Текст книги "Бестия"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Глава 5

Девушка могла рассказать им все. Дэвина Джонс, которую звали Дэйзи Флори, могла сообщить им, когда приехали убийцы и как они проникли в дом, как они выглядели и даже, вероятно, что они хотели и что взяли. Она их видела и, может быть, разговаривала с ними. Она также могла видеть и их машину. Уэксфорд считал такое вполне возможным, поскольку девушка из интеллигентной семьи и, как он предполагал, наблюдательна. И он очень надеялся, что она выживет.

Вернувшись домой в полночь, он было подумал позвонить в больницу и справиться о ней. Но что это даст, если он узнает, жива она или нет?

Если ему скажут, что она умерла, он не уснет, потому что будет думать о том, как она была молода и что впереди у нее была вся жизнь. Не уснет еще и (лучше быть честным до конца) по той причине, которую имел в виду Берден: если она умерла, то дело сильно осложнится. Но если он узнает, что она жива и поправляется, то он начнет продумывать будущий разговор с ней.

В любом случае этого ему не скажут, скажут, что она либо скончалась, либо «в том же состоянии», либо «удовлетворительно». И потом с ней женщина, полицейский констебль Розмари Маунтджой, она до утра будет дежурить у палаты, а в восемь ее сменит другая женщина-констебль Энн Леннокс.

Он тихо поднялся наверх посмотреть, не легла ли Дора. Через открытую дверь в спальню проник свет. Он упал не на ее лицо, а широкой полосой высветил лежащую поверх одеяла руку, маленькую, аккуратную руку с закругленными розовыми ноготками. Она спала, и дыхание ее было медленным и ровным. Да, она засыпала легко, даже после того, что произошло вечером. Тем самым вечером, когда они обедали с Шейлой и этим четвертым, в отношении которого он уже употреблял эпитет «отвратительный». Он чувствовал какое-то необоснованное раздражение. Уэксфорд тихо прикрыл дверь и, спустившись вниз, прошел в гостиную, где на полке для газет принялся искать выпуск журнала «Индепендент он санди» двухдневной давности.

Страницы с обозрениями, рецензиями и критикой еще были на месте, засунутые между «Радио таймс» и каким-то журнальчиком фривольного содержания. Он искал интервью Уин Карвер и большую фотографию, занимавшую, насколько он помнил, целый разворот. Усевшись в кресло, он развернул газету на нужной странице. На него смотрело лицо, которое час назад он видел уже мертвым, когда Самнер-Куист бесцеремонно, как палач отрубленную голову, приподнял ее со стола, схватив за волосы.

Комментарий представлял собой единственную колонку текста с левой стороны разворота. Уэксфорд перевел глаза на фотографию. Это был такой портрет, спокойно смотреть на который могла лишь женщина, достигшая ошеломляющего успеха отнюдь не благодаря своей молодости и красоте. Лицо было покрыто даже не морщинами, а скорее шрамами, которые оставляют только время и возраст. Нос похож на клюв, а изогнутые в полуулыбке губы говорили об ироничности характера и доброте. Из-под морщинистых век на Уэксфорда смотрели молодые темные глаза с удивительно чистыми, без малейших склеротических покраснений белками; казалось, что эти глаза видят человека насквозь.

Заголовок гласил: «Дэвина Флори. «Маленькая негодница большого семейства» [1]1
  Перефразировка из комедии Шекспира «Двенадцатая ночь» (Здесь и далее – прим. перев.).


[Закрыть]. Первый том автобиографии. Издательство «Сент-Джайлз пресс». Цена 16 фунтов». Уэксфорд перевернул страницу и увидел ранние фотографии Дэвины Флори: маленькая девочка в бархатном платьице с кружевным воротником, через десять лет – молодая девушка с лебединой шеей, загадочной улыбкой, короткой стрижкой, одетая в прямое по тогдашней моде платье с поясом по бедрам.

Шрифт поплыл перед глазами, и Уэксфорд широко зевнул. Он слишком устал, чтобы читать, и, оставив газету на столе, поднялся в спальню. Прошедший вечер был необыкновенно долгим, как и вереница событий, начавшихся с обеда с Шейлой и этим отвратительным типом. Но это, казалось, было уже очень давно.

Пока человек читающий искал нужное ему в журнале, человек нечитающий обращался за помощью к книге.

Берден вошел в дом под пронзительные крики своего сына. К тому времени как он поднялся наверх, Марк успокоился на руках матери и крики стихли. Берден слышал, как жена уверенным тоном преподавателя, действовавшим как моментальное успокоительное, объясняла, что диплодоки, эти позвоночные пресмыкающиеся, не жили на земле два миллиона лет назад и уж в любом случае никогда не водились в шкафу для игрушек.

Когда Дженни вошла в спальню, Берден был уже в постели. Он сидел, облокотившись на подушки и держа на коленях книгу «Маленькая негодница большого семейства», ту самую, что подарил жене ко дню рождения. Поцеловав его, Дженни принялась подробно описывать сон Марка, что на какое-то время отвлекло Бердена от биографической справки, напечатанной на суперобложке. И тогда он решил ничего не рассказывать ей о случившемся. До утра. Дженни искренне восхищалась покойной, следила за ее путешествиями и собирала ее книги. Вчера вечером, в постели, они говорили об этой книге, о детстве Дэвины Флори и о том, что оказало на нее влияние в ранние годы, вследствие чего она стала личностью, выдающимся антропологом и «геосоциологом».

– Я не дам тебе книгу, пока сама не прочту, – сонно пробормотала она, отворачиваясь и зарываясь головой в подушку. – И вообще, гаси свет.

– Еще пару минут. Только начну. Спокойной ночи, дорогая.

В отличие от многих писателей, достигших определенного возраста, Дэвина Флори не делала секрета из даты своего рождения. Ей было семьдесят восемь, она родилась в Оксфорде и была самой младшей из девяти детей в семье профессора греческого языка. Получила образование в колледже Леди Маргарет Холл, позже – докторскую степень в Лондонском университете; в 1935 году вышла замуж за аспиранта Оксфорда Десмонда Кэткарта Флори. Вместе они начали выкупать заложенные сады его фамильного имения Тэнкред-хаус в Кингсмаркхэме и сажать деревья знаменитого леса.

Дочитав биографическую справку до конца, Берден выключил свет и, глядя в темноту, задумался над прочитанным. В 1944 году Десмонд Флори погиб во Франции, за восемь месяцев до рождения дочери Наоми. Через два года Дэвина Флори отправилась в путешествие по Европе и Ближнему Востоку, вторично вышла замуж в 1951 году. Остальное Берден уже не помнил, ни имени нового мужа, ни названий ее работ.

Все это не играло роли. То, что Дэвина Флори была столь известной особой, теперь имеет не больше значения, чем если бы она оказалась тем, что Берден называл «обычным человеком». Возможно, убийцы не имели понятия о том, кто она такая. Многие, с кем Бердену приходилось иметь дело в своей работе, даже не умели читать. Преступник или преступники, совершившие убийство в Тэнкред-хаусе, видели в ней всего лишь женщину, владеющую драгоценностями и живущую в изолированном месте. Она и ее муж, а также дочь и внучка беспомощны, никто их не охраняет, так что этого было достаточно.

Когда Уэксфорд проснулся, первое, что он увидел, был телефон. Обычно взгляд его утыкался в маленький черный будильник фирмы «Маркс и Спенсер», который либо издавал резкий неприятный звон, либо готов был вот-вот зазвонить. Он не мог вспомнить номер телефона больницы в Стоуэртоне, но констебль Маунтджой наверняка позвонила бы, если бы что-нибудь случилось.

На коврике под дверью среди почты лежала открытка от Шейлы. Четыре дня назад она отправила ее из Венеции, куда ездила с этим человеком. Открытка изображала мрачный интерьер церкви в стиле барокко, кафедру проповедника и нависающий над ней занавес, вероятно мраморный, но столь искусно сделанный, что он выглядел как ткань. Шейла писала: «Только что посмотрели Гесути, самую забавную и любимую церковь Гэса. Прошу не путать, как он выражается, с Гесоти. От каменного пола мерзнут ноги, и вообще здесь холодно. Целую – Ш».

Из-за него она становится такой же манерной, как и он. Уэксфорд задумался: что означает эта открытка? И что же это за забавная церковь?

Сунув в карман бумаги о Дэвине Флори, он поехал на работу. Там уже начали вывозить часть мебели и оборудование, чтобы организовать выездное следствие в Тэнкред-хаусе. Все следствие будет вестись оттуда. Районный уполномоченный Хинд сообщил, что один из промышленников Кингсмаркхэма, изготовитель оргтехники, предлагает им в качестве добровольной помощи, причем бесплатно, компьютеры, ксероксы, лазерные принтеры и вспомогательные материалы к ним, матобеспечение и факс.

– Его директор по производству – председатель местного отделения консервативной партии, – добавил Хинд. – Зовут Пэджет, Грэм Пэджет, он недавно звонил мне. Говорит, что именно так надо проводить в жизнь политику правительства – борьбой с преступностью должен заниматься каждый.

Уэксфорд хмыкнул.

– С такой поддержкой нам это под силу, сэр.

– Да, очень любезно с его стороны, – рассеянно ответил Уэксфорд. Решив пока туда не ехать, он, чтобы не терять зря времени, возьмет с собой Бэрри Вайна и разыщет эту женщину по имени Биб.

Все должно было быть ясно в этом деле. Либо это убийство с целью ограбления, либо убийство в процессе ограбления. Два бандита украли машину и отправились за драгоценностями Дэвины Флори. Возможно, они читали «Индепендент он санди», правда, там ничего не говорилось о драгоценностях, разве что только об обручальном кольце, которое носила Дэвина. Вероятнее всего, они могли что-нибудь прочесть в «Санди пипл». Если умеют читать. Несомненно, что это бандиты, причем знающие эти места. Один знал все, другой, его сообщник, кореш, мог не знать, они познакомились в тюрьме…

Кто-то связан со слугами. Может, с Гаррисонами? Или с этой Биб? Она живет в Помфрет-Монакорум, а значит, может ездить домой по проселочной дороге. И Уэксфорд представил себе проселочную дорогу, по которой уезжали убийца и его сообщник. Что ж, это наиболее вероятный путь их отхода, особенно если учесть, что один из них, должно быть, хорошо знает местность. Уэксфорд почти слышал, как один говорит другому, что это лучший путь, чтобы не наткнуться на случайного бродягу.

Лес отделял Помфрет-Монакорум от Тэнкред-хауса и Кингсмаркхэма, да и от остального мира тоже. Дорога позади леса вела в Черитон и Помфрет. Сохранились полуразрушенные стены аббатства, церковь, разоренная Генрихом VIII, а позже Кромвелем, стояла в стороне, так что все местечко состояло лишь из кучки домов и небольшого муниципального здания. Вдоль дороги на Помфрет в ряд стояли три сложенных из валуна домика, крытых шифером.

В одном из них жила Биб, хотя ни Уэксфорд, ни Вайн не знали, в каком именно. Единственное, что сказали им Гаррисоны и Гэббитас, так это, что он стоит в ряду, который называется Эдит-коттаджес.

На среднем домике, прикрепленная к камню над окошком на верхнем этаже, висела табличка с этим названием и датой – 1882. Дома нуждались в покраске и потому выглядели не лучшим образом. Над каждой крышей торчала телевизионная антенна, а из окна спальни левого домика высовывалась «тарелка». У стены правого домика стоял велосипед, а за воротами перед газончиком был припаркован фургон «форд-транзит». В саду среднего дома виднелся деревянный сарайчик на бетонном основании, вокруг цвели желтые нарциссы, в садиках домов справа и слева цветов не было, а тот, у двери которого они заметили велосипед, и вовсе зарос сорняками.

Поскольку Бренда Гаррисон сказала, что Биб ездит на велосипеде, они для начала решили заглянуть в правый дом. Дверь открыл молодой человек, высокий, очень худой, в голубых джинсах и фуфайке американского университета, настолько выношенной, застиранной и полинявшей, что на сероватом фоне различались лишь буквы «у» от «университета» и заглавные «с» и «т». У него было девчоночье лицо, вернее, симпатичной девчонки-сорванца. Наверное, юноши, исполнявшие роли героинь в драмах шестнадцатого века, очень походили на него.

– Привет, – произнес он, но как-то медленно и сонно. Он растерялся и посмотрел мимо Уэксфорда на стоявшую напротив машину, затем осторожно взглянул ему в лицо.

– Следственный отдел Кингсмаркхэма. Мы ищем женщину по имени Биб. Она живет здесь?

Молодой человек изучал удостоверение Уэксфорда с большим интересом. Или даже с беспокойством. На лице его вдруг появилась ленивая улыбка, отчего он стал больше похож на парня. Откинув со лба длинную прядь черных волос, он сказал:

– Биб? Нет. Не здесь. В соседнем доме. В среднем. Это насчет убийства в доме Дэвины Флори? – поколебавшись, спросил он.

– А как вы узнали об этом?

– Передавали утром по телевидению, – и добавил, словно это могло интересовать Уэксфорда: – В колледже мы проходили ее книгу. У меня был курс по английской литературе.

– Понятно. Большое спасибо, сэр. Мы больше не побеспокоим вас.

Пока не предъявлено официального обвинения, в полиции Кингсмаркхэма ко всем обращались «сэр» или «мадам», или по имени. Так соблюдались вежливость и одно из правил Уэксфорда.

Если молодой человек походил на девушку в мужском одеянии, то Биб вполне могла бы быть мужчиной, во всяком случае, природа обделила ее женскими признаками. Возраст ее также оставался загадкой. Ей могло быть и тридцать пять, и пятьдесят пять. Темные короткие волосы, красноватое блестящее лицо, словно только что тщательно вымытое мылом, ногти на крупных руках подстрижены лопаткой. В одном ухе поблескивала маленькая золотая сережка.

Когда Вайн объяснил, зачем они пришли, она кивнула и затем добавила:

– Я видела по телевизору. Невозможно поверить.

Голос был хрипловатый, ровный, на редкость невыразительный.

– Можно пройти?

Вопрос этот не показался ей обычной формальностью. Прежде чем медленно кивнуть, она, казалось, обдумала его с разных точек зрения.

Велосипед ее стоял в прихожей у стены, оклеенной обоями горохового цвета, выцветшими до бежевого. Своей обстановкой гостиная напоминала обиталище очень старой женщины, в ней стоял специфический запах камфоры, тщательно сохраняемой и не очень чистой одежды и чего-то сладкого; чувствовалось, что окна открываются редко. Войдя в комнату, Уэксфорд ожидал увидеть в кресле ее древнюю мать, но ошибся – в гостиной никого больше не было.

– Для начала скажите, пожалуйста, ваше полное имя, – сказал Вайн.

Если бы вдруг Биб предстала перед судом, вынесшим ей окончательное и безапелляционное обвинение в убийстве и у нее не было бы адвоката, то вряд ли можно представить себе более осторожное поведение. Она взвешивала каждое слово. Свое имя произносила медленно и как бы неохотно, запинаясь перед каждым словом.

– Э-э-э, Берил, э-э-э, Агнес, э-э-э, Мью.

– Берил Агнес Мью. Насколько мне известно, вы работаете неполный рабочий день в Тэнкред-хаусе и были там вчера днем, не так ли, мисс Мью?

– Миссис. – Она перевела взгляд с Вайна на Уэксфорда и повторила еще раз, с ударением: – Миссис Мью.

– Извините. Вы были там вчера днем?

– Да.

– И что вы делали?

Последовала такая реакция, как будто на нее обрушился удар. Или ей выразили абсолютное недоверие и подозрение в преступлении против человечества. Вопрос Вайна ошеломил ее, и, окаменев, она несколько секунд смотрела на него, прежде чем пожать большими тяжелыми плечами.

– Что вы там делаете, миссис Мью?

Женщина снова задумалась. Она сидела неподвижно, двигались только ее глаза, и то как-то странно, не как у всех, но после этого вопроса они и вовсе начали вращаться. Затем прозвучало нечто невразумительное:

– Они называют это черной работой.

– Значит, вы делаете уборку, миссис Мью, – произнес Уэксфорд. – Понятно. Моете полы, стены и тому подобное?

Утвердительный кивок.

– Кажется, вы мыли холодильник?

– Холодильники. У них три. – Она покачала головой из стороны в сторону. – Видела по телевизору. Не могу поверить. Вчера все было хорошо.

Как будто, подумал Уэксфорд, обитатели Тэнкред-хауса подверглись нашествию чумы.

– Когда вы ушли домой?

Если произнесение даже собственного имени вызвало у нее некую задумчивость, то, как ожидал Уэксфорд, ответ на такой вопрос потребует нескольких минут глубокого раздумья, но Биб ответила быстро:

– Они начали обедать.

– Вы хотите сказать, что мистер и миссис Копленд, миссис Джонс и мисс Джонс уже были в столовой?

– Я слышала, как они разговаривают, а дверь закрыта. Я задержалась с холодильником, а потом снова включила его. Руки очень замерзли, и я немножко подержала их под горячей водой. – Она приложила усилия, чтобы произнести такую длинную фразу, и потому на минуту замолчала. Казалось, она восстанавливает силы. – Взяла пальто и пошла за велосипедом, туда, за дом, где кусты, таким полукругом.

Интересно, подумал Уэксфорд, она когда-нибудь разговаривала со своим соседом-американцем, а если разговаривала, то понимает ли он ее?

– Вы заперли за собой заднюю дверь?

– Я? Нет. Запирать двери не моя работа.

– Так, значит, это могло быть в котором часу? Без десяти восемь?

Раздумье.

– Наверное.

– Как вы добрались домой? – спросил Вайн.

– На велосипеде. – От его глупости она просто пришла в негодование. Мог бы и знать. Все знают.

– Как вы ехали, миссис Мью? По какой дороге?

– По проселочной.

– Подумайте хорошенько, прежде чем ответить.

Но она и так постоянно думала. Поэтому дело продвигалось медленно.

– По дороге домой вам не попадалась машина? Вы кого-нибудь встретили? Вас кто-нибудь обгонял? На проселочной дороге? – Вопрос явно нуждался в пояснении. – Машина, или фургон, или что-то вроде того, что стоит у соседнего дома?

Уэксфорд испугался, что вопрос Вайна наведет ее на мысль, что в преступлении может быть замешан сосед-американец. Биб встала и посмотрела в окно в ту сторону, где стоял «форд-транзит». Лицо выражало замешательство, и она прикусила губу. Наконец произнесла:

– Вот эта?

– Нет-нет, любая машина. Просто какая-нибудь машина. Вчера вечером, когда вы ехали домой, вам попалась какая-нибудь машина?

Она задумалась. Кивнула головой, потом покачала из стороны в сторону и сказала:

– Нет.

– Вы в этом уверены.

– Да.

– Сколько времени вам надо, чтобы добраться домой?

– Я еду домой вниз по холму.

– Да. Так сколько времени у вас на это ушло вчера?

– Минут двадцать.

– И вы никого не встретили? Даже Джона Гэббитаса в «лендровере»?

На лице появились проблески выражения. Оно отразилось в ее беспокойных глазах.

– Он так говорит?

– Нет-нет. Вряд ли вы его встретили, если вы вернулись домой, скажем, в восемь пятнадцать. Большое спасибо, миссис Мью. Покажите нам, пожалуйста, дорогу, по которой вы едете до проселочной.

Длинная пауза.

– Я не против.

Дорога, вдоль которой стояли дома, круто спускалась в долину по берегу маленькой речушки. Биб Мью показала на дорогу и кое-как объяснила, причем взгляд ее постоянно возвращался к «форду-транзиту». Уэксфорд подумал: вероятно, он навсегда поселил в ее сознании мысль, что именно этот фургон она должна была встретить вчера вечером. Когда они ехали вниз по холму, она, перегнувшись через калитку, смотрела им вслед.

У подножия холма речушка оказалась совсем мелкой, не более тридцати сантиметров глубиной, а для пешеходов и велосипедистов был сооружен небольшой деревянный мостик. Течение было быстрым, но сквозь прозрачную воду виднелись плоские коричневые валуны, и Вайн переехал речку вброд. Они подъехали к тому, что Вайн упорно называл Т-образным перекрестком, хотя окружавшая их природа, крутые, заросшие кустарником берега, нависающие над водой деревья и живописные поляны с пасущимся скотом явно не ассоциировались с этим городским словом. Следуя объяснениям Биб, если их можно назвать таковыми, здесь им надо было повернуть налево, а затем направо. Именно так и можно было выбраться из Помфрет-Монакорума на проселочную дорогу.

Сделав поворот, они неожиданно увидели лес сквозь прогалины придорожных деревьев. Он нависал высоко над дорогой темной синеватой стеной. Не успели они оглянуться, как их обступили деревья. Машина ехала словно в глубоком тоннеле, который привел их к началу проселочной дороги, где стоял знак: «Только в Тэнкред-хаус. Три километра. Сквозной дороги нет».

– Когда останется чуть меньше километра, я выйду и остальную часть пройду пешком, – сказал Уэксфорд.

– Верно, сэр. Они наверняка знали места, если приехали этим путем.

– Они знали его. Или один из них.

Проехав километра два, Уэксфорд решил выйти из машины, и как раз в этот момент выглянуло солнце. Пройдет не меньше месяца, прежде чем на деревьях появятся первые листья, а сейчас на набухающих почках не было видно даже крошечных зеленых клювиков, отчего лес кажется будто бы окутанным зеленоватой дымкой. Пока во всем доминировал светло-коричневый цвет, и блестящие гладкие ветви деревьев казались золотистыми, а почки приобрели оттенок слегка раскаленной меди. Было сухо и холодно. Прошедшей ночью, когда небо расчистилось от облаков, ударил заморозок. К этому времени иней уже растаял, но его морозное дыхание явно чувствовалось в тихом прозрачном воздухе. Между кронами деревьев проглядывало светло-голубое небо, настолько светлое, что казалось почти белым.

В интервью Уин Карвер, вспомнил Уэксфорд, говорилось об этих лесах, о том, когда они были посажены, какие относятся к тридцатым годам, какие – к более раннему времени, и как они увеличились с тех пор. Древние дубы и редкие гигантские каштаны с большими блестящими почками возвышались над более низкими и скромными деревьями с искусно подстриженными, а потому казавшимися естественными, кронами в виде удлиненных ваз. Уэксфорду показалось, что это грабы. Затем он заметил металлическую табличку, прикрепленную к стволу одного из них. Да, обычный граб, «Carpinus betulus». Чуть дальше по дороге росли более высокие и стройные деревья, рябина, подумал он и не ошибся, на табличке было написано: «Sorbus aucuparia». Неплохая проверка для специалиста – определить дерево, когда на нем нет листьев.

Рябиновая роща уступила место норвежским кленам (Acer platanoides), кора которых напоминала кожу крокодила. И ни одного хвойного дерева, ни сосен, ни елей, чей темно-зеленый цвет нарушил бы сияющую гармонию золотисто-коричневых ветвей. Это была самая красивая часть лиственного леса, посаженного человеком, но воспроизводящая естественную природу, леса, которому человек придал изначальный порядок, не ограничивая в то же время естественные тенденции природы. Упавшие стволы оставлены там, где они упали, и теперь на них ярко зеленел мох в соседстве с пушистой травкой и первыми весенними стебельками с желтыми и бронзовыми головками. Засохшие деревья стояли рядом с живыми, и стволы их с отвалившейся корой и обнажившейся и ставшей серебристой древесиной служили теперь пристанищем сов и дятлов.

Уэксфорд продолжал идти дальше, ожидая, что за новым поворотом узкой дороги он увидит восточное крыло дома, но всякий раз перед ним открывались лишь ряды деревьев и кустарников. Серебристо-коричневая белка, зигзагами перескакивая с ветки на ветку, вскарабкалась по дубовому стволу и, сделав гигантский прыжок, уже раскачивалась на ветке соседнего бука. Наконец, сделав плавную дугу, дорога расширилась, деревья как бы отступили в сторону, и перед ним, словно из ниоткуда, вырос дом.

Среди обступавшего его леса восточное крыло выглядело особенно величественно. Его окаймляли терраса и сад. Под деревьями вместо желтых нарциссов, которые Уэксфорд привык видеть в кингсмаркхэмском саду и на городских клумбах, драгоценными россыпями поблескивали маленькие колокольчики. Но сад еще не проснулся от зимнего сна. На цветочных бордюрах, розовых клумбах, аллейках, кустарниковых изгородях, лужайках лежал отпечаток заботливой руки и повседневного ухода, но чувствовалось, что все это ждет своего часа. Высокая живая изгородь из тисса и кипарисов темной стеной отделяла от взора жильцов дома подсобные помещения, даря полное уединение.

Постояв несколько минут, Уэксфорд направился к припаркованным машинам. Следственный штаб разместился в одном из помещений, которое, по всей вероятности, когда-то служило конюшней и пустовало уже лет пятьдесят. Оно было слишком роскошным для лошадей, сейчас на окнах даже висели жалюзи. Позолоченные часы с синим циферблатом показывали без двадцати одиннадцать.

Его машина стояла рядом с машиной Бердена и еще двумя фургонами. Внутри помещения техник подсоединял компьютеры, а Карен Мэлахайд устанавливала небольшой помост и микрофон; чуть впереди полукругом стояли стулья. Его пресс-конференция была назначена на одиннадцать.

Уэксфорд сел за предназначенный ему стол. Его тронула забота Карен, ведь все это – дело ее рук, в этом он не сомневался. На столе он увидел три новенькие шариковые ручки, латунный нож для разрезания бумаги, который вряд ли ему пригодится, два телефона, хотя переносной телефон всегда при нем, компьютер и принтер, которыми он не умел пользоваться, и кактус в сине-коричневом, покрытом глазурью горшке. Большой, серый, пушистый кактус сферической формы скорее походил на животное, чем на растение, на пушистое симпатичное животное, которое хочется взять на руки, но когда он дотронулся до него, то в палец вонзился острый шип.

Уэксфорд потряс пальцем и тихо выругался. Он понимал, что ему оказана честь. Совершенно очевидно, что все предметы на столе – свидетельство положения, и хотя на соседнем столе, вероятно предназначенном для Бердена, стоял еще один кактус, он как по размерам, так и по волосатости существенно уступал его кактусу. Бэрри Вайну досталась лишь африканская фиалка, на которой даже не было цветов.

Констебль Леннокс звонила в штаб вскоре после того, как приняла дежурство. Сообщить ей было нечего. Все в порядке. Что это означает? Имеет ли для него значение, жива Дэйзи или умерла? Молодые девушки умирают повсюду, от голода, в войнах, во время мятежей, от жестокости, от плохого медицинского обслуживания. Так почему же эта девушка должна заботить его?

Он вынул радиотелефон и нажал номер Энн Леннокс.

– Она чувствует себя хорошо, сэр.

Он, наверное, ослышался.

– Как она себя чувствует?

– Чувствует себя хорошо, гораздо лучше. Хотите поговорить с доктором Лей, сэр?

На другом конце воцарилось молчание, вернее, констебль отложила трубку. В трубке слышались шум больницы, шаги, какие-то металлические и свистящие звуки. Затем ответил женский голос.

– Это из полиции Кингсмаркхэма?

– Старший инспектор Уэксфорд.

– Доктор Лей. Чем могу помочь вам?

Ему показалось, что голос звучит печально. Он уловил в нем скорбные нотки. Их, наверное, учат так разговаривать, особенно если произошла трагедия. Такая смерть стала бы известна всей больнице. Он просто назвал имя, зная, что этого будет достаточно.

– Мисс Флори. Дэйзи Флори.

Неожиданно печальные нотки в голосе доктора пропали. Возможно, они ему почудились.

– Дэйзи? Да, она хорошо себя чувствует, идет на поправку.

– Что? Что вы сказали?

– Я сказала, что она поправляется и чувствует себя хорошо.

– Она чувствует себя хорошо? Мы говорим об одном и том же человеке? Молодая женщина, которую доставили вчера ночью с огнестрельными ранами?

– Ее состояние вполне удовлетворительно. Сегодня ее переведут из палаты интенсивной терапии. Думаю, вы захотите повидать ее? Не вижу причин, почему вы не могли бы подъехать днем. Но только совсем недолго, конечно. Скажем, минут десять.

– В четыре часа дня подходит?

– Так, в четыре часа, да. Только сначала поговорите со мной, хорошо? Моя фамилия Лей.

Представители прессы приехали рано. Уэксфорд, направляясь к помосту, заметил в окно телевизионный фургон и решил, что ему надо быть осторожным.