Текст книги "Бытовик (СИ)"

Автор книги: Роман Путилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава 4

Глава 4

– Ну что же, допрос так допрос. Давайте для начала определимся с вашими полномочиями. Я лицо гражданское, а вы, судя по всему, военные. Где, в какой точке правового пространства, мы с вами пересеклись?

– Согласно статье пятой Уложения о преступлениях воинских, в случае, если преступление совершено в отношении военнослужащего Императорской армии, то расследование проводят военные следственные органы. Вы, князь, что, плохо учились в гимназии? Это, если я не ошибаюсь, изучают еще в седьмом классе. – ехидно заявил подпоручик.

– Вы, кстати, не представились… – замечание относительно учебы в гимназии я пропустил, не признаваться же, что я никогда не учился в гимназии.

– Поручик Насонов Евграф Никифорович, подпоручик Меньшиков Михаил Александрович… – представились офицеры, а я снова ляпнул то, чего спрашивать не стоило.

– Простите, а Меньшиков – это из тех самых?

– Каких – тех самых? – удивился подпоручик.

– Простите, что-то я сегодня, как-то странно, себя чувствую. – по взгляду подпоручика я понял, что спрашивать о том, не являлся ли основателем их рода Алексашка Меньшиков, вор и казнокрад, будет крайне неуместно.

– Кстати, о вашем странном поведении… – тут же подхватил мою мысль Насонов: – Говорят, что вас сегодня просто не узнать. Ведете себя крайне дерзко, избили барона Фриксена. Что-то случилось?

– А что могло случиться? – пожал я плечами: – Вероятно, я потерял практически всех родных, а барон вел себя премерзко, поэтому был наказан. Больше ничего не случилось.

– Но ведь раньше он вел себя точно также? Что случилось за последние дни?

– Не знаю… наверное, понял, что больше терпеть это невозможно.

– Давайте вернемся к Анне Семеновне Агополковой. Когда вы с ней виделись последний раз и о чем разговаривали?

– Господа, если мы и встречались, то ничего более значимого, чем обычное приветствие знакомой барышни, при этих встречах не происходило. Кто вас проинформировал о ином, ввел вас в заблуждение, не знаю, сознательно или по скудоумию…

Офицеры переглянулись, и у меня возникла мысль, что кто-то из них обладает способностью детектора лжи, больно быстро они теряли интерес к направлениям допроса, быстро переходя на новые.

– Скажите, князь, а вы имеете знакомства среди членов запрещенных кружков или групп?

– Да бог с вами, господа. Мне ли интересоваться всякими карбонариями и возмутителями спокойствия. Весь мой род предан… – я кивнул на парадный портрет мужчины, висящий на стене: – Государю и всем ветвям государственной власти.

Чуть не спалился, а вдруг это какой-нибудь военный министр или еще какой сановник, но тут же я вспомнил, что похожий портрет этого же мужчины я видел в кабинете проректора. Вряд ли у местной контрразведки и Магической академии один начальник, следовательно, это и есть император.

– Но вам же должно быть известно, что среди отпрысков известных фамилий, в последнее время, просто поветрие пошло, выступать против существующего строя, требовать всяческих реформ, в том числе и свобод для низшего сословия. – продолжил Насонов, внимательно глядя мне в глаза.

– Прошу прощения, но это не ко мне. Меня полностью устраивает сложившееся положение вещей и моя роль в нашем великом государстве. – я не отводил глаза, старясь говорить со всей убежденностью и этого, кажется, хватило.

Пока я думал, офицеры вежливо встали.

– Не смеем вас задерживать, князь. Приносим извинение за доставленное неудобство, но вы должны понять – долг службы.

– Восхищен вашей службой, господа… – я тоже встал: – Желаю вам успехов в поисках убийц. Скажите, а правда, что нападавшими похищено двадцать тысяч?

Офицеры вновь переглянулись.

– Прошу прощения, князь, а откуда…

– Да там, в толпе, половина народу об этом судачила.

– Да, двадцать тысяч рублей, стоимость усадьбы, доставшейся Анне Семеновне от родителей, которую она продала. Какие-то еще сведенья вас интересуют, князь?

– Что вы, господа, больше ничего. Желаю здравствовать.

За дверью допросной камеры меня ждал давешний служитель, который и вывел меня из местных застенков прямо к воротам, отойдя от которых на пару десятков шагов, я застыл в растерянности. Примерное направление дороги к дому я помнил, но только что примерное… Делать нечего, пошел в примерном направлении, и минут через пять понял, что заблудился. Покрутившись по улицам, попытался вернуться обратно к отделу контрразведки, но понял, что все эти улицы, застроенные двухэтажными домами, похожи одна на другую. Попытка наладить контакт с аборигенами успехом не увенчалась, направление на усадьбу князей Булатовых мне показывали самые разные. Извозчик, остановленный мной, был готов довезти до ворот усадьбы «с ветерком», но только по системе предоплаты, за тридцать копеек.

– Любезный… Вот тебе десять копеек – я помахал серебряной монеткой, что обнаружилась в кармане брюк: – А еще тридцать копеек получишь на месте…

– Нет, ваше благородие, я уже в такие истории попадал – довезешь господ студентов до адреса, они шмыг, и поминай как звали.

– Так десять копеек я же тебе сейчас дам, все равно что-то заработаешь…

– Никак не могу.

– Да это же мой дом, я в коляске посижу, пока дворник за деньгами сбегает.

– Никак не получается, ваше благородие, мне вас сторожить невместно.

– Ну ладно, я твой номер запомнил… – мстительно пообещал я водителю кобылы, тыкая в номерную бирку на его коляске, на что мужик только хмыкнул – подозреваю, что этот аккаунт был зарегистрирован на другого человека. Моя попытка договориться с другим «таксистом» успехом не увенчалась. Мужики на козлах обменялись взглядами, и второй извозчик категорически отказался меня везти без полной предоплаты.

– Чтобы у тебя колесо отвалилось! – от всей души пожелал я извозчику и двинулся прочь в сторону булочной, откуда нестерпимо пахло свежей сдобой, от аромата которой в моем пустом желудке началась резь.

Грохот за моей спиной раздался, когда я входил в храм вкусной еды. Обернувшись, я с огромным удовольствием увидел, что большое заднее колесо повозки валяется на брусчатке, испуганная лошадь волочит перекошенный тарантас, а вредный извозчик, соскочив с облучка, натянув вожжи, безуспешно пытается остановить, впавшее в панику, животное.

– А, что, так можно было? – ошарашенно пробормотал я, но, тут-же мои мысли поскакали совсем в ином направлении.

– Чего вам угодно, сударь? – миловидная девица в «господском» платье улыбалась мне из-за прилавка, демонстрируя прекрасные ровные зубки.

– Бонжур, мадемуазель… – почему-то по-французски поприветствовал я продавщицу: – Одну секунду, я попытаюсь определиться в этом море вкусностей.

Пока я рассматривал лотки с разнообразными кренделями и пирогами, в мою бедную голову пришла замечательная мысль.

– Подскажите, а могу я попросить доставить несколько ваших пирогов ко мне домой?

– Безусловно, куда доставить?

– Дом князей Булатовых.

– О! – девушка округлила глазки: – Большая честь для нас с батюшкой. Что изволите заказать?

В итоге мальчишка, обитавший при булочной, зажав в кулаке копейку от щедрот «барина», быстрым и уверенным шагом двинулся в, надеюсь, сторону усадьбы семейства Булатовых, держа в руке пакет с четырьмя пирогами с рыбой, по две копейки за штуку, а сзади поспешал я, стараясь не упустить из виду светлую лохматую головенку, и с удовольствием откусывая от пирога с капустой, который обошелся мне в одну копейку. Мой выбор девушку, конечно, удивил, но я важно сообщил, что у нас, у князей, свои причуды, и иногда хочется стать поближе к народу.

В ворота «родной» усадьбы я вошел через несколько секунд после того, как оттуда выскочил посыльный из пекарни и, не взглянув на меня, весело поскакал в обратную сторону.

За калиткой я обнаружил нашего дворника, недоуменно вертящего в руках, вкусно пахнущий, пакет.

– Э… Барин, тут малец…

– Это тебе от меня гостинец, за доблестную службу. – Пирог с капустой уже бесследно растворился в желудке, и сейчас мне хотелось исключительно есть, поэтому, я, благосклонно кивнув дворнику, поспешил в дом, чтобы там меня не встретило.

– Да мне бы, барин, лучше немного…

– Милейший, еще раз я услышу, что ты недоволен тем, чем я тебя одарил, никаких подарков больше не будет. Уяснил? – я шагнул к оператору метлы, и здоровенный мужик испуганно сглотнул.

– Уяснил, ваше…

– А насчет чарки – вечером подойдешь на кухню, скажешь, что я распорядился. – Я догадался о его чаяниях, поэтому, решил проблему, как посчитал верным, после чего, развернулся и поспешил продолжить свой путь, не слушая благодарности обрадованного «клинера».

На входе в дом меня никто не встретил, я удивился, покрутил головой и двинулся на запах еды, надеясь, что найду, наконец, кухню.

До кухни я не дошел совсем немного – услышав несколько приглушенных голосов, двинулся осторожно, стараясь не дышать.

– Господин управляющий, как-то боязно. Насколько верны эти слухи? – из-за приоткрытой двери донесся одышливый женский голос, звучащий с подчеркнутым почтением.

– Да какие слухи, Оксана Вадимовна? Это самая натуральная истина! – ответил знакомый голос, который, я был уверен точно, принадлежал Еремею. Так этот дядя не слуга, а целый управляющий, получается, доверенное лицо папеньки м маменьки, наверное.

А Еремей, между тем, напористо и авторитетно, продолжал вещать под вздохи и восклицания, собравшихся в кухне, людей.

– Так что, уважаемые, это мне достоверно известно из первых уст, от прибывшего оттуда офицера, а как всем известно, господа офицеры врать не будут. И еще рассказал оный офицер, что наш хозяин бывший, земля их высокоблагородию пухом, последний год налоги не платил и потому накопил недоимок на три миллиона…

Кто-то громко вскрикнул, а Ермолай продолжал вещать:

– А по таким недоимкам царь-батюшка, долгих лет ему жизни, на фамилию Булатовых шибко гневается и потому никаких войск на помощь не посылал, вследствие чего, басурмане и князя, и супругу его, и старшаков порубали, а остальной народ в полон взяли. А так, как дело с Булатовыми кончено, ни с девчонок, ни с этого блаженного, которого я сегодня в каталажку спровадил, чтобы под ногами не мешался, толку никакого, то, со дня на день, сюда приставы заявятся, чтобы, в счет недоимки, княжеское добро в казну забрать. Дом заарестуют, вещи все отпишут, девчонок мелких в приют, на казенный кошт, или по дальней родне, приживалками, определят, и все ценности, с мебелью, в казну заберут. И тогда, уважаемые, останемся мы на бобах, без содержания и рекомендаций на улицу выбросят. Так, о чем я толкую? Так как казна княжеская в моем распоряжении, то вы сегодня и завтра утром вида не показывайте, а как гувернантка эта, худосочная, девчонок в академию уведет, я вас быстро всех рассчитаю…

За дверью поднялся какой-то шум и Еремею пришлось повысить голос:

– Меня слушайте, прежде чем галдеть. Рассчитаюсь с вами честь по чести и на два месяца вперед денег дам, и рекомендации подпишу, как управляющий усадьбой, так что не пропадете.

– А вы как же, Еремей Панфилыч? – спросил мужской голос, мне незнакомый.

– И я не пропаду, Петр, как с вами рассчитаюсь, тоже денежки возьму за три месяца и прошение об увольнении на столе оставлю, чтоб все было, как полагается.

– Вот девки удивятся, когда пополудни из академии заявятся, что дом пустой! – заржала какая-то разбитная особь женского пола, чей голос я тоже постарался запомнить. Ну, в принципе, мне все было ясно, осталось засесть где-нибудь, в укромном уголке, решить, как поступить дальше, и начать действовать, пока о моем появлении дома никто не догадался. Судя по веселым голосам и бульканью, доносящимся из кухни, «профсоюзное собрание» переросло в праздник по поводу избавления от дворянской тирании.

Я на цыпочках стал отходить от двери, после чего, осторожно, поднялся по ступеням широкой лестницы на второй этаж. За прикрытыми дверями комнаты слева доносился женский голос, по-моему, кто-то читал, и кажется, по-французски. Наверное, это «худосочная гувернантка» читает вслух «моим» сестрам, больно четко она слова декламирует.

Справа, видимо, располагалась мужская половина господской части дома, во всяком случае, та пара кабинетов, которые я посетил, выглядели очень брутально – кинжалы на коврах, развешанных по стенам, картины в рамах, изображающие жаркие схватки русских, судя по зеленой форме, войск и каких-то бармалеев, в халатах, папахах и тюрбанах.

Чтобы найти здесь что-то ценное для меня – деньги, документы, информацию, мне требовалось время, а времени, как раз, у меня не было. Я подошел к окну и выглянул во двор, где у ворот, по-прежнему стоял местный дворник с ружьем за плечами. Очевидно, что он и «худосочная гувернантка» в дружное сообщество прислуги приняты не были, а мне срочно нужен был помощник, так как с толпой, задумавших измену, слуг, я не справлюсь. Кричать из окна на весь двор я посчитал излишним, поэтому, на цыпочках, двинулся вниз.

– Слушай, братец, а скажи… – осторожно начал я, когда дворник, тяжело топая сапогами, подбежал к крыльцу, с которого я махал ему рукой.

– Скажи, коли бы ты услышал, что кто-то из твоих знакомцев про государя или про отца моего с матушкой лжу рассказывает, что бы ты делал?

Видимо дворник усадьбы долго служил в армии, прежде чем был приставлен к метле. Мужик принял подобие строевой стойки, приставив ружье к ноге и, выпучив глаза, гаркнул:

– Известно, что, ваше благородь! Кричи «Слово и дело государево!», вязать супостатов и волочь их в околоток!

– Молодец, только не кричи так, а то разбегутся все враги, нам ни одного не останется. Сейчас идем на кухню, там Еремей всю прислугу на кражу господского подбил, да еще на государя клеветал, сволочь.

– А я хозяину говорил, что Еремей на руку нечист и душа его черная. – обиженно пожаловался дворник: – И меня, гад на кухню и в людскую не пускает, заставляет в будке у ворот жить.

Я удивленно покосился на ворота – будка, вернее, небольшой домик, у ворот, хотя, как и все постройки усадьбы, была выложена из кирпича, однако размером была сходна с домом кума Тыквы, я не представлял, как там можно было жить, хоть и в одиночку.

– Ну вот и спросим с гада за все. – Я подтолкнул своего союзника к входным дверям дома: – Сразу на кухню иди, ни с кем в разговоры не вступай, пройди и у черного хода вставай, чтобы, когда все начнется, никто не выскочил и не сбежал.

– Толково, барин. – дворник коротко поклонился и, перехватив ружье поудобнее, шагнул за порог.

– А тебе, Борис, кто разрешил сюда впереться? Что ты, ирод, толкаешься? – вразнобой зазвучали голоса, когда дворник, которого, как оказалось, звали Борисом, влетел в кухню, но, долго возмущаться у гулящих не получилось – через минуту после Бориса в кухню шагнул я.

– Что, плюшками балуетесь, а работа сама себя сделает? – я обвел взглядом, замерших за, щедро уставленном столом, «приглашенных».

За большим, сбитым из толстых досок, столом, сидели десяток мужчин и женщин.

Да, поговорка «Щи да каша – пища наша» в этом конкретном случае не работала. Судя по груде костей, громоздящихся на столе, несколько курочек, и поросенок закончили сегодня здесь свой земной путь. Ломти копченого мяса, окорока и сыра виднелись на тарелках. Пара жаренных рыбин, при изобилии мяса на столе, прислугу не заинтересовала, да и несколько бутылок вина я бы не отнес к дешевым сортам, а хлеб здесь присутствовал, исключительно, белый, надкусанные булки и калачи. Видимо, управляющий Еремей, сегодня давал прощальную гастроль, широким жестом выкатив своим соратникам хозяйские припасы.

– Что, сволочи, не ждали? – не знаю откуда, но при виде этого чавкающего и пьющего, сброда, что решили завтра, как крысы, сбежать из усадьбы, бросив моих сестер, на меня накатила лютая классовая ненависть: – Ну жрите, жрите, напоследок, на каторге вам, лет десять, ничего подобного не поднесут.

– Ваше благородие! – Еремей обменялся взглядами с двумя мужчинами, сидящими за столом, после чего набулькал полный бокал вина из бутылки, отрезал огромный кусок окорока, который бросил на блюдо вместе с куском калача, куда присовокупил нож, но не столовый, а большой, кухонный: – Как мы рады, что правда восторжествовала, и вас выпустили. Отпейте и закусите, чем Бог послал. А мы тут, дворня ваша, решили ваше освобождение отметить…

Ох, не нравился мне острый ножик, который на блюде, в совокупности с огромным бутербродом, бокалом и лживой еремеевской улыбочкой, ко мне приближались. И хотя все мое существо, жителя гуманного двадцать первого века, шептало, что такого быть не может, что мне все это кажется, но руки сами провернули рукоять у трофейной трости и обнажили, спрятанный там, полуметровый клинок.

– Вы что, барин? Плохо себя чувствуете? Может быть, к доктору послать? – Еремей побледнел и остановился, не сводя взгляда с, подрагивающего у его носа, кончика моего оружия.

– Я себя прекрасно чувствую, Ерема. А, после того, как твои предательские речи услышал, то в голове такая ясность ума наступила…

Еремей не стал дослушивать мои разглагольствования – Схватив с блюда нож, он бросил на пол, ставшую ненужной, тарелку с бутербродом и стаканом, и попытался ткнуть меня лезвием, одновременно стремясь перехватить рукой мою шпагу, проявив при этом недюжинную ловкость и прыть, но…

Но я был готов к чему-то подобному, успел отступить назад, разрывая дистанцию, а потом ткнуть Еремея шпагой в правое плечо. Тонкое жало шпаги легко преодолело плоть и ткнулось во что-то твердое, очевидно кость. Я выдернул шпагу и сделал шаг назад.

Нож выпал из окровавленной руки злодея, мужчина пытался зажать рану, неверяще, глядя на меня.

– Ты что? Ты же меня зарезал! – прошептал Еремей, отступая к столу, за которым царил жуткий бедлам. Двое мужиков, бросившиеся на дворника, одновременно с управляющим, уже получили свое – один короткий тычок стволами ружья в лицо, а второй – окованным металлом прикладом в грудь, и этого хватило, чтобы забыть о попытках нападении на Бориса. Первый нападающий, зажав лицо ладонями, упал на колени и тихонько выл, второй же, от удара, опрокинувшийся на стол, медленно сползал на пол, сбивая вниз миски и стаканы, которые он защепил. Несколько женщин сбились в кучу в углу кухни, громко визжали, периодически выкрикивая «Караул!» и «Убили!». Н-да, караул бы нам сейчас не помешал. Я почувствовал себя мужиком из анекдота, который поймал медведя, но тот его не выпускает. По– хорошему, взяв в плен весь десяток продажной прислуги, мне бы послать кого за полицией, но вот кого – нас с дворником тут только двое, больше никого из взрослых дома нет…

– Господа, а что тут, собственно, происходит?

Я обернулся на голос – в дверях стояла, очевидно, та самая, «худосочная гувернантка» – барышня лет двадцати двух– двадцати пяти, в темном платье, и главное, решительно сжимающая в руке небольшой, вороненый револьвер.

– Э… добрый вечер…

– Здравствуйте, Олег Александрович. – барышня коротко поклонилась, ловко изобразила некое подобие книксена.

– Да тут некоторым образом заговор среди дворни образовался…

– Как я понимаю, с вооруженным нападением на лицо благородного сословия, совершенное лицом, принесшим присягу. – как заправский правовед, отчеканила гувернантка, бросив взгляд на окровавленного Еремея, пятна крови на полу и нож, валявшийся у моих ног: – Двадцать пять лет каторги или повешение за шею, пока виновный не умрет…

Тетки, утихшие было при появлении нового действующего лица, услышали о каторги и повешении, взвыли с новой силой, а, сползавший со стола, мужчина брякнулся на колени и попытался подползти ко мне, но был остановлен взмахом клинка.

– Нам бы, как-нибудь, полицию вызвать… – просительно обратился я к барышне.

– Слушаюсь, Олег Александрович. – коротко поклонилась гувернантка и быстро вышла из кухни, шурша длинным подолом платья. Я растерянно проводил барышню взглядом и чуть не стукнул себя кулаком по лбу. Идиот. Наверняка в этом мире уже изобрели телефоны, а я просто его не заметил. Что мне стоило вызвать полицейских заранее, всего лишь поднести трубку к уху, покрутить ручку аппарата, или что там положено крутить…

Минут через пять с улицы раздалось несколько выстрелов, которые сменились радостными детскими визгами, а потом опять выстрелы. Да что там, черт вас всех побери, происходит⁈ Но выстрелы сменились приближающимися трелями нескольких полицейских свистков, а, спустя еще пару минут, гулкими и решительными шагами нескольких человек, приближающихся к кухне.

– Барин, может быть договоримся? – прохрипел Еремей, тревожно прислушиваясь к шагам: – Я денег дам, много.

– Что у вас произошло, ваша светлость? – раздался за спиной знакомый голос, я обернулся и увидел стоящих на пороге кухни четверых полицейских, двух из которых я уже видел ранее. Только тот, что постарше, в дополнение к шраму у глаза, получил новое украшение – фиолетовый «фонарь».

– Здравствуйте, господа. Изволите видеть, прислуга взбунтовалась. Ну это дело личное, можно сказать семейное. – я улыбнулся: – Мы бы сами во всем разобрались, но эти твари хулу на государя возводили, а это я уже замалчивать никак не могу.

– Не было такого! – взвыл Еремей: – Не возводили мы хулу!

– Было, я лично слышал. – отрезал я: – Вот этот гад лично говорил, что государь из-за денег, не направил подмогу моему батюшке, а еще, что император хочет воспользоваться бедами нашей семьи, чтобы все имущество наше в казну забрать.

– Да не было этого, господа полицейские, не было, кого хотите спросите! – пуча глаза, заорал Еремей, оборачиваясь к своим соучастникам: – Барин с утра не в себе. Мы ни о чем таком даже мыслей не держали, сидели, мирно ужинали, когда барин с дворником Бориской в кухню ворвались и стали нас оружием бить, всех покалечили…

Сбившаяся в угол прислуга от таких речей немного приободрилась, и одобрительно зашумела, мол, так и было, добропорядочных подданных оклеветал сумасшедший барчук.

Увидев сомнение в глазах полицейских чинов, я пошел ва-банк.

– Вы господа смутьянов этих немного посторожите, а я своим правом владетельного господина воспользуюсь. За то, что хозяйскую еду без спросу взяли, да вино дорогое из погреба самовольно достали, я свою прислугу накажу… кнутом. Или кто-то скажет, что и этого не было?

Кулинарный погром господских запасов никто опровергнуть не посмел, и я внимательно осмотрел примолкшую дворню.

– Борис, бери вот эту! – я ткнул в, самую молодую и свежую мордахой, служанку: – Пойдем, эту кралю на конюшне поспрашиваем, что было, чего не было и кто-тут прав.

Девка испуганно вскрикнула, после чего коротко поклонилась Еремею.

– Ты Еремей Панфилыч меня прости, но возьмешь меня с собой или нет, это бабка надвое сказала, а шкуру мне барин кнутом сейчас портить собрался, а, я гляжу, дело серьезное, мне она еще пригодится в тюрьме или на каторге. Ты уж прости меня… – после чего обернувшись к, превратившимся в одно сплошное ухо, полицейским, молодуха поклонилась: – Каюсь, господа полицейские, говорил Еремей прелестные речи. Я половину не поняла, но про государя императора и деньги – господин управляющий рассказывал.

– Ой же блядь ты, Акулька, ой же тварь! – схватился за голову бывший управляющий.

– Ну что, служивые, вопросов больше нет? – я улыбнулся полицейским чинам: – Ну так вяжите этих мазуриков, вас же этому учить не надо?

Полицейские, гремя саблями, начали вязать, вновь развопившуюся, прислугу, а я оттащил в сторону предательницу Акулину.

– Свободу хочешь?

– Ну так кто ее не хочет…– вспыхнули огнем надежды глаза дважды предательницы.

– Знаешь, где Еремей деньги, у моей семьи уворованные, прячет? Покажешь – на свободе оставлю?

– Тыщу рублей мне, и я тебе все расскажу. – выпучила та глаза.

– Десять рублей или кнут, выбор за тобой.

– Умеешь ты барин уговаривать. – зыркнула глазами Акулина: – Хорошо, все скажу, только на каторгу не отправляй.

– Уважаемый. – я помахал рукой городовому со шрамом: – Можно вас на минутку.

– Городовой первого разряда Гришкин. – козырнул тот, подходя.

– Уважаемый, я вот эту девку оставлю, она во всем раскаялась и повинилась, а если что-то новое поведает, важное для следствия, я, непременно, в околоток весточку передам.

– Воля, ваша, ваше благородие. – равнодушно кивнул полицейский: – Только, если при дознании выяснится, что эта девка хулу на государя или императорскую фамилию возводила, то не взыщите, приедут за ней и ваше заступничество не поможет.

– Нет, она только слушала, я ее за это своей властью… розгами накажу. – Акулина поморщилась, но согласно закивала головой.

– И еще, ваше благородие, завтра к вам чиновник из участка приедет, опросит по происшествию, что-то подписать даст, вы уж, будьте любезны, до обеда дома поприсутствуйте.

– Всенепременно, Гришкин, и тебя вечером завтра жду, кой чего дам для поправки здоровья. – я кивнул на «фингал», получив в ответ заверение, что городовой вечером непременно будет.

Когда связанных задержанных поволокли на выход, я дал команду Борису запереть ворота и закрыть Акулину в какой-либо кладовой, без окон, с крепкой дверью, чтобы хитрая девка не сбежала, а сам пошел спать. Есть уже не хотелось, хотелось только разуться, упасть и закрыть глаза.