Текст книги "Воронья Кость (ЛП)"

Автор книги: Роберт Лоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Часом позже ветер утих, и море покрылось длинными, неторопливыми чёрными волнами, вздыхая, словно сытый спящий волк.

Ирландское море, в то же самое время...

Команда Вороньей Кости

– Мы поворачиваем, – прокричал Стикублиг и это был не вопрос. Онунд, чьи волосы и борода, жесткие, словно нечёсаный лён, развевались по ветру, что-то крикнул в ответ, но ветер унёс слова прочь. Они кричали друг другу, приложив руки ко рту, а бушующий ветер плевался дождём; Воронья Кость видел в синей, подсвеченной вспышками молний, тьме мрачные лица своих людей, мокрых от страха не меньше, чем от дождя и брызг.

– Мы потеряли берег, – проорал Онунд на ухо Вороньей Кости. – Остаётся лишь догадываться, где находится суша.

Теперь Воронья Кость действительно испугался. В последний раз они видели землю днём, она казалась издалека тонкой серебряной полоской под огромными чёрными грохочущими тучами, и они начали грести к суше. Ветер притащил серую пелену, которая и накрыла их, и тогда они потеряли из виду эту тонкую полоску суши, линию жизни. Стикублиг распустил парус на один узел, и они пошли по ветру, надеясь, что корабль не наскочит на невидимые прибрежные подводные камни.

Всё что им требовалась – счастливый корабль и удачная волна. Обшивка дрожала под ногами Вороньей Кости, и он чувствовал, как "Тень" кренится, набрав достаточно забортной воды. Ему стало дурно от мысли окунуться в эту безумно движущуюся чёрную бездну, и в то же время он почти желал этого, потому что ежедневно упражнялся, ныряя в кольчуге, молотил руками и захлёбывался, пытаясь научиться сбрасывать её под водой. Он проделывал это на мелководье, где затем мог достать свою кольчугу.

Жёлтая сука залилась лаем. Рев и свист ветра беспорядочно искажали звуки, но собака стояла, широко расставив дрожащие лапы, шерсть на холке поднялась дыбом, она дрожала и гавкала, словно выплёвывала эти звуки всем телом.

Берто подошёл к собаке, затем обернулся и указал на что-то во тьме. Следующая бело-синяя вспышка словно вытравила на сетчатке глаза изогнутую линию галечного пляжа, обрамлённую густым лесом, и Онунд хлопнул Стикублига по плечу, выбив брызги.

Он метнулся к кормчему, которому уже помогал Халк и двое других, остальные бросились сворачивать парус, привязывая его к рее, другие сели за вёсла и начинали выгребать; "Тень" с трудом, но поворачивала, кренясь и раскачиваясь, словно больная корова, гребцы, кряхтя, ворочали веслами. Один завалился на бок, обессилев, его оттащили; Ровальд бросился на его место и принялся грести, остальные сидели на корточках, готовясь занять место тех, у кого заканчивались силы.

Долгое время слышался лишь свист ветра, шелест дождя и проклятия. "Тень" зарывалась и сопротивлялась, пытаясь кружиться, волны бросали судно вперед и откатывали назад.

В конце концов, корабль вдруг вздрогнул и остановился, всё, что было не закреплено, полетело вперёд. Море подхватило "Тень" и оттащило назад, а затем с силой швырнуло на берег, раздался резкий скрежет и треск. Онунд взвыл волком сквозь ветер и дождь, выплескивая боль и досаду, будто бы треснула не обшивка, а его собственные кости; внезапно корабль накренился и все завалились на бок, кто-то полетел за борт.

Они долго ковыляли по колено в воде, прибой сбивал людей с ног, с трудом они выбирались на гальку, таща свои драгоценные морские сундуки. Кэтилмунд и Стикублиг, борясь с волнами, вытащили на берег швартовые концы и искали, куда их можно надёжно закрепить.

Наконец, оказавшись на берегу, Воронья Кость оглянулся и заметил, что шторм всё усиливается, волны яростно швыряли солёные брызги на его людей, столпившихся рядом, они опустили свои сундуки на землю и вытирали мокрые от дождя лица.

– Треснула как яичная скорлупа, – проревел Онунд сквозь свист и завывания ветра, и этим сказал всё; "Тень", накренившись, лежала на песке и гальке, сломанные доски обшивки ярко белели на чёрном фоне.

– Ну, вот мы и добрались до берега, – прокричал в ответ Стикублиг. – Теперь нужно найти укрытие.

– Кто-то уже нашёл себе товарища, – проорал Мурроу и указал топором на жёлтую суку, а затем направился вглубь берега, посмеиваясь.

Все оглянулись; пятнистый пёс кружился вокруг жёлтой суки, эта парочка обнюхивала задницы друг друга. Воины захихикали.

– Что же, – сказал Кэтилмунд Берто, – а я уж подумал, что твоя жёлтая сука такая же чудесная, как и Штормовая шляпа Финна, или как сам Воронья Кость, а у неё просто течка в самом разгаре.

– Разная магия, но результат один, – пробормотал Ровальд. – Хотел бы я знать, чей же это пёс?

– Сдаётся мне, что вон тот свет расскажет нам об этом, – прорычал Горм и указал на подрагивающее и раскачивающееся тусклое жёлтое пятно света.

Хозяином собаки оказался закутанный в плащ человек, он искал своего пса, проклиная его за то, что тот сбежал именно в такую отвратительную ночь. Но вместо собаки он наткнулся на волчью стаю, уронил фонарь и с криками скрылся во тьме.

– Проклятье, – с досадой сказал Вигфус Дросбо. – Всё что нам нужно, – лишь укрыться от непогоды.

– И еще немного еды, – добавил кто-то.

– Сейчас бы эля неплохо, – сказал Вандрад Сигни. – А еще пару женщин.

– И всё золото, и серебро что у них есть, – подытожил Мурроу, заставив всех рассмеяться, а в это время дождь стекал по их шеям.

Нетрудно было найти, откуда пришёл тот человек, – кучка построек с плотно закрытыми дверями, за исключением задней двери главного здания, хлопавшей на ветру; похоже, хозяева сбежали прямо в штормовую ночь. Мурроу вошёл внутрь и обнаружил огонь в очаге и кипящий котёл; чуть пересолено, похоже на овощную похлёбку, если конечно никто не плюнул туда, прежде чем сбежать. Похлебка не хуже любой другой в Ирландии, заявил он, попробовав варево.

– Если мы оказались в Ирландии, – проворчал Воронья Кость в ответ, пристально взглянув на Стикублига, который лишь пожал плечами.

– Штормы носят нас по воле богов, – ответил тот, и нырнул под хмурым взглядом Вороньей Кости в тёплое и сухое укрытие. Один за другим, воины протискивались внутрь, довольные тем, что нашли укрытие от ветра и дождя, сбрасывая с плеч морские сундуки и встряхиваясь словно псы.

Воронья Кость отправил Кэтилмунда обследовать остальные постройки; вернувшись, он рассказал, что нашёл кладовые, пивоварню, приличную кухню с хлебопекарной печью, хлев с вечно жующими траву волами, а также постройку, что заинтересовала Воронью Кость больше всего – конюшню.

– Четыре мелких лошадёнки, и пять стойл, – сказал Кэтилмунд и Мурроу сплюнул в огонь.

– Так что они отправили куда-то весточку, – прорычал он, а затем налёг на похлёбку.

Воронья Кость подошёл к двери и выглянул наружу; ветер усилился и хлестал дождь. Бело-голубая вспышка молнии прорезала небо. Отсюда не было видно моря, хотя он знал, что оно сейчас беснуется. Он подумал, что тот посланник не сможет сейчас найти каких-нибудь воинов, и уж тем более вернуться с ними обратно, – ведь ни один разумный человек не станет облачаться в железо, покуда Тор размахивает своим молотом. Он вернулся обратно к очагу и сказал об этом, на что Гьялланди лишь пожал плечами.

– Это если поблизости нет крепости, – заметил он. – Куда же ещё могли сбежать местные жители?

Мурроу фыркнул.

– Да куда угодно. Может у них слишком много женщин и младенцев, чтобы рисковать ими. Они найдут какое-нибудь укрытие и пустят весть о нас на многие мили... проклятие, парень, да сними же ты мокрую рубаху, а то окочуришься.

Последнее он бросил Берто, дрожащему у огня в мокрой одежде, пока остальные разделись и искали место, чтобы высушить вещи. Венд одарил огромного ирландца полным желчи взглядом.

– Когда сюда заявятся воины, вроде тех, что мы повстречали в Галгеддиле, – возразил он, – я лучше посижу в мокрой одежде, чем встречусь с ними голозадым.

Раздались смешки, и более того, кое-кто даже снова оделся.

Воронья Кость взглянул на кучку мокрых и несчастных моряков Хоскульда, – Халк держался от них отдельно, а затем посмотрел на Горма.

– А хороший ли из тебя торговец? – спросил он, и получил в ответ настороженный взгляд. – Предположим, что хороший, и нам удалось бы убедить местных жителей, что мы не причиним им вреда. Если бы они не сбежали, ты мог бы помочь нам кое в чём, и в результате они великодушно отдали бы нам пригодную в пищу лошадь, в обмен, скажем, на четырёх новых рабов. Мне кажется, глупо ждать этого, так что нам следует зарезать лошадь прямо сейчас.

– Я не трэлль, которого можно купить и продать, – воскликнул Горм. – Незаконно продавать свободного человека, как раба, а уж тем более, христианина.

Воронья Кость склонил голову на бок и скривился, словно специально ждал этого момента, чтобы поставить Горма и остальных моряков Хоскульда на место.

– Я здесь закон, – ответил он. – А ты не такой уж и добрый христианин, как говоришь. Вы все теперь трэлли, и не имеет значения, кем вы были раньше.

Кэтилмунд, отправившийся на конюшню вместе с двумя другими, прихватив нож, чтобы перерезать лошади горло, рассмеялся, взглянув на лицо Горма, – но христиане, как заметил Мар, опустили глаза в пол.

Они жарили конину, жир капал и шипел в пламени, у них была пища, теплое и сухое укрытие в шторм, – вполне достаточно, чтобы все почувствовали себя довольными. На случай, если кто-нибудь появятся, выставили дозорных, остальные развалились у очага, слушая, как завывает штормовой ветер. Все дружно согласились с тем, что в такую погоду лишь безумец отправится воевать. Единственное сражение шло лишь за место для сушки вещей, да за последние куски лошадиного мяса, но всё ограничилось не более чем рычанием и хмурыми взглядами.

Ночью буря еще усилилась, так что крепко уснуть смогла лишь одна жёлтая сука – людей беспокоил шум ветра, так же, как и возможное появление вооружённых воинов. Так что вместо сна побратимы занялись проверкой оружия и ремешков шлемов.

Через некоторое время к Вороньей Кости подошёл Гьялланди, сел рядом и кивнул на Берто: тот дрожал и смотрел в огонь.

– Мне кажется, убийство давит на мальчишку тяжким грузом, – сказал он тихо. – Похоже, тот воин, которого он убил в Хвитранне, стал его первым.

Воронья Кость взглянул на Берто и кивнул, Гьялланди отошел. Через мгновение Олаф неслышно подкрался к маленькому венду, который отпрянул от огня, словно ужаленный.

– Убить человека – нелёгкое дело, – сказал Воронья Кость. Глубокие карие глаза Берто блестели как лунная дорожка, когда Олаф заглянул в них. Воронья Кость помнил своё первое убийство, – Клеркон, викинг, что пленил его самого, его мать и приёмного отца. Мать и приёмный отец погибли, а самого Олафа освободил от рабского ошейника Орм, который хоть и не знал тогда, кто такой Воронья Кость, но обошелся с ним по-доброму. И даже более чем: в Новгороде Орм поручил Торгунне купить мальчику подходящую одежду и другие необходимые вещи, одной из которых и оказался небольшой топорик, так как девятилетний Воронья Кость уже считал себя воином, и ему было необходимо оружие.

И вот на главной площади Новгорода он увидел Клеркона, стоящего вместе с Ормом, Финном и остальными, Мартин тоже был там. Воронья Кость видел их как в тумане, ему не было дела, что в тот момент они толковали о чём-то важном. Он просто заметил Клеркона.

Олаф помнил свои тогдашние чувства – внезапный, дикий восторг, он вприпрыжку пересёк площадь и высоко подпрыгнул, потому что был еще слишком мал, чтобы посмотреть Клеркону в лицо, и врубился топориком врагу в лоб.

Лезвие вошло как нож в яйцо, вспоминал он, рассказывая Берто. Правда, он не обмолвился, что это ощущение еще долго возвращалось к нему каждую ночь, а ладонь, которой он держал топорик, охватывал странный зуд. Не нужно было слов, Берто и так всё понял, глядя в его затуманенные глаза, и вдруг положил ладонь на запястье Вороньей Кости.

Этот жест вернул принца из его мрачных воспоминаний, он слегка вздрогнул и попытался говорить жёстко, ведь это он должен утешать Берто, а не наоборот.

– Позже, – добавил он, – я убил Квельдульфа, убийцу моей матери, тем же самым способом, но он мне никогда не снился.

Воронья Кость взглянул на Берто – его глаза походили на глаза жёлтой собаки, и он смутился – на самом деле юноша напомнил ему хазарскую девушку, которая была у него первой, и он сказал об этом, пытаясь сменить тему. Щёки Берто вспыхнули, глаза округлились.

– У тебя было много женщин? – спросил Берто и Воронья Кость задумался над вопросом.

– Первой была хазарская девушка. Мы с Владимиром прозвали её Лавкой, потому что она всегда делала это, стоя на четвереньках.

Сидевшие поблизости засмеялись, а глаза Берто распахнулись еще шире, и всем стало ясно, что юный венд никогда не был с девушкой.

– Мне было одиннадцать, – продолжал Воронья Кость, – и то, говорили, что я поздновато начал.

– Зато ты быстро наверстал, – угрюмо пробормотал Кэтилмунд. – Помнишь ту девчонку из данов, которую мы взяли в набеге, – ты ей так и не поделился.

– Сигрид, – медленно произнёс Воронья Кость, вспоминая. – Вскоре она заболела и умерла, так что никто не успел толком с ней позабавиться.

– Затем была великолепная двадцатка, – сказал Кэтилмунд. – В прошлом году, когда мы ходили в Полоцк за невестой Владимира, которая в итоге отвергла его.

Воронья Кость молчал, воспоминания о том коротком и кровавом походе были заперты в чёрном морском сундуке в его голове, и он не собирался доставать их оттуда.

– Полоцкий князь, – Кэтилмунд объяснял сидящему с открытым ртом Берто, – отказался выдать дочь за Владимира, – так что мы штурмом взяли его крепость, убили его самого и забрали его дочь. А еще мы пленили двадцать полоцких девушек, и юный Олаф позабавился со всеми ними, прежде чем мы успели их продать. Удивительно, как он мог стоять на ногах после этого, и тем более, откуда у него взялась сила приложить топор между глаз брата Владимира.

Воины заржали, и Воронья Кость заёрзал под пристальным взглядом Берто – он почувствовал, что краснеет, и не понимал почему. Тогда он сделался серьёзен, словно скала, и завёл речь о стене из щитов и больших битвах.

– Тебе еще не приходилось участвовать в битвах, – сказал он Берто, – да и мы не успели показать, как тренируемся строиться в стену щитов, или как защищаемся от стремительных, как у берсерков, выпадов Мурроу, или как Кэтилмунд толкается щитом.

– А ты, значит, участвовал? – спросил Берто, и Воронья Кость задумался, был ли этот мальчик и в самом деле настолько наивен, как говорили его глаза, потому что лишь одним этим вопросом он заставил Воронью Кость смутиться, а из-за чего, и он сам толком и не знал.

– В одной или двух, – ответил он, почесав подбородок, признался, – в небольших.

– Мне приходилось, – прорычал Мурроу, проходя мимо и услышав вопрос. Он присел на корточки рядом, не спросив разрешения, что заставило Воронью Кость нахмуриться, но Мурроу лишь ухмыльнулся на это, а затем обернулся к Берто.

– Как я вижу, у тебя есть лук. Научись им пользоваться как следует, потому что легче убить человека на расстоянии, чем глядя ему в глаза, – сказал он. – Будь у тебя кольчуга, ты бы встал в первую линию – там, где стоят Обречённые. Это почётное место, там находятся самые лучшие воины. Остальные – обычное ополчение – фирд, толпятся позади, вооружённые копьями, в кожаных доспехах, в плохоньких старых шлемах.

Он поднял прутик с нанизанным куском конины, и, дуя на него, продолжил:

– Ты видел, как мы встретили того всадника, лорда Галгеддила. – Он проверил, достаточно ли остыл кусок мяса и попробовал его на вкус, причмокивая губами. – Эх, сейчас бы сюда лимончик, что привозил Финн из Серкланда, – мечтательно произнёс он, погрузившись в воспоминания, затем вспомнил о терпеливо ожидающем Берто и вздохнул.

– Так вот, у нас нет фирда, потому что все мы – избранные воины – Обетное Братство, – продолжал он, просияв. – Наша слава велика, и ярлы очень хотят, чтобы мы сражались на их стороне, ведь они боятся, что их собственная дружина разбежится. Фирд набирается из вооружённых мужчин, когда их семьям или землям угрожает враг. В отличие от нас, они первым делом земледельцы, а потом уже воины.

Мурроу высосал из мяса сок. От сквозняка огонь заплясал, дым попал ему глаза, заставив разразиться проклятиями. Воронья Кость, всё еще хмурившийся из-за бесцеремонного вторжения, ничего не сказал, остро чувствуя на запястье ладонь Берто. Маленький венд сидел неподвижно, как древний камень, хотя глубоко внутри он дрожал, словно лошадь, по которой ползает муха, и Олаф чувствовал это.

– Поэтому важно, чтобы был второй или даже третий ряд, вооруженный копьями, – продолжал Мурроу. – В первом ряду, всё что от тебя требуется – крепко стоять и не дать себя убить, хотя на самом деле это сложнее, чем кажется. Ты не можешь толком сражаться из-за тесноты, – ты едва ли можешь даже поднять локоть. Ты стоишь там, чтобы защищать тех, кто сзади, чьи копья колют врага, они и делают настоящую работу.

– Так уж они и не сражаются? – сказал Ровальд, потянувшись за куском мяса, и хлопая по кончикам загоревшихся волос. – Именно Обречённые и выигрывают битвы.

– Ближе к концу, да, – подтвердил Мурроу и взялся за свой топор, который редко выпускал из рук, – потому что есть лишь один способ найти пространство, чтобы размахнуться – ты должен давить на врага, шаг за шагом, пока они не сломаются. А затем ты сражаешься, чтобы прикончить их. Поэтому мы и сражаемся парами, оттачивая эти навыки.

Мар, напарник Мурроу, кивнул и усмехнулся своему партнёру, который поприветствовал его, подняв свой бородатый топор. Берто уже знал, что Мурроу цепляет своим топором край щита, а в это время Мар старается убить незащищённого воина.

– Этот трюк с топором используется ирландцами, – продолжал объяснять Мурроу, улыбаясь и поглядывая на лезвие топора, словно мужчина на девушку, которая совсем не прочь. – Клан Дал Кайш, к которому принадлежит Бриан Бору, усовершенствовали это оружие, и хоть мне больно признать это, но такие топоры назвали именно в их честь.

– Но заметь, этот трюк хорош, когда ты наступаешь вперёд, – добавил Хальфдан. – гораздо сложнее отступить на шаг или два и держать при этом строй.

– Да уж, – признал Мурроу. – Не так уж приятно быть Обречённым, когда перед тобой нет никого, кроме ревущих врагов, тогда второй или даже третий ряд кажутся вполне уютным местечком. Но отступать куда труднее.

– А зачем же тогда отступать? – спросил Берто и те, кто понимал, усмехнулись. Потому что война – это тяжёлая работа, ответили с десяток глоток. Всего лишь час боя, когда ты поскальзываешься, вопишь и колешь врага, а кажется, что минул целый день, и тогда даже небольшой замах заставляет тебя падать на колени и задыхаться.

Мурроу считал, что воины, вся жизнь которых и была войной, отступают в самом крайнем случае, а фермеры с копьями и топорами и подавно, но даже таким прославленным воинам, как Обетное Братство, иногда приходится отступать на шаг или два, чтобы, в конце концов, хотя бы перевести дух. Можно ввести в бой свежих воинов, меняя один ряд на другой, но немногие владеют этим ромейским мастерством, опасаясь, что этот манёвр приведёт к беспорядку.

Все эти разговоры лишь отвлекали воинов ото сна, и Берто, в конце концов, поднялся и вышел в поисках жёлтой суки во тьму, оставив на запястье Вороньей Кости ощущение жара от прикосновения, а сам принц озадачился его внезапным уходом. Хальфдан пошутил, что венд приревновал к тому пятнистому псу, теперь куда-то пропавшему.

– Мне вот интересно, что случилось с кнорром, – пробормотал Онунд и Воронья Кость заметил, что Горм поднял голову.

– Пошёл ко дну, – угрюмо заявил Стикублиг. – Вот увидите, утром мы найдём разбросанные на гальке обломки.

– Жестокий ты человек, Стикублиг, – отозвался Кэтилмунд, покачивая головой. – Негоже желать такого морякам.

– Ступай на берег и покликай их, если так переживаешь, – сказал ему Воронья Кость, и Кэтилмунд насмешливо покачал головой. Вигфус Дросбо поддержал этот блеф, вступив в разговор, повернув квадратное лицо, и заявил, что обязательно пойдёт, ведь припрятал на кнорре свой котелок, и теперь вспомнил про него, но при условии, если с ним отправится Стикублиг. Они всё толковали об этом, пока полностью не исчерпали тему, но на берег так никто и не пошёл.

– Да уж, тяжела жизнь моряка, – произнёс Мурроу, вытянув ноги прямо к языкам пламени. А затем пустил ветры, и те, кто сидел рядом, распустив языки, принялись грубо костерить его.

– Да что ты об этом знаешь? – с издёвкой спросил его Стикублиг. – Твои ирландские хвастуны только и умеют плескаться на мелководье на обтянутых кожами посудинах.

– Я достаточно ходил по морям, – с негодованием возразил Мурроу, – я видел морось из брызг там, где море стекает с края мира.

– Вот болван, мир круглый, тебе скажет это любой моряк. – пробурчал Онунд.

– И как же ты узнал об этом? – спросил Хальфдан, и Воронья Кость заметил, что ещё несколько человек заинтересовались этим вопросом, очнувшись от полудрёмы. – Разве дуэргары не стоят на четырёх углах мира и не держат небо? Четыре угла, заметь. Квадрата. Даже я знаю это от наших богов, а я совсем неграмотный.

– Мир – это диск, – произнёс Стикублиг. – Диск вокруг Мирового древа Иггдрасиль. А океан, который вы видите, отделяет нас от Утгарда[16], от пустоты.

– Мир изогнут, будто круглый шар, иначе как вы можете объяснить, что сначала над горизонтом становятся видны кончики мачт, а только затем сами корабли? – возразил Онунд, сидящий возле очага, словно кривобокая гора.

– Тогда получается, что мы всё время плывём, взбираясь в гору? – с издёвкой промолвил Хальфдан, и Онунд, не найдя ответа, просто сгорбился и промолчал. Стикублиг сплюнул в огонь, раздалось шипение.

– Мир круглый, – громогласно заявил Гьялланди, – потому что Один и остальные боги Асгарда распорядились именно так, чтобы помешать Верховным королям. Неважно, как далеко зайдут они в своих завоеваниях, всё равно им придётся любоваться навозной кучей на собственном заднем дворе.

После этого раздался одобрительный хохот; кто-то разломал лавку на дрова, порыв ветра налетел на их убежище, так что даже стропила застонали, а сквозняки раздули пламя. И как только Воронья Кость закрывал глаза, он живо представлял, что находится в крепости Владимира в Новгороде, погрузившись в тепло и безопасность, спрятавшись от бушующей бури. Это было совсем давно, когда ему было четырнадцать.

Ему вспоминался именно Новгород, отметил он про себя, а не зал Гестеринга, где он не раз укрывался штормовыми ночами, в тепле и сухости. Ему было неприятно признаться себе в этом, а всё из-за того, что монахом, которого они искали, оказался Мартин.

Мартин, который отправил весточку Орму. Теперь Воронья Кость должен был иметь в виду то, что Орм мог не поделиться с ним всем, о чём знал, по вполне понятным причинам – из-за выгоды, например, и ему стало больно от этой мысли. Ведь после смерти отца, самым близким человеком для него стал не родной дядя Сигурд, когда тот ещё был жив, а именно Орм. Тот рассказывал истории о тех временах, когда сам был ещё мальчишкой, и его не беспокоило ничего, кроме стрижки чёлки да мытья ушей. У Вороньей Кости не было подобных воспоминаний, он накладывал на своё детство воспоминания Орма, как он карабкался по мокрым, скользким чёрным скалам за чаячьими яйцами, или запрыгивал на мускулистую крутую спину свирепого жеребца, стоящего в стойле.

Тем не менее, он не хотел стать таким как Орм. Он огляделся – вокруг раздавалось хрюканье, храп, бормотание и пердёж, бородатые лица спящих исполнены мрачной ярости; ему показалось, что он снова в зале Орма, среди его семьи. Это всё не для меня, подумал Воронья Кость. Люди – всего лишь орудия и инструменты, чтобы завоёвывать королевства. А затем змеиная мысль снова ужалила его: а если Орм думает так же, как и он сам, если он понял, что слава будет жить до тех пор, пока стоит последний камень, на котором вырезаны руны с твоим именем.

Он вспомнил о Гриме, предводителе Красных Братьев, который покоится безвестным под одиноким курганом из камней, на чужом берегу, и его пробрала дрожь.