Текст книги "Крики в ночи"

Автор книги: Родни Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– 33 —

Я прошел мимо Раймона в его кабинет. Она ждала меня за дверью, одетая в ярко-красное платье, словно какая-нибудь вавилонская блудница. Кабинет, заставленный шкафами с книгами, где я однажды говорил с доктором, находился в полном беспорядке. Эстель казалась меньше и старше, чем я ее помнил, похоже, силы покинули ее и серебристые волосы потускнели. Видимо, она только недавно явилась сюда и неожиданно предстала перед доктором. Глаза старого медика выдавали волнение, руки его дрожали. Теперь она ждала нас, похитительница в красном платье. Платье плотно облегало ее фигуру, но лицо выглядело совершенно измученным.

– Где они? – спросила Эмма.

Клеррар, войдя за нами, вытащил пистолет из кобуры на поясе.

– Уберите оружие, – усмехнулась Эстель. – Оно не понадобится.

Я видел, как вокруг нас собираются жандармы.

– Джим, – прошептала она.

Мы стояли друг против друга. Единственный оставшийся в живых ребенок мадам Сульт.

– Я обвиняю вас в похищении и сокрытии детей. В возможном убийстве, – начал Клеррар.

Она улыбнулась, как будто ее мысли витали далеко, в одном ей известном мирке.

Я обрел дар речи:

– Анри мертв.

Эстель вскрикнула, и на мгновение мне показалось, что она упадет. Она повернулась ко мне.

– Это ты убил его! – закричала она. – Ты пошел туда и убил его! Почему ты не оставишь нас в покое?

– Эстель, он застрелился.

– Где дети? – набросилась на нее Эмма. – Что ты сделала с нашими детьми?

– Сделала с ними?

– Ты увезла моих детей. Наших детей. Ты с самого начала это спланировала. Ты приходила ночью, – сказал я.

– Я взяла их на время.

– На время?

– Где они? – кричала Эмма.

Эстель в первый раз посмотрела на нее взглядом, полном сожаления и зависти.

– Прислушайтесь.

Я пошел через комнату к другой двери, ведущей в спальню. Она оказалась закрытой, ключ торчал в замке, но кто-то тряс ручку. Мы слышали их! Слышали!

Ничто больше не имело для нас значения. Мы оттолкнули Эстель и бросились к двери. Ключ легко повернулся в замке, и вот они здесь, похудевшие, измученные, бледные. Они возвратились к нам из мертвых!

– Сюзи! Мартин!

Мы шептали их имена сквозь слезы и не могли больше ни о чем ни говорить, ни думать. Ни о чем, только прижимать их к себе, чуть ли не до боли крепко обнимать, будто боясь, что они снова могут исчезнуть. Но они были живы, пережив эту пытку, только одеты во что-то незнакомое. Тонкое личико Мартина светилось счастьем, и он мог только повторять: „Пап, забери нас!“ Сюзи похудела и выглядела старше. Хотя она была на два года моложе брата, девочка перенесла кошмар лучше него. Но все, что я мог сделать в тот момент, это благодарить Бога, что мы нашли их… живыми.

Мы обнимали и целовали друг друга на виду у всех, пока Клеррар и моя соблазнительница стояли и наблюдали за нами.

– Нужно будет проверить… все ли с ними в порядке… – сказал инспектор. – Медицинский осмотр.

– Пап, пап, они не трогали нас, – без расспросов отозвалась Сюзанна.

– Но нас заперли в таком ужасном месте… – Мартина так и передернуло при воспоминании, – и мы маршировали перед этой старой ведьмой.

Эмма обняла детей:

– Я знаю, знаю, я видела ее… Но все уже кончилось.

Я поцеловал их обоих, чтобы еще раз убедиться, что это не сон. Это были мои вновь обретенные дети, и я мог только повторять:

– Благодарю тебя, Господи.

Сюзи, казалось, подросла, ее волосы были собраны в хвостик, схваченный резинной, бледное лицо светилось счастьем. И Мартин, старший, но более ранимый, был всего-навсего двенадцатилетним пацаненком, в новой одежде из французского магазина, которому нужно подстричься.

– Ой, папа! Они пришли в ту ночь, когда была гроза. Этот ужасный мужчина в маске. И забрали нас. Мы даже крикнуть не могли: он чем-то заткнул нам рты. Когда мы очнулись, нам было плохо, и мы уже сидели в подвале.

– Я там тоже был.

– Они держали нас под землей, чтобы нас никто не видел, а по ночам мы должны были вылезать через люк и разговаривать с сумасшедшей старухой. Она такая страшная. Как дракон.

– Не надо вспоминать об этом, – остановил я сына.

Они всего лишь дети, почему это должно было случиться именно с ними? Я опять обнял их и увидел недостатки собственного характера, которые в конечном итоге привели к этому. А в углу стояла женщина в красном, как пламя, платье, которая воспользовалась моими слабостями. Я почувствовал, что предал самого себя, предал Эмму. Я всех их ненавидел: Эстель, доктора Раймона и эту старуху в проклятом безумном доме, который охранял Ле Брев.

Наши взгляды встретились. Глаза Эстель приобрели цвет холодного голубого неба в морозное утро, и я увидел, что они пусты.

Клеррар двинулся к ней, выдвигая обвинения и объясняя порядок взятия под стражу. Это были обычные формальности, обычные предупреждения. Гул голосов. Подъехали еще полицейские и появилась легкая фигура Ле Брева, прокладывающего себе путь.

– Зачем? Зачем ты это сделала? – спросил я Эстель.

Едва слышным шепотом она ответила:

– Я хотела взять детей… только на время… ради своей матери. И потом… потом… она не разрешала мне вернуть их…

Я успокаивал Сюзи и Мартина, которые вдруг начали плакать:

– Все в порядке, все будет хорошо. Дайте мне закончить это. Подождите… немного… в соседней комнате. Вы теперь в безопасности.

Но они не уходили. Они прильнули ко мне, и по мере того как комната наполнялась людьми, мне показалось, что мы находимся в театре абсурда, где сценой завладела Эстель.

– Ты провела меня, ты, сука. Почему ты не остановила это?

– Ты все просил и просил меня о помощи. Разве не понимаешь? Я бы отпустила их, как только ты уехал, и никто бы не узнал, где они были.

– Врешь?

Ее стройная девичья фигура походила на статуэтку.

– У тебя есть семья. А я хотела помочь своей семье.

Она судорожно сжала руки. Вспышки фотоаппаратов прекратились, и полиция стала записывать каждое из ее слов, которые она произносила будто в бреду.

– Но когда мы начали искать?.. Когда я поехал в Гурдон?

Она покачала головой:

– Я надеялась, что ты сдашься когда не сможешь попасть в дом.

– И это зная, что мои дети там, в этом невыразимо жутком подвале?

– Я хотела объяснить тебе, – прошептала она. – Я действительно хотела, Джим.

– Не произноси моего имени. Не называй меня так.

Но она не слышала:

– Мне не надо было ввязываться, но прошлое иногда берет свое. Мой брат попросил меня об этом. Затем я… влюбилась в тебя, Джим.

Я слышал, как Ле Брев стиснул зубы, и комната затихла. Где-то в городе люди спали, жили своей жизнью, но в данный момент настоящая жизнь проходила здесь, отделенная от мира полицейским окружением, словно заразная болезнь.

– Как часто ты видела Анри?

– Я была его связью с внешним миром. Он прятался в этом доме. После того, что случилось с нами, когда мы были того же возраста, что и твои дети. Подвал был его укрытием.

– Кто построил его?

– Моя мать, еще до того, как потеряла рассудок.

Тихим голосом Эмма спросила:

– Что Анри попросил тебя сделать?

Эстель посмотрела на свою соперницу, на женщину, у которой она хотела отнять меня.

– Мама очень страдала, у нее начались галлюцинации. Она не узнавала Анри, и это мучило его. Она требовала детей – она звала нас как детей. И Анри сказал, что если мы найдем подходящих детей, они вернут ей рассудок.

– Вы надеялись вылечить ее? – удивленно подняла брови Эмма.

– Нет, просто хотели дать ей немного счастья в ее последние дни. Вы были свидетелями того, как она живет, не видит даже дневного света.

Мои собственные дети внимательно слушали, и я понял, что им нужно знать правду, если она поможет им забыть эти страшные дни.

– Каким же образом возникла эта идея?

– Я отвечала за усадьбу мамы, занималась и сдачей дома внаем. Анри решил, что мы можем найти детей, указав возраст для агентства. Вы ответили и идеально нам подошли. Срочный заказ английской семьи с двумя детьми. Девочка и мальчик, и возраст тот же самый. Я думала… надеялась… что им будет легче. Они не будут понимать языка, когда мы будем выводить их к маме.

– Ты похитила их.

– Со мной был Анри. Мы пришли ночью и взяли их на время.

– Взяли на время? Это же игра со смертью! Они отсутствовали больше трех недель. А ты еще вернулась и утащила их игрушки.

– Это Анри. Чтобы они не скучали. – Она говорила, как автомат. – Когда мать увидела их, она, казалось, воспряла духом. Она хотела, чтобы они остались, чтобы она могла всегда их видеть. И Анри умолял меня оставить их, иначе грозился покончить с собой.

– И ты согласилась, – с горечью выдохнул я.

Вмешался старый Раймон:

– Она пришла ко мне. Судя по ее умственному состоянию, у нее прогрессирующий сексуальный психоз… у нее шизоидный тип…

– А на нас тебе было наплевать?

– Клянусь, я хотела все рассказать тебе!

– Ты знала, где их содержат?

– Я думала, что они могут свободно передвигаться по дому. И не знала, что они в подвале.

– Врешь ты все.

– Нет, это правда, клянусь Богом. Я видела их только ночью. Мы играли с ними в доме. Спроси их, спроси.

– Играли?

Я вспомнил, какие напряженные у нее были дни, как поздно она приходила домой. Но где в ее объяснении правда, а где выдумка, я и сам не мог понять. Я переводил взгляд с Эстель на Ле Брева, Эмму и на детей, которые смотрели на нас, широко раскрыв глаза.

– Это правда, – вдруг вмешалась Сюзанна. – Мы играли в „монополию“. И смотрели телевизор, но все программы шли на французском.

– Клянусь тебе, я не ожидала, что все так кончится. Я не просила тебя приходить к нам в газету. И не хотела брать у тебя интервью, – говорила она про тот злосчастный день в Понтобане, когда она сидела в солнечном свете, а я попросил ее о помощи.

Ле Брев взял инициативу в свои руки:

– Ну ладно. Достаточно. Мы потом проведем допрос. Не здесь.

Но я продолжал обвинять ее:

– Ты содержала моих детей… как животных.

И здесь она наконец заплакала, закрыв лицо руками, ее тело сотрясалось от рыданий:

– Я не хотела причинить им боль, но не могла не считаться с Анри. Мать и брат так же дороги мне, как тебе твоя семья.

– Ты похитила детей и оставила там, а затем узнала, что мы их ищем.

– Я не знала, как остановить тебя.

– Как ты забрала их из нашего дома?

Я опять прижимал их к себе, Сюзи и Мартина, детей, вернувшихся из ада.

Раймон сказал:

– Она приходила ко мне… за снотворным.

Я повернулся к Ле Бреву:

– Вы тоже помогали ей?

Слабы голосом Эстель произнесла:

– Старший инспектор Ле Брев ничего не знал.

– Но вы что-то подозревали, – наседал я на него. – Вы отвели меня на поляну, где произошел пожар.

Ле Брев перебил меня:

– Эстель Деверо, вы арестованы. Предупреждаю вас, что вы имеете право ничего не говорить.

Один из его людей подал наручники, которые свисали с его пояса, как маленькие петли от виселицы. Я наблюдал, как он надевает их на руки Эстель.

Инспектор склонил голову, глядя, как ее уводят, но роль, которую сыграл он сам, представлялась мне не менее важной. После того как увели Эстель, я повернулся к нему:

– Вы знали о Сультах. Я разговаривал с вашим другом Элореаном, которого они купили. Вы солгали мне, что во время пожара дети погибли.

Я подошел к нему и уставился на его подобранную маленькую фигурку. Он подождал, пока стихнут шаги в коридоре и закроется входная дверь. Заработали моторы машин. И затем мы остались одни, Ле Брев, Эмма, дети и я. Старый Раймон плюхнулся в одно из своих потертых кожаных кресел.

Ле Брев обратился к Эмме:

– Мадам, не могли бы вы спуститься с детьми вниз? Мы присоединимся к вам через несколько минут.

– Хорошо, – согласилась Эмма.

– Папа, не задерживайся. Мы хотим домой.

Мы стояли друг против друга, я и Ле Брев, еще недавно задиристый и самоуверенный инспектор, который вытянул короткую спичку в розыгрыше. Сейчас он казался меньше и мрачнее, был какой-то приниженный.

– Месье, вы должны понять, что быть черным не всегда легко. Для нас всегда ставятся лишние барьеры. Предрассудки, вы понимаете?

Я понимал, но промолчал.

– Итак, я хотел продолжать службу в полиции. Мой отец был полицейским, – с гордостью сказал он. – В Тулузе, до войны.

– Я знаю. Я разговаривал с вашей женой Нинетт.

Он улыбнулся:

– Когда вы остались, чтобы самому взяться за расследование, я подумал, что вы хотите запутать следствие.

– А я обнаружил, что вы живете в роскоши.

Он занервничал, затем разозлился:

– Послушайте, месье, вы знаете, сколько мне платят? Триста тысяч франков в год. Неужели вы думаете, что на это можно прожить? Как я мог содержать Нинетт на эти деньги? – Он рассмеялся мне в лицо. – Отнюдь нет, сэр.

– Поэтому вы занимаетесь шантажом?

– Шантажом? – Он опять рассмеялся. – Не будьте так глупы. Я не сделал ничего плохого, кроме того, что закрыл глаза на одно маленькое нарушение. Ничего незаконного. Когда мы с Элореаном были молодыми полицейскими – как те парни, которых вы здесь видели, – мы расследовали гибель ребенка, который сгорел в лесу. Это было тридцать семь лет назад, в пятьдесят третьем году.

– Я знаю. Кто это был?

Он пожал плечами:

– Цыганенок. Сульты, Анри и Елена, собирали вокруг себя бедных детей для своих садистских игр. Одно лето они жили в том доме, который вы сняли. Они построили в лесу шалаш, привязали в нем этих детей и подожгли его. Один из них сгорел. Анри уже тогда был наполовину сумасшедшим. Говорили, что он даже пытался спасти того мальчишку и сам упал в огонь.

– Вы сначала утверждали, что погибли двое. В газетах тоже писалось, что двое.

– Конечно. Чтобы выручить Сультов. Мальчика Сультов, Анри, который был жутко обезображен, и его сестру. Мадам Сульт хотела защитить их обоих. И она могла заплатить. Им выправили другие бумаги. Смерть мальчика скрыли. Розы лежали на настоящей могиле. – Он указал на обессиленного Раймона. – Он может подтвердить это.

– У Анри Сульта была расстроенная психика, – отозвался доктор. – Садомазохизм.

– Вы уверены?

– Да. Это совершенно ясно. Даже в те дни Анри требовалось держать в изоляции. Он был опасен. Как и мадам, он так и не пришел в себя после войны.

– Это правда?

– Клянусь вам, месье, – произнес Раймон. – Она заплатила свою цену.

Стены комнаты, казалось, душили, надвигались на нас. За окном уже вставал рассвет. Мне хотелось вырваться отсюда, подхватить Эмму и детей и бежать, бежать подальше, чтобы никогда больше не видеть ни их, ни эти края, но я оставался на месте, где был.

Я повернулся к Ле Бреву:

– А вы?..

– Я расследовал этот случай. Молодой черный полицейский, который хотел сделать карьеру. Вы можете это понять?

– Кое-что пойму, возможно.

– Сульты были богачами. Когда-то самыми богатыми на юге Франции. Но война, затем конфискация, разграбление их имения… Мадам Сульт все еще оставалась богатой, и она боготворила детей. К несчастью, дети оставались одни в этом доме на отшибе в Шеноне, когда она уехала в Париж. И затем случилось это несчастье. Пожар и смерть ребенка, и ожоги Анри.

– И что же они попросили вас сделать?

Он расправил плечи и вздернул подбородок, явно не собираясь признавать свою вину.

– Сами можете догадаться, месье. Кого-то сожгли во время той трагедии в лесу. Богатые дети, один из них был уже полоумным, и он тоже жестоко пострадал. Мадам пришла ко мне. Она пришла ко мне, – повторил он.

– И сделала вам выгодное предложение?

Он пожал плечами:

– Можно сказать и так, если вам угодно.

Я обвел глазами кабинет Раймона: медицинские книги, кофеварка и стол, бесконечные записи для монографии, которая никогда не будет написана. У меня возникло паническое ощущение, что они могут снова исчезнуть, дети и Эмма. Раствориться в ночи. А они так мне нужны.

– И вы приняли предложение?

Ле Брев наклонил голову:

– Если вам так угодно. Ради спокойствия матери.

– И ради себя.

– Иногда, месье, жизни людей пересекаются. Как ваша и Эстель Деверо. Как вы думаете, что могла сделать мадам Сульт с сыном, настолько обезображенным, и с обоими детьми, подозреваемыми в убийстве?

– Убийстве?

– Тот маленький мальчик был привязан, месье. Его схватили и привязали. Дети Сультов были садистами.

От этого откровения мне стало еще хуже. Я вспомнил загорелое тело Эстель, игры, в которые она предлагала поиграть. И Ле Брев оказался одним из тех, кто прикрывал преступление.

– Это позволило Эстель жить нормальной жизнью, а Анри скрываться.

– А вам и вашему другу Элореану жить-поживать в роскоши?

Лицо Ле Брева оставалось бесстрастным.

– Может, и так, – сказал он, – но не в спокойствии.

– 34 —

Я оставил Ле Брева и старого доктора одних в хаосе квартиры. Без сомнения, он с пристрастием допросит Раймона о его роли во всей этой затее, начиная с его романа с мадам Сульт. Будут обычные полицейские процедуры, но с меня хватит. Я невиновен и вне подозрения. Мне хотелось скорее выбраться отсюда.

Занималась заря, а внизу меня ждала семья с дежурными жандармами Ле Брева и измученным Клерраром. Инспектор увидел меня, когда я появился в дверях, и предложил одну из полицейских машин, но я отмахнулся. Куда нам было деваться в такое раннее утро с детьми? В любом случае, мы были слишком счастливы, слишком взволнованны, чтобы уснуть. Вместо этого мы рука об руку пошли по мощеным улочкам, не заботясь о том, куда направлялись, самое главное, что мы снова все вместе и наверстывали упущенное время. Часы показывали всего полшестого, но воздух пьянил нас, как шампанское.

Сюзи семенила рядом со мной, Эмма держала за руку Мартина. Мы опять собрались вместе, но лицо Эммы все еще выражало озабоченность.

– Хочу домой, – прохныкал Мартин.

Домой? Какой может быть дом, если между нами нет доверия? Я схватил Эмму за руку.

– Позвони родителям. А затем поедем. Мы будем ехать весь день.

Дрожь пробежала по ее телу. Воспоминания о гнете, гнете, который привел нас сюда.

Господи! Как будто мы сможем когда-нибудь забыть эту бесконечную дорогу под солнцем, с детьми и багажом на заднем сиденье.

Теперь начнутся различные заявления, статьи в газетах и обвинения. Ничто так просто не проходит. Мне нужно связаться с Бобом Доркасом, сказать ему, что мы возвращаемся, позвонить Симпсону в Лондон и тому парню из посольства в Париже. Будущее наваливалось на нас.

Я заметил, что за нами неотступно следует полицейская машина, в которой Клеррар ждет, чтобы отвезти нас куда-нибудь позавтракать.

– Мы полетим назад, как только будут сделаны заявления, – пообещал я жене. – Машину можно отправить железной дорогой.

– Ты говорил, что мы можем поехать к морю! – закричал Мартин.

Он постепенно оживал, снова превращаясь в озорного мальчишку, каким всегда был; дверь в прошлое закрылась и, как я надеялся, без моральных последствий.

Я попробовал пошутить:

– Все. Больше никаких отпусков. Никогда.

Эмма бросила на меня взгляд, как бы говоря: „И никакого упоения работой… если бы мы так не отдалились друг от друга…“ Затем она улыбнулась.

– Она была по-своему добра к нам, эта женщина в красном, – прошептала Сюзи.

– Ты должна забыть ее навсегда. Забыть все, что произошло. Как будто это был сок, – решительно произнесла Эмма.

Я сжал ее руку, не в силах говорить от переполнявших эмоций.

Эмма расслабилась и взяла меня под руку.

– Ой, больно, – не вытерпел я.

Мы шли по тротуару, обходя припаркованные машины, пересекли улицу и стали спускаться с холма. В городе стояла тишина, воздух застыл, обещая еще один жаркий день, когда рассеется туман. Впереди виднелись старинный каменный мост и церковь вдалеке, в окружении подстриженных деревьев. Ее стены сверкали на фоне нежно-розового неба. Мне хотелось произнести молитву, но нужные слова не шли на ум. Эмма прижалась ко мне с одной стороны, а Сюзи с другой.

Мы не думали о том, куда идем. Мимо нас проезжали первые машины, и я почувствовал себя как в замедленном кино, думая о том, что мог потерять: семью, которая наконец-то была в сборе, фонари на мосту, зеленые волны под ним, белый шпиль церкви на другой стороне. Семью, которая, несмотря ни на что, существовала.

Я чувствовал тепло Эммы и видел, что она чувствует то же самое.

Мимо нас проехала машина Клеррара, остановившаяся в конце моста и готовая отвезти нас куда угодно.

Посреди моста я обнял Эмму и поцеловал. Посреди Франции. Посреди наших жизней. Дети стояли рядом, смотрели на нас и хихикали.

– Дорогая.

– Да?

– В следующий раз мы будем отдыхать всей семьей.

– Только дай мне знать заранее, – сказала она.

И лишь по ночам меня все еще мучают кошмары.

Родни Стоун

Родни СТОУН (род. в 1932 г.) служил в Королевских военно-воздушных силах, учился в Кембриджском университете, после окончания которого поступил на государственную службу, занимал руководящие посты в пяти английских министерствах. Неожиданно для всех преуспевающий чиновник становится писателем. Оставив службу, он целиком отдается литературному труду. Первый же его роман „Крики в ночи“ (1991) имел огромный успех и надолго утвердился в списке бестселлеров. Писатель женат, живет с женой и двумя детьми в Лондоне.