Текст книги "Грязные танцы"
Автор книги: Роберт Крейг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Глава четырнадцатая
Понедельник – день тяжелый, и девушки практически не разговаривали друг с другом. Когда в обеденный перерыв Анна сходила в банк, она с облегчением узнала, что зарплата наконец перечислена, так что теперь она сможет купить новую юбку для сегодняшнего свидания.
В автобусе Анна продемонстрировала покупку Наташе. Только сейчас между ними начался разговор. У Анны оставалось два часа, чтобы привести себя в порядок и подготовиться к вечеру. Впрочем, не приходилось занимать себя приготовлением еды – ее обещали покормить. Она поведала Наташе:
– Похоже, Ричард поведет меня в настоящий ресторан, где не приходится держать еду на весу. Спасибо «Бартоксу»!
Если Анна продолжит встречаться с Ричардом и все пойдет хорошо, Наташе придется смириться с тем, что она потеряет для подруги свое значение. Сама Наташа не могла посоперничать с Анной в своей привязанности к мужчинам. Разве что однажды, когда ей было шестнадцать.
Наташа поехала тогда с родителями и сестрой на их последние совместные каникулы. Она умоляла разрешить ей взять с собой Анну, но родители отказали. Поэтому Наташа отправилась с семьей, всячески демонстрируя негодование, как это только способен делать тинейджер.
– Боже, мне так скучно! Я хочу домой! – ныла она каждые пять минут, пока они добирались до места назначения.
Каникулы проходили в передвижном луна-парке неподалеку от городка Клиторпис. В первый же вечер Наташа позвонила подруге:
– Меня заставляют ходить на эту отвратную детскую дискотеку, потому что не хотят отпускать Бренду одну!
– Тебе хоть есть чем заняться? – спрашивала Анна.
– Нет! Это худшие каникулы в моей жизни. Здесь уныло и тупо, и вообще дерьмово! Как бы я хотела, чтоб ты приехала. Я тебе завтра еще позвоню.
Шестнадцать – это тот самый возраст, когда можно почувствовать себя настоящим инопланетянином среди тех, кто всего на год или два моложе тебя, и пока Бренда танцевала без устали, Наташа стояла в сторонке, усмехаясь и пренебрежительно глядя на детишек. Вдруг она увидела подобного себе: стоящего в стороне мальчика старше других, с выражением скуки на лице, постоянно осаждаемого девочкой помладше, на которую он смотрел с ненавистью. Его взгляд оставался злобным, когда он встретился глазами с Наташей. В испуге она отвернулась. Парень подошел к ней.
– Извини, – начал он. – Этот взгляд не предназначался тебе. Мне приходится приглядывать за дочерью знакомых. Она меня уже достала.
– Давай поговорим об этом, – сказала Наташа, превращаясь из задиристого, умудренного опытом взрослого человека в удивленного и ранимого ребенка. Впрочем, быстро придя в себя, она указала на Бренду:
– Моя сестра.
Парень засмеялся:
– Им следует здесь хотя бы бар завести.
– Давай поговорим об этом, – повторила Наташа, проклиная себя за неспособность придумать другой ответ. – Здесь не хуже, наверное, чем в любом другом месте этого проклятого лагеря, – поспешно добавила она. – Это все равно, что быть в тюрьме.
– А ты была в тюрьме? – пошутил парень.
Наташа засмеялась его шутке. Парень представился (его звали Майкл), после чего Наташа приняла его предложение купить ей что-нибудь прохладительное. Пока Майкла не было, Наташа воспользовалась возможностью, чтобы спросить себя, понравился ли он ей. Парень был тощим, его улыбка выглядела глуповатой. Кроме того, он передвигался как-то неуклюже, будто все время вспоминая, как следует ходить.
Когда Майкл вернулся с двумя банками «Доктора Пеппера» – это больше всего подходило в качестве замены спиртному, – она забыла обо всех его недостатках. У него были глубокие черные глаза, наполненные тайной. И Наташа должна была с ним поговорить, чтобы ее разгадать.
Решив не танцевать, они провели остаток вечера, беседуя о своих родных городах и друзьях. Наташа поведала Майклу все об Анне. Никто из них прежде не проводил столько времени за беседой с представителем противоположного пола.
В девять тридцать свет в зале ярко вспыхнул, словно во время полицейской облавы, и Наташа с облегчением увидела, что ее новый знакомый не страдает никакими физическими недостатками. Когда вернулись их юные подопечные, потные и запыхавшиеся, они повели себя спокойно и мудро. Цивилизованно простились друг с другом, уже зная, что им предстоит встреча завтра утром, и разошлись.
– Я не мог заснуть, все ночь о тебе думал – были первые слова Майкла, когда они встретились у ворот лагеря в десять утра, как договаривались. Он поцеловал Наташу так, будто они были давними любовниками, а затем взял ее за руку и провел через ворота.
– Твои родители были недовольны, когда узнали, что у тебя на утро есть свои планы? – поинтересовался Майкл.
– Бренда – это моя младшая сестра – сказала им, что я разговаривала вчера с парнем, так что, думаю, они все знают. Мне плевать, это не их дело.
Майкл улыбнулся и подмигнул, как будто они должны были сохранять конспирацию, будто они скрывались от кого-то.
Всю оставшуюся неделю Наташа проводила каждое утро с Майклом, в полдень она возвращалась к семье, но зато вечером, на дискотеке, они были вдвоем, отдельно от всего мира. Наташа забывала звонить Анне. И даже когда однажды вспомнила, все равно не позвонила.
Во время утренних прогулок по Клиторпису (иногда они заглядывали в галерею игровых автоматов, иногда бродили вдоль побережья, поедая хот-доги и прочую дрянную еду), они рассказывали друг другу забавные истории из своей жизни. А вечером на дискотеке, пытаясь перекричать шум и грохот музыки, они, отвязавшись от своих подопечных, делились друг с другом каждой подробностью своего бытия. И время вдвоем пролетало быстрее, чем им бы хотелось. Скоро уже придется вернуться к обычной жизни, и эта неделя словно перестанет существовать.
Наконец настал последний вечер, пятница.
– Я тебя не забуду, – сказал Майкл. – А ты мне не подаришь что-нибудь на память?
Наташа действовала под влиянием инстинкта: она повела его наружу, прочь из помещения дискотеки, к раздевалкам возле заброшенного бассейна под открытым небом. Они занимались любовью и вернулись назад к девяти. Последние полчаса они провели рядом, зная, что отныне неразлучны, хотя никогда больше и не увидят друг друга.
Вернувшись домой с работы, Анна приняла ванну. Чуть позже Наташа вошла в ее комнату, где та наряжалась. Пространство на полу было слегка расчищено – Анна просто сгребла все в одно место. Так близко к понятию «уборка» она еще никогда не подбиралась, хотя кровать до сих пор оставалась не застелена.
– Я знаю, что ты про меня думаешь, – сказала Анна Наташе, которая стояла рядом, пока подружка смотрелась в зеркало, примеряя новую юбку. – Ты думаешь, что стоит мне встретить кого-то, кто более или менее ничего, и в следующую минуту я уже втюхалась?
– Ты когда-нибудь по-настоящему влюблялась? – спросила Наташа, думая о Майкле из Клиторписа. – Я имею в виду настоящее чувство? Если оглянуться назад и вспомнить всех твоих мужчин, а их ведь были сотни, если не тысячи? – пошутила Наташа, – есть ли среди них тот единственный… про которого ты вспоминаешь с теплотой?
Анна задумалась, и вид у нее при этом был печальный. Затем девушка усмехнулась:
– Нет.
– А как насчет Ричарда? – спросила Наташа.
– Не знаю. Я о нем многого пока не знаю. Все, что я могу предположить, что если он такой замечательный, каким показался мне в субботу вечером… то это мой шанс. Поживем – увидим. В этом заключается разница между мной и тобой, Наташа. Мне мужики нравятся слишком быстро. Тебе пока не нравился никто из них. Никогда.
Утверждение Анны было построено на многолетнем общении, можно сказать, они были вместе целую жизнь, так что она верила Наташиным рассказам о том, что та никогда не встречала того, кто вызвал бы у нее глубокие чувства. Наташа рассказала Анне о Майкле, но умолчала о любви: она могла думать о Майкле как о своей любви лишь потому, что ни один ее опыт пока не приблизился к этому. И еще потому, что она знала его всего неделю: необычная ситуация, не запятнанная реалиями жизни. Наташе представлялось, что он был и будет всегда таким, как в эту неделю. Никто не был так безупречен, сейчас она это поняла.
– Больше всего на свете я хочу, чтобы наша дружба продолжалась, – вдруг произнесла она.
– Она продолжится, – ответила Анна, удивляясь, что Наташа вообще усомнилась в этом. – Мы же договорились, что ничто не способно разрушить нашей дружбы.
– Так говорят все хорошие друзья, а потом любовь вдруг показывает свое уродливое лицо – в тот момент, конечно, оно таковым не кажется, – а дружба отодвигается на второй план.
Анна сказала:
– Согласна: обычно так и случается. Но ты же знаешь, что мы не такие как все. Несмотря на то, что ты иногда встаешь мне поперек горла… наша дружба началась в таком раннем возрасте, что у меня нет ни одного воспоминания о прошлом, не связанного с тобой. В этом вся разница – пока мы помним прошлое, наша будущее не изменится.
– А что об этом скажет Ричард?
– Не думала об этом, – солгала Анна; она, конечно, уже обо всем подумала. – Я не считаю, что необходим какой-то особый разговор на эту тему, я думаю, он и так поймет. Если нет, то придется ему все объяснить.
Анна сознательно скрывала от Наташи правду – о том, что Ричард женат, – чтобы не растерять то счастье, в котором она купалась. Если Наташа будет верить, что Анна находится в честных отношениях с мужчиной, это сделает ее собственную иллюзию чуть более реальной.
Когда наконец Анна собралась и позволила подруге критически ее осмотреть, Наташа вспомнила, как она чувствовала себя после каникул в Клиторписе, по возвращении в Брэдфорд. Она ощущала, что потеряла друга, которого, как девушка в один прекрасный день поняла, она хотела бы видеть рядом с собой всегда. Затем последовала двухнедельная депрессия – кара, пропорциональная силе удовольствия, которое она испытала. А после того как Наташа пришла в себя, она сделала вывод, что удовольствие не стоило таких страданий, и поклялась осторожнее относиться к любви впредь. И она держала слово, хотя никогда ее сила воли не подвергалась особенным испытаниям: в «Аполлоне» не встречались достаточно привлекательные для нее мужчины, зато там в изобилии водились кандидаты на тюремное заключение.
Анна выглядывала из окна гостиной, поджидая Ричарда, несмотря на то что до назначенного времени оставалось еще десять минут. Наташа к ней присоединилась.
– Помнишь, мы с тобой пошли в «Аполлоне» в туалет, и там одна девушка утешала свою подругу, рыдавшую из-за какого-то парня. Мы с тобой всегда смеялись над такими, полагая, что это выглядит глупо. И я хочу, чтобы так оставалось и впредь. Мне будет очень жаль, если Ричард сделает тебе больно.
– Он на это не способен, – промолвила Анна, невольно подумав о том, какую боль причиняет Ричард своей жене.
– Вот что мы должны усвоить, Анна. Мы не задумывались об этом до сих пор, потому что ни одной из нас не встречались настоящие мужчины. Давай признаем, что там, где речь заходит о приличных мужиках, мы с тобой – девственницы. Я это говорю к тому, что давай пообещаем друг другу, что мы не будем принимать все близко к сердцу, что мы будем осторожными. Давай дадим им повод для сомнений, будем доверять им, но при этом не забудем, что они – мужчины. А мужчины всегда обижают женщин. Даже самые лучшие – они-то могут обидеть сильнее всего.
– Хорошо, – согласилась Анна. – Будем смотреть на вещи проще. Но слушай, я уже так сильно счастлива… Это ведь неплохо, да?
Но прежде, чем Наташа успела кивнуть, Анна заметила Ричарда, припарковавшего машину.
– Он здесь, он здесь! – вскричала она, словно христианин, узревший новое пришествие Христа, правда эта аналогия не подошла бы к ее следующей реплике: – Он здорово выглядит, может, нам стоит задержаться и кое-чем заняться по-быстрому?
В панике Анна суетливо прикинула – стоит ли ей дождаться, пока кавалер подойдет к двери или следует выскочить к нему, как ей и хотелось, что предательски выдаст ее чувства. Ее истинное «я» победило, и она бросилась ему навстречу. Наташа наблюдала из окна, как Ричард обнял подругу. Анна даже не оглянулась и не помахала Наташе рукой: у нее на уме был только Ричард.
Телефон зазвонил. Это был Джоффри. Наташа натянула на себя маску равнодушия и разговаривала ленивым голосом, как будто вовсе не ждала звонка. И беседа забуксовала: после обмена приветствиями воцарилось молчание; если бы они были рядом, то паузу заполнили бы улыбка или гримаса, но в телефонном разговоре это невозможно.
Джоффри запаниковал.
– Ну, и часто ты ходишь в «Бартокс»?
– Мы же об этом говорили в прошлую субботу, – ответила Наташа нетерпеливо. – Разве ты не помнишь?
– Да я помню. Не знаю, почему я это спросил. Ты была там впервые, – он добавил это, чтобы проиллюстрировать, что он действительно ее слушал.
Затем парень сделал еще одну попытку:
– Ты обычно ходишь…забыл название… что-то из области мифологии…
– «Аполлон», – напомнила она ему с осторожностью, чтобы не выдать свое нетерпение. – Не то что бы – обычно… Мы только туда и ходили…
Наташа добавила, что те дни в прошлом, поскольку клуб закрывается. Поведала, что всего два раза в жизни они не ходили туда в субботу – первый, когда у них совсем не было денег, и второй, когда их пригласили на свадьбу Коринны Слейтер.
– А как, интересно, ты представляешь в идеале свою свадьбу? – спросил Джоффри только для того, чтобы вновь не воцарилась тишина.
Он быстро спохватился и дополнил вопрос шуткой:
– Это не предложение руки и сердца, просто интересуюсь.
У Наташи уже был заготовлен ответ:
– Все, что я могу сказать, – это то, какой бы я не хотела видеть свою свадьбу. И собственно говоря, именно на такой я и была – местная церковь и местный бар. Забывается мгновенно. А твои соображения на этот счет?
Джоффри ответил прямо, открыв Наташе то, что он когда-то говорил Джанетт.
– Лас-Вегас. И чтобы бракосочетание совершал пародист в образе Элвиса. Никаких друзей и родственников, только я и женщина, на которой я женюсь. Потом проглотим по пицце и проведем медовый месяц в каком-нибудь заброшенном мотеле.
Наташа не засмеялась, хотя улыбка слышалась в ее голосе, и это говорило о том, что она оценила позицию Джоффри.
– А ты был в Америке? – спросила она. – Можешь не отвечать, готова поспорить, что был.
Джоффри ответил честно, как всегда, опасаясь, что этот ответ только укрепит девушку в ошибочном мнении, которое она нем составила:
– Ты права.
– Я могла бы и не спрашивать. Моя мечта – побывать в Штатах.
Они поговорили об Америке. Джоффри разрушил некоторые неверные представления девушки и затем вновь возродил ее желание поехать туда, рассказав, чем ему так понравилась эта страна. Наташа поделилась с ним своим мнением (несмотря на слабую осведомленность) по поводу реакционных американских политиков, а Джоффри в ответ сообщил, что преклоняется перед американской конституцией – у Британии нет ничего подобного. Они согласились, что американский милитаризм вызывает отвращение, но зато их телевизионные шоу гораздо интереснее британских. Наташе, правда, нравились преимущественно английские группы, в то время как Джоффри – американские. Его любовь к кантри-музыке вызвала у нее оторопь, и Наташа мучительно искала более мягкий ответ чем «кантри, музыка – отстой». Он реабилитировался в ее глазах, когда сказал, что ему нравятся «Уайт Стрипс», «Ред Хот Чили Пепперс» и «Строукес» – популярные американские рок-группы. Их музыка Наташе тоже была по душе.
Ухо у Наташи вспотело, и ей пришлось переложить телефонную трубку к другому, быстро, чтобы не пропустить ни слова. Они поговорили еще о музыке и назвали свои любимые баллады. Это повернуло разговор к теме любви, и Джоффри задавал девушке разные вопросы, чтобы не думать о Джанетт.
Наташа не вспоминала про Анну до тех пор, пока не оказалась на середине рассказа о Майкле, мальчике из Клиторписа. Она даже призналась Джоффри, что в последний вечер у них был секс.
– Разница между тем временем и сегодняшним в том, что я была тогда слишком молода. Сейчас мне хватит мудрости избежать подобной ситуации.
– Возраст не имеет значения, когда дело касается любви, чувств или твоих подозрений, что ты влюбился, – сказал Джоффри и пустился в воспоминания. – В прошлом году в это же время я был просто одержим одной женщиной, которая делала меня несчастным, но при этом знал наверняка, где-то в подсознании – оно не отражается на нашем поведении, но является нашим истинным внутренним голосом – я знал, что не люблю ее и никогда бы не смог полюбить. Тем не менее, когда она сказала мне, что намерена снова вернуться к бывшему мужу – несмотря на то, что последние три года она донимала меня перечислением его провинностей перед ней, я никогда не чувствовал себя так ужасно. Мне очень долго пришлось к этому привыкать.
Ответом ему была тишина. Глаза Джоффри были закрыты, и он ждал, что Наташа сейчас повесит трубку. Или, может быть, она уснула?
Наташа слушала, думая: «Я ему признаюсь, что он мне нравится. Пожалуй, стоит даже сказать, что сильно. Он ведь не изображал равнодушие, он честно не скрывал своих любовных поражений».
– Что ты о ней сейчас думаешь? – спросила Наташа.
От облегчения, что ему представилась возможность выговориться, Джоффри бросил:
– Ничего я о ней не думаю. Иногда на меня находит злость, но это злость на то, что я вел себя так, зная, что этот человек мне не подходит. Я вел себя как ребенок.
Наташа разуверила Джоффри в том, что ошибки, которые он совершил с Джанетт, выглядят глупо или наивно. Все, что она сказала, напомнило ей тех женщин, которых она ненавидела. Такие боятся высказать свое мнение, чтобы не обидеть приятеля. В какой-то мере она считала, что Джоффри, позволивший Джанетт так с собой обращаться, просто сопляк.
– Можешь ли ты повторить свою ошибку с другой женщиной?
– Если она будет что-то из себя представлять, – внезапно на него нашло вдохновение, – если она будет такой, как та, с которой я говорю по телефону уже около двух часов.
Наташа посмотрела на часы. Они действительно разговаривали уже почти два часа. До сих пор самый длинный диалог с мужчиной по телефону – не считая того раза, когда ей звонили из банка с сообщением, что она перерасходовала кредит – занимал семь минут. И тогда, собственно, это не был разговор – она больше молчала. Единственным человеком, с которым Наташа могла так долго болтать по телефону, была Анна.
Слушая Наташу, Джоффри надеялся, что этот звонок не будет сильно выделяться в счете за телефон.
Беседа закончилась обещанием Джоффри позвонить как-нибудь снова в это же время. Джоффри пошел приготовить себе что-нибудь выпить, вспоминая обрывки разговора, какие-то замечания Наташи, которые рассмешили его или заставили не согласиться с ней, а также и ее готовность защищать свою точку зрения. Женщина с твердыми убеждениями, намеренная за них сражаться. Его так и подмывало перезвонить Наташе и спросить, не хочет ли она к нему приехать, несмотря на то что было уже довольно поздно.
Джоффри так и не пригласил ее на свидание и не дал ей своего телефона. Наташа позвонила один-четыре-семь-один. Номер оказался закрытым.
Глава пятнадцать
Первое свидание Анны и Ричарда началось многообещающе. Он польстил девушке заявлением, что она может в любой момент с ним связаться.
– Вот мой рабочий телефон. И мой мобильник, – поведал он ей, – а вот по этому номеру, если хочешь, можешь послать мне факс. Сейчас скажу электронный адрес…
– У меня нет компьютера. И факса тоже. Я вряд ли разобралась бы в том, как они работают. У меня трудности даже с торшером. – Анна тоже дала ему номер мобильного, не задав вопроса, который вертелся у нее на языке: «А что, если я позвоню тебе, когда ты будешь со своей женой?»
Как только они уселись в его машину, Ричард объявил, что сперва они где-нибудь поужинают, а потом отправятся на постановку пьесы «Антоний и Клеопатра», как раз один театр приехал в Брэдфорд на гастроли. На лице Анны застыла улыбка на случай какого-нибудь подвоха. Пока Ричард кратко пересказывал ей содержание любовной трагедии Шекспира, ее единственной мыслью было: «Шекспир? Черт, мне как будто домашнее задание в школе дали».
Ричард спросил, видела ли она эту постановку. Анна честно ответила: «Нет», вместо того чтобы стыдливо заметить: «Нет, но зато я видела "Так держать, Клео!",[2]2
Художественный фильм 1964 года по мотивам комедии Шекспира.
[Закрыть] если это имеет значение».
Они отправились в китайский ресторан, в котором действовал шведский стол – платишь фиксированную цену – и ешь сколько хочешь.
Дети родителелей-алкоголиков, Анна и ее братья частенько сами готовили себе еду. Братья преуспели в открывании консервных банок и подогревании их содержимого. Если же Анна стряпала, ей приходилось обороняться от них, ибо брательники непременно пытались что-то стянуть. Когда девочке перепадало какое-нибудь лакомство вроде чипсов, она съедала их во дворе.
Ричард наблюдал, как Анна поглощает уже третью порцию с таким видом, будто еду у нее сейчас отнимут.
– Это выглядит устрашающе, – заявил он ей. – Ты такая ненасытная во всех смыслах?
– Мне кажется, ты уже знаешь ответ.
Когда она покончила с этой порцией, Ричард взглянул на часы. Анна предложила не ходить в театр, а отправиться вместо этого в бар.
– Но я уже взял билеты, – запротестовал он. – Тебе понравится, я обещаю.
В театре, в ожидании пока поднимется занавес, непрошенные мысли настойчиво, несмотря на то что Анна их игнорировала, лезли ей в голову: она не подходит мужчине, который считает что театр это идеальное место для первого свидания. И меньше всего театр годится для свидания с женатым мужчиной. Девушка пыталась не придавать этому значения: основной причиной, по которой кавалер ей нравился, было как раз то, что он отличался от остальных.
Анна мельком взглянула на профиль Ричарда, пока тот изучал программку. Лицо ее по-прежнему было обращено вперед, одни только глаза скошены так, что Девушка могла наблюдать за кавалером без его ведома. Его профиль притягивал: мужественный подбородок, нос правильной формы и синева вокруг челюсти, там где должны расти волосы. Пожалуй, Ричард стоит того, чтобы вытерпеть Шекспира.
Пьеса началась, и девушка приложила все усилия, чтобы уследить за действием и понять речь актеров. Во время смены декораций Ричард извинился и попросил разрешения выйти в туалет. Анна сосредоточилась на пьесе, пытаясь уловить смысл. На сцене была битва, и мужчина влюбился в женщину.
Пятнадцать минут спустя, переживая из-за отсутствия Ричарда, она включила мобильник и набрала текстовое сообщение – к недовольству ее надутых соседей – «Где ты»? Через некоторое время, когда Анна снова включила мобильный, ей пришел ответ: «В баре. Допиваю третий коктейль. А где ты?»
Девушке с трудом удалось обуздать свой гнев по пути из зрительного зала в бар.
– Ты же пропустишь всю пьесу! – возмутилась она, не добавив, однако, при этом: «Ну и ловко же ты устроила».
– Я что-то тебя не понимаю, – возразил кавалер. – Ты хочешь смотреть пьесу, когда здесь подают алкогольные напитки?
И Анна осталась с ним, радуясь, что ее так разыграли. Остаток вечера они провели в баре, пили и шутили на тему, какие же они все-таки некультурные.
– Я понимаю под удачным вечером возможность развалиться на диване и посмотреть хорошее видео, – поведал Ричард Анне.
Мимо них прошла соблазнительно одетая женщина: полный макияж, стройная фигурка, блондинка.
– Здорóво, – сказал Ричард, будто бы обращаясь к ней, и озорно улыбнулся, чтобы подразнить Анну.
Та ткнула его в коленку.
– Она проститутка, – сказала Анна.
– Ты говоришь так, как будто это плохо.
Беззлобно поддразнивая подружку в этой манере, Ричард знал, что Анна создана для него.
Она рассказывала ему забавные случаи из своей жизни, которые обычно слышала от нее только Наташа, или хотя бы они приберегались для мужчин, которых она знала гораздо лучше… Истории про то, как она напивалась, про какие-то проказы, о сексе и бывших приятелях. Анна испытывала его терпение, не переходя ту грань, за которой могло последовать разочарование, но, в конечном счете, она чувствовала себя свободной сообщать ему любые детали. Анна знала – уже знала – что назад дороги нет. Они могли рассмешить друг друга, а смех – один из сильнейших афродизиаков. Они были открыты, доверяя друг другу настолько, чтобы показать свои лучшие и свои худшие стороны. Лишь в одном Анна хотела бы себя предостеречь: она пожелает иметь больше в будущем. Кто отказывался от большего счастья? Но она знала, что это ей не светит.
Ричарду нравились истории Анны и то, как она их рассказывала – все более торопливо, по мере того как ее возбуждение росло; так что он даже вынужден был попросить ее говорить помедленнее, чтобы понять суть.
Ему понравилось, что в начале вечера девушка была достаточно осторожна в выборе выражений, но теперь ее речь стала очень многословной.
Ричард оставил свою машину на стоянке возле театра, и в такси по пути к дому Анны они поцеловались перед тем как расстаться. Ричард не стал говорить Анне, что он провел чудесный вечер, что он бы хотел увидеть Анну снова и как она ему нравится. Обычно такие вещи вылетали из его уст только тогда, когда на самом деле ничего подобного в виду не имелось.
Наташа еще не спала.
– Ну как все прошло?
– А Джофф звонил?
Ричард вернулся домой, размышляя, что будет дальше. Эта территория еще им не исследована, Анна представляла хитрую головоломку. Удивительно, что между ними не было никаких недомолвок. Опыт общения с ней был совсем недолог: они друг друга не проверяли, не рассказывали сказки, не ссорились, выливая друг на друга поток взаимных обвинений, но он уже все о ней знал. Только одно чувство осталось у Ричарда в загашнике – это страх. Он начал встречаться с Анной, потому что хотел перемен; он мечтал о свидании с женщиной, которая бы не была одержима тем, как выглядит, что на ней надето и сколько она весит. Ричарду нужна была симпатичная и естественная, и он готов был променять потрясающую красотку на девушку, рядом с которой не требовалось больших усилий для поддержания беседы: такую, что могла бы сама начать и поддержать разговор, умела бы давать умные ответы и отпускать острые реплики. Он мечтал об этом, но оказался не готов к тому, насколько это будет чудесно, захватывающе и даже сексуально.
Поэтому и возник страх. Намерения закончить эти отношения у Ричарда не было. Но если он не покончит с ними, то перспектива вырисовывалась пугающая: когда-нибудь в будущем Анна сама его бросит. Но более всего Ричарда страшило, что он встретил девушку, которая не бросит его и которую не бросит он сам. Никогда.
За шесть месяцев Джоффри написал ровно двадцать страниц своего предполагаемого романа. Арифметика была удручающая. Такими темпами работа над произведением приемлемого размера заняла бы семь лет. Он изумлялся, как это Энтони Берджес[3]3
Английский писатель (1917–1993), автор «Заводного апельсина».
[Закрыть] чувствуя, что ему недолго осталось жить, успел за год написать три романа, чем обеспечил своей жене солидное наследство. Или взять Достоевского, который писал по роману в две недели, чтобы уложиться в сроки, поставленные издателем.
Джоффри вынужден был признать, что его талант не соответствует таланту Берджеса или Достоевского. Ему и всей жизни не хватит, чтобы написать роман столь же гениальный. В аналогичной ситуации Джоффри нажил бы лишь судебный иск и оставил вдову голодать.
Ценой, которую Джоффри заплатил, чтобы стать писателем, была жизнь в клетушке, с враждебно настроенными соседями, где холод стоял даже в теплые дни. Выбора не оставалось, ибо доходов у Джоффри не имелось. Но, с другой стороны, Джоффри нравилась романтическая идея о том, что он – непризнанный писатель, живущий в нищете, курящий «Житан» и слишком много пьющий в надежде, что его убогий образ жизни проявится в его искусстве. Поэтому и слова выходят из-под пера медленно: ему проще думать, чем записывать.
Сейчас Джоффри временно жил в доме своих друзей. Стюарт решил, что Джоффри может присмотреть за их домом, пока они с женой будут в отъезде. Последние два раза, когда Мелани уезжала с ним на турнир, их дом грабили. Джоффри с радостью согласился. Дом замечательно отапливался, совсем не то, что его комнатушка, где электрический камин ужасно обжигал в радиусе трех дюймов, но стоило отойти еще на дюйм, и камин смело можно было выключать.
Кровать в гостевой спальне стояла твердая и удобная, в то время как матрас, на котором Джоффри приходилось спать, был плоским и рыхлым, как кусок хлеба. Холодильник в доме друзей был полон еды, тогда как в комнатушке Джоффри хранился лишь наполовину опустошенный пакет чипсов, запакованный эластичной лентой, чтобы продукт не утратил све-жести. Он к тому же надеялся, что работа на компьютере пойдет быстрее и он продвинется к написанию следующей главы. Дома у Джоффри была печатная машинка «Олимпия Трэвелл Делюкс», ему нравился шум, который она производила, когда на ней печатали, однако, приятный звук новых идей романтисту не прибавлял.
Что Джоффри действительно научился делать гениально, так это избегать работы. Он уселся за компьютер Стюарта и просмотрел различные программы. Он обнаружил такую, которая позволяла записывать с голоса, приладил устройство с микрофоном на голову и начал говорить:
– Не важно, что я чувствую по отношению к Наташе. Если я действительно хочу какого-то развития событий, мне следует найти время, чтобы признаться ей или сделать так, чтобы она сама обнаружила, что я не тот богатый парень, которым она меня считает. И даже если мои предположения неверны и Наташа заинтересована во мне не только из-за роскошного дома и чужой машины, я могу представить, как взбесится она, узнав, что я ввел ее в заблуждение. Так что ясно – Наташа даст мне отставку. И самый ужасный парадокс заключается в том, что если она меня не бросит после всего этого, то мне она будет нравиться уже меньше, потому что в таком случае – у нее нет гордости.
Джоффри продолжил говорить в микрофон:
– И как я должен с этим жить? Как я могу допустить, чтобы Наташа выскользнула из моих рук, не пытаясь побороться за нее? Не то чтобы у меня была куча женщин. У меня было их чуть, и никого, кто бы мне по-настояшему нравился. И даже с теми, с кем мне нравилось быть вместе, вроде Джанетт, даже с ними я чувствовал стойкое подсознательное убеждение, что я себя обманываю, потому что на самом деле мы друг другу не подходили. В случае с Наташей, хотя у меня и есть сомнения на счет мотивов, по которым она меня выбрала, у меня нет сомнений насчет моих собственных чувств. Мне хотелось бы знать, как бы мы повели себя, оказавшись только вдвоем, не думая ни о чем – кроме нас самих. Мне хотелось бы надеяться, что Наташа будет встречаться со мной достаточно долго и будет так потрясена моим обаянием и моей личностью, что, когда она поймет, что дом, машина и весь это образ жизни на самом деле не мои, она не придаст этому значения, она все равно в меня влюбится. Если, конечно, не считать того, что я – не тот тип, который пробуждает в женщинах любовь. Обычно я вызываю лишь скуку. Я им нравлюсь, они думают, что я милый, но они не любят меня. Было бы замечательно заполучить Наташу и заслужить ее доверие. Кое-какое доверие между нами уже установилось. Я рассказал ей многое о Джанетт, и она меня выслушала и сделала верные замечания. Она не смеялась надо мной и не подумала, что я идиот.
