Текст книги "Скифская чаша"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 38 страниц)

...Рутковский сразу заметил Мартинца с Гизелой: они сидели в стороне, с самого краю веранды под соснами. Помахал рукой и увидел, как расплылось в улыбке лицо Мартинца.

– Хелло, Иван! – сказал Рутковский на американский манер. – Привет, Гизела, рад вас видеть. – Сел и осмотрел стол. – Ты опять за водку, Иван? Дорога сложная, зачем?

– А мы с Гизелой заночуем. Здесь у хозяина есть две комнаты, обе свободны. Выпей, можешь тоже заночевать.

Рутковский покачал головой:

– Не выйдет.

– Как знаешь...

– Что ты хотел от меня? – Сегодня на радиостанции был выходной день, Максим собирался поехать в горы порыбачить, да позвонил Мартинец и назначил встречу в «Ручейке».

– Подожди, – покрутил головой Мартинец, – я немного выпью водки, а ты пей кофе или минеральную воду, ты ведь воплощение всех добродетелей, а мы с Гизелой порочны и распутны. Правда, малютка? – Он произнес эту тираду по-украински. Гизела, конечно, ничего не поняла, только догадалась, что речь идет о ней, игриво качнула головой и потрепала Ивана по щеке. – Вот видишь, – выкрикнул Мартинец, – она согласна, что распутница, и точно – она курва, а я...

– Ты пьяный, Иван, и если хочешь со мной разговаривать...

– Я – пьяный! Что ты понимаешь... Я дурак, это точно, – постучал себя кулаком по лбу, – большего дурака быть не может, и я призываю тебя в свидетели.

– Тебе виднее, – не без подтекста согласился Рутковский, и это не понравилось Мартинцу: одно дело, когда ругаешь себя сам, и совсем другое, когда кто-то.

– Вот, и ты уже против меня... – обиделся.

– Если бы я желал тебе плохого, не приехал бы.

– Да, ты – друг, – согласился Мартинец, – и я хотел посоветоваться с тобой.

– Вот и советуйся.

Мартинец на минуту задумался. Отпил воды из фужера и начал рассудительно и трезво, будто и не пил ничего:

– Надо мною сгустились тучи – не чувствуешь?

– По-моему, ты сам дал повод Кочмару.

– А что, молча сидеть?

– Слушай, Иван, для чего нам играть в прятки? Ты сам этого хотел, так ведь? Хотел. Вот и получил: за такую свободную жизнь нужно платить, а плата сам видишь какая. Чего же ты плачешься?

– Потому что я – человек!

– И тебе не смешно?

– Было бы над чем смеяться. Не до смеха.

– Я знаю, чего ты хочешь. – Рутковский разозлился, говорил ожесточенно и с нажимом: – Ты хочешь, чтобы с тобой нянчились. Какой хороший этот Мартинец – не вытерпел притеснений, уехал из того мира, боже, какой он несчастный: смотрите на него, молитесь на него, платите ему самые высокие ставки, задабривайте его!

Лицо Мартинца потемнело.

– Ну-ну, что же дальше? – заскрежетал зубами.

– А дальше все как на ладони. Героем тебя не признали, высоких ставок не платят. Ты начинаешь разочаровываться в этом мире и зовешь меня на помощь, чтобы оправдал тебя.

Мартинец сдвинул брови, схватился за стол, казалось, еще миг – и опрокинет его на Максима. Но удержался, сказал, с ненавистью глядя на Рутковского:

– Нужен ты мне! Чистеньким хочешь оставаться? Давно смотрю на тебя – руки боишься запачкать. А они у тебя такие же грязные, как и мои, понимаешь ты, чистоплюй!

Он начинал нравиться Рутковскому, этот Иван Мартинец, но разве мог Максим хоть как-то раскрыть себя?

– И чего же ты хочешь от этого чистоплюя? – спросил.

– Ничего.

– Будем считать, что я совершил приятную прогулку к «Ручейку», чтобы выпить чашку кофе...

– Как хочешь, так и считай.

– Вы ссоритесь, мальчики? – вмешалась Гизела. – Я же вижу, вы ссоритесь – почему?

– Мы не ссоримся, Гизела, – ответил Мартинец. – Мы просто выясняем отношения.

– Что вам выяснять?

– И правда, что? – Иван сразу охладел. Сгорбился и выпил водки. – Наверно, ты прав, Максим.

Рутковскому сделалось немного стыдно за свою выходку.

– Давай обсудим твое дело. Ведь за этим звал?

– Мне кажется, что Кочмар хочет расправиться со мной.

– Есть факты или просто интуиция?

Мартинец подумал.

– Скорее, интуиция. Чувство, будто за мною следят.

– За каждым из нас немного следят. А с Кочмаром, конечно, у тебя не может быть мира, и рано или поздно он съест тебя. Зачем сказал, что у тебя есть на него досье?

– Вырвалось.

– Эх, шляпа! Вырвалось... Кто за тебя заступится?

– Я и хотел посоветоваться. Есть против Кочмара довольно весомые факты. Во-первых, приписывает себе рабочие часы. Мелочь, но жульничество. Дальше, комбинации с премиальными. У меня записано, сколько и кому недодал.

Рутковский быстро обдумал сказанное Мартинцем. Конечно, жаль Ивана. Но выиграет ли он, если станет на сторону Мартинца? В конфликте между начальством и подчиненными американцы всегда становятся на сторону начальства, тем более в таких случаях.

– Как хочешь, Иван, – сказал, подняв глаза, – а я тебе не помощник.

Думал, что Мартинец осудит его – и взглядом, и словами, но Иван оказался мудрее.

– Тебе виднее, – ответил просто. – Хочешь выпить?

– Хочу. Но опять-таки не имею права. – Рутковский поднялся, не глядя на Мартинца, но чувствуя его иронический взгляд. – Будьте здоровы, – бросил и пошел не оборачиваясь?

...Стефан довольно хмыкнул.

– А пан Рутковский, кажется, собирается ехать? – спросил.

– Пускай едет к черту! Теперь мы того Мартинца прищучим.

– Прищучим, пан Стефан, без немочки только, пожалуйста.

– И ты туда же?

– А как же, дорогой пан? Что пан Кочмар говорил? Только этого молодчика. Он исчезнет, никто не поинтересуется: ни родственники, ни наследники, ни друзья... А за немкой потянется: мать, сестры, племянники... Куда подевалась? Тут не избежать полицейского расследования, а для чего оно нам?

– Пан Кочмар говорил: с полицией все улажено.

– Если одного пана Мартинца... Мне немочки не жаль, но нельзя.

– Нельзя так нельзя... – почесал затылок Стефан. – Видишь, тот, на красном «фиате», Рутковский, уехал.

– Бог с ним, пан Стефан, может быть, еще придется встретиться.

– Так что ты надумал с Лакутой?

– Деньгами пахнет, и большими.

– Врешь.

– Большими, говорю, пан Стефан, и прошляпить никак нельзя.

– Думаешь, Лакута сторговался?

– Не думаю, а уверен.

– Хитрый ты, Богдан.

– Может быть, последний шанс, пан Стефан.

– А как?

– Еще, дорогой пан, не знаю. Но уверен: идет большая игра. Я в тот вечер пана Лакуту домой отвозил. Под газом был, значит, и поддерживать пришлось. А жена у него знаешь какая?

– О-о, сука...

– Точно, стерва, и пана Лакуту не очень уважает. Ругаться начала, а он ей говорит: хорошее дело затеял и до конца жизни хватит...

– Не может быть! До конца, сказал?

– Вот, дорогой мой, я и подумал.

– Знать бы, когда получит деньги!

– Узнаем.

– Как?

– Без нас не обойдется. Видите, даже тогда в гостиницу звал, а теперь, когда деньгами запахло, подавно.

– Точно.

– Только не дай бог, пан Стефан, чтобы заподозрил. Ничего не выйдет тогда, тот пан Лакута хитрый и осторожный.

– Ну ты и голова, Богдан!

– Есть немного, не жалуюсь.

– Подожди, Богдан, видишь, тот фрайер выходит.

– Почему же не вижу, пан Стефан, пойдем к нему?

– Только прошу тебя осторожненько, потихоньку, полегче.

– А немочка где?

– За ним плетется.

– Неужели поедут?

– Куда им ехать? Да и не для того сюда с девушкой приехал... Понял?

– Эх, пан Стефан, мы понимаем, для чего этих шлендр раскрашенных по гостиницам возят.

– А понимаешь, так помолчи.

...Мартинец спустился с веранды и договорился с хозяином о ночлеге. Комната оказалась маленькой, но кровать стояла великолепная: огромная, на полкомнаты, мягкая, и белье пахло свежестью. Гизела быстро разделась, нырнула под одеяло, позвала Ивана:

– Иди ко мне, милый.

Если бы не позвала, пошел бы, и, по крайней мере, сегодняшний вечер сложился бы для Ивана Мартинца счастливее, но какой-то бес противоречия вселился в него: был раздражен и сердился на весь мир.

– Подышу свежим воздухом.

– Не надышался? Я замерзла.

– Согревайся сама! – пробурчал грубо и ушел пошатываясь. Постоял немного у дверей.

Возле стойки не было никого, только двое в замшевых шортах сидели около дверей и несколько пустых кружек стояло перед ними. Мартинец выпил полкружки пива несколькими глотками и остановился, чтобы отдышаться. Грузный человек в шортах прошел мимо во двор. Иван допил пиво, прикинул, не опрокинуть ли еще кружку, но тут же раздумал. Не тянуло и возвращаться в комнату, где на роскошной кровати ожидала его Гизела. Вообще все опротивело.

Вышел во двор. Почему-то захотелось выплакаться. Ему давно уже не хотелось плакать, жил как в чаду: Гизела, Бетти, Герда, Лизхен – девушки и виски, девушки и джин, девушки и шампанское – вот и вся жизнь. Убивал в себе и воспоминания, и желания, и угрызения совести, ибо никак не мог забыть днепровский простор и Лавру над ним, золотой купол, отражающийся в вечных днепровских водах, – это видение преследовало его, но знал: никогда не увидит купола Лавры и никогда не будет купаться в Днепре. «Никогда» больше всего мучало его, не мог смириться с этим, потому и заливал горечь спиртным и шатался по городу.

Иван закурил и пошел к скамейке, которая стояла на берегу ручья, хотелось одиночества – оно бередило душу, но почему-то эта душевная боль приносила и успокоение, наверно, потому, что чувствовал себя в такие минуты еще человеком не совсем павшим, а стремящимся чего-то достичь в жизни.

Мартинец сел на скамейку и потушил только что зажженную сигарету. Посмотрел на звезды, на луну, поднимающуюся из-за деревьев, и почувствовал свою мизерность и никчемность в этом бесконечном мире. Снова захотелось плакать, но на скамейку рядом кто-то сел – запахло пивом и табаком.

Мартинец покосился на человека и узнал того типа в замшевых шортах, что пил пиво в баре. Начал подниматься, но человек спросил его:

– Сигарета есть?

– Пожалуйста... – Иван полез в карман, человек придвинулся к нему близко-близко, дыхнул перегаром, Мартинцу стало противно, отпрянул, но кто-то ударил его по голове, в глазах засверкали искры, и он потерял сознание.

– Ловко ты его, – похвалил Стефан. – С первого раза.

Богдан спрятал под пиджак железную трубу, обтянутую резиной.

– Насобачился, – ответил. – Поищите, пан Стефан, в карманах, и если нет ключей...

– Куда они денутся? – Стефан быстро обшарил карманы пиджака Мартинца, вытянул автомобильные ключи. – Подгоняй сюда машину.

Богдан настороженно оглянулся вокруг: с веранды их не могли видеть, и только бармен торчал за широким окном ресторана.

– Придвинься к нему, – зашептал. – Не упал бы.

– Быстрее!

Богдан направился к стоянке, а Стефан придвинулся к бесчувственному Мартинцу, обняв его за плечи.

Канареечный «пежо» затормозил около скамейки через минуту, и Стефан, убедившись, что бармен читает газету и ничего не видит, затянул Мартинца в машину.

– Давай, – выдохнул хрипло, – я тебя догоню.

«Пежо» с места набрал скорость, а Стефан метнулся к мощному серому «мерседесу». Он догнал «пежо» сразу за «Ручейком», пристроился в хвост, погасив фары. Через несколько километров слева от дороги показалась пропасть, Богдан остановил «пежо». «Мерседес» стал сбоку чуть ли не впритык. Богдан вышел из машины, осмотрелся.

– Кажется, здесь, пан Стефан? – спросил скорее для порядка, так как остановился в точно определенном ранее месте.

– Здесь, – пробурчал Стефан и перетянул все еще бесчувственного Мартинца на переднее сиденье. – Ну с богом!

Богдан снял машину с ручного тормоза, выкрутил руль налево.

– Взяли!

«Пежо» неохотно сдвинулся с места, но, постепенно набирая скорость, пересек шоссе и рухнул в пропасть.

– Слава тебе, господи, – перекрестился Богдан, – с благополучным концом вас, пан Стефан.

– Не забудь завтра утром позвонить Кочмару.

– Конечно. С него еще тысяча марок, а за тысячу я кому угодно горло перегрызу.

– Ну до этого не дойдет, он человек уважаемый и всегда рассчитывается точно.

– За выполненную работу, – добавил Богдан.

– А мы свое дело сделали... – Стефан для чего-то обтер руки об штаны и направился к «мерседесу».

О гибели Мартинца на станции поговорили день-два и забыли: не нужно водить машину пьяным, особенно по горным дорогам. Никто не сомневался в официальной версии – несчастный случай, кроме Рутковского. Но Максим молчал. Молчал на работе, ничего не сказал и полицейскому инспектору, который вел расследование и хотел иметь показания человека, который одним из последних видел погибшего. Но что поделаешь: видно, такой уж был предназначен Ивану путь...

Кочмар день-два посматривал на Максима подозрительно, но Рутковский никак не выказывал своего отношения к случившемуся, вел себя, как и подобает в таких случаях: печалился, но не очень – разве можешь в молодые годы до конца понять всю трагичность смерти? Тем более что наконец в Мюнхен вернулись Юрий с Иванной, и Максим ни о чем не думал, кроме списков Лакуты. Обозначенные там люди оказались живыми, и семеро из них дали согласие продолжать сотрудничество с ЗЧОУН [3]3
  Так называемые «Заграничные части ОУН», организация, созданная Бандерой в результате послевоенного раскола ОУН и возглавляемая теперь Стецько.


[Закрыть].

Лодзен приехал к Сенишиным вместе с Рутковским в первый же вечер после их возвращения. Курил одну за другой сигареты и был явно возбужден.

– Списки – это превосходно! – повторял. – Некоторые из информаторов согласились работать с нами, и дело это перспективнее, чем казалось. Молодец, пан Сенишин, и мы не забудем вас.

Юрий с Иванной пошли на кухню, а Рутковский сказал Лодзену:

– Списки еще у Лакуты... и неизвестно...

– Завтра будут у нас – Полковник стал серьезным. – Вечером свяжитесь с Луцкой, пусть предупредит Лакуту. Завтра нужно встретиться. С ним вы начали это дело, вам и заканчивать. – Нагнулся к Максиму, сказал тихо, будто его могли услышать на кухне: – Завтра утром уточним детали...

Вечером Рутковский связался не только с Луцкой, но и с Олегом. Они встретились в дешевом ресторанчике Швабинга и быстро уточнили детали завтрашней операции. А утром, едва Максим успел сесть за свой стол, в комнату заглянула Катя и, округлив глаза, что свидетельствовало об удивлении и уважении, сообщила:

– Вас, пан Рутковский, просит мистер Лодзен.

В комнате воцарилась тишина, и Максим почувствовал, как все взгляды скрестились на нем: и в самом деле, на радиостанции знали, что утром полковник занимается почтой или решает самые важные дела, и если вызывает кого-нибудь, то не ради того, чтобы дать обычное указание...

Рутковский поднялся медленно, поправил – галстук, намеренно небрежно пожал плечами. Даже спросил у Кати дерзко:

– Не сказал, для чего?

Глаза Кубиевич еще больше округлились от страха, она замахала руками, и Максим вышел из комнаты, зная, что все разговоры будут вестись лишь вокруг этого необычного вызова.

Полковник достал из сейфа небольшой плоский портфель, открыл его и положил на стол. Подозвал Максима, открыл портфель.

– Здесь шестьдесят две тысячи триста долларов, – сообщил небрежно, будто речь шла об очередной зарплате Рутковского. – Но расписку возьмете с этого мошенника за семьдесят пять. – Лодзен остро взглянул на Рутковского – тот сразу сообразил, что к чему, но ничем не проявил ни своего удивления, ни смущения.

– Слушаюсь, господин полковник, – только и ответил.

Самое важное осталось позади, и Лодзен сразу повеселел.

– Где назначена встреча? – спросил.

– Там же, в «Регина-Палас».

– В котором часу?

– В двенадцать.

– Поедете один?

– Думаю, так будет лучше.

– Ну о’кэй, – быстро согласился полковник, и Рутковский еще раз убедился, что Лодзен, конечно, не выпустит отель из своего поля зрения.

Максим взял портфель. Полковник дружелюбно похлопал его по плечу, предупреждая:

– Я жду вас не позднее часа.

– Конечно, зачем мне задерживаться?

Рутковский пошел, помахивая портфелем. Надеялся, что агенты из службы охраны станции еще не взяли его под свой надзор, в противном случае должен был любой ценой оторваться от них – как раз сейчас, когда до встречи с Лакутой осталось три часа и есть время раскрутить все так, как договорился с Олегом.

Красный «фиат» стоял с самого края стоянки: Рутковский приехал сегодня немного раньше, чтобы занять как раз это выгодное место. Максим рванул машину, не жалея мотора, – смотрел, не двинулся ли кто-нибудь вдогонку. В это время движение здесь уменьшалось – где-то из-за угла выскочил «фольксваген», но шел медленно и скоро остановился. Максим сразу повернул направо. Был у него точно разработанный маршрут: на всякий случай выучил его и обкатал – крутые, неожиданные повороты, погоню, по крайней мере, заметил бы сразу.

Кажется, никто его не преследовал...

Еще один поворот налево, потом направо в переулок, снова направо – сзади никого, и можно вздохнуть облегченно.

Рутковский остановился около таксофона, набрал номер и услышал голос Стефы.

– Доброе утро, дорогая, – сказал, – как ты там?

– Что-то случилось? – спросила встревоженно.

– Нет, все идет как надо, только вот что: позвони Лакуте – встреча переносится в гостиницу «Зеленый попугай».

– Зачем?

– Все в порядке, милая, но береженого и бог бережет.

– Возможно, ты прав.

– Не возможно, а точно. Пятьдесят седьмой номер.

– Время то же?

– В двенадцать.

– Договорились.

Рутковский вздохнул с облегчением: теперь списки не пройдут мимо его рук. Вспомнил, как смотрел на него Лодзен, когда приказал взять с Лакуты расписку на семьдесят пять тысяч. Да, господин полковник собирается положить в карман двенадцать тысяч семьсот долларов. Потому и делает все исподтишка, потому и поручил ему, Максиму, получить списки: уверен в его преданности, да и, в конце концов, кто поверит какому-то жалкому эмигранту, если он осмелится выступить против полковника разведки? Теперь сам бог велел и ему взять с пана Лакуты свои пять процентов комиссионных. Приблизительно три тысячи долларов – они на дороге не валяются, и никто здесь ни за что бы не отказался от таких денег.

Рутковский поехал в «Зеленый попугай». Пятьдесят седьмой номер ему посоветовал взять Олег. Комната как раз на углу, выход окнами на две улицы, с балкона просматриваются все подходы к гостинице. Да и стоит не так уж и дорого, раз в пять дешевле, чем в «Регина-Палас».

Максим придвинул стул к окну, занял удобное положение за шторой и закурил.

Теперь самым главным его оружием было терпение, теперь все шло своим ходом и он будто остался сбоку, точнее, был деталью отрегулированного и заведенного механизма.

Первая приехала Луцкая, и Рутковский отдал должное пунктуальности панны Стефании. Правда, он в этом мог убедиться и раньше, о деловой сноровке слышал также, но не думал, что сама Луцкая будет контролировать их сегодняшнюю встречу с Лакутой.

Стефа поставила машину не на стоянке напротив гостиницы, а на боковой улице, и Рутковский еще раз оценил дальновидность Олега: одно из окон номера выходило как раз туда, и он мог следить за действиями Луцкой. Собственно, пока она не проявляла активности; не выходила из «фольксвагена», сидела и курила, ибо из окна машины шел дым.

Так прошло четверть часа. В половине двенадцатого Луцкая вышла из автомобиля и остановилась возле газетного киоска. Купила газету, начала просматривать ее, и тут к ней подошел высокий человек в темно-сером костюме. Рутковский сразу узнал его: эсбист Богдан! Это он вместе со Стефаном закручивал удавку на его шее. Теперь Максим припомнил: Богдан был и в «Регина-Палас» – метнулся из соседнего номера, когда Рутковский со Стефой выходили от Лакуты. Выходит, Богдан и Стефан – сообщники Луцкой и, наверно, это она устроила ему проверку с удавкой.

Луцкая перебросилась с Богданом несколькими словами и пошла в гостиницу. Богдан сел на скамейку, сделав вид, что читает журнал. Максим думал, что Стефания поднимется к нему на пятый этаж, но время шло, а никто не стучал. Выходит, ждет Лакуту в холле.

Пан Зиновий приехал в начале первого в старом зеленом «форде». Приехал с шофером – тот поставил машину неподалеку от входа, а Лакута зашел в гостиницу.

Рутковский считал минуты. Вот пан Зиновий увидел Луцкую, один или вместе идут к лифту, вот лифт поднимается на пятый этаж. Пятьдесят седьмой номер – четвертые двери по коридору: подходят, стучат...

Он ошибся секунд на семь-восемь: постучали, и вошел один Лакута. Высокий, улыбающийся, вежливый.

Пан Зиновий осмотрелся и, убедившись, что в номере, кроме Рутковского, никого нет, вздохнул облегченно. Максим предложил ему стул, а сам запер двери. Спросил по-деловому:

– Списки привезли?

– Да.

– Можно посмотреть?

– А деньги?

Рутковский кивнул на плоский портфель, который лежал на столе возле Лакуты. Пан Зиновий немного поколебался и вынул из внутреннего кармана пиджака аккуратно сложенные бумаги, подал Рутковскому. Максим развернул их не спеша, хотя руки его чуть-чуть дрожали от нетерпения. Сразу понял, что подлинность списков не вызывает сомнения: старая газетная бумага, немного потертая по краям, пожелтевшая. Этими списками и займутся органы безопасности, а господин Лодзен пусть строит розовые замки...

Положил бумаги в черную кожаную папку. Отпер портфель, высыпал пачки денег просто на стол.

– Считайте, – предложил. – Здесь пятьдесят девять тысяч сто восемьдесят пять долларов.

– Должно быть шестьдесят две тысячи триста.

– Не забывайте о пяти процентах комиссионных.

– Неужели?

– Думаю, у нашего уважаемого пана нет склероза.

– Ну хорошо... – В холодных глазах Лакуты загорелись зеленые огоньки. Подвинулся к столу, тонкими пальцами начал перебирать деньги. – Я возьму ваш портфель.

– Пожалуйста.

Лакута быстро считал пачки и бросал в портфель. Двигал губами и ничего не видел вокруг. Лицо его заострилось и волосы, по крайней мере так казалось Максиму, встали дыбом. Закончив считать, запер портфель, спрятал ключ в кошелек, а портфель зажал под мышкой. Как-то жалобно улыбнулся Рутковскому и поднялся.

– Прошу передать полковнику, – он уже успокоился и снова стал прежним Лакутой: степенным и немного высокомерным, – мое приветствие и наилучшие пожелания.

– Минуточку... – Максим положил на стол листок бумаги. – Прошу расписаться, – и подал Лакуте ручку.

Тот глянул небрежно, но, увидев цифры, хитро покосился на Рутковского. Понял все сразу, так как спросил не таясь:

– Остальное господину Лодзену?

– Не знаю, так приказано.

– Каждый устраивается как может, – вздохнул Лакута, но расписался без колебаний.

Максим открыл двери, и пан Зиновий вышел, вежливо поклонившись.

Рутковский встал из-за стола, выглянул в окно. Лакута не задержался в гостинице, торопился, так как, выйдя с Луцкой, тут же распрощался с ней и подозвал свой зеленый автомобиль. Он сел на переднее сиденье, сзади влез еще Богдан, «форд» повернул в боковую улицу, а Луцкая, постояв немного, пошла к своему «фольксвагену».

Рутковский не стал ждать лифта, сбежал по лестнице, крепко держа черную кожаную папку. Заставил себя замедлить шаг только на улице, осмотрелся: как будто ничего подозрительного. «Фиат» завелся с пол-оборота. Максим проехал боковую улицу, через три квартала увидел около пивной Олега – тот стоял на самой бровке тротуара; Рутковский притормозил, и Олег вскочил в машину чуть ли не на ходу.

– Порядок... – Максим передал Олегу черную папку. – Кажется, все обошлось.

Олег, не отвечая, посмотрел назад.

– Да, – подтвердил наконец, – хвоста нет. – Удобно устроился на сиденье, достал микрофотоаппарат, развернул папку. Переворачивал страницы, фотографируя. Наконец сложил списки обратно в папку, отдал Максиму. Тот высадил его на тихой улице, посмотрел на часы – нужно торопиться на Энглишер Гартен.

Лодзен нервничал. Ходил по длинному кабинету и курил папиросу за папиросой. Секретарша знала, что он ждет Рутковского, и пропустила Максима сразу. Полковник бросил папиросу в пепельницу не загасив.

– Ну что?.. – спросил. – Что произошло, отвечайте!

Рутковский молча прошел к столу, положил черную папку.

– Вот списки, – ответил. – И все в порядке.

Лодзен быстрым движением раскрыл папку, начал листать страницы. Успокоился, глянул исподлобья на Рутковского, потом на часы.

– Все хорошо, что хорошо кончается... – пробурчал и спросил без всякого перехода: – Расписка?

Рутковский подал ее, полковник только взглянул искоса, спрятал расписку вместе со списками в сейф, закурил и даже предложил сигарету Максиму. Только после этого спросил:

– Где вы были?

– Ездил за списками, – притворился, что не понял, Рутковский. Итак, полковник решил не играть с ним в прятки, и сейчас начнется допрос. Следующие слова Лодзена подтвердили его догадку.

– Я послал работников службы охраны в «Регина-Палас», чтобы в случае необходимости подстраховать вас. Но...

Максим осмелился прервать полковника:

– Именно из соображений безопасности в последний момент я перенес встречу в гостиницу «Зеленый попугай». Если бы знал, что служба охраны будет подстраховывать меня! Тогда, конечно, не следовало этого делать. Но подумайте: шестьдесят тысяч... Этот Лакута мог проболтаться кому-нибудь, и плакали наши деньги. Я уж не говорю о списках.

– Вы могли предупредить меня.

– Не хотел лишний раз тревожить.

– В таких случаях самодеятельность недопустима, и вам нужно было немедленно поставить меня в известность. Могу извинить вас только потому, что действовали в первый раз. Кстати, когда Лакута приехал в гостиницу?

– В пять минут первого. – Рутковский знал, что здесь его позиции непробиваемы. Полковник, конечно, проверит его ответы и убедится, что между «Зеленым попугаем» и Энглишер Гартен Максим нигде не задерживался ни на минуту.

– И когда вы выехали из гостиницы сюда?

Этого вопроса Рутковский ждал, именно поэтому и взял Олега в машину.

– Минут через пятнадцать. Пока Лакута сосчитал деньги, ну, знаете, всякие слова...

– Итак, в двадцать минут первого.

– Да, в двадцать или двадцать пять.

– А сейчас десять минут второго. Пять минут мы разговариваем с вами, выходит, от «Зеленого попугая» вы ехали сюда двадцать минут?

– Да, – подтвердил Рутковский.

– Куда заезжали?

– Вот оно что!.. – оскорбился Максим. – Но, господин полковник, вы можете поручить службе охраны проехать от «Зеленого попугая» сюда кратчайшим путем и убедитесь, что быстрее никто не доберется.

– Конечно, проверим! – Лодзен усмехнулся жестко. – И не пробуйте обмануть меня, это вам дорого обойдется.

Рутковский понял, что выиграл эту игру. Конечно, нюх разведчика подсказывает Лодзену: со сменой гостиниц что-то не так, но стоит ли сейчас усложнять положение? Начать глубокое расследование – бросить тень на так хорошо проведенную операцию. Кроме того, кто-то может пронюхать о солидном куше, который полковник положил в карман. Нет, решил Лодзен, все это глупости, просто Рутковский еще не опытный и не знает всех правил, заведенных в разведке. Да и откуда ему знать?

– Идите и работайте, – отпустил Максима. – До конца рабочего дня, пожалуйста, не уходите из помещения.

Вечером, когда Рутковский выходил из станции, вахтер попросил его пройти в отдельную комнату. Два агента службы охраны тщательно обыскали его, извинились и отпустили. И в машине кто-то побывал: пачка «Кента» лежала на щитке, не совсем так, как оставил ее Максим. Делали обыск и на квартире. Слава богу, Рутковский предвидел это и вчера передал все ключи и технические средства Олегу.

Полковник Лодзен остался с носом.

– Ты можешь сейчас приехать к Сенишиным? – голос Стефы звучал тревожно.

– Конечно, дорогая. – Честно говоря, Максиму хотелось расслабиться после вчерашнего напряженного дня, тем более что вечером должен был встретиться с Олегом и забрать свою «технику» и ключи. Но почувствовал: что-то случилось – Луцкая даром не будет звонить.

– Выезжаю.

Стефания немного подышала в микрофон, видно, хотела что-то добавить, но ничего не сказала и положила трубку.

Стефа пила с Иванной кофе. Ее волнение уже немного улеглось, так как спокойно поздоровалась с Максимом и, допив кофе, повернулась к Рутковскому.

– Вчера убили Лакуту... – сообщила.

– Лакуту? – неподдельно удивился Максим. – Неужели?

– Его задушили в собственной машине в лесу неподалеку от Гармиш-Партенкирхена.

Рутковский понял все сразу: Богдан и Стефан... Их почерк.

Узнали о деньгах и ограбили Лакуту. Однако не подал виду, что догадывается об этом. Спросил:

– И зачем было нужно убивать Лакуту? Такой солидный и рассудительный пан.

– Ты видел его последним... – многозначительно возразила Стефания.

– Ну и что?

– Мне казалось, ваши дела...

– Может быть, ты подозреваешь меня?

– Подозревать будет полиция.

– Через двадцать минут после того, как мы расстались с Лакутой, я был на Энглишер Гартен. Кстати, перед этим видел, что вы с паном Зиновием разъехались в разные стороны.

– Следил?

– Смотрел в окно.

– Это тот Лакута, что у Стецько? – вмешалась Иванна. – Какие у тебя с ним дела?

Рутковский усмехнулся: если бы знала, почему пришлось ей с Юрием выезжать из Мюнхена. Ответил уклончиво:

– Пан Зиновий передавал полковнику какие-то бумаги. Я был простым связным.

– Таким уж и простым! – бросила на него острый взгляд Стефания.

– Какое это имеет значение? Главное: связным! – Максим подумал, что нужно немедленно позвонить Лодзену: начнется расследование, и полиция может докопаться до списков Лакуты. А это нежелательно со всех точек зрения.

– Ты не передавал пану Зиновию ничего такого, чем могли бы соблазниться грабители? – спросила Луцкая. – Свари нам еще кофе, – попросила Иванну. Та ушла, а Стефа добавила: – Может быть, ценности?

– Грабителям в наше время в основном нужны деньги.

– Ты заплатил пану Зиновию?

– Неужели это так важно, милая?

Стефания закусила губу.

– Выходит, я была последней пешкой в вашей игре!

– Ты никогда не будешь последней пешкой, – уверил ее Рутковский.

Стефа посмотрела подозрительно: не насмехается ли, но не заметила и тени иронии в глазах Максима.

– Почему? – все же спросила.

– Потому, что красива и умна. Кстати, Лакута поехал один?

– Конечно.

– Ну... ну...

– Что ты имеешь в виду?

– Могла бы быть со мной откровеннее.

Луцкая подумала немного и сказала совсем спокойно:

– О, я забыла, что ты наблюдал из окна.

– Я видел все, – подтвердил Рутковский.

Стефания посмотрела вопросительно, наверно, ей очень хотелось узнать, что же видел и знал Максим, но ничего не прочла на его лице.

– Кто повез Лакуту? – спросил Рутковский.

– Если бы знала...

– С одним из них ты разговаривала перед нашей встречей с паном Зиновием.

– Неужели он? – ужаснулась Луцкая, ужаснулась так натурально, что, если бы Максим не знал всех обстоятельств, обязательно поверил бы ей.

– У меня нет никаких сомнений, – подтвердил.

Стефания сверкнула глазами.

– Тогда дело принимает совсем неожиданный оборот.

– И ты знаешь это лучше меня, – отпарировал Максим.

Луцкая долго смотрела на Рутковского молча, будто хотела узнать, в какой мере можно быть откровенной. Наконец сказала:

– Кажется, это убийство не требует разглашения.

– Ты права, дорогая.

– Зачем ты перенес место встречи? И так неожиданно?

– Чтобы избавиться от лишних свидетелей. Погиб Лакута, а мог и я.

– Неужели?

– Если хочешь знать, у меня была большая сумма.

– Которую передал пану Зиновию?