Текст книги "Немые и проклятые"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Они будто очнулись через несколько минут: гудела одна из лампочек, жужжал магнитофон.

– Когда ты в последний раз видел дядю Пабло? – спросил Фалькон.

– В пятницу утром, всего полчаса. Он дал мне денег. Мы поговорили. Он спросил, не знаю ли я, почему Себастьян держал у себя мальчика. Я знал, к чему он подводит, чего хочет от меня. Но я не мог сказать ему то, что рассказал сейчас вам. Я не мог признаться в своем малодушии отцу Себастьяна, моему дяде, который так мне помог. Думаю, он уже сам догадался или все время знал, но не мог поверить в такое о своем брате. Он ждал от меня подтверждения. Я должен был найти силы и сказать ему, но не смог. В конце разговора он обнял меня и поцеловал в макушку. Он не делал так с тех пор, как я был маленьким мальчиком. Я расплакался, уткнувшись в его рубашку. Мы дошли до двери квартиры, он погладил меня по лицу и сказал: «Не суди отца слишком строго. Ему трудно жилось. Когда мы были детьми, его били за нас обоих. Он был стойким маленьким паршивцем. Все терпел молча».

– А ты знаешь, почему Себастьян сделал то, что сделал? – спросил Фалькон.

– Нет. Я перед этим некоторое время его не видел. Соглашение, помните? Когда тебе верят, стараешься не разрушать доверие.

– Тебя удивило преступление Себастьяна?

– Я не мог поверить. Не понимал, что могло произойти в его голове за те годы, что мы не виделись. Это противоречило всему, что я о нем знал.

– Еще два вопроса, – сказал Фалькон, выключая магнитофон. – И все на этом. Я просил психолога поговорить с Себастьяном, постараться понять, сможем ли мы достучаться до него. Если бы я мог прокрутить запись твоего рассказа, это могло бы помочь. Она будет единственной, кто это услышит, и, возможно, захочет поговорить с тобой или каким-то образом привлечь тебя к помощи Себастьяну.

– Без проблем, – ответил Сальвадор.

– Следующий вопрос посложнее, – продолжил Фалькон. – Твой отец совершал очень скверные поступки…

– Нет, – отрезал Сальвадор, лицо его окаменело. – Вы не можете меня заставить.

По пути в Сан-Пабло Фалькон сидел сзади вместе с Сальвадором и договаривался, каким образом с ним связаться, если Алисии понадобится помощь. Он также упомянул, что Пабло оставил ему кое-что по завещанию, и велел позвонить адвокату.

Они высадили Сальвадора на окраине района. Феррера расцеловала его в обе щеки. Фалькон пересел вперед. Они проводили его взглядом: развязавшийся шнурок разбитых кроссовок хлестал по тонким икрам.

– Тебе необязательно было это делать, – заметил Фалькон, пока Феррера разворачивала машину.

– Целовать Сальвадора? – спросила она. – Это меньшее, чего он заслуживает.

– Я имел в виду, не нужно было рассказывать о себе, чтобы заставить его говорить, – сказал Фалькон. – Становиться монахиней, следовать этому призванию, это, в моем представлении, процесс покаяния и очищения перед Господом. Работа в полиции – тоже призвание, но здесь нет Господа, перед которым нужно каяться.

– Старший инспектор мне кажется недосягаемым, как Господь Бог, – улыбаясь, ответила она. – Но мой рассказ – только репетиция перед настоящим испытанием. Я еще должна поделиться с мужем.

24

Понедельник, 29 июля 2002 года

Фалькон проснулся после сиесты и прихлопнул кнопку будильника. Он лежал в затемненной комнате, задыхаясь, будто только что вынырнул со дна глубокого озера, когда легкие уже готовы были разорваться. Что-то изменилось в его сознании. То, что прежде было смутной неприязнью к Игнасио Ортеге, теперь приобрело форму и превратилось в непреклонное решение – посадить растлителя детей в тюрьму на самый долгий срок. Он наслаждался гневом, точно как Феррера, когда, став полицейским, она впервые шла по улицам Кадиса в надежде найти двух ублюдков, надругавшихся над ней.

Фалькон принял душ, вспоминая Игнасио Ортегу: его заученное вранье во время первой встречи, непринужденное сообщение полуправды. Фалькон думал, не с зависти ли все началось – «Я был простым электриком, а он – знаменитым актером». Два человека с одинаково жестоким детством, один стал актером, спасался, играя роли, а другой, безвестный и переполненный ненавистью, осквернял детскую невинность. Быть может, это некий вид психологической компенсации?

Одеваясь, Фалькон вспомнил вопрос, возникший у него в разговоре с Рамиресом, про имена в записной книжке Веги. Там был только один Ортега, без имени. Он поехал в управление, принес из комнаты для хранения улик записную книжку. Память не подвела, инициалов нет, а номер мобильного телефона принадлежит Игнасио Ортеге. И еще одно. Фалькон позвонил Карлосу Васкесу:

– Кого привлекала фирма «Вега Конструксьонс» для установки в зданиях систем кондиционирования?

– Объявлялся тендер, – сказал Васкес. – В городе четыре или пять компаний, конкурирующих друг с другом.

– Какая-нибудь из компаний выигрывала больше тендеров, чем другие?

– Я бы сказал, процентов семьдесят работы выполняла севильская «Айр Акондисионадо Сентрал». Ею управляет человек по имени Игнасио Ортега, который назначает слишком высокую цену, только если не может справиться с работой.

Фалькон позвонил в «Вега Конструксьонс» и спросил Марти Крагмэна, того еще не было. Крагмэн ответил по мобильному. Судя по звуку, он ехал по оживленной трассе. Сигнал был слабый.

– Инспектор, я не должен с вами говорить, не забыли? – радостно сказал он. – Я пока не общался с нашими неприветливыми восточными друзьями.

– Всего один вопрос по русским проектам: кого вы наняли по итогам тендера на установку кондиционеров?

– Я не нанимал, – ответил Крагмэн. – Рафаэль велел привлечь компанию «Айр Акондисионадо Сентрал» – ААС.

– Вы не рассматривали предложения конкурентов?

– Он сказал, что уже утвердил эту.

– Что вы об этом думаете?

– Обычно это означает, что мы чем-то обязаны фирме. Возможно, они сделали какую-то другую работу очень дешево.

– Вы знаете Игнасио Ортегу из ААС?

– Конечно, я с ним встречался. Он много работал на компанию. Надежный человек, – сказал Крагмэн. – Он имеет отношение к Пабло?

– Они братья.

– Непохоже.

– Что вы можете сказать об отношениях Игнасио и сеньора Веги?

– Ничего.

– Они были близкими знакомыми?

– Инспектор, я сказал вам… – начал Крагмэн, сигнал стал пропадать, и Фалькон не расслышал конец фразы.

– Можем мы поговорить об этом с глазу на глаз? – прокричал он в трубку, больше думая о том, что предполагал о Крагмэне Гусман.

– Это ничего не изменит, – тоже повысил голос Крагмэн. – В любом случае я сейчас занят.

– Где вы? Я приеду. Выпьем пива перед ужином.

– Инспектор, теперь вы меня любите. Чем я это заслужил?

– Я просто хочу поговорить! – продолжал кричать Фалькон.

– Я же сказал, русские со мной пока не связывались.

– Речь не о русских.

– Тогда о чем же?

– Скорее об американцах.

– Начинаю тосковать по временам холодной войны, – сказал Крагмэн. – Интересно получилось: русские в качестве бандитов стали силой куда более действенной, чем когда-либо были в качестве коммунистов.

Сигнал пропал. Фалькон перезвонил: абонент не доступен. Рамирес просунул голову в кабинет. Фалькон пригласил его войти и вкратце рассказал про Игнасио Ортегу и Сальвадора. Рамирес сидел и слушал, открыв рот. Прежде чем он смог задать вопрос, Фалькон успел пересказать беседу с Гусманом, Рамирес полуприкрыл глаза.

– Твою мать! – ругнулся он через некоторое время. – Ты говорил об этом с Крагмэном?

– У меня только что сорвался звонок на его мобильный. Я обязательно должен встретиться с ним, если собираюсь обсуждать деятельность ЦРУ.

– Я в это не верю, – заявил Рамирес. – Думаю, Вирхилио Гусман живет в выдуманном мире теорий заговоров. Мы в Севилье, а не в Бильбао. Он сдвинулся на слежке за террористами ЕТА и гражданской гвардией.

– Брось, Хосе Луис, он профессионал.

– Как и Альберто Монтес. По-моему, – сказал Рамирес, покрутив пальцем у виска, – парень не в себе.

– Это вывод, основанный на наблюдениях, или просто интуиция подсказывает? – спросил Фалькон. – А как же теория Гусмана по поводу клочка бумаги в руке Веги? Тоже чушь?

– Нет, это похоже на правду. Мне нравится. Нас это не спасает, но мне нравится, – ответил Рамирес.

– Может, и не спасает, но помогает сузить круг поисков для ФБР. От них пока ничего?

Рамирес отрицательно покачал головой.

– Я хочу найти Крагмэна, – сказал Фалькон.

– Похоже, ты начинаешь склоняться к мысли, что Вегу убил он.

– Я стараюсь размышлять непредвзято. У него была возможность при условии, что Вега впустил бы его в дом в такую рань. А теперь у нас есть вероятный мотив, даже если ты считаешь его вымыслом Гусмана, – объяснил Фалькон. – Кроме того, я волнуюсь за Крагмэна. Когда я зашел к нему после нашей беседы с Дорадо, он выглядел как-то странно. Выглядывал в окно, разглядывал что-то в бинокль.

– Видимо, пытался разглядеть, не трахает ли его жена судебного следователя Кальдерона. Как раз поэтому мы сидим без ордера на обыск.

– Так ты все же считаешь, что Вега вел некую «деятельность»? – спросил Рамиреса Фалькон. – И что мы можем найти в банковском сейфе что-то важное для подтверждения этой версии? Ты не думаешь, что Крагмэн…

– Я бы ни за каким чертом не использовал Крагмэна, не говоря уже о «деятельности», – сказал Рамирес. – Он непредсказуем. Но если ты дашь мне номер его мобильного, я попрошу ребят в телефонном центре им заняться; если ответит, мы его проследим.

– Расследование по Монтесу движется?

– Мы еще ждем, что Элвира выделит нам еще пару рук. И ног, – усмехнулся Рамирес.

– Адвокат сказал, где находится участок земли, который он внес в список имущества в завещании Монтеса?

– Да, я свяжусь с мэрией Арасены, чтобы проверить, шло ли строительство на том участке.

– Это ведь в горах, так?

Зазвонил телефон, ответил Рамирес, послушал, сказал, что Фалькон выехал, и положил трубку.

– Алисия Агуадо, – сообщил он.

– Я хочу, чтобы ты проверил, где именно был Игнасио Ортега в ночь убийства Рафаэля Веги.

– Я думал, он был на побережье.

– Надо знать, а не думать. Я связывался с ним по мобильному. Мы его как следует еще не проверяли.

Фалькон поехал на улицу Видрио, застрял на светофоре, нервничая, барабанил пальцами по рулевому колесу. Он испытывал чувство, что все действия и события предопределены, и ощущал обреченность. За окном автомобиля безжалостная жара наваливалась на измученный город.

По пути в тюрьму он включил Алисии Агуадо запись беседы с Сальвадором Ортегой. Они уже были на стоянке, когда пленка закончилась.

– Я хотел спросить, даст ли Сальвадор показания против отца, – объяснил Фалькон. – Я не успел задать вопрос, а он уже отказался.

– Такие, как Игнасио Ортега, сохраняют огромную власть над своими жертвами, и жертвы не перестают бояться растлителя, – сказала Агуадо, когда они вышли из машины.

Они пошли к тюрьме. Алисия держала Фалькона за руку.

– Я говорила с моим другом, который работает в тюрьме, – продолжала она. – Он обследует проблемных заключенных. Правда, его не было, когда Себастьян попросился в одиночную камеру, но он слышал об этом случае. Себастьян вел себя разумно, дружелюбно, был спокоен. Понимаю, это ни о чем не говорит. Друг сказал кое-что любопытное: все считали, что Себастьян не только был счастлив оказаться в одиночке, он почувствовал там облегчение.

– Потому что отделен от сокамерников?

– Он не уверен. Просто сказал, что Себастьян чувствовал облегчение, – ответила она. – И, кстати, я бы хотела разговаривать с ним наедине. Но если есть комната, откуда можно наблюдать, неплохо, чтобы ты увидел сеанс.

Директор тюрьмы встретил их и приготовил все для беседы в одной из «безопасных» камер, куда помещают заключенных, если считается, что они могут нанести себе вред. Там установлена система видеонаблюдения и возможна аудиозапись. В камеру принесли два стула и поставили их рядом, развернув так, чтобы это напоминало кресла в приемной Алисии Агуадо. Она села лицом к двери. Привели Себастьяна, он сел лицом к стене. Дверь заперли, Фалькон уселся снаружи, наблюдая за происходящим.

Алисия Агуадо начала с объяснения своей методики. Себастьян смотрел на ее профиль, ловя каждое слово с жадностью влюбленного. Он обнажил запястье, Алисия нащупала пульс двумя пальцами. Себастьян провел по ее ногтям кончиком пальца.

– Я рад, что ты вернулась, – сказал он. – Но не очень понимаю, что ты здесь делаешь.

– Ничего необычного в том, что заключенные, переживающие болезненные известия, получают психологическую помощь.

– Не думаю, что давал им повод для беспокойства. Я был расстроен, это правда. Но теперь спокоен.

– Реакция была очень сильной, а тебя содержат в одиночном заключении. Руководство озабочено последствиями потрясения, реакциями на него и возможным воздействием на психику.

– Как ты ослепла? – спросил он. – Не думаю, что ты всегда была слепой, ведь так?

– Нет. У меня болезнь, она называется пигментная дегенерация сетчатки.

– Я знал девушку в Академии художеств, с ней было то же самое. Она рисовала, рисовала, рисовала, как помешанная… чтобы узнать, запомнить все оттенки, потому что после ей придется привыкать к одноцветной палитре. Мне нравится идея перемешать все цвета в юности, чтобы позже перейти к суровой простоте.

– Ты до сих пор интересуешься искусством?

– Не как занятием. Мне нравится смотреть.

– Я слышала, ты талантливый человек.

– От кого?

– От твоего дяди, – сказала она и нахмурилась, перебирая пальцами на запястье.

– Мой дядя ничего не смыслит в искусстве. Нулевое эстетическое чутье. Считай он мои работы хорошими, я бы забеспокоился. Он из тех, кто ставит бетонных львов на столбы ворот. У него на стенах развешаны жутко намалеванные пейзажи. Он любит тратить деньги на очень дорогие акустические системы, но не имеет музыкального вкуса. Он считает, что Хулио Иглесиаса следует причислить к лику святых, а Пласидо Доминго не помешает выучить пару приличных песен. У него такой тонкий слух, что улавливает малейший дефект звучания колонок, но не различает ни единой ноты, – сказал Себастьян, ни на минуту не спускавший глаз с лица Алисии. – Доктор Агуадо, я хотел бы знать твое имя.

– Алисия, – сказала она.

– Алисия, каково это – быть все время в темноте? – спросил он. – У меня была комната, где я мог укрыться от света и шума, я часто лежал на кровати в маске для сна. Изнутри она была бархатной. Маска прикрывала мне глаза, теплая и мягкая, как кошка. Но как это, когда нет выбора, когда ты не можешь выйти на свет? Думаю, мне бы понравилось.

– Почему? Это очень осложняет жизнь.

– Нет, нет, Алисия, я не согласен. Наоборот – упрощает. Наше сознание завалено огромным количеством образов, мыслей, идей, и слов, и вкусов, и ощущений. Подумай, сколько освобождается времени, если исчезает одно из главных чувств. Можно сосредоточиться на звуке. Прикосновения станут восхитительны, потому что мозг не будет докучать пальцам, подсказывая, чего им ожидать. Вкус превратится в острое переживание. Единственным намеком останется запах. Я тебе завидую: ты заново открываешь жизнь во всем ее великолепии.

– Как ты можешь такое говорить после того, что сделал с собой?

– А что я сделал?

– Ты отгородился от мира. Решил, что ничего не хочешь от жизни при всем ее великолепии.

– Они действительно беспокоятся за меня после смерти отца?

– Я за тебя беспокоюсь.

– Да, я понял, – сказал Себастьян.

– Тебя очень расстроила смерть отца, но ты не прочитал его письма.

– Вполне обычно испытывать одновременно два противоположных чувства. Я любил его и ненавидел.

– Почему ты его любил?

– Потому что он в этом нуждался. Многие люди его обожали, но почти никто не любил. Отец не мог без обожания, которое по ошибке принимал за любовь. Когда обожателей не было, он чувствовал себя нелюбимым. Так что я любил его, потому что ему была нужна любовь.

– А за что ненавидел?

– Потому что меня он любить не мог. Он меня обнимал и целовал, а потом отставлял в сторону, словно куклу, и отправлялся на поиски того, что считал истинной любовью. Отец поступал так, потому что это проще. Поэтому он завел собак, Каллас и Паваротти. Ему нравилось давать и получать любовь необременительно.

– Мы говорили с твоим двоюродным братом Сальвадором.

– Сальвадор, – протянул Себастьян. – Спаситель, которого нельзя спасти.

– Или спаситель, который не мог спасти?

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Ты когда-нибудь думаешь о матери?

– Каждый день.

– И что ты о ней думаешь?

– Насколько ее не поняли.

– А про материнскую любовь?

– Думаю, да, но, вспоминая, всегда обнаруживаю, что следующая мысль – о том, как ее не поняли. Сыну трудно забыть, как его мать называют шлюхой. Она не была шлюхой. Она любила отца и восхищалась им. Он никогда не отвечал взаимностью и отправлялся завоевывать славу в Испании и по всему миру. И она нашла других людей для любви.

– Она ведь тебя бросила?

– Да, мне было тогда только восемь лет. Но позже я узнал, что она не могла остаться с отцом и не могла взять меня с собой, потому что он бы не согласился. У нее жизнь менялась. Ее друг был кинорежиссером. Этого я от родных не слышал. От них я слышал, что мама была шлюхой.

– Как ты ужился с новой семьей после ее ухода?

– С новой семьей?

– С тетей и дядей. Ты проводил у них много времени.

– С отцом я проводил больше времени, чем с ними.

– Но как тебе у них жилось?

В кармане Фалькона завибрировал мобильный. Он вышел в коридор, чтобы поговорить с Рамиресом.

– Объявилось ФБР с идеальным совпадением по Веге, – поведал он. – Рост, возраст, цвет глаз, группа крови – все совпадает. И он гражданин Чили. На фотографии у него больше волос и окладистая борода. Снимок сделан в тысяча девятьсот восьмидесятом, когда ему было тридцать шесть. Бывший чилийский военный, сотрудник тайной полиции, в последний раз его видели в сентябре восемьдесят второго, когда он сбежал от программы защиты свидетелей.

– Почему его защищали?

– Сказано, что он свидетельствовал в деле о контрабанде наркотиков, это все.

– Они сообщили имя?

– Его настоящее имя, которое он носил до программы защиты свидетелей, – Мигель Веласко.

– Отправь эти подробности Вирхилио Гусману в «Севильский вестник». Он сказал, что знает людей, которые могут сообщить биографию любого чилийского военного или сотрудника тайной полиции, – сказал Фалькон. – Что слышно о Крагмэне?

– Пока ничего, – ответил Рамирес. – Да, тебя разыскивает Элвира.

Фалькон не успел вернуться к наблюдению, как позвонил Элвира. Он сказал, что после беседы с комиссаром Лобо решено не использовать для наблюдения за передвижениями сеньоры Монтес никого из сотрудников управления. Из Мадрида пришлют специального агента, и докладывать о результатах он будет напрямую Элвире. Фалькон почувствовал облегчение.

Алисия Агуадо не смогла снова перевести разговор на Игнасио, пока Фалькон беседовал по телефону. Они говорили о смерти матери Себастьяна, как это на него подействовало и совсем не повлияло на отца. В результате Себастьян покинул дом, переехав в купленную отцом квартиру неподалеку.

– В этот период ты все еще виделся с дядей? – спросила Агуадо.

– Вот с кем бы я никогда не стал говорить о матери. Он ее не любил и был рад услышать о ее смерти.

– Ты невысокого мнения о дяде.

– Мы с ним чувствуем по-разному.

– Каким отцом был твой дядя?

– Спросите Сальвадора.

– Он заменял тебе отца.

– Я его боялся. Он был сторонником дисциплины и полного подчинения любого ребенка, попавшегося ему на пути. Вы никогда бы не поверили, что он мог так злиться. У него на шее сбоку набухали вены, на лбу вздувалась шишка. Тогда мы знали, что нужно прятаться.

– Ты говорил с отцом про дядину жестокость?

– Да. Отец сказал, что это последствия тяжелого детства.

– А с тобой дядя бывал жесток?

– Нет.

На этом Алисия Агуадо завершила сеанс. Себастьян неохотно ее отпустил. Фалькон позвал охранника и забрал кассету с записью сеанса. Когда они молча вернулись к машине, Алисия сказала, что поспит на обратном пути. Она не просыпалась до самого дома. Они поднялись по лестнице. Алисия еле держалась на ногах.

– Разговор тебя вымотал, – сказал Фалькон.

– Иногда так бывает. Психолог находится в большем напряжении, чем пациент.

– Вначале казалось, что тебя что-то смущает.

– Да, он не реагировал там, где я ожидала эмоциональных всплесков. Кажется, Себастьян ухитрился отделить разум от тела. Я даже подумала, что он под действием таблеток. Дальше будет лучше. Уверена, я смогу его разговорить. Я ему нравлюсь достаточно, чтобы он этого захотел.

Фалькон отдал ей кассету и вернулся в машину. Он почти тронулся, когда раздался звонок от Инес. Она была взволнована:

– Я знаю, что не должна тебе звонить, но я слышала, что ты сегодня видел Эстебана.

– Мы встречались утром по делу Рафаэля Веги.

– Как тебе показалось, с ним все в порядке? – спросила она. – Знаю, тебе это неинтересно, но…

– Он выглядел усталым и казался рассеянным.

– Вы говорили еще о чем-нибудь, кроме дела?

– Нет, я был с инспектором Рамиресом, – ответил Фалькон. – Что-то не так?

– В последний раз я видела его в субботу рано утром. В свою квартиру он не возвращался. Мобильный выключил.

– Я знаю, что утром в субботу он звонил судебному следователю Ромеро в дом Пабло Ортеги, – сказал Фалькон.

– Что он сказал? – перебила Инес. – Где он был?

– Я не знаю.

– В воскресенье мы должны были обедать с моими родителями, но он все отменил. Слишком много работы.

– Ты знаешь, как это бывает, если утро понедельника оказывается загруженным.

– Секретарь сказала, что после обеда он на работу не вернулся. – сообщила она.

– Это не так уж странно.

– Для него странно.

– Инес, не знаю, что сказать. Уверен, с ним все в порядке.

– Наверное, ничего страшного, – сказала Инес. – Ты прав.

Она повесила трубку. Фалькон вернулся на улицу Байлен, принял душ и переоделся. Консуэло пригласила его на ужин. Он выехал, когда уже стемнело, в дороге слушал новости. Ветер в Сьерра-Леоне стих, и пожар вокруг Альмонастер-ла-Реаль удалось локализовать. Выгорело три тысячи гектаров, уничтожено три отдельно стоящих дома. Подозревают поджог. Арестовали пастуха. На завтра назначено начало расследования.

Фалькон остановился возле дома Консуэло. В доме Крагмэнов было темно. Пока он шел к парадной двери, зазвонил мобильный. Это был Рамирес:

– Не знаю, имеет ли это к нам отношение, но мне только что звонили из управления. Они знают, что мы ищем сеньора Крагмэна. Позвонила женщина из жилого дома на улице Табладилла. Войдя в здание, она заметила в фойе высокого иностранца. Он очень нервничал и смотрел на часы. Он пошел за ней наверх и остановился на третьем этаже, а она поднялась выше. Он стоял возле квартиры, которая, как ей известно, пуста, потому что хозяйка уехала в отпуск. Через двадцать минут женщина услышала выстрел из квартиры этажом ниже, как раз из той, около двери которой остановился иностранец. Туда выслали патрульную машину.

– Мы знаем имя владелицы квартиры?

– Секунду…

Фалькон потел, стоя на улице.

– Думаю, нас это непосредственно касается, – наконец произнес Рамирес. – Квартира принадлежит Росарио Кальдерон.