Текст книги "Бытовик (СИ)"

Автор книги: Роман Путилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Они продержаться, пока сюда подойдет подмога. – усмехнулся капитан: – У нас есть некоторые средства усиления.

– Я арестован?

– Пока нет, князь.

– Тогда, чтобы вам было спокойнее, я готов. – я протянул, молчащему все это время, Борису свой револьвер и трость, и дворник отомкнул калитку, выпуская меня.

Разговаривать во время быстрой езды по булыжникам мостовой было невозможно, поэтому по делу мы заговорили, уже войдя в, знакомое мне здание контрразведки.

Усаженный в мягкое кресло в кабинете начальника отделения, и даже получив стакан паршивого чая в тяжелом, серебристого цвета, подстаканнике, я коротко рассказал о дуэли с младшим братом, о своем требовании, доставить в поместье трофеи с поверженного противника, о солдатах, доставивших один мешок с доспехами, саблей и прочей «ювелиркой», к воротам поместья, их настойчивым желанием занести мешок в дом и, наконец, о тугом узле, спасшим жизни обитателям моего дома.

– Вам что-то известно об этом, так как мешок с инженерным зарядом я передал представителям имперского Банка, которые твердо уверили меня, что они передадут бомбу кому надо и уже утром в полку под командованием полковника Фриксена начнется проверка и инвентаризация.

– Мне ничего никто не передавал. – заверил меня капитан: – Но, Имперский банк уважаемая и многогранная организация, которая имеет полномочия во многих государственных вопросах и пользуется полным доверием Его Императорского Величества, если они сказали, что передадут улику КУДА НАДО, значит улика уже там, где надо. Но, фон Фриксены, все, как один, обвиняют вас в нападении с использованием адских машин на их дом, вследствие которого погибли гвардейцы Его Величества, а это, поверьте, очень тяжелые обвинения. Лет сто назад, вы, молодой человек, уже бы были в руках палачей… Тем более, не далее, чем позавчера, вас доставляли в нашу службу по подозрении в организации нападения на дворянку и армейского офицера, с использованием…

Капитан театрально поднял вверх палец, после чего, на драматической нотке, закончил: – Адской машины, а это о многом говорящее совпадение, мне ли, с моим опытом не знать.

Я, несмотря на тревогу, глубоко засевшую в душе, не выдержал и рассмеялся.

– Вам это кажется смешным? – капитан, кипя от негодования, вскочил со стула: – Погибли люди, верные воины его императорского величества, а вам угодно забавляться?

– Я, господин капитан, горько оплакиваю каждого верного слугу Его Императорского Величества, но меня разбирает смех, когда вы нелепо изображаете здесь проведение расследования…

– Да я… я, между прочим, под Одессой в две штыковые атаки ходил, кровь проливал, меня, Его Величество, лично знает…

– Да при чем тут ваше личное мужество и ваши награды? Я в вашем героизме на поле боя, нисколько не сомневаюсь, но, то, что вы не там ищете – об этом я готов биться об заклад.

– И что же я делаю неправильно, господин любитель копеечных детективчиков о агенте Нате Пинкертоне и статском советнике Эрасте Фандорине? Расскажите, поделитесь житейским опытом.

– Господин капитан, всё, что вы мне пока рассказали это пустые фантазии, ваши и ваших сотрудников, не подкрепленные никакими доказательствами. Относительно ограбления барышни и убийства офицера – мой дворник Борис, в последний момент успел закрыть ворота перед носом грабителей, они пытались его убить, требуя, чтобы дворник пропустил их во двор, где за домом раскинулся большой сад, и преступники вполне могли скрыться. Дворник же, под стволом револьвера, отказался открывать ворота, и напротив, выкинул ключи в заросли травы. Он чуть не погиб, его спасла только близкая полицейская погоня.

– А может быть, это ваши сообщники? Которым вы обещали укрытие в вашем саду и помощь в заметании следов⁈ – бравый контрразведчик, чуть в меня пальцем не тыкал от возбуждения, восхищаясь своей прозорливостью.

– Ну да, точно, вы меня раскусили! – я поднял руки: – Только ответьте на один вопрос – зачем мне позволять дворнику закрывать ворота перед носом грабителей? Проще было отослать дворника в подвал или ледник, или вообще, отправить его с каким-то поручением и оставить ворота открытыми, чтобы мои, якобы… – я несколько раз согнул-разогнул указательные и средние пальцы обоих рук, под ошеломленным взглядом капитана, после чего продолжил: – сообщники спокойно ушли через сад. А полицейских я мог отправить в погоню в другую, противоположную сторону. Ну и лодку на берегу реки приготовить, чтобы мои сообщники не бегали, ноги бы не били, а спокойно, в три гребка весел, уплыли бы от бедолаг, пеших полицейских.

– Переходим к фактам – давеча, я передал представителям банка армейский мешок и инженерный пороховой заряд, стоящий на вооружении Российской армии, это установленный факт. Который вы не сможете опровергнуть или переложить вину за него на меня. Солдат на телеге, кроме моего дворника, что привозили мешок, половина улицы видела. Есть у меня доступ к армейским вещевым мешкам и саперным зарядам? А у полковника Фриксена и его сыновей есть!

– Это не доказательство. – засмеялся капитан: – Армейский мешок и заряд пороха на черном рынке любой купить может…

– То есть вы сами признались, что ваша служба работает отвратительно? – с материнским, ласковым укором, переспросил я: – Если даже не считаете нужным скрывать, что армейским имуществом, в том числе, адскими машинками, почти в открытую, торгуют на рынках и базарах? А вы точно нашей стране служите?

Глава 13

Глава тринадцатая.

Что делает человек, облечённый властью, попав в глупую ситуацию? Правильно, он тут же начинает претворять в жизнь принцип «Я начальник – ты дурак!»

Несколько секунд капитан молча пучил на меня глаза, как глубоководная рыба удильщик, затем разинул пасть и заорал:

– Молчать! Молчать я сказал! Что, думаешь, голубая кровь и я управы на тебя не найду⁈ Да у меня в кабинете генералы плачут, как дети!

Я молчал, пока капитан просто бесновался, но когда он вскочил с кресла и, склонившись над моим стулом, стал орать мне в лицо, брызгая слюнями, я не выдержал и выплеснул в беснующуюся харю остатки остывшего, пахнущего веником, чая.

Капитан взвыл уже совсем что-то нечленораздельное, и вцепился в мой френч, но тут кабинет заполнился людьми. Какие-то военные оттащили мокрого капитана в сторону и стали аккуратно промокать его газетами и какими-то тряпками, а трое, пыхтя от усердия и мешаясь сами себе в узком коридоре, поволокли меня куда-то, в дальнюю часть особняка, как оказалось в камеру.

Неструганных нар, тюфяков, набитых гнилой соломой и вонючей «параши» в тесной комнате я не обнаружил – обстановка была вполне приличная – две кровати с серыми одеялами поверх тонких матрасов, тощенькие подушки, отхожее место, небольшой закуток за дверью, было оборудовано вполне современным санфаянсом. На одной из кроватей лежал молодой мужчина с пышными бакенбардами, в синем, расшитом мундире и белых лосинах, плотно обтягивающих ноги, как у балеруна или героя-поэта Дениса Давыдова.

При моем появлении, мужчина приоткрыл один глаз, после чего сел на кровати и протянул руку:

– Корнет Говоров, из синих гусар!

– Булатов, выпускной курс Магической академии.

– Шпак? А почему сюда? Неужели, приударили за какой-то полковницей? Поделитесь, кто она? Может быть я знаю эту шалунью⁈

– Я, как уверен, большинство тех, кто томится в этих застенках, невиновен. – я стянул сапоги и, по примеру своего соседа, поставил их возле кровати, сам же растянулся на жестком, колючем одеяле.

– Почему? – корнет пожал плечами: – Я, к примеру, виновен. Поиздержался, то-сё, и продал двух лошадей из моего полуэскадрона, а тут строевой смотр. Я же не знал, что наш полковой командир не даст барашка в бумажке проверяющему и тот начнет сверять клейма на конном составе. Ну, а когда меня на гауптвахту привели, командир полка предложил взять на себя растрату двух тысяч рублей экономических сумм, за это он выкупил мои векселя на пятьсот рублей и вернул мне их.

Произнеся это, гусар подошел к приоткрытой форточке, набил маленькую трубку табаком, после чего, поджог небольшим огоньком какую-то бумагу с, отпечатанным в типографии текстом, и с видимым удовольствием подкурил трубку от этой бумаги. Наверное, это и был один из долговых векселей моего соседа.

– Поэтому, я, мой друг, не дожидаясь суда…– корнет вкусно затянулся: – Написал прошение на имя государя, в котором покаялся, расписал, как я глубоко раскаиваюсь в своем неблаговидном поступке, как я страдаю, и что я готов положить свою никчемную жизнь на алтарь Отечества. Завтра-послезавтра мне сообщат положительный ответ Их Императорского Величества, и я поеду на южную границу, командовать ротой таких же, раскаявшихся… Шесть месяцев пролетят быстро, не успею оглянуться, а там триумфальное возвращение в родной полк, с чистой репутацией, опять певички, шампанское и прочие забавы, приличествующие офицеру гвардии…– гусар мечтательно закатил глаза, после чего выбил трубку о решетку за окном и ткнул в мою сторону мундштуком.

– А ты мне определенно понравился, студент. Вы же там, в Академии своей, военное дело изучаете? Вот и пойдем ко мне, заместителем командира роты. Как говориться, если что-то не знаешь, всё покажем и расскажем. Через шесть месяцев вернешься в столицу, обстрелянным ветераном и героем. Так что, давай, чтобы вместе поехать, товарищами, скорее пиши прошение о помиловании, чтобы Государь успел наши бумаги вместе рассмотреть. Я тебе сейчас расскажу, как писать. Только ты, друг сердечный, имей в виду – прошения о помиловании на Высочайшее имя проходит проверку у высших магов из Тайного совета…– корнет, или кто он там, поднял к потолку указательный палец и потряс им, показывая непостижимую высоту магического могущества упомянутых лиц.

– И если ты напишешь, что в своих злодеяниях раскаиваешься полностью, а сам что-то утаил, то никакого тебе царского прощения не будет, маги сразу это поймут и в своем заключении это укажут. А Государь обмана не любит, ему проще душегуба последнего простить, который во всех своих грехах покаялся и готов понести наказание, чем мелкого, но лживого обманщика! Ты уж мне поверь, я брат такие истории слышал, когда люди не три четвертования набедокурили, но голову повинную к трону Государя склонили и были прощены, а потом вернулись в общество героями и даже генералами. Ты, брат, кстати, выпить хочешь? У меня тут есть неплохой коньячок, скажу я тебе – выпьешь немного и такое просветление в мозгах происходит, что диву просто даешься, только и думаешь – почему я раньше не выпил? – мой собеседник вытащил из голенища, короткого, кавалерийского сапога со шпорой, плоскую, изогнутую фляжку, набулькал в стоящий на столе стакан коричневой жидкости и пододвинул в мою сторону.

– Угощайся, товарищ. – глаза соседа блеснули азартным нетерпением и я, с сожалением, отодвинул угощение.

– У меня, к несчастью, аллергия на алкоголь, засыпаю, как выпью сразу.

– Ой, беда то какая. – стакан блеснул, изливая содержимое в широко распахнутую пасть гусара: – Но, ничего, как на границу приедем, я тебя всему научу – пить, курить и барышень очаровывать! Хочется, наверное, барышень то очаровывать?

Мужчина жизнерадостно захохотал, после чего деловито извлёк из ящика стола несколько листов бумаги и палочку для письма:

– Давай, скорее пиши, и уже сегодня во дворец бумага уйдёт, а завтра, с самого утра, на Высочайшем рассмотрении будет. Пиши – «Его высокопревосходительству генералу Милованову». Ниже отступи и пиши, я диктую – «Всеподданнейше сообщаю, что я…»

– Погоди, друг… – я отложил писчую палочку: – А как же – бумага на Высочайшее имя адресуется какому-то генералу?

– Ты лишнее то в голову не бери! – строго отрезал гусар: – Есть установленная форма отношения. Сначала бумага к генералу на стол ложиться, он её, естественно, визирует и ходатайство накладывает, что просит Государя проявить снисхождение…

– У вас ус отклеился.

– Что? – в отличие от героя Папанова, гусар за лицо не схватился, значит, бурная растительность на морде у «подсадного» своя, не наклеенная.

– И что, часто получается? – укоризненно улыбнулся я.

– Что получается, брат? – псевдогусар еще не понял, что спектакль закончился в результате низкого уровня актёрского мастерства занятых в нем лиц.

– Ну вот так, как сейчас – наговорить дурачку – «первоходу» сказочку, чтобы он написал чистосердечное, покаянное признание на имя начальника контрразведки, а потом его на основании этой бумаги и осудить. Признание же – королева доказательств. Идите отсюда, агент недоделанный, пока я вам больно не сделал.

– Извольте, только это вы отсюда пойдете, и новое место пребывания вам не понравится. – корнет, или кто там он есть, поудобнее откинулся на подушку, забросив руки за голову и гаркнул: – Медведев!

– Я, ваше благородие. – бодро ответили за дверью камеры повышенной комфортности и в замке залязгал, проворачиваемый, ключ, а через секунду на пороге выросли двое служителей в зеленой форме, без погон.

– Слушаем, ваше благородие! – хором гаркнули бравые надзиратели.

– Отведите этого в тридцать шестую…

– Боги, до чего измельчала наша контрразведка. Начальник отдела истеричка, офицеры по камерам с подозреваемыми сидят, бездарно «наседок» изображают. – я встал с кровати и шагнул к выходу.

– А мне, князь, ваша критика неинтересна. Послезавтра, поутру, я лично, из-под ваших ног, табуреточку-то выбью и полюбуюсь, как вы дергаться будете в петле, да ещё обязательно обгадитесь, напоследок. Всенепременно, обгадитесь. Такие, как вы, князь, всегда с мокрыми штанами в петле болтаются. Люблю я смотреть, как такие ублюдки, которым все в этой жизни досталось, потому, что повезло родиться в нужной семье, в последний момент понимают, что все кончено, и папочка с мамочкой уже ничем не помогут.

– А что, следствие в нашем, богами спасаемом, Отечестве отменили?

– Так оно идет вовсю. – контрразведчик вновь вытащил трубку и кисет с табаком: – Данное под присягой заявление безутешного отца, что это вы покушались на его превосходительство и членов его семьи, что повлекло гибель одного из сыновей, блестящего и перспективного офицера гвардии, получено. Нижние чины гвардейского полка допрошены и подтвердили, что видели вас сегодня, возле поместья. Трое солдат также дали показания, что лично присутствовали при упаковке мешка с имуществом несчастного младшего сына барона и доставили его к вам, и никакой адской машины там не было. Да и при проведении дуэли вы действовали вопреки правил и традиций, явно имея умысел на крайне жестокое убийство несчастного молодого человека. У нас, кстати есть заключение профессора Юнга, мирового уровня, кстати, научное светило в области психиатрии. Так вот, изучив характер ранений несчастного Людвига, профессор дал категорическое заключение, что в основе ваших действий лежит банальная зависть к мужским статям молодого человека и его популярности у прекрасных дам, чего вы, очевидно, лишены. Так что, у нас всё готово. Завтра суд военного трибунала и привет – свидание с пеньковой веревочкой, последний танец с этой партнершей и похороны за казенный счет в обще яме с бродягами и прочей швалью.

– И при чем тут военный трибунал? Я, между прочим, на секундочку, не военный…

– Преступления, в котором исполнители, а также любые участники событий, являются военными или объектом преступления является военное имущество, подлежит суду гарнизонного военного трибунала. Ничего не попишешь, «Уложение о преступлениях воинских» этот вопрос весьма категорично трактует.

– Тогда до встречи. – бросил я через плечо, шагая через порог, хотя душа внутри меня истерично кричала, что надо вернуться, покаяться, высказать желание взять на себя чужие нераскрытые преступления, предложить взятку в конце концов, но не уходить, а договариваться с чертовым контрразведчиком, заинтересовать его хоть чем, но ноги сами, без моего участия, шли по, идущей в подвал, темной лестнице, все дальше и дальше уходя от человека, который мог подсказать, как сделать так, чтоб ы я не повис в петле и не висел до тех пор, пока не умру.

«Тридцать шестая» располагалась в сыром подвале, освещения не имела и представляла собой каменный мешок со стенами, покрытой колючей, известковой «шубой». Я привалился к влажной поверхности, кое-как найдя положение, когда острые грани штукатурки не впивались в спину, френч на спине, практически мгновенно, стал мокрым и прилип к телу, а в помещении было весьма прохладно. Не знаю, насколько меня хватит сил, чтобы не упасть… Маны во мне было полно, вот заклинания «срывались», не зависимо от сложности, очевидно, что антимагический свинец был здесь повсюду.

Я, все –таки, сумел задремать стоя, как старая больная лошадь, когда загремели запоры, и я был вынужден прикрыть ладонью, адаптировавшиеся к полной темноте, глаза, дабы защитится от слепящего света фонаря в руках у надзирателя.

– Тридцать шесть дробь один, выходи, к тебе пришли…

Вот и имени у меня не осталось, только номер камеры… я шел по коридору, смежив веки, пытаясь понять, сколько времени я провел в своей «одиночке» и почему одеревенели и почти не слушаются ноги в, хлюпающих при каждом шаге, влажных сапогах…

На первом этаже, где было уже светло, мне навстречу шагнул дежурный с петлицами:

– Номер тридцать шесть дробь один, вам разрешено свидание с невестой, продолжительностью десять минут.

Я попытался «пробежаться» по содержимому памяти Олега, чтобы вспомнить, как зовут его нареченную, но этого не потребовалось – с жесткой лавки, навстречу мне поднялась Изюмова Дарина Любомировна, и сделав два шага, обвила меня за шею сильными руками, впившись в губы долгим поцелуем.

Дежурный смущенно хмыкнул и отвернулся к зарешеченному окну, но мне не удалось в полной мере насладится лаской моей «невесты» – язык девушки пропихнул мне, между губ, какой-то металлический предмет.

Не знаю, зачем нужны были такие сложности с передачей мне куска упругой стальной проволоки, так как через минуту мы сидели на скамейке, сплетя руки. Я ощущал горячее бедро девушки через толстую ткань юбки, а Дарина, как птенцу в клюв, кормила меня бутербродами, извлекаемыми из небольшой корзинки. Дежурный деликатно не смотрел в нашу сторону и, при желании, девушка могла передать мне даже напильник, не то, что тоненькую проволоку. Между тем, моя «нареченная», трагическим голосом описывала всю опасность моего положения, с подробностями, которые я, и так, уже знал.

– У тебя суд через час, я там буду, принесу тебе еще покушать… – между тем щебетала Дарина: – Обвинителем на процессе будет военный прокурор Щукин, девочки говорили, что еще молодой, но очень импозантный мужчина…

– Стоп. – я сжал запястье девушки: – Скажи, если будет обвинитель, то должен быть и защитник, правильно? А как я могу его увидеть?

– Наверное, перед судом к тебе подойдет, я не знаю… – пожала плечами девушка.

– Скажи, Дарина, а зачем ты это делаешь? Назвалась невестой государственного преступника и вообще?

– Ты, Олег, много себе не воображай…– спустила меня с небес на землю коварная «суженная»: – Просто, многим девушкам нравятся таинственные злодеи…

– А я злодей?

– Ну, так говорят. – извиняясь, улыбнулась Дарина: – Я слышала, что ты литовский агент, который должен был уничтожить всех командиров гвардейских полков, что квартирую в столице, чтобы свеи могли высадить десант в Ивангороде…

– То есть ты еще и с иностранным шпионом целуешься? – опешил я.

– Да какой ты шпион… – отмахнулась моя «избранница»: – Всем известно, что командир бригады конной гвардии поехал охотится к своему куму в Плёс, а командир егерского полка выехал «на воды», в Моравию, а у свеев нет денег на военную компанию, они половину своей армии секвестрировали в прошлом году, но мне приятно, что у меня все интересуются планами твоих злодейств и подозревала ли я, что ты чужеземный агент. Ладно, котик, я побежала, а то мне к суду надо еще переодеться. Как ты думаешь, если я на заседании появлюсь в черном, это будет уместно?

– Да, да, обязательно надень маленькое черное платьице. – обиженно буркнул я.

– Какое, какое платьице? – собравшаяся уходить «невеста» вновь уселась на лавку: – Пока не расскажешь, что за платье, я отсюда не уйду, и в результате тебе в суде будет стыдно, что твоя сговоренная не выглядит лучше всех.

После того, как Дарина покинула здание контрразведки, меня не повели обратно в камеру, а начали приводить «в порядок» – для начала обыскали, но проволоку в поясе брюк не нащупали. Закончив обыск, пару раз провели щеткой по спине, стирая следы известки, намазали сапоги вонючей ваксой, а запястья украсили антимагическими кандалами, после чего усадили в тамбуре, под охраной молоденького прапорщика, унтера и двух рядовых, в ожидании прибытия тюремной кареты.

Гарнизонный трибунал располагался в штабе столичного округа, трехэтажном, квадратном здании, занимавшем целый квартал. Так как у главного входа парковался десяток дорогих карет, и стояла большая группа военных, украшенная орденами, аксельбантами, эполетами и прочей бижутерией, то меня, от греха подальше, выгрузили из транспорта у черного входа, где, над скромной дверью, висели вывески: «Бюро пропусков» и «Бюро вербовки». Заведя меня в здание, прапорщик дал команду усадить подсудимого в уголок тупикового коридорчика, пока он уточнит, куда вести арестанта и, не перенесется ли судебное заседание, после чего ушел. Унтер – офицер, судя по беспокойной мимике лица и судорожным, беспорядочным движениям, с утра съел что-то не то, поэтому, дав строгий наказ рядовым не спускать с меня глаз, пока его не будет пару минут, исчез за углом. Бойцы же, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, желали обсудить какую-то важную и срочную тему, и желательно, в тайне от меня. Наказав мне не вставать с лавки и не звенеть громко тяжёлыми кандалами, бойцы отошли к входной двери, и начали о чем-то оживленно переговариваться, время от времени, бросая настороженные взгляды в мою сторону.

Сидеть без дела мне быстро наскучило. Наглядной агитации на стенах, в этом, пустом коридоре, не было, и я, от скуки, без всякой задней мысли, протянул руку к двери, находящейся рядом с моей лавкой, и потянул за ручку двери, отчего последняя бесшумно распахнулась.