Текст книги "Восхождение самозваного принца"

Автор книги: Роберт Энтони Сальваторе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА 22
РАЗГАДКА

Боль в животе мучила ее почти постоянно. Летом королева почувствовала себя лучше; мучительные спазмы прекратились. Однако сейчас они возобновились и стали еще острее. А ведь до конца восемьсот сорок второго года Господня оставалось меньше двух месяцев. Во дворце уже начали готовиться к пышным новогодним торжествам, в чем по традиции всегда принимала участие и королева.

Джилсепони мужественно продолжала выполнять свои повседневные обязанности; делала все, на что хватало сил. Но всякий раз, когда общение с кем-либо из придворных оказывалось для нее особенно тягостным, ей было трудно сдержаться и она давала выход своему раздражению. Однажды, проходя мимо одной из фрейлин, Джилсепони услышала, как та с хихиканьем шепнула другой даме, что королева завела себе любовника. Женщина остановилась: живот вновь свело от нестерпимой боли. Мучительное ощущение помешало Джилсепони обдумать свои действия, и королева подошла к придворной насмешнице и влепила ей пощечину.

Сидя теперь у себя в спальне (не в той, которую она делила с королем Данубом) и вспоминая о случившемся, Джилсепони не могла удержаться от улыбки. Конечно, она поступила вопреки придворному этикету; в конце концов, она могла бы заключить дерзкую девчонку под стражу, но ответить на свою обиду собственноручно… Тем не менее Джилсепони ничуть не сожалела о своем поступке. Ох, каким взглядом одарила ее эта глупая раскрашенная кукла, угрожающе прошипев:

– Если бы вы только не были королевой…

– Радуйся, милочка, что я – королева, – ответила Джилсепони, чувствуя, как охвативший ее гнев пригасил волну боли. – Иначе так просто ты бы не отделалась, да и твоя приятельница – тоже.

С этими словами Джилсепони выразительно посмотрела на вторую фрейлину – единственную свидетельницу случившегося.

Разумеется, насмешница не простила ей этого. По дворцу поползли слухи; поговаривали даже, что фрейлина добивается, чтобы король Дануб заставил королеву Джилсепони публично извиниться перед нею за свой неслыханный поступок. Да, если дело не ограничится слухами, Дануб окажется в весьма неприятном положении…

Как бы там ни было, королева считала, что фрейлина вполне заслуживала пощечины. Не счесть случаев, когда Джилсепони едва сдерживалась, чтобы не отвесить оплеуху кому-либо из лицемерно-благочестивых придворных сплетниц (по большей части – из окружения Констанции Пемблбери) и столь же напыщенных и не менее глупых вельмож мужского пола.

Увы! То, что могла разрешить себе Джилсепони, королеве было непозволительно.

И потому она старалась направить внимание и силы в другое, куда более благодатное русло. Большая часть знати вела праздный образ жизни, развлекаясь охотой, играми, балами, флиртом и тем, что за ним обычно следовало. Королева же получала удовлетворение, продолжая дело Эвелина и Элбрайна. Она стремилась сохранить в себе бойцовские качества и защищать тех, кто нуждался в ее помощи. Когда-то она билась против гоблинов и поври. Теперь Джилсепони разбирала тяжбы мелкой знати, вела сражения с ленивыми и корыстолюбивыми чиновниками, меняла устоявшиеся традиции. Вместо меча и самоцветов она воевала словом.

Битвы эти были затяжными и нелегкими, и не раз заставляли королеву бессильно опускать руки. Традиции, на которые она покушалась, существовали веками, и их сторонники не мыслили ничего иного. Несмотря на искреннюю любовь и поддержку Дануба, при дворе Джилсепони по-прежнему считали чужой и совсем не торопились откликаться на разумные нововведения.

А теперь еще эти усилившиеся спазмы, сопровождавшие каждый ее шаг… Нижнюю часть живота словно жгло огнем, боль растекалась по всему телу и туманила разум. До сих пор Джилсепони не решалась взять камень души и попытаться установить причину своего недомогания. Во-первых, до недавнего времени боль была еще терпимой, и женщина надеялась, что она пройдет сама по себе. Во-вторых, ей просто не хотелось этого делать. Тогда, во время битвы на поле близ Палмариса, Маркворт не только лишил Джилсепони ребенка, которого она носила в чреве. Дух демона, направлявший Маркворта, надругался над ее женской сущностью, грубо вторгшись в нее и, по сути, изнасиловав. Заглянуть в свое чрево, пусть даже с целью врачевания, означало для Джилсепони вновь пережить те ужасающие мгновения.

Однако выбора у нее не было. С течением времени боль становилась все невыносимее. Помимо опасений, что последствия сражения с Марквортом могут угрожать ее жизни, нынешнее состояние мешало Джилсепони не только в выполнении ее обязанностей королевы, но и супружеских обязанностей, убивая всю радость жизни.

Женщина взяла камень души и, думая об Элбрайне, чтобы сделать происходящее менее тягостным, начала свое нелегкое исследование. Она не пыталась заглушить тяжелые и горестные воспоминания, сосредоточиваясь на их светлых сторонах. Она думала о ребенке, которого вынашивала, снова вспоминая то чувство наслаждения, которое испытывала, ощущая, что в ней растет новая жизнь.

Джилсепони проникла в свое пустое чрево, осмотрела шрамы, оставшиеся после той битвы. Но кроме этих старых рубцов она обнаружила и нечто другое – живое, злобное и пугающее. В ее плоть впились тысячи маленьких коричневых демонов, объятых неутолимым голодом.

Ошеломленная, Джилсепони с трудом восстановила ясность мыслей. После чего ринулась в бой с ними столь же неистово, как когда-то сражалась с демонами розовой чумы, яростно уничтожая пожиравших ее нутро демонов целительной силой камня души.

Она начала ощущать исцеление – как телесное, так и душевное. В отличие от демонов чумы коричневые демоны не плодились с такой пугающей быстротой. Ее схватка с ними была долгой, очень долгой, но когда Джилсепони вернулась в обычное состояние, она хотя и была измождена, зато давно уже не чувствовала себя так хорошо. Может, целый год, а может быть, и дольше.

Королева легла на постель, заложила руки за голову и с наслаждением вытянулась всем телом. Еще недавно это заставило бы ее закусить губы от нестерпимой боли. Теперь боль куда-то пропала, исчезли и мучительные спазмы. К Джилсепони вернулось телесное здоровье, однако это не избавило ее сознание от лавины вопросов. Была ли ее победа полной и окончательной? Сумела ли она уничтожить эту болезнь – или как назвать то, что мучило ее все эти долгие месяцы? Что означало ее выздоровление для нее самой и Дануба? Сможет ли она теперь родить королю наследника?

Следом за этим ее сразу же настиг другой вопрос: а хочет ли она ребенка от Дануба?

Сейчас было слишком рано думать об этом. Исцеление собственного чрева (хотя королева подозревала, что проделанное ею называлось как-то по-другому) имело далеко идущие последствия, и не все они были радостными. Кого бы она ни родила, чванливый и лицемерный двор Дануба сразу же возненавидит ее ребенка.

«Нет», – твердо ответила себе Джилсепони. Она не исцелила ран, нанесенных ей Марквортом; те были слишком давними и глубокими, чтобы поддаваться врачеванию магии самоцветов. Она избавилась от чего-то другого; возможно, от какого-то недуга, вызванного этими ранами.

Но какими бы ни были результаты и последствия ее битвы с коричневыми демонами, столь длительное время терзавшими ее тело, королева Хонсе-Бира чувствовала себя гораздо лучше. В таком приподнятом настроении и застала ее одна из служанок, которая принесла Джилсепони завтрак. Королева уселась за столик возле кровати и стала ждать, пока та расставит тарелки с кушаньями. Впервые за все это время в ней пробудился здоровый аппетит.

Когда служанка вышла, Джилсепони вооружилась вилкой и ножом и приготовилась…

Вилка и нож так и застыли в руках ошеломленной женщины. Она отчаянно заморгала, предполагая обман зрения. Возможно, это явилось результатом ее недавней битвы. Возможно, у нее еще сохранялась внутренняя связь с гематитом… Однако сейчас было не до поиска причин: она вновь увидела коричневых демонов.

Маленькие злобные существа бросали на нее жадные взгляды. Вся пища просто кишела ими. И Джилсепони ощущала их чудовищный голод.

Вздрогнув, королева оттолкнула стул и снова достала камень души. Она колебалась. А вдруг обнаружится, что сама пища является для нее ядом? Вдруг раны, нанесенные демоном, способны сотворять что-то с пищей, превращая ее в отраву? Как тогда жить? Как…

Джилсепони отбросила эти страхи и погрузилась в камень души, чтобы внимательно проверить принесенные ей кушанья. Результаты, с одной стороны, успокоили королеву, но с другой, только усилили ее страх. Ядовитой была не сама пища, а что-то, подмешанное в нее!

Джилсепони смахнула тарелку на пол, и та со звоном разлетелась на куски. Королева добралась на подгибающихся ногах до постели и упала на нее, пытаясь обдумать свое открытие и связанные с ним последствия, от которых ее пробирала дрожь. Неужели кто-то давно и регулярно пытается ее отравить?

– Быть может, мой желудок не воспринимает некоторых приправ, – произнесла она вслух, хотя сама прекрасно понимала, что маленькие голодные демоны были не приправой, а отравой, намеренно добавляемой в ее пищу.

Женщина быстро оделась и приступила к поискам отравителя. Служанка, которую она сразу исключила из числа возможных заговорщиков, привела ее в громадные помещения дворцовой кухни, прямо к главному повару Кеникану, удостоенному чести готовить пищу для королевской четы.

Когда Джилсепони велела всем удалиться и оставить их одних, подобострастная улыбка немедленно сползла с лоснящегося лица повара. Он не терялся в догадках и сразу понял, что привело сюда королеву. Пристальный взгляд Джилсепони и ее резкие вопросы, требовавшие немедленного и однозначного ответа, вынудили толстяка на быстрое признание. Впрочем, Кеникан был лишь исполнителем.

– Если Анджелина просто приносила мне еду, даже не подозревая, что туда подмешано, то ты прекрасно знал об этом, а потому являешься соучастником преступления, – решительно объявила повару Джилсепони.

– Нет, я… я не знал, ваше величество, – заплетающимся от страха языком пытался оправдаться Кеникан.

– Все ты знал, – отрезала королева. – Я сразу это поняла по твоим бегающим глазкам, едва только потребовала, чтобы нас оставили вдвоем. Ты все прекрасно знал.

– Смилуйтесь, ваше величество! – застонал, падая на колени, толстяк, который понял, что обречен. – Я не смел ему отказать! Кто он, и кто я! Всего лишь повар, незаметная букашка, человек…

– А ну-ка, встань, – приказала ему Джилсепони.

Пока Кеникан, кряхтя, поднимался на ноги, она пыталась разобраться в своем гневе. Какая-то часть ее натуры жаждала отхлестать негодяя по щекам, и королева уже была готова позвать гвардейцев, чтобы повара арестовали, судили и наказали по всей строгости закона. Но другая часть ему сочувствовала. Кеникан оказался между двух противоборствующих сил, каждая из которых с легкостью могла стереть его в порошок. Женщина вполне понимала и то, почему толстяк принял сторону заговорщика – он знал, как относятся к королеве Джилсепони придворные. Неудивительно, что слуги подражали господам.

– Значит, ты собирался убить меня? – спросила она повара.

На лице Кеникана отразился неподдельный ужас.

– Ты добавлял отраву в мою пищу, – продолжала Джилсепони.

– Отраву? – простонал он. – Но ведь все дамы… Я думал…

Королева недоуменно воззрилась на толстяка. После чего велела ему сесть и потребовала, чтобы он сознался ей во всем.

То, чем ее пытались отравить, было отваром сбора трав, которую принимали придворные дамы, чтобы избежать нежелательной беременности. Повар рассказал Джилсепони, каким образом придворные дамы получали эти травы – их поставлял один человек. Человек этот, обладающий огромным влиянием и властью, явился к повару и объяснил, что отныне он должен добавлять отвар этих трав в пищу королевы, что не вызвало у него особого удивления, поскольку он по просьбе дам, живших в замке, не раз приправлял таким образом их пищу.

Имя злоумышлявшего против нее не столько поразило, сколько ужаснуло Джилсепони. А живших в замке придворных дам, включая и Констанцию Пемблбери, можно было легко пересчитать по пальцам.

Джилсепони напряженно обдумывала ход своих дальнейших действий.

– Как мне теперь после этого тебе верить? – спросила она Кеникана. – А ведь я должна доверять тебе больше, чем многим другим.

– Умоляю, не выдавайте меня, ваше величество, – едва слышно простонал несчастный толстяк, дрожа всем телом. Он прилагал отчаянные усилия, чтобы не разрыдаться. – Я исчезну из замка и из города. Скроюсь далеко-далеко. Вы никогда меня больше не увидите…

– Нет, – перебила его королева, и повар поднял на нее глаза, в которых плескался смертельный ужас. – Ты останешься в замке, и о твоем поступке никто не узнает. – Джилсепони глядела на него сурово, но во взгляде ее также можно было заметить сочувствие. – Ты виновен в том, что сделал неправильный выбор. Однако свою ошибку ты, я надеюсь, не повторишь.

Кеникан недоверчиво хлопал глазами, словно не понимая или не веря тому, что слышал.

– Ты являешься защитником короля и королевы Хонсе-Бира, – властным тоном произнесла женщина. – Ты стоишь на страже жизни и здоровья Дануба и Джилсепони. Ты защищаешь нас точно так же, как герцог Калас, командующий Бригадой Непобедимых. И ты далеко не какая-то там букашка, поскольку занимаешь очень важное положение. Ты должен понимать, какую ответственность налагает на тебя наше доверие. Через твои руки проходит наша пища. Ты готовишь ее, пробуешь и тем самым защищаешь корону.

– А я, негодяй… Как я мог?.. – сокрушенно вздохнул толстяк.

– Нет такого человека, который бы не ошибался, – ответила королева.

Взяв повара за подбородок, она заставила его глядеть ей прямо в глаза.

– Ты, наверно, знаешь о моих подвигах на севере, – сказала она, усмехнувшись.

– Конечно, ваше величество. И про борьбу с демоном, и про то, как вы спасли мир от розовой чумы, – с готовностью отозвался Кеникан.

– Как-нибудь я непременно расскажу тебе и о своих многочисленных неудачах, – пообещала Джилсепони и снова усмехнулась.

Несчастный толстяк долго не мог прийти в себя, однако потом, набравшись смелости, все же спросил:

– Что со мной будет, ваше величество?

– Я буду внимательно следить за тобой, – ответила королева. – Ради безопасности моего мужа я желаю убедиться, что твое сердце не солгало. Однако я верю, что ты больше не подведешь.

Кеникан несколько минут сидел с широко раскрытым ртом.

– Нет, ваше величество, – наконец сказал он. – Я не подведу вас и под страхом смерти. И я никогда не забуду вашего великодушия…

Джилсепони тепло улыбнулась ему на прощание. Она не была до конца уверена в правильности своего решения, ибо действовала скорее по наитию. Тем не менее она решила исполнить обещанное и внимательно следить за тем, какую пищу будут подавать ей и Данубу.

Одно королева знала наверняка: она поступила с поваром так, как поступил бы с ним Эвелин. Разве доступ к его завету был открыт только для честных и праведных? Кто знает, сколько воров и убийц побывали в годы чумы в Барбакане и, приложившись к его руке, спаслись от розовой чумы?

В глубине души Джилсепони сознавала: Кеникан – такая же пешка в чужих преступных руках, как и ее служанка; несчастный толстяк вынужден был подчиниться тому, в чьих руках находились сила и власть. И вот этот человек уже не может рассчитывать на ее великодушие!

Проходя по коридорам Сент-Хонса к кабинету настоятеля Огвэна, Джилсепони испытывала странное спокойствие. Это удивляло ее, и она даже остановилась, чтобы поразмыслить о его причинах. Возможно, она чувствовала свою силу. Джилсепони не раз приходилось вступать в схватку с влиятельными людьми абеликанского ордена, и очень часто она ощущала себя на краю пропасти. Но сейчас…

Сейчас она знала, что аббату Огвэну защититься нечем. Он не сможет и не решится противиться ее требованиям.

Королева постучалась и вошла, не дожидаясь ответа. Огвэн, сидевший за столом, поднял на нее удивленный взгляд. Он собирался что-то сказать, но не успел. Джилсепони резко захлопнула за собой дверь и с негодующим огнем в глазах воззрилась на Огвэна.

– Вы уже много месяцев подряд отравляете мою пищу, – без обиняков заявила она.

Настоятель Сент-Хонса что-то пробормотал заикаясь и начал было подниматься, но тут же снова беспомощно плюхнулся в кресло, ножки которого едва не подломились под его тяжестью.

– Отпираться нет смысла, – холодно продолжала королева. – Я обнаружила это снадобье и успела переговорить с человеком, который добавлял мне его в пищу, не осмеливаясь ослушаться ваших приказаний.

– Это не отрава! – возразил аббат Огвэн, кое-как поднявшись на ноги. – Ни в коем случае не отрава…

– Тогда яд, если такое слово вас больше устраивает, – отрезала Джилсепони.

– Это просто травы, предохраняющие вас от беременности, и не больше, – вскрикнул Огвэн. – Вы должны понять, что у меня не было особого выбора…

Судя по лицу королевы, она не слишком понимала, о чем идет речь.

– Вы… вы… вы появились здесь и все испортили, – отчаянно брякнул настоятель Сент-Хонса, сочтя за лучшее перейти в наступление. – В Урсальском замке существует… по крайней мере, существовал установленный порядок, которого вам не понять и который вы…

– Я прибыла в Урсал по приглашению того, кто один лишь может заявить мне, что мне подобает и что не подобает делать, – гневно перебила его Джилсепони. – Он один определяет порядок при дворе! А если мое присутствие в Урсальском замке чем-то мешает затхлому обособленному мирку, созданному придворной знатью и верхушкой церкви, что ж, я считаю, что это добрый знак!

Аббат Огвэн воздел руки к небесам. Весь его боевой пыл испарился под негодующим взглядом королевы.

– Это не отрава… – беспомощно повторил он.

– Я ничего не знаю об этих травах, кроме одного: мне их подмешивали в таком количестве, что еще немного – и я бы отправилась на тот свет, – ответила Джилсепони.

– Вы не правы! – возразил настоятель Сент-Хонса. – Их порции были рассчитаны на то, чтобы вы не забеременели. Неужели вы можете винить меня за это? Вы понимаете, какой удар нанесла бы ваша беременность интересам церкви и государства?

Королева обдумывала первую фразу аббата, поэтому не сразу обратила внимание на всю нелепость его последних слов. Она считала, что настоятель Сент-Хонса лжет – он не мог не знать, что в ее пищу подмешивалось слишком большое количество этих сильнодействующих трав. Однако тон Огвэна, как ни странно, был вполне искренним, и Джилсепони подумала, что, может быть, ошибается и он не грешит против истины.

– Так значит, вы давали эти травы и Констанции, уберегая ее от беременности? – спросила она.

– Разумеется, – ответил аббат. – Не одну сотню лет настоятели Сент-Хонса снабжают такими травами придворных дам.

– И королев тоже? – осведомилась Джилсепони. – Особенно без их позволения!

Аббат Огвэн замотал головой и опять начал заикаться.

– Н-никогда еще к-королева не забирала в свои руки власть над Сент-Хонсом, становясь его начальствующей сестрой… – пробормотал он.

– Да, я королева и потому неподвластна вам, аббат Огвэн, – спокойным тоном, в котором, однако, явственно слышалась угроза, произнесла Джилсепони.

– Я хочу знать, кто из придворных дам получает от вас такую, с позволения сказать, приправу к пище, – продолжала она. – Назовите мне всех по именам.

– Травы заранее отмерялись на порции, которые затем передавали посыльному, – с простодушным видом заявил Огвэн.

Аббат быстро сообразил: Джилсепони догадалась, что Констанция и другие придворные дамы легко могли отсыпать часть своих порций, добавляя их к тем, что были предназначены для королевы.

Джилсепони покачала головой, удивляясь тупости Огвэна.

– Вы – лгун и глупец, – резко бросила она.

– Н-но, уважаемая начальствующая сестра, – забормотал аббат. – Ваше величество…

– Вы оставите свой пост, – заявила Джилсепони. – Отправляйтесь куда-нибудь подальше от Урсала и двора, будете служить обыкновенным священником при часовне.

– Вы забываете, что я – настоятель Сент-Хонса! – возмутился аббат Огвэн.

– Теперь уже нет! Если вы не покинете Урсал сегодня же, я сообщу королю Данубу о вашем вероломстве. Тогда вас будет ожидать позорный конец, которого, впрочем, вы вполне заслуживаете.

– Вы хотите разжечь войну между церковью и государством! – в отчаянии возопил аббат.

– Церковь отречется от вас, – заверила его королева. – Вы и сами знаете ее правила. Я же даю вам возможность остаться в ордене и вновь обрести совесть, которую вы потеряли. Но времени на обдумывание у вас не будет. Соглашайтесь немедленно и безоговорочно, иначе прямо отсюда я отправлюсь к королю, и когда он услышит эту историю, вам будет несдобровать.

Страх, отчаянное несогласие и даже гнев – за считанные секунды на лице Огвэна успели отразиться все эти чувства. Наконец он, подобно зверю, бесповоротно загнанному в угол, выпрямился во весь рост.

– Вы возомнили себя Богом, – с нескрываемым презрением произнес он.

Королева ответила ему не менее презрительным взглядом.

– Если бы я действовала как человек, вы бы сейчас лежали на полу в луже собственной крови, – спокойно произнесла она.

Огвэн попятился назад и сник.

Джилсепони знала, что делать дальше. Вооруженная кое-какими подробностями, которые ей удалось вытянуть из разоблаченного настоятеля, она поспешила назад, в замок. Ей предстояла схватка, которой она до сих пор всячески избегала. Она отнюдь не была охвачена боевым пылом; наоборот, Джилсепони решилась на это с глубокой печалью в сердце. Но она знала: на сей раз битва неизбежна.

Подойдя к покоям Констанции Пемблбери, она постучалась и стала ждать ответа.

За дверью послышался сонный голос Констанции. Придворная дама чуть приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Когда она увидела незваную гостью, лицо ее перекосилось от злобы, однако придворная дама быстро совладала с собой.

– Я должна поговорить с вами, – сказала Джилсепони.

– Говорите.

– Наедине.

– Говорите здесь или уходите, – прошипела Констанция, вздергивая подбородок. – Мне некогда.

Раньше, чем она успела договорить, Джилсепони оттеснила ее плечом и проникла в комнату, захлопнув за собой дверь.

– Мне наплевать, королева вы или нет, но у вас нет права вторгаться в мои покои! – взвизгнула придворная дама.

– А было ли у вас право вторгаться в мое тело? – резко спросила Джилсепони.

Констанция хотела было что-то ответить, но умолкла, раскрыв рот. Неожиданное и достоверное обвинение застигло ее врасплох.

– Ч-что? – заикаясь спросил она. – Что за чепуху вы…

– Я только что побывала у аббата Огвэна, – перебила ее королева. – А до этого я навестила кухню Урсальского замка. Госпожа Пемблбери, мне известно и о травах, предотвращающих беременность, и о том, в каких количествах вы подмешивали их мне в пищу.

– А где у вас доказательства? – осведомилась придворная дама, попытавшись от обороны перейти в наступление.

– Вам было недостаточно предохранять меня от беременности? – словно не обращая внимания на ее слова, спросила Джилсепони. – Вы хотели лишить меня и самой жизни?

– Вы не знаете…

– Знаю, – это слово Джилсепони произнесла с такой яростью, что Констанция невольно отпрянула. – И король Дануб тоже об этом узнает, если только…

– Если только… – потерянно прошептала придворная дама, совсем не желая показывать свою искреннюю заинтересованность.

– Если только Констанция Пемблбери не покинет немедленно Урсальский замок, – пояснила Джилсепони. – Уезжайте, и как можно дальше. В Йорки, в Энтел, да хоть в Бехрен, если вам так угодно. Единственное условие – это место должно быть достаточно удалено от столицы.

– Но это невозможно! – воскликнула Констанция.

– Другого выбора у вас нет, – спокойно ответила Джилсепони. – Я знаю о ваших злодеяниях и, если у меня не останется другого выхода, объявлю о них публично. Я открою правду о вашем заговоре королю, придворным, а если понадобится – и всем жителям Урсала. Вы предпочитаете именно это? Хотите, чтобы я полностью вас уничтожила?

– Я не могу уехать!

– Однако остаться здесь вам не удастся, – отрезала королева. – И не стоит тратить время на совершенно бессмысленные споры. Я пришла предложить вам единственный шанс на спасение: немедленно убирайтесь из Урсала и из моей жизни. Я не собираюсь терпеть в своем доме убийцу.

– В вашем доме? – пренебрежительно фыркнула придворная дама и подалась вперед, тыча пальцем в лицо Джилсепони. – В вашем доме? Да какое отношение имеете к этому дому вы, девчонка из простонародья? Ваш дом – в глуши Тимберленда, где живут подобные вам неотесанные бабы.

Джилсепони подняла руку и ударила ее по лицу. Констанция явно не ожидала такого ответа. Она ошеломленно попятилась.

– Впредь получше думайте над своими словами и не вынуждайте меня объясняться при помощи пощечин, – тихим, но властным голосом произнесла королева. – Вы пытались меня убить. Какими бы ни были ваши чувства ко мне, действия ваши не что иное, как измена государству. Это очевидный и неопровержимый факт. Если же вы все-таки будете продолжать упорствовать, я объявлю о вашем злодеянии, и тогда горе Констанции Пемблбери и горе ее детям, наследникам престола.

Упоминание о сыновьях мигом погасило гнев придворной дамы. Она задрожала всем телом; ее глаза метались из стороны в сторону, отчаянно ища выхода.

– Убирайтесь, – повторила Джилсепони. – И чтобы ноги вашей не было больше ни в замке, ни в городе.

Констанцию так трясло, что королева опасалась, как бы та не упала в обморок.

– Мои дети, – едва слышно произнесла придворная дама.

– Ваши сыновья, если желаете, могут остаться здесь, – ответила Джилсепони. – Или заберите их с собой. Выбор остается за вами. Неужели вы так до сих пор и не поняли, что я не являюсь угрозой для Мервика и Торренса и не собираюсь мешать их восхождению на престол?

Королева покачала головой и сокрушенно усмехнулась. Она до сегодняшнего дня не являлась угрозой и для самой Констанции. Ей хотелось сказать об этом взбешенной придворной даме, попытаться воззвать к ее разуму, спасти ее…

Но все зашло слишком далеко. Джилсепони понимала: ей никогда не наладить отношений с Констанцией Пемблбери, особенно если учесть, что эта женщина продолжает любить короля Дануба. Ненависть придворной дамы к Джилсепони была даже сильнее, чем страх за судьбу собственных детей. Эта ненависть имела корни в ее слепой и непреодолимой ревности к королеве. Джилсепони вспомнила язвительные колкости и насмешки, постоянно отпускаемые за ее спиной Констанцией и другими знатными дамами. Она вдруг поняла, что даже если бы это и было возможным, ей совершенно не хочется делать каких-либо шагов к примирению с этой женщиной.

– Нам больше нечего обсуждать, – сказала королева, подняв руку, чтобы упредить возможные возражения Констанции. – Я предоставила вам выбор. Вы вольны поступать тем образом, который сочтете для себя наилучшим. Напоминаю, однако: у меня есть все доказательства, чтобы обвинить вас на открытом суде.

Джилсепони махнула рукой, показывая, что разговор окончен, и направилась к двери.

– Сколько времени? – послышался вдруг дрожащий голос придворной дамы.

Королева обернулась. У нее сжалось сердце при виде жалкого зрелища, которое сейчас представляла из себя эта надменная придворная дама.

– Сколько времени у меня осталось до отъезда? – спросила запинаясь Констанция.

– Завтра – последний день вашего пребывания в Урсальском замке. Еще один день я даю вам на сборы, – ответила Джилсепони, знавшая, что у Констанции полно богатых и влиятельных друзей, которые не откажутся помочь ей в этом.

– И советую придержать язык относительно причин вашего внезапного отъезда, – предупредила она. – Предупреждаю также: если вы осмелитесь снова трепать мое имя или отзываться обо мне неподобающим образом, я потребую суда над вами, и все увидят вашу истинную сущность.

– Ведьма, – прошипела Констанция вслед уходящей сопернице.

Джилсепони даже не обернулась. Ее не терзали угрызения совести; наоборот, она была довольна тем, что проявила великодушие. И в то же время женщина понимала: Констанция покинет Урсал, но вряд ли сможет отказаться от мыслей о мести. И еще неизвестно, какими бедами это может в дальнейшем обернуться для королевы Джилсепони.