Текст книги "Скифская чаша"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

Через час лейтенант привез две фотографии. Майор сразу отложил одну.

– Бармен? – спросил он.

– Так точно.

– Как я и предполагал.

С фотографии смотрел субъект с хрящеватыми ушами и морщинистым лбом. Такой, как описал его Бурнусов.

Зозуля разложил фотографии Панасенко и Макогона.

Бурнусов вошел в их комнату: злобно оглянулся на конвоира и понятых, примостившихся у стены, и сразу попросил закурить. Хаблак достал из стола ароматное «Золотое руно», Жека как бы непроизвольно взял сразу две сигареты, жадно затянулся, и лицо у него просветлело, сделалось блаженным.

Майор пригласил его к столу. Бурнусов лишь скользнул взглядом по фотографии и сразу ткнул пальцем в снимок Макогона.

– Он! – торжествующе воскликнул Жека, словно принимал участие в серьезной операции и уже задержал преступника. – Он, сука, сбил меня с пути и подговорил совершить преступление. И я рад, что вы нашли его.

Хаблак подумал: еще секунда, и Бурнусов начнет петь дифирамбы доблестным работникам милиции. Оборвал его:

– Вы утверждаете, что на этом снимке изображен человек, подговоривший вас убить Ситника и заплативший за это четыре тысячи рублей?

– Он, падло! – еще раз затянулся сигаретным дымом Бурнусов и стряхнул пепел прямо на пол.

Зозуля составил протокол, и Бурнусова увели. Майор отпустил понятых и позвонил Дробахе. Доложил о сделанном и представил себе, как следователь держит трубку левой рукой, а ногти правой нервно полирует о лацкан пиджака.

– Жизнь прекрасна и удивительна, – наконец тихо засмеялся Дробаха, и Хаблак мог дать голову на отсечение, что он в этот момент дышит на кончики пальцев. – Посоветуйтесь с Михаилом Карповичем, – сказал следователь, – думаю, вам надо завтра утром вылетать в Одессу. Для персонального знакомства с очень малоуважаемым гражданином Макогоном.

– Только для знакомства, – подтвердил майор. – Брать его преждевременно.

– Нет-нет... Мы же не знаем, где чаша. Походите вокруг Макогона, присмотритесь к сукину сыну, подышите его воздухом... Сейчас он нервничает, – задумчиво произнес Дробаха. – Должно быть, уже знает об аресте Бурнусова и не может не беспокоиться.

– Но ведь он считает, что не наследил.

– Все равно на душе у него неспокойно. Будьте осторожны, Сергей Антонович, Макогон теперь и собственной тени боится. Не ищите с ним прямых контактов. Если узнает, что вы из Киева...

– Ну что вы, – перебил майор. – Директор магазина из Львова или Ужгорода. Денежный человек в отпуске, который не прочь купить две-три сотни долларов.

– Ладно, – одобрил следователь, – вам коммерческих способностей не занимать. Ютковской я сам займусь.

– Зозуля свяжет вас с заведующим парикмахерской. Хороший парень и обещал помочь.

– Звоните из Одессы. Завтра.

– Договорились.

Хаблак положил трубку и пошел к Каштанову.

В Одессе шел холодный осенний дождь. Старший лейтенант Волошин, встретивший майора в аэропорту, объяснил: только вчера подул бора, холодный северный ветер, налетающий на Черное море через Новороссийск, более паскудного ветра одесситы не знают, он раскачивает море до двенадцати баллов и заставляет теплолюбивых жителей южного города надевать чуть ли не зимние пальто.

Хаблак критически осмотрел свой плащ «на рыбьем меху», модный светлый плащ с погончиками и разными никелированными украшениями, который и полагается носить львовскому деятелю торговли, но Волошин успокоил его: мол, зимние пальто – гипербола, и никто в Одессе, – он имеет в виду только настоящих одесситов, – не позволит себе в октябре появиться на Дерибасовской в шубе. Тем более что все уверены: бора скоро утихнет и снова на синем одесском небе засияет жаркое солнце. Он так и сказал: на синем одесском небе, и майор понял, что имеет дело с коренным одесситом. Это устраивало Хаблака – он хотя и бывал в славном причерноморском городе, однако знал его плохо и надеялся на помощь старшего лейтенанта.

Волошин сообщил, что номер в гостинице «Моряк» забронирован. Звонили туда, как и полагается, из горторготдела, значит, там все будут знать, что майор – какая-то шишка из мира торговли; тылы у него обеспечены, остальное зависит от него, а если понадобится помощь – вот номер телефона, к тому же, с восьми до десяти вечера он на всякий случай будет сидеть в баре...

Просторный стеклянный холл гостиницы поразил майора своей холодной официальностью. Холодно здесь было и в прямом смысле слова – топить еще не начали, а проклятый бора выдувал тепло и так стучал стеклянными дверями, что Хаблак удивился, как они еще не разбились.

Майор внимательно огляделся вокруг. Прямо из вестибюля ведет крутая лестница, как и полагается, покрытая ковровой дорожкой. Слева коридор – там, если верить табличкам, парикмахерская и еще какие-то хозяйственные помещения. В холл выходила и стеклянная дверь бара, еще запертая, – бар открывался в двенадцать. Хаблак взглянул на часы: минут через сорок пять он увидит Макогона, человека с хрящеватыми ушами и большим морщинистым лбом.

Номер оказался небольшим, но уютным и, к его удивлению, не холодным, видно, бора еще не успел выстудить его.

Майор не спеша разложил вещи, у него наконец было вдоволь времени, это случалось довольно редко, и он наслаждался медленным течением минут. В Киеве они летели, спешили, обгоняли друг друга, вместе с ними торопился и он, все время боясь не успеть, а тут минуты как бы остановились. Теперь Хаблак должен был подгонять их, однако не делал этого, потому что знал: возможно, скоро они опять полетят с невероятной скоростью и он, как всегда, не будет поспевать за ними.

Майор завязал полосатый польский галстук и надел черный кожаный пиджак. Этот пиджак с огромным трудом достала для него Марина, а он носил его небрежно, будто и не было этого труда, будто он всю жизнь носил только модную и дорогую одежду. Вспомнил свой, кажется, совсем еще недавний студенческий убогий костюмчик. Он ходил с ребятами разгружать вагоны и приобрел самый дешевый костюм, но и теперь он кажется ему роскошным – серый с блеском, шерстью там и не пахло, даже полушерстью, чистая синтетика, а как смотрели на Сергея девчата на вечере в общежитии – модный и немножко гордый, а может, эта гордость шла от застенчивости и смущения: все же роскошный костюм сковывал его движения.

А сейчас он носит черный кожаный пиджак как настоящий пижон, как человек, пресыщенный жизнью и смотрящий на эту жизнь с высоты своего промтоварного величия.

В баре было уже занято несколько столиков: у стойки сидели трое мужчин неопределенного возраста в твидовых пиджаках, один в замшевой куртке, две размалеванные девицы тянули через соломинки коктейли в углу и пожилая женщина, наверное работница гостиницы, торопливо пила кофе. Бармен стоял за стойкой в белой, аккуратно выглаженной куртке с черной «бабочкой». У него действительно был высокий лоб, и, если бы не приплюснутый нос и глубоко сидящие глаза, смахивал бы на профессора. Он скользнул по Хаблаку равнодушным взглядом, но глаза у него были цепкие, и майор понял, что Макогон запомнил его.

Хаблак заказал рюмку коньяка и черный кофе, занял свободный столик между стойкой и компанией в твидовых пиджаках.

Компания за соседним столиком, видно, хорошо знала бармена, потому что мужчина в замшевой куртке помахал рукой и крикнул:

– Гоша!

Он показал три пальца, и Макогон сразу принес им три рюмки коньяка, приветливо улыбнулся, перебросился с ними несколькими словами и понес грязную посуду за стойку.

Майор прислушался к разговору соседей. Ничего интересного: один рассказывал, как ездил летом на теплоходе в Сочи, какое пиво было в баре, о сухумском знакомом, встретившем их, – чудесный грузин, он возил их в своих «Жигулях» по Кавказу...

Остальные поддакивали, делились своими впечатлениями от поездок – обычная болтовня немного подвыпивших мужчин.

Одна из девиц, сидевших наискосок через зал, бросала на Хаблака выразительные взгляды, несколько раз они встретились глазами, и она откровенно улыбнулась майору. Ей было двадцать с небольшим, хорошенькая, в красных сапогах на высоченных каблуках и стильно закатанных джинсах.

Решительными шагами зал пересек моложавый мужчина в плаще и шляпе, виски у него были седые. Бармен перегнулся к нему через стойку, они пошептались, и Макогон пропустил его в комнатку за стойкой.

Должно быть, велся деловой разговор, потому что Макогона не было минут десять, какой-то посетитель уже нетерпеливо постукивал монетой по стойке. Наконец бармен появился, обслужил клиента и начал протирать рюмки, но тот, что заглянул к нему, так и не вышел. Неожиданно Хаблак увидел его за стеклянными дверями, выходившими в вестибюль: значит, из комнаты за баром есть еще один выход, и Гоша выпустил посетителя через него.

Майор заказал себе еще чашечку кофе: это давало ему возможность просидеть в баре лишних полчаса.

Девице в закатанных джинсах, очевидно, надоело безрезультатно стрелять глазами в Хаблака, подружки встали и, сопровождаемые мужскими взглядами, вышли из бара.

Бармен удалился в свою комнатку. Прошло несколько минут – не появлялся. Майор подошел к стойке, сделал вид, что разглядывает выставленные бутылки, и прислушался. Через открытую дверь доносились голоса, следовательно, другой посетитель Макогона был осторожнее, зашел прямо в подсобку, наверное, существовал какой-то сигнал или Гоша заметил его через стеклянную дверь, когда тот проходил по вестибюлю.

Хаблак вышел в туалет. Задержался в коридоре и увидел второго Гошиного клиента: лет под тридцать с длинными бачками и усами, свисавшими до подбородка, – ничего не скажешь, модерн, самоуверенный и нагловатый.

За полчаса – два клиента, заметил майор. Правда, это могли быть просто знакомые, заглянувшие для дружеской беседы, однако сомнительно: переброситься несколькими словами можно и в зале, вовсе не обязательно уединяться в каморке.

Хаблак подумал: если он и дальше будет сидеть один в баре, привлечет Гошино внимание, и решил пройтись по городу и пообедать, тем более что дождь стих и только сердитые порывы ветра метались но одесским улицам, срывая с деревьев увядшие листья.

Ожидая троллейбус, майор поднял воротник плаща и подставил ветру спину. Увидел, как из гостиницы вышла уже знакомая ему девица в красных сапожках и такой же красной куртке с белым меховым воротником. Пересекла улицу прямо к Хаблаку, будто действительно были старыми знакомыми, но остановилась в двух шагах от него и повернулась спиной, высматривая троллейбус. Вскоре он подошел, майор пропустил девушку вперед, она оглянулась и улыбнулась так, как в баре, – вызывающе и поощрительно, и Хаблак подумал, что знакомство с ней может оказаться полезным. Он сел рядом с девушкой – троллейбус в этот дневной час шел полупустым, и спросил прямо, словно уже не раз встречался с ней:

– Вы живете в «Моряке»?

Девушка заученно стрельнула в него глазами. Не ответила и сама спросила:

– А вы откуда?

– Из Львова.

– Хороший город.

– Очень хороший, но таких девушек маловато.

– Каких?

– Похожих на вас.

– Скажете!

– Серьезно.

– Надолго в Одессу?

– Отпуск... – неопределенно ответил он. – А как вас зовут?

– Люда.

– А меня Сергеем. – Искоса бросил взгляд на девушку и решил, что особые церемонии здесь излишни. – Есть свободное время? – спросил он.

– Смотря на что?

– Может, пообедали бы вместе. Я плохо знаю Одессу.

Люда притворилась, что размышляет.

– Я, правда, договорилась с подругой...

– Подруга подождет.

– Неудобно.

– А удобно бросать одинокого человека в незнакомом городе?

Они вышли в центре города, и Люда повела его в лучший, как она выразилась, ресторан в гостинице «Одесса». Майор подумал, что его бюджет недолго выдержит такие визиты, но вынужден был смириться. Люда заказала себе цыпленка табака, Хаблак сказал, что цыплята ему давно уже надоели, попросил более дешевый шашлык и бутылку сухого красного вина. Люда пыталась что-то сказать о коньяке, но майор объяснил, что коньяк, кофе и, возможно, шампанское они будут пить вечером в Гошином баре. Умело переключив разговор на Гошу и его посетителей, Хаблак почти сразу узнал, что Люда – завсегдатай «Моряка», что в баре по вечерам собираются, как она выразилась, деловые люди и что там решаются разные комбинации, в основном относительно купли и продажи.

Конечно, Хаблак не имел намерения убивать время с Людой, когда начинается час пик в Гошином баре. Они условились встретиться в гостинице, и майор поехал в угрозыск. Быстро уточнил с Волошиным план предстоящих действий и вернулся в «Моряк». В бар решил не заходить, чтобы не привлекать излишнего внимания, постоял под Душем и завалился в постель с номером «Роман-газеты». Не так уж и часто он мог днем блаженствовать в мягкой постели, на накрахмаленной простыне, слушать музыку из репродуктора и читать любимого писателя...

Но даже интересный роман не помог: заснул и спал целый час или чуть больше, и снились ему совсем не Гоша и не Люда с наклеенными ресницами. Ему снилось море, не грозное и бурное, над которым несется бора, а летнее и ласковое, и дельфины прыгали в волнах.

Сон был приятный, а пробуждение незаметное.

Люда не опоздала. Она была в тех же самых джинсах, но сменила кофточку на тонкий облегающий свитер, подчеркивавший ее красивую фигуру. В баре ее знали – из-за какого-то столика даже помахали рукой, приглашая, но Хаблак решил занять свободные места поблизости от стойки. Он заказал коньяк, кофе и конфеты, оглядел зал и с удовольствием увидел за крайним столиком возле стеклянной двери Волошина в обществе лысого пожилого человека, вероятно, случайного соседа по столику, который что-то рассказывал старшему лейтенанту, жестикулируя и время от времени разводя руками. Майор знал, что в вестибюле дежурит еще один работник угрозыска – вход в Гошину подсобку контролируется, и сегодня милиция попробует установить круг посетителей бармена.

Хаблак немного потанцевал с Людой. На них оглядывались. Девушка раскраснелась, закурила, зажав сигарету между указательным и средним пальцами, и безапелляционно заявила:

– Я хочу шампанского. И возьми еще по рюмке коньяка.

Гоша сам принес заказанное, хотя вечером ему помогала полная и не очень опрятная женщина. Он распечатал шампанское и, налив в фужеры, задержал взгляд на Хаблаке, уверенно произнес:

– Желаю хорошо отдохнуть в нашем: городе.

– Откуда вы знаете, что я приезжий? – удивился майор.

Гоша улыбнулся.

– Я редко ошибаюсь. Раньше никогда не видел вас у себя, а кто в Одессе, имея такие галстуки, не заходит в наш бар?

Очевидно, он считал свое заведение если не аристократическим центром Одессы, то, по крайней мере, близко к этому.

Хаблака позабавило Гошино признание его галстука, он дружелюбно посмотрел на бармена, подумал, что этот человек с хрящеватыми ушами опытен и наблюдателен, умеет рассчитывать свои ходы намного вперед. И неизвестно, вышли бы они на него, если бы не газета.

– Мне нравится у вас, – подтвердил майор.

– Откуда вы?

– Из Львова.

– Львов-папа, Одесса-мама... – захохотал Гоша.

– Выпьете с нами?

– За знакомство – с удовольствием. – Гоша принес фужер, но налил себе шампанского самую малость. – А какие у нас девушки! – подмигнул он Хаблаку и кивнул на Люду.

– Мне все больше нравится Одесса, – искренне признался майор, довольный своими первыми шагами.

– Скоро вы влюбитесь в нее. – Макогон извинился, что не может уделить гостю больше внимания, и ушел за стойку. Люда быстро опорожнила свой фужер, Хаблак подлил ей еще – щеки у девушки, разгорелись, глаза блестели, она уже несколько утратила контроль над собой, и майор начал расспрашивать ее о посетителях бара.

– Хо! – воскликнула Люда, – Ты мне нравишься, и я не уступлю тебя. – Должно быть, она неправильно поняла Хаблака и имела в виду посетительниц. Майор заверил ее в своей склонности, пояснив, что, находясь в Одессе, хотел бы устроить некоторые дела. А насколько он понял, у Гоши как раз собираются нужные ему люди.

– Что тебя интересует? – Люда долила себе вина. – Шмутки или... – она выразительно пошевелила большим и указательным пальцами.

Хаблак изобразил удивление.

– А можно? – недоверчиво спросил он. – Я бы не отказался от долларов.

– Знаешь, сколько стоят?

– Считаешь меня котенком?

– Хочешь, я познакомлю тебя с одним?

– Хочу, если у него правда что-нибудь есть. Хватит с меня мелких фарцовщиков, таких во Львове навалом.

Люда решительно потушила сигарету в пепельнице. Огляделась и, должно быть, увидев, кого надо, стала пробираться к выходу. Она вернулась минут через пять. Подойдя к одному из столиков, нагнулась и что-то прошептала парню с длинными баками – Хаблак узнал в нем утреннего посетителя Гоши.

Сев за стол, девушка сообщила:

– Сейчас к нам подсядет Вова. Только учти, с тебя причитается.

– За мной никогда не пропадет, – вполне серьезно ответил майор.

Вова очутился за их столиком как-то незаметно. Видно, он счел возможным сразу «подбить» клиента, потому что заказал коньяк и кофе, и Гоша, угодливо улыбаясь, принес заказ на подносе. Вова взял свою чашечку, «интеллигентно» отставив мизинец.

Он носил ярко-зеленый велюровый пиджак и галстук-бабочку.

Вова предложил майору сигарету, тот не отказался. Выпили коньяк и закурили. Потом Вова глотнул еще раз и спросил:

– Чем интересуешься?

Хаблак нежно погладил бархатный рукав Вовиного пиджака.

– Умеют же люди работать! – воскликнул он. – Мне бы такие костюмы, за день бы план выполнил.

– Торгуешь?

– Торгую, – вздохнул. – Но какая же это торговля...

– Знаем все: дебет, кредит, сальдо-бульдо в карман!

– Каждому свое... – удовлетворенно хохотнул майор.

Вова взял чашечку с кофе, но сразу же поставил. Бесцеремонно похлопал Люду чуть ниже спины, приказав:

– Ты, Людочка, смойся на минутку, нам поговорить надо.

Девушка нисколько не обиделась, пересела к подруге.

Вова пристально посмотрел на Хаблака.

– В чем нуждаешься? – повторил вопрос.

– А что у тебя есть?

– У меня вся наша необъятная страна, – усмехнулся он, и майор решил, что припомнит Вове его нахальство.

– Я бы не отказался от долларов, – прошептал он, – и вообще от твердой валюты.

– Сколько?

– Ваши предложения?

– Располагаю пятьюдесятью. Десятидолларовыми купюрами.

Хаблак разочарованно вздохнул:

– В мелочи не нуждаюсь.

– Что? – Вова чуть не подскочил на стуле. – И сотня тебя не устраивает?

– И сотня.

– Ого! – с уважением посмотрел на него Вова. – Но у меня больше нет.

– Я так и думал. – Майор вспомнил Вовино нахальство и хоть немного отплатил: – Мелочь пузатая...

Вова не на шутку обиделся.

– Ты, фрайер! – – угрожающе начал, поднимая руку, но Хаблак жестко оборвал его:

– Сказано – мелочь, и заткни глотку! И отчаливай отсюда, понял?

Кажется, до Вовы наконец дошло, что имеет дело с серьезным человеком. Он выпрямился на стуле, и глаза у него забегали.

– Сколько же надо? – спросил он, не сводя глаз с майора.

– Тысячи две-три...

– Ого! – восхищенно выдохнул Вова и нагнулся к Хаблаку, как пес, желающий, чтобы его погладили. – Я подумаю, возможно, что-нибудь сделаем. – Он торопливо допил коньяк и пересел на свое место.

Люда вернулась почти сразу.

– Договорились? – заинтересованно спросила она.

– Мелочь... – пренебрежительно ответил майор.

– Вова? Мелочь? Ну, знаешь... – Она неожиданно посмотрела на Хаблака с уважением. – Я хочу шампанского, милый.

– Заказал, – майор перехватил вопросительный взгляд Волошина и едва заметно кивнул. Уголками глаз увидел, как направился к выходу Вова. Был уверен, что сейчас круто свернет в коридор и постучит в Гошину подсобку. И действительно, толстая помощница Макогона выглянула оттуда, позвала бармена. Он вернулся через несколько минут, почти сразу появился в зале и Вова. Подошел к майору, прошептал:

– Завтра вечером получишь ответ. Я тебе организую встречу.

«Конечно, завтра, – подумал Хаблак. – Гоша – твердый орешек, ему надо все взвесить. Вероятно, сам захочет завязать отношения со львовским торгашом. Что ж, подгонять бармена до поры до времени не следует».

Майор допил свой кофе и довольно прозрачно намекнул Люде:

– Устал я... Перемена климата, что ли?

Люда одарила его очаровательной улыбкой.

– Я к тебе сегодня не могу, – сказала так, будто речь шла о культпоходе в кино. – Там на этаже дежурит такая стерва!

Хаблак вздохнул с облегчением.

– Завтра у меня тяжелый день, – объяснил он. – Позвони мне послезавтра.

– Договорились. – Люда неохотно встала, но майор не обратил на это никакого внимания.

На следующее утро Хаблак позвонил Волошину, и старший лейтенант, учитывая то, что за майором могли следить, назначил ему свидание на частной квартире. Хаблак взял такси, больше машин на стоянке не было, никто от гостиницы не двинулся за ними, и майор успокоился. Волошин успел уже приготовить завтрак – в квартире вкусно пахло яичницей и кофе. Они расположились в кухне и с аппетитом поели, обмениваясь впечатлениями от вчерашнего вечера.

– Змеиное гнездо!.. – Волошин глотнул кофе. – Вокруг этого Гоши вертится всякая погань, и кое-кого мы знаем. Кстати, и Вову. Привлекался за мелкую спекуляцию валютой и разным тряпьем, у нас, сам понимаешь, порт. Гоша у них, должно быть, за главного.

Хаблак умиротворенно откинулся на спинку стула.

– Сегодня у меня встреча, – сказал он. – Надеюсь, что с самим Гошей.

– Где?

– Где и с кем – неизвестно. У них свои секреты и свой статут. Вечером скажут, может, в баре...

– Гоша сегодня не работает.

Майор пожал плечами.

– А если придет ко мне в номер?

– Вряд ли, осторожный.

– Не будем гадать на кофейной гуще. Будь что будет.

– Мы подстрахуем тебя.

– Зачем?

– На всякий случай, – рубанул ладонью Волошин. – Одессу ты не знаешь, и все может случиться. Какие у тебя планы?

– До вечера свободен, пойду в кино, да и «Роман-газета» у меня есть.

– Ну отдыхай.

Они разошлись, довольные друг другом, и Хаблак действительно пошел на длинный двухсерийный фильм, чтобы как-то убить время.

Вечером за стойкой бара стояла женщина: невысокая, полная, симпатичная брюнетка. Майор занял место у выхода. Вова еще не появился. Хаблак выпил две чашки кофе и уже начал немного нервничать, когда почувствовал легкое прикосновение к плечу. Вова не сел рядом, хотя столик и был свободен, прошептал на ухо:

– В девять вечера. Пересыпь... – назвал улицу и номер дома. – На третьем этаже слева.

Майор кивнул, и Вова исчез так же незаметно, как и появился.

У Хаблака было время, и он поехал на Пересыпь троллейбусом. Несколько раз оглядывался, пытаясь установить, кто страхует его, но люди Волошина были опытны и работали аккуратно, даже Хаблак с его огромным опытом не заметил их.

Трехэтажный дом на Пересыпи стоял в глубине двора, окруженный с двух сторон сараями. Было темно, и майор едва разглядел номер. Немного постоял у ворот и осторожно двинулся к единственному в доме подъезду. Показалось: какая-то тень мелькнула возле сарая, оглянулся, но никого не увидел. Лестница была старая – деревянная и скрипучая. И Хаблак поднимался осторожно, держась за перила. Добрался до второго этажа и вдруг почувствовал, что кто-то стоит рядом. Майор отступил на шаг, инстинктивно пригнулся, внезапно покачнулся от сильного удара по голове и покатился вниз по ступенькам.

...Дробахе позвонил заведующий парикмахерской и попросил принять его вместе с их мастером. Они приехали в прокуратуру сразу, Иван Яковлевич принял их немедленно, приветливо улыбаясь. Сел не за стол, а на стул против дивана, где устроились посетители – Яцкив и пожилой седой человек с уже старческими глазами.

Заведующий держался решительно и даже как-то агрессивно. Подтолкнул в бок мастера и властно приказал:

– Прошу вас, Наум Маркович, рассказать товарищу следователю, что знаете про Ютковскую.

Старик шмыгнул носом и скользнул взглядом по Дробахе. Иван Яковлевич сразу заметил, что глаза у него не такие уж и выцветшие, какими показались вначале: в них угадывался живой ум.

– Про Ютковскую? – переспросил мастер. – Простите, но я о ней ничего особенного не знаю...

– Но ведь вы же говорили в парикмахерской...

– То там, а то тут. Две большие разницы.

– Мы же договорились с вами, Наум Маркович!

– Договорились, – вздохнул он сокрушенно. – В том-то и мое несчастье, что договорились.

– Неужели это такая большая трагедия?

Дробаха пошевелил кончиками пальцев.

– Кому трагедия, а кому и мелочь. Вся наша жизнь – трагедия.

– И это говорите вы, Наум Маркович, наш передовик! – всплеснул руками заведующий.

– Вы еще молодой! – поморщился мастер. – Вы еще ни о чем не думаете, а я уже седой и точно знаю, что люди иногда умирают...

Он явно избегал прямых ответов, и следователь понял его: уже решился на разговор и знал, что он неминуем, но инстинктивно почему-то оттягивал его. И торопить в таких случаях не надо.

– Вы давно работаете в парикмахерской? – спросил Дробаха.

– Я всю жизнь работаю в парикмахерских! – обрадовался мастер, почувствовав, что разговор затягивается. – Я был парикмахером на Подоле и Лукьяновке, и я обкорнал столько голов, что хватит на пол-Киева. Каждый работает как может, но должен сказать, что я люблю свое дело, и если вам когда-нибудь захочется иметь хорошую прическу...

Дробаха провел ладонью по своим редким волосам:

– Поздно уже...

– И это говорите вы! Так послушайте меня! Никогда и никому не бывает поздно, и я вас сделаю если не мальчиком, то по крайней мере помолодеете на десяток лет.

Следователь с сомнением покачал головой:

– Если бы мы могли молодеть!..

– Вы придете ко мне завтра, и мы поговорим на эту тему. Я вам скажу: сейчас никто не хочет идти в парикмахеры, они не понимают, какая это работа и как можно поговорить с настоящим клиентом. Ого, какие бывают клиенты! – старик поцеловал кончики пальцев. – Я столько наговорился за свою жизнь, что стал вдвое умнее.

– Точно, Наум Маркович, – успел вставить заведующий. – И поэтому мы вместе с вами и пришли сюда.

– Чего уж, – согласился тот. – Ну был у нас разговор, уезжал один в Израиль. Я, конечно, не одобряю этого: чего ты пхаешься туда, родился тут и помирай тут, а ему новой родины захотелось. Но ведь он хочет и там устроиться, понимаете, каждый хочет, да не каждый может. А у этого и деньги были, там наши деньги тьфу, там золото нужно или доллары, так Розалия ему и доставала. Кто там у нее, не знаю, дядя или дед, говорят, такие родственники седьмая вода на киселе, однако достала, и тот уже уехал.

Дробаха несколько оживился.

– И все же дед или дядя? – попробовал он уточнить. – Может, слышали фамилию?

– Родственник, – объяснил Наум Маркович, – слышал, что родственник, а вот кто... Краем уха слышал, и больше ничего не знаю.

– В Киеве жил?

– А где же еще? Они с тем типом к нему после работы ездили.

– В какой район?

– Не знаю. Что слышал, то сказал, меня Михайло Гнатович попросил, поэтому и ответил. Не люблю барыг, и каждый должен работать честно! – Он провозгласил эту сентенцию с пафосом, и следователь подумал, что старику, верно, было трудно пойти в прокуратуру, знает, что зря сюда не ходят и чем это грозит Ютковской и ее неизвестному родственнику. И все же пошел, потому что действительно – привык работать и жить честно, и всякие махинации ему как кость в горле.

– Спасибо, Наум Маркович, – искренне сказал Дробаха.

Парикмахер встал.

– Только вот что, – попросил он, – чтобы никто не знал... Вы да Михайло Гнатович, потому что люди разные, и кое-кто может подумать...

Дробаха поднял вверх руки.

– Считайте, что тут умерло, – заверил он.

Когда парикмахеры ушли, следователь позвонил Каштанову.

– Где наш Шерлок Холмс? – спросил он. – Еще в Одессе и долго ли собирается там околачиваться? Здесь нужен, – и рассказал о разговоре с парикмахером.

– Сейчас вызову Одессу, – обещал полковник. – А пока давайте-ка сделаем так. Лейтенант Зозуля попробует поговорить с теткой Ютковской.

Хаблак пошевелился и открыл глаза.

Небольшая и небрежно обставленная комната. В углу – стол, за ним пьют водку трое – боком к нему Гоша.

Бармен скосил на майора внимательный глаз, оторвался от стола.

– Очухался, – сказал он. Придвинулся вместе со стулом к креслу, в которое посадили Хаблака. – Ну привет, – блеснул он глазами, – извини, конечно, но у нас с ментами разговор короткий: перо в бок, тело в багажник – попробуй найти.

Хаблак пожал плечами. Руки связаны и голова болит.

Двое, не отрываясь от закуски, обернулись и с любопытством следили за разговором. Совершенно незнакомые. Один коренастый с бычьей шеей, лысый, голова прямо-таки блестит, другой с усиками и наглыми глазами, лет тридцати.

– Вы что, спятили? – прохрипел Хаблак. – Кидаетесь на людей...

– На людей мы не кидаемся, – рассудительно объяснил Гоша. – Мы кидаемся лишь на тех, кто сует нос не в свои дела.

– Я что, лез к вам? – Майор сделал вид, что испугался. – Он сам подошел ко мне, ваш Вова, и я не виноват, что мы не сошлись...

– Поплачь! – злорадно сказал Макогон. – Поплачь в последние свои минуты, никого ты этим плачем не разжалобишь, видали мы здесь всяких!

Хаблак подумал: неужели выследили их с Волошиным или увидели, как человек Волошина идет за ним? Но ведь старший лейтенант обещал подстраховать его – успеет ли? По крайней мере, если он действительно влип, надо затянуть разговор – тогда ребята Волошина поймут: что-то неладно, и придут на помощь.

Лысый встал из-за стола. В руке держал кусок тяжелой свинцовой трубы.

– Кончать будем? – равнодушно спросил он.

– Давай! – отодвинулся бармен, освобождая место перед креслом.

Хаблак закрыл глаза. Неужели суждено погибнуть так бессмысленно?

– Дураки, – как можно спокойнее сказал он. – Я думал, что имею дело с солидными людьми, а оказалось – обыкновенные бандиты, охотящиеся за бумажниками и часами.

– Мы – за бумажниками? – яростно шагнул вперед лысый. Размахнулся, но Гоша перехватил его руку.

– Развяжи, – кивнул он на майора.

– Но ведь...

– Я сказал!

Лысый неохотно поднял Хаблака за воротник, развязал руки. Майор пошевелил пальцами – совсем онемели. Пригладил волосы, поморщился от боли.

– Шутники! – с презрением сказал он.

Макогон сухо хохотнул.

– Проверка, – объяснил он. – Без этого никак нельзя, сам понимаешь, по головке нас не гладят, и каждый новый клиент...

– А если бы я сломал себе шею на лестнице? – перешел в наступление Хаблак.

Гоша развел руками.

– Издержки... – цинично ответил он. – У каждого производства – свои издержки, а у нашего особенно.

Майор подошел к столу. Ни слова не говоря, налил в стакан водки. Выпил и пожевал огурец: должен был хоть чуть подбодриться – голова тупо болела и в ушах стоял звон. Немного подождал и выпил еще.

– Вот это по-нашему, – поднял стакан усатый. – Ваше здоровье, львовский сэр.

Гоша дохнул Хаблаку в затылок. Положил на край стола вынутые у него документы и деньги.

– Не сердись, – примирительно сказал он, – вижу, мы с тобой сойдемся. Лишь бы были башли.