Текст книги "Солнценосец (СИ)"

Автор книги: Роман Мережук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Лотт поклонился вальяжно расхаживающей хозяйке поместья, Эмме Ларрэ. Женщина, отчаянно пытающаяся сохранить молодость, была бледна как смерть. Сегодня она нанесла толстый слой белил на лицо. Лотт поцеловал руку, которую стянула перчатка из тонкой, похожей на пергамент кожи.

– Вы прекрасно выглядите, – соврал он.

Эмма ответила лукавой улыбкой. У нее приятный с хрипотцой голос. Лотт вежливо беседовал с ней, поглядывая в другую сторону. Боркатто уже схватил нож для разделки мяса. Тяжелый клинок со смещенным к лезвию балансом воткнулся в молодую плоть.

Эмму Ларрэ сопровождал муж. Лучано Ларрэ, седовласый, с хаотически рассеянными по голове вихрами и умиротворенным лицом держал супругу под руку, словно та была ценнейшим грузом. Всякий раз, глядя на них, Лотт начинал верить в любовь, побеждающую беды и испытания, ниспосланные богами, и еще больше ненавидел эту слепую и беспощадную суку.

Эти двое любили друг друга и держались вместе как голодающий и кусок хлеба. Лотт видел, как они смотрят друг на друга, как крепки их объятия. Супруги Ларрэ несли миру любовь и это было ужасно. Их поместье было огромным сердцем, бьющимся и трепещущим.

Со стороны часовенки, уютно расположившейся между особняком и вишневым садом, тревожным сигналом прозвучал вопль. Висидос кричал о мести и воздаянии. Монахини затыкали ему рот и связывали руки. В конце концов, они его победят, но это уже не важно.

Лотт сел возле дремлющего Мэддока. Рулевой выставил грудь с наколотой поверх жесткого ворса волос чайкой напоказ и совершенно не беспокоился о своем виде.

Марш положил руки на колени и приготовился. Из дверей домика для прислуги выбежала девушка с растрепанными волосами. Бригитта стонала и всхлипывала, хватаясь за рукоять торчащего из живота мясницкого ножа. Дочь работящей горничной Стэллы умирала и хотела, чтобы все знали об этом. Но никто из этих людей не обратил на нее внимания. Тогда девушка закричала что есть мочи и на этот раз ее заметили. Люди пялились на ночную сорочку, на болтающиеся маленькие грудки, мелькающие в вырезе одеяния, на мажущую их дворик кровь и сторонились девушки как чумной. Они никак не могли взять в толк, что Приют Нежности предали осквернению и к былой жизни возврата не будет.

Девушка плакала и пыталась вытянуть нож из тела. Она просила о помощи, но люди пятились назад.

Девушка поняла, что осталась одна-одинешенька там, где все счастливы. И тогда она прокляла это место.

Она выдернула нож и дала волю всему плохому, что таится в человеческой душе. Падчерицу Боркатто разорвало на сотни мелких кусочков. Кровавые ошметки разбросало на сотню шагов, а то и больше. Взрывная волна достигла супругов Ларрэ и смела их, словно те были пушинками. Волны людской боли и отчаяния вырывали деревья с корнями и разбирали по камешку вековую латифундию.

Лотт сидел, не шевелясь, и ждал. Ждал, когда же этот кошмар закончится. Он перепробовал много вариантов и этот казался самым достоверным из них. Случайностей не бывает. Кто-то должен заплатить за чужие грехи.

Неведомая сила подняла его в воздух, словно тряпичную куклу. Руки скрутило, жилы рвались как струны. Живот свело судорогой, и Лотт сплюнул часть языка. Последнее, что он увидел – приближающийся с бешеной быстротой шпиль крохотной часовенки.

***

Его разбудил Джеймс. Лотт знал, что Галлард его недолюбливает, да и сам не питал к бывшему стражу реликвария особо теплых чувств. После оглашения нового статуса Марша ситуация в их отношениях несколько изменилась. Теперь Галлард не был его конвоиром. Рыцаря назначили личным охранником солнценосца. Должность тяготила Галларда настолько, что он старался насолить Лотту при всяком удобном случае. Это выражалось в мелочах. Еда Лотта была пересолена, Рубашки, которые он приказывал отдавать на стирку, рвались.

Здесь, в Приюте Нежности, Галлард взял за привычку будить мессию спозаранку.

– Чего тебе? – едва разлепив глаза, спросил Лотт.

– Эмма Ларрэ спрашивала, не соблаговолит ли воин святого престола присоединиться к ней и ее мужу в утренней прогулке по вишневому саду.

– О боги, – простонал Лотт. – Я не желаю. И вчера не желал. Неужели так сложно выучить эти слова? Я. Хочу. Отдохнуть!

Он действительно был лишен всякого желания вылезать из постели. Белокурая Дева сделала небольшую передышку, прежде чем войти в делийские воды. Это спасло Лотту жизнь. Он чувствовал, что вот-вот оставит свой желудок в медном тазу. Он пил отвары из трав, надеясь, что один из них утихомирит морскую болезнь, но они не помогали. Кэт сделала большие запасы всякого добра, которым позавидовал бы любой травник, но излечить человека от качки они не могли.

Лотт пил с Мэддоком почти весь вечер. Он начал пить до приема у вельмож и продолжил после. Супруги Ларрэ оказались добрыми и гостеприимными людьми, принимавшими гостей как родных. Латифундия кишела детьми. Галдящие, резвящиеся, все время что-то бьющие малыши вымотали Лотта как ни один поединок. Уши свернулись в трубочку и отказывались разворачиваться. Он устал отвечать на их расспросы и в конце дня просто кивал или мотал головой.

Эмма Ларрэ не могла иметь детей. Это убивало ее, и женщина решила стать матерью если не своим, то чужим детям. Она воспитывала сирот окрестных земель, давала им кров и хлеб, а они платили ей любовью. Она давала приданое девочкам. Ее муж, Лучано, воспитывал из мальчиков будущих ремесленников, самых рьяных оставляя у себя помощниками. Любимым занятием хозяина латифундии было кожевенное дело, и ему он посвящал все свободное время. Приют Нежности покидали повзрослевшие пасынки и падчерицы, которые могли смело смотреть в будущее и ожидать, что оно не окажется таким паршивым, каким казалось вначале.

– Смею напомнить, – процедил Галлард. – Что было бы верхом невежества отказать людям, оказавшим нам такой прием. Вы воин церкви и должны понимать...

– Я не могу быть неблагодарной свиньей, – закончил за него Лотт. – Хорошо, передай Эмме Ларрэ, что я принимаю ее предложение.

Помимо славы и почестей Лотт получил столько внимания, сколько не получал за всю жизнь. Он стал нужен всем и сразу. Это утомляло и раздражало. Лотт уже не мог оставаться наедине. Его беспокоили по мелочам, или, что еще хуже, каждый считал долгом завести разговор на религиозную тематику и спросить ждет ли его Зарок или Гэллос после смерти. Будто Лотт враз стал вестником богов или ключником от небесных врат.

Лотт примерил перед зеркалом пару гримас. Выбрав из них самую скучную и страдальческую, поспешил к хозяевам. Лучано и Эмма были идеальной парой. Она слушала каждое его слово, а супруг был достаточно опытен, чтобы не обращать внимания на недостатки жены. Они соткали свой кокон, оградившись от мира, и старались привить воспитанникам такое же мировоззрение.

"Боги любят вас!" – говорили они им. – "Но мы больше!"

Лотт понимал, что должен бы радоваться за них, но не мог. Он с раздражением понял, что завидует чужому счастью. Эмма и Лучано обрели умиротворение, тогда как многих других ждали только потери.

Он улыбнулся семейной паре и составил им компанию. Шли неспешно, сапогами разбрасывая лиственный ковер. Нагрянувшие холода сбили с деревьев покров, оставив нагими кроны.

– Очень жаль, что вы не посетили нас летом, – проворковала Эмма, беря его под локоть. Здесь так чудесно пахнет вишнями. Мы собираем по два урожая за год, а дети всегда ходят с полными животиками.

Она подмигнула балующимся детишкам в кучах жухлой листвы. Те махали ей и звали к ним. Эмма взяла Лотта под локоток и потянула вдоль аллеи вглубь сада.

– Пути богов неизвестны, – промямлил не веря себе Лотт. – Кто знает, может, я еще заскочу к вам в следующем году.

– Ах, чудесно, чудесно!

Эмма услышала то, что хотела услышать и продолжила ворковать с супругом. Лотт чувствовал себя третьим лишним, но не решался покинуть пару голубков. Он провел детство в доме лорда Кэнсли. Знания в них с братом заталкивали силком, а озорство лечили хворостиной. Глядя на радостные личика детей, Лотт понял, что завидует. Он тоже хотел хотя бы раз побыть беспечным шалопаем.

Лотт не сразу заметил изменения. Птицы вспорхнули с веток, бросив клевать засохшую кожуру вишен. Галдящие дети, открыв рты, пялились на то, что творилось у него за спиной. Супруги Ларрэ закончили трепаться о том, кто из них больше друг друга любит и обеспокоено переглядывались. Лотт присмотрелся внимательнее.

Девушка в ночной рубашке, спотыкаясь, брела по аллее. Она стонала и просила о помощи, держась за рукоять торчащего из живота ножа. А за ней необъятным плащом тянулась пустота. Люди застыли в недоумении, но самым страшным было то, что они смотрели только на девушку.

Лотт понял, с чем имеет дело, и рванулся к ней. В голове семенили две мысли. Что будет, если он не успеет? И как, падальщик пожри внутренности, он должен закрыть червоточину?!

Девушка отчаялась найти помощь. Лотт понимал, здешние люди просто не могли смириться с тем, что в Приюте Нежности случится подобное. Они опешили и теряли драгоценное время. Девушка была миловидной – русая коса до плеч, василькового цвета глаза и красные как маки губы, которые хочется поцеловать. Она всхлипнула в последний раз и вытянула из живота нож. Хлынула ярко-алая кровь. Кровь била ключом, Лотт и не знал, что в худышке может быть столько ее.

Лотт подхватил хрупкое тело. Девушка пугливо взглянула на него, крепко обняв за шею. И умерла. Пустые глаза смотрели в его душу, обвиняя за неспешность.

Люди очнулись. Женщины кричали, монахи творили святые гало. А Лотт, не отрываясь, смотрел в мертвые глаза. Пустота входила в него. Марш высасывал ее из трупа, отдавая взамен частичку себя. Лотт не чувствовал страха или сомнений. Это был редкий момент, когда он точно знал, что все делает верно. Святой символ на его груди, казалось, воссиял. Он был настоящим солнценосцем. Тем, кто защищает людей от нечестивых сил.

И вот, когда пустота почти досуха испила из родничка его жизненных сил, все закончилось. Мертвую девушку забрали из его рук. Точнее отодрали, так как Лотт не хотел расставаться с ней, боясь, что им еще грозит опасность.

Над ним склонился Мэддок. Моряк дал выпить пойла, отдаленно напоминающего вишневую наливку. Лотт пил жадно, тягучая жидкость жгла горло не хуже кадильного масла для воскурений. Лотт закашлялся, сплевывая остатки. Не глядя, отдал кому-то бутыль.

– Что это было?!

– На помощь!

– Девушка мертва!

– Помогите Бригитте!

Людей было слишком много, они устроили давку и вопили как резанные. Инквизиторы прорвали неплотные ряды зевак и образовали вокруг избранного кольцо.

Вместо маленькой армии магов Лотт получил лишь пятерых.

"Мы не можем ослабить хватку даже перед лицом такой опасности" – сказал ему Шэддоу. – "Еретики, чернокнижники и ведьмы не спят. Ты даже не представляешь, сколько скверны ежедневно всплывает в мире".

К счастью, Лотт успел понять, что имеет дело с профессионалами. Парни готовы отдать жизнь ради Церкви, следовательно, и за него тоже. Этого ему более чем достаточно.

Он успел неплохо узнать лишь одного из них. Брат Леон закрыл глаза девушке и прочитал молитву за упокой души. До того как талант помог ему попасть в ряды инквизиции, Леон учился в семинарии на причетника. Поэтому, когда он говорил слова из Книги Таинств, можно не волноваться, что этот парень прочитает что-то не то. Сероглазый блондин молился яростно, словно делал это для близкого друга. Он читал строки, перекладывая бусины на четках и, дойдя до пятидесятой, вознес руки к небесам.

Лотт не сомневался, что душа молодицы отправлена по назначению. Леон просил называть его братом, словно Лотт до этого сидел с ним за одной партой на лекциях по теологии. Видно было, что ему еще в новинку облачение псов господних. Этим они были похожи. Лотт тоже не чувствовал себя частью команды.

– Это была червоточина? – спросил брат Леон.

– Да, она.

Лотт оттер кровь с ладоней батистовым платком. Крови было ужасно много, часть ее затекла за голенища сапог и противно хлюпала при каждом шаге.

– Нам очень повезло с вами, – благоговейно сказал брат Леон. – Сегодня вы спасли много жизней.

– Хмм, пожалуй, – за последние дни Лотта не благодарил только ленивый. Складывалось впечатление, что комплименты ему выдавали авансом, за будущие заслуги. – Девушку жаль. Хорошенькая была.

Брат Леон зарделся. Лотт постоянно забывал, что церковники хранят целибат. Инквизитор ни разу не был с женщиной, и это оставляло свой отпечаток на поведении. Брат Леон только сейчас увидел, что девушка едва одета и поспешно отвернулся.

Из дома прислуги вывели мужчину. Галлард заведовал парадом. Начальник его охраны громко раздавал команды подчиненным. Конвой окружили разъяренные женщины. Они кричали и пытались ударить арестованного. Из окон полетели предметы, но ни один не попал в цель.

– Мы поймали убийцу, – раскатисто объявил Лотту Бьерн.

Великан толкал мужичонку вперед. Тот не сопротивлялся, только тихо подвывал после каждого тычка. В Приграничье его прозвали Костоломом, и Лотт догадывался почему. Захоти Бьерн, он мог бы пополам переломить неказистого убийцу и не испытать при этом никаких неудобств.

– Вы будете на допросе? – спросил брат Леон.

– Вряд ли. Думаю, посвящу день, пытаясь отмыть одежды от крови. Расскажешь потом самое интересное, – отделался от него Лотт, и поспешил к поместью.

Он уже присутствовал на допросе один раз. Это было скучно и навевало скуку. Лотт не думал, что допрос инквизиции изменит его мнение.

Ему следовало перевести дух. Работенка живым щитом вскоре станет одной из неприятных сторон его жизни. И Лотту необходимо научиться держать все под контролем.

До полудня он пытался выкинуть из головы полный тоски и отчаяния мертвый взгляд девушки, но не преуспел. Ему было так же тоскливо и одиноко здесь, как будто Лотт умер вместо нее.

Он переоделся в более скромный наряд и спустился в обеденный зал. Семейство Ларрэ окружило его заботой и любовью, будто Лотт тоже был одним из их воспитанников. На солнценосца посыпались новые вопросы. Он удовлетворял их любопытство все три смены блюд.

Рябчики под винным соусом были превосходны. Лотт накинулся на них, как падальщики на беззащитных людей. По левую руку от него трапезничала Линда. Девушка была любимицей госпожи Эммы и входила в ее свиту. Девушка скрашивала пресный день как могла. Смеялась над несмешными шутками Лучано Ларрэ, хвалила наряды и внешность своей госпожи и поддерживала разговор на разные темы. Она боготворила вырастивших ее людей.

Помещение было огромным. Мандолину, играющую веселую мелодию, постоянно заглушал шум звякающих ложек. Лотт насчитал две дюжины мальчиков и девочек разного возраста, с аппетитом поедающих молочное желе. Эмма знала имя каждого из них и время от времени просила рассказать, как прошел день чада и нравится ли ему еда.

Лотт не мог поверить, что модница Эмма способна проявить к ним большую заботу, чем к бесчисленным нарядам, заполонившим комнаты дома. Вчера Эмма Ларрэ встречала гостей в роскошном блио цвета сухих листьев. Сегодня госпожа одела жипп, скрывающий стремительно теряющую стройность фигуру.

– Вам нравится Линда? – проворковала Эмма Ларрэ. – Чудесная девушка, не правда ли?

Лотт поперхнулся. Эмма могла быть рассеянной и не замечать того, что достаток семьи крайне мал или понятия не иметь который сегодня день, но прекрасно знала, когда мужчине нравится женщина.

– Увы, молодой человек, она занята, – кокетливо подмигнула хозяйка Приюта Нежности. – Фелидо, подойди к нам.

К ним явился бард с горделиво вздернутым подбородком. Он был высок и статен. Короткая щегольская бородка, должно быть, сводила местных служанок с ума. Лотт обрадовался. Теперь не придется увиливать от сватовства.

– Ах, посмотрите, как светятся ее глаза, – сказала Эмма Ларрэ. – Настоящую любовь видно издалека. Этот союз крепче железа.

Линда действительно смутилась. Она мяла в руках салфетку и смотрела только на своего кавалера.

– Сыграй нам, Фелидо, – потребовал Лучано. Он макал хлебец в густую подливку, не переставая шептать нежности на ушко жене.

– С удовольствием – произнес придворный бард. – Какую песнь изволите?

– "Дама и дракон", – сказал хозяин.

– О, такие вещи не уместны за обедом, – воспротивилась супруга. – "Печаль по девичьей улыбке" подойдет куда лучше.

– Да-да, ты права, любовь моя, – сказал Лучано.

Слово Эммы здесь закон, понял Лотт.

Бард играл неплохо, его голос успокаивал. Слушая неспешную историю разбитого сердца, Лотт ощутил прикосновение. Он вопросительно посмотрел на Линду. Воспитанница Эммы Ларрэ не обращала на него никакого внимания. Девушка была заворожена пением жениха. И вместе с этим она не переставала подбираться к гульфику Лотта.

Когда скромница коснулась его естества Лотт выдал единственное, что пришло на ум:

– Насчет случившегося сегодня... выяснили причину убийства?

Фелидо сфальшивил, беря высокую ноту, попытался продолжить, но Эмма жестом приказала ему уйти.

– Этим разговорам не место за столом, – неодобрительно сказала хозяйка и тут же переключилась на своих воспитанников. – Как вам клюквенный морс?

Остаток обеда прошел спокойно. Линда больше не делала попыток обольщения, а Эмма и Лучано продолжили ворковать о чем-то своем.

Лотт обмакнул губы салфеткой и с легким сердцем собирался покинуть обеденный стол, когда случилось то, к чему он никак не мог привыкнуть.

Мальчик лет десяти потянул его за рукав. Лотт нагнулся и мальчик, краснея от смущения, прошептал ему на ухо:

– А вы можете меня благословить? По-жа-лу-йста!

Последнее слово мальчик произнес очень старательно. Видно было, что он ждал этого момента весь обед. Лотт хмыкнул, посмотрел на затихшую аудиторию. Дети сидели с открытыми ртами. Линда делала вид, что Лотт для нее не существует. Супруги Ларрэ выжидали его реакции.

Лотт бережно положил руку на голову мальчику. Запустил пальцы в копну отросших волос и произнес короткую молитву. Он не помнил и половины того, что написано в Книге Таинств, но несколько литаний пришлось заучить на зубок. Этого требовал лорд Кэнсли. Сир Томас был суеверен. И никогда не отправлялся в путь, не справив службу. Лотт произнес молитву, которую они с братом разучили первой. "Напутствие воинам", конечно, не совсем то, что подобало читать маленьким мальчикам посреди обеденной залы, но Лотт сейчас не мог вспомнить ничего другого.

Мальчик обрадовался и горячо поблагодарил живого святого. Так могли ликовать только дети, получившие на зимнее солнцестояние игрушку. К Лотту потянулись и остальные воспитанники. Мальчуган словно сорвал завесу, отделявшую воина святого престола от простых смертных. Лотт стал ближе им и понятнее. И то, что он спас этих людей утром, было всамделишным чудом. Его обступили со всех сторон. Лотт чувствовал себя утопающим в детском море. Он раздавал благословения направо и налево. И было это настолько привычно и естественно, что начинало пугать. Гордыня значилась одной из главных страстей и жестоко каралась богами. Но как не возгордиться, когда столько людей делаются счастливыми только от одного твоего прикосновения?

Лотт хотел бы с кем-то поговорить. Он так привык считать себя грешником, так свыкся с мыслью, что в загробной жизни ему уготовлена отдельная пыточная. Теперь он стал святым для всего мира. Парнем, который спасет людей от зла. Живой щит от молний, извергаемых изо рта и задницы Зарока. Как должно поступать такому человеку?

Совет мог дать лишь архигэллиот. Иноккий понимал его как никто другой. За личиной всевластного отца церкви скрывался такой же человек. Но старик далеко. А Лотт не хотел исповедоваться инквизиторам. Единственным, кому Марш доверял, был Мэддок. Пьяница и прожига мог если не дать совет, то хотя бы выслушать.

Но найти Мэддока оказалось сложнее, чем сосчитать звезды на небе. Лотт справлялся о нем у команды, но матросы только разводили руками. Марш для приличия обошел окрестности.

Осень била по всему живому. Кусты терна походили на иглы дикобраза. Маленькие черные плоды на ветках росшего вдоль аллей кустарника скукожились. Шкурка туго стянула косточку, как корсет стягивает женскую талию. Лотт шаркал ногами, поднимая вверх горсти павших листьев. Ветер, дувший со стороны реки, был теплым, почти ласковым. Стоял погожий день.

Дикий вопль разбил хрупкую осеннюю тишину. Лотт уставился на хлипкую церквушку, из которой раздавались душераздирающие звуки. Здание стояло здесь давно, оно было старше самого особняка Ларрэ, что неудивительно. В Святых Землях церкви были первым, что строили люди. Священники обладали монополией на святость. Вера нуждалась в четырех стенах, для своей сохранности.

Церквушка была деревянной. Краска на бревнах облупилась, фигурки, грубо обтесанные долотом, могли быть как ангелами, так и косолапыми мишками. К входу спешно семенили монахини. Их было много, целые эшелоны женщин в красных сутанах и вышитыми золотой нитью монетами исчезали внутри, а крик все не кончался.

Лотт передернул плечами. Приют Нежности просто таки вопил о чем-то. Место было странным, люди здесь были странными. Лотт не хотел здесь оставаться. Пусть даже опять придется качаться на волнах в корыте по недоразумению носившем название Белокурой Девы.

Вечером капитан послал матросов на поиски Мэддока. Рулевой был важным членом экипажа, но команда не будет задерживать миссию ради одного человека. Бедолаге грозили десять плетей от боцмана. Лотт знал, что это грозный человек. Он собаку съел, выдавая на орехи распоясавшимся матросам и Мэддока можно только пожалеть.

Лотт стоял у трапа корабля, глядя на мельтешащие по округе огоньки. Латифундию наполняли далекие отзвуки "Печали по девичьей улыбке". Команда выкрикивала имя Мэддока, но результата это не приносило. Лотт пил горячий грог, катая обжигающую жидкость во рту, больше чтобы создать иллюзию внутренней теплоты, чем для ощущения вкуса.

– Похоже на войну?

– Простите, что?

Лотт уставился на мужскую грудь. Ему пришлось задрать голову, чтобы увидеть лицо собеседника.

– Хмм, не умею я общаться с людьми, – ответил гигант Бьерн. – Обычно в рейдах безликие кричат о том, что падальщики прорвали заслоны или же просят сообщить родным о бравой смерти. Ну, иногда просто о смерти, без подробностей. В крепостях мы больше спим и отъедаемся. Говорить о работе не хочется. В последний раз, когда я вот так спокойно говорил с кем-то, меня пытались убить.

– Ты определенно не умеешь общаться с людьми, – согласился Лотт.

Гигант то ли не понял шутки, то ли предпочел вернуться к тому с чего начал.

– Червоточины. Борьба с ними. Это похоже на войну? Когда закрываешь их, чувствуешь себя солдатом?

– Хмм, я бы хотел сказать да. Но это не всегда похоже на поединок. Я повидал много странных вещей за последний год. Иногда червоточины выпускали тварей, и убивать их было не сложнее чем людей. Но были и другие. Сегодня я запечатал врата, которые отворила девушка. Она не очень-то похожа на человека с черным сердцем. Я бы хотел сражаться как боец. С мечом, копьем или еще чем увесистым.

– Со стороны было похоже на сражение, – разочарованно сказал Бьерн Костолом. – Мне сказали, ты видишь их по-другому. Не так как мы. Как выглядят эти штуки на самом деле?

– Врата, эти штуки, иногда просачивающиеся в наш мир. Они всегда разные. Я не знаю, как с ними бороться. Действую по наитию. Я не могу описать, что чувствую, когда запечатываю их. Это сложно. Для этого нет понятных слов. Каждый раз думаю, что вот он, тот момент, когда я погибну. Будто сам себе режу горло или что-то в этом роде. Но самое скверное в том, что я остаюсь один. Больше никого там нет. Только тогда понимаешь, насколько ты одинок.

– Однажды я остался один на один с хрящевиком – не без гордости сказал Бьерн. – Я тоже не смогу найти подходящих слов для этого. Это самая опасная тварь из падальщиков. Хуже гипноглаза и плясуна вместе взятых. Подобравшись к тебе, она вытаскивает хребет через глотку, разделывает как рыбу. Даже втроем ее тяжело одолеть. Стою я там, чувствую, что вот-вот преставлюсь. Стану инкубатором для порождений Мертвых Земель. Мою плоть пожрут, а из внутренностей и кишок слепят подобие жизни.

Я понимаю, что больше мне не ходить по земле и готовлюсь к страшному. Но вдруг вижу товарищей. Они вырвались из западни, сумели отбиться и занять высоту. Они смотрели на меня, и в их глазах я ощутил силу. Они знали, что мне не выбраться живым, но хотели верить в невозможное.

– Догадываюсь, к чему ты клонишь. Итак, произошло чудо?

– Это самое точное описание случившегося, – кивнул великан.

Капитан отдал приказ рубить канаты. Команда вернулась на борт ни с чем. Мэддок исчез с концами.

– В тот день я выжил, – сказал Бьерн. – Убил пятерых падальщиков и нарезал тонкими ломтями хрящевика. Я бы не справился в одиночку, это верно. Но иногда даже малая толика поддержки способна поднять боевой дух. Они верили в меня, и я справился. Сегодня все следили за тем, как ты запечатываешь врата. Люди боялись даже приблизиться к девушке. Но вдруг к ней подошел ты. И мы поняли, что нет никого, кто бы справился лучше наследника богов с этим делом. Ты не одинок, Лотт. Совсем нет. Мы с тобой. И будем стоять за тебя горой до самого конца.

Бьерн необычайно бережно для сплошного бугра мышц сжал его плечо и отправился помогать команде связывать канаты. Лотт стоял у края борта до тех пор, пока поместье Ларрэ не скрылось из виду. Он размышлял о случившемся. Он потерял много друзей, но это не значило, что Лотт стал отшельником. Наоборот, он познакомился с другими людьми, и они отвечали взаимностью. Отрадно было осознавать, что он кому-то нужен. Мир становился добрее к изгою. Старые раны излечивались не временем. На них ставили заплаты неравнодушные люди.

***

Лотт с усилием поднял тяжеленные веки. Галлард колотил в дверь со всей силы и просил прощения. Лотт готов был придушить засранца на месте. Он промычал неразборчивые ругательства и поплелся отворять дверь.

– Какого черта?

– Эмма Ларрэ спрашивала, не соблаговолит ли воин святого престола сопровождать ее с мужем во время утренней прогулки по вишневому саду, – сказал его охранник и поводырь в одном лице с легким оттенком злорадства.

Лотт уставился на Джеймса как корова на пугало. Чувство юмора у Галларда было еще меньшим, чем у Бьерна.

Но затем он обратил внимание на обстановку. Каюта не шаталась от качки. Мало того, он умудрился проснуться там же, где и вчера.

– Почему мы вернулись? – спросил он Галларда.

Белокурый воин исправно воссоздал мимикрию удивления лицевыми мускулами.

– Что вы имеете в виду?

– Мы вчера отчалили отсюда, помахав ручкой Приюту Нежности на прощание. Какого падальщика мы вернулись? И кто тот гнусный тип, что перенес меня из каюты сюда?

– Иногда я забываю о вашей святости, – протянул Галлард. – Избранные мыслят совершенно другими категориями. Давайте я расскажу вам о том, что произошло вчера, а вы тем временем оденете что-то поприличнее, чем портки.

Вычурный наряд оттерли от крови и придали прежний лоск. Лотт напялил на себя неуютную одежду, выслушивая пересказ Галларда. То ли его личный страж издевался, то ли действительно верил в то, что прошлого дня не было и в помине.

Лотт и сам сомневался в случившемся. И правда – разве могла образоваться червоточина? Здесь, в месте под названием Приют Нежности, созданном для влюбленных парочек. Больше похоже на сон.

Лотт спустился по широкой лестнице, приветливо помахал рукой мальчику, попросившему вчера его благословения. Мальчик залился краской и помахал в ответ. А потом резво шмыгнул в притвор, соединяющий комнаты обслуги с хозяйскими помещениями. Мальчик его совершенно не помнил. Вчера люди боготворили его, они готовы были целовать руки святого. Сегодня к нему относились просто как к гостю. Лотт понял, что никто кроме него не помнит вчерашнего дня.

Но почему о нем знал сам Лотт? Он ведь запомнил лица многих людей, живших здесь. Даже больше, он мог предугадать то, что должно случиться потом.

Чтобы проверить догадку, Лотт решил следовать знакомому маршруту. Он присоединился к супругам Ларрэ в их ежедневном променаде.

– Очень жаль, что вы не посетили нас этим летом, – медоточиво произнесла Эмма Ларрэ. Лотт дал ей взять себя под локоть. Здесь так чудесно пахнет вишнями. Мы собираем по два урожая за год!

– А дети ходят с полными животами, – закончил за нее Лотт.

– Именно! – воскликнула Эмма. – Как хорошо поговорить с человеком, который тебя понимает.

– Я люблю своего мужа, – продолжила Эмма, – но иногда он бывает слишком уж мужчиной. Когда я говорю о том, какие милые деточки подрастают у нас, он думает о затратах и долгах.

Они прохаживались по увядающему саду еще некоторое время. Деревья высадили ровными рядками, давая простор для роста. Должно быть с хозяйских спален по утрам открывался чудесный вид на отряды низеньких вишенок, вытянувшихся по струнке как солдаты на смотре.

Лотт все внимание уделял неприметному выходу из пристройки для слуг. Одноэтажное здание выглядело так, словно хотело отпочковаться от основного особняка.

Он почти пропустил этот момент. Девушка действительно была незаметной. Казалось, это ее природный дар – пугать людей внезапным появлением.

Она была похожа на призрака. Такими мамы детей запугивают, чтобы не думали шататься ночью, где вздумается. Ей было лет семнадцать, может на год больше.

Девушка шла на прямых ногах, будто циркач, ходящий на ходулях. Она смотрела по сторонам, алые как маки губы подрагивали. За девушкой стелился шлейф красных капель. Повенчанная со смертью, она шла прямо к Лотту и он, как и вчера, устремился навстречу, чтобы не дать ей открыть червоточину. Позади Эмма негодующе топнула ножкой. Ее покинул собеседник, а с хозяйкой никто не смел так поступать.

Лотт мысленно послал Эмму к падальщикам. Он подхватил девушку на руки и закричал, зовя на помощь. Бригитта заскулила как провинившаяся собака. Она не могла терпеть боль и хотела, чтобы все закончилось. Русая, длинноволосая милашка, которая могла бы в будущем сводить мужчин с ума, вытащила нож из живота. Лезвие вышло из плоти с противным хлюпаньем. Лотт почувствовал теплую мокроту на теле. Солнценосец зажал рану рукой, пытаясь остановить кровь, но она лилась сквозь пальцы. Тягучая и вязкая как кисель, красная жижа покидала тело, и он ничем не мог помочь. Девушка умерла у него на руках так же как сделала это вчера, оставив после себя страшное наследство. Пустота рухнула на плечи Марша. Ему нечем было дышать. Абсолютное ничто, поглощающее звуки, свет и любые ощущения, обволакивало подобно громадному покрывалу. Его парализовало. Лотт превратился в статую. Он вбирал в себя чужую боль как губка и думал только о том, когда же этот ужас закончится.