Текст книги "Полуночное солнце (Сборник с иллюстрациями)"

Автор книги: Род Серлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Он указал на Корвина.

– А вот и мы. – Он жестом обвел комнату и указал на мешок.

– А вот и это! А вы, мистер Корвин, мой тоскливый Сайта Клаус, вы скоро отправитесь вверх по реке.[13]13
  Имеется в виду река Гудзон, в верховьях которой находится тюрьма.


[Закрыть]

Он с надеждой в голосе обратился к Флаэрти.

– Как вы думаете, лет десять он получит?

Офицер был угрюм.

– Это выглядит нехорошо, Корвин, – сказал он. – Конечно, они могут убавить срок на несколько месяцев, если ты скажешь, где остальная добыча.

Он глянул на Данди и головой указал на Корвина.

– Он раздавал вещи два с половиной часа. У него, должно быть, целый склад.

Корвин сначала посмотрел на Данди, потом на полицейского, потом– на мешок.

– Я рад, что вы принесли это, – сказал он. – Но здесь есть маленькое различие.

Данди скривил губы.

– Послушай, ты, допотопный Робин Гуд, – оптовая кража товаров на тысячи долларов не «маленькое различие»!

Он подошел к мешку и начал открывать его.

– Хотя я могу сказать, Корвин, что вся эта история для меня – не новость! Я отлично разбираюсь в человеческой натуре.

Он засунул руку в мешок и начал перебирать вещи, которые там находились – пакеты-с мусором, жестяные консервные банки, разбитые бутылки и, наконец, черную кошку огромного размера. Она выскочила из сумки и с воем выбежала из комнаты.

– Я чувствовал криминальный блеск в твоих глазах, – продолжал Данди, вытирая томатную пасту с манжета. – С самого первого раза я обратил на тебя внимание! Я профессионально изучаю человеческие пороки. И я уверяю вас…

Вдруг Данди замолчал и глянул на кучу мусора, которую устроил на полу. Совершенно неожиданно он понял, что он ворошил. Он удивленно уставился на мешок. Полицейский Флаэрти делал то же.

Корвин ответил легкой улыбкой. Он показал на мешок.

– Мистер Данди, – мягко сказал он, – вы в некотором роде затронули эту проблему. – Он снова показал на мешок. – Кажется, что он не решил, что вам дать: подарки или мусор.

Лицо Флаэрти. побелело, и он, как: рыба, открывал и закрывал рот, прежде чем смог произнести хоть слово.

– Ну… ну… – мямлил он, – из него сыпались подарки, когда я его видел. – Он обратился к Данди: – Что бы они ни пожелали, Корвин доставал это, и это не были консервные банки! Это были подарки. Игрушки. Все очень дорогие. Вы тоже можете подтвердить это, Корвин.

Корвин улыбнулся.

– О, я охотно это подтверждаю. Когда я хотел достать какую-нибудь вещь, мешок ее выдавал. – Он задумчиво почесал челюсть. – Мне кажется, что суть нашей проблемы в том, что мы имеем дело с очень необычным мешком.

Данди взмахом руки заставил его замолчать.

– Мой вам совет, Корвин. Соберите весь этот хлам и убирайтесь отсюда.

Корвин пожал плечами, подошел к мешку и начал складывать, мусор обратно.

А тем временем Данди взялся за полицейского.

– А вы, Флаэрти, – укоризненно сказал он, – называете себя полицейским! Ну, я полагаю, это ваша прямая обязанность – отличить мешок с мусором и дорогие украденные подарки.

У полицейского отвисла челюсть.

– Вы можете поверить мне, мистер Данди, – жалобно сказал он, – это так, как считает Корвин, мы имеем дело с чем-то… с чем-то сверхъестественным.

Данди покачал головой.

– Вы знаете… вы меня удивляете, мистер Флаэрти. Вы действительно меня удивляете. Иными словами, все, что нам нужно, это попросить Корвина сделать для нас маленький фокус-покус. Сказано – сделано! – Он посмотрел на потолок. – Ну, давай, Корвин. Я хочу бутылку бренди из сбора 1903 года.

Он с отвращением вскинул руки и закрыл глаза.

Корвин был на полпути к двери. Он помедлил, задумчиво улыбнулся, затем кивнул.

– 1903 года. Хорошее вино. – Он полез в мешок и поставил на скамью подарочную упаковку. Затем перекинул мешок через плечо и вышел из комнаты.

Данди открыл глаза, достал сигарету, показал ей на Флаэрти.

– Ну, а что до вас, сержант Флаэрти…

Он резко замолчал, заметив ярко упакованную бутылку.

Полицейский подошел к ней и дрожащими руками достал большую бутылку. С нее свешивалась подарочная открытка. Его голос дрожал, когда он прочел надпись на ней: «Веселого Рождества, мистер Данди!»

Пробка неожиданно и необъяснимо выскочила из бутылки, и полицейский сел на скамью, так как ноги его больше не слушались.

Данди, разинув рот, смотрел на бутылку.

Наконец полицейский взял ее, вытер горлышко и протянул ему со словами:

– После вас, мйстер Данди.

Данди сделал пару неуверенных шагов к Флаэрти. Он принял бутылку и поднес ее ко рту, потом протянул полицейскому. Двое мужчин сидели бок о бок, по очереди прикладываясь к бутылке, отдавая должное необычному подарку, который оба считали плодом своего воображения так же, как и неожиданное тепло, проникающее в их желудки. Но сидеть они сидели. И пили, это уж точно. И правдоподобная жидкость из воображаемой бутылки была самым вкусным бренди, которое они когда-либо пили.

Легкие снежинки мягко опускались в свете фонаря на углу улицы, где сидел Корвин, держа мешок между ногами. Люди приходили и уходили. Но приходили они с пустыми руками, а уходили с любыми небольшими вещами, о которых просили. Старик нес смокинг. Иммигрантка, закутанная в шаль, с печальным лицом, с любовью смотрела на ботинки, украшенные мехом, которые она сжимала в руках, уходя прочь. Два маленьких пуэрториканца нагрузили свои подарки в новенькую тележку и, лопоча, как бельчата, бежали через сугробы.

Глаза их сияли.

Безработный с воспаленными веками счастливо вцепился в переносной телевизор. А люди все приходили и уходили – маленькая негритянка, едва умеющая ходить; восьмидесятилетний старик, когда-то первый парень со шхуны, которая уже двадцать лет не выходила в море; слепой церковный певчий, который невидящими глазами смотрел в снежную ночь, тихо плача, когда его два соседа несли к нему в квартиру новый орган.

Голос Корвина перекрывал шум машин, а его руки так и летали в мешок и обратно.

– Счастливого Рождества… Счастливого Рождества… Счастливого Рождества… Вот свитер для вас. Что тебе нужно, милая, – игрушку? Вот, держи. Электрический поезд? У меня их полным-полно. Смокинг? Сколько угодно. Чего тебе хочется, дорогая? Куколку? А какие волосы тебе нравятся больше всего? Тебе блондинку, брюнетку, шатенку или с волосами, как твои?

И снова появлялись подарки, и Генри Корвин чувствовал радость и удовлетворение, ранее ему незнакомое. Келокола на далекой колокольне пробили двенадцать, когда Генри Корвин понял, что большинство людей исчезло, и у его ног безвольно лежал пустой мешок.

Беззубый старичок, надевший смокинг поверх своего драного пальто, глянул туда, откуда шел звук.

– Это Рождество, Генри, – мягко сказал он. – Мир на Земле всем людям доброй воли.

Маленький пуэрториканец выстраивал солдатиков на тротуаре прямо на снегу, он улыбнулся Сайта Клаусу, сидящему на тротуаре.

– Благослови их, Господь, – прошептал он, – каждого.

Корвин улыбнулся и почувствовал влагу на щеках, которая не была снегом. Он с улыбкой коснулся мешка.

– Всем веселого Рождества.

Он поднялся и посмотрел на старика около себя. Потом поправил фальшивую бороду и пошел по улице.

Старик тронул его за руку.

– Эй, Сайта! А для тебя ничего нет к этому Рождеству?

– Для меня? – тихо сказал Корвин. – О, да у меня в жизни не было такого хорошего Рождества.

– Но ведь ты ничего не получил? – настаивал старик. Он показал пустой мешок. – Совсем ничего не осталось?

Корвин потрогал фальшивые усы.

– Ты что-нибудь можешь придумать? Я не знаю, чегo мне хочется.

Он глянул на пустой мешок,

– Думаю, что одного мне хотелось всегда. Стать дарителем всех времен. В какой-то мере я достиг этого сегодня.

Он медленно шел по заснеженному тротуару.

– Хотя, если бы у меня была возможность выбора… любая, – он помедлил и оглянулся на старика, – я бы тогда загадал вот что: я хочу, чтобы так было каждый год.

Он подмигнул и улыбнулся.

– Ну, это был бы настоящий подарок, не так ли?

Старик улыбнулся в ответ.

– Господь благословит вас, – проговорил Корвин, – и веселого Рождества!

– И тебе, Генри, и тебе, – отозвался старик.

Генри Корвин медленно шел по улице, чувствуя неожиданную пустоту, мрак, словно он прошел землю света только для того, чтобы попасть в темницу. Он не ведал, почему остановился, но затем понял, что стоит у входа в аллею. Он глянул туда и, затаив дыхание, смотрел не отрываясь.

Его сознание, логика, понимание возможного и невозможного в один короткий миг сказали ему, что это лишь видение, вдобавок к ночи иллюзий. Но это было.

Далеко в конце аллеи стояла упряжка, в которую были запряжены восемь маленьких оленят. И еще более удивительно, рядом стоял и курил трубку маленький эльф.

Корвин вдавил большие пальцы в глаза и сильно потер их, но когда он посмотрел снова, ничего не изменилось.

– Мы уже давно ждем, Сайта Клаус, – сказал эльф и выпустил дым.

Корвин покачал головой. Ему хотелось лечь в снег и заснуть. Все это казалось выдумкой, в этом не было никакого сомнения. Он глупо улыбнулся и, хихикнув, указал на трубку.

– Из-за этого вы не растете.

Затем он снова хихикнул и решил, что ложиться спать нет смысла, поскольку было очевидно, что он именно это и делал – спал.

В голосе маленького эльфа слышалось легкое нетерпение.

– Ты слышал меня? Я сказал, что мы долго ждали, Сайта Клаус.

Корвин переварил это, медленно поднял правую руку и показал на себя.

Эльф кивнул.

– Впереди у нас – год тяжелой работы, мы будем готовиться к следующему Рождеству, поэтому помни!

Генри Корвин медленно вошел в аллею и, как во сне, сел в маленькие сани.

Патрульный Патрик Дж. Флазрти и Уолтер Дандь

– Вы домой, ссржхкн Флаэртн? – спросил Даиди.

Флазрти улыбнулся ему в ответ, глядя тусклыми глазами.

– Иду домой, мистер Данди.

– Иду домой, сержант Флаэрти. Это самое лучшее Рождество в моей жизни.

Послышался какой-то звук.

Данди вздрогнул.

– Фла… Фла… Флаэрти? Я могу поклясться, что… – Он посмотрел на полицейского, который моргал и тер глаза.

– Вы это видели?

Патрик кивнул.

– Думаю, да.

– Что именно вы видели?

– Мистер Данди, я думаю, мне не стоит вам этого говорить. Вы подадите на меня рапорт за то, что я пью на посту.

– Валяйте, – настаивал Данди. – Так что вы видели?

– Мистер Данди… это был Корвин! Такой же, как всегда… в санях с оленями… он сидел рядом с эльфом и ехал прямо на небо!

Он закрыл глаза и испустил глубокий вздох.

– Я говорил о его размерах, не так ли, мистер Данди?

Данди кивнул.

– Да, о размерах.

Его голос казался тонким и напряженным. Он повернулся к долговязому копу.[14]14
  Коп – распространенное прозвище американских полицейских.


[Закрыть]

– Послушайте, что я вам скажу. Вам лучше идти ко мне домой. Мы сварим себе кофе, и мы нальем туда виски, и мы будем…

Его голос дрогнул, когда он уставился на снежное небо, и когда он оглянулся на Флаэрти, на его лице была какая-то ослепительная улыбка.

– И мы возблагодарим Господа за Чудеса, сержант Флаэрти. Вот что мы сделаем. Мы возблагодарим Господа за чудеса.

Рука об руку двое мужчин шли в ночи, и, перекрывая затихающий звук маленьких колокольчиков, раздался глубокий перезвон церковных колоколов. В этот момент, они вступили в следующий день. Удивительный день. Самый восхитительный день из всех восхитительных дней – день Рождества.

ПОЛУНОЧНОЕ СОЛНЦЕ

Перевод Г. Барановской

«Секрет настоящего художника, – много лет назад говорил ей старый учитель, – заключается не в том, чтобы перенести краску на холст, а в том, чтобы передать эмоции, используя масло и кисть как разновидность нервных каналов».

Норма Смит взглянула из окна на гигантское солнце, потом – на холст, закрепленный на мольберте, который она установила возле окна. Она пыталась нарисовать солнце, и физически ей это удалось – огромный желто-белый круг, накрывший, казалось, полнеба. И уже можно было определить его неровные края. Оно было обрамлено огромными движущимися протуберанцами. Это движение можно было увидеть на ее полотне, но жара, – невыносимая, испепеляющая жара, накатывавшаяся волнами и жарившая город снаружи, не поддавалась кисти и не могла быть описана. Она ни на что не походила. И не имела прецедентов. Эта длительная, нарастающая и губительная жара подобно невидимому огню путешествовала по улицам.

Девушка положила кисть и медленно прошла через комнату к маленькому холодильнику. Она достала молочную бутылку, полную воды, и аккуратно отлила в стакан. Сделав глоток, девушка почувствовала холодную жидкость, влившуюся в нее. За последние несколько недель простое питье вызывало очень специфическую реакцию. Она действительно не могла припомнить, чтобы хоть раз она чувствовала воду. Раньше она испытывала сначала жажду, потом облегчение; но теперь даже глоток чего-нибудь холодного сам по себе был событием. Она поставила бутылку назад в холодильник и быстро взглянула на часы, стоящие в книжном шкафу. Они показывали 11.45. До девушки донеслись шаги. Ктото спускался по ступенькам, и она медленно подошла к двери, открыла ее и вышла в коридор.

Маленькая четырехлетняя девочка рассудительно смотрела на нее, потом глаза остановились на ее стакане с водой. Норма села на колени и приложила стакан к губам ребенка.

– Сьюзи! – вмешался мужской голос. – Не пей у леди воду.

Норма взглянула на высокого, мокрого от пота мужчину в расстегнутой спортивной рубашке.

– Все нормально, мистер Шустер, – сказала Норма, – У меня ее много.

– Ни у кого ее нет в большом количестве. – Мужчина дошел до нижней Ступеньки и подвинул девочку в сторону. – Такого понятия как «много» больше не существует. – Он взял девочку за руку и повел к двери напротив. – Миссис Бронсон, мы уже едем, – проговорил он, постучав в дверь.

Миссис Бронсон открыла дверь и вышла в холл. Это была женщина средних лет в тонком домашнем халате. Ее лицо блестело от пота. Выглядела она неряшливо и уныло, хотя Норма могла вспомнить, что не так уж давно это была очаровательная, довольно красивая женщина, да и выглядела она намного моложе своих лет.

Теперь ее лицо было усталым, волосы растрепались и не были уложены в прическу.

– У вас есть газ? – спросила миссис Бронсон ровным утомленным голосом. – Высокий мужчина кивнул.

– У меня двенадцать баллонов. Я посчитал, что его хватит, по крайней мере, до Буффало.

– Куда вы едете? – спросила Норма.

По ступенвкам спускалась жена высокого мужчины.

– Мы пытаемся добраться до Торонто, – ответила она. – У мистера Шустера там живет двоюродный брат.

Миссис Бронсон погладила девочку по голове, потом вытерла пот с маленького пылающего лица, – Не думаю, что это мудро – так поступать. Автострады забиты. По радио говорят, что они стоят бампер к бамперу. Даже невзирая на нехватку газа и все остальное…

Шустер перебил ее: – Я знаю, – кротко сказал он, – но в любом случае мы должны попытаться. – Он облизнул губы. – Мы просто хотели попрощаться с вами, миссис Бронсон. Мы наслаждались жизнью здесь. Вы были очень добры. Потом как-то обеспокоенно он обратился к своей жене: – Пойдем, дорогая.

С этими словами он поднял единственный чемодан и, держа ребенка за руку, начал спускаться вниз по ступенькам. Жена пошла за ними.

– Удачи вам! – крикнула им вслед миссис Бронсон. – Безопасного путешествия! – До свидания, миссис Бронсон, – отозвался женский голос.

Входная дверь открылась и закрылась. Миссис Бронсон долго смотрела вниз, потом повернулась к Норме.

– Теперь мы остались вдвоем, – мягко сказала она.

– Они последние жильцы? – спросила Норма, показывая на ступеньки.

– Последние. Во всем доме нет никого, кроме тебя и меня…

Из квартиры миссис Бронсон вышел мужчина. В его руках была сумка с инструментами; – Вода снова бежит, миссис Бронсон, – сказал он. – Я не могу дать гарантию, как долго она будет, но какое-то время она не причинит вам беспокойства.

Он быстро взглянул на Норму и нервно показал на сумку.

– Вы можете заплатить наличными? – спросил он.

– У меня есть счет в банке, – ответила миссис Бронсон.

Слесарю было не по себе…

– Мой шеф велел мне брать только наличными. – Он извиняюще улыбнулся Норме. – Мы работаем двадцать четыре часа в сутки. В городе каждые полторы минуты ломается холодильник. Все пытаются делать лед, а когда ток отключают каждые два часа, машины не выдерживают.

С видимым усилием он снова посмотрел на миссис Бронсон.

– Насчет этого счета, миссис Бронсон…

– Сколько я вам должна?

Мужчина смотрел на свои инструменты и низким голосом проговорил:

– Я должен взять с вас сто долларов.

Он печально покачал головой.

Спокойный голос миссис Бронсон не мог скрыть ее ужаса:

– Сто долларов? За пятнадцатиминутную работу?

Мужчина кивнул с несчастным видом.

– За пятнадцатиминутную работу. Остальные конторы просят по двести и по триста за такую работу. Так длится уже месяц. С тех пор, как… – Он глянул на улицу через окно коридора. – С тех пор, как это произошло.

Последовало тревожное молчание, и наконец миссис Бронсон сняла обручальное кольцо.

– У меня больше не осталось денег, – тихо сказала она, – но это золото, оно дорого стелит.

Она протянула ему кольцо.

Мастер не мог посмотреть ей в глаза. Он сделал быстрое судорожное движение, которое нельзя было принять ни за согласие, ни за отрицание. Он посмотрел на кольцо и покачал головой.

– Идите и продайте его, – отвернувшись, сказал он. – Я не принимаю женские обручальные кольца.

Он подошел к ступенькам.

– До свидания, миссис Бронсон. Удачи вам. – Он помедлил на ступеньке.

Над ним в окне виднелось желто-белое солнце. Теперь оно светило постоянно, но теперь оно было злом, которое нельзя более игнорировать.

– Я собираюсь попытаться вывезти свою семью сегодня вечером, – сказал мастер, глядя в окно. – Поедем на север. В Канаду, если получится. Говорят, там холоднее. – Он обернулся и посмотрел на двух женщин. – Не то, чтобы это что-то изменило, – просто попытка оттянуть… оттянуть это.

Он улыбнулся, но улыбка вышла кривой.

– Как и то, что все стремятся установить холодильники и кондиционеры. – Он покачал головой. – Все ерунда. Просто попытка оттянуть это, вот и все.

Он начал медленно спускаться. его широкие плечи сутулились.

– О Господи. – Донеслось до них, когда он дошел до площадки и продолжил спуск. – Господи, как жарко!

Его шаги пересекли нижний вестибюль.

Норма облокотилась о стену возле двери.

– Что теперь будет? – спросила она.

Домовладелица пожала плечами.

– Я не знаю. По радио я слышала, что они будут включать воду только на один час в день. О времени сообщат дополнительно.

Она вдруг взглянула на Норму.

– А ты не собираешься уезжать? – выпалила она.

Норма покачала головой.

– Нет, уезжать я не собираюсь.

Она выдавила из себя улыбку, затем повернулась и пошла в свою комнату, оставив дверь открытой.

Другая женщина вошла за ней. Норма подошла к окну. Солнце обдало ее жарой и странным, почти злобным светом. Он изменил целый город. Улицы, дома и магазины приняли тошнотворный устричный цвет. Воздух был тяжелым и сырым.

Норма чувствовала, как пот бежит по спине и ногам.

– Я продолжаю придерживаться этой дурацкой мысли, – проговорила художница, – этой дурацкой мысли, что я проснусь, и ничего этого не будет. Я проснусь в холодной кровати, и на улице будет ночь, и ветер будет шуметь в ветвях, на тротуаре будут тени, а в небе будет светить луна.

Она повернула лицо и выглянула в окно. Это было равноценно тому, чтобы стоять перед открытой печью. Волны жары ударили ее, проникали в ее поры, проталкивались в ее тело.

– И шум движения, – более мягким голосом продолжала она, – автомобили, мусорные ящики, бутылки молока, голоса.

Она подняла руки и потянула за шнур от подъемных жалюзи.

Дощечки сомкнулись, и комната погрузилась в тень, но жара осталась. Норма закрыла глаза. Потом задумчиво сказала: – Не странно ли это… не странно ли, что многие вещи мы принимали как должное, – она помолчала, когда имели их?

Руки миссис Бронсон походили на двух нервных порхающих птичек.

– По радио выступал ученый, – сказала она, заставив себя говорить. – Я слышала его сегодня утром. Он сказал, что будет еще жарче. С каждым днем. Что сейчас мы очень близко от Солнца. И что поэтому… вот почему мы…

Ее голос Смолк. Она не могла заставить себя произнести это. Ей не хотелось говорить это вслух. А слово звучало «погибнем». Но, сказанное или нет, оно висело там, в горячем воздухе.

Ровно четыре с половиной недели назад Земля неожиданно и необъяснимо изменила свою эллиптическую орбиту и устремилась по той, которая постепенно, секунда за секундой, день за днем приближалась к Солнцу.

В полночь было так же жарко, как и днем, и почти так же светло.

Больше не было ночи и темноты. Все маленькие человеческие предметы роскоши – кондиционеры, холодильники и вентиляторы перестали быть таковыми. Это были жалкие и панические средства временцого выживания.

Нью-Йорк уподобился огромному больному высыхающему животному, чьи жизненные силы сгорали. Он очистил себя от обитателей. Они двигались на север в Канаду в безнадежной гонке с солнцем, которое уже начало обгонять их. Это был мир жары. Каждый день солнце становилось больше и больше, жара нарастала день за днем, пока термометры не закипали; дыхание, движение и разговоры были полны скуки. Это был мир бесконечного зенита.

На следующий день Норма тяжело поднималась по ступенькам с сумкой, полной продуктов. Консервная банка и пучок вялой моркови лежали на самом верху. Она остановилась на площадке между двумя этажами и перевела дух. Ее легкое ситцевое платье прилипло к ней, как мокрая перчатка.

– Норма? – раздался голос миссис Бронсон. – Это ты, дорогая?.

– Да, миссис Бронсон, – слабым задыхающимся голосом сказала девушка.

Она снова начала подниматься, а ее квартирная хозяйка вышла из своей комнаты и взглянула на сумку.

– Магазин был открыт?.

Норма улыбнулась.

– Широко. Думаю, за всю свою жизнь я в первый раз пожалела, что родилась женщиной. – Она поставила сумку на пол. – Вот все, на что у меня хватило сил. Там не было никого из персонала. Просто куча народа, хватающего все, что под руку подвернется.

Она снова улыбнулась и подняла сумку.

– По крайней мере, мы не умрем с голода, а на дне есть три банки фруктового сока.

Миссис Бронсон прошла за ней в ее комнату.

– Фруктовый сок! – Она захлопала в ладоши, как маленький ребенок, в ее голосе слышалось возбуждение. – О, Норма… может, откроем одну из них прямо сейчас?

Норма повернулась к ней, мягко улыбнулась и погладила ее по щеке.

– Конечно, откроем.

Она начала освобождать сумку, в то время как вторая женщина открывала и закрывала ящики кухонного стола.

– Где открывашка?

Норма показала на самый дальний ящик слева.

– Вон там, миссис Бронсон.

Руки женщины дрожали от волнения, когда она открыла ящик, перерыла его внутренности и наконец достала открывашку. Она донесла ее до Нормы и резко выхватила банку из рук девушки. А затем дрожащими руками она пыталась воткнуть ее в крышку, тяжело и отрывисто дыша. Банка и крышка упали на пол. Она упала на четвереньки, испустив подобный детскому вопль, затем неожиданно закусила губу и закрыла глаза.

– О, Боже мой! – прошептала она. – Я веду себя, как какое-то животное. О, Норма… извини…

Норма села на колени подле нее, подняла банку и открывашку.

– Вы ведете себя как испуганная женщина, – тихо сказала она. Посмотрели бы вы, миссис Бронсон, на меня в магазине. Я бегала по проходам. Я имею в виду, действительно бегала. Туда и сюда, разбрасывая продукты, хватая и выбрасывая продукты и снова хватая.

Она улыбнулась, покачала головой и встала на ноги.

– И при всем этом, – продолжила она, – я была самой тихой в этом магазине. Одна женщина стояла в самом центре него и плакала. В точности как маленький ребенок, умоляя, чтобы кто-нибудь помог ей.

Норма снова покачала головой, стараясь вычеркнуть эту сцену из памяти.

Маленький радиоприемник на столе неожиданно ожил. Через мгновение раздался голос диктора. Он был глубокий и звучный, но звучал как-то странно.

– Леди и джентльмены, – сказал голос, – говорит радиостанция WNYG. Мы останемся в эфире в течение часа, чтобы сообщить вам текущие новости и дать совет относительно движения. Сначала бюллетень из Министерства Гражданской Обороны. Для транспортных средств, движущихся на север и восток из Нью-Йорка, рекомендуется избегать автострады до дальнейших распоряжений. Движение на Бульваре у Федерального парка и на Бульваре Развлечений, а также на Федеральной Магистрали Нью-Йорка по направлению на север растянулось на пятьдесят миль из-за огромного скопления автомобилей, стоящих бампер к бамперу. Пожалуйста, держитесь в стороне от автострад до дальнейших распоряжений.

Последовала пауза, и голос заговорил другим тоном.

– А теперь сообщение о сегодняшней погоде из Метеоцентра.

Температура в одиннадцать часов по Восточному Стандартному времени составила сто семнадцать градусов.[15]15
  Имеется в виду температурная шкала Фаренгейта. 117 градусов по Фаренгейту соответствуют 52 градусам по Цельсию.


[Закрыть] Влажность девяносто семь процентов. Барометр без изменений. Прогноз погоды на завтра. – Снова диктор замолчал, его интонация изменилась: – Протез погоды на завтра.

В течение следующей долгой паузы Норма и миссис Бронсон смотрели на приемник. Голос диктора зазвучал снова.

– Жарко. Еще жарче, чем сегодня.

По радио кто-то заговорил шепотом.

– Мне плевать, – отчетливо сказал диктор. – Какого черта они считают, что могут кого-то обмануть своими чепуховыми прогнозами!.. Леди и джентльмены, – продолжил он со странным смехом в голосе, – завтра вы можете готовить яичницу прямо на тротуаре, разогревать суп в океане и дочерна загореть в проклятой тени!

На этот раз шепот был более быстрым и громким, и диктор, очевидно, среагировал на него.

– О какой панике вы говорите? – выпалил он. – Черт возьми, там некому паниковать!

Раздался мрачный смех.

– Леди и джентльмены, – продолжил голос. – Мне сказали, что мое отступление от текста может вызвать панику. Но я уверен, что вас не наберется и дюжины во всем городе. Я хочу начать особое соревнование. Все, до кого доходит мой голос, могут отломить верхнюю часть термометров и прислать их мне. Я вышлю им книжку своего собственного сочинения о том, как сохранить тепло ночью, когда нет солнца. А теперь я, может быть, смогу найти. для вас парочку настоящих кассовых шуток. Как насчет хорошего холодного пива? Это было бы великолепно!

Голос зазвучал чуть тише.

– Оставь меня, – сказал он, – ты слышишь меня? Черт подери, отстань. Уходи отсюда!

Последовал более неистовый шепот, затем – мертвая тишина, затем раздался звук царапающей пластинку иголки и послышалась танцевальная музыка.

Две женщины обменялись взглядами.

– Слышите? – сказала Норма, начав открывать банку с грейпфрутовым соком. – Не вы одна боитесь.

Она расстегнула верхнюю пуговицу платья, взяла с полки два стакана и налила в них сок. Один стакан она протянула миссис Бронсон, которая смотрела на него, но не пила.

– Пейте, дорогая, – мягко сказала девушка, – это грейпфрутовый сок.

Женщина посмотрела в пол и очень медленно поставила стакан на стол.

– Я не могу, – сказала она. – Я не могу жить за твой счет, Норма. Это понадобится тебе самой.

Девушка быстро подошла к ней и крепко взяла ее за плечи.

– Нам придется начать жить за счет друг друга. – Она взяла стакан и вручила его домохозяйке, подмигнула ей и взяла собственный стакан. Онждетвас; Миссис Бронсон сделала героическую попытку улыбнуться и тоже подмигнуть, но, когда она поднесла стакан к губам, ей пришлось подавить рыдания, а сделав глоток, она чуть не заткнула себе рот.

Музыка по радио резко прекратилась, и маленький вентилятор перестал вращаться то вправо, то влево, его лопасти останавливались, как уставший, старый аэроплан.

– Ток опять отключили, – тихо сказала Норма.

Ее подруга кивнула.

– Каждый день ток есть только в течение нескольких часов. А что, если… – начала она и отвернулась.

– Что? – мягко спросила Норма.

– А что, если он отключится навсегда? У нас будет, как в печке, так же, как и теперь, так же нестерпимо жарко и даже еще хуже.

Она закрыла рот рукой.

– Норма, будет еще хуже.

Девушка не отвечала ей. Миссис Бронсон сделала еще один глоток и поставила стакан. Она бесцельно бродила по комнате, глядя на картины вдольстен. И было что-то безнадежное в ее круглом, вспотевшем лице, а в глазах был такой страх, что Норме захотелось обнять ее.

– Норма, – сказала хозяйка, рассматривая картину.

Девушка подошла к ней.

– Нарисуй сегодня что-нибудь другое. Например, пейзаж с водопадом и деревья, гнущиеся на ветру. Нарисуй что-нибудь… что-нибудь холодное.

Неожиданно ее лицо перекосилось от злости. Она схватила картину, подняла ее и швырнула на пол.

– К черту, Норма! – закричала она. – Не рисуй больше солнце!

Она опустилась на колени и начала плакать.

Норма взглянула на разорванный холст, лежащий перед ней. Это была картина, над которой она работала – частично законченная работа, изображавшая улицу, над которой висело жаркое солнце. Неровный разрыв через все полотно придавал картине странный сюрреалистический вид, что-то от Сальвадора Дали.

Рыдания женщины постепенно утихли, но она стояла на коленях, опустив голову.

Девушка мягко тронула ее за плечо.

– Завтра, – негромко сказала она. – Завтра я попробую нарисовать водопад.

Миссис Бронсон дотянулась до руки девушки и крепко держала ее. Она покачала головой, хриплым шепотом она сказала:

– О, прости меня, Норма. Моя дорогая девочка, прости меня Бога ради. Было бы намного лучше, если бы…

– Если что?

– Если бы я должна была просто умереть, – она взглянула Норме, в лицо. – Было бы лучше для тебя.

Норма опустилась на колени и взяла постаревшее лицо в свои руки.

– Никогда больше не говорите этого, миссис Бронсон. Ради Бога, не говорите этого! Мы нужны друг другу. Мы отчаянно нуждаемся друг в друге.

Миссис Бронсон щекой прижалась к руке Нормы и медленно встала.

По ступенькам поднялся полицейский и появился в дверях. Его рубашка была расстегнута. Рукава были отрезаны по локоть и размохрились. Он посмотрел на Норму и ее соседку и вытер пот с загорелого лица.

– В здании находитесь только вы? – спросил он.

– Только я и мисс Смит, – ответила женщина.

– Вы слушали радио? – спросил коп.

– Оно у нас все время включено, – отозвалась домовладелица и обратилась к художнице: – Норма, дорогая, какую станцию мы слушали…

Полицейский перебил.

– Это не имеет значения. В эфире их осталось две или три, а завтра-не будет ни одной. Дело вот в чем – мы пытались сделать объявление для всех, кто еще остался в городе.

Он смотрел то на одну, то на другую женщину, очевидно, не хотел говорить дальше.

– Завтра в городе не будет полицейских. Нас распускают. Больше половины полицейских уже покинули город. Несколько добровольцев остались для того, чтобы сообщить всем о том… – Он увидел, что страх закрался в глаза миссис Бронсон, и постарался говорить ровным голосом. – Отныне самое лучшее, что следует вам сделать, – это держать свои двери закрытыми. Любой нехороший человек, любой шизик или маньяк будет свободно рыскать по улицам. Это опасно, потому держите двери на замке.