Текст книги "Очищение"

Автор книги: Роберт Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

V

С этого момента люди стали по-другому относиться к Цезарю. Хотя Изаурик принял свое поражение со стоицизмом старого солдата, Катулл – который рассматривал понтификат как вершину своей карьеры – так и не смог полностью оправиться от удара. На следующий день он разоблачил своего противника в Сенате.

– Теперь ты от нас не спрячешься, Цезарь! – кричал он с такой злобой, что на губах его выступила пена. – Теперь ты выложил свои карты, и всем ясно, что твоя цель – захват государства.

Цезарь только улыбнулся в ответ. Что касается Цицерона, то он оказался в двойственном положении. С одной стороны, хозяин был согласен с Катуллом, что планы Цезаря были такие громадные и всеобъемлющие, что в один прекрасный день могут стать угрозой для Республики.

– Но в то же время, – размышлял он в моем присутствии, – когда я вижу, как тщательно причесаны его волосы и как осторожно он одним пальцем поправляет свой пробор, я не могу представить себе, что он способен поднять руку на конституцию Рима.

Считая, что Цезарь уже получил все, что хотел, и что все остальное – пост претора, консула или командующего армией – придет в свое время, Цицерон решил привлечь Цезаря к руководству Сенатом. Например, консул подумал, что негоже главе государственной религии во время дебатов находиться на скамье среди второстепенных сенаторов и оттуда пытаться привлечь внимание консула. Поэтому он стал предоставлять слово Цезарю сразу после преторов. Однако подобная примиренческая политика принесла хозяину новое политическое поражение, которое вновь показало всю глубину коварства Цезаря. Вот как это произошло.

Вскоре после того, как Цезарь был избран – прошло не больше четырех дней, – шло заседание Сената. Цицерон занимал свое место на подиуме, как вдруг у входа раздался крик. Непонятный субъект прокладывал себе дорогу сквозь толпу зевак, собравшихся у дверей. Его волосы торчали в разные стороны и были покрыты слоем пыли. Он небрежно набросил на себя тогу с пурпурным подолом, но она не полностью скрывала его военную форму. Вместо пурпурной обуви на ногах у мужчины были солдатские ботинки. Так он шел по центральному проходу; разговоры смолкли, когда все уставились на прибывшего. Ликторы, которые находились рядом со мной, вышли вперед, чтобы защитить консула, но Метелл Целер закричал со скамьи преторов:

– Остановитесь! Разве вы не видите? Это мой брат!

И он бросился обнимать вошедшего. По залу прошел шум удивления, который быстро сменился беспокойством. Все знали, что младший брат Целера, Квинт Цецилий Метелл Непот, служил легатом у Помпея во время войны с Митридатом, и его неожиданное появление в таком виде, очевидно прямо с поля битвы, могло означать, что римские легионы потерпели сокрушительное поражение.

– Непот! – закричал Цицерон. – Что все это значит? Говори же!

Непот оторвался от брата. Он был высокомерным человеком, который очень гордился своей красотой и физическими данными (многие говорили, что он предпочитает мужчин женщинам). И действительно, он никогда не был женат и не оставил наследников. Однако все это сплетни, которые я не хочу повторять. Он распрямил свои мощные плечи и повернулся лицом к собранию:

– Я прибыл прямо из лагеря Помпея Великого в Аравии! Я плыл на самых быстрых кораблях и скакал на самых быстрых лошадях, чтобы принести вам эти радостные вести! Тиран и величайший враг народа Рима, Митридат Евпатор, умер на шестьдесят восьмом году своей жизни! Война на Востоке выиграна!

Последовал период абсолютной тишины, который обычно сопровождает подобные драматические новости, а затем зал взорвался аплодисментами. Четверть века Рим воевал с Митридатом. Некоторые говорили, что он уничтожил восемьдесят тысяч римлян в Азии, другие называли цифру в сто пятьдесят тысяч. Но какая бы цифра ни соответствовала действительности, Митридат был воплощением ужаса. Большинство с детства помнило, как матери пугали им детей, дабы заставить их хорошо себя вести. А теперь его больше не было! И это заслуга Помпея! И не важно, что Митридат совершил самоубийство, вместо того чтобы погибнуть от руки римлянина, – старый тиран принял яд, но из-за того, что многие годы он, боясь быть отравленным, принимал противоядия, яд его не убил. Ему пришлось звать солдата, который и покончил с ним. И было не важно, что наиболее информированные наблюдатели считали, что это Лукулл, который все еще ждал своего триумфа за городскими воротами, заложил ту стратегию, которая в конце концов поставила Митридата на колени. Важно было то, что сегодня героем был Помпей, и Цицерон знал, что он должен сделать в этом случае. Как только аплодисменты стихли, он встал и предложил, чтобы в честь гения Помпея в Риме состоялись пять дней всенародного благодарения. Это предложение было встречено аплодисментами. Затем он дал слово Гибриде, который тоже пробормотал несколько восторженных слов. Затем позволил Целеру прославить подвиг своего брата, который проплыл и проскакал тысячи миль, чтобы доставить эту благую весть. И в этот момент встал Цезарь; Цицерон предоставил ему слово, думая, что тот предложит вознести благодарственные жертвы богам.

– При всем моем уважением к нашему консулу должен спросить, не слишком ли мы скупы в выражении нашей благодарности? – сказал Цезарь елейным голосом. – Я предлагаю изменение к предложению Цицерона. Период благодарения должен быть увеличен в два раза, до десяти дней. Кроме того, Сенат должен разрешить Гнею Помпею до конца жизни появляться в одеждах триумфатора во время Игр, так, чтобы даже в дни отдыха римляне не забывали о том, чем ему обязаны.

Я почти услышал, как Цицерон скрипит зубами под своей приклеенной улыбкой, ставя предложение на голосование. Он знал: Помпей отметит, что Цезарь оказался в два раза щедрее, чем сам консул. Голосование было единогласным, за исключение одного голоса молодого Марка Катона. Этот сенатор заявил, что мы обращаемся с Помпеем как с царем, пресмыкаясь и заискивая перед ним так, что основатели Республики уже, наверное, перевернулись в своих гробах. В своем выступлении он явно издевался над решением Сената, и двое сенаторов, которые сидели рядом с ним, попытались усадить его на место. Глядя на лица Катулла и других патрициев, я понял, что ему удалось сильно задеть их самолюбие.

Из всех великих фигур прошлого, которые я храню в своей памяти и которые являются мне в сновидениях, Катон был самой необычной. Он был совершенно удивительным существом! В те времена ему было не больше тридцати лет, но его лицо было лицом старика. Он был очень нескладный. За волосами не следил. Никогда не улыбался и очень редко мылся. От него исходил очень резкий запах. Религией Катона было накопительство. Хотя сенатор был очень богатым человеком, он никогда не ездил в носилках, а передвигался исключительно пешком, причем очень часто отказывался от башмаков, а иногда и от туники. Катон говорил, что хочет приучить себя не реагировать на мнение окружающих по любому вопросу, не важно, мелкому или серьезному. Клерки в казначействе боялись его как огня. Будущий сенатор служил там, когда был еще совсем молодым человеком, около года, и они рассказывали мне, как Катон требовал от них отчета за любую, даже самую мизерную, истраченную сумму. Даже закончив служить там, он все равно приходил в Сенат с табличками расходов казначейства и внимательнейшим образом изучал их, устроившись на своем вечном месте на последнем ряду и раскачиваясь из стороны в сторону, не обращая внимания на смех и разговоры окружающих.

На следующий день после вестей о смерти Митридата Катон пришел к Цицерону. Консул застонал, когда я сообщил ему, что его ждет Катон. Он знал его по прежним временам и даже выступал на его стороне в суде, когда Катон, подчиняясь одному из своих неожиданных импульсов, решил через суд заставить свою кузину Лепидию жениться на себе. Однако Цицерон велел пригласить посетителя.

– Мы должны немедленно лишить Помпея поста командующего, – объявил Катон, не успев войти. – И приказать ему немедленно вернуться в Рим.

– Доброе утро, Катон. Мне это кажется несколько поспешным, особенно после его последней победы. Ты со мной не согласен?

– Вся проблема именно в этой победе. Помпей должен служить Республике, а мы обращаемся с ним, как с нашим хозяином. Если мы не предпримем меры, то полководец вернется и захватит всю страну. Ты завтра же должен предложить его увольнение.

– Ничего подобного. Помпей – самый успешный римский военачальник со времен Сципиона. Он заслуживает всех тех почестей, которые мы ему оказываем. Ты делаешь ту же ошибку, которую сделал твой прапрапрадед, когда лишил поста Сципиона.

– Что ж, если ты его не остановишь, то это сделаю я.

– Ты?

– Я собираюсь выдвинуть свою кандидатуру на пост трибуна. Хочу, чтобы ты меня поддержал.

– Правда?

– Как трибун, я буду накладывать вето на любой закон, который будет предлагаться лакеями Помпея. Я хочу стать политиком, совершенно не похожим на нынешних.

– Я уверен, что именно таким ты и станешь, – сказал Цицерон, глядя на меня поверх его плеча и слегка подмигивая.

– Я хочу привнести в политику неизбежность логики философии, разбирая каждую возникающую проблему с точки зрения максим и концепции стоицизма. Ты знаешь, что у меня в доме живет Атенодор Кордилий, который, с этим ты не будешь спорить, является ведущим знатоком стоицизма. Он будет моим постоянным советником. Республика медленно дрейфует, как я это себе вижу, в сторону катастрофы. Ее влекут туда ветры компромиссов, на которые мы легко идем. Мы ни в коем случае не должны были давать Помпею его исключительных привилегий.

– Я их поддержал.

– Я знаю, и тебе должно быть стыдно. Я встречался с ним в Эфесе, когда возвращался в Рим года два назад. Помпей был похож на восточного тирана. Кто давал ему разрешение на строительство всех этих прибрежных городов? На захват новых провинций? Сенат это когда-нибудь обсуждал? Народ за это голосовал?

– Великий человек командует войсками на месте. Поэтому у него должна быть определенная автономия. После победы над пиратами он вынужден был строить базы, чтобы обеспечить безопасность нашей торговли. Иначе эти бандиты вернулись бы, как только он покинул те места.

– Но мы увязаем в странах, о которых ничего не знаем! Теперь мы оккупировали Сирию! Сирия… Что нам нужно в Сирии? Потом придет черед Египта, и нам потребуется постоянно держать там легионы. Тот, кому подчиняются легионы, необходимые для контроля над империей, будь то Помпей или кто-то другой, будет неизбежно контролировать Рим. А тот, кто попытается ему возразить, будет обвинен в недостатке патриотизма. Консулам останется только решать гражданские споры от имени какого-нибудь заморского генералиссимуса.

– Никто не спорит с тем, что определенная опасность существует, Катон. Но в этом весь смысл политики – преодолевать каждый вызов по мере того, как он появляется, и быть всегда готовым к преодолению следующего. Я бы сравнил искусство политика с искусством флотоводца: сейчас мы используем весла, а потом плывем под парусом; сейчас ты идешь по ветру, а потом борешься с ним; сейчас ты ловишь приливную волну, а потом от нее убегаешь. Все это требует много лет учебы и опыта, а не просто изучения одной инструкции, даже написанной Зеноном[24]24
  Имеется в виду Зенон Китийский, основатель школы стоиков (336–364 гг. до н. э.)


[Закрыть].

– И куда же ты надеешься приплыть таким манером?

– А я надеюсь, что сие плавание поможет мне просто выжить в этот тяжелый период.

– Ха-ха-ха. – Смех Катона был неприятен, хотя смеялся он редко: его смех походил на хриплый лай. – Некоторые из нас надеются добиться гораздо большего. Однако это потребует других навыков управления кораблем. Вот мои заповеди. – Произнеся это, Катон принялся загибать свои длинные худые пальцы: – Мудрец не должен ни уступать просьбам, ни смягчаться; никто не может быть милосердным, кроме глупого и пустого человека; все погрешности одинаковы, всякий поступок есть нечестивое злодейство; мудрец ни над чем не задумывается, ни в чем не раскаивается, ни в чем не ошибается и своего мнения никогда не меняет. «Одни только мудрецы, даже безобразные, прекрасны…»

– «…в нищете они богаты; даже в рабстве они цари». Я уже раньше слышал эту цитату, благодарю тебя. И если ты хочешь прожить спокойную академическую жизнь, обсуждая свою философию с домашней птицей и учениками у себя на ферме, то, вполне возможно, это и сработает. Но если ты хочешь управлять Республикой, то в твоей библиотеке должно быть много других книг, а не только труд Зенона.

– Мы теряем время. Очевидно, что ты не поддержишь меня.

– Напротив, я с удовольствием за тебя проголосую. Наблюдать за твоей деятельностью на посту трибуна будет совершенно незабываемым ощущением.

После того как Катон ушел, хозяин сказал мне:

– Этот человек почти сумасшедший, но что-то в нем есть.

– У него есть шанс победить?

– Конечно. Человек, которого зовут Марк Порций Катон, всегда будет иметь хорошие шансы в Риме. И он прав насчет Помпея. Как мы можем ограничить его амбиции? – Цицерон задумался. – Пошли раба к Непоту и узнай, отдохнул ли он после своего путешествия? И если да, то пригласи его на военный совет завтра, после заседания Сената.

Я сделал, как мне было велено, и вскоре получил послание, что Непот отдает себя в распоряжение Цицерона. Поэтому, после того как на следующий день заседание Сената закрылось, Цицерон попросил нескольких бывших консулов с военным опытом остаться для того, чтобы получить более подробный отчет Непота о планах Помпея. Красс, испытавший уже власть, которую дают консульство и большое богатство, был полностью поглощен мечтой о единственной вещи, которой у него не было, – о военной славе[25]25
  Дело в том, что Красс как раз добился значительной военной победы, разгромив в 71 г. до н. э. армию восставших рабов под предводительством Спартака; но поскольку, во-первых, к этому разгрому в последний момент приложил руку Помпей, а во-вторых, позже было решено не считать великой победу над мятежным сбродом, Красс удостоился лишь малого триумфа, а его заслуги в этой войне вскоре были практически забыты. Автор имеет в виду, что у Красса не было таких военных заслуг, как у Помпея, которому он, к слову, сильно завидовал.


[Закрыть]. Поэтому он жаждал принять участие в военном совете. Красс даже стал прохаживаться возле кресла консула в надежде получить приглашение. Однако Цицерон ненавидел его почти так же сильно, как Катилину, и не смог пропустить возможность унизить его. Он так очевидно игнорировал его, что в конце концов Красс ушел в ярости, а десяток седовласых сенаторов собрались вокруг Непота. Я скромно стоял в сторонке, делая свои записи.

Цицерон поступил мудро, пригласив на совет таких людей, как Гай Курий, который получил свой триумф десятью годами ранее, и Марк Лукулл, младший брат Лициния Лукулла. Самой большой слабостью моего хозяина как государственного деятеля было его полное невежество в военных вопросах. В молодости, обладая слабым здоровьем, он ненавидел все, что было связано с армией: недостаток удобств, тупоголовую дисциплину, скучную лагерную жизнь; поэтому хозяин покинул армию, как только появилась такая возможность, и вернулся к своим занятиям юриспруденцией. Сейчас же он остро чувствовал недостаток знаний и вынужден был предоставить Курию, Лукуллу, Катуллу и Изаурику возможность расспросить Непота. Скоро они выяснили, что в распоряжении Помпея находилась армия, состоящая из восьми полностью укомплектованных и вооруженных легионов, а его ставка находилась – по крайней мере, в то время, когда Непот последний раз был там, – к югу от Иудеи, в нескольких сотнях миль от города Петра. Цицерон предложил всем высказываться.

– На мой взгляд, до конца года существуют две возможности, – сказал Курий, который воевал на востоке под руководством Суллы. – Первая – двинуться на север, к Киммерийскому Босфору, с целью захвата порта Пантикапей[26]26
  Нынешняя Керчь.


[Закрыть] и присоединения к империи Кавказа. Вторая возможность, которая мне лично нравится больше, – ударить на восток и раз и навсегда решить все вопросы с Парфянским царством[27]27
  Древнее государство, возникшее около 250 г. до н. э. к югу и юго-востоку от Каспийского моря, на территории современной Туркмении.


[Закрыть].

– Не забывай, что есть еще и третий вариант, – добавил Изаурик. – Египет. Он принадлежит нам, после того как Птолемей оставил нам его в своем завещании. Думаю, что ему надо двигаться на запад.

– Или на юг, – предложил Лукулл. – Что плохого в том, чтобы напасть на Петру? В городе и на побережье очень плодородная земля.

– На север, восток, запад или юг, – подвел итог Цицерон. – Кажется, у Помпея широкий выбор. Непот, а ты не знаешь, что он выберет? Я уверен, что Сенат ратифицирует любое его решение.

– Насколько я понимаю, он думает об отступлении.

Тишина, которая повисла после этого заявления, была прервана Изауриком.

– Отступление? – повторил он в изумлении. – Что ты имеешь в виду? В его распоряжении сорок тысяч закаленных ветеранов, и ничто не может остановить его.

– «Закаленные» – это вы так считаете. На мой взгляд, точнее будет сказать «изнуренные». Некоторые из них воюют уже более десяти лет.

Установилась тишина, пока сенаторы обдумывали услышанное.

– Ты хочешь сказать, что Помпей хочет привести все свое войско в Италию? – спросил наконец Цицерон.

– А почему бы и нет? Ведь это их родина. Помпей сумел подписать несколько очень удачных соглашений с местными правителями. Его собственный престиж стоит десятка легионов. Вы знаете, как его называют на Востоке?

– Расскажи.

– Повелитель Земли и Воды.

Цицерон обвел взглядом лица бывших консулов. На большинстве из них он увидел выражение недоверия.

– Думаю, что выражу общее мнение, если скажу тебе, Непот, что Сенат будет недоволен подобным отступлением.

– Абсолютно, – сказал Катулл, и седые головы склонились в знак согласия.

– Поэтому я предлагаю следующее, – продолжил Цицерон. – Мы пошлем с тобой послание Помпею – упомянув, естественно, нашу благодарность и гордость за то, как он управляет нашими войсками, – и укажем в нем наше желание, чтобы войска оставались на месте и готовились к новой кампании. Естественно, что если он хочет сложить с себя груз ответственности и покинуть пост главнокомандующего после стольких лет службы, Рим поймет это и тепло поприветствует своего выдающегося сына.

– Вы можете предлагать все, что угодно, – грубо прервал его Непот. – Такое послание я не повезу. Я остаюсь в Риме. Помпей уволил меня с военной службы, и я намереваюсь участвовать в выборах трибуна. А теперь позвольте откланяться, у меня другие дела.

Изаурик выругался, провожая взглядом молодого офицера, покидающего помещение.

– Он не посмел бы так разговаривать с нами, если бы был жив его отец. И кого мы только воспитали?

– Если с нами так говорит щенок Непот, – сказал Курий, – то подумайте, как будет говорить его хозяин, с сорока тысячами ветеранов за спиной.

– Повелитель Земли и Воды, – пробормотал Цицерон. – Думаю, мы должны быть благодарны за то, что нам оставили воздух. – Раздался смех. – Хотел бы я знать, что за дела у Непота, которые более важны, чем беседа с нами… – Он наклонился ко мне и прошептал: – Иди за ним, Тирон, и выясни, куда он пойдет.

Я поспешил к выходу и подошел к дверям как раз вовремя, чтобы увидеть, как Непот со своим обычным сопровождением пересекает Форум, направляясь к рострам. Было около восьми часов, на улицах все еще было много народа, и я легко мог следить за Непотом в суете города, хотя Непот не принадлежал к категории людей, которые постоянно оглядываются через плечо. Его небольшая группа прошла мимо храма Кастора, и мне повезло, что в этот момент я сократил расстояние между нами, потому что, пройдя немного по виа Сакра, они вдруг исчезли. Я понял, что они вошли в официальную резиденцию верховного понтифика.

Первой мыслью было вернуться назад и все рассказать Цицерону, однако что-то меня остановило. Напротив резиденции был ряд магазинов, и я притворился, что выбираю драгоценности, не спуская при этом глаз с входа в резиденцию Цезаря. Я увидел, как на носилках прибыла его мать. А потом уехала его жена – тоже на носилках. Она была молода и красива. Разные люди входили и выходили, но я никого не узнал. Где-то через час нетерпеливый продавец сказал, что ему пора закрывать магазин. Он проводил меня на улицу, и в этот момент из одного из неприметных возков показалась лысая голова Красса, который прошел в двери дома Цезаря. Я подождал еще немного, но больше не увидел ничего интересного и вернулся к Цицерону с новостями.

К тому времени он уже покинул Сенат, и я нашел его дома работающим с почтой.

– Ну что же, хоть одна загадка решена, – сказал хозяин, выслушав меня. – Теперь мы знаем, откуда Цезарь взял двадцать миллионов на взятки. Не все они от Красса. Значительная часть принадлежит Повелителю Земли и Воды.

Он откинулся в кресле и глубоко задумался, потому что, как он сказал позднее, «если самый могущественный полководец государства, главный ростовщик и верховный жрец начинают встречаться, надо быть настороже».

Приблизительно в это же время сильно возросла роль Теренции в публичной жизни Цицерона. Часто люди недоумевали, как он мог жить с ней уже более пятнадцати лет. Она была женщиной очень набожной, некрасивой и совсем без шарма. Однако у нее было редкое достоинство – сильный характер. Она вызывала чувство уважения, и с годами Цицерон все чаще и чаще прислушивался к советам жены. Теренция не интересовалась философией или литературой, плохо знала историю, да и вообще была плохо образована. Однако, свободная от книжных знаний и врожденной деликатности, она обладала редкой способностью смотреть прямо в корень, будь это проблема или человек. И не стеснялась говорить то, что думает.

Начну с того, что Цицерон ничего не сказал ей о клятве Катилины убить его, – чтобы не беспокоить ее понапрасну. Однако, будучи женщиной умной и проницательной, Теренция сама скоро узнала об этом. Как жена консула, она была покровительницей культа Доброй Богини[28]28
  Добрая Богиня – отвечает за плодородие и способность женщин к деторождению. Известна также как Богиня целомудрия или Благая Богиня.


[Закрыть]. Не могу сказать, что это подразумевало, потому что все, связанное с богиней и ее храмом, полным змей, было скрыто от мужчин. Все, что я знаю, это то, что одна из жриц богини, женщина из благородной семьи и патриотка, однажды пришла к Теренции в слезах и предупредила, что жизнь Цицерона находится в опасности и что ему надо быть начеку. Она отказалась сказать что-либо еще. Но Теренция не могла этого так оставить, и благодаря комбинации из лести, умасливания и угроз, которая сделала бы честь ее мужу, постепенно вытянула из женщины всю правду. Сделав это, она заставила несчастную прийти в дом Цицерона и все рассказать консулу.

Я работал с Цицероном в его кабинете, когда Теренция распахнула дверь, не постучавшись, – она никогда этого не делала. Будучи богаче хозяина и происходя из более знатной семьи, Теренция предпочитала не обсуждать вопрос: «Кто главнее в доме?». Вместо этого она объявила:

– Здесь человек, с которым ты должен встретиться.

– Не сейчас, – ответил Цицерон, не поднимая глаз. – Пусть придут позже.

Но Теренция продолжала настаивать.

– Это… – и она назвала имя, которое я называть не буду – не ради этой женщины (она уже давно мертва), а ради ее потомков.

– А почему я должен с ней встретиться? – проворчал Цицерон, впервые недовольно посмотрев на свою жену. Тут он понял, что она не собирается отступать, и сказал уже другим тоном: – В чем дело, женщина? Что случилось?

– Ты должен сам все услышать. – Теренция отошла в сторону, и мы увидели матрону редкой, но уже увядающей красоты, с заплаканными глазами. Я хотел уйти, но Теренция твердо приказала мне остаться.

– Это лучший стенографист в мире, – объяснила она посетительнице. – И ему можно абсолютно доверять. Если он только посмеет проговориться, то я прикажу содрать с него кожу живьем. – Теренция посмотрела на меня таким взглядом, что я понял, что она это обязательно сделает.

Последующая встреча была неудобна как для Цицерона, который в душе был пуританином, так и для женщины, которой пришлось, под давлением Теренции, признаться, что в течение нескольких последних лет она была любовницей Квинта Курия. Он был распутным сенатором и другом Катилины. Уже изгнанный однажды из Сената за распутство и банкротство, Курий был уверен, что его опять выкинут при следующей переписи. Из-за этого он находился в очень сложной ситуации.

– Курий в долгах столько лет, сколько я его знаю, – объяснила женщина. – Но сейчас его положение просто отчаянное. Его имения перезаложены уже несколько раз. В один день он клянется убить нас обоих, чтобы избежать позора банкротства, а на другой день говорит о всех тех прекрасных подарках, которые мне купит. Прошлой ночью я посмеялась над ним. «Как ты можешь что-то купить мне? Ведь это я всегда давала тебе деньги», – спровоцировала я его. Мы сильно поспорили. Наконец он сказал мне, что к концу лета мы не будем ни в чем нуждаться. Именно тогда он рассказал мне о планах Катилины.

– И эти планы?..

На какое-то время она задумалась, а затем выпрямилась и посмотрела Цицерону прямо в глаза.

– Убить тебя, консул, и захватить Рим. Отменить все долговые обязательства, отобрать имущество у богатых, разделить государственные и религиозные посты между своими сообщниками.

– Ты в это веришь?

– Да.

– Но она еще не сказала самого ужасного! – вмешалась в разговор Теренция. – Чтобы связать всех по рукам и ногам, Катилина заставил своих сообщников поклясться на крови, и для этого убил мальчика. Он зарезал его, как барана.

– Да, – признался Цицерон. – Я это знаю. – Он вытянул руку, чтобы остановить протест Теренции. – Прошу прощения. Я не знал, насколько все это серьезно. Мне казалось, что не стоит расстраивать тебя по пустякам. – Он повернулся к женщине. – Ты должна назвать мне имена всех участников заговора.

– Нет, я не могу.

– Сказав А, надо говорить Б. Мне нужны их имена.

Она поплакала немного, видимо понимая, что находится в ловушке.

– Ты обещаешь мне, что защитишь Курия?

– Обещать не могу, но посмотрю, что можно сделать. Ну, давай же: имена.

– Корнелий Цетег, Кассий Лонгин, Квинт Анний Килон, Лентул Сура и его вольноотпущенник Умбрений… – Она помолчала какое-то время, а когда заговорила, то ее было еле слышно. Неожиданно имена полились потоком, как будто таким образом она хотела сократить свои мучения. – Аутроний Паэт, Марк Лека, Луций Бестий, Луций Варгунт.

– Подожди! – Цицерон смотрел на нее в изумлении. – Ты сказала Лентул Сура, городской претор, и его вольноотпущенник Умбрений?

– Публий Сулла и его брат Сервий. – Она неожиданно остановилась.

– И это всё?

– Это те сенаторы, которых Курий упоминал. Но есть еще не члены Сената.

– Сколько всего? – повернулся Цицерон ко мне.

– Десять, – сосчитал я. – Одиннадцать, если прибавить Курия, и двенадцать, если Катилину.

– Двенадцать сенаторов? – Я редко видел Цицерона в таком шоке. Он надул щеки и опустился в кресло, как будто его ударили по голове, потом шумно выдохнул. – Но Сура и братья Сулла не могут использовать угрозу банкротства в свое оправдание. Это измена Родине, видная невооруженным глазом. – Внезапно он вскочил, не в силах больше сидеть на месте. – О, боги! Да что же это происходит?!

– Ты должен их арестовать, – потребовала Теренция.

– Конечно. Но стоит мне ступить на этот путь, когда я смогу это сделать – а я пока этого сделать не могу, – куда он меня приведет? Мы знаем о двенадцати, а сколько их всего? Начнем с Цезаря – как он вписывается во все это? В прошлом году он поддерживал Катилину на выборах; мы знаем, что он близок с Сурой – не надо забывать, что Сура позволил приговорить Рабирия. А Красс? С ним что? Он наверняка замешан. А Лабиний – он трибун Помпея – так что, и Помпей замешан?

Он ходил по комнате как маятник.

– Они не могут все быть твоими врагами. Тогда бы ты давно умер, – сказала Теренция.

– Может быть, ты и права, но все они видят, какие возможности даст им хаос… Одни хотят убить, чтобы этот хаос начался, другие хотят подождать, когда хаос наберет силу. Они как дети, играющие с огнем, и Цезарь среди них – самый опасный. Это похоже на сумасшествие – наше государство сошло с ума. – Какое-то время Цицерон продолжал ходить, представляя себе пророческие картины Рима в руинах, красный от крови Тибр, покрытый отрубленными головами Форум. Все это он описал нам во всех деталях. – Я должен этому помешать. Должен быть какой-то способ…

Все это время женщина, принесшая известие, с удивлением следила за ним. Наконец Цицерон остановился перед ней, наклонился и сжал ее руки:

– Гражданка, тебе было непросто прийти к моей жене и все ей рассказать. Хвала Провидению, ты это сделала! Не только я, но и весь Рим навечно в долгу перед тобой.

– Но что мне делать теперь? – всхлипнула она. Теренция протянула платок, и женщина вытерла глаза. – После всего этого я не могу вернуться к Курию.

– Ты должна, – ответил Цицерон. – Ты – мой единственный источник информации.

– Если Катилина узнает, что я выдала его планы, он меня убьет.

– Он никогда об этом не узнает.

– А мой муж? Мои дети? Что я им скажу? Измена сама по себе – это очень плохо. Но измена с предателем?..

– Если они будут знать твои мотивы, то поймут тебя. Пусть это будет твоим искуплением. Очень важно, чтобы никто ничего не заметил. Выясни все, что сможешь, у Курия. Заставь его раскрыться. Вознагради его по-своему, если это необходимо. Сюда тебе больше приходить нельзя – слишком опасно. Все, что узнаешь, рассказывай Теренции. Вы можете легко встречаться в пределах вашего храма, где вас никто не увидит.

Естественно, она не хотела быть замешанной в эту паутину предательств. Но если Цицерону было надо, он мог уговорить любого на все, на что угодно. И когда он, не обещая впрямую неприкосновенности ее любовнику, сказал, что сделает для него все, что в его силах, женщина сдалась. Таким образом она стала шпионкой Цицерона, а сам он занялся разработкой своего собственного плана.