Текст книги "Полиция реальности"

Автор книги: Ростислав Гельвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

   Вздох с ее стороны.

   – Ну, привет. Чего ты хотел?

   – Тебя Кансер искал.

   – Знаю. Коля, я не хочу его видеть.

   На этом моменте, а если честно, то еще чуть раньше, я решил идти напролом. Поэтому, сказал:

   – А меня хочешь? – через секунду, понял что сказал, и быстро добавил – В смысле видеть.

   – Зачем? – голос чуть более раздраженный, но все еще грустный – Чтобы опять ощутить себя... не знаю кем. Навязывающейся такой Сойер, которая чего-то такого вот хочет от бедного-несчастного Кло-о-оки!

   – Перестань. Что с тобой такое?

   – Что такое? Что такое?! Да ничего!

   – Кира, успокойся.

   Слышалось лишь ее тяжелое дыхание, с той стороны трубки. Чей-то голос, тоже женский, и еле слышный ответ Киры: "Ничего, это я так... слегка... больше не будет".

   – Мама подходила? – спросил я

   – Типа того. Громко было.

   Губы поневоле растягивались в улыбку:

   – А я говорил тебе успокоиться.

   – Ты там что? Ржешь? – чувствовалось, что ей тоже смешно – Ржешь?!

   – Слегка. – я уже откровенно хихикал в трубку, не скрываясь

   – Не смейся! Не ржи, кому говорю! – да и она тоже – Клок! Клок!

   В конце концов, мы захохотали. Хохотали долго, со вкусом, секунд с тридцать каждый. Как раз в тот момент, у меня и закончился баланс на телефоне. Но долго ждать не пришлось, почти сразу же, Кира вышла в сети. Я извинился, посетовав на телефон.

   – Ничего. Знаешь, я рада, что ты позвонил.

   Это вызвало у меня улыбку. Однако, вспомнилось начало разговора, тот самый повод. Я быстро написал:

   – Отзвонись Кансеру. Он реально волнуется, по ходу.

   В ответ пришло еще быстрее:

   – Да хорошо, хорошо. Задолбал своим Кансером, женился бы на нем, что ли. Только ради этого и звонил?

   Тут-то, и пришла слабость в руках, и мысли снова перестали думаться. Можно сказать, что я не обдумывал то, что писал ей. Суть была не в смущении, но тогда, я думал, что это именно оно:

   – Хотелось бы встретиться. Кира, извини, что тогда наговорил. Это очень трудно сказать вообще. И описать трудно. Я не могу. – подумав, добавил – У меня слова не складываются в строчки, честно.

   – Придурок ты, ей богу. Слова у него в строчки не складываются, только подумать.... Ладно. Я была бы рада тебя увидеть, если уж говорить вот так уж вот.

   – Спасибо. – ничего другого, придумать не удалось.

   – Да не за что. Место, время?

   Стоит ли описывать то, что было до?

   Важно лишь то, что мы встретились в парке. На входе. Я пришел первее, и ждал, волнуясь. Мысли вспугнутыми мышами носились в голове, бились о черепную коробку, и прыгали из моих ушей. Прежде всего потому, что люди ходили мимо. Их сердца, бились в такт с моим.

   И это было неспроста.

   Их мысли, отпечатывались огненными буквами на их лбах. Их взгляды, лазерами Хищника задерживались на мне. Я знал, что они хотят. Зудили места, в которые вцеплялись крючковатые пальцы, в моих снах.

   И это было неспроста.

   Они все-все-все, шли мимо не просто так. Вся компиляция перечисленных мной фактов, несла в себе смысл, легко видный и понятный для меня. Если бы я понял это раньше, еще неделю или месяц назад, то убежал бы. Наверняка. Бросил бы все, даже вещи, даже ноутбук, купил бы билет, и уехал бы домой. Заперся в комнате, закрасив окно черной нитроэмалью.

   Но не теперь.

   Сойер подошла ко мне внезапно сзади. Я вертелся юлой, избегая взглядов, немудрено что ей удалось это так легко. Она ткнула меня пальцем в бок, и я обернулся, обомлев, испуганный, уже представивший себе вцепившегося в меня человека.

   – Это ты. Я рад тебя видеть. – я действительно был рад ее видеть. Она не планировала в меня вцепляться.

   – Да, привет. – покачала головой – Ты чего такой бледный?

   – Просто. Пошли? – кивнул головой в зеленку

   – Пошли.

   Я взял ее за руку. Почувствовал, как сжалась в кулачок, но тут же расслабилась ее кисть. Маленькая, чуть влажная. Шел быстрым шагом, буквально таща ее за собой. Все больше людей вокруг. Все больше очевидно-неоднозначного смысла, который пугает. Сдерживала меня от побега только Сойер.

   Я случайно отпустил ее руку, в конце концов. Прислонился к дереву, чтобы отдышаться. Люди остались там, невообразимо далеко, в десяти-двадцати метрах. Сейчас же, лишь два человека находились в небольшом леске, только я и Кира.

   Она подошла ко мне близко. Тоже смотрела на меня, прямо, но не настолько чтобы это доставляло мне дискомфорт.

   – Ты неважно выглядишь.

   – Извини. Я волнуюсь.

   Улыбнулась, чуть шире раскрыла глаза. А у меня пересохло во рту.

   – Понятно... – улыбка Киры приобрела загадочность – Ну постой, успокойся.

   Я снова взял ее за руку, гладя кисть, и запястье. Мне нравилась холодность кожи Сойер. Упругая жесткость прощупываемая при небольшом нажатии. Это неведомым образом успокаивало. Помогало контролировать мысли.

   Я понимал, что времени у меня не так уж и много. Пауза затягивалась. Вся ситуация грозила превратиться в фарс. Меня драло на части. Это нереально описать, это выше, строгий субъективизм. Передо мной стояла девушка, которая мне нравилась. Но в то же время, я не чувствовал к ней тяги. Если в двух словах говорить. Всю глубину же, не передать вообще никак. Не передать совершенно неестественную холодность, не передать такого же неестественного неприятия кого-либо рядом. Я держал Киру за руку, и мне становилось понятно, что если ничего не сделать, то придется лишь попрощаться, и уйти. Не по причине утраты решимости. Логика задавит.

   Как выяснилось, с меня требовалось лишь приблизить свои губы к ее губам. Я потерял остатки уверенности в том что делаю, когда до цели оставалась пара сантиметров. Но все остальное, она прекрасно довершила и сама. Ее порыв прижал меня к дереву. Впервые за всю мою жизнь, такое исходило от девушки.

   Мы целовались. Ноги Киры, грудь Киры, все это я ощущал своим телом, очень четко и холодно. В голове понемногу возникали зеленые строчки анализа. Физиология соответствовала напряженному моменту. Мое естество, уперлось Сойер во внутреннюю часть бедра, но никакого удовольствия от всего этого я не получал. Просто уперлось. Простая констатация простого факта.

   И на протяжении всего – только приятный вкус ее слюны, с мятными нотками.

   Не более.

   Секунд так тридцать. Если бы поцелуй продолжался дольше, наверное, я оторвался бы от нее первый. Возможно даже с некоторой грубостью. Но точно так же, как первая она и начала, первая она и закончила, напоследок коснувшись меня губами еще раз, словно пробуя напоследок.

   – Решился же ты наконец....

   Она закончила поцелуй, но отрываться от меня и не думала. Мы так и стояли, опершись на дерево. Я с удивлением обнаружил, что мои руки, обвиты вокруг ее талии.

   Мы снова соприкоснулись губами. Это не переросло в нечто большее, я просто не видел в этом смысле. Кира, наверное, решила, что так и надо. Поэтому, просто потерлась своей щекой об мою щеку.

   – Клок.... Коля....

   Странные эмоции владели мной. Ладони сползли чуть ниже, понятно куда. Она прижалась ко мне еще, хотя невозможно понять куда уж ближе, не будучи против. Я напрягся еще сильнее. Но это все было так холодно, так глупо. Ни капли человеческого, в моих физиологических реакциях я не ощущал. Мозг констатировал во всем это простые проявления животного начала.

   Тогда-то, и пришлось сказать. Сказать именно поэтому, что если бы я не сказал, то наш поцелуй и контакт, перерос бы в нечто большее, что уже не удалось бы разорвать так легко.

   Я сказал ей.

   Она меня выслушала.

   Я не стал объяснять что и как. Просто сказал ей. Кирины глаза остались безучастными. В них не появилось даже грусти. Мои губы окончательно стали резиновыми. Даже когда она поцеловала меня еще раз. Зажмурившись, выдавив пару слез. Она сильно вжалась в меня, во время этого второго поцелуя, а я просто стоял, не зная как ответить. Принимая как должное.

   – Наверное, это к лучшему.

   Конечно же, она ушла.

   Мои пальцы обнаружили капли ее слез, на щеках. Что-то во мне трещало, рвалось и стонало. Скованное миллиардом цепей, запертое в клетку из миллиарда стальных прутьев. Жаждущее свободы. Жаждущее. Свободы.

   Я упал на колени. На джинсах потом осталось немного неотмываемой зелени.

   Я повернулся к дереву, и ударился об него лбом, зафиксировал царапину, и боль.

   Я заплакал. От слез не становилось легче. Просто, горячие соленые капли. Обыкновенная физиология.

   Евгений Павлович уже ждал меня. Конечно. Я был в этом уверен. Меня никто не остановил, однако, явно доложили.

   На столе, уже дымилась вторая кружка горячего чая.

   – Николай?

   Я сел на стул, умытый, со слегка саднящим лбом. Не стоило приходить в такое место с красными глазами, и грязной царапиной. Это ничем не смогло бы помочь.

   – Евгений Павлович. – я посмотрел ему в глаза. Серыми глазами, в сером кабинете. – Что вы со мной сделали? Что со мной сделали?

   Он молчал секунды три.

   – У тебя царапина на лбу.

   – Я знаю. Это неважно. Просто ответьте мне. Пожалуйста.

   – Я не понимаю тебя, Николай.

   – Конечно. – я не стал улыбаться, хотя мне хотелось – Эта штука в моей голове. Что она со мной сделала? Почему я такой стал? Я ничего не чувствую. Совершенно ничего уже, вы это понимаете?

   Он опять молчал, словно подбирая слова.

   – Что ты имеешь в виду?

   – Может и не понимаете. – теперь вот, мои губы и тронула улыбка – Все что есть, лишь тяга к этой вашей работе. К этим вашим Объектам. А все остальное, нафик. Я не был таким раньше. Почему вы меня таким сделали?

   – Я тебя таким не делал. Никто тебя таким не делал. Не вини других.

   – Не виню. Я не виню. Не закатываю истерик. Просто спрашиваю у вас. Ведь вы знаете. Вы не можете не знать это все.

   Третья пауза.

   А вот на этом месте, должен бы закричать петух.

   – Коля. Я не знаю, что с тобой произошло, но поверь, если бы знал, то непременно бы тебе ответил. – его лицо иллюстрация в словаре, для слова "Сопереживание". Он вызвал врача по коммуникатору, и пришедший врач, снова, с запахом картона, дал мне пару таблеток глицина.

   Перед тем как уйти, я спросил:

   – Можно мне уехать домой?

   В ответ, холодное покачивание головой. Снова правдиво-неправдивое "сопереживание" вместо лица:

   – Извини, но не сейчас. Коля, это для твоего же блага.

   – Конечно. – ответил я – Прекрасно вас понимаю.

   Мысли словно взбесились. Я и раньше с трудом ими управлял, но теперь они скользили сами. Сами. Сами.

   Сами.

   Я сижу в автобусе, и мои мысли сами. Сами. Сами.

   Я теперь дома и мне четырнадцать лет, меня целует девочка из параллельного класса, и мне приятно.

   А вот я с Сойер, недавно. И у меня неживые губы, и я немногим отличаюсь от резиновой куклы.

   Кто же мы с тобой, Клок? Кто же нас такими сделал?

   – Кто написал меня, переписал меня... кто заставил меня... зачем...

   От меня отсаживались люди. Я вышел не на своей остановке, потому что не мог предпринять других действий, да и к тому же, от них пахло угрозой.

   Швейк чувствовал запах могилы от кулака тюремщика, а я чувствую – запах угрозы.

   – Смешно.

   – Простите, что?

   – Зачем вам это знать?

   Идти мимо. Идти домой. Недалеко осталось. Голова в состоянии совсем странном.

   Ключевые слова застряли у меня внутри и я не могу их вытащить. И мысли не могу запрячь, что? Какие-то непонятные ключевые слова, неизвестные ключевые слова, ненужно-нужные ключевые слова. Ключевые шаги до дома, они остались ключевые шаги до дома. Бывает, заходишь так, а там ничего и нет. Или что-то есть. Ты заходишь, и не надо выходить, главное это ключевые ключи. Ключевой ключ?

   – Ключевой ключ.

   Ключевой ключ. И еще кровать. Она не ключевая, но она кровать. Она лежабельная, лежабельная кровать. Лежать на лежабельной кровати, это же очевидно! Лежать на лежабельной кровати, и не сопротивляться серой серости, потому что серая серость везде. И серые люди везде, а ведь если серые люди везде, то зачем бежать в это самое везде?

   И наконец, вот и она! Ждать пришлось долго, серую серость родила темнота с блестками. Смотрел на это рождение, и рад что не акушер этого се-чер-ро-но-го-го рождения.

   Наступает, серая серость, наступает. А я лежу на лежабельной кровати, и хочу уснуть, но уснуть не получается.

    Морг-морг. 12:02

    Пора просыпаться

   Желтая коробка полна серой пустотой, царями, богачами, богами, ангелами, и бесами. И мной. Но в основном – серой пустотой.

   Серая пустота поднимает меня с кровати. В серой пустоте пахнет серой мочой, серыми людьми, и серой едой. Серый человек, в белом халате, говорит, что я прекрасный образец.

   Серыми руками он придает моему телу форму. Я должен улыбаться, но я не улыбаюсь. Я должен реагировать, но я не реагирую.

   И когда он делает что-то совсем непривычное, я должен кричать. Ведь у меня есть рот. А тот у кого есть рот – должен кричать. А я не кричу.

   Не все ли равно?

   Даже когда руки перекручены, а пальцы сплетены.

   Мне все равно, даже несмотря на то, что сегодня очень необычный день. Сон снился опять. Люблю этот сон. Он снится только в самые необычные дни. Я назвал бы промежуток, если бы помнил, но я не помню.

   Не все ли равно?

   Порой, хочется не двигать челюстями, когда в рот мне запихивают ложку с серыми макаронами. Но они умные. Да и ложка не сжуется. Просто, меня в очередной раз накормят безвкусной внутривенной иглой.

   Не все ли равно?

   Меня моют серой водой. Серым мылом, серый человек моет мое тело. От меня пахнет серым запахом. Стоило бы сказать, о серых звуках. Но они везде и всегда. Чего о них говорить?

   Следует ждать ночи. Именно тогда можно спать. А когда ты спишь, после Особенного Сна, то просыпаешься в другом месте. У тебя слегка болит шея, а цветной человек растирает ее ваткой. От ватки, немного пахнет, шибая в нос.

   А тепло растекается из шеи. И мир становится цветным.

   Зовет меня. Погоди.

   Разминаю шею. Она затекает. А персонал не может ее прохрустеть. Они вертят мне руки, потому что плевать я хотел на свое тело, в этом состоянии. Ведь я забавный, когда нахожусь в:

   – Серой пустоте.

   Нет, я говорю это не тебе. Другому. Или другой. Или другим. Неважно, тебе не понять.

   Я стучу пальцами по виску, и говорю, что знаю очень много.

   Он качает головой. У него модная стрижка, и скуластое лицо. Глаза карие. Костюм синий. Ну конечно. Никто из тех, кто приходит ко мне раз в месяц, не носит даже серых рубашек. Не переношу серый цвет.

   Хорошо ли меня кормят?

   – А ты действительно думаешь, что во все остальное время, мне есть до этого дело? – улыбаюсь – Черт вас всех дери. По тридцать дней, я валяюсь, – на самом деле падаю в бесконечное серое ничто, но ему не понять – Валяюсь на койке как овощ. Не все ли равно?

   Они все говорят, что я нужен им. Родион приезжал, и он говорил. Евгений Павлович приходил, и тоже говорил те же слова, но уже без "Сопереживания" на лице.

   А я всегда отвечаю им одно и то же. Хотя, прежде всего, спрашиваю:

   – А что, вам действительно так важно мое мнение?

   Обычно, собеседник всегда отвечает что да. Конечно важно, Коля. Ты нужен нам, Коля. Ты единственный, Коля. Прости, что не говорили тебе, Коля. Ты должен понять.

   И ведь я понимаю. Как можно не понять?

   – Неужели не знаешь, что у меня нет своего мнения? Я согласен. Я хочу работать. – в такие дни, невозможно не улыбаться и не смеяться. Всегда накатывает. Всегда болят уголки рта, до тех пор, пока снова не засосет в бесконечное падение – Я не могу не хотеть работать. А знаешь почему?

   Он хочет что-то сказать, но конечно, стоит его перебить.

   – Вопрос не тебе. Ты не поймешь. Говорю же тебе. Неважно. Я не могу не хотеть работать. Потому, что я Объект. – слово "объект", произношу с улыбкой и прихохатыванием. Выглядит идиотски, наверняка – Не человек уже. Существо. Назовите меня "Младшеньким братишкой". – уже не помню точно, как называл меня хаку-таку.

   О-о-о, Коля, как ты можешь. Это не так. Ты нужен. Ты будешь. Нор-маль-ный.

   Родион уговаривал меня. Евгений Павлович уговаривал меня. Еще два человека, ну и он теперь. Каждый приходит раз в месяц, с уговорами. Все они, думают, мне действительно важно знать, что это был неудачный эксперимент, в котором все подчинялось длинному плану, все, начиная от смерти деда, и кончая разговором с хаку-таку.

   А как же мама, Коля?

   А как же Кира, Коля?

   Они тоже любят тебя. И ты им тоже нужен.

   – Не человек я. – теперь, я не улыбаюсь – Все что я хочу, это работать с вами. На все остальное мне плевать. Человек так не может. Таким может быть только Объект.

   Он не знает что мне ответить. Вертит заезженную шарманку. Говорит, что они меня вылечат. Все будет как прежде. Но чем это лучше того что есть сейчас? Я привык, к бесконечному покою.

   – Ха-ха-ха. Когда-нибудь, я безусловно соглашусь. А теперь, дай мне поспать.

   Теперь не в шею. В руку.

   Мысли которыми я управлял снова расползаются как липкое тесто. Цвета и звуки теряют свой естественный вид, вкус, запах, и то, что между третьим и четвертым измерением.

   Чуть более не серый чем все остальные человек, прячет в карман шприц, и уходит.

   Серый поток нейтрино снова влечет меня в разные стороны. Он не скоро оформится в силуэты людей и вещей. Пока еще могу, я складываю руки, ноги, и падаю вниз. Без малейшей возможности достигнуть дна.

   Когда-нибудь, я безусловно соглашусь.