355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Родни Стоун » Крики в ночи » Текст книги (страница 6)
Крики в ночи
  • Текст добавлен: 30 октября 2016, 23:59

Текст книги "Крики в ночи"


Автор книги: Родни Стоун


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Я почувствовал, что Эстель колеблется.

– Это невозможно.

– Почему же?

– А моя работа? Я занята.

– Но не все же время. Пожалуйста.

Она улыбнулась, повернула ко мне лицо так близко, что я чувствовал ее дыхание.

– Тогда все пойдет наперекосяк. Невозможно.

– Невозможно?

– Да.

Решившись, я спросил:

– А вы не встретитесь со мной завтра?

Даже сейчас она еще колебалась, затем дотронулась до моей руки:

– Не уверена, что…

– Пожалуйста, помогите мне. Ради Бога.

– Это так важно?

– Для меня да, – твердо сказал я.

– 9 —

Перекинув кожаную сумку через плечо, она вела меня по каменным улицам города, где дома подпирали друг друга, как кубики, составленные ребенком. Эстель пробиралась вперед, прокладывая дорогу сквозь толпу домохозяек, мам с детишками, стариков, которые неторопливо делились новостями, мимо микроавтобусов, припаркованных на обочине. Путь казался длинным, но полагаю, что мы отошли недалеко от кафе, которое я после этого так и не смог найти.

Я следовал за ней, рассматривая ее округлые формы, которые вырисовывались под тонким льняным костюмом.

Мы вышли на улицу Дез Эскалье, всю в ступеньках и лестницах со старинными чугунными оградами. Эстель обернулась ко мне и, миновав уличный лоток, с которого продавались персики и апельсины, исчезла в темной прохладной арке, за которой неожиданно оказался внутренний дворик, со сломанным фонтаном посередине и стиральной машиной на балконе.

– В доме четыре квартиры, – объяснила она.

Очень старая женщина в черных носках, увидев нас, отползла, как паук. Мы поднялись по ступенькам еще выше.

– Извините за беспорядок. Надеюсь, вы простите меня.

В квартире было пять комнат: большая гостиная с высоким потолком, заставленная книгами, которые уже не умещались на полках, столе и стульях и начали завоевывать паркет, небольшой отдельный кабинет с электрической пишущей машинкой на раздвижном столике, две спальни и кухня.

Мы расположились на кухне, отделанной лакированным деревом, и она принялась готовить кофе. Я опять почувствовал симпатию к ней, не сексуальный порыв, а человеческое чувство, будто мы были двумя людьми, попавшими в беду, каждый со своим горем, которое нужно с кем-то разделить.

– Аперитив? – предложила хозяйка дома.

Мы перешли в гостиную, где она убрала книги со стульев, двух кресел с закругленными спинками, которые больше подходили бы какому-нибудь клубу или на худой конец приемной врача. Никакого декора как такового в комнате не было, никакой персональной темы, будто это не имело значения. На полке большого пустого камина лежали открытки и приглашения, некоторые годичной давности, и стояли три фотографии Жанны, маленькой очаровательной девочки.

Пока Эстель снимала жакет, я потягивал „Кампари“.

– Зачем вы хотели еще раз меня увидеть?

Я сам задавал себе этот вопрос. Конечно же, не потому, что она была привлекательной, что сочувствовала мне, или потому, что говорила по-английски. Мне требовалась ее помощь.

– Я хочу выяснить, что же действительно случилось с моими детьми. Найти правду. – Я почти умолял ее. – Вы, должно быть, слышали истории о странных исчезновениях в этой местности. Я не знаю языка. От проклятых полицейских никакого толка. Все, что я прошу – это помочь мне. Пожалуйста, выслушайте меня.

– У инспектора Ле Брева репутация первоклассного специалиста…

Я мягко выругался:

– Черт побери, он что-то скрывает. И мне не нравится, как он пытается расставить для меня сети.

– Что вы имеете в виду?

– Он подразумевает, что исчезновение моих детей рядом с тем лесом – не простое совпадение. Иначе зачем ему было водить меня туда?

– Я не знаю.

– Это не шутки.

– Конечно, нет.

– Эстель, поэтому мне и нужна помощь. Кое-какое расследование. Не думаете же вы, что то, как их похитили, – просто несчастный случай?

Она ничего не ответила, возможно, думая, что у меня уже „крыша поехала“.

Мне требовалось выпить еще, я начинал чувствовать легкость в голове. Где-то недалеко прошел поезд, и занавески на окнах задрожали. Комната была отделана красным деревом – украшения из чьей-то прошедшей жизни, оставшиеся от прежних владельцев.

– Что случилось, как вы думаете? – спросила она.

Я с трудом вымолвил:

– Похищение или убийство.

Она покачала головой:

– Нет, Уверена, что нет. Если бы речь шла об одном ребенке – возможно. Но двое… Без следов борьбы, без какой-нибудь порванной одежды, криков о помощи… Разве так бывает?

– Нет.

– Джим… можно мне вас так называть?

– Разумеется, Эстель.

– К вам кто-нибудь обращался с предложением о выкупе, например?

– Ничего подобного, – сказал я. – Мы ничего не слышали, и в этом-то загадка.

Она вздохнула:

– Я спрашиваю себя, а не может ли быть, чтобы они сами убежали по какой-либо причине?

– Послушайте, Эстель, мы любим своих детей, и они любят нас.

Но я вспомнил Ле Брева, когда он забирался с пылающим лицом на ту лесную насыпь, и рассказал об этом.

– Там раньше были похоронены дети.

– Он объяснил когда и почему?

Я пересказал ей все, что он рассказывал мне.

– Это я слышала, – заметила она. – Это официальная версия. Но есть и другие.

Мы начинали осознавать, что столкнулись с ситуацией столь же таинственной и покрытой мраком, как та поляна в лесу. Перед лицом темного и неизвестного просыпается первобытный страх, скрытый глубоко в человеческой душе. По какой-то причине Ле Брев решил сыграть на нем, когда повел меня на то место, рассчитывая, что его намеки растревожат меня, разбудят какие-нибудь темные воспоминания, вырвут из меня признание. Или он что-то знал. Лицо Эстель светилось в темноте. Я видел, что она внимательно слушает.

– Что вам известно про историю с теми двумя детьми, о которых говорил Ле Брев?

Она пожала плечами:

– Почти ничего. Только то, что там что-то случилось.

– Но вы можете выяснить это для меня. В полиции должны сохраниться отчеты. И в вашей газете. Есть же у вас архив!

Эстель засмеялась:

– Что-то похожее на архив.

И все же я понимал, что история не вернет Мартина и Сюзанну. Какая-то часть меня, и в этом состоял весь ужас, уже смирилась с этим, в то время как вторая половина содрогалась. Смирилась с их исчезновением, будто повесила их фотографию на стену. „Река времени, извечно несущая свои воды, уносит прочь своих сынов. Они уходят, преданные забвению, как с наступлением утра забывается сон“. Внушающие ужас слова этого старинного псалма, любимого псалма мамы, который я так часто и бездумно пел маленьким в небольшой епископальной церкви в Пенсильвании, – сейчас они отдавались в моей голове, подобно ударам молота. Когда я ставил стакан, рука моя дрожала.

Эстель не присаживалась, энергично расхаживая по комнате между стопками книг. На ее щеках проступил румянец, отчего она стала выглядеть еще моложе.

– Эстель, мне действительно нужна ваша помощь, – взмолился я. – Подумайте, какую историю вы сможете размотать.

Но Эстель все еще сопротивлялась.

– Думаю, здесь нечего разматывать, – ответила она.

– Ради Бога, подумайте, может, вы что-нибудь и найдете.

Я, должно быть, дошел до предела.

Она вздохнула и опустила голову.

– Это будет нелегко, но я попытаюсь. – Она поставила свой стакан рядом с моим. – Теперь вам надо идти.

Она проводила меня через внутренний дворик.

– Иногда невозможно найти разумных объяснений…

Эстель говорила, как Ле Брев, но мне это было не нужно.

– Мои дети так просто не убежали бы…

– Вы должны здраво посмотреть на их поведение в прошлом, – произнесла она, будто подразумевая, что они потеряны навсегда.

– Мне нужно знать, есть ли здесь в округе псих. Который похищает детей… Может быть, тот случай из прошлого даст ключ к отгадке.

– Нет. Уверена, что нет.

Мы постояли немного на ступеньках на улице.

– А я так любил Францию, – промолвил я с тоской.

– Мне жаль. Очень жаль.

– Сейчас я ее ненавижу.

Она быстро взглянула на меня.

– Ненавидеть – значит не понимать, – сказала она.

Ле Брев пришел к нам домой днем в сопровождении двух незнакомых сотрудников в строгих костюмах и блестящих солнцезащитных очках. Он отчитался передо мной о предпринятых шагах. Столько-то версий выдвинуто, столько-то проверено, проведен опрос психологов и теоретиков, кто-то задержан по подозрению, затем отпущен. Сексуальный маньяк-убийца в Лионе, который не мог быть на месте происшествия, потому что был арестован накануне той ночи. Слабая улыбка промелькнула на его лице, когда он проводил рукой по своим седым волосам.

– Это наиболее загадочное дело, месье. Очень необычные обстоятельства. Как правило, такие происшествия с туристами не случаются.

Затем он решил еще раз допросить меня, проявляя настойчивость прилежного ученика. Сколько еще мы собираемся пробыть здесь? Часто ли у Эммы бывают нервные припадки? Как только мы вернемся в Англию, он, конечно же, сразу нам сообщит, если будет что.

Эмма уже пришла в себя, но была одурманена лекарствами. Я боялся, что она принимает их в слишком большом количестве, но Ле Брев продолжал настаивать, чтобы она следовала указаниям врача.

Почему мы так волновали этого человека? Он что, не может заниматься своей работой, своими тысячами дел, и не высказывать этих показных забот, этих неискренних слов утешения? Чем больше я его узнавал, тем меньше доверял ему.

– Пожалуйста, оставьте нас одних.

– Конечно. Но меня волнует состояние вашей супруги.

– С ней будет все в порядке. Она поправится.

Мы с Эммой принадлежали друг другу, и мне нужно было показать ему это.

– Я люблю свою жену, – сказал я.

Он кивнул и не спеша удалился, явно сохраняя свои подозрения относительно моей персоны, потом уселся в машину и укатил прочь.

– 10 —

Во время долгих прогулок я пытался выработать какой-либо план, Для этого изучил шоссе на Шенон и прилегающие дороги, ведущие на отдаленные фермы с зелеными рыбоводными прудами и собаками, сидящими на цепи. Я поймал себя на том, что все больше думаю об Эстель: решит ли она помочь мне и что она может выяснить, однако от нее не было никаких вестей. Солнце пекло, и цветы засыхали, не успевая расцвести. Несколько крестьян чем-то занимались в полях, кричали дети, изредка сигналили машины, стремительно проносясь мимо… Проклятая провинция, казалось, поглотила тела моих детей.

Проходили дни, не принося никаких сдвигов в расследовании, И все же мы продолжали надеяться, Эмма и я.

– Отсутствие новостей – хорошая новость, – изрек однажды я.

Она лишь с презрением взглянула на меня:

– Откуда ты знаешь?

– Ну, дорогая, не может же все быть настолько плохо…

Теперь Эмма сидела часами у окна, смотря через поля на те ужасные деревья.

– Зачем ты привез нас сюда?

– Кто же знал, Эм, откуда я мог знать?

– Ты выходил на улицу… – прошептала она.

– Бог ты мой, дорогая! Ты что, сошла с ума? Неужели ты думаешь, что это сделал я?

Мы не могли позволить себе ссориться, тем более что Ле Брев, без сомнения, только этого от нас и ждал.

– Я никуда не выходил, – напомнил я ей. – Я проснулся и услышал крик. Или услышал крик и проснулся. Обнаружил, что нет электричества и попытался достать фонарь из машины. Вместо этого я промок, стоя в дверях. Ты все это прекрасно знаешь, дорогая.

Но я уже начал сомневаться в том, что Эмма мне верит.

Я поехал за едой в Шенон. Чувство, что на мне лежит тень подозрения, не покидало меня. Шенон – маленькая деревушка на пересечении дорог, с рестораном „Три апельсина“ на углу. Церквушка и магазин, да еще гараж, который вечно был закрыт, весь облепленный старыми плакатами о соревнованиях по борьбе и концертах поп-групп в далекой Тулузе. Все местные жители были в курсе всего, что происходит в любом доме дальше по дороге, и они прекрасно знали, кто я такой, иностранец в тренировочных штанах и кроссовках. Когда я вошел в местную лавку, пожилые женщины уставились в свои сумки или исчезли за дверью. Похоже, они испугались. При моем появлении на главной улице двери домов закрылись. Кто-то окликнул мальчишек, игравших в футбол около деревьев, и они сорвались с места, как испуганные кролики.

Я думал, что за мной, вероятно, наблюдают через жалюзи в верхних комнатах. Возможно, один из мужчин на углу был поставлен сюда инспектором Ле Бревом. Ясно было, что местные жители постоянно судачат обо мне. Двое из них шарахнулись от меня прочь, будто от зачумленного, оставив других пялиться на меня, пока я проходил мимо. Старики с воспаленными глазами, которые хранят в своей памяти много воспоминаний и, несомненно, секретов, если бы мне только удалось поговорить с ними. Старики, которые не хотели знать меня.

Духота и истома охватила Шенон, деревушка словно с грустью размышляла о своем прошлом.

Я пересек дорогу и подошел к церкви, тоскливому зданию в строительных лесах (большая часть его уже была отреставрирована), и увидел, что двери храма закрыты. Каменный эльф над входом опрокидывал свой кувшин на грехи мира, казалось, с усмешкой садиста. На шпиле не хватало нескольких серых плиток. Никто здесь не работал и никому не поклонялся, и могилы поросли крапивой.

Все, чего я жаждал, – это каких-нибудь новостей. Даже не открытия, не находки, а просто известия о чем-то. Я присел на каменное сиденье в тени башни и наблюдал, как мимо проносились, направляясь на юг, машины, полные детей и пляжных мячей, с багажом на крышах. Я посылал им вслед проклятия: почему им так повезло, а мне нет?

Каждый из нас становился пришельцем в чужой стране, а, находясь в своем отдаленном домике, мы еще более обособились и уединились. На первый взгляд, состояние Эммы вернулось к почти нормальному, тем не менее за едой, сидя друг против друга, мы едва разговаривали, надеясь, что, какие бы молитвы ни творили в душе, все же сможем хотя бы для виду держаться вместе. Мы знали, что дети должны быть с нами, наши шумные и непослушные дети, вынуждавшие нас ежеминутно прикрикивать на них. Вместо этого мы жили в атмосфере одиночества и страха, с жандармом за воротами, с неприветливыми жителями деревни, исподлобья глазеющими на нас.

Ле Брев появлялся все реже, вместо него приезжая Клеррар, заботливый, как никогда. Оба уговаривали нас уехать домой, но Эмма с каменным лицом смотрела на них волком.

– Пока еще рано! – отрезала она безапелляционно, словно над ней довлел приговор и она была осуждена отбывать положенный срок – две недели, на которые я арендовал дом. Но я хотел, чтобы она уехала сейчас же: ее молчание действовало мне на нервы. Меня раздражало сидение с ней, и в то же время я чувствовал себя виноватым. Поэтому и настаивал, чтобы она уехала домой и ждала там. Она отказалась.

Я повторял, что жизнь должна продолжаться, что она должна вернуться к родителям или домой в Лон дон. Отчаяние иссушило ее, и я не мог ничего с этим поделать. Чтобы отвлечься, я и предпринимал бесцельные прогулки по окрестным дорогам и в горы. Даже птицы, и те редко попадались на пути, людей же вообще не было видно. Это было страшное время, которое иссушало нас по мере того, как мы пытались примириться с потерей. Полиция говорила, что мы должны быть готовы, а к чему – не поясняла. Вести из Шенона просачивались в газеты, и во всех публикациях подразумевалось, что наша потеря окончательна. Эмма снова и снова читала мне заметки из „Оризона“, оглушенная четкостью их формулировок. „Таинственное исчезновение английских детей“. Тусклая фотография нашего дома и наши имена.

Я возвращался измученный и находил Эмму, притворявшуюся, что она читает, с книгой на коленях, перевернутой вверх ногами. Жизнь – притворство, как бы говорила она своим видом. Мы притворяемся, что счастливы, что у нас все хорошо, и просто ждем ударов, которые никогда не можем предотвратить.

– Они погибли.

– Бога ради, дорогая, это неправда. У нас все еще есть надежда, – попытался я подбодрить ее.

– Надежда на что? – с горечью спросила она и добавила слабым голосом: – На новую семью?

Я чувствовал ее присутствие в постели рядом, ее напряжение и непреклонность, и когда придвигался к ней, она отвергала меня, не желая принимать утешения. Угрюмый врач прописал ей еще более сильные таблетки. Мы пробирались по туннелю отчаяния, не видя впереди никакого просвета.

И все же именно Эмме удалось первой вырваться из этого замкнутого круга. Она все время оставалась в доме, отказываясь покинуть его. Когда выпадали совсем уж плохие дни, она сидела, не разговаривая, или лежала в постели, напичканная снотворным, несмотря на мои просьбы поехать в Понтобан. Но она держалась за этот опустевший дом, который, казалось, поглотил все наши надежды. Книги, которые мы привезли с собой, оказались вскоре все перечитанными, и она не позволяла купить новые. Вместо этого она заинтересовалась шкафом со старыми книгами и коробками от игральных карт, которые кто-то оставил в гостиной, буфетом со стеклянными дверцами и ящиком, где Ле Брев обнаружил перчатки. Книги представляли собой обычную смесь романтики и истории, все на французском языке, их можно найти в любом книжном магазинчике в этих краях. Эмма выбрала одну, чтобы просмотреть, и я услышал, как она вскрикнула, когда что-то выпало на пол.

Она подняла это что-то. Оказалось, пачка нескольких желтеющих газетных вырезок, сколотых вместе.

Наконец-то у нас появилось что-то вроде улики, намек, который я так жадно искал.

Эмма села в кресло у окна в гостиной и принялась переводить краткие недатированные отчеты, не объединенные, казалось, никакой общей темой, кроме упоминаний о пожарах: стог сена здесь, старый сарай там. Затем автомобиль. Дровяной склад. Коровник. Вырезанные и аккуратно сохраненные в книжке о житие Святой Терезы из Лизье под названием „История души“.

– А откуда вырезки?

– Не знаю, – ответила Эмма. – Но послушай вот что. В них названы имена двух детективов, которые проводили расследование. Один из них Ле Брев. Другой – некто Элореан.

Ле Брев и Элореан. Имена, которые я никогда не забуду: В те времена они служили рядовыми полицейскими. По какой-то причине я почувствовал, как у меня напряглись нервы, и помню, что обнял Эмму. Мы сидели и изучали вырезки, в них рассказывалось о событиях, происходивших на протяжении двух лет. Потертые, аккуратно вырезанные выдержки из провинциальной прессы, которые тот, кто жил здесь до нас, посчитал нужным хранить в религиозной книге в переплете тисненой кожи. Ле Брев и Элореан, двое молодых полицейских, которые отслеживали пожары, упоминались несколько раз. И Ле Брев, добившийся успеха, теперь уже старший инспектор, на хорошем счету, до сих пор служит здесь. Я стал задумываться: что же могло случиться с Элореаном? Его имя не выходило у меня из головы.

Не знаю почему, но я был уверен, что эти отчеты имеют какое-то отношение к дому, иначе зачем хранить их здесь? Сам Ле Брев говорил, что неподалеку отсюда тридцать семь лет назад нашли два тела. И чем больше я думал об этом, тем сильнее укреплялся в своих подозрениях, что страхи и тайны, окружавшие это место, каким-то образом связаны с этими старыми вырезками.

Эмма опять измоталась: возбуждение вызвало у нее головную боль, находка исчерпала ее силы. Я помог ей вернуться в спальню, умоляя прилечь.

– Теперь ты понимаешь, что здесь произошло нечто странное?

– Тогда спроси об этом инспектора, – бросила она.

Она опять смотрела на меня так, будто с трудом доверяла мне. Но я знал, что Ле Брев вряд ли что расскажет, что бы тогда ни случилось. Я все еще оставался подозреваемым номер один. После той прогулки в лес он замкнулся в себе, как улитка, и вряд ли станет приветствовать вопросы относительно его юности. Если так, то еще, возможно, остается Элореан – его имя все время вертелось у меня в голове.

Наступила ночь, и, уложив Эмму, я смог расслабиться. Во дворе стояла полицейская машина, из ее радиоприемника слышалась поп-музыка, которая действовала мне на нервы. Я попросил дежурного жандарма сделать звук потише. Это был молодой и безмятежный человек, он сидел в машине, постукивая пальцами по рулю, будто собираясь дать по газам, как только начнется припев. Я вернулся в дом и по коридору, мимо пустых комнат детей, прошел в гараж.

Он был завален мебелью и всякой всячиной еще с того времени, как мы приехали. Шезлонги, плетеные кресла, газонокосилка, несколько масляных обогревателей, тумба со старинной швейной машинкой „Зингер“ с ножным приводом, а в углу на полке несколько пожелтевших справочников и телефонных книг Аверона. Я взял их с полки и смахнул пыль. Некоторые оказались двадцатилетней давности, кто-то старательно их собирал и хранил. Проверив имена в Понтобане, я нашел двух Ле Бревов и только одного Элореана и записал адреса.

– Я еду ненадолго в Шенон, – предупредил я Эмму.

– Зачем? – Ее голос из соседней спальни прозвучал резко и возбужденно. – Так поздно?

– Позвонить.

– Кому?

– Одному другу.

– Другу? Какому другу?

Я почувствовал, что в ней вновь разыгрывается воображение, но, кроме Эстель, никто помочь мне не мог.

– Репортеру из газеты „Сюд журналь-экспресс“.

– Кому?

– Не важно. Просто репортеру.

Я проехал три километра назад по дороге до перекрестка и позвонил из „Трех апельсинов“.

– Послушайте, – сказал я. – Вы обещали мне помочь.

– Не могу, – ответила Эстель. – У меня нет никакой информации.

– Но зато у меня есть. – Я рассказал ей о вырезках из местной прессы и о двух именах полицейских. – В архивах вашей газеты должно быть больше информации. Эстель, пожалуйста, проверьте это для меня. Элореан все еще может быть здесь, он даже, возможно, работает в полиции. Можете это проверить?

Сначала она напрочь отказывалась ввязываться в это дело, но в конце концов согласилась. Я дал ей адрес Элореана – ферма под названием Сен-Оноре, в нескольких километрах от Понтобана, если, конечно, он все еще жил в этих краях, и спросил, не сможет ли она поехать туда вместе со мной.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю