Текст книги "Крики в ночи"

Автор книги: Родни Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– 17 —

Ле Брев, похоже, прекратил расследование. Я постоянно справлялся о нем, но он так и не появился.

Клеррар заметил, что у меня на лице синяк.

– Да, – сказал я. – Кое-что случилось.

– Вам надо быть осторожнее, месье.

– Не волнуйтесь, буду.

Я чувствовал, что он провожает меня взглядом, пока я шел по коридору.

Я позвонил Эстель на следующий день, но никто не ответил. Я приехал в Понтобан на „форде“, все еще загруженном вещами детей, и оставил записку с просьбой позвонить мне. Пока я ехал назад по мощеным улицам старого города, где была расположена ее квартира, я все время ощущал у себя на затылке чужие глаза.

Прочно установилась жаркая погода, в голубом обессиленном небе ни единого облачка. Я обнаружил, что мне все труднее объяснять себе, почему я не уезжаю отсюда, но какая-то одержимость не давала мне сдаваться. По крайней мере, я могу попытаться продолжать поиски и, может, натолкнусь на что-нибудь, пока мечусь как сумасшедший, между Понтобаном и Сен-Максимом на своей машине с опущенными окнами и ревущим мотором.

Дозвониться до Эммы в Хэмпшир было невозможно. Черт бы их побрал, они что, ничего не понимают там, в комиссариате? Я настаивал на встрече со старшим инспектором, который возглавлял расследование, с человеком, приставившим ко мне жандарма, намекнувшим на ужасы прошлых лет и обещавшим приложить все усилия, чтобы найти детей. С человеком, который подозревал меня в преступлении, которого я не совершал.

В полиции только качали головой. Он уехал в отпуск, видимо, на несколько дней. Или, возможно, в Париж. Почему именно так, они не знают. Но у меня уже имелись адреса и номера из телефонной книги, которую я нашел, исследуя гараж; она очень пригодилась, поскольку в полиции говорили, будто его адреса в справочнике нет, и они не могут давать частные адреса. Мне нужна была помощь Эстель. Я решил подождать, пока не найду ее; казалось, она тоже избегает меня.

Я звонил каждый час, весь вечер, уверенный, что она вернется… Восемь часов, девять, десять, одиннадцать, двенадцать… Никакого ответа, и все же телефон продолжал звонить в квартире в Понтобане, где, как сказал мне ее коллега в редакции, она сейчас находилась.

Затем в час ночи она подняла трубку. Усталым голосом бросила:

– Алло.

– Эстель, послушай. Это я. Мне нужно проверить несколько адресов. Один из них может оказаться адресом Ле Брева. Ты поедешь со мной? Пожалуйста.

Я слышал, как она задержала дыхание.

– Я устала и ужасно занята… – сказала она. – Знаешь, который час? Уже за полночь.

– Пожалуйста. Мне нужна помощь, Эстель.

Я давил и давил на нее без передышки.

– Хорошо, – неохотно согласилась она. – Сделаю все, что смогу.

Я продиктовал ей адреса двух Ле Бревов и попросил проверить. Утром она перезвонила мне в гостиницу. Первого дома уже давно нет, он пошел на слом, но другой, на бульваре Гамбетты, принадлежит мадам Ле Брев. Долгая пауза, затем Эстель спросила:

– Что еще я должна сделать?

– Просто поехать со мной! – прокричал я. Наверное, она подумала, что я спятил.

Мы нашли этот дом, с маленькой табличкой с именем на воротах, в зажиточной части Понтобана, в пригороде у самой реки. Это было большое двухэтажное строение, с чугунными балконами, спаренным гаражом, с прудом и рядом кипарисов, защищавших обитателей дома от любопытных глаз. Залаяла большая собака, когда наш зеленый „ситроен“ остановился, а мы вышли и позвонили.

Мадам Ле Брев оказалась не такой, как я ожидал: симпатичной, хрупкой, темноволосой, молодой женщиной лет тридцати с небольшим. Она выпорхнула, как эльф, из-за двери. Я спросил, можно ли увидеть месье инспектора или, если его нет, то мадам Ле Брев.

– Я и есть мадам Ле Брев.

Должно быть, мы выглядели немного странно: высокий тощий мужчина с синяком на лице, и стройная женщина с серебристыми волосами. Но она не выказала никакого удивления. Она скорее походила на его дочь, а не на жену, моложе его лет на двадцать с лишним, симпатичная темноглазая женщина в джемпере и облегающих джинсах. Она красила оконные рамы и извинилась, стоя в дверях с кистью в руке. И, почувствовав мое разочарование, пригласила нас войти.

Очевидно, Ле Брев ей доверял. Она знала все о детях, моих детях, и ее задорное лицо наполнилось сочувствием. Она предложила нам что-нибудь выпить, и мы сели с „чинзано“ в руках в гостиной, у которой было только одно общее с тем одиноким домом на холмах, куда привозила меня Эстель, с домом Элореана: она была хорошо обставлена. Мебель и прочие аксессуары не опозорили бы и дворец: кресла в бежевую полоску, времен Первой империи, которые выглядели подозрительно подлинными в абсолютно французском стиле, целый набор дорогой высококачественной техники и плоский телевизор, бронзовая статуэтка – в общем, атмосфера стабильного солидного дохода.

Это казалось более чем просто совпадением: двое полицейских, связанных в прошлом с Сультами, оба жили припеваючи, один выйдя в отставку, другой оставшись в полиции. Я подумал, что меня вряд ли убедит объяснение, что Ле Брев получил богатое наследство или женился на больших деньгах.

Его жену звали Нинетт, казалось, ей очень хочется поговорить, будто служебные дела Ле Брева часто вынуждали ее оставаться в одиночестве. Я удивился: что она нашла в нем, эта девушка из Нима, которая вышла замуж за такого не похожего на нее человека? Раньше была другая мадам и развод. Потом в этом доме появилась она. Не мое, конечно, дело лезть ей в душу, но я хотел, чтобы жена инспектора приняла мою сторону, раз уж Ле Брев находился в отъезде, а у меня создалось впечатление, что ей нечего скрывать. Возможно ей льстило быть замужем за человеком, облеченном властью, жить в красивом доме, и, может, разница в возрасте не имела для нее значения. Я почувствовал в ней известную сексуальность и подумал, что она любит деньги. Эстель откинула голову назад и переводила мои вопросы и ее ответы.

– Ваш муж забыл сказать мне, кто эти дети, которые были найдены тридцать семь лет назад недалеко от того места, откуда исчезли мои.

Нинетт Ле Брев подняла свои красивые брови. Она что-то не могла понять, и я рассказал о нашей прогулке в лес.

– О Боже мой, – вздохнула Нинетт. – Это правда? Это не может быть тем же самым местом, где нашли детей Сульта.

– Он говорил вам, где это было? В Шеноне?

– Да. – Она зажала рот руками. – Но не слышала от него, что там были найдены дети Сульта.

В ее глазах стояли слезы, наверное, она тоже чего-то боялась – правды или воспоминаний.

– Дети Марселя Сульта, главы авиационной компании. Мои дети могли стать жертвами того же ритуала.

– Матерь Божья. Нет.

Весь ее вид явно свидетельствовал о том, что она знает гораздо больше, на лице читался неподдельный ужас. Я снова с недоумением подумал: что за отношения сложились у нее с Ле Бревом?

– Послушайте меня, мадам. Что вы можете рассказать нам?

И затем она раскрылась. Сидя в этой богато обставленной комнате с полуоткрытыми жалюзи, Эстель понемногу вытягивала из нее секреты прошлого.

– Она говорит, что знает все о Сультах. Ее мать была истинной католичкой и верила в первородный грех. Я не совсем уверена… – Эстель помолчала. – Не надо нам расспрашивать ее…

– Она хочет выговориться. Пусть продолжает.

Эстель посмотрела на меня. Я опять повернулся к Нинетт.

– Мне нужно все знать. И никто больше вас мне не расскажет. Сколько детей Сульта погибло?

– Двое, месье.

– Как?

– Был пожар.

– Поджог? – Я боялся услышать о каком-то ужасном преступлении, о чем-то гнусном, совершившемся в лесу и заманившем в конце концов в сети и моих детей. – Эстель, пожалуйста, спроси ее.

– Она говорит, что это был просто несчастный случай. Они играли с огнем и подожгли себя. Ей приводили этот случай как пример, когда она была маленькой: никогда не играй со спичками.

– Откуда она знает?

– Этот случай расследовал Ле Брев.

Ле Брев, должно быть, делился воспоминаниями с молодой женой либо однажды проговорился, и она мало-помалу вытянула из него все. Но не это важно, главное, что у нее развязался язык. Я мог разузнать всю историю, если только она не замкнется в себе. Она чем-то напоминала мне куклу. Золотоискательница в каком-то смысле, но очаровательная женщина.

После первого откровения ее лицо стало серьезным. Она сказала, что спрашивала об этом деле, потому что ей было интересно. Именно так она узнала обо мне, и чуть ли не ожидала, что я в конце концов постучусь в дверь.

Морис рассказывал ей о исчезнувших детях, английских детях, но она как-то не связывала эту историю с делом Сультов, которое не давало ей покоя еще в детстве.

– Что это за дело Сультов? – спросил я.

– Это произошло за десять лет до моего рождения, месье.

Медленно, фраза за фразой, Эстель и Нинетт раскрывали тайну Мы вернулись назад в август 1944-го, когда немецкие войска покинули Тулузу, оставив завод Марселя Сульта, полный комплектующих деталей для ракет „Фау-2“. Много лет спустя мать Нинетт, которая работала на этом заводе, рассказала то, что она видела, своей маленькой дочке.

Особняк Сульта находился за городом, у Форе-де-Буконн, и полуголодные рабочие отправились туда, движимые местью и жаждой крови, когда ушли дивизии вермахта. Они набились в автомашины, уцелевшие в разоренной войной Тулузе: старый автобус, четыре или пять грузовиков, полицейский штабной автомобиль. Особняк Сульта охраняли несколько полицейских, один из них попытался остановить обезумевшую толпу. Деревенская девушка Мария, у которой потом родилась Нинетт, видела, как он упал в пыль и выронил пистолет, который схватил какой-то человек, тут же пристреливший полицейского как собаку. Выстрел послужил сигналом. Толпа прорвалась через ворота, бросилась к дому. Мария навсегда запомнила, как люди взбежали по ступеням и штурмовали тяжелые двери. Вся горечь пяти военных лет выплескивалась наружу. Люди ломали все, что попадалось под руку, и грабили, видя в этом возмездие за каторжный труд, за работу на ненавистных оккупантов. Их невозможно было удержать. Лестница из мрамора и резного дерева, и испуганные люди наверху.

„Сульт! Сульт!“, – орала толпа. Рабочие взвинтили себя до сумасшествия, схватили Марселя в его элегантном двубортном костюме в светлую полоску и разорвали на куски, буквально (Нинетт перешла на шепот) отрывали от него куски мяса и разбрасывали во все стороны, пока от него не остался истерзанный дергающийся остов тела. Кто-то из толпы помочился на него, в труп выстрелили раз пять из пистолета полицейского.

В этом не было никакой справедливости, только море гнева и ненависти. Завод конфисковали вместе с домом и землями.

Рассказывая, Нинетт еле удерживалась от слез, лицо Эстель было напряженно и взволнованно.

– Моя мать не могла забыть этого… из-за маленьких детей, – еле слышно промолвила Нинетт.

– Детей? Каких детей?

– Она говорила, что дети Сульта видели все это из окна, которое выходило в холл.

Наконец-то я стал хоть кое-что понимать.

– Затем они побежали за матерью, – вспоминала Нинетт, теребя распятие на груди.

Не требовалось большого воображения, чтобы представить всю эту жестокость.

– Ну и что же дальше?

– Видимо, мадам Сульт пыталась защитить детей. Им было не более двух-трех лет. Она умоляла толпу остановиться, но рабочие совершенно очумели, особенно после того, как опустошили винный погреб. Весь дом пропах винными парами из разбитых бутылок. Люди занимались любовью в огромных комнатах и валялись на кроватях.

– Это правда, месье, – добавила Нинетт по-английски, утерев слезы.

Эстель вздрогнула и сжала кулаки.

– Детей вырвали из рук мадам Сульт, а ее раздели догола. Известно, как поступали с теми, кто сотрудничал с немцами, – переводила она. – Ее побрили наголо, обрили даже брови. А затем изнасиловали. Один за другим в ее собственной спальне.

– Откуда Нинетт знает об этом?

– Ее мать всю жизнь помнила об этом. Когда она переехала в Ним, она постаралась забыть об этом, но так и не смогла.

И все же Нинетт вышла замуж за Ле Брева. Какое сочетание звезд толкнуло ее на это? Она увидела на моем лице этот невысказанный вопрос.

– Вы удивлены, что я вышла замуж за Ле Брева и поселилась здесь?

– Несколько, – признался я, хотя и чувствовал, что ей хочется объяснить, оправдать это замужество, которому все удивлялись.

– Ее отец был полицейским, – перевела Эстель. – В Ниме и Арле. Инспектор приехал туда по службе, уже после развода. Они встретились на вечеринке для полицейских. Ле Брев может быть обворожительным… и ей стало жалко его.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Замужем я вот уже четыре года, – улыбнулась Нинетт. – Еще бокал, месье?

Я понял, почему она чувствует себя такой одинокой в этом большом доме. Я спросил, как долго не будет ее мужа. Она сказала, что больше, чем три дня. Он все еще продолжал расследование, но хотел кое-что уточнить в Интерполе. Да, в Париже. Поверил ли я ей? Не знаю.

– И все же вы не знаете, как дети Сульта оказались в Шеноне?

Она сжимала бокал, будто держась за поручень, даже костяшки пальцев у нее побелели.

– Не знаю, месье, – ответила она.

Я повернулся к Эстель:

– Что же случилось после разграбления?

– После этого они подожгли дом. Особняк Сульта. Облили мебель бензином и кинули зажженные тряпки. Говорят, что несколько человек оказались там в ловушке и сгорели заживо: их крики слышали все. Дом сгорел дотла, как коробок спичек.

– А мадам Сульт?

– Каким-то образом ей удалось спасти детей. Ее мать не видела этого, но знала, что они выжили, – перевела Эстель.

– 18 —

Эстель, похоже, слишком расстроилась, чтобы поддерживать разговор. Мы унесли с собой воспоминания об этих плачущих детях, о раздетой, съежившейся от холода и стыда матери, о толпе, жаждущей крови. Это видение преследовало нас всю дорогу, пока мы ехали назад в Понтобан. Я затормозил около редакции „Журналь-экспресс“.

Мне хотелось обсудить кое-что с ней, узнать ее мнение о Нинетт, спросить, насколько она поверила этой истории о Сультах. Дети Сульта спаслись, но какое будущее ожидало их? Они превратились в маленьких поджигателей? Они оба умерли в лесу или же только один? И какая существует здесь связь с сегодняшним Шеноном, связь, которая могла бы указать на причину, по которой пропали Мартин и Сюзи? Но Эстель сказала, что слишком устала. Ей нужно зарабатывать на жизнь, добавила она сердито.

Я предложил ей поужинать вместе.

– Я занята, месье, – ответила она.

– Эстель, не будь смешной. Ты не можешь вкалывать круглые сутки. Я уже попробовал однажды.

– Я работаю по ночам… Джим.

– Но не сегодня же?

И эта женщина еще пыталась совратить меня! Я хотел взять реванш.

– Это будет неумно, – сказала она.

– Это будет признательностью за твою помощь.

– Нет, – повторила она, но уже колеблясь.

За нами на узенькой улочке скопилась вереница машин.

– Пожалуйста, Эстель.

Она казалась и расстроенной и сопротивляющейся, как будто хотела убежать. Машины нетерпеливо сигналили, а мы их задерживали.

– Сегодня, – настаивал я.

– Ну… возможно.

Она нахмурилась, потом улыбнулась. Я сказал, что позвоню ей в восемь.

Я вернулся в гостиницу „Левант“ и попробовал сделать несколько звонков из своей душной маленькой комнатки. Один из них – Бобу в офис.

– Джим! – закричал он. – Что ты там делаешь? Почему не вернулся с Эммой?

Его слова звучали так, как будто он считал, что мне очень хочется торчать здесь.

– „Содействую расследованию полиции“, как говорится.

– Какие-нибудь новости, Джим?

– Ничего определенного, Боб. Вступаю в схватку с прошлым.

– Что?!

– Не важно, Боб. Тебе нужно, чтобы я вернулся?

В глубине души он хороший парень, по-видимому, моя семья ему нравилась.

– Нет, мы справимся. Закончили работу над Бристолем.

Я даже забыл о ее существовании.

– Здорово! – воскликнул я. – Может, я скоро вернусь.

– Оставайся сколько тебе нужно.

– Спасибо, Боб.

Я спустился вниз поискать продавщицу сигарет, но киоск был уже закрыт. Я пытался дозвониться до родителей Эммы. Я знал, что они не могли уехать, не предупредив меня, и все же ни вчера, ни сегодня их телефон не отвечал. Я звонил каждый час, с часа до шести, пока, к своему облегчению, не услышал, как зазвонил телефон на тумбочке рядом с кроватью.

– Это Англия, месье, – сказала телефонистка так, как будто она наконец-то дозвонилась до Монголии.

– Хорошо. Замечательно. Спасибо. Алло?

Говорил отец Эммы, полковник, гулким голосом, который всегда звучал так, словно он удерживается, чтобы не чихнуть.

– Джеймс?

– Привет. Эмма там?

– Где ты?

– Сен-Максим-ле-Гран. Вверх по дороге от Шенона. Где Эмма?

Пауза. Какой-то шаркающий звук, будто он протирает трубку.

– Эмма неважно себя чувствует.

– Джеральд, что случилось? Я надеялся, что она подойдет к телефону… Можешь ее позвать?

Еще пауза.

– Она не хочет сейчас говорить с тобой.

О Господи! Сердце у меня упало.

– Что случилось, Джеральд?

Вместо ответа он задал вопрос:

– Есть какие-нибудь новости, Джеймс?

– Ну, пока никаких, но я работаю над этим. Эмма в постели?

– Нет… она отдыхает.

– Тогда я могу поговорить с ней?

– Не сейчас.

Я вышел из себя. Такой оборот не содействовал укреплению англо-американских отношений.

– Ради Бога, дружище…

– Она уехала, – сказал он. – Уехала к подруге.

– Куда? К кому? – заорал я в трубку.

Старик тоже разозлился, и мы принялись кричать друг на друга.

– Оставь ее в покое, Джеймс! Она хочет сама справиться со всем.

– Что?

– Ты слышал. Она не хочет с тобой говорить. Уехала с друзьями.

– С кем?

– С Дженни Макомбер.

Макомберы. Эти идиоты Макомберы из Санбери, старого колледжа Эммы, те люди, с которыми мы должны были ужинать накануне тех дней, когда все это началось. Эмма тогда отменила ужин, потому что я был чертовски занят. Я чувствовал, что они как бы берут реванш.

– Надолго уехала?

– Не знаю. На несколько дней.

– В Санбери? У тебя есть их телефон?

– Извини, но она просила, чтобы ты ей не звонил. Если будут какие-нибудь новости, звони сюда.

Эмма избегала меня. Возможно, она решила, что все это подстроил я. Возможно, думала, что я остался здесь, чтобы крутить роман с Эстель Деверо. Я выходил из себя от ярости.

– Не играй со мной в игры, Джеральд. Я могу ответить тем же.

Это было глупое замечание, вырвавшееся у меня от злости, и я пожалел о нем. Я чувствовал, что подтвердил его домыслы, но очень уж разозлился, чувствуя, что ядовитые подозрения, поддерживаемые Ле Бревом и другими, проникли в ее сознание.

– Позвони, когда сможешь нормально разговаривать.

– Извини, Джеральд.

Он тоже немного успокоился и проявил максимум понимания.

– Все это не так легко, – вздохнул он. – Такое несчастье.

– Я застрял здесь, потому что ищу детей, дружище. Только по этой причине. Договорились?

– Одобряю.

Он одобряет, видите ли! Довольно мило с его стороны. Эмма – мать моих детей, и я хотел многое ей сказать, хотя бы о странных смертях в прошлом. Но, черт побери, мне пришлось общаться с ее чокнутым отцом, а она укатила со своими друзьями, разобраться, как она относится ко мне и что обо мне думает. И не оставила никакого выбора.

– Ну ладно, Джеральд, передай ей, что я звонил.

Вместо этого я рассказал все Эстель. Когда она вечером открыла мне дверь, то выглядела потрясающе в простом темно-вишневом платье, которое подчеркивало ее стройную гибкую фигуру. Впервые она казалась такой соблазнительной, волосы ее были тщательно вымыты и переливались как водопад. Я заказал столик в ресторане „Крок д’Ор“ около моста, под шелестящими деревьями, с флажками, развешанными между веток. Столики стояли около самой реки. Что-то тихо наигрывал пианист. В вечернем воздухе все это приобретало интимный смысл – идеальное место для любовных свиданий.

– Тебе лучше? – поинтересовалась она.

– Намного.

Мы улыбнулись друг другу.

– Если не считать, что моя жена не желает разговаривать со мной…

Лицо Эстель омрачилось, затем она, похоже, расслабилась:

– Что случилось, Джим?

Я рассказал ей о заблуждении Эммы, о том, что она, как и Ле Брев, избегает меня.

– Скоро все войдет в свое русло, – заметила она. – Джим, я уверена, что…

– Почему ты так уверена? Все, что мне удалось выяснить, – какая-то полуправда и куча всяких неопределенностей.

Она провела рукой по своим волосам лунного цвета.

– Что, например?

– Ну, например, сколько же детей Сульта погибло там, в лесу. И что от меня скрывает полиция.

– Один или двое, какое это имеет значение?

– Не знаю. Но, пока я не найду что-нибудь, подозрение падает на меня. Даже моя собственная жена…

Она протянула руку и погладила мое лицо.

– Не думай об этом, Джим.

Но я выложил то, что узнал:

– Это начинает выглядеть как заговор. Мы можем жестоко обмануться, доверяя Ле Бреву и Элореану, людям, которые расследовали обстоятельства смерти детей Сульта.

– Такое невозможно, – не согласилась она.

– Нет? Почему? Ты видела, как живет Элореан. Ни он, ни Ле Брев не могли заработать такие деньги на полицейской службе.

Она помолчала, разделывая грудку курицы, и выпила еще бокал шабли. Мне почему-то захотелось разгладить складку между ее красивыми бровями.

– Что ты хочешь от меня?

– Мне все еще нужна твоя помощь.

– Но я не в состоянии вернуть тебе детей.

Ее лицо выражало тревогу.

– Можно же выяснить, что в конце концов произошло.

– Иногда я ненавижу себя.

– Не говори так, Эстель.

Она наклонилась ко мне, ее голубые глаза затуманились, на них навернулись слезы.

– Ничего хорошего из этого не выйдет, Я не могу. – Она покачала головой. – Возвращайся к Эмме, Джим.

– Когда что-то выясню, дорогая. Зачем же плакать?

Я неуклюже пытался помочь ей, успокоить. Она смотрела на меня увлажнившимися глазами.

– Ты ведь знаешь, почему я плачу. Знаешь, зачем привел меня сюда.

Я попытался отрицать, объясняя, что, когда назначал свидание, еще не знал, что Эмма избегает меня, мы просто работаем вместе, вот и все.

Я увидел, что она застыла.

– Мы вместе как бы профессиональная команда.

– Очень даже профессиональная.

– О ради Бога.

Я был тронут, я был наивен. Музыка ласкала нас, сладкая и сентиментальная, и кровь по жилам побежала быстрее. Я потерял детей и был разбит горем. Моя жена уехала в Англию, наполовину уверенная в том, что это все дело моих рук. А Эстель была здесь. И ждала.

После ликера и кофе мы гуляли у реки, которая в этом месте круто сворачивала и уходила под мост. Она взяла меня под руку. Огни ресторана освещали посыпанную галькой дорожку, спускавшуюся меж платанами к воде, где обнимались влюбленные. У меня не было времени подумать об Эмме и ее раздумьях. Я захлопнул дверь, оставив за ней свои страхи. В данным момент более важно, что Эстель рядом со мной.

– Куда ведет эта дорожка? – спросил я.

Она лишь пожала плечами:

– Так далеко, как ты этого пожелаешь.

Под сенью деревьев мы остановились, и я обнял ее. Наши губы встретились, она прижалась ко мне.

– Нет, Джим, нет. Не надо, – прошептала она.

– Молчи.

Вечер еще не кончился, когда мы вернулись к машине и поехали к ней. На бульваре было полно прохожих, свет фар плясал перед нами. Где-то в уголке моего сознания промелькнула мысль, а не следит ли кто за нами.

– Во мне столько чувства, – шепнула она.

Мы прошли по мощеной улице через маленький белый дворик.

– Три недели назад, – сказала она, – мы еще не знали друг друга.

– Три недели назад я вел машину через Францию, счастливый глава семьи.

Она поискала ключи.

– Ты не должен так говорить.

В коридоре квартиры, сразу за входной дверью, мы поцеловались. Лежавшие прежде в хаосе книги были аккуратно расставлены по своим местам – похоже, она ожидала моего прихода. Она хотела меня. И мне она была нужна. Атмосфера любовного свидания захлестнула нас, едва она закрыла дверь.

У меня перехватило горло, когда красное платье соскользнуло с ее плеч. В этом душном маленьком коридоре она заставила меня на несколько минут забыть о моем горе. Я опять стал самим собой, одним человеком, а не четырьмя сразу.

Эстель задрожала и заплакала.

Через открытую дверь я видел за ее спиной спальню, подушки и покрывала – она оставила свет включенным. Там стояла двуспальная кровать с медными набалдашниками, похожая на ту, в доме.

И вдруг мое желание пропало. Страсть застряла у меня в горле, и я отпустил Эстель.

– Что случилось? – спросила она.

Я не мог что-либо объяснить или рассказать. Я хотел уйти, хотел, чтобы мы прекратили исследовать друг друга, словно секс перестал быть для нас новинкой, уникальной и неиспробованной.

– Пожалуйста, Джим. Пожалуйста, не вини себя ни в чем, – умоляла она.

– Нет, я виноват…

Она стала застегивать платье.

– Что ты имеешь в виду? – печально спросила она. – Ни в чем ты не виноват. Ни в чем.

Но сам я был в этом уверен меньше всех. Было уже поздно, меня ждал мой унылый номер в „Леванте“. Надо было идти, но мы колебались, и вдруг раздался звонок в дверь.

Эстель прижала руку к губам.

– Подожди, – сказала она. – Пройди туда и подожди. В комнату.

Она исчезла в проходе, оставив меня раздумывать, как легко стать неверным супругом. Дело тут не во влюбленности, просто нужны определенные обстоятельства. Принимая ее помощь, я сам создавал себе тайную жизнь. Скрываемую от Эммы. В результате моя семейная жизнь оказывалась на грани развала.

Я слышал, как Эстель открыла дверь и разговаривала с кем-то. Чувствуя себя полным дураком, я привел в порядок одежду, но все равно никак не мог сосредоточиться.

Она вернулась в белом жакете, накинутом на голые плечи, будто ей стало холодно, в том же самом белом хлопчатобумажном жакете, который был на ней, когда мы встретились в парке. Следом за ней шел худой молодой человек, темноволосый, с модной прической. Одет он был в зеленую куртку и джинсы. Эстель сказала, что его зовут Жюль.

Он тоже работал репортером в „Сюд журналь-экспресс“, у него были свои связи в полиции и он слышал свежие вести. По неуверенному поведению Эстель я понял, что она чем-то напугана.

– Джим, они нашли тело, – прошептала она. – Инспектор Ле Брев возвращается, и они хотят видеть тебя завтра, чтобы провести опознание. – Она остановилась и прижала руки к груди. – О, Джим, не может быть.

Я почувствовал, как тают мои надежды, и не знал, что со мною будет. Все, что я делал, было ради детей. Теперь они не вернутся. Никогда. Самое большее, на что я мог надеяться, это узнать, что случилось. Я сжимал руки Эстель, цепляясь за нее, как утопающий, пока Жюль бормотал банальные фразы.

– Где? Где?

Кажется, далеко отсюда, в каком-то песчаном карьере дальше на юг, около Каркасона. В комиссариате ничего не разъяснили, не сообщили никаких подробностей. Ле Брев вскоре вернется, чтобы продолжить расследование.

Мы перешли на кухню, где Эстель сварила кофе. Затем Жюль ушел, и мы недоуменно уставились друг на друга, не до конца понимая, что происходит.

– Мне очень жаль…

– Не надо…

– Я имею в виду сегодняшний вечер.

– Забудь об этом.

Она покачала головой:

– Никогда не забуду.

– Но я забуду.

– Что ты будешь делать, если это правда? Если нашли действительно их?

Я раздумывал. Таким вопросом обычно не задаешься, пока не случится самое худшее. Неужели они этого добиваются: нанести душевную травму, от которой невозможно уклониться, ниспослать болезни, утраты и смерть, от которых никто не застрахован? Облегчит ли находка тела состояние души – моей и Эммы?

– Не знаю, – ответил я. Мы сидели за кухонным столом, под свисающей с потолка лампой.

– В жизни случаются два вида трагедий, – сказала Эстель. – Одна – это найти то, чего боишься. А другая – не найти ничего.