Текст книги "Солнценосец (СИ)"

Автор книги: Роман Мережук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

Усилием воли он отбросил подлые мысли.

Встал. Пошатываясь, будто пьяный, подошел к нише в стене.

– Поднимемся по желобу, возможно, там будет проход в одну из башен. А оттуда сможем спуститься по вырезанной в скале лестнице.

Он лез первым. Казалось, подъем длится вечность. Перед Лоттом проносились образы из мертвого прошлого. Череда лиц кружила в безумном хороводе. Он и половины из них не помнил.

Сапоги заскользили по камням. Чтобы не упасть он ухватился за веревку. Бечевка, закрепленная на лебедке, все еще оставалась крепкой. Механизм, не смазывающийся веками, громко скрипнул.

– Пожри меня падальщик, – выругался Лотт.

Звук в гнетущей тишине показался особенно гулким. Наконец, он увидел выход. Ухватившись руками за выступ, Лотт подтянулся и выкарабкался из тесного туннеля. Бегло осмотрелся.

Королевская опочивальня. Гнилая кровать сложилась пополам. Деревянную труху укрыл погребальным саваном балдахин. В ткани, когда-то поистине царской, угадывались очертания огненной птицы. На полу ошметки тряпок. Видимо, мародеры дрались за право носить королевские наряды. Везде следы разбоя, битая посуда и обломки мебели. Пустые стены ободраны. Лишь кое-где виднелись куски из белой глазури. Династия Фениксов приказала сотворить для себя фарфоровую комнату. Хотел бы Лотт увидеть, какой она была прежде.

Горло сдавил спазм. Лотт согнулся пополам. Его вырвало остатками скудного ужина из сухарей.

"Святой Агапит, избави от болезней, Святой Себастьян, придай мне сил".

Он хотел помолиться всем святым, но к глотке подступила очередная порция полупереваренной пищи.

– Лотт, помоги.

Кэт уже рядом, желтоглазая выглядела озабоченно, протягивая ему конец веревки. Покорившая-ветер уперлась ногами в остатки фарфоровой штукатурки. И обмотала старую бечевку около локтя.

– Квази не сможет подняться. Мы втянем ее сюда. На счет три. И раз. И два. И...

Лотт и не думал, что худенькая неверная может быть такой тяжелой. Они тянули молча, а проклятый механизм будто назло с каждым движением скрипел все сильнее.

Когда Лотт увидел измученное лицо чародейки только и мог что вздохнуть с облегчением. Руки горели огнем. Он посмотрел на ладони и увидел широкие ссадины на коже. Волоски распустившегося каната угнездились в царапинах, словно черви, пожирающие воспаленную плоть.

Непреодолимым валом накатила тошнота.

– Идут, – крикнула Кэт, когда он выхаркивал остатки еды. Казалось, вот-вот наружу вылезет и пустой желудок. – Не успели.

– Баррикадируемся, – слабо простонала Квази.

Неверная в одиночку пыталась сдвинуть кровать. Кэт и Лотт присоединились к ней. Лотт дернул за ножку, но хилая сосна давно отжила свой век. В руках остался шар и часть навершия. Кое-как они прислонили кровать к дверному проему. С другой стороны сыпался град ударов, перемежающийся руганью взбешенной семейки Уля.

Они забивали дыры всем, чем могли. Кусками мебели, одежды, старым зеркалом с абсолютно черной поверхностью, гипсовыми ангелочками, охранявшими сон престолонаследников над потолком.

– Бесполезно, – устало сказал Лотт. – Мы только отсрочим гибель.

– Будем драться, – упрямо процедила Кэт.

Желтоглазая осматривалась в поисках оружия. Ее нож остался в глазнице Квадроса. Кэт пыталась оторвать от стены подсвечник в форме коленопреклоненного Святого Джерома. Воин-монах даже не думал сдаваться и крепко сидел в стене. Лотт достал свой кинжал. Кровь одного из сыновей Уля запеклась и покрыла тонкой корочкой лезвие.

Что они сделают против трех здоровенных мужиков с шипастыми дубинами? Поцарапают, да и только.

– Спускайтесь обратно, – Квази бросила в нападающих старинный ночной горшок, – Я задержу их.

– Не выдумывай, – отмахнулся Лотт.

– Ты должен выжить. Люди должны увидеть. Знать.

Неверная будто забывала имперский язык. Она делала долгие перерывы, подбирая нужное слово.

– Что знать?

– Они должны знать, что не все потеряно, – сказала Квази. – Что еще есть надежда. Ты их надежда.

Баррикада задрожала. В проеме замелькали дубинки. Близнецы работали споро, будто рубили лес. Лотт видел искаженные яростью лица и понимал – лучше бы им вообще не попадать к ним живыми.

Победно закричала Кэт. Лотт обернулся убедиться, что покорившая-ветер все же одолела непокорный подсвечник. К его удивлению, произошло совсем иное. Святой Джером, приведший в лоно церкви племена остготов, остался в стене, медленно отъезжающей в сторону.

– Ах ты везучая обжора, – усмехнулся Лотт. – Скорей внутрь!

Они нашли потайной ход. Лотт мысленно пообещал себе поставить свечку святому, подарившему им шанс спастись. Возможно, раньше сюда шмыгали любовники королевы, или фаворитки короля. Или за пологом темноты творились тайные заговоры. Теперь этот лаз послужит благой цели – спасению их жизней.

Уль сунулся было в вырубленный сыновьями пролом. Лотт двинул толстяка в долгие годы лелеемое пузо. Трактирщик охнул и исчез прежде, чем Лотт успел огреть его еще раз.

Девушки уже скрылись в густом сумраке. Кэт ругалась, пытаясь оборвать противовес, не дающий стене встать на место. Покорившая-ветер суматошно искала второй рычаг, который должен был скрыть их от преследователей, но тщетно. Лотту хватило одного взгляда, чтобы понять – рычаг бесполезен. Цепь захлестнула одну из петель и механизм заклинило.

И вдруг его осенило. Лотт вонзил оружие в противовес. Провернул клинок в мешочке, выдернул и снова всадил в податливую кожу. Из разорванной емкости слабым ручейком вытекал песок. Стена, роняя на пол последние плитки фарфора, стала медленно задвигаться. Кэт тоже смекнула что к чему. Вооружившись осколком зеркала, желтоглазая полосовала противовес, словно в нем содержалось все то, что она ненавидела.

Остатки кровати не выдержали. Баррикада пала под натиском пришедших в раж близнецов.

– Проем! – скомандовал Уль. – Не дайте им скрыться. Держите дверцу.

Примас и Секундос ухватились за подсвечник. Помогая себе ногами, постарались замедлить ход.

"Самое время Святому Джерому научить их смирению", – пронеслось в голове Лотта.

Но слепой мученик остался глух к мольбе одного из паствы Гэллоса. Оставалось уповать только на собственную удачу и дерзость.

Лотт схватил одного из братьев за воротник и притянул к себе. Тот, не ожидавший такого от жертвы, отпустил рычаг. Теперь между ними и спасительной сырой тьмой тайного хода стоял только Лотт и один из близнецов, своим телом заклинивший стену.

Давным-давно, в другой жизни, мальчику Лотту прививали такое понятие как рыцарская честь. Уважай своего врага, говорили учителя. Когда тебя просят о пощаде, будь милостив. Не бей беззащитных, защищай слабых.

Настоящий рыцарь так бы не поступил. Он сошелся бы с врагом лицом к лицу. И... умер, как благородный рыцарь.

Но Лотт так и не получил золотые шпоры.

Он ударил не способного пошевелиться бандита в правый бок. Наружу брызнула темная кровь. Лотт продолжал методично работать кинжалом, полосуя обреченного человека, отрезая ему пальцы, делая лишние дырки в печени, легких, селезенке.

– Примас! – в ужасе кричал Уль, – Мальчик мой! Что они с тобой делают!

– Я расчленяю твоего сына, – сказал ему Лотт и пинком выпихнул обмякшее тело из каменной западни.

Дверь с тихим шелестом стала на место, поглотив вопли беснующегося Уля и угрожающего их сжечь заживо Секундоса.

Лотт упал на колени. Он бы блеванул, но было нечем. Его руки по локоть в крови, были руками головореза. Он чувствовал себя мясником на бойне. Кровь была всюду. На стене, на полу, на нем и на притихших девушках. Кровавый туман висел в воздухе, застил глаза, тяжелый железный запах смерти, и соленый, вяжущий вкус на языке.

– Думаю, наши шансы выжить возросли, – выдавил он.

***

Лотт смотрит на клубы густого дыма, стремящиеся к небу как жертвоприношение языческим божествам, и думает: выглядела ли его родная деревня так же или тогда все было иначе?

Смердело ли горелым мясом? Лежали на земле тела защитников, пронзенные тисовыми стрелами и порубленные плохо заточенными топорами?

Он смотрит на редких ворон, недовольно каркающих на дружину лорда Кэнсвудского, прервавшую их пиршество, и не может не думать о родителях, которых, скорее всего, не придали земле, а оставили на съедение зверью. Воины не гробовщики. Они не станут терять время на захоронение мертвецов.

– Милотравье пало за считанные минуты, – докладывает Зейд. Парень морщит широкий нос и старается дышать сквозь тряпку. Милотравье полнится разлагающимися трупами. – Оборонительные стены западной окраины только курам на смех. Я двинул рукой и свалил столб. Там и прорвались. Мужчины пытались организовать оборону, но их быстро оттеснили к хоромам старосты, где и заперли.

Лотт смотрит на обугленные остовы большого дома. Он словно воочию наблюдает, как остготы забивают двери и окна, лишая жителей возможности принять грудью меч. От просмоленных факелов гонтовая крыша занимается сначала скромным огоньком, который медленно вбирает ненасытным чревом кусочек за кусочком, пока не добирается до спрятанного внутри лакомства.

– Женщин нет, – говорит Кайл. Маленького роста, сын мелкого дворянина всегда чуть приподнимается на стремени, чтобы выглядеть вровень с остальными оруженосцами. – Скорее всего, напали Волчьи Шкуры. Женщины Империи ценятся дороже золота и оружия у этого племени.

– Или Сушеные Уши, – вставляет Зейд. Юноша чешет щетинистую щеку и развивает мысль. – Они торгуют с пиратами, а те продают живой товар людям пирамид.

– Это не они, – отмахивается Сторм.

Брат спрыгивает с гнедого жеребца по кличке Вихрь, быстрого как ветер, и подходит к ближайшему трупу. Бедолаге раскроили череп, но Сторма не интересует причина смерти. Рыцарь откидывает прядь волос цвета древесной коры. Залитое кровью лицо пугает Лотта спокойным и умиротворенным взглядом. Оруженосец украдкой смотрит на сира Томаса, боясь, что тот заметит минутную слабость. Но лорд Кэнсвудский увлеченно следит за братом.

– Видишь, – говорит Сторм, – и правое, и левое на месте. Сушеные Уши любят собирать трофеи. Поверь, если бы на деревню напали они, мы бы узнали. Эти парни не умеют действовать тихо.

– Тогда кто? – спрашивает Кайл.

– Лесные Призраки, – странно, но Лотт произносит слова твердо и уверенно, а не мямлит, как это с ним случается в присутствии сира Томаса.

Кайл фыркает и готовится осадить очередной шуточкой, но Сторм смотрит на него и под этим взглядом Кайл опускается в седло, становясь почти карликом.

Кайл ненавидит его за то, что Лотт простолюдин. Он только делает вид, что смирился с положением вещей. Как только представляется случай, мелкий оруженосец напоминает о низком происхождении. Его слова давно не ранят Лотта. В отличие от брата он не забыл, откуда родом.

Сливовая. Деревенька на границе с Шэнсвудом. И они со Стормом – последние из ее жителей. Он не злопамятен, нет. Он не станет мстить, когда дружина князя Кэнсвуда настигнет остготов. Но и милости им не видать.

– Верно, – говорит брат. – Все трупы здесь – только крестьяне. Призраки забирают павших, как знак устрашения.

– Хорошо, – сир Томас угрюмо кивает. – Я знаю некоторые их лежки. В дне пути от Каменных Стражей есть одна. Если поторопимся, нагоним.

Сир Томас в гневе. Ему нанесли обиду, показав брешь в защите княжества. Он выставляет дозорных и шлет разведывательные отряды. Князь готовится выбить язычников со своей земли мечами и топорами.

– Молодец, – Сторм тычет его локтем под бок, и подмигивает. – Все ждал, когда сообразишь.

– Ты знал? – удивленно произносит Лотт.

– Конечно. Не стану же я забирать всю славу себе. И тебе перепадет кусочек. Кайл и Зейд дураки, они не понимают эту жизнь так, как мы. Мы Марши, Лотт. Я начну новую родословную, а ты ее закрепишь.

Сторм бьет себя в грудь. На панцире черной краской нарисован герб их милорда – вепрь со сломанным клыком.

Лотт слабо улыбается, думая, что это самая большая похвала, которую он слышал от брата за лет пять. Возможно, быть вторым после лучшего не так уж и плохо, если первый – твой брат?

– Как знать, может, я первым продолжу нашу родословную, – отвечает ему Лотт и гордо показывает сокровище.

Колечко с аметистом кажется крохотным в кольчужной рукавице, но Лотт смотрит на него как на алмаз размером с яйцо.

– Я сделаю Беатрис предложение, когда вернусь. И, думаю, она согласится.

Брат прыскает в кулак раз, другой, пытается справиться с собой, но веселье продолжает литься из него как эль из бездонного рога. На смех собираются воины. Зейд глупо посмеивается, Кайл ожидает. Лотт готов поспорить на то, что в уголках губ благородного оруженосца он видит не слюну, а желчь.

– Он хочет жениться на потаскухе Бетти, – отдышавшись, говорит собравшимся Сторм. – Ох, братец-братец, ты все-таки непроходимый тупица.

Лотт бьет его в лицо. Попадает в сочленение шлема, но удар достаточно сильный, и Сторм падает, марая начищенные доспехи. Лотт колотит его изо всех сил, но удары не достигают цели. Брат либо уворачивается, либо блокирует их. Он терпеливо ждет, когда Лотт выдохнется, перехватывает руку и валит того на землю. Садится сверху и придавливает коленом шею.

Удар. Щека Лотта пылает. Еще один. Кожа лопается как кожура на перезрелом плоду. Ему трудно дышать, Лотт открывает рот, но вместо глотка воздуха внутрь затекает кровь и грязь.

– Бил, когда не ждал, – шипит брат, методично нанося удары. – Подонок. Получай. Еще разок. Не будь мы одной крови, я давно бы сломал твою хлипкую гусиную шейку.

– Гусиную шейку – где-то рядом булькает от удовольствия Кайл. Он недолюбливает Сторма так же, как и Лотта, но старший брат опаснее. Поэтому Кайл предпочитает пресмыкаться перед ним, сконцентрировав ненависть на Лотте.

– Твоя Беатрис просто шлюха, – говорит брат. – И ты знал бы про это, не будь олухом. Дает каждому за безделушки. Джорджу Месяцу за место при дворе, Зейду за стеклянные бусы.

Лотт делает рывок, но брат держит крепко. Колено давит на шейные позвонки, он почти слышит хруст, с которым они вот-вот сломаются.

– Меня обслужила лучше девок из борделя, – язвит Сторм. – Извивалась как ведьма на огне. Всего-то за браслетик. За колечко из тебя-то она выпьет все соки.

– Хватит, – властно произносит сир Томас.

Голова Лотта гудит, как церковный колокол. Брат ослабляет хватку. Лотт тянется к ножнам.

– Прекратить!

Желание начать неравный бой велико, но годы послушания берут свое. Левый глаз медленно заплывает. Зейд протягивает ему платок. Лотт прикладывает к щеке вначале рукавицу. Холодная кольчуга на мгновение облегчает жгучую боль.

– Мои оруженосцы не устраивают драки между собой, когда есть враги вне княжеских стен, – произносит лорд Кэнсли, сверкая глазами. – Они не пускают друг другу кровь из-за глупых баб. Сторм, я начинаю жалеть, о том, что возвел тебя в рыцари.

Брат скорбно склоняет голову. Внезапно Лотт понимает, что рыцарство – все, чем он дорожит. Сторм жаждет славы, желает вступить в ряды Железной Вольницы. Он хочет стать правой рукой сира Томаса и на этом пути не погнушается переступить через труп брата.

– Я виновен, мой лорд, – говорит брат. – Я приму любое наказание.

– Вы все виновны, – отвечает лорд Кэнсвудский. – Лотт виновен, потому что затеял драку, ты – потому что не смог подобрать нужных слов. А вы двое, – сир Томас смотрит на притихших Зейда и Кайла, – не разняли их. Такие воины мне не нужны.

– Но... – хочет возразить Сторм. Сир Томас дает волю ярости, длинные усы развиваются в разные стороны. Он почти наезжает на брата боевым конем. – Знай свое место, мальчик.

Сторм бледнеет и часто кивает.

– Вы не поедете с нами, – успокаиваясь, продолжает лорд Кэнсли. – Следуйте в Луговье. Узнайте, почему люди затягивают с данью. Я рассчитываю, что дорогой все обиды забудутся, и вы снова станете примером для подражания. Теми, на кого следует ровняться.

Дружина покидает Милотравье, лошади отбрасывают копытами огромные комья слипшейся земли. Предоставленные сами себе, четверо следят за ними завистливыми взглядами.

– Ты не Марш, – говорит Сторм. – Маманя, кажется, загуляла с кем-то на стороне. Нет у меня брата. Никогда больше не смей заносить на меня руку. Если такое повторится, я снесу твою пустую башку, привезу ее твоей девке и засуну кой-куда.

Он пускает Вихря галопом. Зейд смотрит сочувственно, но не решается подбодрить. Кайл некоторое время гарцует на коне, но, видя, что на него не обращают внимания, спешит нагнать Сторма.

Лотт вертит в руке гнутое кольцо. Аметист выпал из оправы, когда он молотил брата. Он так и не нашел его в грязи.

Он не знает, что больнее – услышать именно от брата такие слова или осознать, что все они – правда.

***

– Лотт, очнись! – темнота нехотя выпускала его из нежных объятий. – Говори со мной, не засыпай!

– Мешочек. Где мой мешочек? – прошептал Лотт, ощупывая липкую от крови куртку. – Был здесь. Я помню, помню...

– Ты его выбросил, – сказала Кэт.

Желтоглазая тревожно всматривалась в пыльную мглу. Квази неясным силуэтом застыла рядом.

Глаза заволокло пеленой. Он потер их, но зрение от этого не улучшилось.

– Почему здесь так светло?

– Скальная порода рыхлая. Вся в трещинах и дырках. Ты видишь лунный свет.

– Мы можем выбраться наружу?

– Не здесь, слишком узко.

– Блажь... Дай мне хоть одну понюшку, пожалуйста.

– У меня ее нет. Но, если бы даже и была, тебе ни за что не дала.

– Дай мне чертов порошок! – прорычал Лотт и попытался схватить ее за горло.

Чахоточная тварь увернулась и заломила руку. Он попытался укусить ее за щеку, но получил пощечину.

В голове немного прояснилось, но желание вдохнуть желтую пыльцу никуда не исчезло. Зато, хотя бы, он смог мыслить более трезво.

– Отпусти.

– Ха!

– Я не стану на тебя нападать. Честно.

– Смотри у меня, – Кэт пригрозила кулаком. – Если опять полезешь ко мне со своими лапищами, отхватишь по первое число.

Он примиряющее поднял руки вверх. Цветные пятна гарцевали на стенах, потолке, неровном полу, они облепили даже Кэт. Словно перед ним стояла не покорившая-ветер, а ярмарочный скоморох. Он ощущал себя подслеповатым стариком, у которого постепенно отказывает разум, а тело живет самостоятельной жизнью.

– Ты справишься, – возле самого уха прошептала Квази. – Только поверь в это.

Лотт кивнул. Он чувствовал, как в венах закипает кровь. Казалось, по ним бежит жидкий огонь. Однажды, в другой жизни, оруженосец видел человека, сошедшего с ума от "блажи грешника". Лотт встретил его возле паперти. Некогда здоровый мужчина превратился в жалкого старика с выпавшими волосами, пытающегося жевать яблоко обломками гнилых зубов. Нищий просил богов даровать ему легкую смерть. Раздирая руки до крови, он молил, чтобы муравьи перестали грызть его кости.

Лотт шел по узкому проходу, стараясь не трогать руки. Жилы пульсировали. Подвижные бугорки сновали туда-сюда. Он понимал, что на самом деле никаких насекомых там не может быть, но мысль поддеть синюю ниточку и проверить так ли это темной птицей клевала затылок.

– Слышите?

Кэт застыла, прислушиваясь к неясному шуму.

– Что?

– Ветер зовет, – загадочно улыбнулась желтоглазая. – Сюда, я выведу вас наружу!

Лотт переглянулся с чародейкой. Та лишь пожала плечами. Плана у них все равно не было. Почему бы не довериться чутью Кэт?

Они шли следом за желтоглазой. Шум усилился. Лотт слышал перестук капель, точащих камни. Было еще что-то такое в воздухе. Причудливый запах, пробивающийся сквозь сырость плесневых колоний.

Проход расширился. Стены перестали упираться в плечи, потолок вознесся вверх подобно ангелам. Они оказались в просторной пещере. Месяц сочился серебром сквозь скальные прорехи, окутывая пространство дымкой, схожей на церковные воскурения.

В дальнем углу валялись оси от тележек и пустые мешковины, поросшие ковром зеленых грибов. Посреди просторной пещерки возвышался соляной столб. Белесые сосульки свисали с него диковинными плодами. Чуть дальше, теряясь в водяном тумане, блестели наросты известняка и кварцевые кристаллы.

– Тупик – вздохнула Кэт.

– Может, и нет, – Квази указала на трещину в скале.

Камень вокруг был мокрым и искрошенным. Свет луны снова мелькнул в одной из прорех и Лотт увидел бледную радугу, мелькнувшую в водянистой взвеси. Теперь он понял, на какой шум ориентировалась Кэт. Вода хлестала сплошным потоком, ниспадая с вершины скалы, и в темноте трещина сливалась с серым фоном.

Он подполз к краю выступа. Смогут ли они выжить, если сиганут вниз? Он не поставил бы на это пфенниг. Скорее всего, разобьются об острые камни и всплывут кверху брюхом. Лучше не рисковать.

– Роза ветров! – в сердцах воскликнула Кэт.

Желтоглазая пораженно застыла возле соляного изваяния.

– Такое я надеялась увидеть в последнюю очередь.

– Что там? – спросил Лотт.

– Мои родичи, – отозвалась покорившая-ветер. – Здесь статуи кого-то из моего народа!

Лотт вгляделся в гладкие белесые текстуры и пораженно цокнул языком. Возле сталактита, навеки сплавившись с его основанием, лежали покорившие-ветер. Но это были не скульптуры.

– Тела, – подтвердила его догадку Квази. – Это не статуи. Когда-то они были живыми существами, но соляной раствор и известняк мумифицировали останки, предотвратив тление.

– Их убили, – зло сказала Кэт. – Наверняка они были слугами королевы. Их просто убили за компанию. Покорившие-ветер только мусор. Старые износившиеся игрушки. Нас сломали и выкинули.

– Не думаю, что все обстояло именно так, – задумчиво произнес Лотт. – Посмотри, как распложены тела. Словно они были живым щитом, охранявшим что-то.

Он хотел поднять окаменевшие останки, но руки только скользили по гладкой поверхности. Тогда Лотт подобрал навершие кирки, оставленной когда-то строителями, и вопросительно посмотрел на Кэт.

– Я сама, – она уверенно взяла у него ржавую железку и засучила рукава. – Родная кровь не потревожит их ветреные души.

С этими словами она ударила по изваянию. Окаменевшая рука треснула и откололась. Кэт работала быстро. Вскоре желтоглазая добралась до того, что спрятало время, и охнула.

– Не может быть, – пробормотала Кэт. – Здесь, в недрах замка, все это время была сокрыта стела.

Девушка показала на едва видную во мгле руну.

– Вот что они охраняли. Память предков была для них дороже жизни, хоть они и не могли ею воспользоваться.

– Но можешь ты, – заметил Лотт.

– Да. Могу и воспользуюсь.

Кэт продолжила очищать стелу от известнякового захватчика с упорством увлеченного работой мастера, и ничто на свете не могло ее остановить.

Лотт не стал говорить желтоглазой о соображениях насчет гибели ее родичей. Он сильно сомневался, что именно камень с клинописью стал причиной их самоубийственной обороны. Тела образовали почти ровный круг возле гладкого отверстия величиной с локоть.

Квази тоже заметила эту странность. Она удивленно переглянулась с ним, не в силах вслух высказать невероятную догадку. Дыра вела глубоко вниз. Она была слишком маленькой, чтобы в нее смог протиснуться взрослый. Но вот младенец...

Нет, одернул себя Лотт, эта история слишком похожа на сказки, которые болтает пьянь в тавернах. Россказни о том, что нашелся наследник, боги знают, сколько времени считающийся мертвым. Род Фениксов умер окончательно и безвозвратно.

– Фуух, – Кэт отирала пот со лба. – Я одолела тебя, треклятая каменюка.

Покорившая-ветер скороговоркой прочитала разбросанные по серой поверхности символы. Лотт, помня о прошлой встрече с духом-хранителем, жестом показал Квази отойти и зажмурить глаза.

– Тив!

Из стелы заструился тягучий синий свет, в котором замерцала призрачная фигура в дымчатых одеяниях. Хранитель преклонил колени перед призвавшей его. Кэт победно взглянула на спутников и коснулась индигового лица.

Камень зашипел, нагреваясь от мощных магических потоков.

Лотт кое-как отполз в сторону. Глаза горели. В горле сильно першило. Он чувствовал, что новый приступ накроет его с головой. Возможно, он уже не увидит рассвет.

– Не следуй во тьму, – говорила издалека Квази. – Будь с нами. Говори.

– О чем?

– О себе. О жизни до встречи с нами. Только не иди во...

***

– Сторм сказал чистую правду, – Зейд чуть натягивает поводья, заставляя свою лошадь поравняться со скакуном Лотта. Видя выражение лица оруженосца, Зейд примиряющее машет руками. – Эй, я лишь хочу, чтобы ты не возводил замки из песка. Лучше знать горькую правду, чем прослыть дураком.

– Мне плевать, что обо мне подумают, – говорит Лотт. – Когда я вернусь, все изменится. Неважно, сколько их было до меня. Важно, что мы любим друг друга.

– Как знаешь, – хмыкает Зейд. – Только не делай вид, что тебя окружают одни ублюдки. Сторм хочет для тебя лучшей доли.

– О, он прекрасно дал об этом понять, – желчно отвечает Лотт.

Он вырывается вперед, отделяясь от кавалькады. Заставляет коня бежать рысью. Скрываясь за покрытым инеем холмом, слышит окрик Зейда.

– Это всего лишь слова! Вы братья и останетесь ими всегда! Еще помиритесь!

Зима дышит в затылок Тринадцати Землям. Тепло покидает эти места как умирающий, делающий последний вздох перед вечным сном. Земля черствеет. Бесчисленные ямы на дорогах покрыты гладкой коркой льда, хрустящей под копытами лошадей.

Небо стального оттенка готовится разомкнуть уста, чтобы покрыть все снежной шапкой. Лотт держится в стороне от остальных всю дорогу. Он думает только о Беатрис.

Конечно, она согласится выйти за него. Станет честной женщиной. После этого никто не посмеет назвать ее шлюхой. Возможно, из него получится лучший семьянин, чем воин.

Луговье стоит близ урочища. В голой степи темным пятном чернеет лес, дома окружают высокие деревянные срубы. Деревня находится вдали от караванных путей и Края Мира. Живет тихой мирной жизнью. Ухоженные поля располагаются квадратами на три, а то и четыре длины полета стрелы вокруг селения.

В подворье поглазеть на пришлых собираются местные. Когда еще увидишь закованных в броню воинов? Невидаль для рабочего человека, целый день гнущего спину в поле.

Староста Луговья, высокий, не смотря на прожитые годы, все еще дюжий мужчина с бородой до груди делает поклон в пояс, как только видит знак своего лорда на латах.

Узнав о причине их визита, староста склоняет голову и просит господ хороших не гневаться.

– Нет урожая в ентом году, – говорит. – Посевы погибли. Порча заразила всю округу, меняли места. Сжигали семена, выбрасывали плохую землю. Все зря.

Он ведет их к зернохранилищу. Трое мужчин снимают засов и отворяют крепко сбитые ставни. Амбар пропитан цвелью. Горы зерновых поглотил снежный пух с черными точками. Зараза перебросилась и на клубни. Даже бочки с соленьями поддались болезни.

– Белая Гниль, – Зейд отходит назад и творит гало. – Почему не сожгли?!

– Ждали гонцов, – отвечает староста. – Лорд должен знать, что мы ничего не утаили. Все так, как видите своими глазами. Пойдемте, люди добрые.

Белая Гниль всегда приносит мор в Империю. Цвель пожирает все, до чего добирается. Коренья, плоды, злаки, поражает животных, щипавших зараженную траву. Есть такую пищу нельзя. Человек бредит два дня и умирает в горячке.

Их ведут в дом старосты. Вся мебель из ольховника, пусть непрочная, зато деревьев в избытке. Они снимают доспехи, отирают мозоли там, где железо соприкасалось с кожей. Садятся за длинный стол. Старостина дочка, девица в самом соку, красоту которой не скроет ни здешняя глушь, ни неухоженное лицо, накрывает скромный стол, чтобы накормить гостей.

Им дают постную кашу и забористую медовуху на липе. Зейд довольно лопает, подмигивая Лотту. Мол, даже в такой дыре можно найти что-то хорошее.

Сторм долго смотрит на еду и перебрасывается парой фраз с Кайлом. Тот кивает и уходит на подворье. Лотту не нравится настроение брата. Сторм собран. Он делает вид, что доволен положением, но Лотт знает – брат чего-то ждет. И тогда разразится гроза.

Он отодвигает полный горшочек, пытаясь понять, к чему сведется трапеза. Зейд нахваливает сивуху хозяина, отирая молодой пушок на подбородке.

Внезапно подворье взрывается криками. Сторм вскакивает. В руках кинжал. Он бросается к старосте, двигает его кулаком в скулу и валит на деревянный пол. Лезвие упирается в горло, и он велит:

– А теперь, смерд, показывай, что ты действительно прячешь в своих закромах.

Дочка старосты пытается умолять Сторма отпустить отца, но тот делает знак и Зейд берет девушку за косу. Намотав волосы на локоть, он лишает ее возможности сопротивляться.

Опешивший Лотт не может произнести ни слова. Он лишь покорно двигается за товарищами по оружию на улицу. В подворье гам. Орут бабы, плачут дети. Кайл с обнаженным клинком стоит среди открытой конюшни. Возле его ног труп молодого парня.

– Хотел остановить оглоблей, – хмыкает Кайл и добавляет – Лотт, кажется это твоя оглобля.

Он показывает на наполовину вынутый из ножен клинок, оставленный около лошади. Лотт не отвечает ему. Он заходит внутрь и видит погреба, скрытые до этого соломой. Дергает засов. Внутри нетронутая Белой Гнилью рожь. Немного, меньше десятка мешков.

– Врать нехорошо, староста, – напутствует Сторм. – У вас есть зерно. Не важно, где оно спрятано. Я не собираюсь искать во всех тайниках и землянках вонючей деревеньки.

– Нет, господин, – молит староста. – Это все, что у нас осталось. Клянусь Гэллосом! Если мы отдадим последнее, не сможем пережить зиму. Начнется голод!

– Заткнись!

Сторм бьет по затылку рукоятью. Старик падает без чувств. Бабы охают, мужики потихоньку собираются в группы.

– Времени у вас до первых петухов, – заявляет Сторм, оглядывая толпу.

Лотт не верит собственным глазам. Брат возомнил себя судьей? Самим лордом Кэнсвудским?

– Снаряжайте телеги, люди. Если к утру вся мука, все зерно и мясо, что присвоили себе, не будут готовы к отправке, я прикажу вздернуть вашего набольшего.

– Брат...

– Заткнись!

Сторм не смотрит на него. Сейчас он – царь. Ему и только ему принадлежит здесь все.

– По твоей вине мы здесь оказались. Так что заткнись и слушай меня. Нам приказано забрать провизию.

– Нас послали узнать, что к чему.

– Ты наивен и глуп, Лоттар. Лорд Кэнсли не будет дергать людей туда-сюда, чтобы они болтали с грязными холопами о погоде и урожае. Ему нужен результат. Я сделаю то, что хочет мой лорд.

– За ваше неповиновение, за попытку слукавить, – Сторм обращается к толпе. Он поворачивается к дочери старосты, онемевшей от происходящего. – Ответит она. Кайл! Пусть покажет альков отца. Ей нужно очень хорошо потрудиться, чтобы замолить грехи вшивой деревеньки.

Кайл загоготал, поддернул девке платье, ухватив за мягкие места.

– Пойдем красавица, позабавимся.

Девушка плачет, но понимает, что никто ей не поможет, и ведет оруженосца за собой. Толпа нехотя расступается перед ними. Растет ропот.

Лотт чувствует недовольство. Он видит обреченность в глазах матерей, боящихся, что их чада умрут с голоду. Они знают сколь беспощадна зима к неготовым. Оруженосец видит сжимающиеся кулаки мужичин. Чувствует их злобу также ясно как свежий воздух во время грозы.