Текст книги "Пикассо"
Автор книги: Роланд Пенроуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
Завершив работу над «Герникой», Пикассо закрыл студию и отправился снова в Мужен, чтобы присоединиться к Полю и Нуш Элюарам, проживавшим в отеле «Васт Оризон». В поездке его сопровождала Дора Маар. Третьим пассажиром в машине была афганская овчарка Казбек, которую Пикассо приобрел незадолго до этого. Несколько замедленные величавые движения этого грациозного создания Востока привлекали к нему всеобщее внимание. Собака не покидала хозяина ни на минуту, и ее вытянутый профиль с чувствительным носом в течение нескольких лет можно было узнать в человеческих лицах, написанных художником. Пикассо шутя признавал, что в течение второй мировой войны его основными натурщиками были Казбек и Дора Маар. Прекрасные запоминающиеся черты Доры Маар впервые появляются на выполненных тушью рисунках в сентябре 1936 года. В них легко угадывалось ее привлекательно умное лицо, темные глаза и растрепанные, как у ребенка, ветром волосы. За первым рисунком последовали другие, в том числе работа, на которой похожая на Дору женская голова посажена на тело получеловека-полуптицы. Ее профиль сразу можно было узнать в русалке, взирающей из воды на минотавра, погружающего в лодку нагое бездыханное тело девушки (весна 1937 г.).
После создания «Герники» Пикассо не только не утратил тем для своих полотен, но, наоборот, продолжал удивлять всех свежими идеями. В отличие от предыдущих визитов в Мужен, когда он создавал картины в маленькой комнатушке, на этот раз он поселился в единственном номере, имевшем балкон. Когда он появлялся на террасе, чтобы пообедать вместе с друзьями, занявшими все остальные номера, он охотно рассказывал им, над чем работал в тот день. Иногда он создавал пейзажи маленького городка с башнями и домишками на фоне бескрайнего неба. Но чаще всего работал над портретами. Это были в основном портреты Доры Маар, но иногда ему позировали Элюар, Нуш или Ли Миллер. И хотя в силу поразительной манеры исполнения черты изображенных на полотнах лиц были беспредельно искажены, тем не менее в портретах легко узнавались те, кто позировал. Сначала Элюар был изображен в традиционном эльзасском костюме. Несколько дней спустя на другом полотне он уже представал крестьянской девушкой, кормящей кошку. Нуш, глаза которой трудно рассмотреть из-за ее безудержного смеха и из-за надетой шляпы с широкими полями, превращается в разноцветную рыбку, выловленную в Средиземном море. В каждом потрете за фасадом комичного обнаруживалось мастерское владение цветом и формой и в то же время умение добиваться схожести с оригиналом с помощью ведомых одному их создателю средств.
Хотя Пикассо всегда получал наслаждение от общения с людьми, нередко он исчезал из Мужена и вместе со своим шофером Марселем отправлялся в Ниццу к Матиссу или в сопровождении Доры бродил всю ночь по опустевшим набережным Антиба или Жюан-ле-Пина.
По утрам главным объектом наблюдения становился пляж. Загоранию вместе с друзьями и долгим купаниям в море предшествовали прогулки по берегу в поисках отполированных камней, ракушек, корней деревьев и всего, что изменило форму под влиянием морских волн. Невысокая складная мускулистая фигура Пикассо как нельзя лучше вписывалась в окружение. Бронзовый цвет кожи, ловкие скоординированные движения, атлетическая фигура художника, его маленькие прекрасной формы руки и ноги, казалось, составляли часть средиземноморского пейзажа. Порой создавалось впечатление, будто он – воплощение персонажа из древнего мифа. Во время одной из прогулок с Дорой они нашли среди валунов побелевший от времени отполированный морем череп буйвола. Со свойственной ему увлеченностью, с которой он предавался перевоплощениям, Пикассо, закрыв глаза, позировал для снимавшей его на пленку Доры, держа в одной руке череп, а в другой трезубец, такой же, какой он вложил в руку слепого минотавра.
В другой раз Пикассо возвратился в отель с маленькой обезьянкой, со временем превратившейся в настолько неотъемлемого спутника художника, что Дора стала даже выказывать к ней ревность. Мартышка стала чуть ли не членом семьи и сопровождала Пикассо и Дору повсюду. Однажды, играя с Казбеком на пляже, она вошла в такой раж, что укусила Пикассо за палец. По случайному совпадению, местная газета примерно в то же время опубликовала сообщение о смерти короля какого-то маленького государства в результате заражения, полученного от укуса обезьяны. Проявив свойственную ему осторожность, когда дело касалось его здоровья, и желая угодить Доре, Пикассо тут же вернул зверька в магазин, где он его купил. Пикассо испытывал неизменную любовь к этим обитателям джунглей. Наблюдая как-то за обезьянами в зоопарке Парижа, Дора указала ему на кажущуюся ей связь между ними и искаженными формами на картинах его «голубого» периода: продолговатыми конечностями и пальцами, искривленными лапами и привычкой пригибаться к земле в минуты опасности. «Значит, ты заметила!» – воскликнул он. В картинах «циркового» периода обезьяна повсюду сопровождает Арлекинов. Позднее ее можно увидеть карабкающейся по лестнице на занавесе, созданном для спектакля «Парад».
Для Пикассо имел значение не только внешний вид и анатомия обезьян. Он воспринимал их как карикатуру на человека. Иногда, придя к кому-нибудь в гости, он после первоначального обмена любезностями мог вдруг, словно мимоходом, произнести: «Ну вот мы и в обезьяньей клетке». Он не отделял себя от этих существ, бывших когда-то предками людей. На фотографии 1954 года он изобразил себя в виде обезьяны. Психиатр-швейцарец как-то попросил Пикассо высказать свое мнение о связи между принесенными им с собой набросками некоторых пациентов и современными тенденциями в искусстве. Пикассо сначала ничего не ответил на вопрос. Затем, повернувшись к психиатру спиной, с неподражаемым реализмом изобразил жесты длиннорукого примата, а затем цветным мелком сделал несколько закорючек на листе бумаги и с улыбкой вручил его профессору.
Мрачное настроение, в котором нередко пребывал Пикассо, молчаливое отчаяние и вспышки негодования мгновенно рассеивались, стоило только кому-нибудь из его друзей появиться у него в доме. Наиболее частым гостем во время создания «Герники» был Поль Элюар. Именно его взгляды, отличавшиеся радикальным подходом к надвигающейся буре, оказывали моральную поддержку художнику. Одну из своих поэм, написанную летом 1937 года, ставшую почти неотъемлемым символом созданного художником полотна, он назвал «Победа при Гернике». Название противоречило реальности, но оно отражало неиссякаемую веру в конечный исход борьбы, в которой, как был твердо убежден Элюар, права человека и человеческая любовь восторжествуют.
Симпатии ПикассоЧтобы опровергнуть ошибочные и часто преднамеренные утверждения, распространявшиеся в прессе Европы и Америки, Пикассо в мае 1937 года сделал заявление. Оно было опубликовано во время организованной в Нью-Йорке выставки республиканского плаката. Незадолго до ее открытия сообщалось о поддержке художником Франко. Заявление Пикассо начиналось словами: «Борьба в Испании – это борьба реакции против народа, против свободы. Вся моя жизнь как художника – не что иное, как борьба против реакции, против смерти искусства… В панно, над которым я тружусь и которое назову „Герника“, во всех моих работах последнего времени я совершенно четко выражаю свое отвращение к военной касте, принесшей Испании столько горя и страданий. Всем известно о варварской бомбардировке музея Прадо самолетами мятежников и о спасении с риском для жизни художественных ценностей милицией республиканцев».
Шесть месяцев спустя в «Нью-Йорк Таймс» было опубликовано второе заявление Пикассо, направленное им Конгрессу американских художников. В нем содержалось еще более четкое изложение им своей позиции: «В данный момент я желаю еще раз напомнить вам, что я всегда верил и продолжаю верить в то, что художник, который живет и работает, руководствуясь духовными ценностями, не должен оставаться безразличным к конфликтам, когда на карту поставлены высшие ценности человечества и цивилизации». Эти слова Пикассо подтверждались щедростью к переживавшим трудности согражданам. Он предоставлял крупные суммы фондам, оказывавшим помощь испанцам, и часто продавал картины именно ради этой цели.
Встреча с Паулем КлееОсенью 1937 года непредвиденные обстоятельства заставили Пикассо совершить поездку в Швейцарию. Поскольку Пауль Клее жил в ту пору в этой стране, Пикассо вместе с Бернардом Гейсером посетил художника. После закрытия нацистами «Баухауза», основанного Клее, он, скрываясь от их преследования, нашел приют в окрестностях Берна. Хотя этот немецкий художник с большим вниманием следил за стремительным взлетом известности Пикассо и отдавал должное растущему влиянию его творчества, он никогда лично не встречался со своим коллегой. Клее был настолько скромен и застенчив, что, приехав в 1912 году в Париж, чтобы специально познакомиться с работами кубистов, он так и не осмелился посетить Пикассо и Брака, хотя и восхищался талантом обоих. Пикассо оказал на него столь глубокое влияние, что он старался избегать слишком часто видеть его работы из-за опасения оказаться полностью под его влиянием. Здоровье Клее, испытывавшего муки от разворачивавшихся в мире событий, уже начало сдавать, но он необыкновенно тепло встретил Пикассо. Позднее тот вспоминал: «Пауль был великолепен, держался с большим достоинством и вообще внушал уважение своими взглядами и творчеством». В студии Клее, в отличие от рабочих помещений Пикассо, царила идеальная чистота и порядок. Пикассо она показалась скорее лабораторией, нежели мастерской художника. Госпожа Клее играла для гостей Баха. При расставании оба испытывали друг к другу еще большее расположение, чем прежде.
После закрытия Парижской выставки «Герника» была показана летом 1938 года в Норвегии. По возвращении панно в Париж комитет видных политических деятелей, ученых, художников и поэтов Англии, придерживавшихся левых взглядов, планировал организовать показ его в Лондоне. Когда наступило время транспортировки «Герники» и шестидесяти семи связанных с ней набросков, политическая обстановка, вызванная визитом Чемберлена в Мюнхен, резко изменилась. В этих условиях неопределенности и сомнений Пикассо твердо поддержал идею ее показа в английской столице. Полотно привлекало к себе внимание изображенными ужасами войны, и потому, по его мнению, англичане должны его увидеть. Выставка, организованная Национальным комитетом по оказанию помощи испанским беженцам, открылась в намеченный срок.
Впервые критики, утверждавшие прежде, что произведение им непонятно, с восторгом присоединились в своей оценке к тем, кто всегда верил в талант Пикассо и восхищался его гением. Наброски и эскизы, как это ни странно, произвели еще большее впечатление, чем само панно, требовавшее большей подготовленности для его понимания. Многочисленные посетители покидали выставку, находясь под глубоким впечатлением. Сразу же после ее закрытия в западном районе столицы Эттли организовал показ «Герники» в художественной галерее «Уайтчепел», чтобы проживавшие там рабочие имели возможность увидеть этот шедевр. Благодаря этому, а также всеобщему интересу в стране к событиям в Испании поток посетителей в галерею не прекращался в течение многих дней.
Галерея «Нью Берлингтон» состояла из двух соединенных между собой залов. По случайному совпадению, в более крупном из них, где предполагалось разместить «Гернику», сторонники Франко выставили огромное полотно работы Зулоаги, апологета академического направления в живописи Испании. Всю стену занимало громоздкое, безжизненное, выполненное в традиционной манере полотно, посвященное защитникам крепости Алькасар в Толедо, цель которого состояла в прославлении военной доблести Франко. Знамена, пушки, военная форма и религиозная символика, добавлявшие претенциозность к отнюдь не мастерскому исполнению, резко контрастировали с отсутствием каких-либо элементов искусственности на полотне в соседней комнате, где трагедия войны была показана сквозь призму страданий женщин и детей. Организаторы выставки «Герники» не могли не испытывать удовлетворения от того, что соседний зал рядом с выставленной «Герникой» почти всегда пустовал.
После двух дополнительных выставок – в Лидсе и Ливерпуле – это великое творение художника было отправлено в Нью-Йорк, где оно экспонировалось в Музее современного искусства в рамках самой крупной ретроспективной выставки работ Пикассо. Здесь рядом с «Герникой» нашло свое место такое крупное произведение художника, созданное им 30 лет назад, как «Авиньонские девушки», приобретенное этим музеем за несколько лет до этого. После начала войны в Европе «Гернику» оказалось невозможным вернуть на континент. Пикассо с облегчением оставил свою работу в Америке, где посетители могли увидеть и по достоинству оценить ее.
Болезнь и выздоровлениеВ течение всей холодной зимы 1938 года продолжительный приступ радикулита приковал Пикассо к постели. Сабартес оставит воспоминания об этом мучительном периоде в жизни художника, бессонных ночах, нескончаемой веренице сочувствующих посетителей, каждый из которых предлагал какое-нибудь чудодейственное средство, и о появлении врача, которому, словно по мановению волшебной палочки, удалось сразу же поставить больного на ноги после прижигания нерва.
В июле обычная тяга к перемене мест побуждает Пикассо покинуть Париж и отправиться на побережье Средиземного моря. На этот раз он снял квартиру в Антибе. Не успел он как следует расположиться в ней, как получил сообщение о неожиданной смерти Воллара. На следующий же день он возвращается в Париж, однако остается в нем ненадолго.
Первые несколько дней пребывания в Антибе были посвящены достопримечательностям других мест побережья – Монте-Карло, Ницце, Каннам и Мужену. Вслед за этим Пикассо окунается в работу. Снятая квартира была заставлена всякого рода столиками и украшена вызывавшими у него раздражение безделушками. Когда эта обстановка стала ему невыносима, он с помощью Сабартеса и Марселя сложил в кучу поделки антиквариата, безделушки и эрзац-картины, висевшие на стенах, превратив таким образом квартиру в студию, где вскоре возник обычный для мастерской художника беспорядок. Огромные стены, на которых не осталось ничего, кроме цветных обоев, подсказали ему идею создания еще одной картины крупных размеров. Он приобрел громадный холст и с необыкновенной быстротой перенес на него образы людей, окружавших его в тот период. Во время одной из вечерних прогулок с Дорой Маар они наткнулись на маленькую бухту, где стояли рыбацкие суденышки, готовившиеся к ночной ловле, во время которой рыбаки пользовались ацетиленовыми лампами. Их свет привлекал рыбу, становившуюся жертвой стоявшего в лодке рыбака, вооруженного острогой. Яркий свет выхватывал из ночи блестящие морские создания удивительного цвета и причудливой формы, в то время как жучки и ночные бабочки танцевали в мощных лучах создаваемого лампой потока света. Именно эту сцену выбрал Пикассо для своей крупной картины, над которой он теперь без устали ежедневно работал.
Однако эта работа не мешала ему каждое утро отправляться на пляж. Во время своего пребывания в Антибе мы ежедневно встречались на берегу и обменивались новостями о политическом положении. Падение Барселоны и исчезновение последних слабых надежд на победу республиканцев глубоко разочаровало нас. Некоторое утешение принес приезд двух племянников Пикассо, Фина и Хавиера Вилато, которым удалось избежать интернирования во Франции после пересечения Пиренеев потерпевшей поражение республиканской армией. Радость от встречи с ними и забавы, которым они предавались на пляже, временно развеяли мрачное настроение художника.
Хотя все надеялись на благополучный исход, однако сообщения об ультиматумах гитлеровской Германии и мобилизация во Франции повергли всех в шоковое состояние. Каждый вечер Пикассо приходил в кафе на главной площади Антиба, чтобы обменяться мнениями с друзьями и, наслаждаясь прохладой, провести с ними за чашкой чая или стаканом минеральной воды часок-другой. Если раньше беседы велись на самые различные темы, то теперь они вращались вокруг одного вопроса – все обсуждали планы отъезда. Через несколько дней большинство друзей разъехались, и город стал заполняться солдатами. В горах у роскошных отелей и бассейнов солдаты-сенегальцы устанавливали пулеметы.
Пикассо не знал, что ему предпринять. Он был расстроен тем, что его работа была прервана как раз в тот момент, когда он начал более четко видеть новые формы, которые приобретали его поиски в последнее время. Он говорил друзьям в шутку, что подготовка к войне началась специально для того, чтобы помешать возникновению нового направления в живописи. В связи с этим Сабартес заметил: «Он ненавидел войну больше всего на свете за то, что она угрожала его творчеству. Мир был необходим для его натуры, которую питала внутренняя борьба».
Вечером после объявления по радио о нападении Гитлера на Польшу я попал к нему на квартиру. Новая картина, где была изображена ночная охота, казалась законченной. Другие холсты, прислоненные к стенам, оставались нетронутыми. Я посмотрел в окно. Башни замка Гримальди нечетко выделялись на фоне приглушенных голубых, алых и серых тонов неба. С балкона виднелся старый город, улицы которого в целях маскировки уже были слабо освещены. Прямоугольные кирпичные стены, освещенные уличными фонарями на углах, поразительно походили на кубистские полотна. Казалось, что архитектура этих старинных зданий стала выглядеть, как созданные Пикассо картины.
Мы простились, пообещав писать друг другу, и Пикассо тут же занялся упаковкой своих вещей. Он решил отправиться в Париж поездом (в то время они были переполнены). Марсель должен был вернуться на машине, прихватив чемоданы, коробки и картину «Ночная ловля рыб в Антибе», свернутую в рулон и лежавшую на заднем сиденье. Пройдет шесть лет, прежде чем Пикассо сможет снова вернуться к Средиземному морю.
ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА. РУАЙАН И ПАРИЖ (1939–1945)
Когда после продолжавшегося целый день путешествия в переполненном вагоне Пикассо достиг Парижа, он обнаружил совершенно изменившийся город. Над ним второй раз в его жизни нависла угроза немецкого вторжения. Его друзья-французы были, как и в первую мировую войну, вновь призваны в армию. Некоторые из них, Элюар, например, уже покинули Париж, чтобы присоединиться к своим частям. Опасаясь бомбардировок, которые, как предполагали, должны были вот-вот начаться и о которых он столько передумал, работая над «Герникой», и, понимая бесполезность дальнейшего пребывания в столице, где слухи о подготовке к войне занимали теперь умы всех, он отправился на машине в Руайан. Этому предшествовали три дня непрерывных бесед с друзьями, убедившими его, что ему лучше на время уехать из Парижа. Небольшой городок в устье Жиронды примерно в 75 милях к северу от Бордо казался достаточно удаленным и в то же время близким от Парижа для поддержания связи с оставшимися друзьями.
Покинув Париж в полночь, Пикассо вместе с Дорой рано утром прибыл в Сент, жители которого испытывали те же тревоги и опасения, что и вся страна. После завтрака, поданного официантами, одетыми в военную форму, они отправились в Руайан. Пикассо испытывал облегчение, оказавшись снова у моря под лучами яркого солнца. На окраине маленького порта у самой станции они подыскали квартирку. При отъезде из Парижа Пикассо в спешке не захватил с собой материалы для работы. Будучи не в состоянии сидеть без дела, он обошел все магазины в округе в поисках бумаги и блокнотов для зарисовок. В итоге ему кое-как удалось их приобрести. Уже на следующий день после приезда он приступил к работе, в чем находил единственное утешение.
На первых рисунках, сделанных Пикассо в Руайане, изображены лошади. Как и ранее, при подготовке к войне правительство прежде всего реквизировало лошадей. Все дороги в те дни были заполнены отобранными у хозяев лошадьми, которые, несмотря на послушание, понимали, как заметил однажды Пикассо в разговоре с Сабартесом, что на этот раз они направляются отнюдь не на обычную работу.
Даже вдали от Парижа Пикассо не мог обрести спокойствия. Через несколько дней после приезда в Руайан он получил вызвавшее у него раздражение уведомление о том, что ему как иностранцу необходимо получить разрешение на проживание в городе. Боязнь оказаться нарушителем официального распоряжения заставила его поспешить в Париж, чтобы оформить необходимые документы. В тот день, который он провел в столице, он явился свидетелем воздушной тревоги, заставившей его в течение часа укрываться в бомбоубежище. Однако, несмотря на это, ему все же удалось получить требуемые бумаги. Захватив с собой несколько ранее забытых вещей из квартиры на улице Боэси, он снова возвращается в приютивший его прибрежный городишко на западе страны.
Комнаты, где ему предстояло жить в течение нескольких последующих месяцев, оказались плохо освещенными. Кроме бухты, в городе, по сути, не было никаких достопримечательностей. Поэтому, смирившись с положением, в котором он оказался, Пикассо следовал своему обычному расписанию: основное занятие – работа – чередовалось с приемом пищи, прогулками по городу в сопровождении Доры Маар, Сабартеса и послушного Казбека. Самое большое удовольствие он получал от посещения рынков, когда перебирал сваленные в кучу вещи, среди которых встречались иногда редчайшие находки.
Во время прогулок по берегу он мог наблюдать за лихорадочными приготовлениями города к обороне. Как-то на замечание Сабартеса о том, что наконец-то войска стали рыть окопы, которые должны были служить убежищем от бомбардировок, Пикассо насмешливо заметил: «Только тебе могла прийти в голову такая мысль. Они проводят раскопки, чтобы найти старые окопы. Вот увидишь, что я прав. Стоит им отыскать лишь один из них, они сразу же отправят его в музей. Если для этого не найдется музея, они его специально создадут».
Отсутствие у Пикассо уважения к тем, кто по роду своей деятельности отвечал за судьбу страны, нашло выражение в коротком разговоре, состоявшемся у него с Матиссом, которого он случайно встретил несколько месяцев спустя в Париже, когда война неожиданно приняла худший оборот. Это было в мае 1940 года. Оба художника, не видевшие друг друга несколько месяцев, были рады встрече. Вот что вспоминал Матисс.
«– Ты куда направляешься? – спросил Пикассо.
– К портному, – ответил я.
Мой ответ удивил и даже несколько озадачил его.
– Разве ты не знаешь, что фронт прорван, армия разбита и в беспорядке отступает? Немцы у Суассона и, может быть, уже завтра вступят в Париж.
– И где только наши генералы? Что они делают? – выразил я удивление.
Пикассо посмотрел на меня серьезно и произнес: „Наши генералы? Они преподают в школе живописи“».
Более сурового приговора военным, упорно цеплявшимся за отжившие концепции, нельзя было придумать.
Лишения и нехватка материалов не мешали работе Пикассо в ту первую осень, когда огонь на фронтах несколько утих. Сидя на корточках на полу, он из-за отсутствия мольберта рисовал на картоне или на деревянных дощечках, когда нельзя было достать холст. Вместо лопаток для нанесения красок он использовал планки, из которых делались сиденья деревянных стульев. Кстати, они нравились ему больше, чем обычные лопатки. Создаваемые им в тот период картины, как правило, были невелики по размеру. К концу октября он написал великолепный портрет Сабартеса, в одежде придворного Филиппа II с типичным для того времени элементом одежды – жабо, портрет Доры Маар, изобразив ее одновременно в профиль и анфас, а также создал натюрморт из фруктов и рыбы.
Осенняя скука в маленьком порту, мысли, постоянно уносившие его к друзьям, и тревога за большое количество картин и других дорогих ему вещей, оставленных в Париже, побудили его в октябре снова вернуться в парижскую квартиру. На этот раз он оставался в столице несколько дольше, чтобы отобрать картины и вещи, которые он ценил больше всего, и поместить их в сейф одного из банков, где они оставались до конца войны. Некоторые из них находились там и после войны из-за того, что он не мог решить, где их хранить.
Когда он вернулся из Парижа в Руайан с тяжелым грузом картин и мольбертов, то обнаружил, что квартира, где он жил, не может вместить всего багажа. После коротких поисков он снял верхний этаж виллы «Ле Вуалье», которая в конце войны была разрушена во время одного из налетов авиации союзников. Из ее окна открывался великолепный вид на море. Однако главное, почему он снял квартиру на этой вилле заключалось в том, что она была наполнена светом, недостаток которого так остро ощущался на старом месте. Пикассо проводил многие часы у окна, наблюдая за движением паромов, за постоянно меняющимся цветом моря и протянувшимся на долгие километры изгибающимся заливом со сверкающими на солнце отелями и виллами, но он испытывал грусть от того, что был единственным, кто наслаждался этим пейзажем, и потому ничто не пробуждало в нем вдохновения.
Едва он обосновался на новом месте и стал привыкать к более просторной, хорошо освещенной комнате, превращенной в студию, как у него снова возникло желание вернуться в Париж, чтобы завершить кое-какие дела Большую часть февраля 1940 года он провел в столице, а после двухнедельного пребывания в Руайане в марте снова возвратился в квартиру на улице Боэси, где и оставался до 16 мая. Война привела к значительному свертыванию культурной жизни в Париже. В апреле в галерее «М. А. И.» было выставлено несколько его работ, выполненных акварелью и гуашью. В то тревожное время в городе организовывалось очень мало выставок Книги, которые, как он ожидал, должны были выйти с его иллюстрациями, и среди них сборник стихов Элюара под названием «Покорные цветы», издать не удалось. Тем временем в Музее современного искусства в Нью-Йорке открылась выставка его работ, организованная Альфредом Барром, которую планировалось показать еще осенью 1939 года. Это. обширное собрание картин, включавшее «Гернику», произвело глубокое впечатление на тысячи посетителей музея в Нью-Йорке, а затем и в других городах Америки.
Кое-кто из друзей оставался в Париже. Продолжали работать, правда, менее активно, Зеврос, Ман Рей, Жорж Унье и другие сюрреалисты, по различным причинам не призванные в армию. Они часто встречались с Пикассо в кафе на Сен-Жермен.
Зимой вышел в свет журнал, редактируемый Унье и издаваемый Зевросом. В третьем, последнем его номере, где были помещены работы Миро, Арпа и Шагала, Пикассо поместил виньетку к стихам Пьера Риверди. Все эти приносящие некоторое утешение занятия, случайные встречи с Полем Элюаром и другими друзьями, бывавшими наездами в Париже во время коротких отпусков, помогали Пикассо поддерживать старые знакомства. Однако это продолжалось недолго. Блицкриг Гитлера спутал все карты. Оккупировав в апреле Данию и Норвегию, немецкие войска 10 мая вторглись в Бельгию, Голландию и Люксембург. Военные неудачи союзников приобрели вскоре катастрофические масштабы. С каждым днем немецкие дивизии приближались к границам Франции. 15 мая, когда под Седаном был прорван фронт, стало очевидно, что Париж в опасности. Спустя день после случайной встречи с Матиссом на улице Пикассо ночным поездом выехал в Руайан.
