Текст книги "Воронья Кость (ЛП)"

Автор книги: Роберт Лоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Глава третья

Побережье Фризии, некоторое время спустя...

Команда Вороньей Кости

Лёжа на краю морской дамбы, Воронья Кость глядел вдаль сквозь траву и луговые цветы. Гудели пчёлы, а рядом лежал Кэтилмунд, жевал травинку и рассматривал холм, возвышающийся за обработанными полями, и дома на нём.

Терп, как называли этот холм, насыпали на случай, если дамба, где сейчас лежал Воронья Кость, не удержит море. Море могло затопить поля, но на этом рукотворном острове дома местных жителей – фризов остались бы сухими.

– Гляди, что это он там делает? – спросил Кэтилмунд, и на этот раз Вороньей Кости пришлось признать – он понятия об этом не имеет. Трэлль с топором, похоже, пытался вырубить заготовку из слегка искривлённой ветки, чтобы затем закрепить её в станке для обработки дерева, стоящем неподалеку. За ним равнодушно наблюдал старик – видимо лишь для того, чтобы убедиться, что трэлль воспользуется топором только для рубки дерева, хотя раб даже с этим делом справлялся плохо.

Трэлль рубанул раз, другой, потом топор слетел с топорища, он пошёл его подбирать, опять насадил на рукоять и снова склонился над толстой веткой. Удар, второй, третий – и топор слетел снова. Трэлль пошёл за ним, а старик горестно покачал головой и сплюнул.

Маленький, смуглый и оборванный трэлль-дурачок совсем не интересовал Воронью Кость. Они с Кэтилмундом пришли посмотреть, не отсюда ли прибыли те налётчики на длинной, как змея, лодке, а если так – сколько их тут ещё оставалось.

К тому времени, как "Быстро скользящий" добрался до берега с рулевым веслом, кое-как закрепленным убогой лубяной верёвкой, экипаж Хоскульда, у которого такой возможности никогда не было, охватила жажда набегов. Крепкая как парус, она заставляла их глядеть на берег, потирая руки, словно они уже готовы схватиться за рукояти топоров и древки копий. Они не видели больше волн и воды – только богатство и славу. А скальд Гьялланди, ухмыляясь и сверкая глазами, хлопал их по плечам и рассказывал о золоте, хвастаясь прежними подвигами и предвкушая будущие. Побратимы Обетного Братства лишь посмеивались над ними.

Воронья Кость и Кэтилмунд отправились вперёд, и теперь стало ясно, что фризов в местечке немного, если, конечно, там вообще остались воины. Они заметили лишь забавного дурачка трэлля, над которым хихикал Кэтилмунд, седовласого фриза, который присматривал за трэллем, да человека в клетке неподалёку.

Воронья Кость, склонив голову на бок, с интересом рассматривал эту странную клетку. Похоже, узник уже долго сидел в ней, и в тени разглядеть его было непросто. Однако, пленник там был, и время от времени трэлль-дурачок останавливался и заглядывал внутрь, как будто беспокоился о нём, а после опять возвращался к работе, не дающей покоя Кэтилмунду.

– Ятра Одина, работничек, – бормотал он, как будто трэлль мог услышать, – почини, наконец, свой дурацкий топор. А тем временем трэлль выдумал новый способ рубить – стал часто наносить несильные удары, поскольку от хорошего замаха топор соскакивал с топорища. От этого ветка откатилась в сторону, трэлль настиг её в несколько шагов, прижал ногой и продолжил рубить, на что Кэтилмунд, затаив дыхание, тут же прозвал дурачка Беспалым, – так как он считал, что этим скорее всего и закончится.

Потом трэлль обошёл ветку, и на этот раз, поставил ногу на кривой конец, который спружинил и ударил его по голени. Старик что-то крикнул. Кэтилмунд сунул пальцы в рот и прикусил костяшки, чтобы не рассмеяться вслух, из-за чего так напрягся, что пустил ветры.

Но Вороньей Кости было не до смеха. Мрачные воспоминания, словно крылья Мунина[10], перенесли его в день, когда он вот так же лежал, притаившись в траве за усадьбой Клеркона на Сварти, Чёрном острове, после очередного побега. Конечно, это же был остров, ему некуда было бежать от Клеркона, викинга, который пленил Воронью Кость и его мать, и убил его приёмного отца. Однако, Воронья Кость сбегал уже не раз, но голод всегда возвращал его назад, взглянуть, чтобы стащить хоть что-то съестного. И каждый раз его ловили и наказывали суровее, чем прежде.

Его заметили и в тот раз, так что он свернулся, прикинулся мёртвым, не двигался и не дышал. Он скрывался в высокой траве, в свои восемь лет был так мал, что его вполне могли и не заметить, даже проходя совсем рядом.

А потом он пустил ветры. Он подумал, что это даже на пользу его уловке прикинуться мертвым, потому что знал, что мертвецы и даже дохлые овцы испускают ветры. Затем крепкая рука сжала его как тиски, и один из людей Клеркона, воин по имени Амунди Браул, поднял его, хохоча над тем, насколько же вонючим оказался этот мальчишка.

Лицо Клеркона, напоминающее козлиную морду, исказилось гневом, и он отдал Воронью Кость Инге, жене Рандра Стерки, Он рявкнул ей, чтобы она вбила мальчишке в голову, что он трэлль, и больше не позволяла ему сбегать. Инга, в ярости и растерянности от произошедшего, схватила ножницы для стрижки овец и сакс, и выскоблила голову Вороньей Кости почти до черепа, сдирая старые струпья и нанося новые царапины, пока кровь не покрыла голову мальчика, и лишь тогда она остановилась.

– Ну вот, – сказала она, начисто вытирая ладони о сено, принесенное её сыном, ухмыляющимся Эйвиндом, которого в свои десять лет переполняла злоба к жертве своей матери.

– А сейчас, – произнесла Инга, – тебя прикуют к нужнику, и ты будешь сидеть на цепи, пока не поймешь что ты всего лишь ничтожный трэлль.

– Я принц, – резко ответил Олаф, и она ударила его по губам, злобно вскрикнув. Он хотел увидеть свою мать, но к тому времени она была уже мертва, её сначала изнасиловал, а затем забил до смерти один из воинов. Его звали Квельдульф, он же и посадил Воронью Кость на цепь, приковав его к нужнику.

Месть. Воронья Кость получил эту возможность в день, когда Орм и Обетное братство явились ограбить Клеркона и освободить Олафа, в день, когда жизнь собственного драгоценного младенца Клеркона с хрустом и последним воплем оборвалась от удара об стену.

Инга упрашивала и молила, рычала и сопротивлялась, пока побратимы Обетного Братства не повалили её, и кто-то, кто же это был? Воронья Кость напрасно обхватил голову руками, пытаясь вспомнить, но не смог. Может Рыжий Ньяль? Или Финн? Не важно, воин, который помешал ему добраться до Инги, уже успел перерезать ей глотку, а Эйвинд погиб в безрассудной попытке спасти мать. Орм снес ему затылок ударом клинка.

Воронья Кость склонился над Ингой, когда воины бросили её, она лежала на туше умирающего быка, захлебываясь собственной кровью.

– Я принц, – вымолвил он, затаив дыхание, заметив, как дрогнули в последний раз её ресницы. – Ты плохо меня слушала.

Благородная месть. Он стряхнул с себя воспоминания об этом, и запрятал их обратно, в черный сундук в своей голове. Принц должен постоянно собирать полезные и необходимые знания. Это простолюдинам не подобает размышлять по любому поводу, но принцам, будущим королям, не следует пренебрегать этим. Владимир донес до него эту истину, уяснив её от отца, грозного Святослава.

– Волосатые яйца Тора, – восторженно прошептал Кэтилмунд. – Нам надо обязательно взять себе этого трэлля, просто чтобы потехи ради, наблюдать за ним.

Воронья Кость очнулся от воспоминаний о прошлом и взглянул вниз. Трэлль, наконец отрубил ветку, и закрепил её в станке, обмотав заготовку веревкой раз, потом другой. Совершенно ясно, что он плохо закрепил деревяшку, потому что, когда трэлль нажал ногой на педаль, заготовка послушно крутанулась – и полетела, словно стрела из лука, прямо в дверной проем ближайшего дома. Раздался визг и грохот, сопровождаемый криком женщины, которая выбежала наружу и начала кричать на старика, а тот, в свою очередь, раскрасневшись от натуги, принялся, похрюкивая, колотить трэлля по голове и плечам.

Сгорбившийся трэлль, безропотно, словно валун во время шторма, снес побои. Когда расправа над ним закончилась, и женщина, тяжело дыша, ушла, он устало поднялся на ноги, подобрал деревяшку, и снова обмотав ее веревкой, закрепил в станке.

– Нет, нет, – восторженно произнёс Кэтилмунд. – Конечно же не...

Но трэлль снова допустил ошибку, – нажал ногой на педаль, и заготовка вылетела, и на этот раз попала в стену дома, и отскочив, распугала разбежавшихся в ужасе кур.

Когда женщина снова выбежала из дома с новыми воплями, Воронья Кость обернулся к Кэтилмунду и схватил его за плечо, давая понять, что пора уходить.

Когда вскоре в поселение с моря нагрянули воины, серые и рычащие, словно волки, криков прибавилось. Жители, населявшие этот небольшой терп, бежали, вопя и таща за собой спотыкающихся детей, они пустились наутёк через поля, словно стадо овец.

Побратимы Обетного Братства не обращали на беглецов внимания, – на корабле Хоскульда не было места для рабов, к тому же несколько местных жителей, вполне здоровых с виду, не успели сбежать и теперь со страхом ожидали, пока воины осмотрят их и решат, что с ними делать.

Люди Хоскульда сражались и преследовали беглецов, орали и размахивали оружием, страсть наживы охватила их, так случалось с людьми, которые первый раз участвовали в набеге, и даже сам Хоскульд пыхтел, сжимая в руке длинный еле заточенный сакс; скорчив зверскую рожу, он попытался выбить дверь. Но его пыл сошёл, когда дверь не поддалась, а от удара он сам упал на задницу. Он поднялся, оглядываясь по сторонам, его люди делали вид, что ничего не заметили.

В поселении оказалось всего лишь два бойца. Один – тот самый седовласый, он яростно сражался рядом с главным зданием усадьбы, орудуя двумя топорами, его руки прекрасно помнили, как обращаться с оружием, так что будь он помоложе, его стоило бы опасаться.

Горм широко замахнулся на него, седовласый легко уклонился, и, если бы преклонный возраст не сковывал и не замедлял движения, он бы пустил кровь Горму, распоров ему живот как капусту. Но, тем не менее, выпад старика заставил Горма отступить и позвать на помощь, и тогда оркнеец Халк атаковал сбоку. Седовласый отчаянно зарычал, понимая, что обречён, и накинулся на оркнейца с диким криком, словно сова, пронзающая ночь зловещим уханьем.

Воронья Кость наблюдал как Горм и Халк зарубили старика, он упал, а они продолжали кромсать его, даже после того, как залитые кровью седые волосы остались единственным, что еще шевелилось на мёртвом теле, ветер лениво перебирал слипшиеся от крови пряди.

– Да вы просто храбрецы, – прорычал Мурроу и сплюнул. Воронья Кость промолчал; храбрецы или нет, но враг пал и лишь это имело значение.

Вторым бойцом оказался тот самый трэлль-дурачок, он схватил свой топор и попятился к узнику в клетке, повернувшись к нему спиной, словно страж. Хоскульд уже очухался от столкновения с дверью и бросился к трэллю, посчитав, что этот никчемный болван испугается и убежит.

Вместо этого топор взвился вверх и опустился. Без сомнения, удар оказался бы смертельным, если бы топор опять не слетел с топорища, улетев вперед и заставив Вандрада Сигни втянуть голову в плечи. Но трэлль ударил всего лишь топорищем, и Хоскульду, несомненно, улыбнулась удача: он получил деревяшкой по ребрам, удар вышиб из него воздух, словно из мертвой коровы. Затем трэлль приложил Хоскульда по голове, и тот со стоном рухнул на землю.

– Не убивай его! – Заорал Кэтилмунд, когда Вандрад, ухмыляясь, наложил стрелу на тетиву лука. – Этот трэлль слишком ценен, чтобы потерять его понапрасну.

Побратимы согласились с ним, усмехаясь, – все за исключением Вандрада, который все еще помнил о навершии топора, со свистом промелькнувшим, словно птица, рядом с его головой. Они приблизились к трэллю, который замер в боевой стойке, сжимая топорище. Темная фигура зашевелилась в клетке, и Воронья Кость разглядел лишь белые волосы и бороду пленника.

– Стой спокойно, – сказал Вигфус. – Брось свою палочку, и мы не тронем тебя.

Из клетки раздался кашляющий смех.

– Слишком поздно, – прохрипел пленник.

Трэлль не сдвинулся с места, но вдруг молодая собака, жёлтая, цвета зерна, выскочила из-за хижин, бросилась к рабу и встала перед ним, широко расставив лапы и оскалившись, зарычала.

Побратимы чуть напряглись, никто из них не любил собак, считая их скорее меховыми мешками с пастью полной грязных зубов.

– Отзови пса, трэлль, – крикнул Вандрад. – Или я прикончу его, а потом надеру тебе задницу твоей же палочкой.

– Это сука, – прорычал заключенный из клетки. – Она охраняет деревню.

– Плохо охраняет, – заметил Воронья Кость и почувствовал, как пленник внимательным взглядом изучает его. Он не любил, когда на него смотрели, а он не видел, кто, поэтому он сдвинулся немного, чтобы попытаться рассмотреть узника, увидеть больше чем просто белые волосы и бороду. Трэлль тоже наблюдал за ним, сжимая в руке топорище. Рыжая собака помахала хвостом и лизнула ладонь трэлля.

– Она довольно дружелюбная, – заметил пленник.

– Значит, вы получили по заслугам, – сказал Воронья Кость, – если бы она действительно охраняла, то, скорее всего, по улице твоей деревни не лилась бы кровь.

– Это не моя деревня, – сказал пленник, и Воронья Кость, наконец, смог его разглядеть – худое и острое ястребиное лицо, копна белых волос, спутанная седая борода. Штаны и рубаха когда-то были добротными, а теперь перемазаны кровью и жижей, сочащейся из грязных повязок на обеих руках. Однако, когда Воронья Кость встретился взглядом с пленником, глаза старика оказались острыми, как у лиса.

Мурроу, которому не давали покоя вопли женщин, хотел побыстрее погнаться за ними, и наконец, потерял терпение.

– Бросай эту палку, – прорычал он, выпятив челюсть, но в ответ получил такой взгляд, что Вороньей Кости захотелось повнимательнее присмотреться к этому трэллю.

В его взгляде не было ни страха загнанного в угол волка, ни безумного поиска выхода. Сам взгляд выдавал его, ведь трэллю, чьё положение было не выше, чем у овцы, подобает смотреть лишь в землю. Но вместо этого, трэлль изучал Мурроу пронзительными синими глазами, словно примеривался, куда бы лучше ударить. Тут Воронья Кость заметил, что трэлль прикован к клетке длинной цепью, и на миг ощутил, как в шею впилась его собственная рабская цепь, и почувствовал едкую вонь нужника.

Мурроу тоже увидел взгляд трэлля и явно насторожился – не напрасно, подумал Воронья Кость, но всё же прикрикнул на Мурроу, чтобы тот оставался на месте, на случай, если ирландец бросится в атаку, ведь тогда кому-то из них несдобровать, и, возможно даже прольётся кровь. Остальные настороженно наблюдали за ними, словно гончие, окружившие оленя.

– Берто, – спокойно, почти равнодушно сказал седобородый пленник, – я ухожу. Позволь их главарю подойти ко мне.

Юноша по имени Берто чуть опустил палку и обернулся к человеку в клетке, бледное безбородое лицо беспокойно нахмурилось. Напряжение спало, и Онунд Хнуфа, неуклюже, как огромный медведь, подошёл к Мурроу, хлопнул его по плечу и взглянул на трэлля.

– Неплохо, фетар-гармр, – сказал он, и люди рассмеялись, это означало "цепной пес", Онунд мог иметь в виду обоих – и трэлля и жёлтую псину. А затем горбун обернулся к Мурроу и остальным.

– Кожа, – сказал он, и все сразу вспомнили, зачем пришли сюда, и разбрелись искать кожу. Кэтилмунд остался, он не спеша приблизился к клетке, резко ударил и сломал её, отчего псина испуганно залаяла. Мурроу осторожно извлёк пленника, а трэлль опустился рядом с ним на колени. Когда Воронья Кость подошёл к ним, трэлль поднял на него синие, как летнее небо глаза, затуманенные горем.

– Благодарю вас, – сказал седобородый, обращаясь к Вороньей Кости. – Это Берто. Он из вендских земель. Меня зовут Грима, я из Бьярмланда.

– Далеко же ты от дома, – заметил Воронья Кость, и Грима усмехнулся – тихо, словно мотылёк взмахнул крыльями. Из замотанных ладоней на застарелые пятна сочилась свежая кровь. Воронья Кость увидел, что рубаха расшита золотом.

– Нужна ли тебе помощь с руками, старик? – спросил Кэтилмунд. – Есть у нас скальд, что знает кое-какие целительные руны.

Улыбнувшись в ответ, Грима поднял обмотанные окровавленными тряпками кисти.

– Шутка Хродфолка. Он давал мне миски с хорошей мясной похлебкой, и каждый раз отрезал мне палец, и не говорил, в которой он миске. Кстати, а где Хродфолк?

Воронья Кость рассказал ему, и Грима язвительно ухмыльнулся.

– Хорошо. Этот трусливый фризский ублюдок решил, что я не стану есть из страха отведать свою плоть, – сказал Грима и рассмеялся. – А потом, понял, что ошибся, когда я попросил его варить мои пальцы подольше, ведь я уже стар, и мясо слегка жестковато.

Воронья Кость с Кэтилмундом улыбнулись, оценив смелую выходку старика.

– Балль, шлюхин выкидыш, сделал это со мной, – прохрипел Грима.

Грима закрыл глаза от нахлынувшей боли, такой сильной, что и Воронья Кость её ощутил.

– Не годится человеку с северных гор умирать на здешней плоской равнине, – добавил он. – Кто вы такие, что станут свидетелями этого?

Воронья Кость рассказал, кто они, и добавил, помирать ещё рано. Потом, наконец, Кэтилмунд развернул тряпки, намотанные на кисть пленника, и Воронья Кость увидел изуродованную красно-чёрную плоть и жёлтый гной. Он понял, что яркий блеск в глазах Гримы – от лихорадки.

– Добро, – сказал Грима. – Ну вот, открыты почти все секреты. Боги не оставили меня, ведь я слышал о твоей славе. С твоей помощью я покину это проклятое место и умру в том мире, которому принадлежу. Но времени у меня совсем мало, поэтому слушай, Олаф, сын Трюггви, ныне побратим Обетного Братства. Я – Грима. Когда-то обо мне знали, как сейчас все знают о тебе. Я был предводителем Рауданбродрум – тебе известно о них?

Красные братья. Воронья Кость слыхал об этой дружине варягов, и об их предводителе, чьё имя означало "закрытый шлем" на родном северном языке. Обычно так звали того, чьё лицо было твёрдым, словно железо, так что лишь глаза могли выдать чувства. Воронья Кость уже несколько лет не слышал их имён. Он сказал об этом, и Грима слабо кивнул в ответ.

– Сейчас ты видишь последнего из них. У нас тоже были правила, но думаю, мы не были связаны такой суровой клятвой, как вы. В основном мы промышляли на востоке – вдоль Шёлкового пути, но дела не ладились, и мы вернулись в пустынные балтийские воды и совершили набег на земли вендов. Я думал, что венды по-прежнему жирны и ленивы, ведь мы не грабили их земли несколько лет. А теперь я лежу и подыхаю здесь, потому что удача отвернулась от меня, набег оказался неудачным, вся добыча, что мы взяли – лишь Берто, и Балль, конечно же, посчитал что этого недостаточно. Но он ошибался, – Берто стоит немало, ты поймешь это, когда придёт время. Я слышал, вы оказались удачливее – добыли все серебро мира, так ведь?

– Нас тоже занесло сюда, в эту дерьмовую низину, – напомнил Кэтилмунд, попытавшись отвлечь внимание Гримы, пока разматывал вторую кисть, потому что тряпки присохли к обрубкам, и Грима от боли прикусил губу, кровь обагрила зубы.

– Я так думаю, что тебе уж всяко получше, чем мне, – ответил старик, криво усмехнувшись, как только смог снова говорить, – ведь большинство твоих пальцев при тебе, а тебе самому еще жить да жить. А теперь, о том, как я здесь оказался. Балль был моим хёвдингом, но ему надоело ждать, и этот трус побоялся бросить мне вызов поединком. Он убил преданных мне людей, – их оставалось не так уж и много, годы не щадили их, но я понял это слишком поздно, когда он выбросил меня за борт моего собственного корабля. И я без сомнения погиб бы, если Берто не прыгнул вслед за мной и не помог добраться до берега. Но хотя я и выжил, все же боги повернулись ко мне спиной – потому что мы с Берто попали в лапы этого ублюдка Хродфолка.

Кэтилмунд одарил Берто восхищенной улыбкой.

– Что же, Беспалый, – произнес он. – Может, ты и не умеешь обращаться с топором или со станком, но сдается мне, ты больше рыба, чем цепной пёс.

Воронья Кость удивлялся – для чего трэлль спас Гриму, ему казалось, рабу это совсем ни к чему. И старик понял, что означал его взгляд. Он заговорил, и Воронья Кость вздрогнул от неожиданности – его всегда пугало, что кто-то способен прочитать вихрь его мыслей.

– Возможно, он спас меня, потому что я его не убил, к тому же на родине с ним обращались не лучше чем с трэллем, – сказал Грима. – Для него ничего не изменилось, разве что он стал дышать свежим морским воздухом. Я перед ним в долгу. И мне нечего ему дать, но все же я могу кое-что сделать, за то короткое время, что мне осталось, пока я ещё дышу. Ему минуло восемнадцать, и он будет тебе полезен. Поверь мне и освободи его в обмен на то, что я могу предложить.

Воронья Кость улыбнулся.

– С чего ты решил, что у тебя есть что-то, что мне нужно? – спросил Воронья Кость и Грима усмехнулся, обливаясь потом. В это время подошел Гьялланди, и заохал, осматривая руки старого воина.

– Ты принц, но я смотрю, у тебя нет подобающей для принца корабельной команды, – пробурчал Грима. – Если конечно, остальная твоя команда не скрывается где-то. Что также означает, что у тебя нет и подходящего для принца корабля. Я – ярл Красных Братьев, с кораблём и командой, – то, что нужно и принцу. Освободи Берто, и я приведу тебя к ним. Убей Балля и его прихвостней, и снова сделай меня ярлом, и тогда я вручу корабельную команду и драккар тебе, потому что не могу взять их с собой туда, куда скоро отправлюсь.

Воронья Кость задумался об этом, но ему казалось, что старик, того и гляди, помрет раньше, чем всё это произойдёт. И когда Грима усмехнулся, наблюдая за ним, Воронья Кость нахмурился.

– Будь спокоен, я проживу ещё достаточно долго, чтобы посмотреть Баллю в глаза, когда приду к нему вместе с принцем Олафом Трюггвасоном и десятком побратимов знаменитого Обетного Братства, – прорычал он, а Воронья Кость сидел неподвижно, размышляя о том, что, похоже, старик читает его мысли, или, что еще хуже, мысли настолько явно отражаются на его лице, что каждый может видеть, что происходит у него в голове.

Затем он кивнул и сказал вслух, что согласен, а значит, обратного пути уже нет. Круглолицый трэлль заморгал, а Кэтилмунд, ухмыляясь, разбил звенья его цепи, и таким образом, трэлль наконец обрел свободу.

– Ты свободен, Беспалый, – сказал он. – Подними-ка топор и как следует закрепи его на топорище, потому что теперь ты можешь носить его как свободный человек. И поблагодари принца Олафа, потому что теперь ты стал воином.

– Я – Берто. Я благодарю.

Голос Берто был высоким и говорил он с сильным акцентом, так как венд слышал норвежский только от фризов и своих сородичей, это скорее напоминало собачий лай, чем человеческую речь. Воронья Кость разглядывал разноцветными глазами глубокие голубые глаза и круглое еще безбородое лицо юноши. Он встречал вендов ранее, путешествуя вверх по реке Одре вместе с Ормом. Венды тогда ничем не впечатлили его, но сейчас Олаф удивился, заметив, что венд пристально разглядывает его, и в этом было что-то одновременно притягательное и настораживающее; вряд ли Берто был рабом у себя на родине, иначе он не держал бы так высоко голову и не смотрел бы так дерзко. И тут Воронья Кость понял, что пробормотал это вслух.

– Не иначе как у себя на родине он был принцем, – пробормотал Онунд, проходя мимо. – Как и все трэлли, которых привозят из набегов.

И пошел восвояси, посмеиваясь, вместе с остальными, которые знали, что сам Воронья Кость, освобожденный Ормом, первым делом заявил, что он принц. Воронья Кость помнил последующую за его освобождением бойню, и не улыбнувшись, повернулся к старику, вопросительно наклонив голову.

– У нас есть логово, – отозвался Грима. – Старое зимовье, где мы отлёживаемся. Моя команда должна быть там, потому что Балль предсказуем, как скала, он думает, что меня уже нет в живых.

Венд Берто склонился над стариком, пока жёлтая собака, поскуливая, пыталась, сунуть морду тому подмышку. Кэтилмунд разглядывая собаку, подумал, – сильная сука с клиновидной головой, но безобразная, как самый уродливый зверь в мире. Странный друг для трэлля, но если норны сплели их нити вместе, и это принесло им удачу, то значит не напрасно.

Берто бережно поддерживал голову старика и отгонял жадных до крови мух, пока Гьялланди начертал руны на свежих повязках и заматывал ими почерневшие обрубки пальцев Гримы. Резкий железистый запах крови ударил в нос, и капельки пота скатились в глаза Вороньей Кости.

– Это принц Олаф, – промолвил Грима, обращаясь к Берто. – Однажды он станет королём, и если удача будет сопутствовать тебе, как и прежде, вы можете быть друг другу полезны, несмотря на то, что он из Обетного Братства, а ты – христианин.

Воронья Кость взглянул на Берто и увидел свирепое выражение на круглом, большеглазом, остроносом лице, на мгновение тот напомнил охотящуюся сову. Берто кивнул. Грима скорчился от боли, когда люди Хоскульда подняли его, и наполовину поволокли, наполовину понесли на корабль.

Онунд Хнуфа протопал мимо, когда резкий запах дыма достиг ноздрей Вороньей Кости. Ветер принес отдаленные рыдания и треск горящего дерева, и Воронья Кость с мрачным видом развернулся и зашагал прочь, а тем временем терп охватило пламя, огонь разгорался, дым грязными столбом поднимался в небо.

Довольный Онунд ковылял рядом, сжимая добычу – свёрнутый пополам квадратный кусок твёрдой кожи, размером с его грудь.

Хольмтун, остров Мэн, некоторое время спустя...

Олаф Ирландский Башмак

Ярл Годред сидел на скамье в своем зале, а Олаф Кваран развалился в его собственном высоком кресле, накинув шкуру полярного волка, которая, словно молочный ручей, стекала с его плеч. Колышущийся мех укрывал плечи, все еще широкие, несмотря на то, что его волосы были того же цвета, что и волчий мех. Такая же седая белая борода заплетена в три длинные косы, отягощенные чуть подернутыми ржавчиной железными кольцами. Борода обрамляла выпуклые щеки, а его глаза, безумные, словно у охотящейся кошки, сверкали голубым льдом.

Годред заметил на бугристом лице ярла Дюффлина некое подобие улыбки, когда тот выпытывал у Огмунда сведения о налётчиках. Мало того, что старый бойцовский пёс рвался в бой с Уи Нейллами, – войну, которую Годред всегда считал глупостью, так теперь он еще проявлял нездоровый интерес к монахам.

Королевское брюхо Олафа обтягивала нежно-зеленая рубаха с красной вышивкой, но теперь её украшали лишь пятна от еды; и стоя рядом, Огмунд подумал, что по пятнам на рубахе можно проследить всю жизнь Олафа Ирландского Башмака, шаг за шагом, словно читая руны на памятном камне.

– Сын Гуннхильд сказал, что ищет монаха Дростана? – спросил ярл Дюффлина, его улыбка напоминала скорее расщелину в скале.

Огмунду было не по себе, когда владыка Дюффлина улыбался, это было так же неприятно, как чувствовать затылком волчье дыхание. Точно так же ощущал себя и ярл Годред, и Огмунд хорошо знал, что тот тоже недоволен всем, – а в особенности появлением Олафа Ирландского Башмака, который принижал его собственный авторитет.

– Он прямо не говорил этого, – ответил Огмунд, – но все и так ясно, если сложить одно с другим.

Он взглянул на Годреда, который сидел следующим за Ситриком, младшим сыном Олафа. Ветка упала недалеко от дерева, подумал Огмунд, потому что Ситрик, все ещё темноволосый, был такой же круглолицый и коренастый. Однажды эти двое станут похожи друг на друга как два плевка, – старший сын был третьим плевком, но хромоногим, из-за чего его прозвали Йаркне – Железное Колено.

У Олафа был еще один сын, Рагналл, который остался в Дюффлине, Огмунд тоже видел его. Высокий и светловолосый, от другой матери, он был любимцем Олафа. Вообще король любил своих женщин, сейчас Олаф вспахивал ирландскую красавицу по имени Гормлет, и непохоже было, что толстый живот как-то мешал ему.

– Нам известно, что Ульф в капелле на вершине холма нашел двух мёртвых монахов, – прорычал Ситрик, покачав головой. – Один из них выглядел так, словно ему пробили голову, но крысы уже успели обглодать обоих, поэтому трудно сказать, так ли это. Двое монахов. Этот Дростан мертв.

– Тогда кто был с торговцем Хоскульдом? – возразил Олаф, откинувшись на спинку высокого кресла и вытянув к огню ноги – обутые в обычные сапоги, увидев которые, Огмунд удивился, ведь прозвищем "кваран" или Ирландский Башмак, Олафа наградили норвежцы и даны. Они насмехались над северянами Дюффлина, считая тех наполовину, или даже больше, ирландцами, ведь те позабыли, как обуваются нормальные люди, а вместо этого носили ирландские сандалии.

– Хоскульд прибыл в Дюффлин вместе с монахом, но я его не видел, – продолжал Олаф, перебирая кольца на бороде. – Хоскульд пришел ко мне с нелепой историей про монаха, которому известно где находится старинный топор Эрика, и что тот монах готов за деньги рассказать, где он спрятан. Хоскульд сказал, что монах придёт ко мне лично, – после того, как ему будут предоставлены гарантии, – что показалось мне оскорбительным.

– Я думаю, это самая жалкая попытка выбить из тебя серебро, из всех, что я слышу каждый день, – буркнул Ситрик, на что его отец кивнул и грустно ухмыльнулся.

– Да, но Хоскульд – хороший торговец, ему можно верить, поэтому я позволил ему переночевать у меня, будто бы хотел обдумать его предложение. На самом деле, я уже решил отправить его обратно, к его робкому монаху, или пусть он приведёт ко мне этого шарлатана, но прежде чем я успел что-либо предпринять, Хоскульд сбежал. В спешке. Ночью. Этим он оскорбил меня ещё больше, подумав, что я причиню ему вред.

– Думаю, он не дурак – прорычал Ситрик, – потому что заслужил наказание за свою глупую историю.

Отец бросил на него колючий взгляд.

– А теперь, в поисках монаха сюда с Оркнеев заявился последний сын Гуннхильд, – произнес он. – Даже человек с булыжником вместо мозгов, понял бы, что Хоскульд уже растрепал свою историю многим.

– Найти Хоскульда, – ответил Годред, и Олаф наградил ярла тяжёлым взглядом.

– Хорошая мысль, – прорычал он. – Мне и в голову не приходило, что всё настолько серьёзно, и Гуннхильд так усердно взялась за его поиски, отправив своего младшего сына.

Щеки Годреда побледнели, а затем покраснели, но он промолчал, лишь опустил голову, разглядывая распущенную нить на своей рубахе. Он сидел на скамье в своем собственно зале, в то время как Олаф развалился на его высоком кресле, а королевский сын довольно скалится.

– Мне нужен Хоскульд, – заявил вдруг Олаф, – но в отличии от Гуннхильд, у меня нет лишних кораблей. И ты и корабли понадобятся мне для грядущей войны.

Годред покорно кивнул и ничего не ответил. Олаф Ирландский Башмак долгие годы вел войны с Домналлом и южными Уи Нейллами, и наконец, в этом году Домналл решил оставить всё и удалился в монастырь в Арме. Хорошие новости, подумал Годред, но, тем не менее, старик решил скрестить мечи с новым вождём северных Уи Нейллов, с Маэлом Сехнайллом.