Текст книги "Апокалиптическая фантастика"
Автор книги: Роберт Сильверберг
Соавторы: Фредерик Пол,Кори Доктороу,Фриц Ройтер Лейбер,Кейдж Бейкер,Аластер Рейнольдс,Стивен М. Бакстер,Элизабет Бир,Дейл Бейли,Джек Уильямсон,Роберт Рид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)
Это было давным-давным-давным-давно. Дышать теперь стало труднее. Нет, меняюсь не я, а воздух. Он вроде как гуще, чем должен быть, и горячее, и липкий какой-то. Думаю, в нем есть и яд, но недостаточно сильный, чтобы прикончить меня. Вдыхать довольно больно, и когда я ощутила эту боль впервые, то снова обрадовалась, понадеявшись, что умираю. Но дышать делалось все трудней и трудней, все болезненней и болезненней.
Однажды я заметила, что больше не дышу. Я возомнила, что мое тело наконец сдается! наконец! наконец! Но, очевидно, оно просто решило, что дыхание отныне требует слишком больших усилий, и ослабило рвение.
Давным-давно я случайно нашла реку, где текла в основном мерзкая зловонная жижа, но я все равно глотнула из нее, просто чтобы вспомнить воду. Не знаю, когда я в последний раз видела реку. Или озеро.
Большинство городов обратилось в прах. Я вернулась к побережью, то есть туда, где оно должно было быть, чтобы наблюдать за изменениями океана. Уверена, вся рыба вымерла тысячи лет назад. Некоторое время в океане еще жило что-то водорослеобразное, но теперь – сомневаюсь.
И сам океан мельчает. Каждый раз, когда я прогуливаюсь по пляжу, полоса песка и камней делается шире.
Попадалось тут нечто шевелящееся, я таких тварей прежде не видела. Их наверняка не было до того, как все люди сгинули, так что научного названия у них нет. Фу, мерзость! Ерзающая дрянь, у которой слишком много ног, и вся в слизи. И с длинными отростками вместо глаз. Они ворочались в иле возле океана, пока тут еще был ил. Какое-то время я была просто счастлива видеть их, это было что-то новое – и живое. Теперь они пропали.
Иногда я кричу, но меня никто не слышит.
Когда-то я и плакала. Сейчас слезы не текут, и не важно, насколько сильно мне хочется зареветь. Это просто жутко нечестно. Я не могу есть, не могу пить, не могу спать, не могу дышать и даже не могу плакать. Я потеряла все, что некогда делало меня человеком, вот только не могу умереть.
[пробел]
…должен же быть какой-то способ выключить солнце – оно такое яркое, и когда…
[пробел]
Теперь все происходит быстрее. Я привыкла, что мои раны, когда я их себе наношу, заживают с обычной для лечения скоростью. Вчера же я нашла зазубренный обломок пластмассы с острым краем и нарочно вспорола себе руку от запястья до самого плеча. Полилась кровь, и я понадеялась, что нанотвари вытекут из меня. Но на моих глазах рваная рана затянулась ровно за девятнадцать секунд. Теперь я исцеляюсь быстрее.
Это так чертовски нечестно.
[пробел]
Те жукачи с их железным шаром так и не вернулись, но зато объявились какие-то зеленые сияющие люди. Нет, фигурой они не напоминают людей, но – да, они зеленые и сияют. Думаю, они все женщины, не мужчины. Они начали строить город, посадили какие-то растения, изменили воздух, так что дышать стало полегче. Конечно, я бросилась к ним с раскрытыми объятиями. Их речь – сплошной скрежет, однако они все равно попытались научить меня своему языку, и я старалась научиться, но это слишком сложно. Небо теперь все время такое яркое, что за короткий отрезок ночи едва можно разглядеть пару звезд, но одна из зеленых леди показала наверх – думаю, она объясняла, с какой звезды они прибыли, то есть возле какой звезды кружится их планета.
Довольно долго я жила в их городе вроде как на правах домашнего животного, и они были вполне милы, разве что никак не понимали, что мне надо. Они вертели меня так и эдак – верно, проводили всякие медицинские тесты, но я им позволяла – частично потому, что хотела понравиться зелененьким тетенькам, а частично оттого, что надеялась, что они выяснят, как меня исправить, чтобы я смогла умереть. Прекратив проверки, они остались довольно любезны.
Прекрасные сияющие зеленые дамы владели всевозможными видами дивного искусства и создавали чудные вещи, совсем не похожие на статуи, картины и все такое прочее, существовавшие, когда еще живы были люди. Зеленые леди творили из раскаленного газа, который на некоторое время повисал в воздухе, а потом рассеивался. Одна из дам показала мне созданную ею скульптуру из красного жара, а потом показала на Солнце, так что я догадалась, что их милые вещицы сделаны из того же вещества, что и Солнце. Газ этот называется плазма – так вроде говорили по головидео. Долго ли, коротко ли, но зеленым леди удалось даже научить меня, как работать с плазмой, и я тоже писала слова и рисовала картины в воздухе пылающим газом.
Потом вдруг что-то случилось, и все зеленые леди поспешно убрались прочь. Я так и не узнала почему. Они оставили мне свой город и кое-какие машины, но я не сумела разобраться, как заставить эти агрегаты работать. Впрочем, хорошо, что зеленые леди жили здесь хоть сколько-то.
Жаль только, что они не забрали меня с собой.
[пробел]
Солнце теперь постоянно торчит над головой. Огромное, красное, жаркое, чертовски жаркое.
Иногда, путешествуя, я возвращаюсь в те места, где была когда-то, и нахожу записи, которые сделала давным-давно. Я плохо помню, что писала тогда, так что каждый раз мои собственные каракули становятся сюрпризом, я читаю их как в первый раз.
Правый глаз почти ничего не видит, левый давно ослеп. Я не сплю, но меня терзают кошмары наяву, мысли о том, что со мной станется, если я не могу есть-пить-спать-дышать, да еще и не смогу ВИДЕТЬ, и мне придется вслепую идти сквозь вечность. Это так чертовски нечестно.
Кажется, очень скоро Земля расплавится или упадет на Солнце. Мне-то все равно, что именно случится, но интересно было бы знать, убьет ли это меня наконец. Если да, я обрету наконец покой.
Но меня жутко пугает мысль, что я рухну на Солнце и умру, но внутри Солнца воскресну, умру снова и так далее – без конца. И будет, конечно же, жутко больно.
Придет день, когда Солнце погибнет. То есть, когда это произойдет, дня-то как раз не будет, но вы поняли, что я имею в виду. Да, повезет мне, нечего сказать, если Земля грохнется на Солнце, а я все равно буду продолжать жить, чувствуя, как Солнце раз за разом убивает меня, а нанотвари возрождают миллионы-миллиарды-треклятые-секстильоны лет, пока Солнце наконец не погаснет. Интересно, смогу ли я писать пылающей плазмой внутри Солнца, как научили меня однажды зеленые леди неизвестно откуда? Хоть бы они вернулись. Я надеюсь, что, может…
[пробел]
Повсюду горячая лава. Тает, тает, плавится все, и я горю, горю вся, и как же мне больно, чертовски больно, и как только я исцеляюсь, я сгораю снова. Хватит, хватит, хватит, прекратите.
Я все еще немного вижу одним глазом. Пишу эти слова черным расслаивающимся камнем на твердом белом камне, но камень размягчается. Солнце все ближе. После стольких миллионов лет я вдруг вспомнила старую добрую песню о том, что когда восходит солнце, то все хорошо [115]115
Песня «The Beatles» «Неге comes the sun» («Вот восходит солнце»).
[Закрыть], но тут сейчас совсем НЕ ВСЕ ХОРОШО. Все раскалено, все плавится. Уверена, наступит…
[пробел]
наконец, наконец, наконец миллиарды лет падения на Солнце, скорее, скорее, умру ли я теперь или все станет еще хуже, не знаю, если…
[пробел]
…о черт, это нечестно…
СТИВЕН БАКСТЕР
Дети времени
Карьера Стивена Бакстера началась в 1987 году с рассказа «Цветок Ксили» («Xeelee Flower») – произведения, открывшего его знаменитый цикл, который включает такие романы, как «Плот» («Raft», 1991), «Поток» («Flux», 1993) и «Кольцо» («Ring», 1994). Бакстер привлек внимание широкой читательской аудитории своим романом «Корабли времени» («The Time Ships», 1995), являющимся продолжением «Машины времени» («The Time Machine») Герберта Уэллса, и заявил о себе как об одном из самых передовых и интригующих британских писателей-фантастов. Среди последних книг автора апокалиптический роман «Потоп» («Flood», 2008) и его продолжение «Ковчег» («Ark», 2009).
I
Льды на горизонте манили Джаала давно. Вот и сейчас сквозь дымовую завесу вечернего костра мальчик всматривался в линию чистой костяной белизны – точно по кромке неба полоснули отточенным каменным лезвием.
День подходил к концу, по небу кляксами расплескался неистовый закат. Непоседливый ребенок в одиночестве пошагал сквозь густую пелену дыма, подальше от запаха вареного енотового мяса и шкварчащего козьего жира, от неторопливых взрослых бесед и радостных детских игр.
С северной стороны горизонта ледник был всегда вечно недосягаемый, сколько ни шагай по чахлой траве. Джаал знал, почему так. Ледяная шапка отступала, белоснежность низвергалась талыми ручьями, оставляя за собой усыпанную валунами землю в разломах и выбоинах. А потому, сколько ни иди, – за льдом все равно не угнаться.
Сейчас заходящее солнце окрашивало ледниковые дали розовым. Мальчика влекло к геометрической простоте пейзажа; завороженный, Джаал смотрел не отрываясь.
Ему было одиннадцать: коренастый, с буграми мышц. Поверх многослойных одеяний из козьих шкур, сшитых сухожилиями, – тяжелый плащ из кроличьего меха. На голове – шапка, сделанная отцом из цельной енотовой шкуры, обувь – из смазанных снаружи жиром голубиных шкурок, вывернутых оперением внутрь, на шее – ожерелье из кошачьих клыков.
Джаал оглянулся на семью. Родственников было около дюжины: родители, дети, дяди и тети, племянники и племянницы и потрепанная жизнью бабушка сорока двух лет. Все, не считая малышей, двигались крайне медленно, очевидно от усталости. Сегодня пришлось проделать долгий путь.
Мальчик понимал, что нужно вернуться к костру и помочь, выполнить свой долг – принести дров или освежевать крысу… Но все это повторялось изо дня в день. Из раннего детства у Джаала сохранились тревожные воспоминания: горящие хижины, бегущие, кричащие люди… С тех пор ребенок и его семья двигались на север в поисках пристанища. Но нового дома пока так и не нашлось.
Мальчик заметил шутливую возню Сьюры с младшей сестренкой: старшая стягивала с извивающегося тельца девочки грязный кожаный плащ. Сьюра была троюродной сестрой Джаала, на два года старше. Во всех ее движениях сквозила плавная, переливающаяся легкость.
Заметив взгляд мальчика, Сьюра вскинула бровь. Тот жарко зарделся, отвернулся к северу. С ледником гораздо проще, чем с сестрой.
Внезапно Джаал заметил что-то новое.
Менялся угол падения солнечных лучей, и на земле засверкало что-то непонятное. Прямая линия отливала красным, будто повторяя широкую кромку льда. Линия была совсем близко, пересекала торосы и валуны на расстоянии короткого перехода. Нужно разобраться, в чем дело.
Виновато оглянувшись на родичей, мальчик побежал на север, башмаки из голубиных шкурок неслышно ступали по грубой земле. Прямолинейная штука оказалась гораздо дальше, чем представлялось сначала, и чем сильнее становилась досада, тем быстрее – бег. Неожиданно для себя Джаал достиг цели. Замер, едва не споткнувшись, тяжело переводя дыхание.
Каменная гряда, по колено высотой, состояла не из изрезанных льдом валунов и мешанины гальки, усеявших окрестности. Хотя верхушка искрошилась, стороны были ровные – гораздо более гладкие, чем любой камень, который Джаалу доводилось видеть прежде; кремовую поверхность окрашивало заходящее солнце.
Мальчик боязливо вскарабкался на стену, чтобы видеть лучше. Каменная гряда простиралась вправо и влево, на запад и восток, резко поворачивала к северу и вновь смыкалась. Джаал обратил внимание на упорядоченность линий. Гряда образовывала прямоугольный каркас. И он оказался не единственным. Заходящее солнце четко высвечивало каменный рисунок. Всю землю к северу, насколько хватало взора, покрывали огромные прямоугольники. Сделано руками человека. Это показалось очевидным и неоспоримым.
Когда-то здесь находился пригород Чикаго. Надвигающийся ледник стер город с лица земли, но, к счастью, затопленные фундаменты замерзли еще до прихода льда. Возраст руин насчитывал сотню тысяч лет.
– Джаал! Джаал! – птичьим криком донесся материнский голос.
Оставить находку не было сил. Мальчик стоял на разрушенной стене, дожидаясь матери.
Подошла женщина: усталая, перепачканная сажей, нервная.
– Зачем ты сюда пошел? Разве не знаешь, что в сумерках выходят на охоту кошки?!
От боли в материнском взгляде Джаал вздрогнул, но все равно не смог сдержать своего восторга:
– Посмотри, что я нашел, мама!
Женщина огляделась. На лице – непонимание, скука.
– Что это?
Подпитанная ощущением чуда фантазия вырвалась на свободу, и Джаал попытался заставить мать увидеть то, что видел он:
– Может быть, раньше здесь стояли большие каменные стены – высокие, как ледник! Может быть, здесь жила орава людей и дым от их костров поднимался до самого неба! Мама, а мы вернемся сюда жить?
– Наверное, когда-нибудь вернемся, – машинально произнесла женщина, чтобы утихомирить сына.
Но люди больше не вернутся сюда никогда. К тому времени, как наступающие ледники уничтожили монокультурную, повсеместно раскинувшуюся промышленную цивилизацию, человечество исчерпало земные ресурсы железной руды, угля, нефти и прочих полезных ископаемых. Люди выжили: разумным, легко приспосабливающимся существам не обязательно обитать именно в городах. Но, располагая лишь древнейшими технологиями обработки камня и добывания огня, заново отстроить чикагские небоскребы не удастся никогда. А вскоре о существовании этого места забудет даже Джаал, околдованный пылающим взором Сыоры.
Но сейчас мальчик горел жаждой исследований.
– Ну, можно я еще погуляю? Совсем чуть-чуть!..
– Нет, – мягко произнесла мать. – На сегодня хватит приключений. Пора. Идем. – И, положив руку на плечо сына, повела его домой.
II
Урлу ползла к реке. Под коленками и ладонями – жесткая, спекшаяся земля, пеньки от выжженных деревьев и кустов царапали тело. Здесь не было зелени, ничего не росло и, не считая редких хлопьев пепла, гонимых легким ветерком, царила неподвижность.
Девочка была голой, блестящая от пота кожа перепачкана углем. Волосы сбились в жирный, пыльный колтун. В одной руке она держала заточенный камень. Ей было одиннадцать.
На шее Урлу носила ожерелье из зубов. Подарок дедушки Палы: старик сказал, что это зубы зверя, который называется кроликом. Кроликов девочка не видела никогда. Все эти животные вымерли во время Пожарища, задолго до рождения Урлу, вместе с крысами, енотами и прочими мелкими млекопитающими, с которыми до этого человечество пережило ледниковый период. А потому кроличьих зубов больше не будет. Ожерелье бесценно.
Свет стал ярче. Внезапно перед девочкой выросла тень – ее собственный силуэт на темной земле. Урлу распласталась в грязи. К теням она не привыкла. Осторожно оглянулась, всматриваясь в небо.
Всю ее жизнь небо скрывал толстый слой пепельных облаков. Но в последние дни небосвод стал проясняться, и сегодня пелена расступилась. Сквозь плывущую высоко в небе тучу девочка разглядела чахлый, бледный диск.
Солнце. Урлу говорили, как оно называется, но она никогда не верила, что солнце бывает. И вот оно показалось: девочка смотрела на геометрически четкий круг, не в силах отвести взгляда.
Чей-то ласковый голос предостерегающе окликнул:
– Урлу!
Кричала мать.
Нет, не стоит грезить о небе. У девочки есть долг, и она должна его выполнить. Урлу поползла дальше.
Добралась до берега. Речные воды, загустевшие от грязи и мусора, двигались медленно. Русло – такое широкое, что при полуденном свете едва виден противоположный берег. Когда-то реку называли Сена, а выжженная земля скрывала следы бывшего Парижа. Но где бы девочка ни находилась, вся Земля, любое ее место оказалось бы точно таким же.
Справа от себя, ниже по течению, Урлу увидела охотников: из остатков уничтоженной растительности выглядывали розовые, перемазанные грязью лица. Нетерпение соплеменников давило на девочку.
Урлу взялась за осколок камня, прижала заточенный край к ладони. Она должна. Люди верят, что водных тварей привлекает кровь девственницы. Урлу боялась предстоящей боли, но выбора не оставалось: если не порежется сама, то это сделает кто-нибудь из племени, а так – еще больнее.
Внезапно раздался плач, крик расставания и утраты, словно дым, вздымающийся в затхлом воздухе. Звук доносился со стороны стоянки. Лица на берегу, привлеченные шумом, повернулись в сторону жилищ. Затем охотники по одному скрылись в изувеченном подлеске.
С невероятным облегчением Урлу отвернулась от захламленной реки; камень безопасно зажат в ладони.
Стоянка была простой прогалиной на выжженной земле с безучастно тлеющим костром. Перед ним на грубой подстилке из опаленного хвороста лежал старик – костлявый, голый и грязный, как и все остальные. Слезящиеся, широко распахнутые глаза не отрываясь смотрели на небосвод. Сорокапятилетний Пала приходился Урлу дедом. Он умирал, снедаемый чем-то изнутри.
За стариком, опустившись на колени в грязь, ухаживала женщина, самая старшая из дочерей, тетя Урлу. На чумазом лице – полосы от слез.
– Испугался, – произнесла тетка. – Оно его убивает.
– Что? Чего он боится? – спросила мать Урлу.
Тетка указала на небо.
Страх старика перед странным небесным светом был вполне объясним. Пале было только четыре года, когда на Землю обрушилось еще более яркое сияние.
Когда миновала эпоха Джаала, ледник надвигался еще десятки раз, прежде чем отступить окончательно. Потом люди быстро очистили Землю от ледникового наследия: потомков кошек, грызунов и птиц, покрупневших и обнаглевших за временное отсутствие человечества. После этого люди занялись охотой и земледелием, создали сложную систему торговли и культуры, разработали технологии применения дерева, камня и кости. В морских глубинах, вне досягаемости человечества, неистово бурлил эволюционный процесс. Но люди едва переменились со временем: у них не было потребности меняться.
Безмятежный рассвет человечества продлился тридцать миллионов лет. Родители напевали маленькому Пале песни невообразимой древности.
Но тут внезапно нагрянула комета. Земля испытала новую мощную катастрофу почти сто миллионов лет спустя после столкновения, положившего конец лету динозавров.
По счастью, Пала и его родители оказались поблизости от гор со множеством пещер и пережили пожары, дождь из расплавленных камней и долгую зиму под саваном пыли. Человечество перенесло это так же, как переносило гораздо менее серьезные катастрофы после ледникового периода. Изобретательность, приспособляемость и едва ли не всеядность позволили людям расселиться по истерзанной земле вновь.
Раньше надежды на спасение человеческого рода связывали с колонизацией других миров, ибо на планете всегда существовала опасность подобных бедствий. Но люди никогда не пускались в дальние странствия: вне Земли не было ничего. Звезды хранили упрямое молчание. И хотя после ледникового периода население планеты не превышало нескольких миллионов человек, люди оказались слишком многочисленны и слишком широко расселены, чтобы их убил смертоносный поцелуй кометы. Уничтожить множество людей оказалось несложным. Истребить все человечество – гораздо трудней.
Вышло так, что старик Пала оказался последним из живущих, кто помнил мир до Пожарища. Вместе с Палом умирали и воспоминания о событиях тридцатимиллионнолегней давности. Наутро мертвое тело выставили на возвышенность.
Группа охотников вернулась к реке – завершить начатое. Теперь уже Урлу не придется надеяться на отсрочку в последний момент. Девочка рассекла ладонь глубоким продольным порезом и выпустила кровь в темную речную воду. Алая струйка была самой яркой в черно-сером мире.
Безмолвной твари, притаившейся в воде, не было никакого дела до девственности Урлу: самку привлек запах крови. Еще одна представительница великих мастеров выживания, рептилия переждала Пожарище в грязевой топи, без малейшей брезгливости кормясь обожженными останками, смываемыми в реку. Сейчас животное выплывало к тусклому свету.
Всю свою жизнь Урлу питалась лишь змеями, тараканами, скорпионами, пауками, личинками и термитами. Той ночью девочка пировала крокодиловым мясом.
Наутро Урлу перестала быть девственницей. Ей не очень понравилось, но по крайней мере она сделала самостоятельный выбор. И теперь больше не придется проливать кровь.
III
Подгоняемый слабым течением и усилиями экипажа, по ряби мелководья скользил к берегу катамаран. Когда судно налетело на отмель, люди врассыпную кинулись в воду, доходившую им до коленей, и принялись выгружать оружие и пищу. В безоблачно-синем куполе неба висело яркое, жаркое солнце. Люди, низкорослые и гибкие, работая, поднимали вокруг себя сверкающие облака брызг. Некоторые обвили шеи любимыми змеями.
Сидящий на катамаране Кале, уцепившись за водоросли, всматривался в море. Он разглядел тонкую черную линию плавучего селения, где родился. То была эпоха тепла и наводнений, затопивших берега континентов, и большая часть населения Земли жила за счет богатых коралловых рифов и прочих экосистем мелководья, залитых солнечным светом. Кале рвался обратно, на плоты, но вместо этого ему придется впервые в жизни ступить на сушу. Кале было одиннадцать лет.
Его мать, Лия, с плеском приблизилась к сыну. На темном лице женщины выделялись белоснежные зубы.
– Если будешь таким робким, никогда не станешь мужчиной, – заметила она.
И с этими словами сгребла мальчика в охапку, закинула на плечо, пробежала по мелководью к берегу и бросила на песок.
– Вот! – кричала Лия. – Ты первый сюда шагнул, раньше всех!..
Все засмеялись. Запыхавшийся, обиженный Кале смущенно покраснел.
Не так давно плавучая семья, к которой принадлежал Кале, заметила линию на горизонте. Родичи приготовили дары моря и резные кораллы в качестве подношений, повторили песни, которые собирались спеть, наточили оружие… и только их и видели. Думали, перед ними – заселенный людьми остров. Но ошиблись. Их ждал не остров, а целый континент.
С тех пор как мир оправился после великого Пожарища времен Урлу, прошло достаточно времени, чтобы материки смогли исполнить свой неторопливый тектонический танец. Африка мягко уткнулась в Европу, Австралия поцеловалась с Азией, а Антарктика переместилась подальше от Южного полюса. Именно значительные географические изменения наряду с медленным, неумолимым нагреванием поверхности солнцем подарили миру долгое лето.
Семьдесят миллионов лет мирно дремали над плодородными морскими пучинами плоты. Но спустя столь существенный промежуток времени люди остались почти такими же, как прежде.
И сейчас они достигли побережья Антарктиды, где Кале действительно ступил на берег первым.
Мальчик неуверенно встал. На мгновение показалось, что мир под ногами сотрясается и ходит ходуном. Но Кале тут же осознал: это не мир пустился в пляс, а его фантазия, его сформированное плавучей жизнью мышление.
Перед ним раскинулся пляж, отлого поднимающийся к полосе высокой растительности. Ничего подобного мальчику никогда не приходилось видеть. Вытесненные любопытством страх и обида отступили.
Высадившиеся на берег уже забыли о Кале. Собирали топляк для костра, выгружали кольца змеиного мяса – мяса разжиревших, глупых, одомашненных потомков одного из видов, переживших огненную эпоху Урлу. Сейчас люди устроят пир, захмелеют и повалятся спать, а осмотр окрестностей начнется лишь завтра.
Кале понял, что не готов ждать так долго. Развернулся и пошагал прочь от моря, вверх по покатому склону.
Вокруг высились ряды массивных гладких стволов. Эти «деревья», как называл странные штуки отец, на самом деле являлись своего рода травой – наподобие бамбука. Мир Кале был бескрайней плоскостью, а потому деревья казались мальчику подлинными исполинами. Сквозь заросли пробивался солнечный свет.
Ручей, струящийся всего в нескольких шагах, с журчанием впадал в море. Вытекал он из оврага, преградившего Кале путь. Придется спуститься.
Ступать было колко, кожу царапали острые ветки. В стенах оврага виднелись самые различные камни: от крупных валунов в серой глине до гальки, такой мелкой, что уместилась бы в кулаке у Кале, – всё плотно склеено друг с другом. Дно оврага было изрезано и изрыто, точно там билась громадная шипастая рыбина.
Здесь, в тропических джунглях, мальчика окружали свидетельства ледникового периода.
Вскоре за деревьями показался просвет – всего лишь просека несколько шагов шириной, образовавшаяся из-за падения могучего ствола. Кале шагнул вперед, к зеленой полянке. Но тут затрепетали радужные крылья и толстое, поделенное на сегменты туловище выплыло из зелени. Кале застыл на месте. Насекомое было громадным, длина тела превосходила рост мальчика. И тотчас же вверх взмыли другие стрекозы и испуганно сбились в рой в поисках защиты. Над деревьями с жужжанием пролетело гладкое, в желтую полоску существо. Одинокий хищник, далекий потомок осы. Насекомое напролом, через мерцающие крылья, ринулось в гущу стрекоз. Все это происходило над головой Кале в хлопающем, звенящем облаке. Так удивительно, что даже не страшно.
Мальчика отвлекло странное движение внизу, под ногами. Зеленая полянка, с которой Кале спугнул стрекозиную стаю, зашевелилась и словно растеклась. На самом деле это было скопление живых существ – извивающихся червей. В дрожащей куче поблескивали глаза.
Подобное зрелище можно было увидеть лишь в Антарктике. И больше нигде на Земле.
После того как сошли льды, оголенная антарктическая земля превратилась в арену битвы за выживание. Первопоселенцев – растений, насекомых и птиц – принесло заморским ветром. Но время птиц, тем более млекопитающих миновало. По мере того как экологические системы мира компенсировали постепенное нагревание поверхности солнцем, углекислый газ, основной парниковый газ, поглощался морской водой и скалами, а воздух насыщался кислородом. На этой пьянящей подкормке насекомые выросли до гигантских размеров, и вскоре хищные осы и обнаглевшие, как крысы, тараканы расправились с нелетающими антарктическими пернатыми.
Затем настало время еще более драматических событий: мутация целого отряда живых существ. Извивающееся множественное создание, растекшееся при появлении Кале, было потомком сифонофор, колонией морских организмов, наподобие португальского кораблика. Эти обладающие бесконечной приспособляемостью и невероятной биологической способностью к мутациям сложносоставные существа, выйдя на сушу, заселили пресные водоемы, землю, траводеревья и даже воздух.
Кале чувствовал, как во всем, что он видит, сквозит некая неуловимая странность. Необитаемая Антарктика оказалась последним местом на Земле, где проявилось эволюционное творчество. Но неумолимый тектонический дрейф в конце концов пригнал континент к плавучим сообществам, странствовавшим над затопленной Индией, и великому эксперименту суждено было завершиться. Кале с широко распахнутыми глазами озирался вокруг, он жаждал увидеть больше.
Над головой пролетело копье с коралловым наконечником, раздался рев. Потрясенный мальчик отшатнулся, едва не упав.
Зеленая поляна перед ним разползлась и скрылась. Откуда-то появилось громадное существо. Серокожее, на двух тонких передних ножках, с мощным хвостом, чудище словно целиком состояло из головы. Из шеи торчало древко. Еще один продукт мутаций: хрящевая рыба, отдаленный потомок акулы. Зверь распахнул похожую на пещеру пасть, обдав Кале кровавым дыханием.
Лия появилась рядом с сыном.
– Идем. – Мать схватила его под мышки и потащила прочь.
Вскоре, пожевывая на отмели змеиное мясо, Кале оправился от пережитого потрясения. Рассказы о громадных осах и большущей сухопутной акуле оживили всех. В тот момент мальчик и представить себе не мог, что ему придется вернуться к кошмарам джунглей.
Но конечно же, он еще не раз отправится туда. Не пройдет и тысячи лет, как потомки Кале, пройдя всю Антарктиду из конца в конец, вместе со змеями и недавно прирученными боевыми осами загонят на охоте последнюю из сухопутных акул и сделают из ее зубов ожерелье.
IV
Близнецы Бел и Тура выросли в плоском мире – на берегу, между бескрайним океаном и похожей на столешницу землей. Но вдалеке брат и сестра видели горы: бледные конусы, в багряной дымке становящиеся пурпурными. Сколько Тура помнила себя, ее всегда манили горы. Ей так и хотелось приблизиться к ним, она даже мечтала взобраться на вершину.
Но разве туда попадешь? Народ Туры населял побережье, питаясь мягкотелыми потомками неотеничных крабов. Суша представляла собой красную пустыню, устланную сверкающими солончаками, где невозможна никакая жизнь. Горы были недосягаемы.
Затем, на одиннадцатый год жизни Туры, земля неожиданно зазеленела.
В стареющем мире вспышки вулканической активности по-прежнему случались. Вместе с потоками базальтовой магмы в атмосферу выплескивался углекислый газ. Подобно тому как раньше десятилетиями ждали дождя цветы пустыни, их отдаленные потомки тоже ожидали недолгого вулканического лета, чтобы зацвести.
Тура и ее брат вынашивали общий план давно. Второго такого шанса может больше никогда не представиться: зелень исчезнет через год и, может быть, больше не появится ни разу за всю их жизнь. Ни один взрослый не одобрил бы их план. Но никому из взрослых и не нужно знать о нем.
Рано утром дети ускользнули из деревни. Одетые лишь в сплетенные из водорослей килты, с любимыми ожерельями на шеях, брат с сестрой были очень похожи друг на друга. Предвкушая приключение, они смеялись на бегу, голубые глаза сияли и казались еще ярче на фоне ржаво-малинового пейзажа.
Бел и Тура жили там, где некогда располагалось западное побережье Северной Америки, но это не имело значения – и во времена Урлу весь мир был одинаков. Только теперь настала эпоха сверхконтинента.
Медленно сдвигаясь, материковые плиты объединились, в точности повторяя очертания прежнего исполинского монолита, раздробившегося задолго до появления динозавров. Пока воды Мирового океана бушевали в ревущих штормах, внутренняя часть Новой Пангеи превратилась в безжизненную пустыню, а люди переселились к устьям крупных рек и к береговой линии. Великое слияние, словно барабанной дробью, сопровождалось вымиранием видов, и всякий раз мир восстанавливал силы, хотя каждое новое возрождение было уже не столь бурным, как прежде.
Прошло двести миллионов лет, преже чем сверхконтинент стал выжженным и прокаленным. А потом – еще двести. Но люди жили почти так же, как и раньше.
Одинннадцатилетние близнецы Тура и Бел ничего не знали о прошлом. Они были молоды, как и их мир, и видели его только таким. А сегодня вокруг происходили чудеса: все растения, жадно поглощая углекислый газ, выстреливали в воздух залпы спор, а насекомые стремительно отправлялись на поиски партнеров для размножения.
Солнце поднималось все выше и выше, уставшие дети сбивались с ритма, спотыкались. Пот на их коже быстро испарялся в сухом воздухе. Наконец сквозь завесу пыли проступили горы. Древние, истерзанные временем возвышения, хранившие следы формирования Новой Пангеи. Но для Туры и Бела, стоящих у пологих, усыпанных голышами предгорий, это были высочайшие вершины.
