Текст книги "Роман Суржиков. Сборник (СИ)"
Автор книги: Роман Суржиков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)
– Убийство мистера Хеджа выглядит так, будто совершено в лифте одним из нас. Но, обсудив факты, мы отметили следующие. Во-первых. Ни один из пассажиров кабины не имел возможности ввести яд, кроме миссис Мари, которая использовала спрей. Однако даже если она распылила его в сторону мистера Хеджа и покойный имел особую непереносимость к препарату, все равно хоть какие-то симптомы проявились бы у всех. Этого не наблюдается. Во-вторых. Изо всех нас лишь мистер Фэлрой был хорошо знаком с мистером Хеджем. Следовательно, мотив может иметься только у него. Если, конечно, не учитывать возможности, что за четыре дня в отеле я сам успел стать врагом покойного. В-третьих, лишь Фэлрой мог легко дать яд Хеджу путем подсыпания в кофейную чашку. Таким образом, логика указывает на виновность Фэлроя. Но очевидно, что он не стал бы травить мистера Хеджа, будучи с ним наедине. А если бы и стал, то не сел бы потом в одну с ним кабину лифта, а, напротив, как можно скорее покинул бы отель, чтобы не попасть в руки полиции. Наш вывод таков: яд был подсыпан в чашку, но не Фэлроем, а неким третьим лицом, находившимся в холле. Данное лицо наблюдало за распитием кофе и улучило момент, к примеру, когда Хедж выходил в туалет. Мистер Фэлрой подтверждает, что это имело место.
М-да, прекрасная версия. Особенно чудесная тем, что оправдывает всех присутствующих. А Фэлрой, ясное дело, подтвердит что угодно, лишь бы избавиться от титула первого подозреваемого…
– Данная логика, – убежденно завершил полковник Адамс, – очищает от подозрений всех нас. Ведь кем бы ни был неизвестный отравитель, он сделал свое черное дело в холле и не имел причин садиться в лифт.
– Как на счет мистера Джона? – усмехнулся я. – Он-то был в холле, а в лифте – нет.
– Что ты себе позволяешь! – взревел альфа-самец. – Да я тебе…
– Всего лишь шутка, – я миролюбиво поднял ладони. Хотя и было любопытно, что за страшное «я тебе» он собирался применить.
– Господа, – обратился я ко всем. – Вижу, вы хорошо посовещались прежде, чем выдвинуть версию. И версия не лишена смысла. Весьма убедительная картина преступления. Однако я должен уточнить, задали ли вы друг другу определенные вопросы, и приняли ли во внимание ответы на них.
– Что за вопросы? – злобно буркнул Джон.
– Да, спросите нас, – не без кокетства кивнула Мари.
– Благодарствую. Вопросы именные, и первый из них заслужили вы, Мари. Скажите, зачем вам понадобилось брызгать спреем в лифте? Неужели, собираясь на свидание, вы не воспользовались дезодорантом?
– О, проще простого, мистер детектив! Я брызгала не на себя, а в воздух. В лифте, знаете, очень пахло песиком. Вы не подумайте, полковник, я очень люблю песиков, да-да, – Мари потеребила ухо Рядового Донована, – но вот их запах – это нет. Это нет-нет-нет, уж простите.
– Спасибо, Мари. Мистер Джон, вопрос к вам. Вы приехали собирать материал для блога, оставив дома жену… Сняли номер с королевской кроватью в дорогом отеле… И как-то сразу, очень быстро подружились с Мари, отдыхающей от бракоразводного процесса…
Он аж покраснел от ярости, но я успел сказать:
– Нет, мистер Джон, меня волнуют не семейные узы. Это пустое… Вопрос таков: зачем вы спускались в холл?
– Что?
– Вы живете на десятом этаже. Ехали на свидание в ресторан на двадцатом этаже. Как очутились в холле?
– Я это… Я спускался… вспомнил: почистить обувь.
Он показал ногу: туфля блестела.
– Допустим. Мистер Джон, совет на будущее: не умеете врать – просто молчите. Неудачная ложь про блог звучит паршиво. Берите пример с мистера Фэлроя. «Я советовался с юристом по личному делу», – так он сказал. Никто не стал выпытывать, что за дело. Человек имеет право на личное, верно?
Я уперся глазами в ирландца. Тот молчал.
– Но вы не понаслышке знаете, что такое допрос. Следственные процедуры вам не внове, правда? И кроме того, приехали в другой город ради встречи с мистером Хеджем. Неужели дома, в Белфасте, не нашлось юриста?
– Думайте, что хотите, мистер, – отрезал Фэлрой.
– Так и поступлю, – кивнул я и повернулся к тихоне. – Милая мисс Рейчел, следующий вопрос к вам. Почему вы не нажали кнопку, войдя в лифт?
– Простите, сэр?.. Ах, да… Я ехала на двадцатый этаж, в скай-лаунж. Увидела, что кнопка уже горит – ее нажал мистер Фэлрой…
– Отчего тогда вы стояли у двери? Полковник – на пятый, вы – на двадцатый. Почему не прошли вглубь кабины?
– Не знаю… Не хотела беспокоить. И песик бегал под ногами, боялась наступить…
Она протянула ладонь, Рядовой сразу лизнул ее.
– Мисс Рейчел, вы ехали в скай-лаунж одна?
– Да, сэр… Простите, я не очень… хочу сказать, я интровертка, имею мало друзей. С тех пор, как умерла мать, я часто одна… Но люблю красивые вечера. Иногда могу позволить себе хороший ресторан…
– Давно вы открыли для себя скай-лаунж?
– В начале месяца.
– Значит, две недели назад вы впервые побывали у нас?
– Да, сэр.
– Возможно, виделись с судьей?
– Нет, сэр.
– Благодарю вас.
Мой планшет не в первый уже раз запищал, и я просмотрел сообщения.
«Полиция залипла в пробке. Только у нас так бывает, – писал Бобер. – Я сказал им: ситуация под контролем».
«Алисия Морган не гуляла с отцом, – еще писал Бобер. – В смысле, гуляла, но они повздорили и разошлись раньше. Битый час полковник бродил вокруг отеля. На камерах видно».
«Рейчел Маклин – сирота. Никаких данных о ее родителях. Не знаю, палево ли это, но вообще странно. Может, сменила фамилию».
«Фэлрой был судим. Не поверишь: Хедж его оправдал! С тебя вискарь!»
Потом шло одинокое сообщение от Дональда: просто фотка. Шприц-ручка, какую используют диабетики для инсулина. Между железных пружин на дне шахты.
Я подумал. Я подумал еще…
Полковник Адамс внимательно глядел на меня. Рядовой, учуяв напряжение хозяина, навострил уши.
– Полагаю, сэр, теперь моя очередь отвечать.
– Да, полковник, – кивнул я. – Вот мой вопрос. Зачем убивать человека в лифте?
Вояка не повел и бровью:
– Мистер Хедж принял яд в холле.
– Боюсь, нет. Доктор сказал, что такая вероятность мала. А вдобавок, мои парни нашли в шахте лифта вот это.
Я показал им планшет. Мари ахнула, Джон ругнулся.
– Яд не содержался в кофе. Он был введен шприц-ручкой, для этого убийца должен стоять вплотную к жертве. Такое возможно в лифте – и только в лифте. Но это кладет весь груз подозрений на четверых человек, находившихся в кабине. Список сужается: вместо всех постояльцев отеля – четверо невезучих! Скажите, полковник, зачем убийце так рисковать?
Адамс замешкался, я обвел взглядом остальных:
– Или, возможно, кто-то другой знает ответ? Нет?.. О, один из вас точно знает!..
– Вы поняли, кто это? – сверкнула зрачками Мари.
Я пожал плечами.
– Для начала я понял, что вы сильно ошиблись, строя версию. Никто не имел ни мотива, ни возможности? Чушь! Каждый имел. У ручки-шприца короткая игла, ее укол едва заметен. Чтобы замаскировать его, хватит столкновения с жертвой, резкого касания, слабого удара. Полковник Адамс, вы имели такую возможность, когда проталкивались мимо Хеджа к выходу. Ведь вы вошли в лифт первым, и первым же вышли… Мистер Фэлрой, вы могли уколоть Хеджа, пока вместе с ним, плечо к плечу, гладили песика. Мисс Рейчел, вы уронили помаду, доставая телефон, и взгляды всех пассажиров устремились за нею. Правда, в тот момент, Хедж, видимо, уже был отравлен… Наконец, мисс Мари. Вы зачем-то ломанулись мимо Хеджа к кнопке, а затем обратно, да еще и задели его ногу.
– Протестую, детектив! – воскликнула Мари. – Я села в лифт на восьмом этаже. Как могла знать, что Хедж окажется в кабине?
– Без помощи Джона – никак. Но он, к счастью, был в холле, да еще и на связи с вами. Ведь это с ним вы говорили, входя в кабину. «Мари, он сел в лифт, жми кнопку». Свидетели слышали только ответ: «Дорогой, я жду в ресторане»… Итак, каждый из вас мог убить. И каждый – да, каждый, – мог иметь мотив! Мистер Фэлрой, судья Хедж оправдал вас. Потому ли, что вы были невиновны? Или получил взятку, а теперь захотел еще? Жизнь в нашем отеле, знаете ли, недешевое удовольствие… Джон и Мари, вашей связи с Хеджем я пока не установил. Но ваши призрачные супруги и вполне реальные бракоразводные тяжбы наводят на некоторые мысли… Мисс Рейчел, после смерти матери вы остались одна. А что с отцом? Не за решеткой ли он, случайно? Вы лжете, что не были знакомы с судьей Хеджем. Я звал его «мистер Хедж», а потом спросил: «Вы, Рейчел, виделись в ресторане с судьей?» И вы ответили: «Не виделась», а должны были: «С каким судьей?»
Она покраснела, прижав ладонь ко рту. Я продолжал:
– Наконец, полковник. Простите, сэр, но лжете и вы. Вы живете в Бирмингеме, где Хедж был судьей. Конечно, вы знаете не всех в Бирмингеме. Но я уверен, вы читаете газеты! Не знать главного героя большого скандала в своем городе – это вряд ли.
– Не доверяю желтой прессе, сэр.
– Возможно. Так или иначе, мои мысли о мотивах – фантазии, догадки. Лишь полиция узнает точно. Для меня же главным вопросом был не мотив. Зачем убивать в лифте? Зачем ставить себя под подозрение? ЗАЧЕМ?! Я думал так: пойму ответ на это – найду убийцу. Но ответ – зараза! – все не находился.
Я и не заметил, как стал расхаживать по комнате, взмахами руки отбрасывая ложные версии.
– Убить срочно, чтобы Хедж не доехал до ресторана? Но он будет обедать с тем же Фэлроем, с которым говорил в холле, и главное меж ними уже сказано. Тогда – убить, чтобы поставить под подозрение другого пассажира? Сомнительная идея – рискнуть своей головой вместе с подставным кроликом. Кто знает, чей мотив полиция отыщет раньше. Тогда – лифт как возможность подобраться вплотную и уколоть? Это действительно неплохая возможность. Но и отличный шанс загреметь за решетку!.. Тогда, может, убийца и не был в лифте? Например, мистер Джон уколол жертву в холле и не садился в лифт?.. Но Джон опоздал – он подбежал, когда Хедж уже был в кабине!
Я потер ладони.
– И лишь потом, отбросив всю чушь, я нашел единственно правильный ответ. Убийца не планировал остаться в лифте с трупом – это крайняя глупость. Убийца планировал, что труп успеет выйти! Судья Хедж имел привычку в четыре часа подняться в свой номер, переодеться и ехать обедать. Что случилось бы, поступи он так же и сегодня? Вспомним: цианид действует очень быстро, но не мгновенно. Бедняга вышел бы из лифта на пятом этаже, зашел к себе в номер и там, в одиночестве, умер. Труп нашли бы спустя сутки, и лифт вовсе не попал бы во внимание полиции! Инспектор узнал бы следующее: Хедж пил кофе со своим бывшим подсудимым, а затем пошел домой, где скончался от яда. Полицейские эксперты зарылись бы в вопрос о том, как Фэлрой замедлил действие цианида? Добавил ли какой-то ингибитор? Скормил ли Хеджу капсулу, что растворилась в желудке?.. О лифте никто бы не вспомнил, как и об истинном убийце.
Джон и Мари разинули рты. Ирландец скривил губы в слабой улыбке и медленно поклонился.
– Да, мистер Фэлрой, конечно, это ставит вас вне подозрений. А также и вас, Мари. Ожидая, что Хедж выйдет на пятом этаже, вы бы сели в лифт ниже пятого, а не выше.
– Уж конечно! Я не настолько дура!
– И остаются всего два подозреваемых. Полковник Адамс. Вы взяли с собой собачку. Расставшись с дочкой раньше времени, гуляли возле отеля, глядя сквозь стекло, как кофейничают Хедж с Фэлроем. Вы вошли, когда они собрались садиться в лифт. И все это время с вами был Рядовой Донован – идеальный отвлекающий фактор. Чертов, чертов песик. Это же ты стоил жизни бывшему судье! Ты, Рядовой Донован, заставил Хеджа нагнуться и подставить спину под иглу. Ты привлек внимание всех пассажиров: кто будет смотреть на старика, когда есть красавчик-терьер? Ты даже цокал когтями по полу, чем скрыл щелчок шприца-ручки! Несомненно, старина Хедж получил укол, когда гладил тебя. И принял боль за прострел в пояснице…
– Сэр, я стоял в глубине лифта, а Хедж – ближе к дверям.
– Вы могли переместиться, никто и не заметил бы. Вот только…
Я помедлил:
– …одно крохотное сомнение: это вы нажали кнопку пятого этажа. Стало быть, знали, что ее не нажал Хедж. Вы могли догадаться – не знаю вашей догадливости, но, думаю, могли, – что судья изменил своей привычке и едет не в номер, а в ресторан.
Когда я повернулся к скромнице Рейчел, она едва слышно шепнула:
– Я не убивала его…
Я вздохнул.
– Эх, мисс… Почему вы не погладили собачку? Все в лифте общались с Рядовым: полковник воспитывал его, Фэлрой и Хедж гладили. А вы любите собак: здесь, в моем офисе, уже трижды приласкали и дали лизнуть ладонь. Кажется, песик успокаивает вас… Так почему вы не погладили его в лифте? Как вообще можно не погладить такое чудо?
Я подставил ладони, и Рядовой Донован прыгнул. Я поднял его на руки, а он лизался и бил обрубком хвоста.
– Вас погубили два «не», мисс Рейчел. Вы не знали, что Хедж поедет в ресторан, а не домой. И даже в лифте не поняли этого: ведь кнопка «5» горела. Но это полбеды. Хуже то, что вы не приласкали йорка. План состоял в том, чтобы уколоть Хеджа на выходе из кабины. Вы встали в дверях, он должен был пройти рядом. Возможно, вы вышли бы на площадку – вежливо выпустить судью – и там нанесли бы удар… Но появился пес – отличный отвлекающий фактор, лучший из возможных! А шприц уже был зажат в ладони… Вы подумали: лучше сейчас, чем на пятом. Там могут услышать щелчок, там Хедж может заметить укол. А сейчас цокают когти, люди играют, Хедж наклонился – значит, прострел в пояснице… Пока остальные развлекали собачку, вы подумали – и рискнули. Да.
Я поднял Рядового так, чтобы глянуть в его черные глаза. Он притих, словно понял драматизм момента.
– Чертов песик соблазнил вас отступить от плана. Две недели назад вы впервые пришли в гостиницу. Вы следили за Хеджем – изучили его график, узнали его этаж… Сейчас кнопка пятого горела, и вы не предвидели беды. Воображаю ваш ужас, когда Донован с хозяином вышли на пятом, а Хедж – будущий труп – остался в кабине! Вы старались хранить спокойствие, но внутри у вас все кричало. Пытаясь скрыть панику, вы уткнулись в телефон – забыв о том, что в кабине нет связи. Руки дрожали так, что уронили помаду. Пустой шприц вы поспешно сунули в сумочку, потом спохватились – бросили в шахту, пока лифт стоял на стопоре на двадцатом… Эта ошибка и добила вас.
– Отпечатки пальцев? – с видом знатока спросила Мари.
– Не знаю. Возможно, мисс Рейчел успела их вытереть. Но само место, где найден шприц, – улика против нее. Другой подозреваемый – полковник – выходил на глазах у всех. Он не бросил бы шприц в шахту. Пока я его не вызвал, он имел время спрятать шприц где угодно – но не в шахте лифта.
Девушка тяжело вздохнула, опустив голову.
– Сочувствую, мисс Рейчел. Знаю: вы имели причины прикончить Хеджа. Но вряд ли это оправдание.
– Мой отец… – только и сказала тихоня.
– Полиция прибыла, шеф, – сообщил Бобер.
Рядовой Донован тоскливо заскулил.
НЕ ВОЛЧАНКА
3 место на Золотом Кубке детективов 2018
Участковому инспектору милиции
отделения на пр. Науки в Голосеевском районе
гражданки Черёмшиной Татьяны Петровны
Заявление
7 марта сего года я, Черёмшина Т. П., находилась на своем рабочем месте по адресу проспект Науки 24 (это киоск рядом с общижитием Пищепрома). Там я исполняла свои обязанности продавщицы. Прилагаю копию соотвецтвующей страницы с трудовой книжки. Во все время рабочего дня я отпускала цветы разным людям (покупателям), из-за чего иногда вступала с ними в разговоры…
– Че, Нюш, опять дохторов смотришь?
Татьяна сидела за прилавком с оберточной бумагой, кутаясь в пуховик и хохлясь, как снегирь. Было зябко, старуха-батарея натужно потрескивала, силясь разогреться. Татьяна смотрела в экранчик телевизора, над которым козырьком нависал ДВД-плеер. На звук колокольца она подняла глаза.
Семеновна вошла, степенно установила метлу в просвете между герберами и ландышами. Отерла руки передником, оперлась на рулон бумаги, и, перегнувшись через прилавок, глянула в экран.
– Ну точно дохторов! Все одно по кругу! Не тошнит еще?
Семеновна знала, что изо всех «дохторов» Танюше больше по сердцу беленький. В третьем сезоне его уволили, потому Танюша смотрела по кругу первые два. Сорок шесть серий «дохторов» – потом неделька перерыва на «маниака», и заново сорок шесть… А если разобраться, что еще тут делать-то?
– Отстань, – отмахнулась Татьяна. – Лучше кофию дай.
– Ох, ты ж не знаешь!
Семеновна горько вздохнула и в подробностях поведала, как нынешним утром разбила термос – поставила на край стола, а потом зацепила скатерть. И термос раздрызькала, и всю кухню уделала, корова пятнистая. Теперь не будет кофию ни ей, ни Танюше – вообще никому. Работать тяжко. Два часа мела вокруг двадцать четвертого – а толку нет. Без кофию ни жизни, ни труда. Приплыли, Нюшенька.
– Так сходи в машину купи. Она уже приехала.
– Аць!.. – Семеновна только скривилась и брезгливо махнула рукой.
– Да серьезно. Сходи в машину, купи экспрессо. И мне тоже.
– Тьху на ту машину.
– Ну, Семеновна!.. – Нюша даже отвлеклась от экрана ради просительного взгляда. – Сегодня ж парад мужиков. Весь день буду электровеником. Как без кофию?
– Терпи. Смотри вон своего беленького.
Семеновна ухмыльнулась с превосходством. Она держала трех кошек и двух собак, для души грызлась с почтальонами, а вечерами попивала портвейн. Но чтобы смотреть повторно тот же самый сериал – это уж нет!
Колокольчик звякнул. Танюша буркнула тихо, под нос: «Началось…», – и громко, вошедшему юноше в очках:
– С праздничком, молодой человек! Выбирайте цветочки, какие на вас смотрят.
– Ладнось, я пойду… – Семеновна взяла метлу, как жезл, и вышла походкой премьер-министра.
Парад мужиков накатил в две волны. Первая хлынула утром. Студенты по дороге в свои ВУЗы хватали для однокурсниц букетики ландышей, либо розу – одну, алую, на длиннющем стебле. Унося ее, метровую, аж расправляли спины от гордости. Папаши приобретали гвоздики и герберы, вручали сыновьям-школьникам, чтобы те поздравили училку. Мальчики отнекивались, как могли:
– Пааап, ну что я ей скажу… Подари лучше маааме!
Отцы не поддавались:
– Это праздник, так нужно. Теперь еще конфет купим – угостишь девочек.
– Ну, пааап!..
Предусмотрительные офисные клерки затаривались по дороге на работу, переспрашивали цены на все, искали баланс между приличием и экономией. Служащие госучреждений требовали розочки – короткие, но несколько, и непременно с лентой.
– Чтобы все, как полагается. Но поскорее, девушка, опаздываю.
Танюша не любила предпраздничное утро. Терпеть не могла спешку: дергать цветы из ведер, как сорняки, без перебору; охапкой завертывать в пленку, откусывать скотч; бормотать скороговоркой: «Дасвежие, толькосегодня. Неделюпростоят. Вамслентой? Пожалста, хорошегодня». Совать в карман передника мятые купюры, одним взмахом сметать со стола зеленый мусор, поворачиваться к следующему в наседающей очереди: «Выбирайте, молчеловек. Какиенавассмотрят?» Танюша ненавидела работать впопыхах. Зваться «девушкой» не любила тоже.
Вечерняя волна – совсем иное дело. Люди возвращались с работы после короткого и легкого дня, имели вдоволь времени, радовались предстоящему выходному. Эти, вечерние, выбирали цветы с удовольствием, с фантазией, некоторые даже и с чувством.
– Скажите, барышня, откуда розы?
– Эти колумбийские, те – наши, тепличные, а красные – Эквадор.
– Ффиу! Ого!..
Мужчина не видел разницы между Эквадором и Колумбией, спрашивал ради беседы. Танюша любила таких покупателей.
– Берите колумбийские: они в тепле раскроются и будут – просто сказка про Золушку!
– Да… Нет, лучше дайте девять разных: по три отовсюду! И еще открыточку с сердечком. Я у вас подпишу, можно?
Другой просил:
– Позвольте, я сам выберу тюльпаны.
Танюша позволила, он выбирал долго, с трепетом, трогал лепестки нежно, словно волосы любимой… Вот только брал, как нарочно, самые дрянные. Ему казалось: распускаются – значит, спелые. Таня знала: издохнут к завтрашнему вечеру.
– Дайте-ка я помогу, а то вы измучились уже. Вот этот берите – смотрит же на вас, подмигивает! Еще этот, и эти. Потрогайте, какие крепенькие!
Третий захотел кактус. Да, серьезно, кактус! Нету?.. Тогда фиалочку с горшком. Или, может, гладиолус. Моя, знаете, любит все необычное.
– Возьмите орхидею. Вот эту, в подарочной коробке.
– Она живая? Я думал, искусственная…
– У нас все живое, как мартовский котик. Стебель во флаконе, простоит сто лет, внукам в наследство останется.
Четвертый – шесть гербер. Очень трогательно: предпраздничным вечером идет на кладбище к маме или бабке… Танюша выбрала лучшие, участливо спросила:
– Желаете черную ленточку?
– Тьфу на вас! Это дочкам. У меня их две, по три цветочка каждой.
Потом был грузин, назвал Танюшу «красавыца», купил «адынадцат гэоргин». Потом трое парней в кепках: один выбирал, двое советовали ерунду и заразительно хохотали. Потом зашел Фарзад, забрал дневную выручку. Танюша насела на него:
– Купи батарею.
– Зачем еще?
– У старой это… гемоглобин понижен.
Фарзад потрогал:
– Вроде, теплая.
– Это я ее согрела дыханием. Фарзад, будь голубчиком в честь праздника! Купи батарею – спаси красавыцу от смерти!
– Праздник завтра, – отрезал Фарзад и сбежал.
Потом, на исходе дня, бледный паренек не мог вспомнить слово «эустомы»:
– Мне вон тех… синеньких.
Субъект с серьгой в носу хотел знать, сколько лепестков у розы, и у всех ли роз одинаково. Пересчитал, проверил, купил ту, у которой восемь.
С визгом остановилась машина, вбежал мужик в дубленке, купил самый громадный и уродливый из готовых букетов, не взял сдачу, убежал.
Последней пришла грустная девушка. Сама выбрала пять желтых хризантем. Букет получился грустным, ей под стать. Ушла домой – видимо, плакать.
Танюша выдохнула, вписала в журнал остаток выручки. Вырубила так и не досмотренную серию. Накрыла пленкой ведра с цветами, намотала шарф в три оборота вокруг шеи. Натянула пуховик, опустила ролеты, щелкнула выключателем.
На сегодня все.
Вышеупомянутые события седьмого марта сначала не показались мне подозрительно особенными. Мою настароженность привлек гражданин, явившийся с целью преобретения цветов утром следующего дня (то есть, 8 марта сего года).
Праздничным утром стояла самая мерзкая погода, какую только мог выдумать господь. Валил крупный мокрый снег, налипал на окна киоска, влажными разводами сползал по ним. Казалось, киоск тонет в белом киселе.
Обычно утром восьмого марта молодые муженьки прибегают за ландышами и тюльпанами, чтобы положить их на подушки не до конца еще проснувшимся супружницам. Но сегодня погода пересилила романтические порывы: молодежь заменила букеты праздничным завтраком в постель – и осталась дома.
Танюша грела ладони картонным стаканом с капуччино и смотрела серию про взорванный томограф, когда в цветочную лавку зашел тот самый гражданин. Добротная куртка на нем была не по погоде легка и суха; голова непокрыта, густые русые волосы не успели еще потемнеть от влаги; меж пальцев крутил брелок от машины с немецким значком. По правде, ничего в нем подозрительного не было – просто симпатичный уверенный мужчина. Танюша встрепенулась:
– С праздничком вас! Проходите, не стесняйтесь, выбирайте красоту.
– Это вас с праздником. Мне семь ирисов.
Так быстро и определенно он это сказал, что стало ясно: мужчина женат, и не первый год – вдоль и поперек изучил уже вкусы благоверной, давно оставил позади романтические порывы. Танюша сперва сделала вывод из цветов, а потом только заметила очевидное – кольцо на пальце.
– Конечно, пожалуйста. Вот ирисы – какие вам улыбаются?
– На ваш вкус.
Она отобрала и завернула в пленку семь цветков, мужчина расплатился.
– Спасибо, хорошего дня.
И ушел, захлопнув дверь. Силуэт мигом пропал в снежном киселе. Танюша была уверена, что больше никогда не увидит его: был на машине – значит, живет не рядом, просто проезжал мимо, остановился по случаю.
Однако русый мужчина вернулся три серии спустя.
– Здравствуйте, девушка. Дайте мне роз.
– Снова здравствуйте! – улыбнулась Танюша.
Какое-то раздражение мелькнуло на его лице – словно он не узнал продавщицу или обозлился на ее смешливый тон. Есть такие покупатели, что любят напускать серьезность. Танюша удержала в себе шутку об ирисах, которые не подошли к цвету глаз, и спросила сухо:
– Какие розы, молодой человек?
– Почем белые, чайные и красные?
Она ответила. Чайные были вдвое дешевле. Мужчина не возмутился, но Танюша все же пояснила:
– Это потому, что чайные – наши, тепличные, а белые и красные – привозные.
– Дайте по три каждой.
– Три белых, три чайных и три красных?
Он глянул с явным желанием спросить: «Ты что, оглохла?», – но ответил только:
– Да.
Татьяна выбрала по три штуки, сложила в букет.
– Чайные короче – это ничего? Или подрезать красные и белые?
– Не подрезайте. Пусть будут.
Она завернула, он заплатил, буркнул:
– Спасибо.
И без нужды добавил:
– Это начальнице. Работаю в праздник.
– Сочувствую вам.
Мужчина напялил шапку и вышел.
Утром девятого марта Семеновна вошла в киоск, выпятив грудь колесом.
– Видала-сь? Ты все смотришь, а у меня вона че!
Она выпростала руку из-за спины и показала Танюше двухлитровый термос. Он был блестящий, жестяной, слегка помятый и напоминал бракованный снаряд для пушки.
– Кавалер подарил? Ай, Семеновна-сердцеедка!
– Тьху на тебя! Чтоб тебе самой кавалера… Нашла. В шкафу у меня завалялся.
– С Великой Отечественной?
– Так, все. Шиш тебе, а не кофий.
– Ну, Семеновна! Не будь гадюкой, налей. Историю расскажу.
– Какую еще?
– Чудесную. Прямо загадка.
Семеновна уселась, отвинтила капсюль – то бишь, крышку от термоса, – налила в нее кофе, но Танюше не дала: оплату, мол, вперед. Танюша рассказала про русого мужчину с двумя букетами.
– Пхесь! Нашла загадку. Ну, подарил начальнице розы – что такого? Может, он в нее того…
– Семеновна, вчера был выходной.
– А может, он без выходных. Ты ж вон тоже.
– Розы стоили вдвое от ирисов. Жене – дешевое, начальнице – дорогое?
– Конеча! Жена она и так жена, никуда не денется. А начальница уволить может. Кого ж задобрить, как не ее?
– Когда пришел за ирисами, был сухой и без шапки – будто только из машины. А когда за розами, то в шапке. А зачем он шапку надел, коли едет на работу? Машину бросил у дома, на работу пешком поплелся?
– Ну, а че? В такую погоду знаешь, как опасно!
Семеновна рассказала про Иванова из тридцатого дома, который в такой вот точно снегопад заехал под фуру, потому что не заметил. Вызывали целый подъемный кран, чтобы поднять фуру и вытащить ивановскую машинёнку. А самого Иванова из нее вынимали бензопилой. Или не бензопилой, а этой… от которой искры. В общем, всю машинёнку напополам разрезали, чтобы шофера спасти.
– А ты говоришь, машиной ехать! Тьху на тебя!
Семеновна гневно выхлебала кофе из капсюля и убралась, оставив Танюшу ни с чем. Она включила плеер, но мысли то и дело отвлекались от экрана. Мужчина с цветами не шел из головы.
Главный доктор из сериала говорил: «Патология – это хорошо. Врачи обожают патологии. Светлое пятно на рентгене, темное пятно на томограмме…»
Я продавщица цветов, – думала Татьяна, – но тоже не дура. В моем деле есть свои патологии, и уж я-то их замечу! Это как дифференциальный диагноз. Сначала запишем на доске симптомы, а потом попробуем их объяснить.
Значит, так. Мужик покупает один букет, а позже другой. Почему не два сразу? Мог второй букет бросить в багажник, зайти домой, поздравить жену, а потом – к начальнице.
Потом. Утром он приезжает в киоск на машине – значит, наверное, живет не рядом. Почему, когда вновь понадобились цветы, он поехал в этот же киоск, а не в ближний к дому? И почему теперь он приехал в шапке?
Наконец, третий симптом. Зачем брать розы разной длины в один букет? Зачем вообще брать разные розы? Он спросил цену – вот и купил бы девять самых дешевых. Или, наоборот, самых дорогих – так многие мужики делают. Но он взял вперемешку – и не сэкономил, и не шиканул.
Что бы ни говорила обо всем этом Семеновна, симптомы не складываются. Нету диагноза, который все бы объяснил.
Легка на помине, Семеновна снова показалась на пороге. Татьяна заявила:
– Я все обдумала, и не клеится оно. С тебя точно кофий.
– Ниче не с меня! – сварливо перебила Семеновна. – Вот, гляди. Спецом тебе принесла.
Она втащила в киоск грязный черный пакет для мусора, тут и там продранный насквозь.
– Значить, я мету двор двадцать шестого – смотрю: бомж, в мусоре копается. Я ему: «А ну пошел! Тебя не хватало!» Он не слушает, только все роется. Открыл один пакет, я гляжу, а там – вот тебе раз.
Прежде, чем Танюша успела возмутиться, Семеновна высыпала на пол содержимое пакета. Там были цветы. Ирисы и розы.
Считаю за необходимое особенно отметить, что цветов имелось в наличии строго определенное количество: семь ирисов и девять роз (это значит, по три штуки трех разных цветов). Причем состояние двух букетов являлось очень разным. Ирисы были почти что практически целые, а розы – сломанные и как будто потоптанные ногами. Гражданка Карташева Мария Семеновна, подписавшаяся ниже, может засвидетельствовать, что с нашей стороны букет не подвергался никакому топтанию, а был уже в таком (потоптанном) виде достан из пакета. Да и надо быть дурой, чтобы топтать розы: обувь же испортишь.
Танюша ошарашенно глядела на мертвые цветы. Семеновна – на Танюшу, гневно.
– Видала? Вот тебе вся разгадка! Мужик, значить, купил женке цветики. Ирисы эти твои. Принес, а ей, вишь, не понравилось! Сказала: «Ты, дурак, не знаешь, какие цветы люблю». Или еще могла: «Где всю ночь лазил, козел? Да еще веник принес!» В общем, значить, поскандалила и выгнала его. Он походил, помучился, решил задобрить. Пришел к тебе, купил букет получше… да?
– Ага, розы дороже, – машинально кивнула Танюша.
– И был он уже такой весь смурной, ага?
– Да, не веселый.
– И в шапке. Женка его выгнала, вот он по улице в шапке и ходил. Купил, значить, ей веник подороже, снова подарил – а она снова накинулась. Ну, тогда мужик психанул. Хрясь розы на пол, ногой притопнул, и оба веника – к чертям в мусор. Вот тебе и тайна. Тоже мне, что-где-почем.
Танюша задумалась. Сверила диагноз с симптомами и медленно качнула головой:
– Нет, это не волчанка.
– Ты че?
– В смысле, не того… не пляшет с симптомами. Мужик утром приехал машиной и купил ирисы. Они такие, на любителя, их не дарят всем подряд. Муж точно знал, что жена любит ирисы, про другие цветы даже не думал. А вот второй раз дарил розы – то есть, самый расхожий товар. Хотел бы подлизаться, было б наоборот.
Она потеребила концы шарфа, добавила:
– А еще, почему дважды покупал у меня? Он что, живет рядом? Тогда чего в первый раз ехал машиной?
Семеновна недовольно фыркнула:
– Чего ты придираешься? Ну, сначала подарил любимые, а потом нелюбимые. Думаешь, не бывает? Всяко бывает! Вот у Ломакина с двадцать шестого есть две машины. Так он ездит все время на маленькой побитой, а большую красивую держит в гараже.
