Текст книги "Апокалиптическая фантастика"
Автор книги: Роберт Сильверберг
Соавторы: Фредерик Пол,Кори Доктороу,Фриц Ройтер Лейбер,Кейдж Бейкер,Аластер Рейнольдс,Стивен М. Бакстер,Элизабет Бир,Дейл Бейли,Джек Уильямсон,Роберт Рид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)
Клаузен обернулась, чтобы взглянуть на него, и выражение ее лица красноречиво сказало все, что она думает о его интеллекте.
– Мы работаем. Но не ради бессмертия. Ради выживания. Так мы вносим свой вклад в войну.
– Какую еще войну?
– В ту, что идет вокруг нас. Ту, которую помог начать ты.
Они приземлились на другой вышке, одной из пяти, стоявших настолько близко, что их соединили кабелями и мостиками. Морс все еще волновалось, и в бетонные опоры вышек били огромные волны. Гонт напряженно всматривался в окна, шарил взглядом по палубам, но нигде не видел следов человеческой деятельности. Он вспоминал слова Клаузен и Да Силвы, пытаясь отыскать причину, побудившую их лгать ему, так долго и упорно скрывать от него правду о мире, в котором он проснулся. Возможно, тут практиковалась некая форма массового развлечения: спящих вроде него будили и устраивали им эмоциональную встряску, показывая худший из возможных сценариев. Несчастных доводили до отчаяния и нервного срыва и лишь потом отдергивали серый занавес и демонстрировали – о чудо! – что жизнь в двадцать третьем веке действительно такая безоблачная и утопическая, как они надеялись. Впрочем, подобное казалось маловероятным.
И все же какая еще война потребовала уложить в спячку миллиарды людей? И почему отряд присматривающих, эти четыреста тысяч бодрствующих, настолько малочислен? Ясно, что вышки во многом автоматизированы, но тем fie менее его все же потребовалось разбудить только потому, что в Патагонском секторе кто-то умер. В таком случае почему бы сразу не разбудить больше людей, чтобы система имела резерв на случай потерь?
Когда вертолет благополучно опустился на площадку, Клаузен и Да Силва велели ему следовать за ними в недра другой вышки. Она почти не отличалась от той, где разбудили Гонта, только здесь практически не было людей, а вместо них повсюду сновали ремонтные роботы. Гонт сразу понял: эти примитивные машины лишь немного умнее автоматических мойщиков окон. Неужели того стоили годы жизни, которые он отдал мечте об искусственном интеллекте?
– Нам надо кое-что выяснить раз и навсегда, – заявил Гонт, когда они уже шагали среди гудящих механизмов внутри платформы. – Я никакой войны не начинал. Вы не на того пальцем указываете.
– Думаешь, мы перепутали твое досье? – вопросила Клаузен. – А откуда тогда мы узнали, что ты работал над мыслящими машинами?
– Значит, вы зашли не с того конца. Я не имею никакого отношения к войнам или военным.
– Мы знаем, чем ты занимался. Ты потратил много лет на создание настоящего искусственного интеллекта, способного выдержать тест Тьюринга. Мыслящей и разумной машины.
– Да, только этот путь оказался тупиковым.
– Но все же он привел к некоторым полезным побочным результатам, разве не так? – продолжила Клаузен. – Ты решил сложную проблему языка. Твои системы не просто распознавали речь, а могли понимать ее на уровне, недостижимом для любой компьютерной системы. Метафоры, сравнения, сарказм, умолчание, даже подтекст. Конечно, результат имел разнообразные сферы применения в гражданской жизни, но свои миллиарды ты заработал не на них. – Женщина бросила на него резкий взгляд.
– Я создал продукт. Я просто сделал его доступным для любого, кому он был по карману.
– Разумеется. К сожалению, твоя система оказалась идеальным инструментом для массовой слежки и ею воспользовалось каждое деспотическое правительство, оставшееся на планете. Любому тоталитарному государству просто не терпелось его заполучить. И ты совершенно не испытывал угрызений совести, продавая его, не так ли?
Из подсознания Гонта всплыл давний и хорошо отрепетированный аргумент:
– Никакой инструмент связи никогда не был мечом лишь с одним лезвием.
– И это тебя оправдывает, да? – спросила Клаузен.
Да Силва во время их разговора молчал, пока они шли по коридорам и спускались по лестницам.
– Я не прошу меня оправдывать. Но если ты думаешь, будто я начинал войны, что я несу какую-то ответственность за это… – он обвел рукой вокруг, – это убожество, то ты сильно ошибаешься.
– Ну, может, ты не один за это ответствен, – призпала Клаузен. – Однако причастен несомненно. Ты и любой из тех, кто лелеял мечту об искусственном интеллекте. Подталкивал мир к краю пропасти, не думая о последствиях. Вы и понятия не имели, какого джинна выпускаете на волю.
– Повторяю, никого мы не выпустили. У нас ничего не получилось.
Они шли через подвесной мостик, переброшенный над каким-то огромным пустым пространством внутри вышки.
– Посмотри вниз, – предложил Да Силва.
Гонту не хотелось этого делать – он никогда не дружил с высотой, и даже дренажные отверстия в мостике нервировали его, потому что казались слишком большими. Но все же он заставил себя посмотреть вниз. Четыре стены кубической камеры оказались полками, заставленными белыми ящиками размером с гроб, по тридцать рядов в высоту. Их опутывала сложная мешанина трубопроводов и не менее сложная паутина мостиков, лесенок и сервисных дорожек. Гонт увидел, как робот, жужжа моторчиками, подкатил к одному из ящиков, извлек из его торца какой-то модуль, потом двинулся дальше, к соседнему гробу.
– На случай если ты подумал, что мы пудрим тебе мозги, – все это настоящее, – сообщила Клаузен.
Анабиозные камеры для первоначальных избранных были совершенно иными. Подобно египетскому фараону, похороненному вместе с мирскими пожитками, Гонту потребовался целый склеп, набитый шкафами с самым современным оборудованием для криоконсервации и мониторинга. Согласно его контракту с фирмой, он круглосуточно находился под наблюдением нескольких живых врачей. Одно только размещение тысячи избранных требовало здания размером с большой курортный отель, примерно с такими же требованиями по энергоснабжению. По контрасту здесь Гонт увидел анабиоз в максимально эффективном промышленном масштабе. Люди в ящиках, складированные как некие изделия массового производства и обслуживаемые абсолютным минимумом живых наблюдателей. В данной камере он видел лишь около тысячи спящих, но с этого момента у Гонта не осталось никаких сомнений: подобная технология позволяет при необходимости погрузить в спячку миллиарды.
Для этого требовалось лишь достаточное количество подобных помещений, роботов и платформ. При условии, что энергии хватает, а у людей на планете нет необходимости заниматься чем-то еще, все это реально выполнимо.
Здесь никто не выращивал урожаи и не распределял пищу. Но это не имело значения, ведь почти не осталось бодрствующих, которых надо кормить. Никто не руководил сложной и переменчивой паутиной глобальной финансовой системы. Но и это не имело значения: не осталось чего-либо напоминающего экономику. Отпала необходимость в транспортной инфраструктуре, потому что никто не путешествовал. Не было нужды в связи: никого не интересовала обстановка за пределами сектора. Не было нужды ни в чем, кроме абсолютно необходимого для выживания. Воздух для дыхания. Пайки и лекарства менее чем для полумиллиона человек. Немного нефти, последние оставшиеся струйки, чтобы поднимать в воздух вертолеты.
– Идет война, – сказал Да Силва. – И началась она, в той или иной форме, еще до того, как тебя заморозили. Но это не та война, о которой ты, наверное, подумал.
– И как в нее вписываются все эти спящие люди?
– А у них нет выбора, – отрезала Клаузен. – Они должны спать. Если они не будут спать, мы все умрем.
– Мы?..
– Ты, я. Мы все, – подтвердил Да Силва. – Человечество.
Они забрали Неро и труп из лазарета, расположенного несколькими этажами ниже морозильной камеры. Труп был уже упакован – обернутая в серебристый пластик мумия на больничной каталке. Неро оказался не мужчиной, как предполагал Гонт, а высокой и гибкой женщиной с открытым и дружелюбным лицом и копной рыжих кудряшек.
– Ты ведь новичок, верно? – спросила она, салютуя кофейной кружкой.
– Наверное, – неуверенно отозвался Гонт.
– К этому надо привыкнуть, уж я-то знаю. Я только через полгода сообразила: это не худшее, что могло со мной случиться. Но и ты со временем втянешься. – Одна рука Неро была забинтована и облачена в белую перчатку, пришпиленную к одежде английской булавкой. – От души советую: не возвращайся в ящик. – Тут она взглянула на Клаузен. – Вы ведь даете ему такой шанс?
– Конечно. Таковы условия сделки.
– Знаешь, мне иногда кажется, что сделка все только осложняет, – сказала Неро. – Не проще ли просто указывать им, что надо делать, и к черту сантименты?
– Ты бы сама не очень обрадовалась, не предоставь мы тебе выбора, – заметил Да Силва. Он уже снимал куртку, готовясь остаться.
– Да, но что я тогда знала? Сейчас мне эти прошедшие шесть месяцев кажутся половиной жизни.
– Когда тебя заморозили? – спросил Гонт.
– В две тысячи девяносто втором. Я одна из первых ста миллионов.
– Гонт тебя опередил, – сообщила Клаузен. – Он был одним из избранных. Те самые избранные, первые двести тысяч.
– Ничего себе! Вот это рывочек на старте! – Неро прищурилась. – Значит, он не в курсе? Насколько мне помнится, тогда они еще не знали, во что вляпались.
– Большинство не знало, – согласилась Клаузен.
– Чего не знало? – вскинулся Гонт.
– Спячка была прикрытием, даже тогда, – пояснила Неро. – Тебе продали обманку. Никакой прорыв к бессмертию тебе не светил, сколько бы ты ни спал.
– Не понимаю. Так вы утверждаете, что все это было мошенничеством?
– Вроде того, – сказала Неро. – Не заработать деньги для кого-то, а начать процесс укладывания всего человечества в спячку. Его предполагали начать в малом масштабе, чтобы оставалось время преодолеть несовершенство технологии. Если бы знающие люди открыто объявили о своих планах, им бы никто не поверил. А если бы поверили, во всем мире началась бы паника. Поэтому они начали с избранных, постепенно разворачивая операцию. Сперва двести тысяч. Затем полмиллиона. Потом миллион и так далее. – Она сделала паузу. – А внешне жизнь шла своим чередом. Им удалось хранить тайну лет тридцать. Но потом поползли слухи, что спячка – это нечто большее.
– Да и драконы сильно подгадили, – добавил Да Силва. – Их существование всегда было нелегко объяснить.
– Ко времени моей заморозки, – продолжила Неро, – большинство уже знало, каков расклад. Если мы не отправимся спать, миру придет конец. И согласие на анабиоз стало нашим моральным долгом. Вариантов имелось всего два – или спячка, или эвтаназия. Я выбрала заморозку, но немало моих друзей предпочли пилюлю. Решили, что определенность смерти предпочтительнее лотереи пребывания в ящике… – Она впилась взглядом в глаза Гонта. – И об этой части сделки я тоже знала. О том, что в любой момент меня могут разбудить и сделать надсмотрщиком. Но вероятность этого была исчезающе мала. Никогда не думала, что мне выпадет такая судьба.
– Никто не думал, – буркнула Клаузен.
– А с ним что случилось? – спросил Гонт, кивнув на завернутое в фольгу тело.
– Гименее погиб, когда на восьмом этаже прорвало паровую трубу. Вряд ли он успел что-то почувствовать: все произошло внезапно. Я, конечно, спустилась туда как смогла быстро. Перекрыла утечку пара и смогла дотащить Гименеса до лазарета.
– Неро сама получила ожог, когда тащила сюда Гиме-неса, – сказал Да Силва.
– Ничего, поправлюсь. Только сейчас с трудом орудую отверткой.
– Мне Гименеса жаль, – сказала Клаузен.
– А ты его не жалей. Если честно, то ему никогда здесь не нравилось. Он считал, что принял неправильное решение, когда остался с нами, а не вернулся в ящик. Я, конечно, пыталась его переубедить, но тщетно. – Неро провела здоровой рукой по кудряшкам. – Не скажу, что я с ним не ладила. Зато сейчас ему точно лучше, чем было.
– Он же мертв?! – удивился Гонт.
– Технически – да. Но после несчастного случая я сделала ему полную очистку крови и накачала его криопротектором. У нас здесь нет свободных ячеек, но мы сможем поместить его в ящик на главной платформе.
– В мой ящик, – уточнил Гонт.
– Есть и другие ячейки, – возразил Да Силва. – То, что Гименеса заморозят, не помешает тебе последовать за ним, будь твоя воля.
– Если Гименее был таким несчастным, то что вам мешало заморозить его раньше?
– Так дела не делаются, – заявила Клаузен. – Это был его выбор. К тому же мы вложили немало времени и труда, чтобы его обучить, помочь влиться в команду. Думаешь, мы согласились бы пустить все эти усилия коту под хвост только потому, что он передумал?
– Он всегда честно вкалывал, – напомнила Неро. – И команду никогда не подводил. И то, что произошло с ним на восьмом, было несчастным случаем.
– Никогда в этом не сомневался, – подтвердил Да Силва. – Он был хорошим парнем. Жаль только, что не смог до конца освоиться.
– Возможно, теперь для него все сложится к лучшему, – сказала Неро. – Билет в грядущее в один конец. Смотрителем он уже отработал, и, надеюсь, следующее его пробуждение произойдет в лучшем мире, когда мы выиграем войну и сможем проснуться снова. Я уверена, что в будущем его сумеют залатать.
– Похоже, под конец он все-таки добился выгодной сделки, – заметил Гонт.
– Единственная хорошая сделка – остаться живым, – возразила Неро. – Чем мы сейчас все и занимаемся. Что бы вокруг ни происходило, мы живы, мы дышим, мы мыслим. И мы не замороженные тела в ящиках, существующие лишь от одного мгновения к следующему. – Она пожала плечами. – Я так думаю, вот и все. Если хочешь вернуться в ящик, чтобы лямку тянул кто-то другой, то не позволяй мне тебя отговаривать. – Она посмотрела на Да Силву. – Ты здесь справишься один, пока я подлечусь?
– Если с чем-то не смогу разобраться, то дам тебе знать, – ответил Да Силва.
Неро и Да Силва прошлись по контрольному списку. Неро хотела убедиться, что сменщик полностью готов. Потом они распрощались. Гонт не знал, на какой срок коллеги оставляют Да Силву одного – на недели или месяцы. Но тот вроде бы не возражал против такой судьбы, как будто длительные одиночные дежурства время от времени были для них чем-то вполне ожидаемым. Если вспомнить, что до смерти Гименеса здесь дежурили всего двое, то Гонт не мог понять, почему бы им просто-напросто не разбудить еще одного спящего – в компанию Да Силве.
Вскоре они снова сели в вертолет и отправились на исходную платформу. Погода за это время ухудшилась, волны еще выше хлестали по опорам вышки, а горизонт скрыла завеса штормового дождя, разрываемая лишь всполохами молний.
– Вы выбрали неудачный момент, – услышал он слова Неро. – Лучше бы переждали шторм. Гименесу теперь все равно торопиться некуда.
– Мы и так слишком долго тянули с эвакуацией, – парировала Клаузен. – А погода может ухудшиться.
– Я слышала, они вчера попытались протолкнуть одного.
– Да, на поле «Е». С частичной материализацией.
– Ты это видела?
– Только на мониторах. По мне, так достаточно близко.
– Нам следует установить оружие на вышках.
– И где ты собираешься взять стрелков? Мы итак еле держимся. Только новых забот нам не хватает.
Женщины сидели впереди, Гонт притулился сзади, в обществе обернутого в фольгу Гименеса. Чтобы пристроить тело, пришлось разложить заднее кресло.
– Как я понимаю, выбора у меня нет, – сказал Гонт.
– Разумеется, у тебя есть выбор, – ответила Неро.
– Я имею в виду моральный выбор. Я вижу, каково вам приходится. Вы держитесь на пределе возможного только ради того, чтобы все это не развалилось. Почему бы вам не разбудить больше людей?
– Слушай, какой хороший вопрос! – отозвалась Клаузен. – И как мы сами до этого не додумались?
Гонт проигнорировал ее сарказм:
– Вы только что оставили одного человека присматривать за целым комплексом. И как я в такой ситуации могу отказать вам и при этом сохранить самоуважение?
– Многие именно так и поступили, – заметила Неро.
– Сколько именно? Какая часть из всех?
– Соглашаются остаться более половины, – сказала Клаузен. – Такой процент тебя устраивает?
– Но ты говорила, что большинство спящих знают, на что идут. А я до сих пор не знаю.
– И ты полагаешь, это что-то меняет? – вопросила Клаузен. – Дает тебе право на поблажку? Так я повторю: не дергайся. Если хочешь, возвращайся в ящик, мы и без тебя обойдемся.
– Главное – понять, – добавила Неро, – что обещанное будущее не настанет. По крайней мере еще несколько столетий, пока мы не выберемся из этой заварушки. А «фок хранения» спящих, образно говоря, небесконечен. Думаешь, оборудование никогда не отказывает? И «квартирант» остается в порядке, когда ломается его ящик?
– Конечно не думаю.
– Когда возвращаешься в ящик, ты тем самым делаешь ставку на событие, которое может никогда не произойти. А если остаешься, получаешь хоть какую-то определенность. Во всяком случае, будешь знать, что до самой смерти делал что-то полезное и осмысленное.
– Я бы не отказался узнать почему, – заметил Гонт.
– Кто-то же должен за всем присматривать, – пояснила Неро. – Вышки обслуживают роботы, но кто позаботится о роботах?
– Я не это имел в виду. А почему все должны спать? Почему это так важно, черт побери?
На приборной панели замигала лампочка. Клаузен прижала к голове наушники, что-то слушая. Через несколько секунд Гонт услышал ее слова:
– Вас поняла, курс три-два-пять. – И еле слышно процедила: – Вот подлость! Только этого нам не хватало.
– Это было не погодное предупреждение, – сказала Неро.
– Что происходит? – спросил Гонт, когда вертолет заложил крутой вираж, а море поднялось ему навстречу.
– Тебе беспокоиться не о чем, – буркнула Клаузен.
Вертолет лег на новый курс и выровнялся. Теперь, как показалось Гонту, он летел выше и быстрее – шум двигателя стал громче, а на панели высветились новые индикаторы, прежде остававшиеся темными. Зазвучали тревожные сигналы, но Клаузен выключила их с небрежным безразличием человека, привыкшего летать в напряженных обстоятельствах и точно знающего, что вертолет способен выдержать, а что нет, наверное, даже лучше самого вертолета, ведь тот по большому счету лишь тупая машина. Справа и слева цитаделями на широко расставленных ногах мелькали вышка за вышкой – сперва часто, затем все реже. Видимость ухудшилась, и Гонт мог разглядеть лишь серую морскую равнину, исчерканную пенистыми гребнями волн. Растревоженная ветром, вода напоминала шкуру огромного существа, с жуткой неутомимостью перемежающего вдохи и выдохи.
– Смотри, там, – Неро показала направо, – пробойное свечение. Вот черт, я-то думала, мы его обогнем, а не приблизимся.
Клаузен снова развернула вертолет:
– Я тоже. Или они сообщили ошибочный курс, или сейчас происходит несколько вторжений.
– И уже не в первый раз. Они всегда вылезают в плохую погоду. Почему?
– Спроси у машин.
Гонт лишь через несколько секунд смог разглядеть то, что уже заметила Неро. Где-то на границе видимости участок моря словно осветился изнутри – мазком желтоватой зелени на серо-белом фоне. Ему вспомнилась картинка из полузабытой иллюстрированной детской книжки: из моря всплывает сказочный подводный дворец, облепленный светящимися ракушками, окруженный стайками русалок и похожих на драгоценные камни рыбок. Но сейчас он отчетливо понимал: в том, что происходит под тем желтоватозеленым мазком, нет ничего даже отдаленно магического или таинственного. И оно пугало Клаузен и Неро.
– Что это за штуковина?
– Что-то пытается пробиться, – ответила Неро. – То, чего мы рассчитывали избежать.
– Но действует несогласованно, – сказала Клаузен. – Я так думаю.
Вокруг светящегося пятна шторм бушевал с удвоенной яростью. Море кипело и пенилось. Гонта раздирали два желания. Первое – чтобы вертолет развернулся и он смог лучше разглядеть происходящее под волнами. А второе – оказаться отсюда как можно дальше.
– Это оружие? Или это как-то связано с войной, о которой вы говорили? – спросил он.
Прямого ответа он не ожидал, и меньше всего от Клаузен. Поэтому удивился, когда она пояснила:
– Так они до нас и добираются. Пытаются пропихнуть эти штуковины через границу. Иногда у них получается.
– Оно разваливается, – сообщила Неро. – Ты была права. Для чистого пробоя сигнал слишком слабый. Наверное, большие помехи на границе.
Желто-зеленое пятно с каждой секундой уменьшалось, словно волшебный город снова опускался в глубину. Зачарованный, Гонт увидел, как на поверхность вырвалось нечто длинное, светящееся и похожее на хлыст. Дернулось, разворачивая кольца, как будто ловило что-то в воздухе, и втянулось обратно в пенящийся хаос. Затем медленно потускнело, и свечение, штормовые волны приняли обычный вид; тот клочок океана, где оно возникло, стал неотличим от прочих.
Гонт принял решение. Он присоединится к этим людям, станет для них работать и примет условия их сделки – какие есть. Не потому, что хотел этого, осознал важность их работы или решил, что у него на эту работу хватит сил, а потому, что в противном случае выставил бы себя трусом и слабаком, не желающим подчинить свою жизнь альтруистической миссии. Он прекрасно сознавал: это неправильные доводы, но принял их силу без всяких споров.
Уж лучше выглядеть самоотверженным – пусть даже мысль о будущем затопляла его почти ошеломляющим чувством отчаяния, потери и горькой несправедливости.
О своем решении он объявил на третий день после пробуждения, За это время он почти ни с кем не разговаривал, кроме Клаузен, Неро и Да Силвы. Остальные работники на этой платформе иногда признавали его существование – бросали ему пару слов, когда он стоял в очереди в столовой, но Гонту было ясно, что они не готовы относиться к нему как к полноценному человеку, пока он к ним не присоединится. До тех пор он оставался кем-то вроде призрака, застрявшего в мрачном чистилище между измученными живыми и замороженными мертвыми. Он их понимал: какой смысл знакомиться с теоретическим товарищем, если тот может, в любой момент передумать и вернуться в ящик? Но одновременно это невольно наполняло его сомнениями: а сможет ли он хоть когда-нибудь вписаться и стать для них своим?
Он отыскал Клаузен, когда та в одиночестве мыла кофейные чашки в подсобке столовой.
– Я принял решение, – сообщил он.
– И?..
– Я остаюсь.
– Хорошо. – Она поставила чистую чашку на комод. – Завтра тебя включат в полное расписание дежурств. Назначаю тебя напарником Неро. Будешь заниматься мелким ремонтом и обслуживанием роботов. Приходи в столовую к восьми утра, Неро там уже будет, с инструментами и приборами. Но перед этим позавтракай как следует: работать предстоит без перерыва на обед.
Клаузен направилась к выходу.
– И это все? – удивился Гонт.
Она взглянула на него с удивлением:
– А ты ожидал чего-то другого?
– Вы меня разбудили, сказали, что мир превратился в дерьмо, пока я спал, затем предложили выбор – остаться с вами или вернуться в ящик. Несмотря на все это, я согласился работать с вами, ясно понимая, что тем самым лишаю себя всякого шанса увидеть что-либо, кроме этого нищего и жалкого будущего. Отказываюсь от бессмертия, от всякой надежды увидеть лучший мир. Ты сказала, что у меня впереди… лет двадцать – тридцать?
– Около того.
– Я отдаю вам эти годы! Разве это не стоит хоть какой-то малости? Разве я не заслуживаю, чтобы мне просто сказали спасибо?
– Думаешь, ты особенный, Гонт? Ты обладаешь чем-то таким, чего мы не могли и надеяться получить?
– Я никогда не подписывался на такую сделку. Никогда не принимал этих условий.
– Верно. – Она кивнула, словно он привел веский аргумент, меняющий правила игры. – Я поняла. Ты подразумеваешь, что для всех нас, для остальных, это было легко? Мы отправились в этот путь, зная: есть очень маленький шанс на то, что нас могут разбудить для помощи в обслуживании спящих. И поэтому – раз мы теоретически знали, что нас могут призвать на помощь, – у нас не было никаких проблем с адаптацией. Ты это имел в виду?
– Я говорил, что между нами есть разница, вот и все.
– Если ты действительно так думаешь, Гонт, то ты еще большая сволочь, чем я думала.
– Ты разбудила меня. Ты выбрала именно меня. Это не было случайностью. Если сейчас действительно спят два миллиарда человек, то шанс выбрать кого-либо из первых двухсот тысяч – микроскопический. Значит, ты разбудила меня намеренно.
– Я же говорила: у тебя есть нужные теоретические навыки.
– Которыми может овладеть любой, нашлось бы время. Неро, очевидно, смогла. Да и ты наверняка тоже. Стало быть, должна быть другая причина. А поскольку ты упорно твердишь, что это я во всем виноват, могу предположить: ты решила меня таким способом наказать.
– По-твоему, у нас есть время на такую мелочность?
– Не знаю. Однако с момента пробуждения ты обращаешься со мной как с грязью. И я пытаюсь выяснить почему. И еще я убежден: сейчас самое время рассказать, что происходит на самом деле. Не только о спящих, но и обо всем остальном. О том, что мы видели в море. О причине всего этого.
– Думаешь, ты к этому готов, Гонт?
– А ты как считаешь?
– Никто не был готов.
Следующим утром он подошел с подносом к столу, где сидели три других смотрителя. Они уже позавтракали, но все еще разговаривали, потягивая из кружек напиток, который здесь согласились называть «кофе». Гонт сел с краю и кивнул остальным. Те быстро свернули беседу, допили кофе и ушли, оставив его в одиночестве. С ним никто не заговорил, и лишь один из троицы, проходя мимо, буркнул:
– Ты уж не пойми это превратно.
Интересно, а как он должен такое воспринять?
– Я остаюсь, – негромко произнес он. – Я сам принял решение. Чего еще от меня ждут?
Он молча доел завтрак и отправился на поиски Неро.
– Полагаю, задание тебе дали, – приветливо сказала она, уже одетая для уличной работы. Рука все еще оставалась забинтованной. – Вот, держи. – Она вручила ему тяжелый набор инструментов, каску и свернутый комбинезон из коричневатой ткани, заляпанный смазкой. – Одевайся и приходи к северной лестнице. Ты высоты боишься, Гонт?
– Если скажу, что боюсь, это что-то изменит?
– Пожалуй, нет.
– Тогда скажу, что почти не боюсь высоты, если нет опасности падения.
– Этого я гарантировать не могу. Но держись меня, делай, что я скажу, и все будет в порядке.
После возвращения Неро погода немного улучшилась, и, хотя все еще дул резкий восточный ветер, серые облака почти рассеялись. Небо заполнилось бледной зимней голубизной, не запятнанной инверсионными следами самолетов. На горизонте тускло поблескивали на солнце металлические верхушки дальних вышек. Чайки и желтоголовые бакланы кружили вокруг в теплых потоках воздуха или под вышкой, проносясь между ее массивными опорами и устраивая громкие ссоры, когда дрались из-за объедков. Вспомнив, что некоторые птицы живут очень долго, Гонт задумался: а замечают ли они изменения в мире? Наверное, их крошечные мозга вообще не сознавали наличия цивилизации и техники, поэтому для них в этом минимально населенном людьми мире ничто не изменилось.
Несмотря на холодность коллег, он ощущал себя бодрым и ему не терпелось доказать свою полезность для общества. Подавив страх, он старался не демонстрировать опаску, шагая следом за Неро по скользким от пролитой смазки подвесным мостикам или карабкаясь по лестничным колодцам и наружным лесенкам, хватаясь за холодные как лед металлические ограждения и перекладины. У них имелись пояса с прицепными страховочными канатами, но Неро своим воспользовалась за весь день лишь раз или два, и Гонт, чтобы не выглядеть слабаком, следовал ее примеру. То, что она осталась, по сути, однорукой, внешне ей почти не мешало даже на лестницах, по которым она поднималась и спускалась с безрассудной, по мнению Гонта, скоростью.
Они действительно занимались ремонтом роботов. По всей вышке, как снаружи, так и внутри, различные виды роботов выполняли бесконечную черную работу по уходу и обслуживанию. Большинство из них было очень простыми машинами, созданными для выполнения одной конкретной функции. Нехитро устроенные, они легко поддавались починке. В наборе инструментов имелись и запчасти – оптические матрицы, датчики наличия, подшипники и сервомоторы. Гонт понимал: запас таких запчастей небесконечен. Но на платформе имелась и целая мастерская, занятая обновлением и реставрацией базовых компонентов, поэтому смотрители могли бы продолжать работу еще два-три столетия.
– Никто не думает, что понадобится столько времени, – сказала Неро, продемонстрировав ему, как надо менять плату робота. – Они к тому времени или победят, или проиграют, а у нас будет только один способ это узнать. Однако до тех пор нам нужно держаться и латать дыры.
– Кто такие они?
Но Неро уже полезла вверх по другой лесенке, и ему пришлось следовать за ней.
– Клаузен меня недолюбливает, – сказал Гонт, когда они поднялись на площадку выше и он отдышался. – Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.
Они стояли на одной из опоясанных мостками платформ: серое небо наверху, серое волнистое море внизу. Здесь назойливо пахло океаном – постоянно меняющейся мешаниной запахов масла, озона и водорослей. Словно океан постоянно напоминал: они ютятся безнадежно далеко от суши на хрупкой конструкции из металла и бетона. Запах водорослей Гонта удивил, пока он не увидел привязанные к опорам зеленые плоты: водоросли (или нечто, внешне от них неотличимое) выращивали на плавучих подводных решетках, с которых периодически снимали урожай. Все потребляемое на вышках, от еды и напитков до основных лекарств, приходилось сперва выращивать или вылавливать в море.
– У Вэл есть на то причины, – отозвалась Неро. – Но ты на этот счет особо не переживай. Ничего личного.
Гонт впервые услышал имя Клаузен.
– По ее поведению этого не скажешь.
– Ей пришлось нелегко. Она не так давно кое-кого потеряла. – Неро чуть запнулась. – Произошел несчастный случай. Такое здесь не редкость, если учесть, какую работу мы выполняем. Но когда Паоло погиб, у нас не осталось даже тела, чтобы его заморозить. Он упал в море – и с концами!
– Сожалею…
– Но ты, наверное, гадаешь, какое это имеет отношение к тебе?
– Само собой.
– Если бы Паоло не погиб, нам не пришлось бы будить Гименеса. И если бы Гименее не погиб… ну, ты сам понял. Ты тут ни при чем, но ты занял место Паоло.
– А Гименеса она меньше шпыняла, чем меня?
– Поначалу, как мне кажется, случившееся ее настолько потрясло, что ей было не до того. Теперь она малость опомнилась… У нас небольшое сообщество, и если кого-то теряешь, то рядом нет сотен других одиноких людей. Выбор очень ограничен. А ты… пойми меня правильно, Гонг… но ты просто не из тех, какие нравятся Вэл.
– Может быть, она найдет кого-то другого.
– Не исключено. Хотя это означает, что сперва кто-то должен умереть и этот другой должен стать вдовцом. Сам можешь представить, как быстро такие мысли превращают человека в мизантропа.
– Тут кроется и что-то еще. Ты сказала: ничего личного? Однако она заявила, что я начал эту войну.
