Текст книги "Солнценосец (СИ)"

Автор книги: Роман Мережук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

Но затем он вспомнил вчерашний разговор. Бьерн был рядом. Как и Родриго, Галлард, брат Леон и множество других людей, готовых прийти на помощь по приказу. И ему действительно стало легче.

Над ним склонился Мэддок. Рубаху моряк расстегнул, выставив напоказ татуированную безволосую грудь с чайками, летящими клином в сторону далекого горизонта. Корабельный дружок протягивал ему вчерашнюю наливку. Лотт помотал головой.

– Найди что-нибудь поприличней.

– Будь сделано, – подмигнул ему Мэддок и помчался опустошать здешние погреба.

– Только не пропадай! – закричал ему вслед Лотт, но Мэддок его уже не слышал.

Женщины заголосили. Дети стояли заплаканные. Все требовали сделать хоть что-нибудь и помочь бедной Бригитте, не понимая, что она умерла.

Лотт тяжело поднялся. Изо дня в день закрывать одну и ту же червоточину – об этом его никто не предупреждал.

– Помолись о ней, – бросил он брату Леону. Инквизитор кивнул, соглашаясь. Хотел что-то спросить, но Лотт его опередил. – Да, она самая. Червоточина.

Из дома вывели мужчину средних лет. Прислуга выстроилась вдоль окон и провожала процессию сердитыми окриками. Галлард вышагивал впереди, словно лично задержал негодяя.

– Мы поймали убийцу, – раскатисто объявил Лотту Бьерн.

– Отлично – кивнул Лотт. – Я присоединюсь, как только смогу.

В своей комнате Лотт привел мысли в порядок. Он переоделся и тщательно оттер тело от чужой крови. Сомнений не было. Он попал в очередной переплет. В Приюте Нежности открылись две червоточины. Одну он запечатал уже дважды. Последняя закольцовывала этот день, проигрывая его снова и снова. Лотт хмыкнул. Избранность давала свои преимущества. Из всех людей, только он знал о том, как закончится этот день. Но из этого выходило, что разбираться с проблемой придется тоже ему.

Поэтому Лотт отправился на допрос. Вчера он пренебрег этим достойным мероприятием, посчитав себя выше шалостей инквизиции. Теперь Лотт так не считал. Кто-то закольцовывал время. Чтобы понять кто это, незачем быть гением.

Супруги Ларрэ выделили им погребок. Мужчину положили на разделочный стол, связав руки сермяжными ремнями под столешницей. Шэддоу невозмутимо раскладывал перед убийцей арсенал из клещей и заостренных крючков. Невыносимо несло соленьями. Квашенные огурцы и капуста создавали непередаваемое амбре с которым не сравнится даже секрет, выделяемый животными.

– Я стану задавать вопросы медленно, – сказал Мрачный Жнец. – Затем их повторю. У вас будет время подумать над ответом.

– Я не хотел, – заскулил мужчина. – Я не понимаю, это вышло само собой.

– Итак, приступим – игнорируя его, сказал Шэддоу. – Ваше имя?

– Боркатто, – мужчина давился рыданиями и пытался выдернуть руки из-под стола.

– Нам сказали, что вы бортник. Собираете мед в здешних подлесках. Это верно?

– Д-да. Я, я не хотел этого делать.

– Вы знали убиенную?

– Я не хотел ее убивать! Все вышло случайно. Поймите!

– Отвечайте на заданный вопрос.

– Спросите ее мать! Стэлла подтвердит! Девочка, моя девочка...

Шэддоу взял нож с серповидным клинком и отрезал мужчине сосок. Боркатто заорал, задергался как насаженная на иглу муха и чуть не перевернул стол. Шэддоу положил кусочек плоти рядом с головой Боркатто, так что при желании тот мог разглядеть ранее принадлежащий ему сосок.

– Если вы не будете отвечать на поставленные вопросы, мы продолжим разговор в этом ключе, – пояснил Шэддоу. – Вы знали девушку?

– Да, господин инквизитор, – всхлипывая, сказал Боркатто.

– Кем она вам приходилась?

– Моя дочь.

Это заставило Шэддоу удивиться. По крайней мере, так Лотт интерпретировал единственную эмоцию на его лице за долгое время их знакомства. Бортник понял инквизитора по-другому.

– Падчерица, – выпалил Боркатто, сверля глазами последний свой сосок. – Я хотел сказать, падчерица, господин. Бригитта была дочкой Стэллы. Мы с ней, того, сожительствуем.

– Вы убили Бригитту этим ножом?

Галлард развернул окровавленную тряпицу, в которой лежал мясницкий нож.

– Я не хотел...

Шэддоу показал допрашиваемому серповидный нож.

– Да. Им, – поспешно ответил Боркатто.

– Почему вы сделали это?

– Я не собирался ее убивать!

– Боркатто, – сказал Шэддоу. – Я начинаю терять терпение. Вы должны уяснить – нас не интересуют оправдания. Нам важно узнать, почему были распечатаны врата.

– Врата. Боги всемогущие.

Боркатто сглотнул:

– Я хожу в церковь каждое воскресенье. И жена моя. Бригитта. Она не всегда ходила. Но мы со Стэллой носим гало. Посмотрите, на левом запястье святой символ, Гэллосом клянусь, я здесь ни при чем! Но Бригитта, я подозревал, что с ней не все в порядке. Я, может быть поэтому...

– Вы убили Бригитту за то, что она не ходила в церковь? – холодно сказал Шэддоу. – Вы не пошли к священникам, не поговорили с ней о причине. Вы взяли нож для разделки мяса и проткнули острием чрево падчерицы в доме ее матери. Вы это хотите сказать?

Боркатто молчал, обдумывая его слова, и пытаясь выяснить, какие именно слова могут навредить его телу.

– Отвечайте!

– Нет. Не совсем. Понимаете, она была странноватой. Но я не желал ей зла.

– Я спрошу вас последний раз – почему вы убили девушку?

– Я хотел, чтобы она заткнулась, – простонал Боркатто. – Бригитта слишком много болтала. Я не мог позволить ей шлепать языком на людях.

– Что она хотела рассказать?

– Только не говорите Стэлле. Я не хочу, чтобы она знала, – взмолился Боркатто.

Шэддоу пробежался пальцами по набору инструментов. Достал тонкое лезвие и крючок. Вспорол бортнику бок и поддел кожицу крюком. Брат Леон подал старшему мастеру горсть соли. Шэддоу щедро натер вскрытые мышцы белыми кристалликами. Боркатто попытался лягаться, но Бьерн и Галлард привязали ноги к ножкам стола, и попытка сопротивления была подавлена в зародыше.

– Вы сами заставляете меня это делать – сказал ему Мрачный Жнец. – Отвечайте только на мои вопросы. Отвечайте честно и все закончится. Вы меня понимаете?

– Понимаю, – сипло проговорил Боркатто. – Я расскажу вам все.

– Почему вы убили девушку?

– Она собиралась рассказать о нас Стэлле.

– О вас?

– Мы... были близки с Бригиттой. Не как отец и дочь.

– Как любовник и любовница.

– Да.

– Почему Бригитта не хотела скрывать ваши отношения?

– Она говорила, что больше не может здесь оставаться. Она хотела уехать. Со мной и...

– И кем? Кто должен был стать третьим?

– Жжет, – заскулил Боркатто. Выньте соль, жжет! А-а-а!

Шэддоу приказал инквизиторам заткнуть рот бортнику. Он взял специальный зажим из коллекции, взял им пару пальцев левой ноги и надавил. Пружина щелкнул, уродуя костяшки.

Лотт подался вперед. Он почти жалел подонка. Лотт и сам недавно думал, что окажется в застенках псоглавьей башни, распятый на дыбе. Интересно, ему бы и впрямь дали уйти из Солнцеграда? Или архигэллиот разыграл искусный спектакль, чтобы он согласился. Был ли Ричард, этот король-калека, прав насчет него? Что если бы Лотт отказался? Стал бы Шэддоу пытать его так же как бортника?

– Вы не в том положении, чтобы указывать нам, что делать. Каждый должен знать свое место. Вы должны отвечать на вопросы, мы – их задавать. Если в двусторонней связи произойдет еще один сбой, вы лишитесь чего-то большего, чем пальцы или сосок. Я понятно выразился?

Бортник кивнул. Он покрылся испариной с ног до головы. Брат Леон вынул кляп и допрос продолжился.

– Кто еще должен был покинуть имение?

– Дитя.

– Бригитта. Мы уже знаем. Кто еще.

– Мое дитя.

– Мы знаем, что она ваша падчерица. Назовите имя или лишитесь кисти.

– Я не знаю имени, – закричал Боркатто. – Она не успела дать имя. Да я и не хотел его знать. Чертова баба понесла от меня! Понимаете? Думала уйти со мной и завести семью. И где? Она не подумала об этом. За что бы мы жили? Здесь я уважаемый человек, а там я никто! Здесь у меня есть Стэлла, а там будет сопливая девчонка с байстрюком на руках! Ненавижу ее. Стерва, из-за нее я здесь! Отпустите, развяжите чертовы ремни!

Он убил двоих, подумал Лотт. Одним ударом прервал жизни глупой девочки, верившей в настоящую любовь и ее дочки.

Лотт подошел к нему, стараясь разглядеть признаки скверны. Положил руки на склизкий от пота лоб, провел ладонью по щетинистому подбородку, опустился к груди. Он старался нащупать странное нечто, заставляющее этот день повторяться.

– Что вы делаете?

Лотт взглянул на ошарашенных людей. Он должно быть действительно выглядел странно, щупая привязанного к столу бортника.

– Есть еще одна червоточина, – сказал он им. – Я не знаю, кто ее призывает.

– Вы уверены? – спросил Шэддоу. Инквизитор в одной руке держал пыточную загогулину, в другой четки. Иногда он забывал, что путешествует с глубоко верующими людьми. Наверняка Шэддоу также как и брат Леон молился о Бригитте.

– Абсолютно. Я думал это бортник. Падальщик пожри душу, я был уверен, что это он. Кому же еще?

– Хм-м. Похоже, Боркатто, наш разговор будет более продолжительным, чем мне казалось вначале, – сказал Шэддоу, склоняясь над бортником. Он приложил металлический крюк к его глазу.

Лотт направился к выходу. Здесь больше нечего делать. Бортник был чист как девственный снег. Он не призывал скверну Зарока. В отличие от падчерицы.

– Итак, начнем сначала. Ваше имя Боркатто?

– Да. Господин, я все вам сказал. Больше ничего не знаю.

– Отвечайте только на вопрос.

– Я больше ничего не знаю, уберите от меня железку!

Погребок был славным. Хорошо глушил вопли. Лотт слышал только отголоски инквизиторской беседы. Отсюда казалось, что там гогочут давние дружки-выпивохи.

– Вы пропустили обед, – сказала Эмма Ларрэ. Хозяйка блистала в очередном наряде, подпоясанная чудным бежевым ремешком из тонко выделанной кожи.

– Прошу прощения, – произнес он. – Дела требовали моего присутствия. Вы знали погибшую и ее приемного отца?

– Не так хорошо, как хотелось, – скорбно ответила хозяйка. – Если бы я знала, чем это закончится для них, попыталась бы как-то повлиять. Не могу выносить чужие страдания.

Он попрощался с хозяйкой. Оставалась еще одна особа, которая просто не могла оставаться в стороне после случившегося этим утром.

Лотт направился к дому прислуги. Там ютились многочисленные работники Приюта Нежности. Садовники, кухарки, горничные, их дети и многие, многие другие, без которых поместье и земли, окружающие его, пришли бы в полную негодность.

Подруги Стэллы помогли ей убраться в комнате. Бригитта сделала роковое признание в постели. Вымаранное белье сложили в гигантских размеров мешковину и оставили в коридоре. Двое женщин с мозолистыми руками скребли полы и пытались очистить дерево от въевшейся крови.

Хозяйка примостилась на стульчике и глядела в окно. Во взгляде чувствовалась опустошенность, словно женщина побывала в жуткой сече и вышла победителем, потеряв всех друзей. По сути, действительность была не лучше. Сегодня женщина потеряла дочь и лишилась мужчины, с которым делила постель.

– Стэлла, я бы хотел с вами поговорить.

Она посмотрела на него. Слабо улыбнулась.

– Я вас знаю. Вы тот, кого принято называть потомком богов. Это вы пытались спасти мою Бригитту, когда люди, знавшие ее всю жизнь, оставались в стороне.

– Да, я. Могу я задать вам несколько вопросов?

Лотт взял ее за руку, тщательно вглядываясь в по-крестьянски грубые черты лица. Сейчас он хотел только одного – увидеть в Стэлле скверну. Он не хотел переживать день еще раз. Нужно прервать порочную цепь.

– Сир Лоттар, я...

Стэлла уткнулась в его плечо, рыдая. Не то чтобы Лотта это не трогало. Он жалел ее по-своему. Но как можно быть такой слепой, когда муж устраивает шашни с твоей дочкой?! Если бы она вмешалась, многое могло измениться.

– Я отвечу на все вопросы, – Стэлла смогла прийти в себя и найти силы собраться.

– Вы видели то, что призвала ваша дочь?

– Да.

– Знаете, что это?

– Да, Аллана, прости мою девочку. Бригитта открыла червоточину, сир Лоттар.

– Именно. И я пытаюсь понять, почему это произошло. Когда она умирала...

Женщина всхлипнула, но Лотт обязан был закончить, это могло здорово помочь сократить поиски.

– Когда ваша дочь умирала на моих руках, за ней скрывалась пустота. Кажется, я понимаю почему. Она была одинока в тот момент. Совсем одна и не было ни одного человека, чтобы подарить ей утешение. Я бы хотел прояснить несколько деталей.

– Да.

– Это будет нелегко. Но, я считаю, вы должны знать, за что Боркатто ее убил.

– Я знаю, – тихо произнесла Стэлла.

Подруги прекратили драить полы от крови и поглядывали в их сторону, перешептываясь между собой. Стэлла вытерла рукой мокрое лицо. Она потянулась к сундучку средних размеров, в котором хранились добытые за жизнь вещи. Она бережно перебирала распашонки и платьица, сложенные в аккуратную стопку.

– Она была прилежной девушкой, – сказала Стэлла. – Я никогда ее не наказывала, верите? Дети бывают озорниками еще теми, но не Бригитта. Когда она родилась, на улице бушевала метель. Я подумала – моя дочь больше похожа на северян, нежели на имперцев. И дала ей нордское имя. Если подумать, Бригитта и была северянкой. Молчаливой, терпеливой и стойкой. Я думала, она сможет пережить все что угодно. Когда шесть лет назад Амплус вышла из берегов, затопив наш дом, девочка ни разу не заплакала. Наоборот. Она помогала людям выносить вещи из дома и долго гонялась за кошками, чтобы перевезти их на лодке в безопасное место.

Лотт наблюдал за этой женщиной, скрупулезно перебиравшей дочкины игрушки, как ювелир, ведущий счет бесчисленным бусинам в шкатулке. Стэлла хотела удержать прошлое, но оно было чертовски скользкой штукой.

– Когда в нашей жизни появился Боркатто, я подумала, пусть он станет ей отцом. Но Бригитта, моя маленькая северянка, думала о нем иначе. И я решила, пусть. Пусть она будет счастлива.

– Что?! – мало не выкрикнул Лотт.

Маленькая несчастная женщина, скорбящая по дочери, сжалась от хлестких слов.

– Он бил вас?

– Нет. Боркатто был нежен со мной. И... Бригиттой.

– Вы знали о том, что между ними происходит, и ничего не сказали?

– У нас нелегкая жизнь, господин. Со стороны вам кажется, что лучше Приюта Нежности в мире места не сыскать, но это не так. Бригитта страдала, боги свидетели, она хотела иной жизни. И когда она познала любовь Боркатто... Я думала... Она изменится. Думала, она не станет делать глупостей.

Женщина заплакала. Она обнимала бесполезные теперь тряпки и бусы, зарывшись лицом в ворох одежды.

Лотт сглотнул. Желание ударить Стэллу, привести в чувство, и продолжить допрос с пристрастием выросло стократно. Он хотел выбить дурь из женской головки, сказать, что никакая матерь не станет делать то, что Стэлла сделала со своей дочерью; сказать, насколько он ее презирает.

Но Лотт сделал другое. Он обнял женщину, не обращая внимания на охающих позади товарок. Женщины раскудахтались о том, мол, какой благородный человек этот Лоттар Марш и как им повезло, что боги послали к ним всамделишного святого. Лотт абстрагировался от реальности. Он потянулся к другому миру. Там, внутри каждого из людей, он это знал как никто иной, таился зверь. Аспид, харкающий желчью, он пожирает каждого, одних быстро, других медленнее. Когда человек готов сдаться, он впускает в мир зло. Лотт искал это зло в Стэлле. Прощупывал таинственные токи энергий и ласковой тьмы преисподней. Но, сколько ни старался, все шло прахом. Стэлла была отвратной матерью, но эпицентром второй червоточины она не являлась.

Он потратил день впустую. Лотт поскреб выбритый подбородок. За окном, в тени желто-красных ветел, Линда беседовала с Лучано. Миловидная протеже Эммы Ларрэ обхаживала ее мужа так же усердно, как вчера это проделывала с Лоттом. Девушка как бы случайно касалась руки хозяина, стреляла в Лучано томным взглядом. Приют Нежности следовало переименовать в Приют Порока или Обитель Разбитых Сердец. Чересчур цинично, зато честно.

Где он мог ошибиться? Неужели это не червоточина? Лотт ухмыльнулся. Самое время для божьего просветления. Коли ты святой, выполняй волю Гэллоса. Твори добро, восстанавливай справедливость или что там требуется от таких как он?

Что ж, он постарается исправить положение, раз боги хотят этого. Задница падальщика, он и сам не прочь спасти девчонку. Из безумной семейки Бригитта была наиболее вменяемой.

Остаток дня прошел без каких-либо изменений.

– Мы бы почувствовали вторую червоточину, – сказал брат Леон. Инквизитор застыл возле мачты, подперев столб ногой. – Допрос ничего не дал. Мы наложили сеть заклятий на поместье. Но это ничего не дало. Может быть, вы ошиблись?

– Хотел бы.

– Понятно. Завтра мы продолжим и обязательно найдем причину – воодушевленно сказал юный инквизитор.

– Это вряд ли, – Лотт поднял воротник курточки. Как только скрывалось солнце, на улице стремительно холодало. – Ты забудешь все, что сегодня случилось. Все забудут.

Лотт оставил инквизитора в недоумении пялиться ему вслед. Бьерн шел к нему с явным намерением поговорить по душам. Лотт остановил безликого движением руки.

– Очень рад, что ты поддерживаешь меня. Я благодарен за любую помощь.

Похоже, сегодня Лотт удивил многих людей. Гигант почесал затылок и робко улыбнулся. Человек, способный молотом расплющить голову Маршу с одного удара, выглядел растерянно и не знал дружески ли толкнуть того в плечо или же склониться перед новоявленным мессией. Лотт и впрямь себя таковым ощущал. Он знал, как себя поведут люди сегодня. Знает, что их ожидает завтра.

И утром, одухотворенный и воодушевленный, Лотт почти обрадовался колотящему в двери Галларду. Воин святого престола, мало что не в исподнем, выскочил наружу. Не слушая причитания кислолицего Джеймса, он направился прямиком туда, где вскоре должна была разыграться маленькая семейная драма с большими последствиями. Прислуга сторонилась святого с причудами. Посудомойки и прачки ойкали и с залитыми краской лицами кланялись. Некоторые теряли тарелки и проливали тазы с темной водой. Лотт пронесся мимо, не обращая внимания на зачин долгой бабьей склоки о том, кто во всем виноват. Он бежал изо всех сил, чтобы помешать миленькой Бригитте совершить глупость.

Лотт не успел самую малость. Девушка хватала ртом воздух, раскинувшись на кровати. Боркатто с руками по локоть в крови стоял перед ней на коленях, схватившись за остатки волос и мало что не выдергивая их с корнями.

– Я не хотел, – промямлил отчим незваному гостю. – Не знаю, что на меня нашло...

Лотт не слушал его. Он уже был рядом, высасывая зарождающуюся червоточину из хрупкого девичьего тела и ругая себя за нерасторопность.

На следующий день он попытался еще раз. И еще раз днем позже. Любые попытки проснуться раньше увенчивались неудачей. Лотт открывал глаза точно по расписанию. Именно тогда, когда кулак светящегося самодовольством Галларда обрушивался на двери его опочивальни, Лотт срывался с места. Он пытался опередить Боркатто, но раз за разом отчим вонзал нож в живот Бригитте. Девушка умирала, а Лотт только и мог, что предотвращать излияние в реальный мир порчи Зарока.

В конце концов, Лотт сдался. Девушка обречена, как ни горько это осознавать. Лотт был святым, всезнающим и единственным понимающим происходящее. И в то же время он был таким же бессильным, как и остальные. Он проглотил горькое поражение и сосредоточился на другом.

Первыми в списке стояли супруги Ларрэ. Лотт провел с ними несколько томных вечеров, чтобы убедиться в том, что эта парочка действительно друг друга любит. Лучано удовлетворял любые прихоти Эммы, а та в свою очередь дарила ему и всем остальным любовь. Эта женщина заботилась о детях и прислуге, она шаг за шагом превращала Приют Нежности в гнездышко задыхающихся от любви парочек, приказывая садовникам выстригать в вечнозеленых кустах сердца, лебедей и целующихся людей.

Приют Нежности достался Лучано за полцены. Прежний хозяин умер либо обанкротился. Мнения людей расходились. Но все были точно уверены, что двадцать лет назад супруги Ларрэ продали долю в Торговом Союзе и купили землю. Ларрэ не принадлежали к благородному сословию и не имели достаточно влиятельных друзей, чтобы продвинуться дальше по иерархической лесенке. Однако они стали достаточно известны благотворительной деятельностью.

Эмма тратила целое состояние на безделушки и сочетающиеся с цветом глаз драгоценности, а Лучано дарил ей все, что та попросит. Сам хозяин днями пропадал в кожевенной мастерской, расположенной между Многодетной и вишневым садом. Лотт проверил эту парочку и не нашел их сколько либо занимательными или полезными.

Поэтому Марш перешел к их ближайшему окружению.

– Сир Лоттар, желаете услышать песню? – Фелидо не казался удивленным его визитом. – Могу я предложить божьему солнценосцу оду инквизиторам собственного сочинения?

– Валяй.

Смазливый бардик драл глотку на протяжении целого часа. Лотт скучал и наматывал круги вокруг него. Фелидо старался как мог, но Лотт не был благодарным слушателем, и пропускал львиную долю того, что нес этот человек.

– Вам понравилось? – перебрав последние струны, спросил Фелидо.

– Великолепно, – сказал без всякого выражения Лотт. – Позволите?

Бард бережно передал ему мандолину. Лотт вертел ее в руках, думая о своем.

– Вам же было скучно?

– Я такого не говорил.

– О, этого и не требовалось. Я знаю, как выглядит восторг. Его не с чем не спутаешь. Люди светятся изнутри. Я бывал в столице. Там играл Белькатор. Великий человек! Когда он играл, на лицах людей загорались самые разные эмоции – счастье, грусть, сопереживание! Он заставлял их ожить, сбросить земные оковы.

– А я, эх, – Фелидо прошелся по струнам, взял пару аккордов. – Не способен творить. Вы даже не понимаете – каково это – знать, что никогда не будешь способен подняться выше. Боги дали мне толику таланта, чтобы я мог отличить мажор от минора, но не сподобились сделать из Фелидо гениального исполнителя.

– Не переживай, главное терпение.

Лотт приободрил барда, встряхнув того за плечи. Фелидо был такой же пустышкой, как и его хозяева. Опрятный музыкант стал целовать его руки. Лотт скривился. Люди тянулись к его святости, как источнику вечной молодости. Лотт побаивался, что Фелидо чего доброго еще захочет испить его драгоценной кровушки, чтобы повысить собственный навык.

– Бросьте. У вас замечательная жизнь. Вы играете при дворе достойных людей и собираетесь жениться на красавице. Чего еще желать?

– Славы, – продолжил ненужную исповедь Фелидо. – Я хочу признания. Поймите, Белькатор был последним пьяницей и богохульником, но собирал толпы людей. Я следую законам божьим и чту благодетели. Но я скорее выброшу мандолину в Многодетную, чем стану петь до конца жизни заезженную "Печаль по девичьей улыбке". О, если бы вы знали, как я ненавижу эту песню!

– Будь хотя бы маленький шанс сотворить нечто по настоящему потрясающее, я, ни минуты не колеблясь, покинул бы Приют Нежности, – продолжал Фелидо.

Лотт освободил руку от лобызаний и натужно думал, как избавиться от настырного барда.

– Вы оставите Линду?

Фелидо заткнулся. Левый глаз барда задергался от нервного тика. Он слепил вымученную придворную улыбку.

– Я не говорил такого. Конечно же, нет, я бы ни за что ее не бросил. Она любовь всей моей жизни. Без нее я пропаду.

Верилось в это с трудом. Фелидо еще некоторое время затыкал некстати проскользнувший в беседе эгоизм. Но, поняв, что окончательно опростоволосился, взмолился:

– Только не говорите Эмме Ларрэ! Она такая славная женщина и не переживет, если узнает о том, что я вам сказал.

– Я нем как рыба.

– Спасибо. А сейчас, прошу меня извинить. Я должен сыграть хозяйке несколько любимых песен.

Фелидо сбежал от него чуть ли не бегом. Авторитет Эммы был железным для всех, живших в Приюте Нежности.

От дикого вопля Лотту стало не по себе. Он передернул плечами. На душераздирающие крики стекались монахини, словно муравьи на разлитый мед. Красные рясы с вышитой на груди монетой так и мелькали, исчезая в зеве хлипкой церквушки. Раньше он не придавал этому значения. Эта часть угодий пока что ускользала от внимания Лотта. Марш решил исправить оплошность.

Внутренности божьего храма напоминали столетнюю избу, в которой выросло не одно поколение детишек. Церквушку холили и лелеяли. Видно было, что это действительно место для очищения грехов и молитв тем, кто уберегает людей от зла Зарока.

В мерном подергивании свечей друг перед другом стояли Гэллос и Аллана. Они были единственными статуями в храме, как и единственными изделиями из камня. Даже здесь проявилась страсть Эммы. Казалось, божественные супруги вот-вот соприкоснутся губами – так тесно поставили скульптуры рядом.

Монашки обступили приходского священника. Пожилой мужчина кричал так, словно ему поджигали пятки. Он дергался всем телом, сбрасывая даже дюжих монахинь, пытающихся скрутить ему руки.

– Мы прокляты! – визжал сумасшедший. – Все прокляты. Я видел лоскуты! Десятки, сотни лоскутов чужих жизней. Их напяливают на себя только грешники. Верьте мне, я глас, вопиющий в пустыне!

Наконец монахиням удалось утихомирить буйного священника. Женщины призвали его помолиться, и священник ответил на их просьбы. Лотт смотрел как с десяток медников разного возраста и поставленный ими на колени сумасшедший истово молятся Аллане.

– Преподобный Висидос готовится отойти на небеса, – скорбно сообщила ему молоденькая прихожанка, одна из детей Эммы Ларрэ, которую Лотт помнил по званому обеду. Девочка тоже готовилась войти в сан и активно помогала усмирить старика. – Святая Элайза, снизойди к нам, очисть его разум. Он был самым добрым человеком, которого я когда-либо знала. Именно Висидос наставил меня пойти в услужение богам.

– В таком состоянии быть кастеляном...

– Старческое слабоумие взяло верх лишь неделю назад. Мы отменили мессы, пока епископат не пришлет нового кастеляна.

Приходского священника подняли на ноги. Монахини отряхнули подол его одежд, вытерли слюну со щек. Его повели в келью, на ходу шепча успокаивающие слова. Проходя мимо Лотта, кастелян встрепенулся. Он потянулся к Лотту костлявыми иссушенными руками. Лотт содрогнулся от омерзения – Висидос был слеп как маленький крысеныш. Белесая пелена подернула глаза. Катаракта, как третье веко животных, была толстой, абсолютно скрывшей зрачок. Из-за слепоты Висидос перестал следить за собой. В уголках глаз серыми пятнами узнавались гнойнички. Но, не смотря на уродство, Висидос нашел Лотта, как если бы действительно видел его.

– Найди их! Должны знать! Лоскуты душ надевают на тело! Грех! Порок! Я буду гореть в седьмом пекле, но не они. Должны знать!

– О чем он? – спросил Лотт у послушницы, но та лишь пожала плечами.

– Не знаю. Сам Висидос не знает. Не стоит видеть в болезни ясные мысли.

– Можно мне с ним поговорить?

– Конечно. Только не рассчитывайте на многое.

Послушница оказалась права. Вытянуть что-то полезное у полоумного священника так и не удалось. Висидос игнорировал его вопросы и плел чушь про лоскуты. Лотт обыскал его комнатку, но, помимо истертых требников и пары простецких сутан для еженедельных и новой для праздничных служб, ничего не нашел. Висидос не был эпицентром червоточины. Он просто выживший из ума старик, уставший ждать кончины.

Лотт обыскал деревянную церковь, перебрал все поленницы и опросил священников и агапитов, присматривающих за сумасшедшим, но не добился ничего выдающегося. Висидос всю жизнь посвятил службе в приходе, прожил мирно, ни с кем не ссорясь и оказывая любую помощь окружающим. По чести сказать, священнослужитель не заслужил того, как с ним обошлась старость, но Лотт давно понял, что не стоит ждать от добра, оказываемого другим, такого же добра для себя.

Дни пролетали мимо подобно оголяющим ветви листьям. Лотту осточертело это место, хотя при других обстоятельствах, он бы непременно согласился погостить здесь месяц или больше. Но видеть одни и те же лица, события, разговоры изо дня в день было невыносимо.

Он опросил детей. Малыши поделились на три группы. Одни лепетали веселую чушь, не понимая сути вопроса. Вторые хотели дотронуться к живому святому, засыпая вопросами на любые темы, кроме нужной Лотту. Третьи пугались и громко звали нянек или Эмму Ларрэ, а после выглядывали из-под длиннющих юбок, показывая ему язык.

Команда корабля только пожимала плечами. Лотт выяснил, что кок кормил команду лепешками из крысьего мяса. На это ушло несколько дней, но новоявленный святой не пожалел об этом. Он и раньше подозревал этого парня с волосатыми руками в нечистых делишках. На пару с квартирмейстером они решили сэкономить на мясе таким образом. Лотт сдал обоих первому помощнику и тот всыпал мошенникам плетей.

Тайны вскрывались по одной. Лотт выковыривал их из привычной жизни. Некоторые таились на поверхности. Измены, тихое пьянство, побои жены, нелюбимые дети. Иные приходилось раскапывать как таящийся в земле клад. Слуги подворовывали у хозяев. Кто-то крал столовое серебро. Кто-то совершал тонкие манипуляции с бумагами. Доверенный Лучано человек десятину от закупленных по дешевке кож прятал в карман. Хозяин то ли знал и закрывал на подобное глаза, то ли считал корпение над каждым грошиком унижением собственного достоинства.

Червоточина была где-то рядом, она срабатывала как хорошо смазанный механизм в нужное время, но Лотт не мог добраться до нее. От отчаяния Лотт проверил свою команду. Бьерн Костолом был простым как столб воякой. Родриго обожал живого потомка богов и мог броситься в пропасть по велению Лотта. Джеймс Галлард, наоборот, презирал его, но подчинялся приказам архигэллиота. Шэддоу, его персональный Мрачный Жнец, похоже, догадывался о целях опроса Лотта, но никак не реагировал на отчаянные попытки спасти положение. Световой день инквизитор проводил у одинокой ветлы, спустившей поникшие прутья в мерно текущую реку. Брат Леон рвался помочь ему, но Лотт и сам не знал, где следует искать. Остальные были бесполезным грузом и не несли полезной информации.

– Я что-то упускаю, – сказал Лотт. – Крохотная мелочь, которая не бросается в глаза. Знать бы какая.

– Ты найдешь причину, мой воин, – промурлыкала Линда. Она потерлась грудками о небритую щеку.

Лотт почувствовал, что снова возбуждается. Вот уже несколько дней кряду он топил уныние однообразия с протеже Эммы Ларрэ. Линда оказалась очень умелой в постельных утехах. Она проделывала с ним такие вещи, на какие не каждая шлюха согласится.

Утолив похоть, потный и усталый, он отбросил одеяло, и, тяжело дыша, откинулся на подушки. Линда налила вина. Часть выпила, остальное по капелькам пролила на него. Затем принялась слизывать, скользя по телу язычком. Было щекотно, но Лотт не хотел прерывать сладкие мучения.

Где-то в недрах поместья началось едва слышное гудение. Звук глушил камень, неясные отголоски отдавались легкой вибрацией.