Текст книги "Роман Суржиков. Сборник (СИ)"
Автор книги: Роман Суржиков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)
Роман Суржиков
ВТОРОЙ ЗАКОН
Идея – Dzhu_Dzhuh
Сюжет разработан в соавторстве с Dzhu_Dzhuh
Никита вернулся раньше обычного. Услыхав, как открылся шлюз, я отложил книгу и вышел встретить его. Мой младший братец работает пожарным (он предпочитает говорить по-военному – «служит»). Я привык к тому, что из рейдов он часто приносит бесполезные, но диковинные вещи: полуистраченный железный светильник, кроваво мерцающий сквозь ледяной чехол; газовую паяльную лампу, необходимую для сварки и чертовски опасную в остальное время; кусок чугунной трубы, оплавленный и застывший, как свеча – потом мы два часа спорили о том, какая сила могла остудить его. А однажды Ник притащил в трехлитровой банке крупную жабу. Температура жабы в точности равнялась комнатной, и она, явно довольная этим обстоятельством, квакала во всю глотку.
Словом, я привык ко всему и почти не удивлялся. Не удивился и теперь. Ник стоял в своем термокостюме, какой-то ошарашено-смущенный, и держал на плече девичье тело. В теле не было ни капли сознания, и оно свисало, как тряпичная кукла или лисья шкура на воротнике. Я спросил:
– Кто это?
– Лера.
Я пожал плечами:
– Ну проходи… те.
Он не шевельнулся.
– Брат, ей плохо.
Хотел было сказать, что это заметно, и что к утру проспится, но тут понял вдруг, что Лере и вправду плохо. Голые ноги ее пестрели багровыми пятнами, а это скверный знак. Подошел, притронулся. Сорок с копейками. Или сорок один. Черт подери!..
Быстро в спальню. Ник уложил, принялся раздевать, я бегом за чайником. Через две минуты мы уже окунали полотенца в кипяток и укутывали ими девушку. Кипяток обжигал ледяным холодом – даже прикасаться зябко. Не приходя в сознание, Лера тихо застонала. Я поднял температуру в комнате, поставил еще один чайник. Ник перерыл кассу: стекляшек было мало, больше мелочь – витаминки да шипучки. Однако одна ампула жаропонижающего нашлась, вогнали в вену.
– Это не инфекция, – сказал Ник уже после укола.
– Ясен перец, что не инфекция, но вдруг и она тоже. Не повредит.
За час мы сменили три слоя компрессов, и Лере стало получше. Температура упала до тридцати девяти, обморок сменился сном – нервным, со стонами, но все же… Еще раз спеленали ее, проветрили комнату от пара, присели отдохнуть.
– Чуть не спеклась, – сказал Ник. Это было очевидно, и фраза не имела бы смысла, если б не приятное ударение на слове «чуть».
– Однако, да, – ответил я. – Есть хочешь?
– Поесть неплохо бы… – мечтательно протянул Ник и вдруг хватил себя ладонью по лбу. – Черт, там ведь еще собака!
– Со… кто?
– Собака! Ну, пушистая! С хвостом. Гав-гав!
Он бежал в шлюз, я следом. У внутренней двери лежало существо – рыжее, мохнатое, обрубок хвостика, подломленные ушки, вся шерсть на морде складками, съехала к носу. Вывалив язык, бедное животное выдыхало из себя остатки жизни.
– Гав-гав… – очумело выдавил я.
Это и вправду была собака, причем не просто, а редкой породы – шарпей. Лет пяти от роду, если я что-то понимаю в собаках. А это значит, что пять лет назад нашлось целых двое шарпеев, и… Одуреть!
– Никита, куда сегодня был рейд? На машине времени в прошлое или телепортом на другую планету?..
– Да не до шуток, Витек! Спасать надо.
Надо, не спорю. Взялись за пса. Снова чайники, компрессы… Шарпей, вероятно, кое-что понимал в этом мире, раз дожил до своего возраста, однако от жары мозги его вырубились, и устарелый инстинкт добивал пса. Он дышал часто-часто. Его предкам это позволяло охладиться, но сейчас предательский воздух с каждым вдохом выжигал внутренности. Наконец Ник догадался уложить собаку мордой к входной решетке вентиляции и поднять температуру до предела. Поток горячего воздуха постепенно вернул жизнь.
Правда, ни в каюте Леры, ни в каюте шарпея находиться мы теперь не могли. Ник хоть в термокостюме, а я уже дрожал от холода, руки даже посинели от компрессов. Мы сбежали в кают-компанию… в гостиную, то есть, – в родные тридцать шесть и шесть.
От усталости говорить не особо хотелось. Ник жевал, я пил лимонад. Спросил:
– Как звать собаку?
– Не расслышал толком… Лера уже бредила. Не то Гафс, не то Гаусс…
– Очевидно, Галс, – постановил я.
– Галс – это что?
– На магнитных парусниках – угол между силовой линией поля звезды и направлением движения.
– Ух ты…
Когда Ник слышит нечто новое и интересное ему, он говорит «ух ты». Более сильные выражения – «ух ты ну ты» и «ух ты в квадрате».
– Ну как, про рейд в Зазеркалье расскажешь?
– Какое там Зазеркалье… Витек, все так странно вышло – до сих пор не верю, что бывает так.
– Ты пожарный, с вами и не такое бывает.
– Даже с пожарными не бывает… А если и бывает, то только раз. Вот это он и был. Словом, в Озерках все вышло.
– Там же никто не живет.
– Никто. Но мы заезжаем, когда время есть, на всякий случай, поглядеть, что да как. Вдруг что-то горит, или того хуже, термический перекос… Вот и едем. Я смотрю по сторонам. И, представь, вижу: в гараже одной «свечки», на минус первом – огонек. Крохотный, еле золотится, но именно огонек, ни что другое.
Представить я этого не могу, как бы он ни описывал. Не дано мне. Просто понимаю умом: мой брат Ник видит температуру предметов. Те, что рядом, с точностью в пару градусов может определить. Что за стеной – плюс-минус пять по Цельсию. А если вещь раскалена или выстужена почти до абсолюта, то Ник увидит за километр, сквозь любые преграды. Так что он незаменимый человек в пожарной части, мастер своего дела.
– Ну и вот. Вбегаем мы туда – и видим: девушка, пес, перед ними огонь горит. Какое-то кресло со старого аэра. Хорошо горит – пол уже на метр вокруг выстыл. А теперь представь: эта в костер руки и ноги сует! Я ей кричу: «Свихнулась что ли!», оттаскиваю. Пес, надо заметить, не тупой попался – в огонь не лез.
Я улыбнулся. Пес уж явно не тупой, раз жив еще!
– Ну, словом, – Ник хлебнул лимонаду и продолжил. – Мы ее оттащили от огня и популярно объяснили, что с тех пор как в хирургии синтеткань закончилась, обморожение третьей степени лечится единственным способом – ампутацией. А посему, покуда эта дуреха не научится зубами готовить еду и водить пармашину, руки в огонь лучше не совать. Отчитали ее, пламя загасили, говорим: «Иди теперь домой, там погрейся!» Она в ответ лепечет что-то, мол, не дойду до дому, далеко, и худо мне. Я смотрю на нее и вижу: температура-то под сорок! Раньше не заметил – огонь слепил. Говорю: «Ребята, срочно скорую вызывайте!» И сам понимаю, что ерунду порю: все Озерки отключены от энергии, никого тут не вызовешь. И живет она, точно, далеко отсюда – поскольку никто в Озерках не живет. Тогда бригадир Степаныч командует: «Грузите ее, отвезем в госпиталь». Лера орет: «Собака! Собаку возьмите! Не оставляйте его, умрет же!» Степаныч: «Куда в госпиталь с собакой, только ее там не хватало!» Вот тут я и говорю: «Ребята, везем ко мне! До меня вдвое ближе, чем до госпиталя, и пса мы приютим. А откачать сумеем – мой брат на корвете ходил!»
Ну да, давным-давно, в прошлой жизни еще, я отходил три года на корвете «Неуловимый». Помощником бортинженера, желторотым птенчиком. Но незавидный чин мой как-то забылся за сумасшедшие эти годы, а запомнилось людям то, что Виктор Андреевич Одинцов – военный звездолетчик, один из дюжины оставшихся. И если есть у кого-то некое дело, за которое и взяться страшно, то норовят с ним обратиться к Виктору Андреевичу – он справится, он на корвете ходил, не с таким еще справлялся… Правда, до сих пор меня звали больше на поломки реакторов да наладки паростанций. Медицинская помощь – это нечто новенькое.
Я спросил:
– А кто она, откуда?
– Назвалась Лерой, больше ничего не успела сказать.
– Документы есть какие-то?
– Никаких. Откуда? Ей же лет девятнадцать.
Ну да, если ей девятнадцать, значит, девять лет назад было десять. В десять никаких документов еще нет.
– Не называла адрес, фамилию?
– Нам не до расспросов было. Думали, как спасти… – Ник добавил: – Я побуду с нею. Как только проснется, обо всем расспрошу.
– Ну а я посплю. Спокойной тебе.
Перед сном вышел ненадолго на улицу. Стояла двадцатиградусная жара – как всегда Полночь. Темно-серое небо.
Наше небо постоянно серое. В любое время суток – цвета свинцовой пули. Ни облачка, ни звезд – беспросветная мгла.
Но мне нравится думать, что в полночь небо становится чуть темнее…
* * *
Мне тридцать два года, из них девять я прожил здесь. Удивить меня чем-либо уже очень сложно. Так что явление девушки с собакой не помешало мне крепко проспать ночь. В конце концов, Нику двадцать один, и вполне естественно, что девушки под тем или иным соусом являются к нему…
Утром я вышел в кают-компанию, увидел братца, с горящими глазами мечущегося вокруг чайника, и понял: сейчас услышу невероятную историю таинственной незнакомки.
– Ее пытались убить!! – Выпалил Ник.
– И тебе доброе утро.
– Да, привет. Так вот, представь: ее пытались убить!
– На мою долю тоже кофейку свари…
Ник подбежал, сверкнул зрачками:
– Ты меня вообще слышишь?!
– Хочешь моей реакции? Ну, хорошо, реагирую: чушь это.
Еще какая чушь. Здесь никто никого не убивает. Убить человека в этом городе – все равно, что срубить пальму в оазисе посреди пустыни.
– Нет, не чушь! Вот послушай.
Деваться мне, собственно, было некуда. Я послушал. Выходило со слов Ника следующее.
Девушка Лера жила в Южном (ближний пригород, от нас километров десять), и слыла там первой красавицей. Некий моральный урод (кто-то из сельского начальства, имени лучше не называть) взялся ухаживать за нею. Получив отказ, он потерял голову и стал домогаться бедной девушки грубо и открыто: подстерегал, устраивал сцены, являлся ночами под окна. На беду, Южное – селение небольшое, не затеряешься. Приятель Леры попытался вступиться за нее и был нещадно избит. Доведенная до отчаяния, девушка пригрозила ухажеру, что уйдет в город и там обратится в дружину. Он рассвирепел, накинулся на нее и попытался изнасиловать. Сказал: убью, если пикнешь кому хоть слово. Лера, не будь дурой, врезала ему пониже живота и убежала. Дороги, понятно, пусты, искорежены и не освещаются, вот она и сбилась с пути: вместо ближайшего к Южному района паростанции подалась в сторону далеких и безлюдных Озерок. Три часа по пеклу – такого никакой термокостюм не выдержит. Когда пришла в Озерки, уже сходила с ума от жары. Среди покинутых домов подобрала пса. Он потерялся, бедный, бросился к девушке и давай скулить жалобно, она и пожалела. Но идти дальше было уже невмоготу, Лера зашла в один из домов и разожгла огонь, чтобы хоть немного остудиться. Там ее и нашли пожарные.
Такая вот история.
Если бы у нас снимали мыльные оперы, сгодилась бы для сценария.
– Ч-чушь! – С оттяжкой припечатал я. – Впрочем, чушь романтичная – девица врет красиво, с душою. Полагаю, все у вас наладится.
Ник залился краской, уставившись куда-то мне за спину. А оттуда раздалось:
– Виктор Андреевич? Приятно познакомиться.
Лера стояла в дверях кают-компании и, несомненно, слышала мою реплику. На ней был Ников халат с драконами, лицо бледно, на щеках лихорадочный румянец, голос сух и шершав. Ей нездоровилось.
– Садитесь, Лера. Как себя чувствуете?
– Спасибо, – отрезала она. – Я не прошу вас мне верить, вы вовсе не обязаны. Я очень благодарна вам обоим за то, что спасли и приютили меня. Сегодня оставлю вас и больше не потревожу.
– Лерочка, что ты, мы вовсе не… – Вступился было Ник, но девушка не повернулась в его сторону, и он затих.
Я повторил:
– Так как себя чувствуете?
– Спасибо, Виктор Андреевич, отлично, – ответила Лера и зашаталась.
Никита бросился к ней и вовремя подхватил. Пока он укладывал девушку в постель, я выпил чашечку кофе. Эх, сигареты не хватает… Но курят теперь только самоубийцы.
Брат не появлялся – хлопотал у тела. Я не пошел к ним. Если пойду, надо будет изображать вину, а виноватым я себя ничуть не чувствовал.
От нечего делать включил внешний канал и попал как раз на утреннюю речь Председателя. Почтенный наш Павел Петрович поздравил нас с очередным добрым утром, заверил, что ничего плохого и непредвиденного на сегодня не намечается, а, напротив, ведутся плановые и очень полезные работы по запуску третьей общегородской паростанции и прокладке подземного герметичного тоннеля из Центра в Загорский район. Тоннель, несомненно, свяжет, облегчит и ускорит, а паростанция, в свою очередь, поможет и обеспечит, и главное, самоотверженные наши трудяги – агрономы смогут трудиться еще самоотверженней, поскольку площадь освещаемых плантаций возрастет почти на целую…
Павел Петрович, как всегда, говорил на такой мажорной ноте и так лучезарно улыбался в тридцать два зуба, словно твердо знал, что нынешний день краше вчерашнего, завтрашний – светлее нынешнего, а через недельку-другую мы все познаем истинное счастье. Он был либо глуповат, либо набожен до крайности, но в остальном, надо признать, Председатель – неплохой мужик. Когда было скверно, он понял одним из первых, что нужно делать и как выживать. И, что ни говори, честно учил этому других. А когда наладилось, не затребовал себе ни скипетра с державой, ни гарема наложниц, ни белокаменных хоромов. Звать себя велел не Светлейшим и не Величеством, а просто Павлом Петровичем, Председателем. Люди любили его. Ник тоже любил…
Легок на помине, братец вошел в кают-компанию, присел, укоризненно глянул на меня.
– Зачем ты с нею так?
– Слух у меня плохой. Если бы слышал, как она вошла, – обернулся и сказал бы то же самое в лицо. А так, действительно, некрасиво вышло.
– Витя, ну почему ты ей не веришь?
– Есть ряд причин. Главная та, что все это – чушь собачья. Не рискнул бы никто ее насиловать, тем более, в селении, где все друг друга знают. Лишат его довольствия за такие штуки – что тогда будет делать? И убивать бы не стал, даже грозиться. Не убивают теперь людей, не случается такого! Особенно из ревности. Ладно бы еще за антибиотики или еду… Хотя на самом деле, даже за еду не убивают – с тех пор, как ввели распределение.
Ник вздохнул, отвел взгляд.
– Не знаю, брат… По-моему, хорошая девушка – красивая, неглупая. Искренняя… ну, мне так показалось…
Я усмехнулся:
– Я же не спорю, что хорошая. Ничего против нее не имею. Ну врет она – так и что? Понимаешь, по правде, мне безразлично, откуда она взялась и кто такая. Пока выздоровеет, пусть остается у нас. Захотите – пусть и дольше остается. Мне-то что…
По логике, Ник должен был обрадоваться, но он почему-то насупился.
– Тебе все безразлично, Витек…
– Ладно, – сказал я, – поговорили. Схожу за продуктами, а то из еды только чай да майонез.
* * *
Мы с братом живем в корабле. Яхта первого класса, зовется «Забава», припаркована на площади Галактики, то есть в трех кварталах от Центра. Понятно, никуда летать мы не собираемся. Даже просто запустить двигатели – это уже сумасшествие. Но жить в яхте очень удобно: герметичный корпус, отличная система терморегуляции, автономная циркуляция воды, собственный реактор, что тоже немаловажно, если учесть ежедневные перебои с энергией. Странно, но других претендентов на эту фешенебельную квартирку не нашлось: люди сочли естественным, что бывший звездолетчик Одинцов обитает на борту корабля.
Под днищем между стойками шасси достаточно места для нашего транспорта. Пармашина – специфическое средство передвижения, диковинка нашего города. Могу поспорить: ни в одной точке Малого Магелланова Облака такого больше нет. Чтобы привести машину в движение, нужно два ведра воды и кубик льда. Вода заливается в две емкости, разделенные тонкой стенкой. Кубик льда бросаешь в одну из них. Возникает термический перекос и, естественно, нарастает со временем. Минут через десять вода в одной из емкостей вскипает, пар под давлением начинает вращать турбину. Вуаля – поехали! Запас хода, правда, невелик: километров через пятьдесят либо в рабочей емкости вода выкипит, либо в балластной – замерзнет. А этого допускать, конечно, не стоит, если не хочешь покупать новый движок.
Генератора на пармашине нет, потому вместо электрических фар в «глазницах» сияют два ледяных светильника. Левый уже подсел – газ поостыл и светится желтым вместо белого. Так что когда ведешь, кажется, будто машина чуть косит вправо.
Я залил воду в баки (мы не держим машину заправленной, чтоб не случилось спонтанного перекоса), бросил ледяшку и сел ждать, пока мотор прогреется. Были сумерки… Впрочем, в нашем районе всегда сумерки. Это в Центре почтенный наш Павел Петрович учредил день и ночь: огромные светильники на мачтах то закрывают заслонками, то открывают. Но толку в этом мало, по-моему: вверху все равно серое небо, всегда серое – что «днем», что «ночью». Разница лишь та, что «днем» из-за светильников возникают тени, а «ночью» их нет.
Одно время я пытался понять, отчего же небо серое, а не белое или черное, или синее, как должно быть по законам физики. Какими свойствами обладает барьер над нашими головами, что цвет его видится нам как серый?.. Помню, некий институтский умник мне даже пытался растолковать, почему так. А через месяц он умер. Скверно умер – выпил непрогретого молока и сварился изнутри. Не таким уж хорошим он был физиком – понял я и забыл объяснение про небо…
Стрелка манометра коснулась риски, я дал пару и тронулся с места. От площади Галактики по проспекту Барковича всего пара кварталов до ближайшего распредпункта. Сергей Львович – старший раздатчик – дружелюбно улыбнулся мне, восседая за прилавком в высоченном самодвижном кресле.
– Добрый денек, Виктор Андреич!
– Да так себе денек, Сергей Львович… Не лучше остальных.
– Ну, эт вы зря, Виктор Андреич! Почтенного Павла Петровича слушали с утра? Коль слушали, то должны знать – денек нынче добрый.
Старший раздатчик не лишен чувства юмора, так что иногда мне приятно поболтать с ним о том – о сем. С серьезнейшей миной я спросил его, какая, по его мнению, вечером ожидается погода. Сергей Львович подкатился к окну, с минуту, нахмурившись, разглядывал неизменно серое небо, с которого за девять лет не пролилось ни капли. Потом немного поразмыслил, потер пальцем кончик носа и изрек:
– Пасмурно что-то.
– Вы полагаете? – Отозвался я. – Пожалуй, вы правы…
– Дождь, наверное, будет.
– Скорее, гроза.
Посудачили еще немного, потом я протянул наши с Ником распределительные карточки и попросил двойную минимальную пайку. Раздатчик с удивительной скоростью прокатился вдоль стеллажей, и передо мною возникли два пакета с картошкой, хлебом, гречкой, луком, огурцами, томатами и мылом.
– Что-нибудь платное желаете?
Я достал пригоршню желтых витаминок.
– Пачку кофе и мазь от обморожений. Хорошую.
– Хорошая – четыре аспирина, Виктор Андреич.
Я расплатился. Подался к выходу, старший раздатчик вдруг окликнул меня:
– Виктор Андреич, говорят, у вас гостья объявилась?
– Да, я тоже слышал.
– Младший-то ваш – молодцом!
– Весь в меня… Удачи вам.
Я сел в машину и ощутил вдруг странную тревогу на душе. Тревожно было из-за вопроса раздатчика. Слишком уж быстро весть разносится. Еще и двенадцати часов не прошло, как Ник явился с Лерой и Галсом… С другой стороны, и скрывать-то нам нечего. Ничего зазорного нет, что больную приютили. Выздоровеет – домой поедет. И все же…
Да ну его!
Я прижал педаль пара.
Когда вернулся, Никиты уже не было – отчалил на дежурство. С наружной стороны люка, где не прочла бы гостья, маркером было написано: «Витек, прошу, полегче с Лерой!»
Девушка сидела на кровати в своей каюте и теребила складки на шее пса. Тот возлежал у нее на коленях, благодушно вывалив язык. Дверь в каюту была открыта, температура внутри – стандартные тридцать шесть и шесть. Что означает – жар у девушки миновал.
Теперь, когда болезнь отступила, стало заметно, что Лера весьма недурна собой. Стройна и изящна, но изящество это – живое, игривое, как огонек свечи. Уголки рта чуть приподняты, привычные к улыбке. Всклокоченные волосы яркого цвета палесто подчеркивают искорки в глазах.
– Здравствуй, – сказал я и протянул банку мази. – Это от легких обморожений. Смажь руки – перестанет болеть.
– Большое спасибо, Виктор Андреевич.
– И не злись, что я тебе не поверил. Я вообще редко чему верю – характер такой. Услышал как-то, что люди произошли от обезьян, – и то не поверил.
Девушка нахмурилась и промолчала.
– А идти никуда даже не думай. Вчера уже неплохо нагулялась. Сперва выздоровеешь полностью, потом скажешь свой адрес, и я тебя отвезу машиной.
– Не стоит беспокойства, Виктор Андреевич.
Лера нахмурилась еще больше, изо всех сил удерживая строгую гримасу. Ее уязвленная гордость вела неравную схватку с дружелюбным кокетством, и, похоже, проигрывала. Так что я счел нужным вступиться на стороне гордости:
– Если захочешь выразить обиду, то уходить совсем необязательно – есть варианты поинтересней. Например, можешь дать мне пощечину. Можешь дать мне пощечину собакой – это круче. А хочешь, я подарю тебе красивый светильник, и ты разобьешь его вдребезги. Или я подарю тебе красивый цветок, и ты его разобьешь вдребезги!
Гордость сдалась. Лера хихикнула.
– Не люблю разбивать вдребезги – в этом есть что-то истеричное. Хладнокровные люди предпочитают разрывать на клочки. Напишите мне письмо на бумаге, я разорву его на клочки. Медленно.
– С письмами следует поступать иначе. Письмо лучше сжечь, пепел растворить в стакане воды и выплеснуть в лицо обидчику. Причем выплеснуть драматическим жестом! Моя покойная няня, дай ей Бог здоровья, заставляла меня трижды перед завтраком репетировать жест. Если не получалось – била по пальцам.
– Собакой?..
Мы расхохотались. Смеялись долго и со вкусом, а Галс ошарашено таращился на нас и поскуливал. Потом я спохватился. Отдышался и сказал:
– Я пойду поесть приготовлю. А ты это… намажься все-таки, руки тебе для жестокой мести пригодятся. И, пожалуйста, не зови меня Викторандреичем – это уж слишком.
– Ну, вы же ходили на корвете!
– На корвете меня звали Витёк… Или Быстрей-Давай-Зараза-Ленивая. По ситуации.
Приготовить еду в нашем городе – целая наука. То есть, сварить картошку или кашу в микроволновке нет никакой проблемы, а вот остудить!.. Излучателем продукты не охладишь – остынет верхний слой и возникнет перекос. Любую пищу нужно мелко нарезать и тщательно промыть горячей водой, при этом следя за температурой продукта, чтобы остывал равномерно и точно до тридцати шести градусов. Немного рассеянности – и приготовишь термический яд, либо просто останешься голодным.
Когда я был занят этим творческим процессом, вошла Лера:
– Виктор, давайте, я помогу.
– Помоги, не откажусь, – я обернулся и увидел в руке у нее полупрозрачный сверток. – А это что?
Она положила сверток передо мной:
– Я хотела поблагодарить вас. Возьмите это, пожалуйста! Отец говорил, это хорошая штука, может жизнь спасти.
Я рассмотрел и присвистнул. В пакете были четыре ампулы мультиморфина. Адаптивный антибиотик – нанопродукт, универсальное средство против любых известных инфекций. Стоит, пожалуй, как запас пищи на всю оставшуюся жизнь.
– Не могу это принять. Во-первых, мы помогаем тебе никак не ради оплаты. А во-вторых, ты не представляешь себе цену этой «хорошей штуки».
Она попробовала протестовать, я просто отодвинул от себя ампулы и вернулся к картошке. Тогда Лера вышла и возвратилась со своим рюкзачком. Положила его на стол и стала вынимать содержимое: какие-то вещи, женские безделицы, забавное зеркальце, наконец – пухлый герметичный пакет. Раскрыла пакет и разложила на столе целое состояние: несколько пачек жаропонижающих и анальгетиков, пять баночек витаминов, десятки ампул антибиотиков, иммуномодуляторов, гормональных стимуляторов и ингибиторов. Я созерцал эту выставку с отвисшей челюстью, под конец выдавил:
– Ого!..
– Виктор, все это – мое. Лекарства редкость, посмотрите и возьмите все, что может вам понадобиться. Я действительно хочу чем-то помочь вам с Ником.
Я пожал плечами:
– Да мы с братом здоровы, слава богу. Или вселенной – кто там здоровье раздает… Но если что понадобится – будем знать, к кому обратиться. Спасибо за предложение!
Она вздохнула недовольно, но поняла, что я не уступлю. Принялась собирать богатства. Я взял со стола Лерино зеркальце. Это была забавная вещица: круглое, с откидной металлической крышечкой, а само зеркальце – черное. Если смотреть в него прямо, отражение отличное, кристально ясное, но едва посмотришь под углом, как картинка пропадает, и поверхность становится черной, как космос.
– Красиво, – сказал я. Лера расцвела:
– Правда, нравится? Я обожаю! Оно у меня давным-давно – нашла еще подростком. С тех пор каждую ночь прячу зеркальце под подушку, чтобы кошмары не снились.
Я невольно усмехнулся, и девушка добавила с ноткой обиды:
– Это мой талисман, больше нигде такого не видела! Один приезжий мэн хотел купить, полсотни аспиринов предлагал. А я отказалась – так-то!
Я вернул безделушку и подмигнул:
– Кажется, кто-то обещал помочь с салатом.
* * *
Ночью сработала сигнализация.
Спросонья я не сразу сообразил, что это значит. Я не включаю сканирование окрестности – смысла нет. Опасностей никаких, а от случайной пармашины будет жужжать. Значит, тревожный сигнал мог включиться лишь по одной причине: повреждение наружной брони!
Накинув что-то, я влетел на мостик и врубил все мониторы наблюдения. На них не было ничего необычного. Площадь как площадь: останки кустов, фонтан без воды, оплавленные лавки. И снова сигнал. «Повреждение брони. Днище. Третий сегмент.»
– Вот, сюда смотри! – Указывает Ник, возникший у меня за спиной.
Экран камеры, укрепленной на стойке шасси. Раструб дюзы в полэкрана, под соплом какое-то серое копошение, блеклые тени то возникают, то гаснут. Ник вглядывается в пол, рассматривая тепловой рисунок, и хватает меня за плечо:
– Там пламя, может быть, дуга. Кто-то режет броню!
В двери бледная, как мел, Лера выдыхает:
– За мной пришли…
Братец распахивает шкаф, вытаскивает нашу «железку». Вид у него рыцарский и немного шальной.
– Сядь, Никита, – говорю я и сам усаживаюсь перед экранами. Включаю питание всех систем корабля, экраны оживают многоцветьем огоньков.
– Пушка?.. – Догадывается Ник и хищно улыбается.
Если бы… На «Забаве» есть лишь один ствол – антиметеоритное ионное орудие АМИ-2. Действует только в вакууме, наводится исключительно на быстрые встречные объекты, наведение только автоматическое, ручного режима нет. Зато выглядит пушка внушительно, и это главное!
Я включаю внешний динамик и ору громовым раскатом на всю площадь:
– До пуска двигателей – пять!.. четыре!.. три!..
Тени пулей вылетают из-под брюха «Забавы», веером рассыпаются в стороны. Их четверо, один показывается на экране орудия. Я рявкаю:
– Стояяять! Или стреляю!
Замирают все четверо, оглядываются на яхту. Трое счастливчиков тут же вновь бросаются бегом и спустя секунды пропадают за домами. Но четвертый стоит, как вкопанный. Лицо его в тряпичной маске – прямо посередине орудийного экрана. Из прошлой жизни осталось в памяти: этот экран рисует потрясающие картины, когда АМИ-2 расстреливает ледяные метеоры, и они превращаются в облака пара, подсвеченные изнутри алыми сполохами.
Я приказываю:
– Сними маску.
Он стягивает тряпки с лица. Голова бритая, угловатые скулы, а подбородок мелкий, безвольный. Глазенки пялятся точно в ствол.
– Ну и какого хрена?
– Виноваты, уважаемый. Думали: яхта ничейная, пустая стоит.
Говорит он подозрительно быстро – вероятно, заранее фразу заготовил.
– Еще раз сунешься?
– Ни за что, господин уважаемый, отпустите.
– Говори: дядя, прости засранца!
– Простите меня, никогда больше не сунусь, Вселенной клянусь!
Понятно, вины в его голосе не было и капли. А вот страх был – брюшной такой, животный. Шкурой он ощущал трехметровую дыру в асфальте от выстрела ионки и горсть пепла на дне, в которой никто даже не опознает человеческий прах.
– Сейчас на три секунды сниму палец с кнопки, слышишь? Чтоб на четвертую и духу твоего не было. Раз…
– Витя, нет!! – Воскликнул Ник, но тот бритоголовый уже метнулся в сторону, сквозь кусты, в переулок.
Едва я отключил динамик, младший накинулся на меня.
– Брат, ну что ты творишь? Какого черта ты его отпустил?!
– А что мне было с ним делать – волосы на ляжках выщипать?..
– Да затащить внутрь и допросить как надо! Или тебя их визит ни капли не удивил?
– Мародеры какие-нибудь, – отмахнулся я, хотя уже начал понимать, что ошибаюсь. – Сказал же он: думали, что яхта ничейная…
– А ты часто видел мародеров с ручными плазмометами?
– Чего-оо?..
– Двое из этих несли за плечами нечто очень горячее. Градусов по тысяче, не меньше. Почти уверен, что это были РПМ.
Брат в жизни не видел настоящего ручного плазмомета, но ему можно доверять в этом вопросе: справочники десантного оружия он мальчишкой чуть ли не наизусть изучал. РПМ – штука мощная: броню «Забавы» не возьмет, конечно, но аэр прожжет насквозь с одного выстрела.
М-да…
– А еще, – добавил брат, – они были в боевых костюмах. Титан-полимерный композит с силовым контуром, класс «мститель», по-моему.
«Мститель» – двукратное ускорение движений, защита от легкого кинетического, лазерного, разрядного оружия. Кажется, от термического тоже… Не помню, не силен в пехотном вооружении.
Да нет, ерунда какая-то! Этого не может быть по той простой причине, что такого вообще не бывает!
– Что-то ты путаешь. Может, я других не рассмотрел, но тот бритоголовый был в куртке и древних спортивках.
– Ага, а ноги его видел? Сапоги из титановой ткани, на руках – армированные перчатки. Он спортивное рванье поверх «мстителя» натянул, чтобы амуницию не светить. С той же целью раньше времени и шлем не надевал.
Я усмехнулся:
– И ты, герой галактики, думал нашей «железкой» одолеть их четверых в боевой броне?
Ник смутился:
– Признаться, броню я заметил уже когда ты его держал на прицеле. Но сути это не меняет: ребята приходили очень серьезные, и что самое интересное, старались это скрыть. Если не веришь – пересмотри запись с камеры орудия.
Я пересмотрел. Все на месте: перчатки, сапоги, оружейный ранец на спине.
М-да вторично. Еще какое м-да!
Я посмотрел на Леру – внимательно-внимательно. Она сидела, ссутулившись, потупив взгляд. Галс жался к ее ногам и тревожно зыркал на нас с Ником.
– Лерочка, дорогая, – проникновенно спросил я, – это ведь по твою душу приходили?
Она кивнула.
– Стало быть, у твоего Отелло имеется четверо друзей-головорезов с ручными плазмометами?
– Я не знала… – шепнула она.
Я шагнул к ней поближе, пес вскочил и ощерился.
– Тише, Галс, сидеть… – от слов Леры он присел, но задние лапы остались напряжены.
– А еще, – продолжил я, – тебя защищает и хорошо слушается пес, которого ты подобрала тридцать часов назад.
Она покраснела и промолчала.
