Текст книги "Пикассо"
Автор книги: Роланд Пенроуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)
В своих воспоминаниях Фернанда отмечает, что вначале она не могла понять, как Пабло мог выкраивать время для работы из-за непрекращающегося потока друзей-испанцев. Она поняла это, когда обнаружила, что, несмотря на отсутствие в его квартире электричества, он предпочитал работать по ночам. Большинство его картин, написанных до 1909 года, созданы при свете керосиновой лампы; он вешал ее над головой, а сам при этом на корточках трудился над полотном, поставленным на пол. Очень часто в эти годы у него не было денег, чтобы купить керосин, и тогда он работал при зажженной свече, которую держал в левой руке.
Слабость света от свечи и ослабленное при этом восприятие желтого цвета, очевидно, оказались причиной общего голубого тона его картин того периода, хотя вряд ли можно утверждать, что он не учитывал при этом искажения, создаваемого искусственным светом. В качестве подтверждения этого предположения достаточно привести его собственные слова: «Лучшим цветом среди цветов является самый голубой среди голубых». Его привычка работать по ночам приводила к тому, что он часто ложился спать в шесть утра. Поэтому ранние гости создавали некоторое неудобство. К счастью, консьержка, чье расположение ему удалось завоевать, не пускала к нему в эти часы никого, кроме посетителей, которые могли представлять интерес как потенциальные покупатели. Когда в дом прибывал помощник министра Оливье Сенсер, облаченный в строгий костюм и в цилиндре, консьержка стучала в дверь и кричала: «Откройте, пожалуйста, к вам пришли по серьезному делу». После этих слов Пикассо вставал и в ночной рубашке открывал дверь этому заядлому коллекционеру, в то время как Фернанда пряталась за холстами. Сенсер, подыскивая подходящее место для цилиндра, вежливо советовал молодому художнику: «Наденьте, пожалуйста, брюки, иначе вы простудитесь» – и только после этого начинал знакомиться с последними работами.
Посетителю, приходившему в более поздний час, дверь открывал сам Пикассо «с завитушкой черных волос, спадавших на его агатового цвета глаза, одетый во все голубое, в белой выпущенной рубашке, схваченной алым фланелевым поясом с бахромой на концах». В квартире-студии стоял сильный запах керосина и парафина (последний Пикассо использовал в работе и для освещения), смешанный с горьким запахом табака. Обойдя картины, прислоненные к стенам, гость подходил к полотну, стоявшему на мольберте в центре студии, над которым в данный момент работал художник. Пикассо порой любил писать полотна, глядя на них под непривычным углом, меняя свое положение в зависимости от размера полотна. На полу справа от мольберта лежали тончайшие кисти из волоса соболя, краски и стоял огромный набор горшочков, баночек и тряпок, причем так, чтобы все это можно было в любую минуту достать рукой. Несмотря на большие размеры комнаты и почти полное отсутствие мебели, в ней было тесно: она была заставлена многочисленными предметами. В этом отношении она походила на студию на бульваре Клиши, на будущую квартиру на улице Боэси, на огромную студию на улице Гран-Опостен, на вилле «La Californie», а впоследствии в «Нотр-Дам-де-Ви». Словом, где бы Пикассо ни обосновывался, он собирал вокруг себя материал, который не мешал пробуждению воображения. Сальмо описывает студию, какой она предстала перед ним в момент его первого визита: «Сколоченный из крашеных досок шкаф для красок, маленький круглый стол, купленный у старьевщика, ободранная софа, служащая кроватью, мольберт; отгороженная от студии каморка, которая была его убежищем, где находилось нечто, похожее на лежанку. Среди друзей эта каморка получила шутливое название „спальня невесты“. Вплоть до переезда сюда, и довольно скорого, Фернанды Оливье в ней с молчаливого согласия хозяина его друзья позволяли себе всякого рода фривольности».
Поняв, какой кладезь ценностей представляют увиденные им картины, Сальмо, по его словам, испытал чувство, которое «перевернуло во мне все, словно я открыл для себя совершенно иной мир».
Посреди комнаты стояло цинковое корыто, в котором хранились книги Поля Клоделя и Фелисьен Фагу. В углу, где после переезда в студию устроилась Фернанда, Пикассо поместил на стене нечто, что вызвало у нее недоумение. В первые дни их знакомства он написал ее портрет и поместил его в рамку, сделанную из ее голубой блузки, которую она дала ему по его просьбе для этой цели. С помощью Макса Жакоба, доставшего ему две голубые вазы и искусственные цветы, он частично из любви, частично в шутку поместил этот портрет, как икону на алтаре. Фернанда никогда не могла понять, было ли это «творение» отголоском того, что он называл «мистикой», или просто причудливой шуткой, чтобы лишить ее душевного покоя.
Появление Фернанды отнюдь не привело к разрыву его связей с друзьями. Более того, близкие отношения с Максом Жакобом намного пережили чувства Пикассо к Фернанде.
В кругу поэтовХотя Пикассо всегда стремился оставаться в часы работы один, ему это редко удавалось. В Париже, как и в Барселоне, его тяготение к миру литераторов позволило ему встретиться с рядом выдающихся личностей, что имело большое значение и для него, и для его друзей. В баре неподалеку от вокзала «Сен-Лазар» Пикассо познакомился с темпераментным, блестящим поэтом, наполовину итальянцем, наполовину поляком, для которого Франция стала родиной и который изменил свою фамилию Костровицкий на Аполлинер. Вот как Макс Жакоб описывал нового знакомого своего друга: «Не переставая спокойно, но осуждающе разглагольствовать о Нероне и не глядя на меня, он машинально протянул мне короткую сильную руку, которую можно было принять за лапу тигра. Окончив речь, он встал, сграбастал всех нас своими ручищами, и через минуту мы уже шли по темной улице, нарушая ее тишину взрывами смеха. Так начались для меня самые незабываемые дни». Эта встреча положила начало новому периоду в их жизни. В их круг вошло еще немало художников и поэтов. Их тесное сотрудничество окажет плодотворное влияние на творчество каждого из них.
Интерес Пикассо к поэтам нашел в них не менее горячий отклик. По мере роста его знакомств рос и его престиж среди них. Альфред Жарри вплоть до своей смерти в 1907 году оставался большим другом молодого художника. Огромный талант, остроумие и эксцентричность поэта произвели на Пикассо сильное впечатление, и его влияние на приобретавшего все большую известность испанца ощущалось долго после смерти друга. Созданные им произведения, как, например, «Патофизика», и вызывающий образ грубияна Пера Убю импонировали Пикассо и еще больше подмывали его саркастически обрушиваться на условности в любой форме. Способность Жарри мастерски пользоваться таким опасным оружием, как сатира, действовали на Пикассо заражающе. И хотя озорство пьес его друга шокировало французскую аудиторию, эти пьесы побуждали Пикассо с его испанским темпераментом к безжалостному отбрасыванию общепринятых канонов.
Частыми гостями в студии Пикассо стали Пьер Риверди и Морис Рейналь, Шарль Вильдрак, Жорж Дуамель и Пьер Макорла. Хозяин испытывал наслаждение от их глубоко интеллектуальных бесед и их высокой оценки его работ. Во многом их влекло друг к другу потому, что они были абсолютно противоположными натурами. Как правило, Пикассо во время бесед хранил молчание; лишь изредка его мысли находили бурное выражение в форме неожиданного парадоксального замечания или убийственной шутки. Создавалось впечатление, будто он постоянно вел наблюдение: его глаза быстро перебегали с одного собеседника на другого, он прислушивался к их словам и впитывал их. Его друзья, напротив, пространно и глубокомысленно рассуждали о сложных материях. В свою очередь, их привлекало его загадочное и спокойное отношение к своему таланту, порывистость, оригинальность самовыражения и глубина его работ. Частые визиты в его студию друзей побудили как-то одного их них шутливо предложить повесить над дверью табличку с надписью: «Au Rendezvous des Poets» («Встреча поэтов»). Днем там обычно бывали Аполлинер, Макс Жакоб и Маноло. Фернанда вспоминала, что в течение лет, проведенных в «Бато Лавуа», они редко сидели за столом одни. Она обычно готовила обед для всей компании на плитке, если, как это иногда случалось, ее обожатель, торговец углем, не заглядывал к ним и не приглашал пообедать. «Надо было слышать благородный голос Аполлинера, когда мы гурьбой вываливались из студии и направлялись в дом любезного хозяина», – вспоминала она много лет спустя.
«Розовый» периодВ первые годы после окончательного возвращения Пикассо в Париж в его картинах преобладал голубой цвет. «Меня окружает голубой мир», – повторял он. Атмосфера и приемы «голубого» периода характерны для картин, созданных осенью и зимой 1904 года. Некоторое исключение составляла лишь одна крупная работа, выполненная в серо-голубых тонах. При создании этого полотна ему позировала прачка, жившая и работавшая в том же доме, где находилась студия художника. Она изображена держащей утюг, на который она налегает всем телом. Если не считать улыбки на ее бледном лице, длинные иссохшиеся руки прачки и убогость пустой комнаты свидетельствуют о безысходной нужде. Одно ее плечо, поднятое под острым углом, чем-то напоминает грустную позу старого гитариста с другой картины Пикассо. В обеих картинах ощущается влияние Эль Греко со свойственным ему манерным искажением человеческих фигур и его средневековых предшественников.
Еще в одном крупном полотне, «Актер», также воссоздана драматичная обстановка. Как и для других картин, позировал ему сосед по дому. Неестественно тонкими руками и пальцами, искривленными, словно сучья деревьев, актер, наклонившись над суфлерской будкой, в одиночестве жестикулирует перед зрительным залом. Его изогнутое продолговатое тело обтянуто трико с голубой отделкой. Даже не зная роли, которую он исполняет, можно видеть, что его поза выдает глубокие внутренние страдания и нужду.
В отличие от «Старого гитариста» и большинства фигур «голубого» периода картина «Актер», очевидно, одна из первых, в которой объект помещен в трехмерное пространство, создаваемое голубизной фона. Этот элемент наряду с использованием ранее не применявшихся красок возвещает о наступлении в творчестве Пикассо нового периода. Последовавший за этим двухлетний период получил название «розового». «Актер» явился его провозвестником. Пикассо оставлял позади сумеречный голубой мир жалких, отверженных изгоев, чьи образы ранее вдохновляли его. Он открыл для себя на Монмартре новый мир – цирк. И хотя жизнь на цирковой арене также таила множество трагедий, она не внушала отчаяния. Актер и клоун – служители искусства. Их мастерство и смелость перед лицом непредсказуемого и опасности чем-то напоминают корриду. Именно они подсказали Пикассо дорогу, по которой он будет следовать при создании будущих творений.
АрлекинУже в ранние годы «голубого» периода в его работах появляется этот образ – юноша в костюме актера, приготовившийся к спектаклю, в котором он, судя по его хрупкому виду, всего лишь еще одна жертва, один из лицедеев, перенесших на сцену нравы отвергшего его общества. Независимо от исполняемой им роли, комичной или трагической, его фигура вводит в заблуждение, ибо трагедия кроется не в его жестах, а в нем самом.
Образ Арлекина постоянно напоминает о себе в работах Пикассо. Даже в период кубизма, которому не были свойственны элементы художественной символики, ромбовидная отделка костюма этого изгоя часто выдает его присутствие. Неотступное перекочевывание этого трагического образа из картины в картину побудило профессора Юнга предположить, что причина его постоянного появления кроется в подсознательном желании Пикассо представить самого себя в его образе. Это предположение подкрепляется тем, что в ранние годы Арлекин приобретал черты самого художника. Однако Пикассо видел себя не только в образе этого юноши с надломленной душой. Его любовь к перевоплощению, безусловно, побуждала его представлять себя в различных ипостасях. Можно утверждать, что бык, лошадь, минотавр, сова, голубь, задумчивый влюбленный, бородатый художник и даже держащий свечу ребенок также являлись частицей того, кем воображал себя Пикассо.
Увлечение художника образом Арлекина, особенно в ранний период, предполагает наличие аналогии между ним и его легендарным образом. Арлекин Пикассо – это не элегантный забавный актер, столь любимый Ватто; это не гордый, облаченный в красочные одежды юноша Сезанна; это и не паяц. Хотя он и клоун, он – воплощение истины. Хотя он и носит маску, его характер выдают изменчивая внешность и неуловимые черты. В этом Арлекине, одетом в костюм с разноцветными ромбами, можно сразу же разглядеть силу, способную высмеивать кого угодно, оставаясь в то же время неуловимым и внешне беззаботным. Он – вор, который, не будучи заподозрен, способен ради интереса завладеть любой вещью; его действия объясняются просто желанием доказать самому себе, что он способен на этот поступок; ему хочется всего-навсего попытать счастья. В этой игре его цель – помериться силами с запретом. В течение XIX века образ Арлекина не пользовался любовью у художников. Но к концу века он блестяще был выписан в картине Сезанна «Марди-Гра». Пикассо увидел эту приобретенную Волларом картину в его галерее, прежде чем работа была куплена коллекционером Щукиным и увезена в Россию. Образ Арлекина на полотнах Пикассо – это свидетельство влияния на него Сезанна. Чаще всего Пикассо изображал этого полушута-полуактера не на сцене, а в повседневной обстановке – в кругу семьи или в окружении любимцев-животных. Его пластичное тело – сгусток эмоций. В более интимной обстановке он представлен нянчащим ребенка в то время, как его нагая жена расчесывает волосы. В картине «Семья акробата с обезьяной» Пикассо показывает молодую мать с ребенком и еще один важный персонаж его картин – обезьяну. Иногда Арлекин предстает маленьким ребенком или стариком на фоне пейзажа, путешествующим в компании с акробатом или собакой, или просто стоящим в стороне и безучастно взирающим на своих друзей.
И хотя образы, как и герои его произведений прошлого периода, одиноки и живут в собственном, изолированном мире, в них ощущается какое-то спокойствие, которое, очевидно, отражало душевный покой, обретенный Пикассо в любви к красавице Фернанде. Две акварельные миниатюры, созданные осенью 1904 года, показывают человека, в одном случае явно самого Пикассо, созерцающего сокровище, которым можно обладать даже в бедности, – спящую нагую красавицу. Это первая картина на тему, к которой он будет неоднократно возвращаться в будущем и использовать ее в различных вариантах.
В «цирковой» период навевающий грусть голубой цвет начинает уступать место мягкой, ласкающей глаз гамме розовых цветов, а на смену изможденным телам стариков приходят источающие нежность полнокровные юноши. Артисты цирка уже не представлены бедняками-одиночками; они повсюду окружены коллегами. Место бледных, высохших, бедствующих калек занимают грациозные фигуры юношей, по виду напоминающие, как это ни странно, девушек.
Цирк и его обитателиМонмартр, представлявший собой деревню внутри большого города, жил своей жизнью. В нем неподалеку друг от друга располагались театры и другие увеселительные заведения. В течение многих лет самым популярным из них среди художников считался цирк «Медрано», который и поныне продолжает очаровывать сменяющие друг друга поколения парижан. Его клоуны, акробаты, лошади доставляли удовольствие Дега, Тулуз-Лотреку, Форэну, Сёра и многим другим художникам. Здесь за подмостками цирка и балаганчиками ярмарки, раскинувшейся в течение зимы вдоль всего бульвара, Пикассо познакомился с Арлекинами, жонглерами, бродячими актерами, которые, сами того не зная, стали натурщиками для его картин. Они семьями разбивали палатки непосредственно за помещениями, в которых давались представления при мягком свете парафиновых ламп. Их дети, жены, дрессированные животные – обезьяны, козы, белые пони – располагались тут же, среди атрибутов, необходимых для представлений. Живя в стороне от каждодневных забот большого города, они целыми днями были заняты репетициями и демонстрацией своего мастерства на арене.
В этот период Пикассо создает картину, позднее купленную русским коллекционером Морозовым и находящуюся в настоящее время в одном из русских музеев. На ней изображена маленькая девочка в голубом трико, балансирующая на большом шаре. На переднем плане спиной к зрителю сидит массивный борец в розово-голубом трико, а вдали на фоне безлесного ландшафта, выжженного, как поля Кастилии летом, женщина с ребенком смотрит на пасущуюся белую лошадь. Две центральные фигуры – маленькая девочка, худая, хрупкая, воздушная, парящая в воздухе, и молодой атлет, плотный, мускулистый, прочно сидящий на массивном камне, – резко контрастируют друг с другом. Обе фигуры создают композицию, которая является классической в своей гармоничной простоте и в которой даже пространство, не занятое фигурами, вызывает интерес и радует глаз.
Из многочисленных картин и эскизов, накопившихся весной 1905 года, Пикассо намеревался создать два крупных полотна. Ему удалось написать лишь одно. Сохранилась крупная акварель «Семья актера цирка», которая находится в Балтиморском музее искусств. Правда, отдельные мотивы ее появятся в других полотнах. Сценой служит природа. Арлекин стоит среди труппы, наблюдая за балансирующим на шаре мальчиком, а все изображенные на картине женщины заняты домашними делами. В акварели присутствуют два повторяющихся в эскизах элемента – белая лошадь и устремленная в небо лестница. Картина, известная под названием «Семья бродячего акробата», находится в Национальной галерее искусств в Вашингтоне. Это одна из самых крупных картин Пикассо: ее размеры составляют семь квадратных футов. Шесть изображенных на ней фигур, кажущихся незнакомыми друг другу, объединены единством цели: они актеры одной труппы. Свежесть идеи придает им загадочность. Эта атмосфера полотна так подействовала на поэта Рильке, что в 1918 году он обратился с просьбой к живущей в Мюнхене Герте фон Кениг, которой принадлежала картина, позволить ему пожить в одной комнате с «этим великим творением Пикассо».
Жизнь на Монмартре«Хотя все мы были бедны, жизнь все равно казалась нам прекрасной», – вспоминал Макс Жакоб, который жил в условиях ни с чем не сравнимой бедности. Ее не могли скрыть ни цилиндр, ни безукоризненный костюм, ни изысканные манеры. Его комната на улице Габриэль имела такой спартанский вид, что Пикассо, живший не лучше, подарил ему ширму, которую сам разрисовал.
Ресторанчики, собиравшие художников самых различных направлений, где они могли подкормиться за минимальную плату, были разбросаны по узким крутым улочкам, ведущим к площади Тертр. Фернанда и Пикассо выбрали один из них, который подходил им по многим причинам: во-первых, он примыкал к ломбарду, а во-вторых, владелец ресторана месье Верне был столь добр, что не мог не накормить в кредит. Кроме того, помимо «ватаги» Пикассо, здесь всегда собиралась масса молодых актеров и актрис. От вина и разговоров атмосфера в ресторанчике порой накалялась. Преимущество этого кабачка состояло еще и в том, что, как только Пикассо терял интерес к беседе, он мог быстро закончить ужин и вернуться домой к работе. Выше, на склоне горы, бывший владелец ресторана «Ле Зут» бородач Фреде открыл небольшое кафе «Лапен ажиль», которому суждено было вскоре стать знаменитым. Оно существует и поныне, хотя от кафе старого времени сохранились лишь кое-какие элементы фасада. В первые дни существования «Лапен ажиль» его облюбовала группа поэтов и художников, среди которых был и Пикассо. На стенах кафе в полумраке висели работы художников, принятые владельцем кафе от своих клиентов в качестве уплаты долгов. Здесь можно было увидеть картины Утрилло и Валадона. К стене была прибита гвоздем одна из картин Пикассо, выполненная в ярко-желтых и красных тонах периода, когда он еще подражал Лотреку.
Пикассо обожал беседы, которые велись в «Лапен ажиль», как и случайные встречи, которые приводили иногда к новым знакомствам. Однако ему претили люди, отнимавшие, как он считал, у него время. Особенно не жаловал он пристававших к нему с просьбой разъяснить смысл его творчества. Однажды он убедительно дал это понять трем молодым немцам, которые заглянули в его студию. После долгого разговора, когда они высказали ему массу комплиментов по поводу его творчества, они по предложению Пикассо поднялись по склону горы в «Лапен ажиль», чтобы взглянуть на созданную им картину, прикрепленную гвоздем к стене. На террасе кафе они с серьезным видом попросили художника объяснить им его взгляд на эстетику, на что он ответил им быстро и своеобразно. Вытащив из кармана револьвер, подаренный ему Альфредом Жарри, которым он размахивал всякий раз, когда возбужденно излагал свои мысли, он выстрелил несколько раз в воздух. Трех немцев как ветром сдуло, а сам Пикассо поспешил объяснить хозяину кафе и ошарашенным друзьям причину, заставившую его вспылить. К аналогичной тактике Пикассо прибег однажды вечером, когда он с Маноло возвращался на извозчике вместе с каким-то поэтом, уморившим его чтением своих стихов. На этот раз пули прошили крышу кареты; оба испанца скрылись, спрыгнув с нее. Пораженный поэт, который также оказался по совпадению немцем, остался один на один с возницей и появившимся полицейским.
