Текст книги "Воронья Кость (ЛП)"

Автор книги: Роберт Лоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Охранник ухмыльнулся, так как незнакомцы скорее походили на оборванцев.

– Ты вообще когда-нибудь слыхал об Обетном Братстве? – спросил его Финн, вздёрнув подбородок.

– Да, – ответил страж. – Убийцы драконов и ведьм, что-то в этом роде, я слышал, как эти небылицы рассказывают детям.

– Если вы нашли всё серебро мира, – провоцировал второй, – то похоже, вы больше припрятали, чем оставили себе.

– С таким носом как у тебя, я не стал бы шутить, – ответил ему Финн, искоса взглянув на него, подходя ближе.

Страж поднял бровь, и на всякий случай потрогал свой нос, а затем нахмурился.

– А что не так с моим носом? – заявил он.

Финн ударил правой. Брызнула кровь, страж с воплем отлетел назад, и подняв облако пыли, несколько раз перекатился и застонал. Второй, застигнутый врасплох, разом попытался схватить копьё и попятиться, но уронил своё оружие. Человек с окровавленным носом вопил и стонал; Орм мог бы ему посочувствовать, потому что сам не раз испытывал подобную боль ранее, и вспомнил каково это.

Вопли оказались не напрасны, появились воины, ведомые человеком с мечом в руке, что показывало его более высокое положение. Прежде чем началась заварушка, Орм сообщил ему, кто они такие. Капитан взглянул на обезоруженную стражу у ворот, – один из них сидел на земле, истекая кровью, и лишь затем обратил внимание на Орма.

– Подбери копьё, – приказал он второму охраннику, скорчив гримасу, которая пророчила ему наказание за провинность.

– Подождите здесь, – сказал он Орму довольно вежливо и повернулся, чтобы отправиться на поиски Такуба. А затем обернулся, и произнёс почти извиняющимся тоном.

– Если бы вы попробовали войти с противоположной стороны, то возникло бы гораздо меньше трудностей. Этот вход называется "Пожиратель надежды", сюда входят рабы, но никто не выходит.

– Я ведь говорил то же самое, – заявил Финн с ухмылкой, обращаясь к Орму, который печально усмехнувшись, покачал головой.

– Я запомню это место благодаря тому, что стоит прислушиваться к твоей мудрости, – ответил Орм, ухмыляясь. – И носы будут целы.

Но, в конечном счёте, это место запомнилось им совсем другим. Когда впоследствии они вспоминали об этом, в памяти всплывал запах: внутреннее пространство шатра наполнял пряный аромат духов, плотный как парус, он дымкой кружил в жарком воздухе, и всё же лишь слегка приглушал вонь, от которой можно было лишиться чувств.

Внутри оказалось двое, – один стоял, другой лежал, утопая в подушках, укутанный с головы до пят в шелка, лицо тоже закрыто тканью, виднелись лишь чёрные глаза, они метались, словно крысы в норе.

Тот, кто стоял, шагнул вперёд. Здоровяк, когда-то был мускулистым, но начал заплывать жиром. Когда-то он щеголял в отличном шёлке, но теперь одежда обесцветилась и износилась до неузнаваемости. Грязные руки, одну из них незнакомец положил на украшенную драгоценными камнями рукоять кинжала, небрежно заткнутого за пояс.

– А я говорю, – давай убьём их прямо сейчас, – прорычал он, и мельком глянул в затенённые углы шатра, чтобы лишний раз убедиться, что его люди рядом. – Мы забрали их оружие, и теперь они не так опасны.

– Ты забрал оружие, что они носят на виду, – сказал закутанный в шелка, – но это – Обетное Братство. Вот этот – Финн, он припрятал по крайней мере один клинок. А это Орм, убийца белых медведей и драконов, любимец своего северного бога, который даровал им всё серебро мира.

Голос прозвучал низко, чёрная гнилая болезнь разъедала его глотку. Орм не узнал его, пока человек не подался вперёд, громко шипя от боли.

– Тот мальчишка всё ещё с тобой? – спросил он. – Который зарубил Клеркона на торговой площади Новгорода?

Это же Такуб, работорговец Такуб, и, похоже, жизнь обошлась с ним неласково.

– Воронья Кость, – ответил Орм, оправившись от удивления. – Вскоре после этого он раскроил другим топором голову главного помощника Клеркона. Точно также – ударом между глаз. А затем проделал тот же самый трюк с Ярополком, братом Киевского князя Владимира.

– Он немного подрос, – добавил Финн с улыбкой. – Так что, теперь ему уже не нужно высоко подпрыгивать.

Такуб шумно выдохнул и резко опустился на подушки.

– Мне снится этот мальчишка, – сказал он. – Во снах он приходит ко мне, отправленный тобой, отомстить за то, что я продал нескольких побратимов Обетного Братства в рабство.

Стоящему человеку показалось, что это прозвучало так грубо и прямо, он зарычал и обернулся к Такубу.

– Хватит, брат – мы можем подсластить твои сны их смертью, прямо здесь и сейчас.

– Баржик, – прошептал Такуб устало. – Ступай прочь и займись чем-нибудь.

Баржик взглянул на брата, затем на Орма и Финна, и наконец, буравя обоих хмурым взглядом, вышел вон, слабое дуновение ветерка накрыло их волной вони от гниющей плоти и тяжёлого запаха духов.

Такуб с трудом, охая от боли, сел прямо и медленно развязал намотанную на голове шёлковую повязку, после чего даже Финн ахнул.

Бледное, словно изъеденное червями лицо. Вместо носа – чёрная влажная яма, губы в язвах, щёки как будто изгрызли крысы, вытаращенный глаз вздулся жёлтым гноем. Болезнь добралась и до его горла, он говорил шёпотом, чуть слышно.

– Александрийская хворь, – сказал Такуб. – Неизлечимая.

– Проказа, – ответил Орм, а затем произнёс по-гречески – лепрос.

– Я наказан, – сказал Такуб, – либо вашим богом, или каким-то другим, уже неважно. Но ко мне вас привёл мой бог, чтобы даровать мне облегчение.

– Точно, – сказал Финн прежде Орма. – Я могу достать спрятанный клинок и подарить тебе облегчение.

Раздался звук, напоминающий хлопанье крыльев, и Орм не сразу понял, что это смех.

– Я цепляюсь за всё, что осталось в моей жизни, за боль и всё остальное, – ответил Такуб. – Мне было бы чуть полегче, если бы спокойный сон служил бальзамом.

– Мне спеть тебе колыбельную? – озадаченно спросил Орм.

– Мои сны, – прошипел он. – Мы с тобой торговцы. Я хочу избавиться от этих снов. А взамен дам то, что ты ищешь.

– Ты хочешь заплатить цену крови, – сказал Орм, сообразив, к чему он клонит. – И ты хочешь, чтобы я пообещал тебе не присылать Воронью Кость с топориком в руке, за то, как ты обошёлся с моими людьми.

Послышались шуршание, словно тараканы забегали в соломе, Такуб поёжился и кивнул. Орм подумал – насколько болезнь и близость смерти способны заполнить людской разум. Вот Такуб, например, в своё время – важный и хитрый человек, словно горностай на охоте, сейчас до смерти боится мальчишки, которого он однажды увидел на Новгородской площади. И боится настолько сильно, что всерьёз готов заключить сделку, дарующую ему прощение и спокойный сон, который сейчас для него дороже серебра и драгоценных камней. Он не должен знать, подумал Орм, что проданные им в рабство побратимы, в конце концов, обратили оружие против своих товарищей и были за это убиты.

На миг Орм задумался, где сейчас находится Воронья Кость, распутал ли он клубок загадок, связанных с Кровавой секирой Эрика, сейчас он уже, наверное, понял, кто выдавал себя за Дростана, и что он написал в послании. Будь у Олафа достаточно сообразительности расспросить Хоскульда и задать ему правильные вопросы, то торговец не смог бы молчать.

– Зачем держать парня в неведении? – спросил Такуб, и Орм объяснил ему – мальчишку слишком долго кормили серебром, воинами и кораблями, словно потчевали скиром с серебряной ложечки. Если он хочет сделать себе имя, пусть надеется на свой собственный ум.

В глубине души Орм думал, что вся эта затея с жертвенным топором – глупость, но в эту игру вмешался Мартин, что делало её по-настоящему опасной. Если мальчишка по-прежнему верен Клятве, то сейчас он должен узнать всё, находясь на острове Мэн. Если же он пренебрёг Хоскульдом и пошёл своей дорогой, то его ожидает ещё более суровый урок, хотя, Орм ни на миг не сомневался, что этот замечательный мальчик-муж жив.

Затем он поправил себя; Олаф больше не мальчик-муж, он повзрослел. Глупо цепляться за старые воспоминания о мальчишке с разноцветными глазами, который ещё не отвечал за свои поступки. Орм задавался вопросом, верен ли ещё Олаф Клятве, что принёс однажды.

Довольно скоро они узнают об этом.

Такуб зашёлся в хриплом кашле. Орм и не собирался преследовать работорговца, ни вместе с Вороньей Костью, ни без него, но Такуб не догадывался об этом, чем Орм и воспользовался, заключив сделку и заплатив дырявой монетой.

Такуб вздохнул и позвонил в маленький колокольчик. В провонявший шатёр проскользнул человек и вручил Орму свёрток. Орм развернул край материи и обнаружил там старое древко, подбитое с торца чёрным железом. Священное копьё, которое так отчаянно искал Мартин, то самое, что он потерял в степях. Орм кивнул, ему было всё равно, как Такуб заполучил его, и он не спросит его об этом. Всё, что сейчас заботило Орма – послание Мартина, в котором он желал заполучить копьё в обмен на Кровавую секиру, которую тот самоуверенно считал уже найденной. Орм не сомневался, что Мартин всё подстроил так, чтобы все псы перегрызли друг другу глотки, а пока они дерутся, он ускользнёт, прихватив ценную добычу. А если у него всё получится, то, в конце концов, он придёт торговаться с Ормом Убийцей Медведя.

– Дело сделано, и мы оба довольны, – сказал Такуб.

На миг Орм вздрогнул, подумав, что Такуб собирается плюнуть в ладонь и протянуть свою гниющую руку, чтобы скрепить сделку, как это принято у торговцев. Финн подумал то же самое и усмехнулся.

– Не стоит, – сказал он. – Если что-то отвалится, сложно будет отыскать среди всех этих шелков.

– Спи спокойно, – добавил он, когда они повернулись чтобы уйти. – Знай, тебе стоит опасаться не живых, а мёртвых. Тех, кому отрезали яйца, кто погиб из-за того, что ты продал их арабам. Они придут за тобой, Такуб.

У стен Дюффлина, через некоторое время...

Команда Вороньей Кости

Воронья Кость подумал, что побеждённых видно сразу, – они идут не как свободные люди, а еле тащатся, словно трэлли, уставившись в землю.

Он наблюдал, как они медленно проходили мимо, втянув шеи в плечи, заляпанные грязью и кровью, а когда кто-то из них на миг поднимал голову, в глазах стоял стыд.

– Наши земляки, – угрюмо пробормотал Кэтилмунд, расшевелив угли костра, наблюдая за пленными северянами, оказавшихся сейчас у ирландцев в рабстве. Побратимы зашевелились и заворчали; всем было не по нраву смотреть на униженных северян, как заметил Хальфдан.

– Это совсем другие северяне, – ответил Воронья Кость, словно щёлкнул хлыстом. – И тем не менее, они такие же наёмники, как и мы. Такие же воины, как и мы. А мы – Обетное Братство, разбили их наголову и теперь пожинаем плоды победы.

Все молчали, потому что награды оказались неравноценными. Через три дня после битвы все сложили в кучу награбленную добычу, и Воронья Кость расщедрился настолько, что раздал четыре меча, а также вручил Свенке Колышку богато украшенную кольчугу Рагналла; теперь Свенке важно расхаживал в ней, словно петух по навозной куче. Воронья Кость взял кольчугу Волка-Уголька, как и обещал, но она оказалась слишком велика даже Мурроу.

Были и потери – пало восемь побратимов, включая Каупа. Ещё шестнадцать воинов ранены, и один из них тяжело – Ровальд лежал, кашляя кровью. Гьялланди сказал, что брошенное великаном копьё не пробило кольчугу, но в груди Ровальда что-то сломалось. Какая разница, угрюмо подумал Воронья Кость, ведь воины знают, что это было моё собственное копьё.

– Обетное Братство.

Голос, полный чёрной ненависти, прозвучал как рёв дракона, и Вороньей Кости даже не нужно было оборачиваться, чтобы взглянуть кто это.

– Клятва нарушена, – сказал Мар сквозь зубы, шрам на его щеке выглядел как плохо подшитая кайма, потому что Гьялланди не был белошвейкой. – Клятва нарушена, даже согласно вашим языческим обрядам.

– Тот, кто нарушил клятву, заплатит за это, – резко ответил Воронья Кость. – Ты сам принёс мне клятву, Мар. Дважды поклялся, и дважды будешь проклят, если нарушишь её.

Совсем не ко времени это было сказано, подумал Онунд, когда увидел, что глаза Мара вспыхнули, как угли. С другой стороны, их связывало множество клятв, вполне устраивающих исландца, и он увидел, что боги Асгарда и Белый Христос сошлись сейчас лицом к лицу, словно две рычащие стены щитов. Ничего хорошего из этого не выйдет, потому что воинам, в конце концов, придётся делать выбор, на чью сторону встать.

– Надо было мне зашить рану, – сказала девушка, шагнув под их грубый навес, в круг света от костра. Она опустилась на колени возле Мара и повернула ему голову, чтобы получше рассмотреть шрам, но он отдернул подбородок. Её рука на мгновение поникла, словно ивовая ветвь.

Затем Берлио вызывающе поклонилась, точно также как после боя, когда спрыгнула с дерева, и сладко улыбнулась Вороньей Кости. Жёлтая сука подошла к ней и села рядом, высунув язык, глядя на Олафа и виляя хвостом.

– Ты же могла попасть мне в голову, – пробурчал тогда Воронья Кость, на что её улыбка стала слаще мёда. Она подошла и вытащила свою стрелу из земли, куда её воткнул Мурроу, после того как вырезал ее топором.

– Но вместо этого головы лишился Рагналл, – ответила Берлио, и с тех пор они не обмолвились ни словом.

Отрубленную голову Рагналла отправили Верховному королю, но Воронья Кость до сих пор не получил от короля ничего в ответ, и его терзало это. Он остро нуждался в похвалах и россыпях золота, чтобы держать этих ворчащих псов в узде.

Мурроу чистил лезвие топора от крови Рагналла, он замер, взглянул на девушку и улыбнулся.

– Проходи и садись рядом, девочка, – сказал он дружелюбно, и давящее напряжение незаметно растворилось в темноте. Берлио любезно села рядом с Мурроу и приняла миску с похлёбкой из котла; Воронья Кость, глядя на это, заставлял себя не хмуриться. Он не знал, был ли Мурроу добр или умён, но сейчас ирландец, несомненно, ухаживал за девушкой, и Олафу это не понравилось, а ещё больше его раздражало чувство ревности.

Берлио выглядела прекрасно, её чёрные волосы ниспадали смоляной рекой, плечи укрывала накидка из грубого сукна, закреплённая красивой булавкой. Он знал, что это её единственная добыча, булавку подарил ей кто-то из воинов, сидящих у костра, кто-то подумал о ней посреди залитого кровью поля, обшаривая мертвецов в поисках добычи. Мысль о том, что они хотели бы получить от неё взамен, разожгла внутри Олафа пламя ярости, такого гнева он ещё не испытывал ранее.

В этот момент к ним кто-то подошёл, и головы разом обернулись. Высокий воин в плаще, перекинутом через одно плечо, с копьём в руке, опирался на него, как на посох; Воронья Кость видел его раньше, этот воин стоял за спиной Гилла Мо Хонна на пиру и наполнял его кубок.

– Верховный король приглашает тебя, – вежливо сказал воин и чуть поклонился.

– Ага, – сказал Свенке, всё ещё гордясь своей новой блестящей кольчугой, – ещё больше наград за наши храбрые подвиги.

– Именно так, – выругался Мар. – Возможно, он одарит нас несколькими рабами, что недавно провели мимо нас.

– Ты злишься лишь потому, что тебе не досталась замечательная железная ирландская рубашка, как Свенке, – сказал Мурроу, Воронья Кость поднялся, мышцы всё еще ныли после битвы и долгого сидения.

– Пойдёшь со мной, – сказал он Мурроу, тот в ответ восторженно улыбнулся, – на случай если мне понадобится твой ирландский язык.

Отправившись за посланником, Олаф остановился и оглянулся на Мара, который сидел, уставившись в огонь.

– Если Верховный король предложит мне парочку трэллей, – сказал он, надежда что Маэл Сехнайлл вознаградит его золотом, придала ему решимость, – я попрошу одного чёрного, чтобы восполнить твою потерю. А пока меня нет, возьми себя в руки, иначе из-за твоего кислого вида того и гляди костёр погаснет.

Слова про Каупа прозвучали, словно звонкая пощёчина, и он ощутил, как пара угольков, – полных ненависти глаз Мара, прожигают его спину, но Олаф не оглянулся; они шли сквозь тьму, освещаемую другими кострами, и воины, подсвеченные огненными кровавыми бликами, поднимали головы, когда он проходил мимо.

Некоторые, узнав его, приветствовали возгласами или взмахом руки. Воронья Кость слышал, что Гьялланди старался изо всех сил, распространяя сагу о поединке Вороньей Кости и Рагналла. И в той саге не было ни слова про женщину.

Они шли через поле, освещённое кострами, справа возвышалась тёмная громада земляного вала и стен Дюффлина, ныне осаждённого ирландцами. Воронья Кость знал, что у Маэл Сехнайлла не было катапульт, константинопольские греки называли их баллистами, а без них ирландцам либо придётся штурмовать стены, либо морить голодом защитников. А ещё Олаф знал, что гавань так и перекрыли, ирландцы хоть и захватили несколько кораблей в маленькой внешней торговой гавани к югу от города, но у них не хватало судов, чтобы полностью заблокировать город с моря.

Итак, придётся карабкаться на стены, подумал он. От мысли, что Маэл Сехнайлл хочет его видеть, чтобы отправить Обетное Братство на штурм стен Дюффлина, душа уходила в пятки. Воронья Кость не был уверен, что кто-нибудь последует за ним в атаку, он мог бы даже сбежать отсюда вместе с ними, но он ввязался в эту заваруху, потому что хотел знать, что же Олаф Ирландский Башмак смог выведать у Хоскульда. Если кто-нибудь из них ещё жив, то они должны быть в Дюффлине.

Верховный король расположился в огромном полосатом, словно парус, шатре, вокруг которого раскинулся целый лабиринт подпорок и верёвок. Снаружи в жаровне горел огонь, у входа стояли охранники с копьями, оскалив зубы при виде посланника. Рядом возвышался высокий шест с насаженной на него головой Рагналла.

Внутри шатёр освещали мерцающие масляные лампы, звучала арфа, контраст темноты снаружи и света внутри заставил Воронью Кость и Мурроу остановиться и заморгать. Куда не брось взгляд, всё пространство внутри занимали лавки, на которых восседали короли рангом пониже вместе со своим окружением. Все они разместились вокруг деревянного помоста, на котором сидел сам Верховный король и задумчиво слушал слепого арфиста – оллума Меартаха, тот прервал мелодию за миг до того, как посланник постучал древком копья по лавке.

– Норвежский принц Олаф и Мурроу мак Маэл.

Верховный Король поднял взгляд, ирландцы, которые после недавнего боя зауважали Воронью Кость и Обетное Братство, встретили их улыбками. Маэл Сехнайлл тоже улыбался; и даже Гилла Мо выглядел довольным, что было заметно лишь по тому, что он перестал хмуриться.

– Сегодня твой "вал-хаукр" выпустил когти, – произнёс Маэл Сехнайлл с улыбкой, и Воронья Кость нахмурился, услышав это: "вал-хаукр" означало по-норвежски "ястреб-стервятник", и ему не понравилось, как король назвал его новое знамя. Но Олаф благоразумно промолчал.

– Но, заметь, – продолжал Маэл Сехнайлл, – здесь есть люди, которые, возможно, не согласятся с тобой.

Озадаченный Воронья Кость направился к свободному месту за столом, искоса поглядывая по сторонам. Поднялся невысокий коренастый человек, его голубую тунику украшала красная кайма и серебряная вышивка на вороте и запястьях. Он вежливо поклонился Вороньей Кости, рядом с ним мужчина и женщина сделали то же самое. Женщина – молода и красива, немного длинноносая, в обтягивающем коротком платье с глубоким вырезом, от вида которого Олафу сразу стало тесно в штанах. Конечно же, она нарядилась не для него, подумал он, а для Маэла Сехнайлла.

– Глуниайрн, сын Амлайба, – сказал Маэл Сехнайлл, и коренастый чуть кивнул.

– А это его брат, Ситрик, – продолжал Верховный король мягко, словно из его уст лилось молоко. – А это королева Гормлет.

У Вороньей Кости голова пошла кругом, но не выдал своё волнение ни взглядом, ни звуком. Мурроу был не столь сдержан, и разразился проклятиями, заглушив их кашлем. Они уселись на лавку, мрачные, словно мокрые утёсы, и Воронья Кость погрузился в глубокие раздумья.

Кости Одина, да это же королева, жена Олафа Кварана, и сводные братья того, чья голова сейчас насажена на пику снаружи.

– Принц, – произнёс он, в конце концов, потому что Глуниайрн – ирландское имя Йаркне Железное Колено, также как Амлайб – ирландское имя его отца – Олафа Кварана; Воронья Кость не знал, как правильно называть Йаркне. Маэл Сехнайлл усмехнулся.

– Скорее король Глуниайрн, с тех пор, как его отец покинул высокий трон и удалился, – сказал Верховный король, и с невинным видом повернулся к Железному Колену. – Где же он сейчас?

– На острове Хай, – прорычал Ситрик в ответ, сузив глаза, прежде чем его брат успел открыть рот. – Смерть Рагналла и недавний недуг сломили его окончательно. Он отправился в монастырь на острове Хай и оставил нас разбираться со всем этим беспорядком.

Его голос был полон горечи, он выплёвывал слова, будто грязь, Воронья Кость заметил смятение, и как братья и жена Олафа пытались взять себя в руки. Старший сын Олафа пришёл сюда, чтобы заключить мир и просить трон своего отца, от которого тот отрёкся. Пусть это и означало признать власть Верховного короля Ирландии. Подрагивающая в декольте грудь их мачехи, королевы Гормлет, служило тому доказательством.

Воронья Кость должен был прыгать от радости из-за того, что им не придётся штурмовать стены города, но в голове Воронье Кости крутилась лишь одна мысль, хотя он вежливо интересовался, и разузнал, что Хоскульда нет в Дюффлине, да и Олаф Ирландский Башмак тоже ушёл.

Ему не оставалось ничего, кроме как размышлять, а тем временем, в шатре стало шумно и дымно. Воины пили до тех пор, пока эль не польется из носа, изрыгнув большую часть выпитого, они снова принимались за выпивку. Они шумно хвастались и кричали, боролись на руках, кто-то яростно совокуплялся, даже не пытаясь укрыться в полутёмных углах шатра. Вспыхнуло несколько потасовок, полетели кости, лавки опрокинулись, треснул один из шестов, так что сам Верховный король, с раскрасневшимся лицом, самолично бросился в драку, браня тех, кто посмел повредить его великолепный шатёр.

Короче говоря, ирландцы праздновали одержанную ими победу, на этом великом пиру веселились все, и Мурроу в том числе: он пил до тех пор, пока не упал носом в лужу эля и не захрапел.

Воронья Кость отхлебнул эля, наблюдая за двумя братьями и их мачехой, которые почти не притрагивались к выпивке. Возле очага ревущая толпа наблюдала за борьбой на руках, Верховный король, пошатываясь, покинул зрителей, обняв за плечо человека с длинными прямыми с проседью волосами. Казалось, на голову незнакомца нагадила чайка, пряди волос прилипли к обрюзгшему лицу, глаза как у безумной совы.

– Домналл Клаэн мак Лоркан, – заплетающимся языком произнёс Верховный король. – Правда, хорошо, что ты снова с нами.

– Хорошо, – согласился человек, он хотел сказать что-то ещё, но губы и ноги плохо слушались его, так что он поскользнулся, сел на пол и захихикал. Глаза закатились, он откинулся на вонючую солому и захрапел.

– Вот, полюбуйтесь на короля Лейнстера, – заявил Верховный король, указывая лапищей на лежащее тело, и принялся пробираться к своему высокому креслу.

Он уселся, моргая и улыбаясь, оглядывая обоих братьев, а затем плотоядно взглянул на Гормлет.

– Вам он должен... быть хорошо знаком. Он гостил у вас некоторое время.

– Год или два, – подтвердил Железное Колено, его лицо было таким же твёрдым, как стол, над которым он склонился. – Его освобождение – часть соглашения, что принесёт нам мир.

– Так и есть, – сказал Маэл Сехнайлл, кивая. Он рыгнул, а затем лукаво взглянул на Гормлет, и Воронья Кость понял, что Верховный король не так уж и сильно напился, как кажется.

– Дорогая моя, – сказал Маэл Сехнайлл, его слова будто грязь налипли на её кожу. – Потерпи немного. У меня есть ещё одно королевское дело, сделав которое, мы сможем обсудить остальные детали мирного соглашения.

Гормлет грациозно покраснела и затрепетала, декольте раскрылось ещё глубже. Маэл Сехнайлл откашлялся и заморгал.

– Награда, – произнёс он, и хотя, он обращался к Вороньей Кости, но не мог оторвать взгляда от груди королевы. – Награда, соответствующая твоему вкладу в победу. Скажи своё... чего ты хочешь?

– Воинов. Столько, сколько последуют за мной, взамен ирландского рабства, – сказал Воронья Кость.

Маэл Сехнайлл, моргая, перевёл взгляд от Гормлет к Вороньей Кости, а затем откинулся на спинку кресла и рассмеялся.

– Не золото? И не серебро?

Воронья Кость испытывал искушение, но теперь-то он оказался на коне, и знал, как поступить правильно. Он видел бредущих пленников и знал, кем они были, – простыми наёмниками, им незачем было стоять насмерть за старого короля Олафа Ирландского Башмака; и они воспользуются возможностью выбраться из этого затруднительного положения.

Маэл Сехнайлл тоже понимал это, он поднялся и протянул руку Гормлет, чтобы увести её.

– Столько, сколько последуют за тобой, – ответил он Вороньей Кости, – и ты должен как можно скорее убраться из Ирландии и Дюффлина. Как тебе это удастся, дело твоё, но если через неделю ты всё ещё будешь здесь, то всё может поменяться. Я не желаю, чтобы такой как ты, с толпой вооружённых головорезов рыскал по Ирландии и причинял мне неудобства.

Верховный король удалился, ведя за руку Гормлет, остановившись лишь однажды, чтобы изящным движением носка сапога перевернуть храпящее на полу тело. Воронья Кость смотрел на братьев, которые наблюдали, как их мачеха продаёт себя.

– Зря ты отказался от золота, – в конце концов, произнёс Ситрик, кисло взглянув на Воронью Кость. – Лучшие бойцы Дюффлина полегли на холме Тары, и у тебя не будет отбоя от тех нидингов, – презренных трусов, что сдались в плен. Нам вообще не стоило их нанимать.

Ты просто потеряешь их снова, – добавил он, сделав глубокий, судорожный глоток из кубка. Кто-то запел, громко, яростно и фальшиво, но Ситрик совсем не потому сильно приложил кубком из мыльного камня по столу, так, что эль вспенился.

– Проклятые ирландцы, затянули свои дерьмовые песни, самое время убираться отсюда, брат, – пробормотал он.

– А ты ведь ждал меня, – сказал Воронья Кость, – так что давай перейдём к делу.

Железное Колено поднял голову, его голубые глаза встретились с глазами Вороньей Кости.

– Я не потеряю людей, которых собираюсь нанять, – сказал Воронья Кость, – я должен покинуть Ирландию и Дюффлин в течение недели. Так ведь, Йаркне?

– Ты наколдуешь всем своим людям крылья? – ухмыльнулся Ситрик. – Я слыхал сказки о тебе, мальчик, и было бы любопытно взглянуть на такое чудо.

Воронья Кость не сводил глаз с Железного Колена.

– Корабли, – сказал он. – И никаких крыльев. Ты дашь мне корабли. А Верховный король даст мне людей.

Ситрик сердито посмотрел на брата, ожидая от него резкого ответа. Когда ответа не последовало, он выказал беспокойство.

– Четыре, – наконец произнёс Железное Колено, а затем, обнаружив, что во рту пересохло, схватил кубок и осушил его. – Все четыре – хорошие драккары. Ты легко наберешь для них команды из тех, кто не пожелает закончить свои дни в ирландском рабстве.

Брови Ситрика взмыли вверх, почти к волосам, он молчал лишь миг, а затем высказал всё, что думал.

– Проклятье, да ты совсем обезумел? – вскрикнул он. – Эта гнида убила нашего брата. Он сражался на стороне врага, они почти вышвырнули нас из Дюффлина. Корабли... целых четыре...

– Значит, ты сделаешь это? – сказал Железное Колено Вороньей Кости, не обращая внимания на брызжущего слюной младшего брата. – Если нет, я обязательно запомню, и не успокоюсь, пока не прикончу тебя самым изощрённым способом, который только могу придумать. Поверь мне, принц Норвегии, в эти дни у меня очень чёрные фантазии.

Воронья Кость просто кивнул.

– Через три дня, – ответил Железное Колено и резко поднялся. Ошарашенный, всё еще с разинутым ртом, Ситрик переводил взгляд с одного на другого.

– Сделать что? – проревел он. – Что он должен сделать?

– Идём, – сказал Железное Колено, тепло улыбнувшись брату. – Пора вернуться домой в Дюффлин, где я объясню тебе суть игры королей, ведь однажды тебе пригодятся навыки, чтобы сыграть в неё.

Воронья Кость какое-то время сидел и слушал скорбные завывания, странный визг и вздохи. Король Лейнстера вдруг пошевелился, проснулся, повернулся один на бок, потом на другой, и с блаженным видом уснул снова; вонь отрыжки от эля и блевотины достигла ноздрей Вороньей Кости, словно подходящая печать для той грязной сделки, которую они только что заключили.

Победа в сражении у Тары открыла Маэлу Сехнайллу все двери, – он разгромил и растоптал королевство норвежцев Дюффлина, освободил и спас жизнь королю Лейнстера и заполучил жену Олафа Кварана. Всё это сделало его полновластным владыкой Дюффлина.

Железное Колено получит корону Дюффлина, пусть даже ему придётся преклонить колено перед Верховным королём. А Ситрик познает науку игры королей.

А чтобы всё это произошло: Железное Колено стал полноправным королём Дюффлина, Гормлет осталась королевой, и Маэл Сехнайлл, как добрый христианин, каким он и был, взял её в законные жёны, то старый король, отец и муж, должен умереть.

"Воины и корабли", подумал Воронья Кость. Справедливая цена за убийство Олафа Ирландского Башмака, но лишь после того, как старик расскажет всё что знает.

Санд Вик, Оркнейские острова, конец октября...

Команда королевы Ведьмы

Снаружи было морозно и светило солнце, в зале царил сумрак, висела серая дымка, то тут, то там пестрели пятна солнечного света, проникающего из открытой двери. Трэлли, болтая и смеясь, подметали утоптанный земляной пол берёзовыми вениками, купленными за немалые деньги в самой Норвегии. Они выскабливали столы и скамьи, резкий запах золы, старых камышей и белого щёлока заставил Эрлинга закашляться.

– Дни сравнялись, свет уравновесился с тьмой, – сказала она шуршащим голосом, и Эрлинг поразился, откуда Гуннхильд узнала это, ведь она никогда не выходила наружу. И даже сейчас, когда в зале царила суета, и трэлли пели рабочие песни, они заперлись в уединённой спальне, напоминающей по форме нос драккара, в самом тёмном уголке длинного дома.

– А с этого дня ночь будет пожирать свет, – продолжала она.

Эрлинг видел лишь Гудрёда, и то, лишь когда тот повернулся, тусклый отблеск света отразился на его щеке, да блеснул глаз; Ода он вообще не видел, хотя мальчик был там, его дыхание клубилось облаком тумана, напоминающим серо-голубой дым.

– Тем более, надо поторопиться. В послании, нацарапанном монахами, указано место, – раздражённо пробасил Гудрёд, ему не нравился этот тёмный угол, где даже не разглядеть доски для игры в тафл. В этой крошечной комнате Эрлингу показалось, что он ощутил рокот Гудрёда подошвами сапог; когда-то Гуннхильд правила всей Норвегией, затем землями вокруг Йорвика, а теперь Матерь конунгов владела лишь крохотным уголком, где едва ли могла вытянуться, хотя и была невысокого роста.