Текст книги "Леннар. Тетралогия"

Автор книги: Роман Злотников

Соавторы: Антон Краснов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 82 страниц)

– И скромность…

– Что? Ы-ы… Гм… Я сразу понял, что вы не тот, за кого себя выдаете. Я сразу почувствовал, что если вы и не убийца, то скрываете убийцу истинного. Потому что удар был в самом деле страшной силы… Я продолжил расследование. Я опросил ваших соседей по даче. Ведь известно, что девяносто процентов времени после окончания вами МГУ вы проводили именно на даче… дескать, там удобнее писать материалы и заметки. – Олег Орестович иронически пошлепал губами. – Опрос соседей дал немало интересных фактов. В частности, одна из ваших соседок, Кавалерова, показала, что однажды вы привезли на дачу какой-то странный контейнер, в котором что-то шуршало. Как раз в ту пору у нее пропала собака…

– И она подумала, что эту собаку, мерзкую, облезлую шавку, спер я и посадил в этот контейнер?! – иронически воскликнул Костя. – Не припомню такого случая, гражданин следователь, может, был пьян… но только у вас удивительная память, раз вы помните фамилии и бредни различного рода полоумных мегер типа этой жабы Кявалеровой! Ее иначе чем Холерой никто и не называл.

– Не следует так говорить о мертвых, ведь гражданка Кавалерова, насколько мне известно, скончалась около двух лет назад, – назидательно заметил Олег Орестович. – К тому же она показалась мне очень даже здравомыслящей женщиной. Так вот, она приоткрыла этот контейнер и увидела, что он полон змей! Натуральных змей, как в террариуме.

– А шайтана она не видела? А то там еще один соседушка есть, татарин Сайдуллин, синерылый алкаш, так он несколько раз на моем участке бесов углядел.

– Кстати, этого вашего Сайдуллина я отлично помню, и он сказал мне, что вы привозили на дачу лингафонную аппаратуру. Это к вопросу о его невменяемости.

– Гм… Не припомню.

– Вот и в психушке вы то же самое говорили, Константин Алексеевич, – медленно выговорил Грубин. – Но самое главное, что на основании показаний ваших соседей мне удалось установить, что вы жили на даче не один. С вами находился и Крейцер, его мельком видели и Кавалерова, и Сайдуллин, и еще несколько человек, чьи показания заслуживают всяческого доверия. Не исключено, что на даче жил не только Крейцер, потому как количество завозимой еды… Гм! И ваши гости не очень-то афишировали свое пребывание в тех местах, где вскоре произошло это зверское убийство дачника Васильева. Возможно, он был слишком любопытен и сунул свой нос туда, куда не осмелились другие соседи.

– Я так и не понял, какое отношение имеют события почти четырехлетней давности, которые я припоминаю очень смутно, к моему задержанию.

– Видишь ли, милый, – перешел на доверительную манеру общения следователь Грубин, – я потому все это вспомнил, что ты оказался в некотором роде… хорошим предсказателем, что ли. Конечно, ты слышал об огромном НЛО, который появился возле Луны?

Гамов откинулся на спинку стула и расхохотался. Поворот беседы в самом деле можно было назвать изысканным.

– Гражданин следо… Олег Орестович, если я хотел бы развлечься… я бы в цирк пошел… а не в прокуратуру! – выдавил он сквозь смех.

Маленькие злые глазки Грубина засверкали, заискрились, как разворошенные уголья. Костя осознал, что с последней фразой он переборщил.

– Я не понимаю, гражданин следователь, что вы мне хотите инкриминировать? То, что я, будучи сообщником инопланетян, убил или похитил своего дядю, профессора Крейцера?

– Гражданин Гамов, – принялся чеканить слова Олег Орестович и даже чуть привстал, демонстрируя мятые полосатые брюки с до отказа набитыми карманами, – я просто хочу знать, ЧТО делал профессор Крейцер на вашей даче три с половиной года назад? Какие исследования он проводил, а то, что там велись исследования, лично я не сомневаюсь!

– Откуда я знаю? – отозвался Гамов. – Ничего подобного я не припомню. Дядя Марк… он вообще интересный человек, за всеми его странностями не уследишь. Откуда я могу знать решительно все? Что я, Пушкин, что ли?

Это имя второй раз звучало в разговоре, не имеющем решительно никакого отношения к литературе. Следователь Грубин закрыл один глаз и, кося вторым на Константина, вытянул губы трубочкой и протянул:

– Да… в самом деле, резонное возражение… не Пушкин… который… Пуш-ш…

Когда Олег Орестович вторично произносил всуе имя великого русского поэта, он уже не принадлежал самому себе. В ноге вспухла и расшевелилась свирепая боль, она вцепилась в больные пальцы так, словно ногу прихватили накаленные клещи и крутят, крутят, выламывая суставы, сминая и разрывая кожу, как тонкую папиросную бумагу. Олег Орестович перебил сам себя на полуслове и вдруг подскочил на своем месте, словно подброшенный невидимой пружинкой. Костя Гамов смотрел с удивлением и испугом… Добрейший следователь Грубин перекосил губы так, что могло показаться, будто у него порвались оба угла рта, и заревел:

– Да что ты мне тут крутишь, скотина? На тебе труп и подозрение в шпи… шпи-она-же, а он мне – Пушшш… кин! Я тебе щас такую оду законопачу, никакому Пушкину и не снилось, сука! – Олег Орестович подпрыгнул на одной ноге, и его массивное мятое лицо сотряслось, пошло крупными тектоническими складками, а в глазах замелькали сухие зеленоватые вспышки. – Я ему по-хорошему, а он мне тут яйца мнет, долбозвон! Ты, б…. не думай, что если дерь… дерьмократия… о-о-о!.. в-в-в!.. то тебе будут права человека зачитывать, падла! Ин-тел-ли-гент! Я тя, б…. щаз запихну в пресс-хату к «синим», там тебе булки раздвинут и быстро по-петушиному петь научат, кочет ты драный! Мозги он мне тут мастурбирует! Этому пидору двадцатка, а то и пожизняк мается, а он мне про тридцать седьмой год лечит! – Раскаленные напильники медленно, с достоинством перепиливали пальцы. Грубин озверел. – Т-тебе!.. Да, б…. Лаврентий Палыч тебе Майей Плисецкой покажется, когда я тебя!.. Вафел! Т-ты… ты хоть знаешь, что все расчеты, все секретные докуме… м-менты… из сейфа Крейцера… в-вы… сраная попона!.. Все документы – тю-тю! Где документы, ты, дрозофила? Сколько лет работаешь с Крейцером на?.. Кому, сука, продал государственную тайну? Ты, б…. шпион! К-кто? Где? Макака в очках! Да, шпион! Змей он на дачу возил!.. Шпрехен зи дойч? Спик инглиш? Ни хао, пидор! – И, окончательно обессилев от боли, следователь Грубин несколько раз стукнулся лбом о столешницу, запустил в обомлевшего, обильно пропотевшего Костю Гамова тяжеленным пресс-папье в виде пузатого бегемота с суровой бюрократической мордой, а потом заорал: – На Тихорецкую состав а-атправится… вагончик тронется, перрон останется! Иа-а-а, иа-а-а! Трокадеро!.. Дека… данс!

Вне всякого сомнения, из Олега Орестовича получился бы недурной актер. По крайней мере, какую-нибудь макбетовскую ведьму или колоритную нечисть из «Вия» Гоголя он сумел бы отыграть блестяще. Неизвестно, какие еще грани своего актерского таланта он сумел бы продемонстрировать несчастному Косте Гамову. Но тут неугомонная боль отпустила и с тихим ворчанием убралась на покой. Грубин поднял от столешницы багровое лицо со вспухшими синеватыми жилами, поправил одним пальцем прилипшие ко лбу волосы и тихим, почти нежным голосом, ставя отчетливые паузы между словами, вымолвил:

– Надеюсь, вам понятно, Константин Алексеевич, что дело в самом деле может принять неблагоприятный для вас оборот? Не угодно ли чайку? Нет? Так вы подумайте, подумайте обо всем том, о чем мы с вами только что беседовали. Хорошо? Вы уж постарайтесь. Да. А я вас скоро вызову. Да-с. Мне почему-то кажется, что вы непременно вспомните что-то важное. Не сделайте так, чтобы я разуверился в вас. Взаимное доверие – главное, не так ли? Ну вот. Вы человек умный, поймете.

У Кости Гамова застучали зубы. Конечно, простым логическим путем Константин мог дойти до вывода, что все далеко не так страшно, как тут пытается изобразить Грубин. Что у них едва хватает обоснований для задержания его на трое суток, не более того… Однако Грубин!.. Все-таки есть в нем что-то гнетущее, магнетическое. Возможно все дело было в том, что он не ИГРАЛ свирепость, бешенство, злобу и ненависть, а в момент приступа на самом деле был взбешен и ненавидел… Этот человек вызывал у Гамова тошнотворный, глубоко пустивший корни инстинктивный ужас. Липкие волны этого ужаса текли по жилам. Мелкая дрожь поселилась в руках и ногах, загнала тупые неповоротливые иглы в позвоночник. Проницательный Грубин быстро окинул взглядом задержанного и произнес обычным голосом, не повышая тона – в полной уверенности, что будет услышан:

– Увести его.

В железной двери запрыгал, заскрежетал ключ… Гамов отвалился на спинку стула и смотрел прямо перед собой остановившимися, мертвыми глазами.

Были все основания полагать (используя излюбленный оборот Грубина), что допрос оборвался на самом интересном месте…

4

Домой Олег Орестович отправился умиротворенным и тихим. У него было светлое лицо, и, выйдя из здания прокуратуры, он принялся блаженно улыбаться воробьям на тротуаре и, пошарив по карманам, высыпал малым птахам горсть жареных семечек. Боль давно миновала, а то, что Грубин увидел в лице Кости Гамова во время своего фирменного бешеного припадка, совершенно уверило его в том, что салага рано или поздно расколется и вспомнит даже то, что решительно не могло отложиться в его слабо трепыхающихся и напитанных алкоголем мозгах. Думается, чистосердечное признание состоится не позже, чем на третьем допросе. А то и уже на следующем…

«Сейчас домой, – ползла в голове Грубина череда неспешных, привычных, словно отрепетированных мыслей, – покормить рыбок… Если жена, дура, опять наварила этих чертовых пустых щей, которые не станет есть даже уважающая себя свинья… И если опять придется готовить самому, честное слово, выкину дуру-бабу в окно… Потом докажу, что она сама выпала, а асфальтовые дорожки возле дома все равно нужно чистить и ремонтировать…»

Сев в свою побитую жизнью «десятку», Олег Орестович поехал домой. Жил он в многоэтажке на Большой Черкизовской и, будучи человеком скромным и непритязательным, искренне полагал, что четырех комнат вполне достаточно для семьи из двух человек и десяти экзотических рыбок. Последние обитали в большом, если не сказать – огромном аквариуме, занимавшем чуть ли не треть домашнего кабинета следователя Грубина. Аквариум изготавливали на заказ, по чертежам самого Олега Орестовича, и снабдили весьма оригинальной системой смены воды и регулируемой подсветкой. Грубин любил рыб. Его ихтиологические пристрастия не ограничивались ухой и рыбными разносолами. Еще в детстве он зачитывался «Человеком-амфибией», а в более зрелом возрасте с удовольствием просматривал «Челюсти»-1, 2 и т. д., неоднократно ловя себя на искреннем сопереживании акулам-людоедам. Уж больно технично и умело они поедали сдобных американских налогоплательщиков!..

«Рыбы умеют молчать, в отличие от людей, – любил повторять Грубин, – но я, как профессионал, умею говорить и с рыбой!»

У подъезда его дома, как обычно, сидели старухи. Кудахтали все разом. Выделялся резкий и пронзительный голос рыжей Мефодьевны, имени которой никто не знал, зато все были прекрасно осведомлены о том, что она сдает внаем две квартиры в центре Москвы, что нисколько не мешает ей собирать пустые бутылки, спекулировать билетами на футбольные матчи у касс находящегося поблизости стадиона «Локомотив». А в моменты особенных душевных просветлений даже просить милостыню, не брезгуя и заезжими кавказско-азиатскими гастарбайтерами. Мефодьевна экспрессивно всплескивала веснушчатыми руками и несла редкостную чушь:

– У первом подъезде говорили, что эти планетяне специально присланы для порядка. Я вот где-то читала или в сериале слышала, что души, значит, не умирают. Так, может, там, с этими планетянами, товарищ Сталин прилетел? Уж он бы этих дерьмократов…

– Да брось ты ерунду городить, Мефодьевна. Вечно ты начнешь чушь нести, как в лужу… И каждый день новое. Вчера вот ты говорила, что инопланетяне – это такой предвыборный трюк, дескать, предвыборная шумиха перед выборами в Госдуму. Они ж уже на носу… Так что не трынди! А вот мой внук говорил, что сам видел в телескоп. Говорит: ох!.. Корабль из других, значит, галактик. А мой внук в университете учится…

– Балбес твой внук. Курит… И пиво пьет. Нивирситет. Все они там пиво пьют и вообще наркоманы…

– А вот Олег Орестович! Олег Орестович, вы человек при службе, может, вы нам скажете?..

Грубин сделал изящный жест рукой (так обычно он делал, когда намеревался дать допрашиваемому в челюсть) и быстро ответил:

– Я скажу вам, бабушки: идите в жопу со своими инопланетянами!

И быстро, дробными шагами бросился в подъезд, потом в лифт. Вне работы Грубин мог себе позволить оправдывать фамилию.

Первое, что он увидел, войдя в прихожую, было белое лицо жены. Грубин с досадой смахнул со своего пиджака желтый кленовый лист. Перекошенная физиономия супруги была явлением весьма обыденным в семейной жизни Олега Орестовича. Г-жа Грубина была существом чувствительным и могла всю ночь прорыдать над очередной серией мыльной оперы, чего-нибудь вроде «Поцелуй ангела», «Кашель херувима» или «Храп серафима». Грубин открыл уж было рот с целью сказать жене сакраментальное, дескать, дура ты набитая, матушка, – но тут же отказался от этого благородного намерения. Цепкий его взгляд различил в выражении лица жены нечто такое, что подсказало тренированной интуиции Олега Орестовича: нет, неземными страданиями очередной Пердиты-Хуаниты или подгоревшим обеденным пирогом тут дело не ограничивается.

Увидев мужа, жена втянула голову в круглые толстые плечи. Уголки ее рта были загнуты книзу, как у кукольного паяца. В глазах стояла морозная одурь, остановившиеся белки глаз были мутны. Это лицо с отмершей мимикой можно было назвать мертвым,когда б не подрагивающий подбородок. Грубин бросил портфель на тумбочку и спросил:

– Ну и?..

Вместо ответа она подняла руку и уставила толстый указательный палец в матово поблескивающую темно-коричневую дверь кабинета Олега Орестовича, виднеющуюся в конце скудно освещенного длинного коридора. Из гостиной слышался чеканный голос диктора теленовостей: «Каждые полчаса идут прямые включения из обсерватории, сообщающие… Опрос общественного мнения показывает, что пятьдесят пять процентов россиян не против контакта с… Даже выборы в Госдуму, до которых осталось не так много… Кандидаты… Инопланетные…»

Грубин пожал плечами, неловко потоптался на месте, а потом, не разуваясь, несколькими грохочущими шагами преодолел расстояние до двери, на которую показывал сосисочный палец дуры жены… Послышался ее натужный глухой всхлип, и Грубин, раздражившись вдруг и сразу, потянул дверную ручку вниз и на себя. Он вошел в кабинет и остановился в метре от собственного письменного стола, массивного, старинного, выполненного из темного резного дуба. Возле стола ядовито поблескивал аквариум. В первые мгновения Грубин не понял, что именно ему не нравится во внешнем виде его экзотической игрушки. Он напряженно сощурил глаза… Ну конечно. Темнота. Нет света. Подсветка – подсветка не работает! А ведь этого не может быть, потому что она идет от автономного источника питания, и даже если отключат электричество…

В стенку аквариума упруго плеснула волна. Сноп брызг вырвался из-под неплотно прикрытой верхней панели резервуара, и несколько капель попали на стол, на пол и на лицо следователя Грубина. Только тут он сообразил, что НИ ОДНА из рыб, живущих в этом аквариуме, не способна так возмутить свою среду обитания, поднять такую сильную волну.

Олег Орестович минуту постоял, чувствуя, как на несколько мгновений останавливает свой бой сердце, чтобы, вновь подпрыгнув, забиться с бешеной страстью, торопливо и жарко проталкивая кровь по сосудам. Потом Грубин решительно выдохнул и надавил на выключатель верхнего света.

Несколько изуродованных рыбок плавало на поверхности. Еще одна, жадно раздувая жабры, висела в гуще водорослей. Хвоста у нее не было. Энтузиаст аквариумного дела Грубин, знавший множество видов домашних рыбок, все-таки не мог нашарить в своей богатой эрудиции рыб, лишенных хвоста. Да и не до рыбок ему стало…

Да! Сидело среди водорослей, перевитое гроздьями пузырьков и заретушированное слоем темной, неосвещенной воды, мерзкое чудовище с длинной узкой мордой, неподвижными жабьими глазами, напоенными тупой злобой, и чешуйчатой зеленовато-коричневой шкурой. Метнулся во взбаламученной воде гребенчатый длинный хвост, когда тварь, подпрыгнув к поверхности воды и распластав вывернутые лапы, разинула пасть и перекусила пополам венец коллекции Грубина – мерцающую желтовато-красную рыбку, название которой, и бытовое и латинское, немедленно выветрилось из головы Олега Орестовича.

– Крокодил…

Да, крокодил. Судя по небольшим размерам (около полутора метров), это была не взрослая особь, а всего лишь детеныш, но сколько холодной и древней свирепости было в этой узкой морде, кривых зубах и рваных движениях неровного гребенчатого хвоста, похожего на горный хребет в громадном уменьшении!

– Крокодил, – приходя в себя, повторил Грубин, бросаясь к столу и выдвигая нижний ящик.

Уже хладнокровно, вслепую, не отрывая взгляда от мерзкой рептилии, невесть как попавшей в его квартиру, Грубин вставил обойму в табельный ПМ и, практически не целясь, целиком разрядил ее в аквариум. Брызнули осколки. По полу потекло, пенная волна вынесла тела еще бьющихся или уже мертвых, распотрошенных, рыбок. Сквозь жутковатый оскал разбитого стекла вывалился умирающий крокодил. Он тяжело упал набок, дрыгнул лапами, стегнул по ноге Грубина шипастым хвостом… Чешуйчатое тело дернулось, и гад, вытянувшись, издох и закоченел. Грубин вставил новую обойму и загнал в череп крокодила еще две контрольные пули. Эти твари живучие… Мало ли… Хотя и говорят, что крокодилы нападают на людей только в кино или по о-очень большим праздникам…

– Понятно, – выговорил Грубин, не выпуская пистолета, – понятно, что ничего не понятно… Что это за шутки?

Вошла жена. Одну ногу она волочила, словно перебитую. В руке сжимала упаковку таблеток. Грубин поднял к ней лицо:

– Это что же такое?

– Откуда ж я знаю, – прошептала она. – Я думала, это ты… Мне назло… Завел – вот – такую – тварь… Ну и страшилище…

– Зачем мне страшилище, мне и тебя вполне достаточно, – грустно сказал Грубин. – Ну и дела!.. Как эту ящерицу сюда забросили? Дверь – на сигнализации… консьержка в подъезде… двадцать восьмой этаж! Гм… стоп! А это что такое?

Он наклонился и снял с хвоста крокодила металлическую табличку, прикрепленную с помощью куска толстой проволоки. На табличке было аккуратно выгравировано, словно это была подарочная надпись: «БРОСЬ ДЕЛО КРЕЙЦЕРА. МАЛЬЧИК НИ ПРИ ЧЕМ. ВЫПУСТИ».

Грубин минуту рассматривал эту табличку, потом словно бы в рассеянности уронил на пол, прямо перед приоткрытой зубастой мордой околевшего крокодила. Так. Ну и дела. Что-то невиданное. Грубин несколькими мощными ударами ноги откинул труп рептилии к стене и бросил жене:

– Ну что ты стоишь? Хватай тряпку, тазик, быстрее выбирай воду. А то соседей зальем… Хотя… все равно уже поздно – протекло. Вытирай!

Жена, мгновенно всполошившись, с неожиданной для своих габаритов крейсерской скоростью бросилась в ванную. Грубин же, перейдя в гостиную и достав из бара бутылку коньяку, задумался.

«М-да, в самом деле чертовщина какая-то, – размышлял он, выпив стопку, – детеныш гребенчатого крокодила. Такие, если не ошибаюсь, в Африке да в Австралии… Долбаная ящерица! Но, черт побери, КАК?.. Не очень-то похоже, чтобы у этого Кости Гамова были серьезные покровители, а то, что сегодня какие-то фантомасы местного розлива мне подкинули эту тварь – та-а-акой сноровки требует!.. И эта табличка… Гамова взяли сегодня ночью. То, что его дело веду именно я, знает очень ограниченный круг должностных лиц… Никого посторонних. Этому уроду даже адвоката еще не давали… Гм… Еще коньячку, Олег Орестович? Пожалуй, Олег Орестович. Так-так… Допустим, что эти фокусники были информированы обо всем мгновенно. Допустим, что им каким-то образом удалось незаметно проникнуть в мой дом да еще проволочь сюда крокодила, будь он неладен, нильское отродье… Но… гм… Достать в Москве крокодила не так-то просто. Нужен предварительный заказ в спецпитомнике. Или некто ради вящего эффекту пожертвовал своим домашним любимцем? Зачем? Почему именно крокодил? Случайно ли – именно крокодил?.. Хотя, как говорят люди умные и бывалые, – нет ничего закономернее случайности… Гм… Таскать крокодила по столице средь бела дня? Подбрасывать в запертую квартиру? Зачем столько сложностей ради дешевого эффекта? Нет, не срастается… Думай, Грубин, думай! В конце концов, можно навести справки… Ведь это надо же – запустить эту тварь в аквариум! – В Грубине начала клокотать глухая, хищная ярость. – А кто поручится, что завтра эти любители экзотической фауны не подсунут мне в постель ядовитую змею или какого-нибудь вонючего скорпиона из эквадорских дебрей? Умеют, умеют, суки, произвести эффект! Так… Ладно! По последней, Олег Орестович, и работать, работать!..»

Дотянувшись до трубки радиотелефона, он набрал номер и, дождавшись, пока на том конце ленивый мужской голос не вытянет «да-а?», посыпал:

– Борис Анатольевич, это Грубин. Извини, что во внеурочное время беспокою, но тут у меня аврал. Дурдом тут у меня, говорю, короче! Требуется твоя помощь. Ты там по своим каналам можешь пробить, сколько в Москве зарегистрировано крокодилов, находящихся в частном владении либо приписанных к зоопаркам и террариумам? Я не пил… Какой запой? Три стопки коньяку! Да не шучу я, б…! Какие-то твари подбросили мне в аквариум живого крокодила. С зубами. Рыбок перекусал и сожрал, я его пристрелил из табеля… Нет, я не перетрудился. Это еще не все. У него на хвосте форменная угроза в мой адрес…

– Совсем с ума сошел, Олег, – ответил невидимый собеседник, из голоса которого совершенно улетучилась сонливость. – Хотя все сейчас с ума посходили. Телескопы скупают… Телевизор не включал, в Инете не смотрел?.. У меня самого ум за разум… Ладно. Ну излагай подробнее. Чем смогу, помогу…

Закончив разговор с Борисом Анатольевичем, Грубин откинулся назад, в глубокое удобное кресло, и вытянул ноги. Из-за стены слышалось старательное сопение жены, собирающей в тазик три кубометра воды. Дура… Ну пусть поупражняется. Соседей все равно ее пыхтения не спасут… Да они, кажется, и не в Москве сейчас, а на даче. Этот сосед снизу, Гена Снегирев, – знатный рыбак, все время ездит на Волгу да на Клязьму…

Грубин вдруг весь подобрался, рывком поджал ноги и, выставив подбородок, подался вперед. Гена?.. Где сегодня он уже слышал… Гена… Ах ну да! Генриетта, приемная дочь Крейцера. «На крокодила похожа, что ли?» – «Нет, что вы, она очень красивая…»

– Та-а-ак, – мрачно протянул следователь и резко и хищно отхлебнул коньяк прямо из горлышка бутылки. – Так!