был глубокий звучный голос и приятный южный акцент. Я попытался угадать происхождение судьи и поместил его где-то в Теннесси или Южной Каролине. Во время разговора он смотрел прямо на собеседника, и это меня успокаивало. Гэрретт и Мелисса молчали.

– Дороги будут свободными до вечерней игры, – сказал я. – Потом начнутся пробки.

Морленд улыбнулся и кивнул.

– У нас сезонные билеты. В течение пятнадцати лет я не пропускал ни одной игры «Бронкос» с «Рейдерами». Что касается меня, то мне все мало побед «Бронкос». Простите, вы не фанат «Рейдеров» – я не оскорбил вас?

– Я не фанат «Рейдеров», – ответил я, на мгновение пожалев об этом.

– Ну, – улыбнулся Морленд, – тогда между нами определенно есть нечто общее. С тех пор как я приехал сюда учиться в Колорадском университете в Боулдере, я узнал, как много значат «Бронкос» для тех, кто живет здесь. «Бронкос» – наш оселок, наш способ установления общих связей и интересов. Даже те, кто не любит футбол, следят за «Бронкос», так как выигрыш означает для каждого прекрасное настроение в начале недели, а проигрыш – ворчащих водителей и раздраженное обслуживание в магазинах.

После этого контроль над ситуацией перешел от меня к Джону Морленду.

Я пытался равняться на Мелиссу, но она не помогала мне. Вместо этого она внимательно наблюдала за Морлендом и Гэрреттом – особенно за последним. Несомненно, она замечала в его чертах сходство с Энджелиной, а может быть, старалась представить его в качестве биологического отца. Я видел, что Гэрретт украдкой бросает на нее взгляды – хищные взгляды, скользящие вверх от голых ног в сандалиях и лежащих на коленях рук к груди под белой безрукавкой и свитером. Мне с трудом удавалось заставить себя не реагировать на это.

– Думаю, нам лучше перейти к делу, – сказал я, вероятно, слишком резко. Довольно болтовни и взглядов на мою жену!

– Да, – почти печально произнес Морленд.

Казалось, комната внезапно стала стерильной.

Мелисса и Морленд выпрямились. Только Гэрретт остался в расслабленной позе на кушетке с рукой на валике, продолжая разглядывать что-то на потолке, когда не смотрел на Мелиссу.

– Насколько мы понимаем, – продолжал я, – вы связались с агентством по усыновлению по поводу нашей дочери Энджелины.

Морленд кивнул.

– Согласно данным миссис Перала из агентства, Гэрретт не желает подписывать бумаги, дающие нам полную опеку над Энджелиной. Это явилось для нас страшным потрясением. Агентство утверждает, что такое происходит у них впервые. Конечно, вы понимаете, что мы не представляли, что кто-то может ждать восемнадцать месяцев, а потом сделать заявление.

Гэрретт не смотрел на меня. Он по-прежнему чередовал изучение потолка с беглыми взглядами на мою жену. Морленд сидел неподвижно, но я видел по быстрой пульсации на его виске, что он становится возбужденным.

– Мистер Морленд, – сказал я, – мы любим Энджелину, и она любит нас. Мы единственные родители, которых она знает. Биологическая мать выбрала нас из нескольких весьма достойных пар, а мы сделали все возможное, чтобы обеспечить девочку любящей семьей и домом. Мелисса ушла с работы, чтобы посвящать ребенку все время. Она мать Энджелины. – Я не добавил, что я ее отец. Сейчас не было причин восстанавливать против нас Гэрретта, который, как мне казалось, на нашей стороне.

– Мы надеемся, что вы и Гэрретт, встретившись с нами и увидев наш дом, согласитесь подписать бумаги.

Мне нравилось то, как Морленд меня слушал, и я заметил, что его взгляд скользнул по комнате, когда я упомянул наш дом.

Меня ободрили его слова:

– У вас очень приятный дом, и я не сомневаюсь в вашей искренности.

Потом это пришло:

– Но…

Краем глаза я увидел, как Мелисса вздрогнула.

– … У нас другая точка зрения. – Морленд указал на Гэрретта. – Мой сын совершил ужасную ошибку. Мне стыдно за него. Его матери Келли стыдно за него. Ему самому стыдно за себя. Такое поведение – черное пятно на нашей семье. Тогда у него были плохие друзья, и они сбили его с толку. Больше он с ними не дружит. Вот почему мы отослали его на время. Мы хотели, чтобы он повзрослел и стал мужчиной. Но Гэрретт и наша семья, мы не можем избежать ответственности за его глупое поведение в юности. С этой ситуацией мы должны разбираться сами, в кругу семьи. Мы хотим воспитывать нашего ребенка в нашей семье.

Я не мог найти слов. «Нашего ребенка»!

– Мистер и миссис Мак-Гуэйн, – продолжал Морленд, склонившись вперед на стуле и переводя взгляд с меня на Мелиссу, – думаю, вы знаете, что я федеральный судья. Я известен, как строгий, но справедливый блюститель закона. Я верю в ответственность за свое поведение. Если я хочу что-нибудь передать моему сыну, так это чувство ответственности. Гэрретт ответствен за зачатие и рождение этого ребенка. Пожалуйста, не поймите меня превратно. Я ничего не имею против вас или вашей жены. Очевидно, вы любите девочку и предоставили ей чудесный дом и чудесное окружение. Мне жаль, что это произошло. Я искренне сожалею. Мы не знали о нашей внучке, пока я не нашел письма из агентства по усыновлению в комнате Гэрретта. Он даже не вскрыл их. – Судья бросил испепеляющий взгляд на сына, который закатил глаза. – Уверен, что вам могли бы предложить и других детей?

Его слова звучали почти рассудительно.

«Ну, Мелисса! – мысленно взмолился я. – Скажи что-нибудь!» Но она вместо этого изучала Морленда с холодным любопытством.

– Мистер Морленд, – заговорил я как можно мягче, – вы просите о невозможном. Энджелина была нашей дочерью девять месяцев, не говоря уже о семи месяцах, которые мы провели с биологической матерью, ожидающей родов. Мы одна семья. Мне незачем указывать, что в течение всего этого времени мы ничего не знали ни о Гэрретте, ни о вас. Если бы вы позаботились, мы могли бы связаться с вами. Приходить сейчас сюда просто неразумно.

Морленд сочувственно кивнул:

– Я знаю, что это будет очень трудно для вас. Я также знаю о ваших финансовых издержках.

Я почувствовал, что начинаю ерзать.

– Я произвел некоторые изыскания, мистер и миссис Мак-Гуэйн. Я знаю, что процедура усыновления стоила вам двадцать пять тысяч долларов. Я знаю, что миссис Мак-Гуэйн больше не работает, что заслуживает восхищения. И я знаю, мистер Мак-Гуэйн, что жалованья в пятьдесят семь с половиной тысяч в год недостаточно для содержания такого дома и семьи. Я сочувствую вам обоим, но мы поняли, как глубоко вы в долгу и как это неприятно. Я готов покрыть все ваши расходы, в том числе по усыновлению другого ребенка.

Его осведомленность свела на нет нашу тщательную подготовку к встрече. Я бросил взгляд на Мелиссу. Ее лицо превратилось в гипсовую маску. Взгляд был твердым и напряженным, какого я никогда не видел. Он ободрял и пугал меня одновременно. Меня удивляло, что она молчит, а я не бросаюсь через стол на судью.

– Дело не в деньгах, – сказал я. – Сейчас слишком поздно для этого. Может быть, если бы вы обратились к нам до рождения Энджелины…

– Я ничего не знал. – Морленд повысил голос от нахлынувшего гнева, но не на нас. Он посмотрел на сына с глубоким презрением. – Гэрретта вместе с его матерью не было в стране несколько месяцев. Он никогда нам об этом не рассказывал. В противном случае нас бы не было здесь теперь.

– А где вы были? – обратилась к Гэрретту Мелисса ледяным голосом.

Но Гэрретт словно не понимал, что она разговаривает с ним.

– Он был в Нидерландах и Англии, посещая родственников, – ответил за него Морленд. – У Келли обширная семья, а кроме того, они просто путешествовали. Мы узнали об этом, – судья указал на нас, – только два месяца назад.

Гэрретт снова закатил глаза.

– Вы знали, что она беременна? – спросила у него Мелисса.

Гэрретт посмотрел на нее с полуулыбкой и пожал плечами, словно говоря: «Какая разница?»

Я склонился вперед, привлекая внимание Морленда.

– Речь не о вас, не о вашем сыне и не о нас. Речь об Энджелине и о том, что лучше для нее. – Попытка вставить клин между отцом и сыном.

Морленд ответил после долгой паузы:

– Согласен – речь о ребенке. Но ребенок часть моей семьи, нашей семьи, несмотря на поведение моего сына. Это наша кровь и наша ответственность, а не ваша. Мы должны исправить допущенную ошибку.

Позже я осознал, что за все время, проведенное в нашем доме, Морленд ни разу не сказал «Энджелина» – только «ребенок».

Я посмотрел на Гэрретта. Он игнорировал нас – его взгляд был устремлен на Мелиссу, которая на сей раз это заметила. Напряженность их взглядов словно сгустила атмосферу в комнате. Я не мог больше этого выносить.

– Гэрретт, – обратился к юноше я.

Никакой реакции.

– Гэрретт.

Медленно и презрительно он повернулся ко мне.

– Я должен задать вам вопрос.

Он поднял брови.

– Вы действительно хотите быть отцом? Действительно хотите круто изменить вашу жизнь? Вы сознаете, что за труд заботиться о ребенке и содержать его?

Морленд сразу же заговорил вместо сына.

– Ребенка будем воспитывать я и Келли. Она станет нашей внучкой и нашей дочерью. Гэрретт пойдет в колледж, чтобы стать адвокатом или врачом, а когда он женится и заимеет свой дом, то возьмет ребенка к себе.

– Я спросил Гэрретта, – напомнил я.

– Ему нечего вам ответить, – сказал Морленд с жаром в голосе. – Мы обсуждали это в нашей семье, и все будет именно так.

Гэрретт наблюдал за моей реакцией на слова его отца.

– А каково участие вашей жены? – спросила судью Мелисса. – Почему она не приехала с вами?

– Ей было неловко, – ответил Морленд, поджав губы.

– Она не хочет встречаться с нами? – В голосе Мелиссы звучала горечь.

Морленд покраснел и уставился на свои туфли.

– Она смущена.

Это звучало как ложь.

Он сменил тему.

– Я бы хотел посмотреть на ребенка.

– Она спит, – сказала Мелисса.

– Я не стану ее будить.

Мелисса с отчаянием поглядела на меня.

– Может быть, лучше не смотреть на нее сейчас, – сказал я.

– Я хочу знать, как она выглядит, – твердо заявил судья.

На целую минуту повисла пауза. Внутри у меня все горело, а ладони были сухими и холодными. Уверенность, которая была у меня в начале встречи, начала иссякать. Казалось, будто комната, где мы сидим, слегка наклонилась и стала незнакомой.

Мелисса вздохнула:

– Я отведу вас наверх.

– Ты уверена? – спросил я.

Мы уступили в чем-то? Я не знал. Может быть, Мелисса думала, что, если Морленд увидит Энджелину спящей в ее кроватке, он смягчится? В конце концов, дискуссия до сих пор была абстрактной. Картина, запечатлевшая спящего ребенка, могла помочь нам.

– Уверена, – ответила она.

Я повернулся к Гэрретту:

– Вы тоже хотите пойти?

Гэрретт покачал головой:

– Я бы хотел кока-колу или что-нибудь в этом роде. У вас есть кока-кола?

Он не хотел видеть дочь. Это ободрило меня. Пока Мелисса провожала Морленда вверх по лестнице, я пошел в кухню за напитком. Мелисса держала запас диетической кока-колы в глубине холодильника. Я наполнил стакан льдом из морозилки и отнес банку и стакан в гостиную. Гэрретт стоял у камина, глядя на фотографии нашей свадьбы, моих родителей на ранчо, семьи Мелиссы на их встрече прошлым летом в «Бродмуре» в Колорадо-Спрингс, новорожденной Энджелины на руках у Мелиссы.

По детскому монитору я слышал, как открылась дверь комнаты Энджелины.

Я передал банку и стакан Гэрретту, который молча взял банку. То, что он остался внизу, навело меня на мысль.

– В действительности вы не хотите быть отцом, не так ли?

– Не слишком хочу.

– Значит, все дело в вашем отце?

– У него свои идеи.

– Можете вы отговорить его?

– Не думаю.

– Но вы попытаетесь?

Гэрретт посмотрел на меня. Что-то в его глазах меня обеспокоило. Казалось, он видел во мне кого-то, кто не в силах его понять, и потому не стоящего объяснений.

– Просто подпишите бумаги, – сказал я. – Тогда ваши родители ничего не смогут сделать.

Он изобразил полуулыбку.

– Я сделаю для вас все, что смогу, если вы подпишете их, – убеждал я, понятия не имея, что могу для него сделать.

– Мой отец очень богат, – сказал он. – Я не нуждаюсь в вас.

– Можете нуждаться, если подпишете бумаги. – Я снова пытался вовлечь его в мужской разговор. – Послушайте, мы все совершаем ошибки. Никто из нас не совершенен. Поверьте, отцовство изменит вашу жизнь. Это хорошая вещь, но к нему нужно быть готовым. Вам от многого придется отказаться. Ваша жизнь больше не будет принадлежать вам. Вы потеряете вашу свободу. К тому же подписать бумаги – это будет справедливо, согласитесь.

Гэрретт кивнул, его глаза блестели. Он слушал меня и, казалось, хотел слушать еще. Но у меня крепло странное чувство, что он не столько поощряет, сколько подстрекает меня.

По монитору я услышал слова Мелиссы:

– Не прикасайтесь к ней.

Ее тон испугал меня.

– Я только хочу перевернуть ее и посмотреть на ее лицо, – сказал Морленд.

– Я сама это сделаю.

Я услышал, как шуршат пеленки Энджелины.

– Вот.

Гэрретт и я уставились на монитор, напрягая слух.

– Она красива, – промолвил Морленд. – Похожа на своего отца и на меня.

Мелисса молчала.

– Видите маленькую родинку на ее икре? У меня такая же родинка. Это знак принадлежности к Морлендам.

– Нет! – сказала Мелисса.

Что он делал?

– Я хочу взять ее на руки.

– Я сказала – нет.

– Хорошо, – согласился Морленд, – не буду ее будить. Могу я, по крайней мере, ее сфотографировать, чтобы показать Келли?

– Я бы предпочла, чтобы вы этого не делали, – вздохнула Мелисса.

– Только одно фото?

Ее молчание было воспринято Морлендом и мной как знак согласия. Я услышал щелчок цифровой камеры.

– Я хочу посмотреть на нее еще несколько минут.

– Только смотрите.

Я поставил стакан со льдом на кофейный столик и приготовился подняться наверх. Мои руки дрожали, и я сжал кулаки, чувствуя себя на грани потери контроля. Если бы он сказал что-нибудь еще, сделал еще один снимок, прикоснулся к ней…

– Пожалуйста, миссис Мак-Гуэйн, – заговорил судья. – Не делайте ситуацию еще более трудной.

– Она мой ребенок, – сказала Мелисса, – а вы хотите забрать ее у меня.

– Я понимаю, что́ вы должны чувствовать, – мягко произнес он.

Я глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Уже давно я не был так зол. Я снова подумал о кольте 45-го калибра. И я знал, что мы с Мелиссой входим в новый мир, где все по-другому.

Я заметил, что Гэрретт наблюдает за мной с ухмылкой на лице.

– Что вы собирались делать? – спросил он.

– Ничего, – ответил я.

– Как бы не так!

– Вы не хотите посмотреть на ребенка? – осведомился я.

– Нет, – сказал он, лениво скривив губу.

– Подпишите бумаги!

– У вас приятная жена, – промолвил Гэрретт. – Мне она нравится.

Его насмешливое поведение сменилось равнодушным, когда Мелисса и Морленд спустились по лестнице. Он смотрел не на отца, а на Мелиссу.

– Может быть, я приду к вам посмотреть игру «Бронкос», – сказал Гэрретт.

– Что? – Я снова был ошеломлен.

– Вероятно, мне следует познакомиться с вами поближе, – продолжал он, все еще глядя на Мелиссу.