Текст книги "Полуночное солнце (Сборник с иллюстрациями)"

Автор книги: Род Серлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

НОЧЬ СМИРЕНИЯ

Перевод Г. Барановской

Близилось Рождество. В этом не было никакого сомнения. Атмосфера праздника наполнила воздух, как аромат клена – приятный, сладкий и очень стойкий. Для завершения рождественских покупок оставался только один день. Это обстоятельство било по сознанию населения, как прокламация о введении военного положения.

«Еще один день для совершения рождественских покупок!»

Этот боевой клич огромной распродажи служил предупреждением, что сегодня, 24 декабря 1961 года от рождества Христова, у них есть лишь несколько часов для того, чтобы открыть кошельки и усталыми пальцами взяться за свои, напоминающие собачьи уши, кредитные карточки.

«Еще один день для совершения рождественских покупок!»

Этот лозунг, собранный из блестящих букв, растянулся через весь торговый зал универмага Уимбла. Мистер Уолтер Данди, управляющий нескольких отделов, бросил взгляд на этот лозунг, совершая обход по своему этажу и постоянно внимательно наблюдая за организованной суматохой вокруг себя.

Это был лысеющий маленький человек, склонный к полноте, на вид ему можно было дать чуть больше пятидесяти. Его суждения были так же быстры, как и движения. Он сразу замечал магазинного вора, неплатежеспособного покупателя и чумазого малыша, сломавшего механическую игрушку (кстати сказать, его ненавидели все. дети, независимо от возраста), одним-единственным всеобъемлющим взглядом. Он сразу выявлял плохих продавцов, для этого ему было достаточно услышать первые два предложения, с которыми те обращались к покупателю.

В этот предпраздничный день мистер Данди шел по проходам «Уимбла», чеканя приказы и щелкая пальцами, одним словом, управляя толпой в эти последние моменты святочной суеты. Он одарял бледными улыбками спешащих мамаш и их плачущих малышей и давал краткие и точные указания по всем и любым вопросам относительно того, где хранятся товары, где находится какой отдел; кроме того, ему было известно точное время доставки всех товаров дороже 25 долларов, независимо от того, на какую сумму их стоимость превышала вышеназванную. Проходя мимо отделения дамских сумочек в Отделе Игрушек, он заметил, что место Сайта Клауса пустует.

Одна из его редких маленьких бровей образовала дугу над голубым глазом, это означало, что его беспокойство возрастает. На стуле висела записка.

«Сайта Клаус вернется в 6 часов»,

– прочитал Данди.

Большие часы на западной стене показывали шесть тридцать пять. Сайта Клаус опаздывал на тридцать пять минут. Зло, зарождающееся в хорошо округленном чреве мистера Данди, слегка пощипало его печень. Он отрыгнул и почувствовал, как разгорается в нем злость, словно маленькое пламя, раздуваемое мехами. Этот проклятый Санта Клаус позорил магазин. Как там его зовут – Корвин?

Этот проклятый Корвин был самым независимым Санта Клаусом, которого они когда-либо нанимали. Только вчера Данди видел, что он прикладывается к фляжке и довольно громко фыркает прямо среди группы девочек из отряда скаутов. Мистер Данди послал ему ледяной взгляд, остановивший пьянку Корвина на середине.

Мистер Данди был знаменит своими ледяными взглядами. Будучи молодым парнем, более тридцати лет назад, он учился в военном училище и стал старшим сержантом на четвертом курсе. Он был единственным из солдат-атеистов, достигшим такого высокого звания, и все это – только благодаря ледяным взглядам, которые он пронес через всю свою профессиональную карьеру. Это компенсировало то, что он был похож на бутылку кока-колы и его рост чуть превышал 160 сантиметров.

Сейчас он был подавлен, поскольку его ярость не находила выхода, поэтому он шарил глазами по магазину, пока не заметил, что мисс Вилси из отдела бижутерии прихорашивается перед зеркалом.

Он подкрался к ней, заморозил ее своим взглядом и проговорил:

– Вам больше нечем заняться, мисс Вилси? Готовитесь к конкурсу красоты? Вас ждут покупатели. Извольте заняться ими!

Он достаточно долго ждал, пока краска схлынет с лица девушки, когда та заспешила на свое место за прилавком. Затем он снова посмотрел на стул Санта Клауса, рядом с которым никого не было, и, проклял отсутствующего Корвина, опоздавшего уже на тридцать восемь минут.

Генри Корвин сидел в баре, одетый в изъеденный молью костюм Санта Клауса, в котором утонуло его хрупкое тело. Потерявшие цвет усы свешивались с потертого банта, как салфетка, закрывающая грудь. Его остроконечная шапочка со снежком на конце свешивалась на глаза. Он взял уже восьмой стакан дешевой хлебной водки, сдул снежок в сторону и мастерски поднес стакан ко рту, выпив одним глотком. Он взглянул на часы над баром и отметил, что обе стрелки соединились. Сказать точно, где они были, он не мог, но чувствовал, что время движется. Слишком быстро.

Неожиданно увидев себя в зеркале, он решил, что недостаточно пьян, поскольку карикатурен. Костюм Санта Клауса, взятый им напрокат, видел если не лучшие дни, то, по крайней мере, вообще очень много дней. Он был сшит из тонкой фланели, латанной и перелатанной. Он полинял и стал болезненно розового цвета, а кайма из белого «меха» напоминала коробочки хлопчатника, пораженные долгоносиком. Шапочка была мала ему на несколько размеров и в действительности являлась переделанной погребальной феской, с которой удалили украшение. Лицо, смотрящее на него, обладало мягкими добрыми глазами и теплой улыбкой, слегка искривленной. Уголки рта поднимались, и хотелось улыбаться в ответ.

Корвина это лицо оставило безразличным. Он едва его замечал. В данную минуту его больше занимал костюм, украшенный крошечными пятнами краски, пятнами от мороженого недельной давности и абсолютно новыми дырами, размер которых позволял видеть подушки, которые Корвин привязал к своему единственному пиджаку. Он оторвал глаза от отражения и показал на пустой стакан.

Бармен подошел к нему и сказал:

– Ты просил меня сообщить тебе, когда будет полседьмого. Сейчас полседьмого.

Корвин улыбнулся и кивнул.

– Так оно-и есть, – согласился он.

Бармен поковырял в зубе.

– Что теперь будет? Ты превратишься в северного оленя?

Корвин снова улыбнулся:

– Если бы это было так. – Он поднял пустой стакан. – Еще один глоток, а?

Бармен налил еще один стакан.

– Это девять выпивок и сэндвич. Четыре доллара восемьдесят центов.

Корвин достал единственный пятидолларовый банкнот и положил на стойку. Он хотел поднести стакан ко рту. Как только он это сделал, он заметил два личика, глядящих на него через замерзшее стекло входной двери. Большие глаза смотрели на него с восхищенным вниманием и с дух захватывающим поклонением – глаза каждого ребенка, который искренне верит, что, Северный Полюс существует, что северный олень действительно приземляется на крыши и что чудеса взаправду спускаются по трубам. Даже такие дети с грязной, 118-й улицы, где в холодных и неприглядных комнатах ютятся пуэрториканцы, верят во все это, чтобы потом понять, что бедность одинакова и на экзотических островах, и в каньонах, находящихся от них за тысячу километров.

Корвину пришлось тоже смотреть на эти мордашки, и он улыбнулся. Они походили на слегка запачканных херувимов со старой помятой рождественской открытки. Они разволновались от того, что человек в красном костюме смотрел на них.

Корвин повернулся к ним спиной и быстрo выпил содержимое стакана. Он подождал с минуту и снова посмотрел на дверь. Два носика, прижатых к стеклу, неожиданно исчезли. Но, прежде чем уйти, они помахали Санта Клаусу, а он помахал им в ответ.

Корвин задумчиво посмотрел в пустой стакан.

– Почему, по-твоему, не существует настоящего Санта Клауса? – спросил он частично у стакана, частично у бармена.

Тот устало оторвался от протирания рюмок и спросил:

– Как ты сказал?

– Почему не существует настоящего Санта Клауса для таких детей? повторил Корвин и головой указал на дверь.

Бармен пожал плечами.

– Какого черта, Корвин, я что, по-твоему, философ? – Он долго смотрел на Генри. – Ты знаешь, в чем твоя проблема? Ты позволил этому одурманивающему красному костюму засесть в твоей голове!

С этими словами он взял пятидолларовую банкноту, покрутил кассовый аппарат и положил сдачу перед Корвином.

Тот посмотрел на монеты и криво улыбнулся.

– Выпей флип, двойной или обычный.

– Какого черта, Корвин, тут тебе не Монте-Карло. Давай проваливай!

Генри неуверенно поднялся, проверяя тяжелые ноги. Затем с удовольствием отметил, что они слушаются, прошел через бар к выходу и попал в холодный снежный вечер. Он застегнул верхнюю пуговицу своего тонкого фланелевого костюма, еще ниже натянул шапочку. Подставил голову ледяному ветру и начал переходить улицу.

Мимо него с гудением промчался огромный «кадиллак», на нем лежала елка, чьи лапы свисали с машины. Краснолицый злой шофер прокричал ему что-то, когда «кадиллак» мчался мимо. Корвин только улыбнулся и продолжил свой путь, чувствуя влажные – холодные хлопья на разгоряченном лице. Он споткнулся о противоположный тротуар и потянулся к фонарному столбу в нескольких футах от него.

Его руки не поймали ничего, кроме снежинок, и он полетел вперед, приземлившись в сугроб рядом с мусорным баком. С большим трудом ему удалось сесть. И тут он осознал, что перед ним стоят четыре ножки в лохмотьях. Он поднял глаза и увидел двух маленьких тощих пуэрториканцев, смотрящих на него. Их лица были темными на фоне снега.

– Сайта Клаус, – затаив дыхание, проговорила маленькая девочка. – Я хочу куколку и игрушечный домик.

Молчавший маленький мальчик толкнул ее локтем.

– И ружье, – торопливо продолжила она, – отряд солдат, форт и еще велосипед.

Корвин взглянул в их лица. Даже их возбуждение, их достояние – общий для всех детей предрождественский вид, не могли скрыть их худобу так же, как обаяние и доброта не скрывали того, что пальтишки были слишком малы им и сшиты из ткани недостаточно толстой для такой погоды.

Потом Генри Корвин начал плакать. Алкоголь раскрыл все шлюзы, и из него лились не слезы, а разочарование, невзгоды и неудачи двадцати лет; боль ограничений ежегодного Сайта Клауса в побитом молью костюме, раздающего чудеса, которые ему не принадлежали, изображавшего то, что являлось лишь притворством.

Генри Корвин дотянулся до них и прижал их к себе, пряча лицо то в одном, то в другом пальтишке. Но его щекам катились слезы, и их невозможно было остановить.

Два маленьких существа смотрели на него. Им казалось невероятным, что этот бог в красном, владеющий игрушками и удивительными чудесами, может сидеть на обочине и плакать в точности, как они.

– Porque Santa Claus esta llorando?[11]11
  Почему Сайта Клаус плачет?


[Закрыть] прошептала девочка брату.

Он ответил ей по-английски.

– Я не знаю, почему он плачет. Может быть, мы задели его чувства.

Они смотрели на него, пока его рыдания не утихли и он не отпустил их. С трудом поднявшись на ноги, он пошел прочь от этих существ; этот худой оборванный человек с заплаканным лицом выглядел так, точно верил, что виноват во всем том зле, которое творится вокруг.

Час спустя, когда мистер Данди увидел Корвина, входящего через служебный вход, он испытал то извращенное удовольствие, которое присуще злым людям. Он нашел человека, на котором мог дать выход своей ярости, ярости к этому времени почти затухшей. Он дождался, пока Корвин не приблизился, барабаня сложенными вместе за спиной пальцами, и затем очень ловко схватил за руку проходящего мимо Сайта Клауса.

– Корвин, – процедил он, – ты опоздал почти на два часа! А теперь иди на место и погляди, сможешь ли ты удержать многих детей от убеждения в том, что только там нет Сайта Клауса, и только тот, что в нашем магазине, олух, скачущий по барам! Ты будешь более на месте, если станешь изображать красноносого северного оленя Рудольфа!

Он толкнул Корвина.

– Давай, займись этим, Сайта Клаус!

Последние слова прозвучали, как ругательство.

Генри Корвин понуро улыбнулся и отправился к своему стулу. По пути он остановился у электрических поездов и понаблюдал за двумя цветными мальчиками. Те смотрели на поезда, словно это была коллекция чудес. Генри подмигнул им, подошел к пульту управления и стал нажимать кнопки.

Три поезда отправились в путь одновременно, скользя по рельсам, переезжая мосты, сквозь туннели, мимо станций. Оттуда выходили маленькие человечки и взмахивали фонариками или бросали мешки с почтой; в общем, делали дюжины удивительных вещей, которые делают игрушечные железнодорожники. Но через несколько мгновений выяснилось, что склад ума у Генри Корвина был явно не технический. Два маленьких мальчика с возрастающим беспокойством переглянулись, когда «Юнион Пэсифик Флайер» и «Сивли Во Сэпплай» устремились по рельсам навстречу друг другу.

Генри Корвин поспешно нажал еще на несколько кнопок, но столкновение было неизбежным. Два поезда столкнулись лоб в лоб.

От удара помялись поезда, погнулись рельсы и разлетелись игрушечные человечки.

Вместо того, чтобы оставить все как есть, Корвин нажал еще две кнопки и этим довершил разрушения. Он перевел рельсы, отчего тяжело нагруженный товарный поезд взгромоздился на первые два. Игрушечные поезда взлетели на воздух, мосты рухнули, и, когда шум утих, Корвин увидел двух маленьких мальчиков, во все глаза смотревших на него.

Мальчик постарше посмотрел на своего приятеля, затем опять на Корвина.

– А как у тебя насчет строительных наборов? – спросил он.

Корвин несколько печально покачал головой:

– Почти так же.

Он взъерошил их головы, затем перелез через бархатный канат, натянутый вокруг его стула.

Там скопилось много ожидающих детей и посматривающих на часы мамаш. Они устремились вперед, как только слегка потертый рождественский дед взгромоздился на свой трон. Он сидел там с минуту, закрывая глаза всякий раз, как комната начинала вращаться вокруг него. Рождественские украшения и цветные огни вращались и вращались, точно он кружился на карусели. Он попытался сосредоточиться на лицах детей, проходящих мимо него; попытался улыбнуться и махнул им рукой. Потом снова закрыл глаза и почувствовал, что его тошнит. Когда он открыл глаза, перед ним был смутный образ маленькой горгульи,[12]12
  Горгулья – выступающая водосточная труба в виде фантастической фигуры в готической архитектуре.


[Закрыть] которую подталкивала к нему грудастая крикливая женщина с плечами Тони Галенто.

– Иди к нему, Вилли, – говорила она хриплым голосом, заберись к нему на колени. Он тебя не обидит, правда, Сайта Клаус? Иди к нему, Вилли, и скажи ему, что ты хочешь.

С этими словами она снова подтолкнула семилетнего ребенка к Сайта Клаусу. Корвин приподнялся, неуверенно качнулся и протянул руку.

– Как тебя зовут, мальчик? – спросил Корвин негромко икнул.

Он наклонился в сторону, попытался схватиться за ручку своего «трона» и свалился на пол прямо к ногам ребенка. Он сидел там, улыбаясь какой-то жалкой улыбкой, не способный подняться или сделать что-либо еще.

Маленькая горгулья взглянула на Корвина и громким голосом, подобным мамашиному, крикнула:

– Эй, мама! Сайта Клаус нализался!

Торгульина мамаша немедленно заорала: – У вас железные нервы! Вам должно быть стыдно!

Корвин сидел там и только кивал.

– Мадам, – сказал он очень тихо, – мне действительно стыдно.

– Пойдем, Вилли, – она, схватила мальчика за руку. – Я думаю, это не причинит тебе психической травмы.

Глянув через плечо на Корвина, она прошипела: – Алкаш!

Люди, слыша ее голос, останавливались и смотрели.

Мистер Данди заторопился по проходу к секции игрушек. Он бросил всеобъемлющий взгляд, сменил обычный голос на елейный, как любой управляющий в дурном расположении духа.

– Что-то случилось, мадам?

– Случилось, – прорычала в ответ женщина. – Ничего особенного, кроме того, что я в последний раз что-то покупаю в этом магазине. Вы нанимаете Сайта Клаусов в канавах!

Она показала на Корвина, пытавшегося встать на ноги. Тот сделал неуверенный шаг к бронзовому шесту, одному из четырех, на которых держался бархатный канат.

– Мадам, – очень мягко сказал он, – пожалуйста. Это Рождество.

Лицо женщины перекосилось в свете неоновой надписи, которая гласила: «Мир на Земле всем людям доброй воли!». Она походила на Злую Ведьму с Севера и в то же время на женский вариант Эбинизера Скруджа.

– Не травите душу, – кротко ответила она. – Пойдем, Вилли.

Она натолкнулась на двух покупателей, отпихнула их с дороги и потащила ребенка по проходу.

Данди повернулся и взглянул на Корвина, потом на продавцов и покупателей, столпившихся в отделе.

– Все в порядке! – мрачно сказал он. – По местам! Все по местам!

Он направился к Корвину и остановился у бархатного каната. Его тонкие губы скривились, когда он пальцем поманил к себе Корвина.

– Слушаю, мистер Данди?

– Вот что я хочу тебе сообщить, мистер Рождество-маленькая сучка, сказал ему Данди. – Поскольку до закрытия – один час тридцать минут, я с большим удовольствием сообщаю, что магазин больше не нуждается в твоих услугах. Иными словами, ты получил то, что заслуживал. А теперь убирайся отсюда!

Он повернулся к матерям и детям, блаженно улыбаясь.

– Ну что, дети, – фонтанировал он, – свободные лилипуты! Подходите все в отдел сладостей. Идите все за карамельками!

Он улыбнулся, подмигнул, благожелательно посмотрел на расстроенных детей и раздраженных матерей, уходящих от понурившегося Сайта Клауса.

Корвин смотрел в пол, чувствуя взгляды детей, и, повернувшись, направился в бытовку.

– Один совет, – сказал ему Данди. – Будет лучше, если ты вернешь этот потрепанный красный костюм туда, где ты его взял, прежде чем налижешься и порвешь его окончательно.

Корвин остановился и посмотрел на искаженное злобой лицо.

– Большое спасибо, мистер Данди, – тихо сказал он. – Что касается моего пьянства, оно непростительно, примите мои искренние извинения. В последнее время я заметил, что у меня мало выбора для выражения эмоций. Я могу либо пить… или же я плачу. А пьянство менее заметно.

Он помедлил и бросил взгляд на пустое место Сайта Клауса.

– Но что касается моего неподчинения, – он покачал головой, – я не был груб и с той жирной дамой. Я хотел ей осторожно дать понять, что Рождество – это не беготня по всему магазину и не расталкивание людей, стоящих на пути, кроме того, не стоит кричать «обман!», когда нужно раскрыть кошелек. Я только пытался сказать ей, что Рождество – это нечто совсем другое. Оно богаче и прекрасней, правдивей и… нужно делать поправку на терпение, любовь, милосердие и сострадание.

Он глянул на застывшую маску, которая заменяла лицо управляющему.

– Все это я бы сказал ей, – мягко добавил он, – если бы она дала мне эту возможность.

– Да ты – философ! – холодно ответил мистер Данди. – Что до твоего последнего слова, возможно, ты можешь сказать нам, как мы можем пользоваться твоими святочными стандартами, которые ты столь грациозно и самозабвенно обосновал для нас?

На лице Корвина не было ни тени улыбки. Он покачал головой и пожал узкими плечами.

– Не знаю, как объяснить это, – тихо сказал он. – Я не могу ответить на этот вопрос. Все, что я знаю, это то, что я – побежденный стареющий и бесполезный пережиток иного времени. Что я живу в грязном меблированном доме на улице, полной детей, для которых Рождество – это день, когда не надо идти в школу. И ничего больше. Моя улица, мистер Данди, полна потрепанных людей. Единственное, что попадает на Рождество в их дымоходы это еще большая бедность.

Он криво улыбнулся и посмотрел на свой мешковатый красный костюм.

– Вот еще одна причина, по которой я пью. Поэтому, проходя мимо многоквартирных домов, я думаю, что они – Северный полюс, а дети – эльфы, а я – настоящий Сайта Клаус, несущий мешок удивительных подарков для них всех.

Он показал на линялый ватный «мех» вокруг шеи.

– Я хочу, мистер Данди, – сказал он, отвернувшись. – Я хочу, чтобы только на одно Рождество… только одно… я мог увидеть их неимущих, оборванных, ни на что не надеющихся и ни о чем не мечтающих… только один раз… мне бы хотелось увидеть, как смирение будет царствовать на Земле.

Кривая усмешка появилась снова, когда он посмотрел на свои костлявые руки, потом на мистера Данди.

– Вот почему я пью, мистер Данди, и вот почему я плачу.

Он испустил глубокий вздох, странная кривая усмешка застыла на его лице. Повернувшись, он проталкивался по проходу мимо перешептывающихся продавщиц и усталых покупателей, смотревших на этот символ Рождества, который был намного более усталым, чем они.

Генри Корвин шел по авеню мимо 104-й улицы. Он чувствовал холодный снег у себя на лице и отрешенно смотрел на праздничные окна магазинов, мимо которых шел. Когда он дошел до угла, то направился к салуну, идя очень медленно, спрятав руки под мышками.

Он свернул за угол и пошел по переулку к задней двери бара, и именно тогда до него донесся этот звук.

Это был странный звук. Бубенчики или что-то в этом духе. Но очень странный. Какой-то приглушенный и неясный. Он остановился и посмотрел на небо. Затем улыбнулся самому себе и покачал головой, уверяя себя, что бубенчики, или что там еще, возникли в его собственном сознании, в усталом, одурманенном виски сознании. Но через секунду он снова услышал бубенчики, на этот раз более продолжительно и громче.

Корвин остановился возле грузовой платформы для оптовой продажи мяса. Он снова с интересом посмотрел в небо. Кошка, вдруг выпрыгнувшая из-за бочки и с воем промчавшаяся мимо него по снегу, заставила его вздрогнуть. Она побежала к другой платформе на противоположной стороне, перепрыгнула через мусорный бак и уронила мешок, почему-то лежавший поверх мусора. Потом она исчезла в темноте.

Мешок упал Корвину под ноги, и из него высыпалось несколько мятых консервных банок. Корвин нагнулся, поправил мешок и засунул банки назад. Затем он перекинул мешок через плечо и понес их к платформе. На полпути туда он снова услышал колокольчики. На этот раз четче и намного ближе.

И снова он остановился и широко открытыми глазами посмотрел на небо. К звуку колокольчиков присоединился еще один. Корвин не мог описать его, но мысленно отметил, что он походил на удары маленьких копыт. Он очень медленно уронил мешок с плеч, тот упал еще раз, и его содержимое высыпалось на землю. Корвин посмотрел на него, моргнул, потер глаза и смотрел не отрываясь.

Из мешка выглядывали кабина грузовика и нога, и рука куклы.

Было очевидно, что в мешке полным-полно игрушек. Он упал на колени и стал рыться в мешке, достав по очереди грузовик, куклу, игрушечный домик, коробку с надписью «Электропоезд», и остановился, поняв, что в мешке лежат только игрушки. Он удивленно вскрикнул и торопливо побросал игрушки назад в мешок. Он перебросил его через плечо и медленно побежал к улице, спотыкаясь и останавливаясь, чтобы поднять упавшую игрушку. Он почувствовал, как слова клокотали в нем и наконец вырвались наружу.

– Эй! – крикнул он, поворачивая на 111-ую улицу. – Эй, люди! Эй, дети – Веселого Рождества!

Миссия на 104-й улице была большим неприглядным и скучным местом, гнетущим глаз и умерщвляющим душу. Ее главная комната представляла собой прямоугольник, почти лишенный мебели. Здесь рядами стояли неудобные скамьи с прямыми спинками, а в дальнем конце стоял орган и было небольшое возвышение. Большие лозунги с поучениями типа «Возлюби ближнего своего», «Вера, Надежда и Любовь», «Что посеешь, то и пожнешь» покрывали стены.

Около двух десятков стариков сидели на скамьях. Скамейки были широко расставлены по залу. Некоторые из присутствующих держали дешевые чашки, наполненные дрянным кофе. Они сжимали их руками и наслаждались теплом, давая пару подниматься к их заросшим щетиной лицам.

Они носили печать старости и бедности, отчаянные одинокие старики, чья жизнь как-то быстро и неприметно превратилась в фальшивые зубы, дрянной кофе и эту неприглядную комнату, где продавали религию и жидкую кашу в обмен на последние остатки достоинства.

Миссию возглавляла сестра Флоренс Хорвей. После двадцати четырех лет она начала сливаться со стенами, скамьями и жалкой атмосферой. Это была высокая угрюмая старая дева, в уголках ее рта пролегали глубокие складки. Она с какой-то отчаянной силой била по клавишам, громко, но плохо играя мрачный рождественский хорал, в котором была если не музыка, то дух.

С улицы ворвался старик и начал шептать что-то старику, сидящему на последней скамье. Через мгновение все присутствующие начали перешептываться и показывать на дверь. Сестра Флоренс заметила волнение и попыталась заглушить eго, играя еще громче, но к этому времени все были на ногах, громко разговаривали и жестикулировали. Наконец сестра Флоренс взяла нестройный аккорд, поднялась и посмотрела на стариков.

– В чем дело? – раздраженно спросила она. – Что за шум? Что за суета?

Старик, первым сообщивший новость, снял шапку и нервно мял ее в руке.

– Сестра Флоренс, – робко сказал он, – я ни капли в рот не взял с прошлого четверга, и это – истинная правда! Но я клянусь вам, что видел это собственными глазами – по улице идет Сайта Клаус и раздает всем то, что они желают!

Послышались приглушенные восклицания другого старика.

Тусклые и печальные глаза засверкали. Уставшие старые лица оживились, а голоса заполнили комнату.

– Сайта Клаус!.

– Он идет сюда!

– И он несет нам все, что мы пожелаем!

Дверь, ведущая на улицу, распахнулась, и в миссию вошел Генри Корвин. Его лицо было красным, глаза сияли, а на плече был мешок, в котором виднелись ярко упакованные вещи.

Корвин поставил его на пол, взглянул на стариков, сияя глазами, и сделал типичный для Сайта Клауса жест – приложил палец к носу.

Потом с улыбкой осмотрел комнату и булькающим от возбуждения голосом сказал;

– Джентльмены, сегодня – канун Рождества, и моя задача – сделать праздник веселым. Что хочется вам?

С этими словами он указал на одного из стариков. Тощий маленький беззубый старичок удивленно показал на себя.

– Мне? – спросил он хрипло и облизал губы. – Я мечтаю о новой трубке.

Старичок затаил дыхание.

Корвин не глядя залез в мешок и извлек округлую пеньковую трубку.

Послышались возгласы удивления, когда старик взял ее дрожащими руками и молча уставился на нее.

Корвин обратился-к другому старику.

– Как насчет вас?

Этот старичок несколько раз открывал и закрывал рот, прежде чем смог проговорить дребезжащим голосом.

– Может быть, может быть, шерстяной свитер?

Корвин сделал широкий театральный жест. Он возвестил:

– Шерстяной свитер у вас будет.

Когда его рука уже была в мешке, он поинтересовался:

– Ваш размер?

Старик вскинул тощие руки с голубой сеточкой вен.

– Какая разница?

Из мешка появился свитер с высоким воротом, и старики столпились вокруг Корвина. В их слабых голосах слышалась надежда.

– Может, еще один свитер?

– Как насчет курительного табака?

– Пачка сигарет!

– Новые туфли!

– А можно смокинг?

И каждый раз Корвин находил желаемое, просто засунув руку в мешок. Он не видел сестру Флоренс, злобно смотревшую на него из толпы. Потом она протолкалась к Корвину.

– А теперь объясните, в чем дело, – язвительно спросила она. – Что за мысль прийти сюда и прервать музыкальную службу в канун Рождества?

Корвин громко засмеялся и захлопал в ладоши.

– Моя дорогая сестра Флоренс, не проси у меня объяснений. Я не могу это объяснить. Я в такой же тьме, как все остальные, но у меня здесь есть сумка Сайта Клауса, которая каждому дает то, о чем он мечтает под Рождество. И пока сумка отдает, я достаю из нее подарки!

Его глаза увлажнились, когда он снова полез в мешок.

– Ты хочешь новое платье, сестра Флоренс?

Худая костлявая женщина неодобрительно повернулась на каблуках, но не раньше, чем успела увидеть огромную нарядную коробку, которую Корвин достал из мешка.

И снова раздались возгласы стариков, мягкие, жалобные, настойчивые, и следующие пять минут Корвин только и делал, что доставал вещи из мешка. Это длилось до тех пор, пока комната не стала походить на магазин в день учета.

Корвин не видел, как сестра Флоренс привела полицейского. В дверях она указала на Корвина, и полицейский протолкался к нему.

Дойдя до Сайта Клауса, он завис над ним, как символ всех законов и порядков мира. Он опустил руку на плечо Корвина.

– Это Корвин, не так ли? – спросил он.

Корвин встал и улыбнулся так широко, что у него заболела челюсть.

– Генри Корвин, сержант, – ответил он и засмеялся от восхищения. – По крайней мере, был Корвином. Возможно, сейчас это Сайта Клаус или Рождественский дед – я не знаю.

Полицейский решительно взглянул на него и понюхал воздух.

– Ты пьян, Корвин, не так ли?

Корвин снова засмеялся, и его смех был настолько восхитительно богатым, победным и заразительным, что все старики присоединились к нему.

– Пьян?! – кричал Корвин. – Разумеется, я пьян! Естественно, что я пьян! Я пьян Святочным духом! Я отравлен чудом кануна Рождества! Я опьянел от радости и восхищения! Да, сержант, во имя Господа, я пьян!

Беззубый старик тревожно осмотрелся:

– Так что он пил?

Полицейский поднял руки и в наступившей тишине многозначительно пнул мешок.

– Мы можем быстро уладить все это, Корвин, – сказал он. – Ты просто покажи мне чек на эти вещи.

Улыбка Корвина стала чуть унылой.

– Чек? – спросил он и сглотнул слюну.

– Чек!

Старики улыбались друг Другу, кивали и перемигивались, потом с улыбкой надежды повернулись к Сайта Клаусу.

Но Корвин не кивнул. Он с трудом сглотнул и покачал головой.

– Чека нет, а? – спросил полицейский.

– Чека нет, – прошептал Корвин.

Полицейский фыркнул и снова пнул мешок.

– Ладно, – сказал он, – соберите все украденные вещи и сложите их в кучу вон там. Я прослежу, чтобы их описали, но после того, как узнаю, где он их взял. – Он обратился к Корвину: – Ладно, Сайта, а теперь ты и я совершим маленькое путешествие в полицейский участок.

Он сгреб локоть Корвина и потащил его к выходу.

Корвин бросил через плечо последний взгляд на стариков. Каждый складывал свой подарок в кучу на полу. Они делали это тихо, без жалоб и без признаков разочарования. Словно они уже привыкли к тому, что чудеса были хрупкими и бьющимися. Всю свою жизнь они потратили на иллюзии, а сейчас происходило то же самое.

Сестра Флоренс села за орган и прокричала название следующего хорала.

– Раз, два, три, – проскрипела она, затем дала смертельный бой музыке, в то время как старики пели надтреснутыми, печальными тоненькими голосами. То и дело каждый из них бросал тоскливый взгляд на пенковую трубку или вязаный свитер, которые лежали в куче других подарков, недосягаемые для них.

В маленькой комнате для задержанных, куда полисмен Флаэрти привел задержанного вместе с мешком, тихо сидел Корвин. Он смотрел в пол. Быстрые шаги снаружи показались ему знакомыми. Он знал того, кому они принадлежали, и, разумеется, в комнату влетел Уолтер Данди.

У него был вид удовлетворенной свирепости. Он проворно потирал руки, как счастливый экзекутор.

– А, – пробормотал он, – вот он.