Текст книги "Инверсия"

Автор книги: Роман Караваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

5

– Это же страшно, – сказала Маша. – Когда ребёнку приходится сталкиваться с такими мерзостями, его психика меняется. Иногда необратимо.

– Обычному ребёнку, – поправил её Никита. – Наши подготовлены лучше. Ты ведь заметила, что Поля не боялась. Она полностью контролировала ситуацию и спокойно добралась до их гнезда. А там уж…

– Да, – согласилась Замыкающая круг. – Это с самого начала входило в её планы. Но ведь то, что она там устроила, идёт вразрез с принципами, прививаемыми в процессе обучения.

– Сейчас в тебе говорят директор и взрослая женщина. – Мастер-наставник ласково погладил руку жены. – А Поля – двенадцатилетняя девочка с крошечным жизненным опытом. Она впервые столкнулась с наглым, торжествующим злом и по ступила в меру своего понимания. То есть сокрушила зло. К тому же её спровоцировали угрозой родителям, так что ответ был вполне адекватен. В соответствии с заданными правилами игры.

– Всё это так. – Маша печально покачала головой. – Но оставляет тягостное впечатление. Надо бы позаботиться, чтобы в дальнейшем такого не случалось.

– Думаю, в ближайшем будущем нам ничто не угрожает, – после небольшой паузы произнёс Никита. – Информация в нынешние времена распространяется подобно лесному пожару. И если раньше о наших возможностях знал лишь ограниченный круг заинтересованных в сокрытии подробностей людей, то теперь тайное окончательно станет явным. Не только спецслужбы, но и преступники всех мастей поостерегутся бросать нам вызов. Себе дороже выйдет.

– Ты не понимаешь. – Замыкающая круг вздохнула. – Запретный плод всегда слаще. Теперь они станут постоянно провоцировать нас, не затрагивая впрямую, но создавая вокруг зону напряжённости и подставляя ни в чём неповинных людей. Им очень захочется выяснить, насколько далеко распространяется наша реакция.

– Ну-у-у, драгоценная моя, – протянул Никита, – всех уберечь мы явно не сможем. А своих в любом случае защитим. И основных заказчиков в случае эскалации насилия тоже укоротим. Где бы они ни находились. Это к вопросу о досягаемости.

– Аппетит приходит во время еды, – возразила Маша.

– Жизнь и благополучие дороже.

– Кстати, куда ты дел Варенцова?

– А то тебе неизвестно? – в глазах Никиты мелькнула ирония. – Отправил в компанию к твоему несостоявшемуся убийце.

– Иезуит… – с осуждением и одновременно облегчением выпалила Маша. – Знал и молчал!

– Я же всё-таки мастер-наставник. И безопасность Центров – моя прямая обязанность. Поток внимания к тебе сначала появился, а потом исчез. Выводы сделать нетрудно.

– А то, что любимая женщина подвергается опасности…

– Стоп! – Никита прикоснулся пальцем к губам жены. – Стоп! Лукавая моя. Если кто и рисковал, так это снайпер. Ты же сильнее любого из нас. А мне было любопытно, как ты с ним поступишь.

– Да уж гуманнее, чем ты со своими.

– Если ты имеешь в виду бандитов Сопатого, то с ними иначе нельзя. Не усвоят-с. А теперь они сами оказались в роли жертв. И будут много и полезно думать на эту тему. И другим расскажут. А что до Варенцова – тут я пошёл по твоим стопам. Нехай на досуге пообщается со своим подчинённым. Вдвоём на острове веселее. Это ли не гуманный поступок?

– Демагог, – сказала Маша, оттаивая. – Штукарь. Макиавелли.

– Приятно слушать ласковые слова, – сообщил Никита. – Особенно из уст любимой. Они согревают сердце и радуют душу…

Он, видимо, собирался развить тему, но со стороны распахнутых настежь ворот послышался радостный взвизг Играя, и во двор вступили Фёдор с Кобышем, сопровождаемые мечущимся от одного к другому псом. Заметив хозяина, Играй моментально отвлёкся от своих попутчиков и рванул прямиком к сидящему на траве Никите.

– Ну-ну, – улыбнулся тот, пытаясь урезонить разошедшегося четвероногого приятеля. – Не так шустро. Я тебе не Фёдор. Замри! – И уже обращаясь к приблизившемуся Кобышу: – Здравия желаю, господин полковник. Каким ветром в наше захолустье?

– Попутным, мастер. – Дмитрий сунул руки в карманы спортивного костюма и присел на деревянный табурет, возникший в паре метров от супружеской пары. – Захотелось, веришь ли, тайгой полюбоваться. Я ведь здесь, почитай, месяца три не был.

– Уже знаешь?

– Знаю. Посмотрел слепок вашего инцидента.

– И как тебе? – мастер-наставник подобрался.

– Очень похоже. – Кобыш выпростал правую руку из кармана и пригладил ёжик на голове. – Вы ведь не в курсе, что одновременно произошли ещё два нападения. В Питере и Петропавловске.

Маша с Никитой удивлённо переглянулись.

– Да-да, – подтвердил полковник. – Просто я блокировал вызовы. Чтобы вы тут не распылялись. В Питере работал я сам, а в Петропавловске – Женька Седых. – Он покосился на подошедшего и принявшего независимый вид Фёдора, перевёл взгляд на своих собеседников и незаметно подмигнул. – Адресный сброс информации. Рекомендую защиту.

В следующий миг Замыкающая круг и мастер-наставник узнали об инцидентах в двух остальных российских Центрах. Кобыш не преувеличивал – всё выполнялось по одному и тому же сценарию. Ольга Кузнецова, тринадцати лет, была схвачена на берегу Финского залива, в дачном посёлке Комарове, и увезена в безлюдные места Карельского перешейка. Колю Желонкина, только что отметившего четырнадцатый день рождения, сняли с велосипеда прямо на улице камчатской столицы и тоже постарались убрать подальше от города. Оба похищения, совсем как в Иркутске, закончились печально для исполнителей. Мягко говоря. А если начистоту, то одна из питерских преступных группировок разом лишилась и законного лидера, и большей части боевиков, и роскошной базы на берегу Ладожского озера, увеличившего свою акваторию ровно на один небольшой заливчик размером примерно с квадратный километр. В общем-то быстрый и безболезненный переход в мир иной. Что же касается петропавловской братвы – с нею рассерженный Коля поступил гораздо хуже. Попав в хорошо оборудованную резиденцию и немного осмотревшись, он сначала обездвижил всех там находившихся, а потом вызвал туда же остальных, непосредственного участия в акции не принимавших, но готовых в любой момент соответствовать требованиям главы клана. Далее юный Робин Гуд собрал своих противников в кучу, заставил их раздеться донага и соединил наподобие сиамских близнецов – кого боками, кого руками, а кого и головами. На этом он не успокоился и учинил обрушение резиденции в недра земли, сотворив провал глубиною в шестьдесят метров. Натурально, голые грешники отправились на самое его дно. И теперь там вой стоит не хуже, чем в дантовом аду. Даже если их через пару часов обнаружат ребята из МЧС, как они смогут извлечь подобного гекатонхейра?

– Твоя школа! – Кобыш погрозил Никите виртуальным пальцем. – Вырастил борцов за справедливость.

– Чем ты недоволен, Дима? – возмутился мастер-наставник. – Я всего лишь учил детей эффективной защите. А она подразумевает определение основного источника опасности и быстрое его подавление.

– Слишком уж безжалостно они его подавляют, – посетовала Маша. – Особенно удивил меня Коля. Всегда скромный и очень уравновешенный мальчик – и вдруг такая вспышка поразительно изощрённой расправы над недругами.

– Ты не права, Замыкающая, – теперь Кобыш излучал удовлетворение. – Как раз он-то и проявил наибольшие человеколюбие и смекалку, потому что не стал уничтожать напавших на него мерзавцев. В блок информации это не включено, но я вам скажу по секрету: сращивание похитителей рассчитано ровно на сутки. Через двадцать четыре часа наведённая диффузия тканей полностью прекратится, и они снова почувствуют себя обычными людьми, но этого времени им с лихвой хватит для переоценки ценностей. Если, конечно, нервная система выдержит. Чтобы произвести такое воздействие, нужны фантазия и точное видение конечного результата. Так что парнишка подаёт большие надежды. Я его, пожалуй, возьму под персональную опеку.

– И всё-таки это жестоко. – Маша явила своим собеседникам грустную улыбку. – Не ожидала от своих учеников.

– Я тебе уже объяснял, – не утерпел Никита. – Это был адекватный ответ. Понимаешь? Ответ, соизмеримый со степенью угрозы. Нельзя их винить в том, чего бы они никогда не совершили, не возникни эта банда паразитов.

– Очень точный образ, – согласился Кобыш. – Дети не виноваты. Виновен тот, кто всё это затеял.

– Медведев?

– Да. Наш старый и весьма последовательный недоброжелатель. И его нельзя смахнуть на необитаемый остров, он – фигура публичная, его можно только стреножить.

– Почему же Рис до сих пор этого не сделал? – Никита не столько интересовался, сколько недоумевал, хотя по большому счёту и подозревал, что у Монаха могут быть свои резоны.

– Сразу чувствуется, что ты не политик, а мастер-наставник, – тут же отреагировал Дмитрий, как будто только и ждал подобного вопроса. – Искоренитель зла и поборник незапятнанных истин. Ты способен спланировать многоходовую превентивную операцию, но тебе и в голову не придут те категории, которыми мыслят люди власти. На самом деле неё довольно просто. Медведев, озабоченный сохранением статус-кво, с завидным упорством загоняет себя в угол, а Рис его лишь слегка корректирует. Чем подозрительнее и неистовее Медведев, тем выгоднее Рису. Шеф всея безопасности очень контрастно подчёркивает достоинства позиции Монаха. Судите сами. Мы вылупились полтора года назад, и первое, что сделал уважаемый Олег Иванович – взорвал собственный же челнок, мотивируя это необходимостью уничтожения инициированных, несущих Земле сплошные неприятности. Результат этой акции превзошёл все ожидания: мы остались живы, мировая общественность насторожилась, а Солдат подорвал доверие к себе и оказался в изоляции даже среди ближайших сподвижников – членов Президентского совета. Рис же, ратовавший за понимание и взаимовыгодное сотрудничество, в отличие от него стремительно набрал очки. Сегодня это ясно любому кретину. Наши воспитанники приносят несомненную пользу. И не только России, но и всему земному сообществу. А не было бы экстремальных выходок Медведева, Монаху пришлось бы доказывать свою правоту более сложными путями. И уж поверьте мне, ежели информация о нынешних инцидентах дойдёт до Ильина, опала Медведеву обеспечена. В лучшем случае Президент сочтёт его действия несовместимыми с интересами государства, в худшем – с треском погонит прочь, лишив возможности хоть как-то влиять на ход событий. А Рис сейчас – безусловный фаворит, поскольку считается нашим куратором и единственным человеком в окружении Президента, кто способен с нами договариваться на равных.

– Действительно просто. – Никита изобразил прямую, как стрела, дорогу, уходящую к горизонту. – Но об этом как-то не задумываешься, пока не прижмёт.

– В нашем положении полезно просчитывать любые варианты. – Кобыш поставил поперёк дороги полосатый шлагбаум. – Например, как уберечь детей от самих себя.

– Расшифруй, – насторожилась Маша.

– После сегодняшних эксцессов, в которых дети принимали решения, не советуясь ни с кем, они могут почувствовать излишнюю и опасную уверенность в своих силах и начать экспериментировать напропалую. Потому что прецедент уже произошёл.

В этой ситуации просто необходимо поддержать их творческие порывы и вместе с тем серьёзно ограничить поле деятельности.

– Что имеется в виду?

– Декларация. Необходимо убедить их в том, что подобного рода деяния следует проводить только в определённое время и только в определённом месте.

– На Луне?

– Да. Это удобный вариант. И мы это уже обсуждали.

– Под бочок к американцам? – съехидничал Никита.

– Ну зачем же? – Кобыш не поддался на провокацию. – Можно устроиться где-нибудь подальше. Всё в наших силах.

Он опять покосился на Фёдора, уже собравшегося обидеться на то, что взрослые внезапно замолчали, и спросил:

– А что, хлопчик, не стрескать ли нам по мороженому? А? Ты как?

– У меня оно плохо получается, – виновато буркнул парнишка, обрадовавшийся, впрочем, что на него опять обратили внимание. – Какое-то замёрзшее молоко с сахаром.

– Лучше биологию и химию учить надо, – нравоучительно сказала Маша. – И определять наиболее эффективные методы считывания информации. Распустил вас Джек. А у Тёрнера ты вообще в любимчиках ходишь. Он тебе всё прощает.

Я же сейчас не на уроке. – Фёдор сделал попытку отбиться. – И сегодня воскресенье.

– Лодырь. – В голосе сестры появились нотки осуждения. – В воскресенье, значит, мозги напрягать не надо?

– Я тебя чему учил? – поддержал жену Никита. – Первый принцип Мяосина…

– …гласит: сторонись нерадивости и лени, – оттарабанил парнишка. – Вот вы меня и потренируйте.

– Хват! – расхохотался Кобыш. – Зря пацана обижаете. Он своего не упустит.

– Вот и чудесно. – Мастер-наставник легко поднялся с травы. – Сооруди-ка нам, братец, для начала стол. Простой. Деревянный. И пару лавок.

Фёдор старательно засопел и устремил напряжённый взгляд на то место, где только что сидел его старший друг и несравненный учитель. Через несколько томительных мгновений рядом с Никитой образовался колченогий уродец и две доски, закреплённые на сосновых чурбаках.

– С пространственной геометрией тоже плоховато, – констатировала Маша. – Надо форму чётче выдерживать.

– Ладно, – Кобыш, не вставая с табурета, хлопнул ладонью по оструганной поверхности стола, – уже кое-что. А теперь, хлопчик, не отвлекайся и следи за процессом.

И он принялся выстраивать перед Фёдором вазочки с самым разнообразным мороженым – пломбиром, крем-брюле, шоколадным, фисташковым, клубничным, смородиновым и ещё десятком других сортов, пока у парня глаза не разбежались.

Чайная церемония в моменты пребывания в Москве являлась для Монаха чем-то вроде отдушины. Вот и сейчас он неторопливо налил из чахая благоухающий настой в высокий узкий сянбэй и накрыл его широкой чашкой. Потом перевернул, отставил сянбэй, выждал несколько секунд и сделал микроскопический глоток. «В горле так, как в первый дождь весной», – подумал он и закрыл глаза. Ему вдруг вспомнилась прошлогодняя встреча с Учителем. Тогда он впервые появился в храме не один, а со своими новыми друзьями. Лу-Хтенг благосклонно отнёсся к его просьбе о встрече и даже выразил желание познакомиться с адептами второго уровня. Он принял их в зале для медитаций, с тихой улыбкой ответил на приветствие каждого, и после того, как команда испытателей чинно расселась на циновках, начал долгую и неспешную беседу. О неисповедимых тропах человеческой истории и об ответственности каждого человека за жизнь на планете, о великих пророках древности и о путях, указанных ими. Лама не столько говорил, сколько внимательно наблюдал за реакцией гостей на сказанное, ему было очень интересно знать, чем отличаются обычные люди от инициированных среди звёзд. Плавный поток его речи не иссякал ни на секунду, и тем не менее казалось, что он не сказал ещё ничего, а время замерло и прекратило своё течение. Испытатели, зачарованные звуками его голоса, сидели неподвижно. И вот в какой-то неуловимый момент вдруг наступила тишина. Она всё длилась и длилась, пока Женя Седых не задал вопрос, вздрогнув от неожиданно вырвавшихся слов: – Что это было, Учитель?

– Каждый должен ответить сам. – Глаза Лу-Хтен-га остались полуприкрытыми. – Когда мы раскрываемся и становимся частью Пустоты, мы приходим к переживанию и взаимосвязанности, к постижению того факта, что все вещи соединены и обусловлены во взаимозависимом возникновении. Каждое переживание и событие содержит все события другого порядка… Что мы слышим, когда звучит звонок? Колокольчик? Воздух? Звук в наших ушах? Или это звенит наш мозг?.. Звенит всё вместе. Звенит то, что находится между.

– Необычная формулировка, – сказал Кобыш, – хотя и несложная для понимания.

– Так всё устроено. – Лама посмотрел на него долгим взглядом. – Речь – клевета. Молчание – ложь. За пределами речи и молчания есть выход.

Одну фразу, существующую до слов, не передадут и тысячи мудрецов.

– И как же следует относиться к такому миру? – поинтересовался Тёрнер.

– Реальный мир пребывает по ту сторону наших мыслей и идей, мы видим его сквозь сеть своих желаний, разделённым на удовольствие и страдание, на правильное и неправильное, на внутреннее и внешнее. Чтобы увидеть Вселенную такой, какова она есть, нам необходимо перешагнуть через эту сеть.

– Примерно это самое я и чувствовал после возвращения от Сферы, – прошептал Брюс, а Седых согласно кивнул.

– Но мы научились управлять этим миром – Дорин протянул к ламе раскрытую ладонь, на которой поблёскивал и переливался крупный аметист. Лама узнал этот камень. Он являлся точной копией того, что украшал лоб бодхисаттвы Авалокитешвары в одном из пещерных храмов Аджанты, где Лу-Хтенг когда-то очень давно начинал свой Путь Постижения Истины, и символизировал всевидящий третий глаз.

– Ещё не научились, – вздохнул он. – Это иллюзия.

И он начал рассказывать, как триста лет назад в заброшенном и обветшавшем селении на берегу Ганга появились буддистские монахи и выкупили у родителей-париев маленького мальчика по имени Даярам. Как долго потом пробирался маленький отряд через джунгли, подвергаясь жутким опасностям, как представлялось тогда мальчику, хотя хищники, попадавшиеся буквально на каждом шагу, почему-то не трогали монахов, и наконец достигли Аджанты. Там началось обучение будущего Лу-Хтенга. Он потратил на это долгих пятнадцать лет и узнал то, что ревностно скрывалось от окружающего мира.

Каждые сто лет Совет старейшин тибетских храмов собирался для групповой медитации и определял избранников, которым предстояло поддерживать Равновесие Мира. Кропотливо взращиваемые лучшими наставниками молодые хранители исподволь постигали многообразие и сложность планов бытия, методики установления грядущих ключевых событий истории и техники воздействия на них, но не впрямую, а косвенными путями. Они не должны были сами вмешиваться в дела людей, но им вменялось в обязанность брать учеников, выбирая из сотен и тысяч вероятных вершителей судеб, обладающих определённой харизмой, именно тех, кто мог наиболее безошибочно влиять на расклад сил в земном сообществе. Способы привлечения к себе нужных учеников были предметом отдельного, особенно заковыристого курса обучения.

Войдя в силу, Лу-Хтенг, ставший лучшим среди равных, сам выбрал себе в качестве объекта влияния огромную страну на севере Евразийского материка, носившую загадочное имя Россия. Как раз при его незримом содействии императрица Елизавета Петровна в 1741 году официально признала буддизм на территории своей державы. Наибольшие хлопоты доставил ламе двадцатый век с его двумя мировыми войнами, с установлением жестоких тоталитарных режимов и появлением всё более мощного оружия массового уничтожения. Стараниями всех Хранителей с большим трудом удалось уберечь мир от превращения в выжженную пустыню. И вот в начале девяностых годов Лу-Хтенг привлёк к себе наиболее перспективного – в чём он уже имел счастье убедиться – ученика, приложившего немало сил для создания условий, способствовавших появлению новой ветви человечества.

Правда, большинство из неофитов, сравнившихся в возможностях с древними богами, слишком плохо представляли себе мировые взаимосвязи и тонкие механизмы, приводящие к их изменению. При этом лама с некоторым укором посмотрел на Дорина. Тех же, кто действительно достиг уровня эффективного влияния на плотный мир, ещё чрезвычайно мало. Среди них, к слову сказать, Лу-Хтенг особо выделил бы группу Ли-Бородина-Терехова-Тараоки, уже взявшую на себя нелёгкий труд по поддержанию равновесия.

– Но если существуют Хранители, к чему сводится миссия адептов третьего уровня? – с искренним недоумением спросил Виктор Хромов.

– Охотящийся за оленем не видит горы, – терпеливо произнёс лама. – Мы можем лишь способствовать изменениям, а они в состоянии сами менять реальность. Причём в нескольких мирах сразу. В иерархии близости к Абсолюту они стоят гораздо выше нас. Мы даже не достигли вашего, второго уровня. Мы лишь ощущаем траектории и последствия событий, а выполнение действия возлагаем на других.

– Выходит, вы определяете предназначение людей, – совсем тихо выговорил Клюев. – И заранее знаете, что нас ждёт.

– Не взять то, что даровано Небом, значит себя наказать. – Лу-Хтенг обозначил грустную улыбку. – Большинство из вас уйдёт к звёздам. Там ваша судьба. Лишь очень немногие выберут путь аватар. И на Земле опять наступят перемены. Нет ничего постояннее перемен.

Лама отвечал Клюеву, а смотрел почему-то на Никиту. Лишь много времени спустя Аристарх понял, что имел в виду Учитель.

– Перемены к худшему? – настороженно спросил Клеменс. Джека очень беспокоило будущее, ведь его родители были ещё нестарыми людьми, и уж они-то из родного гнезда никуда не собирались.

– Когда уходят те, кто пролагает Путь, что ждёт оставшихся? – Лицо Лу-Хтенга сохраняло полную невозмутимость. – Свобода каждого ограничивается лишь длиной верёвки, которой он сам себя привязал. Душа ваша уже парит в неведомых далях, и ей мало дела до земных трудностей. А надежда этого мира стремится за вами. Но она вернётся.

Лама прикрыл глаза, и Аристарх понял, что время аудиенции истекло. Они услышали то, что должны были услышать, а Учитель удостоверился в справедливости результата выбранного некогда воздействия. Сделав знак своим подопечным, Батюшкин встал, поклонился неподвижной фигуре Лу-Хтенга и бесшумно направился к выходу из храма. Испытатели в точности повторили его движения. Лама послал им вслед благословляющий жест.

Допив чай, Монах аккуратно поставил чашку на инкрустированный поднос и заставил себя вернуться к мыслям о насущном. Ничто так не заботило его, как поведение Медведева. Солдат пошёл вразнос. Почувствовав, что теряет почву под ногами, он заторопился и стал совершать непродуманные поступки. Ну зачем, спрашивается, ему понадобилось связываться с криминалом? Только для того, чтобы утереть нос ему, Батюшкину? Вряд ли. Скорее, всплыло на поверхность старое унижение. Не мог простить он Кобышу со товарищи еланского щелчка по носу. Именно щелчка. Захотели бы тогда ребята, с землёй бы его сровняли. Вкупе со всей его командой. Не посмотрели бы на его пост и былые заслуги. А теперь они остыли. Не волнуют их больше мелкие политические дрязги – а наскоки Солдата они рассматривают как раз под таким углом. Плевать они хотели на мошкару, надоедливо зудящую над ухом. Если уж совсем достанет, пыхнут дымком – и нет супостата.

И придётся тогда подыскивать Медведеву замену. А это в одночасье не делается. Надо будет отвлекаться и просматривать траектории наиболее приемлемых кандидатов. А потом ещё их воспитывать… Но хуже всего то, что Солдат закинул сеть на детей. Сработали стереотипы. Коль до учителей не дотянуться ни под каким соусом, значит, надо потрошить учеников. А потом концы в воду.

Мол, криминальный беспредел. Идиот-перезрелок! Во-первых и в главных, дети почувствовали вкус победы над злом, и остановить их теперь может лишь безусловный авторитет их наставников, во-вторых, организованной преступности теперь известно имя заказчика и потенциал мнимой жертвы, а в-третьих, Кобыш вычислил Олежека на счёт «раз», и если тот сделает ещё хоть одно неверное движение, жить, конечно, останется, но завидовать ему никто не будет. Как в том анекдоте. Когда больной после операции спрашивает: «Доктор, я жить буду?» «Разумеется, будете, голубчик. Но хрено-о-во!»

Естественно, проще всего было бы сдать Солдата Тимофеичу. Но что за этим последует, ещё вопрос!

Да и противно как-то. Никогда стукачом не подвизался, а теперь и подавно стыдно. Остаётся одно – пугануть, как следует. Пока он только чужими руками жар загребал. Ни разу не испытал на собственной шкуре всю прелесть возмездия. Оттого и сошёл с нарезки. Нетоптанный наш. Ну ничего, мы ему быстро мозги вправим. Давно пора.

Монах лёгким кошачьим движением выбрался из кресла, секунду постоял, прикидывая план действий, и переместился в коридор близ приёмной Медведева. Коридор пустовал. Монах хмыкнул и потянул за ручку тяжёлой дубовой двери. В приёмной, как и следовало ожидать, находились двое – адъютант и секретарь, вскочившие при его появлении.

– Вольно! – буркнул Аристарх и прямиком пошёл в кабинет.

Солдат сразу догадался о причине визита и спесиво сощурился. Он не собирался защищаться, он уже приготовился нападать. Но такой выходки он никак не ожидал.

– Ты зачем, зараза, на детей руку поднял! – с холодным гневом надвинулся на него Батюшкин.

Медведев ещё больше прищурился и процедил:

– А кто это тебе позволил так ко мне обращаться? А, любимчик?

– Ты обознался, поганец! – в тон ему обронил Монах, и лицо его стало деформироваться и менять очертания.

Вот тут Солдата проняло. И куда только спесь подевалась. Губы его дрогнули и посерели, а с физиономии схлынули все краски. Приятная такая зелень разлилась по щекам. Просто именины сердца. Это тебе не чужими жизнями распоряжаться, из-за кулис дёргая за ниточки, с удовольствием подумал Аристарх, превращаясь в Кобыша. Сейчас ты оказался на расстоянии прямого удара, и защитить тебя некому. Полные штаны, небось, наложил.

– Что, генерал, не ожидал? – Батюшкин добавил в облик Дмитрия как можно больше ледяного презрения. – А пора бы уже задуматься об очищении души. Столько в ней разного дерьма накопилось.

– В-вы это к-к че-му? – с трудом выдавил Медведев.

– А к тому, что существует высший суд. Беспристрастный и праведный. И за всякое зло, причинённое с умыслом, рано или поздно придётся отвечать.

Солдат, у которого поджилки тряслись, разума всё же не лишился. Он, наконец, нашарил под столешницей тревожную кнопку и намертво вдавил её в гнездо.

– Неймётся тебе. – Монах обнажил зубы в издевательской усмешке. – Ладно. Тогда я тебя воспитывать буду. Так, чтобы до конца жизни помнил и больше не пытался душегубством заниматься.

В этот момент дверь кабинета распахнулась, и в неё вломились шестеро вооружённых до зубов спецназовцев, облачённых в доспехи высшей защиты, с тёмными шлемами на головах. В Аристарха уставились шесть не самого мелкого калибра стволов.

– Я считал тебя умнее, – заявил он, не спуская холодного взгляда с Медведева. – Есть прецеденты.

– Огонь! – простонал генерал. Вероятно, хотел заорать, но исторг из себя лишь придушенный всхлип. – На поражение…

Что ж, раз публика желает видеть живой спектакль, решил Батюшкин, грех ей отказывать. И он развернул бойцов вместе с их оружием в сторону скорчившегося за столом советника по безопасности ещё до того, как они успели выстрелить. Аккуратно развернул. Так, чтобы они не попали. Когда грохнул залп, в стене за спиной Медведева возникло шесть солидных дыр, а у самого Олега Ивановича остекленели глаза и отвалилась челюсть.

– А-а-а-а, – проблеял генерал, – а-а-в-в-а-а… – И обмяк в кресле.

– Оружие на пле-чо! – отчеканил Аристарх. – Кру-гом! Шагом марш.

Спецназовцы слаженно выполнили команду и двинулись из кабинета. Как на строевых занятиях. Вытягивая носок и отбивая каблуками чёткий ритм. Любо-дорого посмотреть. Батюшкин проводил их поощряющим взглядом. В створе двери маячила бледная ряшка адъютанта.

– На место! – цыкнул на него Монах. – Дверь закрыть. Сидеть и ждать.

Потом опять повернулся к Солдату. Тот всё ещё пребывал в ступоре, бессмысленно таращась перед собой и ухватившись за подлокотники побелевшими пальцами. Аристарх на всякий случай проверил его сердце. Работа этого органа опасений не вызывала. Здоровое было сердце у Медведева. Здоровое и крепкое. Не по годам. И не по должности.

Батюшкин лениво обошёл стол, взял с тумбочки бутыль «Нарзана», свинтил пробку и вылил содержимое на пышную шевелюру окаменевшего советника. Генерал вздрогнул, закашлялся и ошалело затряс головой. А Монах вернулся на прежнее место, подвинул к себе кресло, уселся, закинув ногу на ногу, и уставил на главу спецслужб тяжёлый взор.

– Понял теперь? – угрюмо спросил он.

Солдат, окончательно приходя в себя, вновь замотал головой.

– Я мог бы стереть тебя из реальности, – продолжил Батюшкин. – Без особых хлопот. Ты бы, наверное, так и поступил, будь твоя воля. Но бодливым коровам Бог рогов не даёт.

Медведев смотрел на него с ужасом. Теперь, воочию убедившись в превосходстве инициированных над обычными людьми, он окончательно осознал тщетность любых попыток им помешать и уж тем более противостоять им. Он напоминал сейчас мокрого кота, которого с головой окунули в воду, а потом приподняли, но отпустить не удосужились, так и держали, раздумывая, не повторить ли экзекуцию. Впрочем, по мнению Монаха, требовался ещё один маленький штришок. Для полного завершения сеанса превентивной терапии. Генерал должен был прочувствовать если и не всю гамму эмоций своих жертв, то, во всяком случае, их отчаяние, боль и безысходность.

Аристарх, вытянув вперёд призрачный ментальный щуп, обхватил сердце противника и сжал его. Секунду ещё Медведев смотрел на него с тем же выражением, потом глаза его затянуло дымкой страдания, руки и ноги непроизвольно дёрнулись, из горла вырвался мучительный хрип, а массивное тело выгнулось, словно сведённое судорогой. Призрачный щуп разжал хватку, поднялся вверх и прикоснулся ко лбу генерала, посылая короткий импульс. Отчаяние и боль. Боль и отчаяние.

– Думал ли ты, в какую бездну ввергаешь детей, когда отдавал команду их похитить? – голос Монаха звучал жёстко и безжалостно. – Думал ли ты об их родителях? Ты сам отец. У тебя есть дети и внуки. Если бы их выкрали, что бы ты испытал? Ты решил использовать в своих целях бандитов и убийц, заранее считая, что все козыри у тебя на руках, но ведь они могут добраться и до тебя. Подумай об этом. И ещё подумай о том, что теперь ты никогда не будешь в безопасности, пока в твоей голове не перестанут рождаться мысли о насилии.

Батюшкин убрал щуп, встал и сверху вниз посмотрел на Солдата. Маска боли ещё оставалась у того на лице, заставляя мышцы сокращаться, а уголки губ опускаться вниз. «Я тоже совершил насилие, – с сожалением подумал Аристарх, – но иначе его не остановить. Надеюсь, гонора теперь поубавится. И мешать больше не будет». Не снимая с себя личины Кобыша, он покинул кабинет, переместившись в особняк под Еланью. После такого воздействия ему требовался покой. На душе было гадостно. Словно он только что с головой окунулся в дерьмо. Умом он находил для себя оправдания, но сердце каждый раз начинало сбоить при одной только мысли о совершённом деянии.

Оказавшись дома, Аристарх вернул себе собственную внешность, переоделся и поднялся в зимний сад. Все окна были распахнуты настежь, и в них вливался упоительный хвойный аромат. Особенно это чувствовалось после задымлённой Москвы. Он поискал Паню, увидел, что её поблизости нет, она с Машей и Фёдором отправилась послоняться по Петербургу, поглазеть на красоты архитектуры, на суетную жизнь обычных людей. Оно и понятно, ему тоже иногда казалось необходимым вспомнить, как это ощущалось прежде, хотя, честно говоря, вполне хватало работы и столицы. А сегодня, после неприятного визита к Солдату, так и вообще ничего не хотелось. Вернее, хотелось послать всю эту работу далеко и навсегда, забрать всех своих, а также компанию испытателей и рвануть куда-нибудь в иные миры, где нет ни президентов, ни их советников, ни террористов и похитителей, ни олигархов и генералов. А есть только горы с заснеженными вершинами и зелёные леса, цветущие луга и голубые реки, бездонное небо и золотой песок на берегу бескрайнего океана. А ещё есть ласковые зверушки, тыкающиеся в ладонь уморительными мордашками. Поселиться там и жить долго и счастливо, занимаясь любимым делом, которого он сейчас ещё не мог себе представить. Было только предчувствие чего-то необычайного и захватывающего, такого, от чего сердце начинало стучать чаще, а душа устремлялась в неведомые выси. И на старушку Землю возвращаться только затем, чтобы припасть к истокам. Паломником. Босым и простоволосым. Прав Учитель, нам становится скучно здесь.