Текст книги "Солнценосец (СИ)"

Автор книги: Роман Мережук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Первые дни Лотт старался вести дневник. Писал на желтой бумаге заметки, следил за календарем. Но затем простые и незатейливые тяготы пути оттеснили на задний план высокое искусство. Длинные записи сменились короткими очерками. Затем он в строку под датой вписывал пустые слава: "завязли", "выбрались", "оступился", "надоело", "надоело", "осточертело". "К черту!" – гласила последняя запись. После нее он не написал ни слова.

Найти того, кто не хочет быть найденным ночью, и не имея понятия, где искать – безнадежное дело. Лотт пошел наобум, и не успел облечь ругательство в сторону беспечного Родриго в слова, как столкнулся с еще более мрачными и недовольными инквизиторами.

Капельки конденсата облепили скуластое и суровое лицо Шэддоу подобно навозным мухам.

– Мы уходим. Зови людей. Живо! – скомандовал Мрачный Жнец тоном, давящим пререкания в зародыше.

– Это касается покоривших-ветер? – спросил Лотт. – У нас произошел один инцидент.

– Сейчас не до того, – перебил не на шутку перепуганный брат Леон. – Нам нужно выбираться из Ветрореза, если не хотим поджариться до хрустящей корочки.

Леон был молодым и неоперившимся сыном Церкви Крови. Только сейчас Лотт понял, насколько заразителен оказался его пример. Парнишка нахватался многого от святого Лоттара Марша. Это не могло не радовать. В конце концов, чем он не пример для подражания?

Лотт посмотрел в сторону распространяющегося огня. Пламенеющие птахи кружили над Ветрорезом, оседая на гонтовых и соломенных крышах, а сев – пожирая ненадежные людские жилища.

– Пожар, что принесли торфяники? – высказал он предположение.

– Много хуже, мрачно ответил Шэддоу. – Червоточина. Язва вскрылась здесь и захватывает город.

Лотт выругался. Затем еще раз, покрепче да с азартом.

– Я попробую остановить заразу.

– Нет.

– Что?

Из таверны выскочили безликие. Раскрасневшиеся от выпитого лица ошарашено взирали на пожарище. Родриго принес вещи Лотта. Действие зелья теряло силу. Большой любитель чеснока перестал глупо улыбаться и посерьезнел.

– Мы не станем спасать этот город, Лотт, – терпеливо, как ребенку, сказал Шэддоу. – Это невозможно.

– Почему?

– Эпицентр врат находится там, – он указал на юг свободной рукой. Другой же инквизитор хаотично крутил розарий. Четки бряцали. Стеклянные и металлические бусы создавали акустический диссонанс, не успокаивая; наоборот, они выводили из себя похлеще визгливой бабы. После закрытия червоточины Мрачный Жнец собрал бусины и снова насадил их на веревку.

– Мы не погасим очаг?

– Ты когда-нибудь тушил пламя вилкой?

– Это здесь при чем?

– Увидишь, – сказал инквизитор. Он посмотрел на собравшихся, и спросил: – Где остальные?

– О, падальщик, – Лотт хлопнул себя по лбу. – Я послал их узнать, что к чему в городе. Они скоро вернутся. Я уверен, если мы подождем...

Из таверны выскочил мальчишка и побежал куда глаза глядят, оголтело крича о последнем дне и Зароке, забирающем людские души. Люди высовывались из окон, и с ужасом взирали на текущий к ним жидкий огонь. Затем Лотт услышал, как они начали молиться. Первые робкие слова слетали с языка, отвыкшего от богоугодного сказа.

Люди выходили на улицу, некоторые были в чем мать родила. Женщины, дети, старики, еле держащиеся на ногах. Они собирались по двое-трое. К таким стекались остальные. И вот подворье гостиного двора заполонили ошалелые и напуганные горожане, не знающие куда бежать и где искать спасения.

Стражи попытались создать круг, чтобы заслонить святого, но началась давка и строй сломался.

– К воротам, – закричал Шэддоу. – По команде. Давай!

Бухнуло так, что заложило уши. Перед Лоттом образовалось свободное пространство, чем он не преминул воспользоваться и дал деру вслед за остальными. Краем глаза Марш подметил последствия магического удара. Заклятье отбросило людей в стороны. Некоторые влетели в окна. Тем, кто приложился о стену, считай, не повезло. Они не скоро придут в себя, если очнутся когда-нибудь вообще.

– Зачем ты это сделал? – закричал Лотт.

– Не отставай. Сейчас начнется.

– Инквизитор! – закричал безногий попрошайка, указывая перстом в их сторону. – Люди, там инквизитор! А с ним еще один! И еще! И еще! Они спасут!

– Куда вы? – закричала его товарка, пытаясь схватить Бьерна за рукав. – Помогите же нам!

– Боги, они бегут прочь, – пролепетал кто-то, скрывавшийся во тьме подворотен. – Спасенья нет!

– За ними! Там спасенье! – сразу нашелся другой человек, мясник в окровавленном фартуке, то ли натянутом второпях, то ли снятом наполовину.

Затем началось то, что Лотт рад бы забыть, да только нет такого способа.

Они бежали, дрались, костыляли каждому встречному, выбивали глаза и оставляли в стороне женщин, протягивающих к ним младенцев и просящих вытащить хотя бы детей из этого ужаса.

Люди тянулись к ним как мотыльки на светильник. Они обжигали крылья, но не могли не попробовать полететь на манящее зарево. Сначала наскоро сформировавшиеся группы дрались между собой, чтобы победившая сторона добралась до "тех, кто поможет выжить" и "не бросит умирать". Но такие отряды очень быстро сообразили, что таким образом Лотт сотоварищи не достанется никому. Тогда они объединились в одну большую и разъяренную силу под названием – неуправляемая живая масса.

Люди хватали их, рвали одежду, превращая в лохмотья, надумав впопыхах небылицы о чудодейственных кусочках плоти церковников. Из провалов окон, злачных переулков, дворов, воняющих навозом вперемешку с парным молоком, к ним тянулись руки. Десятки и сотни – они множились как тараканы. Мозолистые пальцы, скрюченные после многочасовой работы пальцы, пальцы тонкие и отлетающие обрубками, столкнувшись с полосой стали. Безликие не панькались. Бьерн крушил молотом, а когда тот увяз в очередном бедолаге, достал шестопер. Шэддоу слал заклятье за заклятьем. Квази шептала наговоры, удерживая защитную пелену от сыплющегося на их головы огня, смешанного с пеплом.

Лотт задержался лишь один раз. Он почувствовал ее. Гниющее средоточие всего дурного. Червоточина одновременно и походила на то, с чем он имел дело ранее, и была чем-то иным. Оставив хлеб на пару дней, находишь на нем цвель. Но она распространяется постепенно, поедая буханку по частям. И чаще – изнутри. Ветрорез был такой буханкой. И сейчас его поедала зараза Зарока как проголодавшийся падальщик добычу. Люди исчезали – уходили в тени, становились тенями. Так это видели Шэддоу и остальные. Лотт смотрел на вибрирующие как струны души, зажатые между миром мертвых и миром живых. Он остановился всего на мгновение, чтобы перевести дух и успокоить бунтующее сознание, но его оказалось достаточно. Умирающие или ожившие мертвецы – не важно; Лотт понимал, что застывшим на границе все равно, как он их назовет. Эти... страдающие создания столкнулись с червоточиной и проиграли бой. Одни уходили, мирно вскрывая вены, выбрасываясь на брусчатку или же окунувшись с головой в стылую воду здешней реки. Некоторые, скрывавшие в тайнике души поступки, которыми нельзя гордиться, страдали. Глядя на них, страдал и Лотт. Он видел как муж и жена раздирают друг друга на части, говоря о вечной любви, он видел как похотливая женщина, срывая с себя одежду идет к колу. Священнослужители и мелкопоместные дворяне вставляли в плети гвозди и раздирали себе спины. Но хуже всего были дети. Они смеялись и хохотали, прыгая вокруг разверзшегося ада, и хлопали в розовенькие ладошки. На головах их, разрывая черепную кость и вспарывая кожицу, вырастали рожки. Лотт хотел закрыть глаза, но что-то не давало, заставляя пялиться на происходящее. Все, что он мог – слезами смывать чужие грехи. Неужели все они заслуживают такой участи? Почему боги такое допускают? Почему не сойдут на землю и не прекратят творящееся безумие?

И внезапно подумалось – а что если это его обязанность? Что если он, новоявленный святой, ниспосланный на землю, чтобы прекратить мучения остальных?

Что ему делать? Как быть?

Ощущение ирреальности и ложного просветления длилось ровно один удар сердца, до того, как корчмарь попытался разделать Лотта здоровенным тесаком.

Бьерн раскрошил безумцу грудную клетку и протянул руку.

– Иди за мной и все будет в порядке, – сказал здоровяк.

Лотт повиновался, и все произошло так, как ему пообещали. Больше никто не пытался их убить. Пламя быстро поглощало Ветрорез. Ветер с болот гнал его дальше, к речным городам Дальноводья. Вокруг не сгоревших людей образовались плотные коконы, в которых творилось пекло с персональным катом и мучеником в одном лице.

А Лотт... он выжил и даже умудрился не замарать одежку, тогда как остальные, в гари и чужой крови, пытались отдышаться после скачки по охваченным червоточиной улицам.

Он смотрел на падший город, и все еще чувствовал, как тот гниет, как внутренности постепенно наполняются трупным газом, который требует выхода. Лотт должен был хотя бы попытаться. Как тогда, в Гэстхолле. Попытать удачи и сделать то, благодаря чему вписан в анналы истории как святой при жизни.

Но его руки дрожали, а ноги подкашивались. Язык прирос к небу, а глаза наверняка вылезли из орбит от страха. Тут уж не до героизма. Сам уцелел. Уже достижение. Ему было стыдно и горько. Решение принимал не он, но от этого не легче. Что бы они сделали? Их разорвали бы на части до того, как Лотт применил Дар. И все же, все же...

Галлард ждал их в условленном месте. И он был один.

– Где остальные? – спросил его Шэддоу.

Галлард испепеляющее посмотрел в сторону Лотта.

– Не уцелели. Только я и выбрался. Спасибо нашему святому...

– Джеймс, еще одно слово и я сочту вас еретиком, не чтящим слово архигэллиота.

– Больше не повторится, инквизитор, – Галлард проглотил обиду и пошел к остальным, задев плечом Лотта.

– Власть обжигает, святой, – сказал Шэддоу.

Еще один плевок в лицо. Его слово обрело власть, и как он им воспользовался? Послал на гибель людей. Их отряд поредел еще до самой битвы.

Лотт пересчитал уцелевших. Сир Бэйлис Винж и сир Антонио Валесса поднимали друг другу настроение, рассказывая боевые байки. Бьерн правил иглы шестопера. Брат Леон пытался откашляться. Квази сидела на корточках, обхватив голову руками. Шэддоу беседовал с Галлардом. Кнут считал припасы. Индиго и Мэллорик молились. Меллион счищал кровь с меча, а Дэррик изо всех сил пытался не сблевать от увиденного. В суматохе они потеряли одного инквизитора. Гэллос, смилуйся! Что же будет дальше?

Лотт взял свою сумку, и ободряюще сжал плечо Квази.

– В дорогу, парни. Нас заждалась работенка, – сказал он.

Тринадцать странников покинули пылающий Ветрорез.

***

Неделю они месили ногами бездорожье. Холодные и хлесткие дожди сотворили распутицу, сковав фургоны беженцев. Люди слезали с козел, вместе толкали телеги вперед, пробираясь к большим городам и еще не зная, что там не так безопасно как казалось на первый взгляд. Длинные вереницы тянулись бесконечно. Надрывно рыдали младенцы, а мужья недобро посматривали на незнакомцев, подозревая тех в злых намерениях.

Лотт своими глазами видел, как мародеры пытались отобрать доходягу клячу у пожилой пары. Двое отгоняли дубинами старика, тогда как предводитель шайки скинул старуху с возу и резал упряжь.

Шэддоу отдал приказ и безликие посекли погань как косарь высокую осоку. Люди понимали, что они – сила и их нужно побаиваться и стараться уважить любую просьбу. Так Лотт узнал, откуда ветер дует. Беда пришла из Топей, поглотив фортецию Последний Рубеж и примыкающие к ней мелкие селения. Именно там был отдан приказ поджечь торфяники. Именно там желчь Зарока начала победное шествие по Дальноводью. И они, тринадцать безумцев, шли в самое пекло.

Люди оборачивались им вслед, гадая, какая прихоть заставила Лотта сотоварищи идти против течения. Некоторые, особо сметливые, понимали, что Церковь Крови прислала не богомольцев, но реальную силу и старались помочь, чем могли. Лошади были кормлены и ухожены, да и всадники, если уж на то пошло, не голодали. На ночь ставили дозоры, так как люди шли на черное дело, бросаемые отчаянием. Беда застала их врасплох и многие потеряли все, чем владели.

Во время одного из привалов, когда отряд прибился к большой группе беженцев, ставшей бивуаком возле пруда, покрывшегося тонким, с ноготь слоем льда, Лотт достал палочки. В этот тихий час между сном и ужином такие беседы шли особенно хорошо.

Главный приз выиграл Индиго. Усмехнувшись своим мыслям, он протянул руки к догорающему костру, по очереди сгибая пальцы. Из глаз этого человека сочилась синева настолько глубокая, что казалось, за ней, обретаются совсем иные, внеземные дали.

– Рассказывать особо нечего, – начал он и все поневоле стихли. – Мои родители умерли от оспы. Они не были агнцами божьими, но и плохими их тоже не назовешь. Обычные люди, таких множество. Нас взял к себе отец-настоятель прихода. Он выучил меня и брата грамоте, дал знания о мире и поведал столько историй о святых и пророчествах, что нам ничего другого не оставалось, как принять сан. После пяти лет в семинарии, наши пути разошлись. Брат стал Угодным Богам, я же получил инквизиторскую плащаницу. Мы не общались с ним, наверное, года три. Может быть все четыре. Не важно. И вот я, прибыв расследовать дело малоречинской ведьмы, застаю его там же. Странно, но из всего, что тогда произошло, я помню только как ссорился с ним дни напролет. Сначала как брат с братом, потом как клирик с клириком, применяя в качестве аргументации цитаты из Книги Таинств. Он утверждал, что девушку оклеветали, хотя я прекрасно ощущал в ней магическую нить. Я спросил ее, и дева созналась в том, что ощущает себя не такой как другие. Тогда брат сказал, что ее Дар попросту пробудился слишком поздно и священники не увидели его по беспечности. Брат защищал ее так рьяно, что подозрения не зародились бы в голове только у недалекого человека. Я спросил брата, почему он так хочет, чтобы ее оправдали и брат ответил мне: "У нас будет ребенок". Вот тогда стало не до шуток. Угодные Богам приносят обет целибата на всю жизнь, как и мы – инквизиторы. Не устоять перед женщиной для нас грех почти такой же, как чтение рукописей ересиархов или не соблюдение поста. Я должен был покарать обоих – ее за колдовство и совращение клирика, его за нарушение церковных правил. Выходила невеселая картина, в которой я оказываюсь чуть ли не катом. Такие мысли носились в буйной головушке вашего рассказчика. И я дал слабину, единственный раз в жизни я отринул непреложные заветы и попытался скрыть ото всех результаты расследования.

Но вмешался Гэллос. Златой дланью он направил нас, сбившихся с пути, в нужное русло. В Малоречье вскрылась скверна. Вода в колодце города забурлила и превратилась в кровь. Из земли полезли гады, о которых в инквизиторских анналах нет никаких упоминаний. Истинно скажу вам, люди познаются в беде. Брат вскрыл себе вены, давая мне шанс предотвратить беду. Он пошел на это с искренним раскаянием и открытой миру душою. Благодаря его жертве, я нашел источник и, взяв волю в кулак, пошел туда, чтобы покончить с червоточиной раз и навсегда. Я был готов умереть, и ничто не поколебало бы моей уверенности. Но меня опередили. Девушка проткнула горло черепком бутылки. Она была смышленой, эта маленькая и отважная мученица. Хоть и поздно, но она пришла в лоно матери-церкви. Тех крох магического дара, что зрел в ней и вот-вот готов был пробудиться, хватило, чтобы запечатать врата.

Я знаю людей, которые причитают, дескать, боги несправедливы. Но я так больше не считаю. Гэллос спас обоих от адовых пучин, дал шанс искупить содеянное, а я получил единственный стоящий урок на всю жизнь. Не подводите богов, и они не оставят вас.

Лотт не был так уверен на этот счет. Ему было плевать, что на брата Индиго, что на малохольную девку в богами забытой деревушке, но чадо, что зрело в ее животе – другое дело. Как можно решиться на такое, зная, что ты в ответе не только за свою, но и за чужую жизнь?

– Дернем по одной, братья, – произнес Антонио Валесса и сделал изрядный глоток из бурдюка.

Палинка, вывезенная из пылающего Ветрореза только чудом, пошла по кругу. Лотт не стал участвовать и пропустил первый кон.

Он с кряхтеньем поднялся. Земля была очень холодной, и мороз понемногу добирался до костей. Тело гнула боль по утрам, а суставы отказывались сгибаться по вечерам.

– Ты поразмыслил над сказанным? – спросил он у Шэддоу.

Тот пребывал в неплохом обществе. Квази научила инквизитора играть в "мельницу". Они начертили доску на заиндевелой земле, использовав камешки и угли как фигуры. Сражение было в полном разгаре. Квази выставила две фигуры. Шэддоу прилагал все усилия, чтобы помешать ей закончить партию досрочно.

– Не забивай чепухой голову, – недовольно проворчал Мрачный Жнец. Он пропустил маневр чародейки и оказался в шаге от поражения.

– Я так не считаю. За нами следят, и кто знает с какой целью.

– Таверна была простым притоном, в котором людей накачивают чем угодно, только бы те отдали деньги. Родриго хотели обокрасть, вот и все.

– Он рассказал ей все под действием отвара из травы не-могу-соврать. Это не просто попытка ограбления, она пыталась выведать наши планы.

– У нас только один план – запечатать червоточину. Как мы это сделаем, как туда доберемся – этого не знаем даже мы.

– Я напоминаю, что это была покорившая-ветер. Она из того же народа, который пытался меня отравить в Острие. Они называют себя Сопротивлением. Помнишь, что сказала королева Игнис?

– Я знаю, к чему ты клонишь. Заговоры внутри заговоров, так? Даже если существует такой орден, мы ему не по зубам. Это раз. Туда, куда идем мы, не идет никто в здравом уме. Потому что шансов пройти невредимыми и вернуться без тебя или лучших инквизиторов нет. А откуда такие у покоривших-ветер? Беспокойся больше о разбойниках и скверне, Лоттар.

Квази обошла защиту Шэддоу и построила мельницу. Инквизитор посмотрел на нее как на личного врага и ушел к своей лежанке.

– А ты что думаешь? – спросил халифатку Лотт.

– Я бы не сбрасывала покоривших-ветер со счетов, – Квази расставила фигуры на первоначальные позиции и позволила Лотту сделать первый ход. – Но и не предавала бы всему произошедшему большого значения. Скоро мы подойдем к Последнему Рубежу, а за ним начинаются Гиблые Топи. Тогда станет не до интриг.

– Хмм, Квази?

Лотт проиграл вчистую первую партию. Вторую начала инквизитор. Марш стал более осмотрителен, ведя оборонительную стратегию.

– Да?

– Ты так и не рассказала про своего покровителя в Священной Империи.

– Это уже не важно, Лотт. Я не с ними, но с тобой.

– Я понимаю. И все же хотелось бы знать, насколько сложен узор Заговора Перчаток.

– Если ты думаешь, что чужестранку, совсем недавно верящую в Прародителя, посвятили во все нюансы, я тебя разочарую.

Квази выиграла вторую партию. Лотт предложил играть до победного третьего очка и начал с твердой уверенностью выиграть блицкригом. Он построил фундамент и лопасти, но когда оставался один ход для завершения маневра, Квази извернулась и вырвала победу не иначе как колдовством.

– Но ты знакома с тем, кто дергает за ниточки?

– Святой так упорно считает моего покровителя мужчиной, что даже не хочется его разочаровывать, – улыбнулась Квази.

Лотт скривил лицо, словно съел кислый абрикос, и приготовился задать контрольный вопрос.

Над ними, чуть не задевая крыльями головы, пронеслась стая ворон. Костер затрепыхался. Пламя гнула к земле неведомая сила. Лотт нутром почуял неладное. Он вскочил, цепляя взглядом любую мелочь.

Из зоны темноты к ним вышел человек. С виду оборванец без роду и племени с чумазым, покрытым копотью лицом, словно он из года в год чистил трубы, не зная щелока и воды. Он был серьезен, всматривался в их лица, шевелил губами, считая поголовье путников.

– Чего тебе? – спросил его стоящий на страже Дэррик.

Вместо ответа незнакомец ткнул его заостренной палкой в горло. Это произошло быстро. Дэррик рванулся в сторону, зажимая рану руками, тогда как остальные приходили в себя. Миряне хватали пожитки, втискиваясь между повозками и тюками. Галлард вынул меч, стражи Лотта последовали его примеру.

– Он идет! – провозгласил незнакомец. – И я его пророк!

В них полетели стрелы. Пара пронзила тент фургона, возле которого стоял Лотт. Остальные пролетели мимо. Видимо, лучники были совсем неопытные. Следующий шаг был за инквизицией. В самозваного пророка впился свет Гэллоса, ярко-желтый, сжигающий все на своем пути. Лотт зажмурил глаза, чтобы не ослепнуть, а когда открыл, от напавшего осталась лишь пара дымящихся сапог.

– Что это было? – спросил он Шэддоу.

Инквизитор сотворил вокруг бивуака мерцающий купол, похожий на звездное небо. Люди приходили в себя после неожиданного нападения, еще не осознающие всего произошедшего.

– А сам как думаешь? – вопросом ответил Мрачный Жнец. – Нас попробовали на зуб, вот что это было. И, похоже, с ними умелый маг.

– Маг? Темный?

– Да, черный инквизитор.

– Что бы это значило, – пробормотал Лотт.

Квази склонилась над Дэрриком. Его рана была слишком серьезной, чтобы можно было давать оптимистичные прогнозы. Он не мог говорить, но едва уловимым жестом подозвал Лотта, человека, который мог подарить ему надежду вознестись к Гэллосу.

Лотт взял Дэррика за руку и прочел короткую молитву, попросив двух небожителей присмотреть за павшим воином на том свете.

Когда Дэррик отошел с миром, Лотт спросил Джеймса Галларда:

– Вы знали его?

– Не особо, – пожал плечами чванливый блондин. – У него родители живут в Солнцеграде. Это все что я знаю. Людей выбирал архигэллиот, не я.

Дэррик не успел рассказать им свою историю, и Лотт понял, что толком не знает тех, с кем делит еду и кров. Кем был солнценосец? Чем он жил, кого любил и на что надеялся? Кто прольет по нему слезы, кто придет на могилу? Марш пообещал себе наверстать упущенное, и узнать от Иноккия про Дэррика и тех, кто так и не смог выбраться из пылающего Ветрореза.

Они дали денег крестьянам, чтобы те отвезли тело на ближайший погост и отдали в руки священника, который похоронит божьего воина по всем правилам. Взяли еды и сменных лошадей у задолжавшей им пожилой пары.

Через два дня группа увидела Последний Рубеж. Фортеция была хлипким подобием на крепость, с просевшей крышей и забором из невысоких деревянных кольев. Вся как на ладони – брошенная и не живая.

Люди сомкнулись вокруг Лотта, и уже не ясно было – охраняют ли своего святого или хотят держаться поближе, если случится что-то зловещее. Лотт скормил последнее яблоко Пегушке. Для нее тоже кончалась веселая жизнь. Скорее всего, им придется оставить лошадей в крепости и дальше продвигаться на своих двоих. Гиблые Топи неспроста так величали. Они затягивали в дурно пахнущие недра и не выпускали обратно. Лошади попросту пропадут там в первые же дни.

Раскрытые настежь ворота противно поскрипывали ржавыми петлями. Подворье стояло развороченное. Складывалось впечатление, что в спешке люди разбирали собственные дома по бревнышку. Дорога была выстлана льняными простынями, детскими игрушками, одеждой, едой, посудой и прочими житейскими мелочами. Две перевернутые телеги преградили путь к надвратной башне. Рядом лежала мертвая лошадь – бедняга повредила ногу, и кто-то из жалости прервал ее мучения.

Они решили выбрать для ночлега более скромное жилище, чем сырой замок. Последний Рубеж делил свое существование с маленькой деревушкой, приросшей к нему как бородавочный нарост. Дерево для домов брали в болотах. Стволы были разбухшие и пухлые, словно их годами вымачивали в специальном растворе. Но строители из местных крестьян не вышли. Бревна были плохо подогнаны друг к другу, доски неуклюже стесаны и сколько в щели не засовывай паклю да смолу – зимой все равно будет холодно и сыро.

В деревне они увидели тех, кто не успел убежать. Для обычных людей, таких как Галлард или Бьерн, люди выглядели как обычные мертвецы. Лежат себе покойно и тихо. Но не для Лотта. Он видел души, нанизанные на иглу безысходности. Люди терзались, горели заживо, выбивали себе мозги молотком. Они давно были мертвы, но еще не знали об этом и не узнают, если Лотт не прекратит их мучения.

Лотт осторожно приблизился к тугой, будто скрученной в тысячу узлов, глобуле и попробовал пробиться внутрь. Рука нехотя прошла заслон и потянула душу на себя. Ему было тяжело и гадко, почти так же, как было в Приюте Нежности. В голове замелькали обрывочные воспоминания о пережитом у алтаря в Солнцеграде. Что-то было в этих червоточинах общее. Чувство абсолютного греха, помноженного на неисчислимое количество человеческих пороков. Гнетущее, давящее на сознание ощущение близкой погибели и ужас столкнуться с пеленой посмертия.

Завеса нехотя рухнула и Лотт, словно наяву услышал благодарный не то всхлип, не то смех. Он все сделал правильно, но и цена не заставила себя ждать. На него накатила усталость, словно Лотт целый день был за мотыгой, вспахивая поле.

Он огляделся, подсчитывая, сколько же еще душ бьется в агонии. Черные, сизые, огненные глобулы пульсировали в каждом доме деревни. Они были на улице, на крыше и даже в колодце. Лотт стиснул зубы, чтобы не завыть от отчаяния. Они нуждались в нем, но если разбазарить силы сейчас, что же он сможет потом?

Он не стал больше тратить силы, лишь со злобой и состраданием смотрел, как мучаются другие.

– Глядите, – удивленно закричал Индиго. – Там, справа. Неужели здесь еще остались живые?

В доме, примыкавшем к местной кузнице, чадил камин. Дым поднимался вверх ровно и растворялся крайне неохотно. По двору гуляли беспризорные куры. В бревне, лежащем на козлах, торчал колун. Лотт переглянулся с Шэддоу. Мрачный Жнец пожал плечами.

Сир Бэйлис Винж постучал в дверь рукой в кольчужной рукавице. Звук вышел тяжелым и грозным. В доме загрохотала посуда, и послышалось опасливое перешептывание. Наконец хозяин отодвинул запор и приоткрыл дверь.

На них взирал снизу вверх пожилой мужчина лет шестидесяти, в грязной рубахе и портках, пытающийся говорить и жевать одновременно:

– Хто такие?

– Псы Господни, человече, – ответил сир Бэйлис. – И божьи воины. Не бойся нас.

– Как же тут не бояться? – удивился старик. – Времена такие. Бояться, значит хотеть жить. К тому же, когда к тебе спозаранку ломятся люди окольчуженые и при мечах – ждать беды.

– Мы не за тобой пришли, старик, – произнес Шэддоу, вклиниваясь между ним и безликим.

– Понимаю, – кивнул седовласый мужчина. – Как не понять? Второй месяц здесь творится Зарок знает что. Люди пропадают или же гибнут просто на глазах! Все односельчане пустились в бега. Только я и остался. Стар и немощен стал.

– Пустишь на порог?

Старик прожевал, наконец, кашицу и шумно сглотнул.

– А то как же. Проходите, гости дорогие.

Старика звали Йеном. Жизнь Йен растратил, охотясь за синелистом. Вначале работал на агапитов, затем захотел лучшей судьбы и стал по-тихому продавать синелист перекупщикам. Через два года такой жизни пойман и отправлен на каторгу. Пять лет в рудниках и два года при цехе очистки ртути сгубили здоровье. Теперь Йен доживал век в Последнем Рубеже, за кружку травянки рассказывая постояльцам корчмы истории про охотников за синелистом. Он приютил сиротку по имени Тик. Мальчик боготворил благодетеля и старался помогать по хозяйству.

Хозяин накормил их и отдал единственную кровать Лотту. Марш отказался, но Йен настоял.

– Негоже святому человеку полы отирать! – заявил старик, и Лотту пришлось согласиться.

– Как же вы выжили здесь? – спросила его Квази. – Мы видели столько смертей. Юг Дальноводья поглощен пожарами и червоточиной, но вы остались в Последнем Рубеже и не пострадали.

– Мы молимся еженощно, – ответил Йен, и в голосе его не было намека на сарказм. – Молимся, пока не падаем с ног. Гэллос бережет нас от любой напасти, будь она по вине Зарока иль людей.

Шэддоу открыл кожаный тубус и расстелил на столе детальную карту Дальноводья, и более схематичную, заполненную лишь отчасти, с частыми белыми бельмами карту Гиблых Топей.

– Насколько она точна, Йен? – спросил его Индиго. – Что можешь сказать по этой заразе вообще?

– Старовата картишка, – проворчал Йен. – Здесь я был, и здесь, – он указал на безчернильные куски пергамента. – А тут вообще речушка течет. Вот так. Про червоточину ничего не знаю. Не моего ума дело – знать про такие вещи.

– Часто ли ходят от вас за синелистом охотники? – спросил Шэддоу.

Старик пожевал губу, не спеша говорить. Он не хотел сдавать инквизиции товарищей, боясь расправы.

– Не часто, – сказал он. – Синелиста на неделю вокруг днем с огнем не сыщешь.

– А когда были в последний раз?

– Летом, – Йен опустил голову. – Трое их было. Один на четверть желтоглазый. Бывалые были, пуганые. Очень заработать хотели, нужда, видать, совсем в узел скрутила. Я понимаю, к чему клоните, не дурак.

Йен вздохнул. Тик принес ему одеяло, и старик поблагодарил мальчика. Он завернулся в него, примостившись у натопленной печи.

– Так и не вернулись. А спустя месяц или меньше Последний Рубеж накрыл не то туман, не то смог. А как отступил – половины людей как не бывало. Одни исчезли, другие лежат мертвее мертвого.

– А где искать синелист собирались, не знаете? – Шэддоу упер кулаки в стол и наклонился к Йену.

– Знаю, – печально сказал старик. – Я виноват, рассказал об одном месте и у них глаза загорелись. Вот здесь, за оврагом, есть поляна, окаймленная с четырех сторон болотцем. Там любят нежиться водные драконы, я по молодости еще помню.

– Очень хорошо, – Шэддоу сосредоточился на указанном месте, потирая подбородок. – Пойдешь с нами провожатым.

– Дедушка Йен болеет! – встрял малыш. – Он не может колоть дрова, не то что ходить куда-то далеко!

– Помолчи, Тик, – сурово сказал Йен. – Не тебе решать. Да и не мне. Церкви теперь решать, что с нами всеми будет. Я чувствую, что должен, понимаешь? Что, возможно, и я тому виной...

– К тому же, – грустно улыбнулся он. – Охотников за синелистом бывших не бывает. Только мертвые.

Сон так и не пришел к ним этой ночью. Когда месяц выкатился на небесное блюдце, отсвечивая желтым глазом на Последний Рубеж, пришли недавние знакомцы.

Они выходили под лунный свет по шесть или десять, словно сами себя боялись. Мужчины в рванье и грубо тканой дерюге неловко держали в руках дреколье. Ножи и мечи были далеко не у всех.

Хотя свет в доме не горел и очаг давно не дымил, пришельцы собрались именно у дома Йена, будто что-то неведомое манило их как мотыльков ярко полыхающая свеча.

– Зарок идет! – крикнул кто-то, таящийся в тени. – Он пожнет души всех, кто не примет его! Выходите, примите Его в сердце, отрекитесь от Гэллоса и мы вас не тронем.

– Интересно, знают ли они, что здесь больше церковников чем в ином храме, – хмыкнул Лотт и крикнул в ответ. – Катитесь к падальщикам, псы!