Текст книги "Бестия"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Глава 18

Он сам поднял трубку телефона.

– Ганнер Джонс.

Может, Берден ослышался? Может, он сказал Гуннар? Гуннар – шведское имя, однако его вполне мог носить и англичанин, если, скажем, мать его родом из Швеции. Берден учился в школе с неким Ларсом, таким же бриттом, как он сам, так почему бы кому-то и не быть Гуннаром? Ну хорошо, пусть он сказал Ганнер [15]15
  Gunner (англ.) – стрелок, артиллерист, оружейных дел мастер.


[Закрыть]– это могло быть и прозвище, полученное им во время службы в артиллерийских частях.

– Мне бы хотелось встретиться с вами, мистер Джонс. Сегодня ближе к вечеру, вам удобно? Часов в шесть.

– Приезжайте когда хотите. Я буду на месте.

Он не спросил о причине визита, не упомянул ни Тэнкред-хаус, ни дочь. Берден почувствовал легкое замешательство. Пустых поездок он не любил.

– Вы отец мисс Дэвины Джонс?

– По крайней мере, так утверждала ее мать. В таких вопросах мы вынуждены доверяться женщине, ведь правда?

Обсуждение этого вопроса в планы Бердена не входило. Он подтвердил, что будет у Джонса в шесть. Повинуясь порыву, он открыл словарь, с которым никогда надолго не разлучался Уэксфорд, на слове «ганнер», и обнаружил, что оно может означать «оружейник». Оружейник?

* * *

Уэксфорд позвонил в Эдинбург.

Максэмфайр – имя редкое даже для шотландцев, а потому он втайне надеялся, что единственная его обладательница, обозначенная в эдинбургском телефонном справочнике, непременно окажется приятельницей Дэвины Флори. Он не ошибся.

– Полиция Кингсмаркхэма? Чем же могу быть вам полезна?

– Миссис Максэмфайр, я знаю, что в августе прошлого года у вас останавливались мисс Флори, мистер Копленд, а также миссис Джонс с Дэйзи, когда приезжали на Эдинбургский фестиваль.

– Да нет же, с чего вы взяли? Дэвина терпеть не могла у кого-то останавливаться. Они все устроились в отеле, а когда заболела Наоми, у нее и вправду был страшный грипп, я предложила ей переехать ко мне. Согласитесь, это отвратительно – заболеть в отеле, пусть даже таком роскошном, как «Каледониэн». Однако Наоми отказалась – видно, боялась меня заразить. Дэвина с Харви заглядывали ко мне постоянно, это понятно, и мы все вместе посмотрели массу интересного на фестивале. А вот бедняжку Наоми, боюсь, вообще не видели.

– Мисс Флори принимала участие в книжной ярмарке?

– Верно. Она выступила с сообщением о том, как работает над автобиографией, и о тех трудностях, которые при этом возникают, а также приняла участие в писательском «круглом столе». Речь шла о чем-то вроде многогранной писательской сущности, то есть о возможности создавать как романы, так и эссе, путевые заметки и прочее. Я была и на выступлении, и на «круглом столе», и должна сказать, все это очень интересно…

Уэксфорду удалось остановить поток воспоминаний, улучив момент для следующего вопроса:

– Дэйзи тоже была с вами?

В ответ собеседница лишь рассмеялась, по-девичьи легко и мелодично.

– Не думаю, что Дэйзи привлекал фестиваль. Она, правда, пообещала бабушке, что будет на выступлении, но так и не показалась. Эта девочка настолько очаровательна и непринужденна, что ей все прощается.

Именно эти слова Уэксфорд и хотел от нее услышать – или убедил себя в том, что хотел.

– Понятное дело, она повсюду появлялась со своим поклонником. Я лично видела его только однажды, в день их отъезда, в субботу. Помахала им вслед, когда они уезжали.

– Николас Вирсон, – напомнил Уэксфорд.

– Совершенно верно. Дэвина как-то упомянула имя Николас.

– Он был на похоронах.

– Правда? Я была настолько расстроена, что ничего не помню. Это все, о чем вы хотели меня расспросить?

– О чем хотел, я еще и не начинал спрашивать, миссис Максэмфайр. Хочу попросить вас о любезности. – Так ли? Или о великом жертвоприношении с его стороны? – Дэйзи хорошо бы держаться подальше отсюда по целому ряду причин, в которые мне не хотелось бы вдаваться. Я хотел спросить, не пригласите ли вы ее погостить у вас? Хотя бы на неделю, – он заколебался, – или две. Как вы думаете, это возможно?

– Да она не поедет!

– Почему? Я уверен, вы ей нравитесь. Уверен, что она с удовольствием поживет у человека, который знал ее бабушку, с которым можно поговорить о ней. Эдинбург – красивый, интересный город. Кстати, как у вас с погодой?

В ответ он опять услышал милое хихиканье.

– Боюсь, льет как из ведра. Но я, конечно же, приглашу Дэйзи. С радостью повидаюсь с ней – просто мне самой это и в голову не приходило.

Подчас недостатки системы оказываются весомее разумных доводов, как, например, в случае создания на месте происшествия следственной комнаты. Преимущество последнего решения уже в том, что всегда собственными глазами видишь, кто туда приезжает.

Этим утром Уэксфорд не заметил ни автомобиля Вирсона, обычно поджидавшего хозяина между бассейном и парадным входом, ни автомобилей обитателей усадьбы; зато появился небольшой «фиат», принадлежность которого Уэксфорд определить не смог. Он безусловно видел его раньше, но у кого?

На этот раз важно не пропустить заблаговременно открытых дверей и отъезд посетителей. С другой стороны, что мешает ему потянуть за веревочку дверного звонка, получить разрешение и нанести третий, или какой он по счету, визит тет-а-тет? Последнее соображение пришлось Уэксфорду не по душе. Какое он имеет право вмешиваться в ее жизнь, лишать уединения, препятствовать ее желанию вести свободную, пусть отшельническую жизнь?

Куини, персидская кошечка, пристроилась на бордюре бассейна, не отрывая глаз от зеркальной водной поверхности. От этого занятия ее лишь на мгновение отвлекла собственная лапка: приподняв ее, кошка принялась созерцать пушистые серые подушечки на внутренней стороне, словно решая, годятся ли они как инструмент для ловли. И тут же снова застыла в позе сфинкса, подвернув под себя обе лапки и уставив неподвижный взор на воду и резвящихся в ней рыбок.

Уэксфорд прошел задами мимо конюшен, обошел дом и проследовал к террасе. Он испытывал смутные терзания, что злоупотребляет гостеприимством, но она ведь знает об их присутствии, знает и не возражает. Пока он здесь – она в надежных руках, в безопасности. Он оглядел дом с тыла, впервые обнаружив, что этой части георгианская отделка не коснулась. Задняя часть дома во многом сохранилась в прежнем виде, как было задумано веке в семнадцатом: наполовину обнажившиеся деревянные конструкции, верхние окна с рейками.

А кто построил оранжерею? Дэвина? Успев до того момента, когда любая реконструкция требовала уже разрешения Бюро по охране памятников? Он подумал, что подобные вторжения ему не по душе, хотя он не настолько разбирался в архитектуре, чтобы судить. Дэйзи была в оранжерее. Краем глаза он уловил какое-то движение: она поднялась со своего места. Уэксфорд поспешил проскочить террасу, пока девушка стояла к нему спиной, чтобы она не могла его заметить. Кто был с ней, он разглядеть не успел.

Он встретил посетителя час спустя, по чистой случайности. Уэксфорд выходил из автомобиля, попросив Доналдсона подождать, как вдруг увидел, что кто-то садится в «фиат».

– Мистер Сибрайт.

Джейсон наградил его широкой улыбкой.

– Вы прочли мое «Слово прощания»? Редактор перекроил его целиком, даже название изменили. Придумали свое – «Прощание с Величием». Что мне противно в местной журналистике – ты должен быть почтителен со всеми. Попробуй только позволить себе резкость. Вот, например, в «Курьере» есть колонка сплетен – и ни одной язвительной строки! А чего еще ждать от пересудов про жену мэра и про то, с кем она путается? Или взять кривотолки, как это главному констеблю удалось провести отпуск в Тобаго. Не-ет, в местной газете эти темы запретны.

– Не беспокойтесь, – проговорил Уэксфорд, – думаю, долго вы в ней не задержитесь.

– Звучит довольно двусмысленно. Я взял любопытное интервью у Дэйзи. Назову его «Взломщик в маске».

– Дэйзи вам о нем рассказала?

– Целиком и полностью. – Он кинул на Уэксфорда косой взгляд, едва заметно усмехнувшись. – В голове не укладывается, что можно на это решиться. Вернуться сюда, в маске, перепугать женщин?

– Заманчиво, вам не кажется?

– Только на газетной полосе, – ответил Джейсон. – Ну ладно, отбываю домой.

– Домой – это куда?

– В Черитон. Слушайте, что я тут обнаружил! Прочел на днях, по-моему, великолепно: лорд Галифакс говорит Джону Уилкесу [16]16
  Уилкес, Джон (1725–1797), английский журналист, политик. Издавал еженедельник «Норт Бритон», в котором критиковал министров Георга III.


[Закрыть]: «Право же, сэр, никак не решу, что вы предпочтете – погибнуть на виселице или от сифилиса?», на что Уилкес мгновенно отпарировал: «Это зависит от того, в чьих объятиях я окажусь сначала – ваших принципов или вашей супруги».

– Да-да, я слышал об этом раньше. Соответствует моменту?

– Можно сказать, напоминает мне обо мне, – отозвался Джейсон Сибрайт. Он махнул рукой, сел в автомобиль и стрелой рванул по боковой дорожке.

Гунтер, он же Гуннар, появляется в «Песне о Нибелунгах». Гуннар – скандинавский вариант, Гунтер – немецкий или бургундский. Гунтер решается проскакать сквозь огненное кольцо к замку Брунгильды и, победив, взять ее в жены. Однако терпит поражение, и к замку в образе Гунтера прорывается Зигфрид, который проводит три ночи в одной постели с Брунгильдой, разделенный с ней мечом. Вагнер написал об этом оперу.

Краткое изложение исторических событий Бердену, прежде чем он отправился в Лондон, успела предоставить супруга. Иногда Бердену казалось, что жена знает все – ну, в этой области все. Он не только не возражал – напротив, испытывал безграничное восхищение ее способностями, да к тому же умудрялся извлечь пользу и для себя. Жена могла заткнуть за пояс и словарь Уэксфорда, плюс ко всему выглядела куда привлекательнее. О чем он ей и сказал.

– Как ты думаешь, как им это удалось? Я имею в виду меч. Едва ли он мог помешать им, если его положить плашмя. А еще проще накрыть простыней, тогда вообще о нем и знать никто не узнает.

– По-моему, – важно проговорила Дженни, – его нужно положить острием вверх, а рукояткой на спинку кровати. Попробуй представить. Хотя я уверена, что так только написано, а на самом деле ничего подобного не было.

За рулем сидел Бэрри Вайн. Бэрри принадлежал к той породе людей, которые, наслаждаясь вождением, никогда не позволят жене сесть за руль, могут проехать немыслимое количество миль и при этом остаться довольными собой и жизнью. Как-то Бэрри рассказывал Бердену, что один, без сменщика, просидел за рулем всю дорогу, возвращаясь из западной Ирландии домой, и не сделал ни одной остановки, если не считать короткой передышки на пароме в Фишгарде. А сегодня всего-то речь о пятидесяти милях.

– Вы знаете это выражение, сэр – «поцеловать дочь артиллериста»?

– Нет, не знаю. – Берден почувствовал себя неучем. Может, сержант Вайн намерен поведать ему дальнейшие перипетии той вагнеровской команды, сумевшей прорваться от норвежской саги до немецкой оперы и обратно?

– На самом деле фраза эта означает что-то совершенно иное, только не помню что именно.

– Это из оперы?

– Не думаю, – отозвался Бэрри.

Дом, где жил отец Дэйзи, располагался неподалеку от футбольного поля клуба «Арсенал»: небольшой викторианский особнячок из серого камня в ряду примыкающих друг к другу таких же домов. Запрещающих парковку знаков они не заметили, и Бэрри оставил машину у обочины на Ниневи-роуд.

– Завтра в это же время будет светло, – заявил Бэрри, нашупывая щеколду на воротах. – Сегодня ночью переводят часы.

– Правда? Никак не могу запомнить, когда переводить их вперед, а когда – назад.

– Весной вперед, осенью назад.

Опять бесконечные инструкции, требующие безоговорочного исполнения. Бердену они до смерти надоели. Он готов был уже возразить, что с равным успехом можно сказать и наоборот: осенью вперед, весной – назад, как из входной двери, ослепляя, на них обрушился поток света.

На ступеньках возник человек, радостно протягивая каждому руку, словно долгожданным гостям или добрым приятелям.

– Ну как, нашли дорогу?

Подобные вопросы изначально предполагают один-единственный ответ – утвердительный, иначе не подвернется случай задать их вообще, но человека это не останавливает. Дж. Г. Джонс двинулся дальше:

– Оставили где-то своей автомобиль?

Тон он выбрал бодрый и заигрывающий. Он оказался – или казался – моложе, чем ожидал Берден. В доме, при ярком свете, когда они как следует разглядели его, он выглядел лет на сорок, не старше. Берден ожидал сходства с Дэйзи, но никаких знакомых черт не заметил. А может, попросту не успел разглядеть при беглом знакомстве. Джонс был светловолосым, с румянцем во всю щеку. Наверное, потому он так молодо выглядел – круглолицый, курносый, с широкими скулами и детской ясностью взора. Дэйзи совсем не походила на отца, как и на на мать, кстати. Дитя своей бабушки.

Джонс был полноват, причем для своего телосложения значительно, а потому в походке чувствовалась тяжесть. Под свитером угадывался запретный бочкообразный животик. Держался он непринужденно и открыто, когда же извлек откуда-то бутылку виски, три банки пива и три стакана, совсем легко было уверовать, что их здесь ждали как желанных и почетных гостей.

От выпивки они отказались, проследовав за Джонсом в гостиную. Приятная, довольно удобная, в ней разве что слегка недоставало «женской руки», как показалось Бердену. Да знал он, все он знал – и про «сексистский» подход, вот только не мог понять, что в этом унизительного? Напротив, комплимент женскому полу. Жена бы непременно отчитала его, но втайне он твердо верил в свою правоту – это же очевидно. Вот так и здесь – удобная, приятно обставленная комната с картинами по стенам и подвесным календарем; на викторианском камине – часы, есть даже цветок – каучуковое дерево, отчаянно сражающееся за выживание в сумеречном углу. Но обстановке не хватало нюанса, заботливого касания, оттенка вкуса, небезразличия к внешнему виду комнаты, неуловимой гармонии, особого уюта, домашности. В этом доме не было женщины.

Он осознавал, что молчание слегка затянулось, хотя Джонс заполнил паузу, успев сбегать за кока-колой, уговорил-таки Бэрри выпить ее, а заодно напил себе пива. Берден откашлялся.

– Будьте любезны, назовите свое полное имя, мистер Джонс. Что скрывается под инициалами?

– Меня зовут Джордж, но все называют Ганнер.

– Ер или ар?

– Не понял?..

– Ганнер или Ганнар?

– Ганнер, артиллерист. Ведь я играл за «Арсенал». А вы не знали?

Конечно, они не знали. Губы Бэрри скривились в усмешке. Он отхлебнул кока-колы. Итак, когда-то, давным-давно, может, лет двадцать тому, Джонс играл за «Арсенал», за канониров, а Наоми, «футбольная фанатка», где-то на трибунах молча обожала своего героя…

– Джордж Годвин Джонс – полное имя. – На лице Джонса появилось довольное выражение. – После Наоми я еще раз женился, – неожиданно добавил он, – и опять мимо. Пять лет назад она сложила чемоданы, и с тех самых пор я решил больше не нырять в этот омут. Зачем, когда, как говорится, и так можно и рыбку съесть, и на крючок не попасться.

– Чем вы зарабатываете на жизнь, мистер Джонс? – спросил Бэрри.

– Продаю спортивное оборудование. У меня магазин на Хэллоуэй-роуд, только не нужно ничего говорить мне про упадок. Что до меня, то я уверен: мое дело процветает лучше некуда. – Он смахнул с лица широкую самодовольную улыбку, словно быстро повернул какой-то тайный внутренний переключатель: – Жуткое дело этот Тэнкред. – Голос его прозвучал октавой ниже. – Вы ведь потому приехали, правда? Скажем так, если б не это дело, вас бы здесь не было?

– Не похоже, что вы тесно связаны с дочерью, так?

– Вообще не связан, приятель. Я не видел и не слышал о ней лет семнадцать. Сколько ей сейчас? Восемнадцать? Не видел с тех самых пор, как ей исполнилось полгодика. И на ваш следующий вопрос я тоже отвечу: «Нет, ни на грош». Меня это ни на грош не волнует. Ни капли. Да, мужчины обожают своих детей, когда они немного подрастут, это верно, но малюток?.. Они же еще пустое место, правда? Сколько раз я умывал руки и ни разу не пожалел о том.

Удивительно, как быстро его напускное дружелюбие переросло в воинственность. Голос звенел, повышаясь, и падал, едва менялся предмет обсуждения, достигнув крещендо в рассказе о личном и сменившись короткими глубокими вздохами, когда он на словах выражал готовность служить требованиям общества.

– Вам не пришло в голову связаться с дочерью, когда вы узнали, что она ранена? – спросил Бэрри Вайн.

– Нет, приятель. – Секундное колебание – и Ганнер Джонс открыл вторую банку пива. – Совершенно не думал об этом и не связывался. Не звонил ей, хочу сказать. Раз уж вам интересно, меня здесь не было, когда все случилось. Я был на рыбалке – привычное дело, доложу вам. Можно сказать, любимое, если это кому-то интересно. На этот раз уехал на юго-запад, остановился в домике на реке Дарт – прекрасное местечко, замечу, частенько выбираюсь туда в это время года на пару деньков. – Теперь в его голосе прорезалась самоуверенная агрессивность. Хотя, кто знает, был ли этот сквалыга уверен в себе? – Уезжаю туда, чтоб забыться, так что там мне не до телевизора. Я узнал о случившемся только пятнадцатого, когда вернулся. – Тон его слегка изменился. – Заметьте, я же не говорю, что мне наплевать, если б с малышкой случилось, что и с другими, но так можно сказать о всех детях, вовсе не обязательно о своих.

Да-а, вот еще что. Похоже, оно обернется против меня, но я все равно скажу. Наоми была пустым местом, пустым, понимаете? Просто никудышней, доложу вам. Смазливенькая мордашка и, как говорится, впечатлительная натура. Ну, за руку подержать, утешить. Вот только утешения и объятия к вечеру почему-то кончались. Что до никчемности – что ж, я сам не семи пядей во лбу, за всю жизнь всего-то книжек шесть и прочитал, но рядом с ней я был гигантом мысли. Одно время я даже стал «человеком года»…

– Мистер Джонс…

– Сейчас, приятель, минутку терпения. Не надо затыкать мне рот в моем собственном доме. Я еще не все сказал, что хотел. Наоми – пустое место, а досточтимому мистеру Копленду я не имел чести быть представленным, но вот что я вам скажу. Я там дошел, доложу вам, дошел до ручки. Чтобы выстоять перед Дэвиной Флори, надо быть бойцом, стреляным бойцом, джентльмены. Смелым, как лев, сильным, как конь, да еще с такой же непробиваемой шкурой, как у гиппопотама. Потому что эта мадам – просто величавая сука, которая передыху не знает. Она жутко вынослива, четыре часа сна – и флаг в руки, готова уже броситься в бой, я бы сказал. Мне пришлось жить с ними. У них это называлось «задержаться, пока что-нибудь не подыщется», но было ясно, что Дэвина никогда нас не выпустит, особенно после рождения ребенка. – И неожиданно рявкнул в сторону Бердена: – Вы знаете, что такое гот?

Похоже, из той же оперы, что Гуннар и нибелунги, подумал Берден.

– И что же? – отозвался он.

– Нашел в одном словаре. – Очевидно, когда-то давно Ганнер Джонс выучил это определение наизусть: – «Тот, кто ведет себя как варвар, грубый, неотесанный, невежественный человек». Вот так она меня обычно и называла. «Этот гот» или просто «гот». Обращалась ко мне вместо имени. Ну, мои инициалы вы помните, так ведь? Ладно Дэвина не из торговок, иначе быть бы мне попросту «гнидой». «Ну, что мы намерены завоевать и разграбить сегодня?» – скажет обычно. Или съязвит: «Гот, вас снова разбили у городских ворот в пух и прах?»

Она задумала расстроить наш брак, а однажды даже высказала, что я такое в ее глазах: человек, сделавший ребенка Наоми и тем полностью исчерпавший свое предназначение. Просто жеребец-производитель, вот и все. Варвар-завоеватель. Однажды я не выдержал, выпалил, что меня от жизни с ней тошнит, что мы мечтаем о собственном доме, и знаете, что она мне ответила? «Почему бы не двинуться в дальний поход, гот? Вернетесь лет через двадцать, расскажете, что получилось».

Ну, я и ушел. Вот только возвращаться не стал. Видел в газетах рекламу ее книг, знаете, со всеми этими словечками: «мудрая и поучительная; сострадание наряду с хваткой государственного деятеля; гуманность и глубокое сопереживание угнетенным и отверженным…». Черт побери, я просто исходил смехом! Страшно хотелось написать им в газету и сказать: «Да вы ее вовсе не знаете, у вас же все перевернуто». Ну, в общем, облегчил душу. А может, и вам подсказал ответ, почему никаким пряником меня не заманишь общаться с дочерью Дэвины Флори и ее внучкой.

Его откровения слегка утомили Бердена. Казалось, на небольшую комнатку нежданным ураганом обрушились безжалостные потоки ненависти и вихри горького разочарования, оставив его с Бэрри Вайном постепенно приходить в себя после разрушений. В то время как Ганнер Джонс хранил вид человека, пережившего катарсис, освобожденного и довольного собою.

– Выпьете еще коки?

Байн покачал головой.

– Пора обновить, – провозгласил Джонс и плеснул себе в стакан добрую порцию виски. Потом черкнул что-то на обратной стороне конверта, извлеченного из-за стоявших на камине часов. – Вот он. Адрес того места на Дарте, где я рыбачил, и фамилия владельцев паба «Радужная форель», что по соседству. – К нему вернулось прежнее бодрячество, заметно преувеличенное. – Они обеспечат мне алиби. Выбирайте, что больше понравится, будьте как дома.

Хочу откровенно признаться еще кое в чем. Я бы с радостью пристукнул Дэвину Флори, если б духу хватило, а потом убрался куда подальше. Такое бывает, когда терпение на грани, правда? Но с этим жить?.. Я говорю о том времени, восемнадцать лет назад. Время все лечит, как говорится, а у меня уже порыв не тот, это тогда мне было море по колено, а пару раз показалось даже, что я готов Дэвине шею свернуть – и черт с ними потом, с пятнадцатью годами тюряги.

И сумел бы меня провести, подумал Берден, но вслух ничего не сказал. Действительно ли Ганнер Джонс только глуп, как думала Дэвина Флори, или, напротив, слишком умен? Интересно, не спектакль ли все это? Но ответить себе на этот вопрос не сумел. Что бы сказала о нем Дэйзи, если б они когда-нибудь встретились?

– Дело в том, что все зовут меня Ганнер, хотя я в руках не держал оружия. Только из воздушного ружья и стрелял. Подчас я сам себя спрашиваю, а сумел бы я отыскать дорогу в Тэнкред-хаус, и не могу ответить. Честное слово, не знаю. Полагаю, какие-то деревья там здорово подросли, другие, наверно, вырубили. Помнится, у них служили местные жители – Дэвина называла их «помощью», наверно, считала, что так демократичней. Жили они в коттедже… Как же их звали? Триффид? Гриффит? Что-то в этом духе. У них еще был ребенок, немножко отсталый, бедняга. Что с ними стало? Имение, видно, отойдет моей дочери? Повезло девчонке, а? Не думаю, чтобы она глаза от горя выплакала, что бы она ни говорила. Она на меня похожа?

– Ничуть, – отозвался Берден, хотя сейчас, в повороте головы Джонса, в приподнятых уголках губ и раскосых глазах уловил знакомые черты Дэйзи.

– Что ж, оно и к лучшему, правда, приятель? Не думайте, что я не просекаю, что там скрывается за вашим взглядом. Если у вас ко мне все, учитывая, что вечерок субботний, я бы сделал вам ручкой и дунул куда-нибудь подальше на рыбалку. – Он открыл дверь, провожая их на улицу. – Если вы заподозрили, что я намерен удрать, и собираетесь «вести» меня, то учтите: машину я брошу на парковке и двинусь, как говорят старики, на своих двоих. – И добавил, словно они были из дорожной полиции: – Удовольствия тормознуть меня за превышение, как сейчас, я вам точно уж не доставлю.

– Хотите, я поведу? – спросил Берден, когда они сели в машину, уже зная, что получит отказ.

– Спасибо, сэр, мне нравится сидеть за рулем.

Вайн включил мотор.

– В машине есть лампочка подсветки, Бэрри?

– Да, под панелью. Шнур можно вытянуть подальше.

Самым сложным оказалось развернуться на узкой улочке. Бэрри пришлось проехать добрых сто ярдов вниз, завернуть в переулок и вернуться на ту дорогу, откуда приехали. Эту часть города он совершенно не знал и не хотел рисковать, пытаясь самостоятельно разобраться в таинственной паутине улочек вокруг дома, чтобы выбраться обратно на перекресток.

Ганнер Джонс шел им навстречу по переходу. Кроме него на улице не было ни души, да и автомобиль был только один – их собственный. Джонс поднял руку в командном жесте, чтобы остановить их, но в глубь автомобиля не заглянул, как и не подал виду, что знает, чья это машина и кто за рулем.

– Странный человек, – сказал Бэрри.

– Все вообще очень странно, Бэрри. – Берден направил луч фонарика на конверт, переданный им Таннером Джонсом, на котором тот черкнул два адреса. Адреса были записаны на обратной стороне, а он не мог оторвать глаз от лицевой, использованной, где стоял штамп. – Я сразу заметил, еще когда он взял его с камина. На конверте его адрес: Ниневи-роуд, мистеру Джонсу, это понятно. Но вот почерк – почерк весьма характерный. Не так давно я видел его в одном настольном еженедельнике. И ни с чем его теперь не спутаю. Это почерк Джоан Гарланд.