Текст книги "Солнценосец (СИ)"

Автор книги: Роман Мережук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

Лотт хмыкнул. Иногда Квази выражалась совсем как имперка.

– Зачем кому-либо воровать кости Климента, пусть и подпитывающие Места Силы?

– Как зачем? – удивилась Квази. – Возможно, один из крупных землевладельцев решил добиться у Церкви милости. Он мог узнать о старом Месте Силы и подпитать его реликвией. Маленькое чудо может принести много пользы для знающих как им воспользоваться. Мощи Священной Империи известны в обоих халифатах. Я точно знаю, Хазиб Работорговец предлагал столько драгоценных камней архигэллиоту, сколько весят все его наложницы в обмен на маленькую толику мощей.

Лотт поджал губы. Внезапно мощи оказались самым ценным товаром в империи. Таким ценным, что ради него не грех рискнуть жизнью. Это значило, что стоит ждать новых краж.

После нескольких часов не давшего результатов допроса Клавдий сдался.

– Заприте ее в самой мрачной келье собора, – просипел епископ. Утирая пот со лба. – Я еще раз поговорю с тобой дитя. Завтра. И если не получу ответы, отдам инквизиции. Ты знаешь, что они делают с безбожниками, ворующими реликвии?

Девочка показала язык и скорчила умилительную рожицу.

Дети, подумал Лотт, они не знают страха смерти. Они боятся только чудовищ под кроватью, хотя эти твари ничто по сравнению с людьми.

– Как знаешь, – изрек Клавдий.

Он коротко помолился, глядя, как хранители содержимого раки бережно несут мощи на привычное место. Закончив, подозвал подзащитных.

– Ты молодец, Лотт, – похвалил Клавдий. – Оказался поумнее всех стражей разом взятых. Я знал, боги привели меня к тебе не зря.

– Рад услужить, ваше преосвященство.

Клавдий сопроводил их в капеллу Мельхиоровой Сотни. Стража почетного караула чопорно поклонилась им и пропустила внутрь.

Просто удивительно, как быстро способны меняться люди. Еще недавно один из рыцарей с усмешкой и плохо скрытым азартом наблюдал, как Галлард готовится намять бока Лотту. Сейчас этот человек, давно поседевший, с зачерствевшим от прожитых лет и накопленного опыта лицом, говорит ему спасибо и осеняет гало.

– Я слышал, вы хотели узреть доспехи Миротворца, – произнес епископ. – Что ж, это меньшее, чего вы заслуживаете.

Миротворец не был гигантом, каким его изображали на фресках. Вне сомнений – крепким малым, сильным, нечеловечески сильным, но не мифическим полубогом. Лотт встал возле одоспешенного манекена. Они с Климентом примерно одинакового роста, возможно, архигэллиот чуть шире в плечах, но ведь латы всегда можно подогнать под конкретного человека если тот не карлик, конечно.

– Великолепно смотришься, – усмехнулась Квази. – Меч, щит, конь с упряжью и хоть на турнир.

Доспехи покрыли золотом. Было что-то напускное в этом, скрывающее историю. Жидкое золото скрыло царапины и следы выправленных молотом вмятин. Затмило возраст ложным лоском.

Он отстранился от витрины. Не потому что дрогнул от величия. Изображение бывшего оруженосца лорда Кэнсли выглядело таким же ложным, как и позолота. Лотт походил на брата, каким он запомнился перед смертью – повелевающим, безжалостным, высокомерным.

– Будут еще кражи, ваше преосвященство, – предупредил Лотт.

– Вы так думаете?

– Я уверен. Эта малютка не могла быть единственной, кто хочет нажиться.

– Что же, на этот раз мы примем меры.

– Не поможет, – покачал головой Лотт. – Мощи и до этого охранялись лучшими людьми. Воры знают слабые места гораздо лучше тех, кто их имеет. Они на шаг впереди. Будет еще одна попытка.

– Говори, сын мой, – радушно попросил епископ. – Я знаю, ты начал беседу не просто так.

– Мы можем стать полезными, ваше преосвященство. Я разгадал замысел одного вора. Разгадаю следующего. Квази единственная, кто может колдовать. Вместе мы сможем им помешать.

– Ты так говоришь, словно Галлард и его товарищи наивные дураки.

– Они мастера своего дела. Но мыслят слишком поверхностно. Найти, обезвредить, обезглавить. Галлард и подумать не мог, что существуют иные выходы из катакомб.

– Значит, ты хочешь помочь?

– Да. Всем сердцем. И я знаю, что вы поможете мне в ответ.

– Отпустить вас? – догадался первосвященник. Он несколько минут обдумывал его слова, затем вздохнул и махнул рукой, отпуская их. – Я сделаю все, что в моих силах, сын мой.

– Будь готова рвать когти, – сообщил Лотт чародейке.

Они сидели на скамье близ базилики, посвященной Святой Элайзе. Питались монахи в дни торжеств довольно сытно. Лотт приговорил копченную свиную ножку, макая хлеб в тертый хрен и обильно смазывая все это сливками. Со дня свадьбы у Бельвекенов он не ел так много. Жаль, что Кэт не может с ним этого разделить.

– Почему? – сурьмленные брови восточной красавицы изогнулись дугой.

– Епископ не станет нас вешать. Но и вытаскивать из петли не будет. Клавдий отдаст нас Псам Господним при первом удобном случае, чтобы те устроили показательный суд с проверками на нашу одержимость. А это значит опрыскивание освященной водой и привязывание к колесу с последующим утоплением. Первое освежает, а вот от второго хочется наложить в штаны. А я не люблю, когда в штанах есть что-то еще кроме моей задницы.

– Но зачем ты просил дать полномочия...

– Нам нужна свобода. За нами наблюдают. Пусть и не так усиленно, как за мощами. Я видел взгляды служек и монахов. Они боятся нас. Поэтому стерегут усердно. Сейчас, с этой заварушкой самый подходящий момент. Сегодня ночью будь готова.

– Нет, – внезапно заявила неверная. – Так нельзя.

– Еще как можно. Вскоре увидишь.

– Мы должны помочь им. Ты обещал.

– Я врал. Я много вру. Ты отвратительно выглядишь, Твои груди маленькие. Я на них никогда не пялюсь.

Она не рассмеялась. Возможно, в халифате совсем туго с юмором, возможно, Лотт чего-то не понял.

– Ты обещал ей стать другим.

Лотт почувствовал, как незримая петля стягивает шею, душит и не пускает в те места, где он обитал прежде. Раздолье без обязанностей, ни мешка с виной, ни котомки ответственности. Путь исправления, будь он не ладен.

– Они справятся и без нас.

– Ты сам сказал, что наверняка – нет.

Кэт, что ты на это скажешь? Он почти ощутил, как желтоглазая замахивается для пинка.

– Ладно. Хорошо. Отлично. Просто замечательно. Мы проторчим здесь до тех пор, пока идиоты-стражи не соберут свое приданое и не уберутся обратно в Солнцеград. А теперь принеси мне коврижек. Только они смогут поднять настроение в плохой день.

Квази отвесила шутливый поклон и отправилась на поиски сладостей.

Лотт раздраженно постучал пальцами по спинке лавочки. Взглянул на статую святой.

Все четыре ипостаси покровительницы юродивых и умалишенных корчились от боли, принимая муки своих протеже. Кажется, скоро Лотт тоже к ним присоединится. Оставаться здесь дольше дня – безумие. Лотт это знал. Должна понимать и Квази. Ее не спасут никакие грамоты. Инквизиции наплевать на политику, если враг обнаружен внутри страны. И все-таки неверная взялась играть роль совести. Возможно, опасалась, что его душа не выдержит еще одного грешка и сорвется с насиженного места. Как бы то ни было, планы менялись не в лучшую сторону. Что ж, придется импровизировать.

Весь оставшийся день он посвятил только себе. С удовольствием уплел принесенные коврижки в меду, соскоблил жесткую щетину с подбородка и щек острым гребнем. Монашек-цирюльник постриг отросшие космы, почти придав Лотту нормальный облик.

Напряжение в Соборе Тысячи Мечей росло с каждым часом. Чернецы шептались по углам, нервно поглядывая в сторону крипт. Редкие горожане выглядывали из-за закрытых ворот в надежде узнать утаиваемую новость и разнести сплетню по округе. Плотники тихо сквернословили, вставляя новые стекла в капеллы. Галлард отсылал людей узнать у священников любую информацию о готовящейся краже. Лотт насчитал троих рыцарей. Увальни громыхали железом по каменным плитам с важными минами. Они опросили первосвященников в Золотой и Серебряной Сотне. Затем переключились на давших обеты в капелле Оловянной Сотни. К полднику порядком уставшие стражи беседовали с провинившимися иноками, запертыми в подземных дормиториях Бронзовой Сотни.

Лотт долго думал, чем может провиниться монах, постящийся, молящийся, отдавший жизнь на услужение Гэллосу в четырех стенах, но кроме очевидного рукоблудства ничего в голову не пришло.

Латунную Сотню, с пустыми покоями инквизиторов рыцари проигнорировали.

Стражи долго допрашивали монашка в Свинцовой Сотне. Черепа воинов Столетней Войны пялились на происходящее пустыми буркалами. Время сточило края, известка обелила кость, выступающую из стен. Монашек, принадлежавший к ордену Угодных Богам, ютился в огромной зале в полном одиночестве. Видимо, самопожертвование не входило в число самых популярных поступков в Церкви.

Под вечер рыцари добрались до агапитов, занявших северную часть собора, называемую Электрумной Сотней. Медники качали головами и разводили руками. Лотт предположил, что они отсылают рыцарей к Зароку. Хотя вариант "ничего полезного не можем сообщить" тоже казался приемлемым.

Лотт обратил внимание на мнущуюся у ворот дородную кумушку, обернувшую голову в черный плат. Такие очень профессионально выполняют роль плакальщиц на похоронах, отрабатывая поддельными слезами каждый пфенниг.

Женщина стояла как неприкаянная и монотонно подзывала к себе монахов, не обращавших на нее никакого внимания. Наконец, она заметила самого Лотта. Заломила руки и, опустившись на колени, заголосила самым печальным голосом из своего арсенала.

Лотт скривился. Усилием воли не дал рукам зажать уши. Плакальщица не унималась и он сдался. Пересилив естество, подошел к разошедшейся не на шутку бабенке.

– На что нас покинулиии...

– Заткнись.

Тетка опешила от такой наглости. Застыла с открытым от удивления ртом и моргала как корова на дойке. В ее мозгу боролись две мысли – начать глупую свару с обидчиком или попытаться извлечь выгоду хоть от кого-то. Последнее победило. Плакальщица произнесла:

– Впусти, добрый человек. Впусти ради Климента Миротворца. Алланой заклинаю...

– С чего мне это делать?

– Я должна быть там, – женщина протянула руки сквозь решетки, указывая на вход в крипты. – Должна провести в последний путь Меллу, Кассю и Поллука.

– Ты их знала?

– Конечно знала, – подбоченилась плакальщица. – Как саму себя. Почти родня.

– Врешь, злыдня! – закричала бабка в дальнем конце толпы.

– А вот и нет, – обиделась плакальщица.

– Имена переврала, – упорствовала бабка. – Меллиной девку-то звали. Двое ребятишек у той было. Кассий и Полька. Впусти меня, сынок. Я их в детстве грудью подкармливала. Денег она хочет за отпевание, вот и все. Всем известно, что за мучеников церковь платит золотом.

– Ах ты, зараза, – женщина плюнула, но слюна до бабки не долетела, осев на ком-то из мещан.

Толпа загомонила. Люди недоумевали, почему их не пускают в церковь припасть губами к хрустальной раке. Почему праздник, которого ждали целый год, не продолжается? Почему в них плюют? Кто из сварливых баб прав? Задние ряды поддерживали старуху, передние дерзкую плакальщицу. У большинства просто чесались кулаки. Монахи хмуро наблюдали за назревающей потасовкой, но вмешиваться не торопились.

– Впусти, парниша, – напирающий люд прижал плакальщицу к решетке. – Я отмолю, отгорюю. Все как полагается. Не впервой.

В нем росло беспокойство. Факты не складывались в единое целое. Лотт что-то упустил из поля зрения. Очень важное.

Плакальщица схватила его руку, в надежде удержать:

– Я отплачу, – задорно провела языком по губам. – Не пожалеешь.

– Как, говоришь, у Меллы деток зовут? – Лотт не обратил внимания на зажатое в решетке рябое лицо отчаянно подмигивающей бабы, неумело пытающейся соблазнить его.

– Кассий и Полька, – выпалила плакальщица. Разнимать толпу уже спешили монахи. – Эмм, нет. Кассий и Поллук. Да! Так их зовут.

Лотт рванул в сторону кладбища.

– Стой, – крикнула вслед плакальщица, идя на последнюю уступку. – Поделим деньги пополам. Стой! Ладно, я возьму лишь треть!

Лотт перепрыгнул через аккуратно подстриженный можжевеловый куст. Сбежал по ступенькам на первый уровень крипт. Два женоподобных ангела, "одетых" в пошедшую трещинами белую краску скорбно приветствовали всех, кто желал воочию убедиться, что все люди смертны.

Галлард сидел в небольшой комнатушке среди трав и окаменевшей травы для курений. Завидев Лотта, скривился. Видимо понял – хороших новостей не будет.

– Ну-с-с, – протянул.

– Бальзамировщик.

Лотт пробежал мимо Родриго и Вильяма, решающих отсалютовать ему или насадить на пику.

Прошло довольно много времени. Он мог опоздать. Он мог ошибаться, в конце концов. Галлард подумает, что епископ держит при себе полного идиота. Хотя и сейчас он для стражей реликвария еще та заноза в заднице. Риск стоил свеч. Лотт выиграет день, а значит – целую вечность для планирования побега.

Покойницкая смердела гниющими внутренностями. Ладан и лаванда не разгоняли вонь, а нагнетали ее тяжелым запахом благовоний. Меллу успели заштопать. Бальзамирование придавало коже янтарный оттенок. Лотт отвел взгляд от обнаженного, словно обмакнутого в карамели тела. Один из мальчиков был вскрыт. Внутренности не успели вынести. Именно ведро с ними наполняло комнату удушающими миазмами. Место желудка, печени, почек, легких и сердца заняла сухая солома, чебрец и полынь, вытягивающие влагу из усопшего. Из горла мальчика тянулось что-то синее и очень длинное, но Лотт не горел желанием подойти поближе и удостовериться наверняка.

Четвертый стол был занят горбуном. Старичка положили на бок. Казалось, что его мышцы сведены жуткой судорогой продолжительностью в жизнь. Старик всхрапнул и почесал нос.

Женщина, до этого занимавшая его место, пропала.

Лотт выразительно посмотрел на Галларда. Тот выразительно посмотрел на своих подчиненных. Те с ненавистью на пускающего пузыри горбуна. Праздник Святого Климента в этом году запомнится им надолго.

Покойницкая имела еще один выход. Приготовленные к последнему пути тела спускали по наклонной поверхности на специальный стол в нижних криптах. В обход стражи и жилых помещений. Но оставался еще один вопрос – как, падальщик ее пожри, тать собиралась отсюда выйти?!

В свете факелов крипты, заполненные мертвецами, выглядели еще мрачнее. Полутени ложились на посмертные маски, и монахи превращались в демонов. Лишенные мускулов и кожаной обертки черепа скалились безумными улыбками, а треск горящего древка факела напоминал зажигательный танец костяшек.

Вдалеке заскрежетал отодвигаемый засов. Они бросились на звук.

Меж двух мумий, прикованных цепями к опорным колоннам, подобно распятым язычниками мученикам на заре становления веры в Гэллоса и Аллану, находилась решетка, ведущая к сливным водам. Женщина в саване почти протиснулась внутрь. Завидев стражу, попыталась сплавить мощи по канализационным желобам.

Джеймс Галлард проявил сноровку и недюжинную ловкость. Он перехватил руку, держащую мешковину и заломил ее за спину вора. Женщина ойкнула и выронила добычу. Второй страж, голубоглазый блондин с коротким ежом волос, поймал мощи на лету. Развернул, пересчитывая количество ребер и позвонков на столбе. Проверил целостность лопаток и наличие зубов в обеих челюстях. Удовлетворительно кивнул командору.

– Пойдешь с нами, милочка, – любезно сообщил Галлард. – Любишь притворяться мертвой? Скоро узнаешь, каково это на самом деле.

Схема допроса ничем не отличалась от предыдущего. Разве что вопросы задавал Галлард. Женщина разменяла третий десяток. В некоторых прядях уже проскальзывала седина, хотя морщин еще не было. Она честно отвечала на вопросы. Возможно, потому что она не была маленькой девочкой и боялась этих людей. Возможно, предпочитала разговоры пыточным инструментам. Лотт склонялся к третьему варианту. Тать попросту не знала ничего ценного.

– Ваше имя?

– Сибилла.

– Вас послала некая Юлиана?

– Да.

– Что вы о ней знаете?

– Она царица воров.

Лотт зевнул. Время далеко за полночь и представление перестало вызывать интерес после первых минут беседы. Квази давила в себе сонливость, пытаясь вслушиваться в слова Сибиллы, но по неверной было заметно, что она не прочь сменить стул на койку.

– Имена подельников? Где их найти?

– Работаю в одиночку.

– Кто принес заказ?

– Листок оставили под дверью в комнате.

– Что предлагали взамен?

Сибилла назвала сумму. Лотт присвистнул. За такие деньги он мог купить два с половиной княжества Таусширских и епископство на сдачу.

– Ваше имя?

Допрос в очередной раз пошел по кругу. Лотт покинул комнату, тихо притворив за собой дверь. Он пришел к притвору в капелле Мельхиоровой Сотни, где ему выделили местечко и замертво упал на жесткую кровать. Спать хотелось ужасно, но смутное предчувствие не давало покоя. Будоражило так же, как воющие псы накануне чьей-то смерти. Он ворочался, пытаясь заглушить чувство тревоги. Не помогало. С каждой минутой Лотт понимал – кража неминуема.

Он должен брать в охапку Квази и бежать, пока есть такая возможность. Галлард снял всех часовых. Теперь все двадцать стражей находились в криптах. В пяти шагах от реликвария. Смешно сказать, воины церкви опасались воров, двое из которых уже смогли их обхитрить. И одна из них – маленькая девочка.

Последняя попытка, пообещал себе Марш, я скажу то, что думаю, и на этом добрые дела в Бенедиктии заканчиваются.

С такими мыслями он направился к епископу. Клавдий удивил его. Епископ не спал. Он даже и не помышлял о сне. Одиноко сидел в холодной библиотечной зале, изменяя теплому ложу с камином. Смотрел на одоспешенный манекен, словно советуясь с Миротворцем.

Кажется, Лотт недооценил этого человека.

– Не спится? – спросил епископ.

– Да, ваше преосвященство.

– Беспокоишься о мощах?

– Да. Нет. Не совсем.

Лотт глубоко вздохнул, подбирая нужные слова. Епископ участливо ждал. Клавдий достал из кармана пару черных свечей, вставил их в серебряный подсвечник. Поднес к горящему канделябру и подал Лотту. В его углу стало светлее. Будто солнце одарило маленьким нимбом. Марш повертел в руках подсвечник.

Запах воска и лежалой дыни действовал успокаивающе.

– Мне кажется, нас водят за нос, – сказал Лотт. – Один раз, в те времена, когда еще водились деньги, я играл в кости с одним шельмой в Гэстхолле. Он давал мне выигрывать мелкие ставки и когда я уверился в том, что сегодня удача на моей стороне, он оставил меня без гроша.

Голова отяжелела. Лотт поставил светильник на крышку манекена. Протер глаза. Не помогло. Он устал больше, чем казалось с первого взгляда.

– Нам дали знать о месте кражи. О вещи, что должны украсть. Разве что время не указали. Выглядело слишком вызывающе. Слишком очевидно. Понимаете меня?

– Не совсем. Вам плохо? Может, присядете?

Лотт плюхнулся на стул. Клавдий превратился в титаническую фигуру, чьи плечи подпирали своды. Голос звучал словно издалека. Во рту словно поселились сахарные мухи. Лотт продолжил, сглатывая слюну через слово.

– Когда шулер хочет подложить лишнюю карту в свой расклад, он чихает, начинает свару или же, простите, щиплет распутных девок. И делает это так, что игроки обращают внимание на что угодно, кроме его карт. Кто-то отвлекает нас от истинной цели. И мне кажется...

Он никогда бы не подумал, что библиотечный стол будет настолько мягок. Перед глазами возник Клавдий. Епископ зажал нос платком, открывая стекло.

– Просто кивайте, идет? Вам кажется, что сегодня воры совершат настоящую кражу?

Кивок.

Клавдий снял кирасу и шлем. Бережно сложил в корзинку, привязанную веревкой к крюку. Дернул. Корзинка исчезла.

– И предмет кражи – не мощи? Что же? Может, доспехи?

Кивок.

Ножны и меч отправились в долгое путешествие за пределы Собора Тысячи Мечей.

– Вы были отличным подельником, Лотт. Лучшим чем ожидалось. Галлард и в подметки вам не годится. Только благодаря вам мы опередили сроки. И даже не пришлось подсказывать стражам ответы.

– Я... не... понимаю...

Последние части рыцарского доспеха исчезли в ночи. Клавдий встал на уступ и проверил, крепка ли веревка.

– Очень жаль, что не могу взять вас в долю. И вдвойне обидно, что вам придется расплачиваться за мои проделки. Что тут скажешь? Жизнь – игра.

Клавдий пожал плечами и улыбнулся. А затем растворился словно призрак.

Лотт сделал неимоверное усилие и встал. Он сделал целых два шага вперед, перед тем как потерять сознание.

***

– М-м-м, – что-то холодное коснулось его губы.

Лотт разлепил веки. Солнце уже взошло. В библиотеке не было фресок на потолке. Только паутина и восьмилапые ткачи. Скучно и однообразно. Он решил сосредоточиться на чем-то другом.

– Скажите, почему во всех мало-мальски заметных событиях вы принимаете живое участие? – спросил некто таким безразличным тоном, что усмешку в нем заподозрил бы только недалекий человек.

Лотт сосредоточился на том, что сейчас было важнее всего. На языке. Губа опухла, в рот будто напихали железа. Он сплюнул красной вязкой жижей смутно напоминающей слюну.

– Падальффик поври мою дуффу, – прошепелявил. – Ффто фо мной проивоффло?

– Прикусили язык. А до этого надышались дурман-травы от этих свечей.

Лотт запоздало осознал, что до сих пор смотрит в потолок, и повернул голову в сторону звуков. С ним говорил опрятный мужчина средних лет, одетый во все белое. Молочный дублет, опоясал кожаный пояс мелового оттенка, выгодно подчеркивающий снежного окраса брюки и алебастровые остроносые сапоги. Незнакомец изредка бросал в рот засахаренные апельсиновые дольки, перед этим выбирая самые сочные из шкатулки, инкрустированной мелкими топазами, тусклыми бериллами и старым жемчугом.

– Доспехи?

– Исчезли. Забавная история. Некий гробовщик вывез повозку с тремя гробами по приказу самого епископа.

– Это не...

– Настоящий епископ. Мы знаем. – Еще одна долька отправилась в рот. Губы незнакомца, уродливо узкие, покрылись мелкими бесцветными кристалликами. – Настоящий Клавдий нашелся лишь сегодня. Его держали связанным в одном из брошенных дровосеками домов вместе со свитой. Говорят, схожесть феноменальна.

– А воры? – кажется, язык начал его слушаться.

– Их выпустил из келий Лжеклавдий.

Почему он ведет себя так, словно ничего не случилось?

– Не понимаю, ведь в надписи говорилось о Юлиане.

– Вы верите вору на слово? – человек позволил интонации стать вопросительной, хотя всем видом давал понять, как мало его заботит вся ситуация около мощей и как много – шкатулка со сладостями.

– Их найдут?

Подвижность медленно возвращалась в тело. Теперь Лотт точно знал, что к его губе приложен лед. И то, что он лежит на чьих-то коленях.

– Может да, может нет. Еще из города выезжали повозки с матерью и дочкой. Старым пьяницей и турнепсом. С немым крысоловом и его дохлым заработком. Из разных ворот. Сир Галлард выслал погоню, но все дороги пусты. Если бы пропали мощи, люди рвали и метали. Подозревали каждого встречного. Их бы нашли быстро. И других, на них похожих. Всех, вызывающих подозрение. И растерзали на месте. А так – украдены старые доспехи. Вот и все.

– Зачем?

– Знает только заказчик. Пропавшие доспехи, конечно, прискорбная новость. Но она меркнет по сравнению с неким Лоттаром Маршем, разрывающим тварей преисподней с такой легкостью, будто сам является оным.

– Кто вы?

Человек улыбнулся. Вышла жабья ухмылка.

– Я думаю, вы догадались.

Лотт отодвинул лед от губы. Повернул голову. Квази не шел новый наряд. Суконный платок спрятал роскошные кудри, сутана скрыла заманчивые формы. Скарабей исчез под слоями монашеского одеяния. Его место занял другой символ.

– Не бойся, Лотт, – сказала чародейка. – Все будет хорошо.

Он бы с ней поспорил насчет этого.

На белом сукне сутаны ярко-красным бельмом застыл остроухий зверь. Псы Господни. Белые. Инквизиторы. Интересно, как долго его станут пытать перед казнью?

Интерлюдия

Цена

Следы, тянущиеся за колеей, ясно давали понять – люди проигрывают гонку со смертью. Три твари. Самая крупная чуть отставала, но всадник был уверен, что в стороне не останется. След от колеса еще не застыл в дорожной жиже. Погоня отставала часа на три, может быть и на все четыре.

Он вытянул из кожаной сумки письмо с печатью архигэллиота. Еще раз перечитал. Нужно спешить. Крайне важно присутствовать при этом. Не только для него. Речь о тысячах жизней.

Сгнившая веревка стянула шею. Сломанное у древка аурийское копье уткнулось в живот, холодя кожу.

Они выбрали свою судьбу. Он не обязан этого делать. Еще можно повернуть назад и следовать плану.

Закованный в латы путник двинул шпорами в бока лошади, задавая быстрый темп.

Трава местами выгорела. Осень превратила дерн в хрусткую соломку телесного цвета. Юго-восточный ветер трепал отросшую за время службы вороную гриву коня, словно хотел уберечь от таящейся впереди опасности и заставить повернуть назад.

Он бросил взгляд на далекий океан. Казалось, Крылья раздвигают Пенную Бухту и вот-вот из тверди вырвется серафим в ореоле божественного света. Отвесные, словно кто-то сделал гладкий сруб невидимым топором, скалы были испещрены незамысловатым рисунком. Само по себе непримечательное зрелище. Если не оценивать масштаб.

Каждое перо размером превышало крепостные стены Солнцеграда. Чтобы высечь такой узор вдоль всего залива по обоим берегам ушли бы века. Не говоря уж о сотнях сорвавшихся вниз каменщиков. Достояние Мертвого Царства, реликт Эры Забытых.

Он смотрел, как волны бьются о Крылья, орошая их мокрой солью, омывая и подтачивая. Ему нравилось представлять себя таким же узником плоти, рвущимся к долгожданной свободе.

Заброшенная дорога часто виляла между окруженными сухостоем острыми валунами. Приходилось осторожничать, чтобы лошадь не ранила ногу, подвернись на пути такое добро.

Солнце грело знатно. Казалось, нагрудник накален добела. Он откупорил бурдюк с теплой водой, смешанной с уксусом, и смочил горло. Редкостная дрянь. Он пожалел, что не взял с собой вина.

Колея завиляла из стороны в сторону. Плохой знак. Он до конца верил, что им повезет.

Конь заржал от удара пятками и бросился вскачь.

... Фургон наскочил на камень и одна из осей надломилась. Хозяин дико махал стулом, пытаясь отогнать тварей от себя и родных. Женщина сидела внутри повозки и кричала. Мальчик лет восьми, чинивший колесо, громко плакал.

Семилап и гнилозуб. Плохо дело.

Всадник выскочил вперед, перекрывая дорогу падальщикам. Вытянул шестопер из петли в седле. Семилап получил по голове и распластался на земле. Гнилозубу повезло больше. Тварь выбила его из седла. Когти противно заскребли по металлу. Шлем, секунду назад спасший жизнь, теперь мешал обзору.

Гнилозуб грыз левую ногу, пытаясь подобраться к любимому лакомству. Он ударил падальщика кулаком. Оттолкнул визжащее тело свободной ногой. Попытался подняться на четвереньки. Слишком тяжело. Чертовы железки.

Внезапно перед ним вырос семилап во всей красе. Раздвоенный, словно разрубленный пополам, череп с глазами-лепестками по краям почти вплотную приблизился к лицу.

Тварь нагнула голову как пес, принюхиваясь к жертве. Фыркнула и попятилась.

Она знала, что воин ей не по зубам.

Рыцарь вслепую нащупал шестопер. С уханьем бросил в ворчащих падальщиков. Удивительно, но сработало. Твари обратились в бегство, рыча и хватая друг друга зубами от бессильной ярости.

Проклятая лямка больно впилась в кадык. Он достал кинжал из ножен и срезал ремень. Снял шлем и повел головой, прислушиваясь к ощущениям. Ничего не сломано. Возможно, в этот раз обойдется синяком на затылке.

– Спасибо вам!

Он повернул голову и увидел трясущегося мужчину, так и не отложившего стул. Мальчик все еще плакал. Женщина все еще кричала.

– Вас не ранили?

– Нет, – мужчина помог ему подняться. Подал шестопер. Нагнулся за кинжалом. – Вино есть?

– Конечно. Мальрик, принеси.

Мальчик не тронулся с места. Мужчина прикрикнул:

– Мальрик! Живо вина господину!

Мальчик повиновался. Из фургона раздались тихие голоса и лязг посуды.

– Меня зовут Дейвин, сир, – мужчина неумело согнулся в поклоне. Почесал макушку. Увидел забытый в пылу боя щит, решил подать и его.

Нагнулся и ойкнул, увидев девственно чистое дерево, окрашенное черной краской без отличий и геральдических крестов с полосами, свойственных высокородным.

– Вы один из безликих?

– Был им.

Дейвин подал ему щит. Подошел к повозке и вновь почесал макушку, глядя на защемленное в каменной ложбинке колесо.

– Мы переезжаем, – мужчина теребил в руках кинжал, словно пытался подсчитать его стоимость на ощупь. – Решили пожить вдали от... – он указал направление, в котором скрылись падальщики. – ... всего этого. Хватит, натерпелись.

Безликий понимал. Жизнь вблизи Приграничья бедна и опасна.

Женщина громко застонала, и Дейвин обеспокоенно заглянул внутрь. Успокаивающе прошептал нежности, которые мужья говорят любимым женам.

Рыцарь оглядел повозку. Неплохая. Для долгого пути. Вместительная. Мул ухожен и накормлен.

– Знаю, глупо было выбирать старую дорогу, – Дейвин вернулся к нему с кувшином вина. – Мертвые Земли близко. Но поймите, моя жена... Мы ждем ребенка. Начались роды, и я хотел сделать как лучше. Чтобы дитя пришло в мир под крышей. Я решился на такой риск только ради нее!

Безликий осушил кувшин. Вино оказалось молодым и кислым, но утоляло жажду лучше дрянной воды.

Как сказать тяжелые слова и не ранить? Он знал, что мужчина рискнул всем, чтобы принести счастье своей семье, но цена за это может оказаться слишком высокой. Нет таких слов, чтобы его утешить. Только правда, пусть и горькая.

Дейвин и Мальрик сняли колесо и пытались заменить ось. Отец прикрикивал на сына, отчего дело шло очень медленно.

Безликий заглянул в повозку. Жена Дейвина закусила палочку и тужилась. У ее ног лежали простыни. Очередные схватки заставили ее закричать так громко, что, казалось, само солнце дрогнуло и начало скатываться к окоему.

– Они вернутся вечером, – сказал он. – Я видел три цепочки следов. С ними есть хрящевик, я уверен в этом. Вам нужно уходить. Немедленно.

– Да. Я понимаю. Как только починим колесо...

– Нет. Не понимаешь. Их слишком много и они голодны.

– Осталось совсем чуть-чуть.

Этот человек не хотел слышать. Безликий отвел его в сторону. Заставил смотреть в глаза.

– Я не смогу спасти вас от них. Падальщики сильнее. Они убьют тебя, твою жену, твоих детей. Брось повозку. Седлай лошадей и увози сына.

– Но вещи... в них вся наша жизнь.

– Не теряй времени.

– Моя жена скоро разродится. Мы успеем.

– Твоя жена обречена. Она не сможет держаться в седле. Милосерднее будет ее убить. Уезжайте с сыном сейчас же.

Дейвис отшатнулся от него как от чумного.

– Я ее не брошу!

– Ты умрешь.

– Должен быть выход. Мы справимся.

Безликий перестал обращать на него внимание. Он потратил столько времени на безголового дурня не просто так. Он сделает то, что должно, пока еще можно что-то исправить.

Безликий подошел к мулу и начал выпрягать из телеги.