Текст книги "Немые и проклятые"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

– Почему ты думаешь, что он гей?

– Объяснить трудно – это чувствуется, когда бываешь в его обществе. Симпатия и никакого сексуального влечения. Не только по отношению ко мне. С Мэдди я тоже его видела. Он не приударяет за женщиной. Он красуется. Напоминает каждой, что все еще силен, но это не имеет отношения к сексу.

– Он назвал тебя стервой, – сказал Фалькон. – Я думал, ты его отшила.

– А я и есть стерва, но его никогда ничем не задевала. Мне казалось, мы отлично ладим. Переехав сюда, он заходил выпить, поиграть с детьми в футбол, поплавать…

– Здесь явно замешан секс. Он сказал, что ты улыбаешься только если зажмешь чьи-то яйца в тиски, – что-то в этом духе.

Консуэло прыснула, но тут же разгневалась:

– Пабло, скорее всего, уверен, что детали вашего мужского разговора до меня никогда не дойдут. Он недооценивает твою способность строить доверительные отношения, Хавьер. Или не верит, что кто-нибудь захочет довериться полицейскому. Видимо, потому и распустил язык.

– Он ведь был знаком с Раулем? – спросил Фалькон. – Я видел его фотографию над столом в вашей прежней квартире, но не среди знаменитостей.

– Брат Пабло их познакомил, – сказала она. – Игнасио работал на Рауля.

– Я бы хотел еще раз взглянуть на те фотографии Рауля, если можно.

– Я позвоню в офис и предупрежу сотрудников, что ты заедешь, – согласилась она.

Фалькон ехал по проспекту Канзас-сити. Он спешил на вокзал, но мысли его были заняты не приезжающей сестрой Лусии Веги, а на удивление быстро возникшей близостью с Консуэло Хименес. С ней ему было уютно. Плевать он хотел на придуманные ею отношения «следователь – подозреваемый»! Его занимало другое: как она сидела на диване в своем прохладном доме, покачивая ногой, как смеялась вместе с детьми, растирая их полотенцами, и вела кормить на кухню. С этими воспоминаниями он въехал на площадь, в самую пасть монстра, называемого мегаполисом, который лежал, задыхаясь от зноя, в своем загоне.

Судя по табло у вокзала Санта-Хуста, было сорок четыре градуса выше нуля. Фалькон поставил машину и, преодолевая сопротивление вязкого воздуха, протолкался к зданию вокзала. Позвонил Пересу. Тот доложил: ему удалось уговорить сеньора Кабелло не дежурить у жены в реанимации. Сейчас Перес вместе с сеньором Кабелло находится в квартире на улице Филиппа Второго в квартале Порвенир; вскоре Переса должна сменить Кристина Феррера, первая женщина-следователь отдела по расследованию убийств.

Фалькон стоял у выхода на платформу, к которой прибывал мадридский поезд, и держал в руках лист бумаги с написанным от руки именем «Кармен Ортис». К нему подошла черноволосая женщина. Блуждающий взгляд больших карих глаз, бледное испуганное лицо. С ней было двое детей. Очевидно, ужасная новость о смерти сестры повергла Кармен в состояние шока: она выглядела и вела себя как безумная.

Пока они ехали обратно в Санта-Клару, Кармен Ортис ни на секунду не закрывала рта. Рассказывала про своего мужа, который поехал по делам в Барселону и не сможет прилететь раньше завтрашнего утра. Дети молча смотрели в окно, словно заключенные из-за решеток тюремного фургона. Фалькон бормотал ободряющие слова.

Консуэло вышла открыть дверь вместе с Марио. Тот вцепился в нее, как шимпанзе. Кармен обрушила на присутствующих бесконечный поток воспоминаний о всевозможных деталях своей поездки. Лишь одна Консуэло понимала, почему Кармен ведет себя так странно. Ведь если допустить хоть секунду молчания, беда навалится со всей силой и станет очевидно горькое, одинокое будущее Марио.

Они пошли к машине. Вся семья села назад. Дети гладили Марио, как будто он был раненым котенком. Консуэло наклонилась и крепко поцеловала его в макушку. Фалькон увидел ее лицо, искаженное гримасой щемящей тоски. Он и сам безмерно сострадал ребенку: тому предстояло погружение в бездну сиротства – привычная жизнь в любви закончилась. Той, что его родила, больше нет. Фалькон повез свой горький груз назад, в пульсирующий город.

Он отвез Кармен и мальчиков в квартиру сеньора Кабелло, донес багаж. Они вошли подобно странникам. Сеньор Кабелло неподвижно сидел в кресле-качалке. При виде внуков его лицо исказилось, губы задрожали. Марио брыкался и боролся, не желая отрываться от тети. Переса уже не было. Фалькон и Феррера вышли. На разгромленную семью нахлынуло тягостное чувство неотвратимой беды.

Полицейские спустились в лифте и молча доехали до центра города, где Фалькон высадил Кристину. Она захлопнула дверь и пошла назад, к перекрестку. Фалькон тронулся и объехал Новую площадь. Он свернул направо, на улицу Мендес Нуньес и притормозил у «Эль Корте Инглес». Когда он выехал с площади Магдалины и приготовился свернуть на улицу Байлен, зазвонил мобильный.

– Не хочу показаться идиоткой в первую же неделю службы, – раздался голос Кристины Ферреры. – Но, по-моему, за вами следят. Синий «сеат-кордоба» через две машины от вас. Я записала номера.

– Передай их в управление и попроси перезвонить мне, – сказал он. – Я проверю.

Уже стемнело, но цвета еще можно было различить. Фалькон заметил «сеат» в зеркало заднего вида. Он проехал мимо магазина плитки перед своим домом, свернул на короткую дорожку и встал между апельсиновыми деревьями. Вышел. Синий «сеат» остановился прямо перед ним. Создавалось впечатление, что внутри машины много людей. Фалькон шагнул по направлению к «сеату»; автомобиль тут же тронулся и неторопливо, без всякий суеты уехал. Фалькон даже успел разглядеть номера, прежде чем он свернул налево за отелем «Лондрес».

Из управления позвонили ему на сотовый. Дежурный сказал, что номера, переданные Кристиной Феррерой, не соответствуют синему «сеату-кордоба». Фалькон велел сообщить номера в дорожную полицию. Если повезет, машину задержат.

Он открыл ворота, загнал машину и запер их. Ему было тяжко. По телу ползли мурашки. Он стоял в патио, оглядывался и прислушивался, словно в доме могли быть грабители. Слышался отдаленный шум машин. Фалькон пошел в кухню. Энкарнасьон, его экономка, оставила в холодильнике немного тушеной рыбы. Фалькон сварил рис, разогрел рыбу и выпил бокал холодного белого вина. Он ел, глядя в странном ожидании на дверь.

После еды он сделал то, чего не позволял себе давно. Взял бутылку виски, стакан со льдом и направился в кабинет. Установил серый шезлонг из мягкой кожи, принесенный из другой комнаты, и улегся в него, пристроив на груди стакан с доброй порцией виски. Фалькона вымотали события прошедшего дня, но он знал: уснуть удастся еще нескоро. К питью виски он подошел методичней, чем к любому из своих расследований. К концу третьего стакана он тщательно обдумал новое детство Марио и трудную жизнь Себастьяна Ортеги с отцом-знаменитостью. Теперь настала очередь Инес. Но Фалькону повезло. Организм не привык к таким дозам алкоголя, и он тихо уснул, прислонившись щекой к мягкой серой коже шезлонга.

7

Четверг, 25 июля 2002 года

За ночь жара не отступила. Когда в половине восьмого утра Фалькон приехал в управление, температура на улице поднялась уже до тридцати шести градусов и воздух был удушающим, как старый режим. Фалькон задохнулся, пройдя всего-то несколько шагов от машины до офиса. Голова с похмелья была тяжелая, перед глазами мелькали странные вспышки света.

Он удивился, увидев, что за одним из столов в общем кабинете уже работает инспектор Рамирес. Когда-то Фалькон получил должность, которую Рамирес считал по праву своей, и с тех пор сомневался, что они смогут стать друзьями. Но в последние четыре месяца, снова приступив к службе, Фалькон начал лучше ладить с заместителем. Дело в том, что, пока он был отстранен от работы (после событий пятнадцатимесячной давности Хавьер надолго впал в глубокую депрессию), Рамирес узурпировал руководящую должность, но очень скоро понял, что терпеть не может руководить и командовать. Да еще нести ответственность за других! Нет, характеру Рамиреса претило подобное напряжение. Он, честно говоря, и сам понимал: нет у него творческой жилки, необходимой для проведения любого расследования. К тому же нрав у него был вспыльчивый. В январе Фалькон начал понемногу работать. К марту его вновь назначили старшим инспектором, и Рамирес первый это приветствовал. Напряжение внутри следственной группы спало. Фалькон и Рамирес даже обращаться друг к другу стали неофициально.

– Боже мой! – удивился Рамирес. – Что с тобой случилось?

– Buenosdias,[11]11
  Добрый день (исп.).


[Закрыть] Хосе Луис. День вчера выдался нелегкий, – сказал Фалькон. – Я опять сдружился с виски. Как там в больнице? – Хавьер со страхом задал этот вопрос: дочь Рамиреса была тяжело больна.

Рамирес смотрел на него из-за своего стола. Хавьер испытал головокружительное чувство, словно заглядывал в две пустые, темные лифтовые шахты, ведущие прямо к боли и невыносимой неизвестности.

– Я не спал, – сказал Рамирес. – Впервые за тридцать лет ходил к утренней литургии и покаялся в грехах. Молился усердней, чем когда-нибудь в жизни, но этим ведь ничего не изменишь, правда? Это моя епитимия. Я должен наблюдать страдания невинного ребенка. – Он вздохнул и положил голову на руки. – Ее оставили еще на четыре дня, чтобы сделать анализы, которые делают только при подозрении на самые страшные болезни – рак лимфы и лейкемию. Врачи понятия не имеют, в чем дело. Хавьер, ей тринадцать лет, тринадцать!

Рамирес прикурил сигарету и затянулся, обхватив рукой грудь, как будто не давал себе рассыпаться. Он говорил про анализы так, будто уже признал, что она серьезно больна. Будто подтвердил для себя страшный диагноз. Он привычно произносил жуткие термины, от которых Фалькона дрожь продирала: химиотерапия, тошнота, выпадение волос, разрушение иммунной системы, риск заражения. В воспаленном воображении Фалькона промелькнули кадры – дети с огромными глазами, безволосые хрупкие черепа, обтянутые кожей.

Сигарета вдруг показалась Рамиресу мерзкой, он раздавил ее и припечатал колечко дыма к колену. Как будто дым был в ответе за здоровье его ребенка. Фалькон принялся утешать коллегу: это всего лишь анализы, надо держаться и верить в лучшее. Предложил Рамиресу свободный график, чтобы тот мог уходить со службы в любое время. Однако Рамирес замотал головой и попросил загрузить его работой. Это единственное, что отвлекает от бесконечных мыслей. Фалькон привел его в кабинет, принял еще две таблетки аспирина и вкратце рассказал о смерти супругов Вега.

Перес и Феррера появились сразу после восьми. Два других члена команды, Баэна и Серрано, обходили дома. Фалькон решил наступать с двух сторон Он проведет обыск дома Веги, а Рамирес тем временем займется его компанией. Поедет в офис и опросит руководителей объектов и бухгалтера, наведается на все стройки. Кроме того, необходимо найти пропавшего садовника Сергея и постараться разжиться информацией о тех русских, которых Пабло Ортега видел возле дома Веги шестого января.

– Где нам искать Сергея? – спросил Перес.

– Для начала можешь узнать, работают ли русские и украинцы на стройплощадках Веги, и поговорить с ними. Они тут все друг друга знают.

– Если верить словам Васкеса, нам потребуется ордер на обыск офиса Веги.

– А мы не получим его, пока не докажем наличие подозрительных обстоятельств. Придется дожидаться результатов вскрытия, – сказал Фалькон. – Кто-то из членов семьи Лусии должен опознать трупы, так что надо ехать к Кабелло. Заодно покажу им обрывок фотографии, который мы нашли в жаровне.

– Пока ордер не получен, мы должны рассчитывать на любезность сеньора Васкеса? – спросил Рамирес.

– Да, ведь он сам предложил мне поговорить с бухгалтером Веги, – ответил Фалькон и обратился к Феррере: – Выяснилось, что это были за номера?

– О каких номерах речь? – поинтересовался Рамирес.

– Вчера вечером кто-то, почти не скрываясь, ехал за мной на синем «сеате-кордоба».

Феррера позвонила в дорожную полицию и доложила:

– Номера сняты с «фольксвагена-гольф», стоявшего в Марбелье. Больше никаких сведений.

Для обыска дома Веги Фалькон выбрал в напарники Ферреру. Кристина Феррера одевалась намеренно скромно, не пользовалась косметикой, не носила украшений, если не считать таковым нательный крест на цепочке. У нее было широкое, плоское лицо, а нос казался островком спокойствия в толчее веснушек. Внимательный и несуетливый взгляд карих глаз. Невысокая, почти хрупкая, она тем не менее производила впечатление человека, исполненного несгибаемой внутренней силы. Рассматривая фотографии кандидатов, Рамирес даже не задержал взгляда на ее лице, но любопытство Фалькона было задето. С чего вдруг бывшая монастырская послушница решила пойти служить в отдел по расследованию убийств? На собеседовании Кристина ответила на этот вопрос не задумываясь: она хочет стоять на стороне Добра и биться со Злом. Рамирес предупредил, что убийства никак не связаны с теологией. Они алогичны по сути – результат сбоев и коротких замыканий в общественном механизме; ничего общего с битвой небесных колесниц.

– Старший инспектор спросил, – объяснил Кристине Рамирес, – по какой причине женщина, которая хотела служить Богу, пошла служить в полицию Кадиса, а теперь мечтает работать в отделе по расследованию убийств.

Кристина сделала вид, что не замечает сарказма в его словах:

– Я наивно полагала когда-то, что делать добро, приносить пользу можно если не служа Богу, то служа людям. Однако десять лет на улицах Кадиса показали мне, в чем истинная причина Зла, и я пришла к вам.

Фалькон хотел сию же минуту объявить, что принимает ее в отдел, но Рамирес продолжал расспрашивать:

– Почему вы отказались от своего призвания?

– Я встретила мужчину, инспектор. Забеременела, мы поженились, и у нас двое детей.

– Именно в таком порядке? – уточнил Рамирес, и Феррера кивнула, не отводя карих глаз от его лица.

К тому же падший ангел! Христова невеста нашла себе более земное призвание. Фалькон утвердился в своем решении. Перевод из полиции Кадиса оказался делом затяжным, зато за несколько дней работы Кристины в отделе Хавьер убедился, что сделал правильный выбор. Даже Рамирес теперь приглашал Ферреру на чашечку кофе. Впрочем, раньше он вряд ли бы был так внимателен к скромнице Кристине – лишь после того, как дочь Рамиреса заболела неизвестной болезнью, тот понял, что ищет скорее духовной пищи, а не плотских радостей, за которыми обычно охотился среди судейских секретарш, кокеток в барах и продавщиц. Фалькон подозревал, он и проститутками порой не брезговал…

Феррера вела машину. Они молча ехали к Санта-Кларе. Фалькону нравилось, что Феррера не страдает столь свойственной андалузцам говорливостью. Он умышленно заставлял себя не сосредоточиваться на предстоящем деле. Если позволить мыслям медленно блуждать по кругу, можно неожиданно выйти к неординарным идеям. Насколько кризис меняет мужчин, – рассуждал он сам с собой. Рамирес пошел в церковь. Фалькона туда никогда не тянуло. В церкви он чувствовал себя обманутым. Фалькон предпочитал идти к реке, как сеньор Вега. Однако стоит признать, ее течение не всегда навевает здравые решения. Река тянет к себе, предлагая самый простой выход из положения, и тогда приходится отступать и бежать домой – утешаться стаканчиком виски.

Они подъехали к дому Веги. Фалькон с помощью пульта открыл въездные ворота. В доме все еще работали кондиционеры. Он показал Феррере места преступления, провел по дому и саду к хибарке Сергея. По пути он рассказал про обе жертвы.

Они вернулись в дом и просмотрели полицейские фотографии. Фалькон поведал, что сообщили соседи о странном умонастроении сеньора Веги, но не сделал никаких выводов о возможном убийстве или самоубийстве. Он хотел, чтобы Феррера взглянула на события с женской точки зрения, обдумала поступки Лусии Веги, представила себя на ее месте и воспроизвела ее действия.

Фалькон прошел в кабинет Веги и сел за стол под постером с корридой. Ноутбук изъяли и увезли в лабораторию. На столе остался только телефон и чуть заметный контур ноутбука. Он просмотрел список номеров в памяти телефона. Номера офиса, прямой телефон Васкеса, а также Крагмэнов и Консуэло. Возле последнего номера фамилия не значилась. Фалькон взял трубку и набрал его.

– Да… здравствуй, Василий, – по-русски произнес мужской голос с заминкой: человек явно ожидал звонка от кого-то другого.

– Ваш номер выпал в нашей грандиозной лотерее! – воскликнул Фалькон. – Рад сообщить, что вы с женой выиграли приз. Просто назовите свое имя и адрес, и я расскажу, где забрать ваш чудесный приз.

– Вы кто? – спросил мужчина. По-испански он говорил с чудовищным акцентом.

– Пожалуйста, сначала скажите ваше имя и адрес.

Трубку прикрыли рукой. На том конце звучали приглушенные голоса.

– Что за приз?

– Имя и…

– Назовите приз, – грубо сказал мужчина.

– Часы для вас и вашей…

– У меня есть часы, – рявкнул он и бросил трубку.

Фалькон пометил в блокноте: спросить Васкеса об этом номере телефона. В ящиках стола не нашлось ничего необычного. «Хеклер» забрали для проверки. Он открыл шкафы ключами, найденными днем раньше. Фалькон перебирал папки со счетами телефонной и страховой компаний, с документами из банка. Папки упирались во что-то, стоящее позади них, – это оказались переплетенный в кожу ежедневник с отрывными листами и записная книжка.

Личный ежедневник. Минимум записей. В графе «время» по большей части просто стояли кресты; все встречи были преимущественно ночными. Фалькон долистал до шестого января, там тоже нашлись отметки. Первая дневная встреча назначена в марте с «доктором А.». В июне были пометки о приемах у доктора А. и одной встрече с доктором Д. В адресном разделе Фалькон нашел фамилии нескольких врачей – Альвареса, Диего и Родригеса. Он пролистал ежедневник и понял, что доктор Р. был последним врачом, который видел Вегу. Фалькон позвонил и уговорился побеседовать с ним в полдень.

Адресов в записной книжке почти не было, только имена и номера телефонов. Имя Рауля Хименеса есть, но вычеркнуто. Фалькон листал страницы, то и дело мелькали знакомые фамилии. Многие он смутно помнил по расследованию убийства Рауля Хименеса: люди из мэрии, общественные деятели. Одно имя заставило его вздрогнуть, возвращая память в то неспокойное время. Эдуардо Карвахаль. Также вычеркнуто. Карвахаль был мертв, как и Рауль Хименес. Фалькон так и не узнал, что связывало этих людей. Зато ему удалось обнаружить, что Хименес заплатил Эдуардо крупную сумму через подставную консалтинговую фирму во время выставки «Экспо-92». К моменту гибели в автокатастрофе на Коста-дель-Соль в 1998 году Карвахаль должен был вот-вот предстать перед судом за связь с кружком педофилов.

Ортега тоже был упомянут в книжке, а последнее имя, которое бросилось в глаза, вынудило Фалькона встать и отправиться бродить по дому: ему нужно было убедиться, что на стенах не висят дорогие картины популярных мастеров. Рамон Сальгадо, один из самых известных торговцев живописью в Севилье. Его имя тоже было вычеркнуто. Возможно, «Вега Конструксьонс» вкладывала деньги в произведения искусства или покупала картины для рабочих кабинетов. Однако мелькало тревожное воспоминание о детской порнографии, найденной на жестком диске Сальгадо после того, как его жестоко убили. В этих кругах все друг друга знали, связанные золотой цепью богатства и влиятельности. Не забыть спросить о Сальгадо у Васкеса.

Русских имен в книжке не нашлось. Фалькон вернул ее в шкаф и перешел к следующему, где хранились пронумерованные коробки, набитые чертежами и фотографиями зданий. В нижнем ящике третьего шкафа лежала коробка без номера, только с надписью: eJusticia.[12]12
  Правосудие (исп.).


[Закрыть] Внутри оказались распечатки скачанных из Интернета статей, в основном на английском языке. Большинство статей помечено текущим годом, и все они так или иначе имели отношение к международной системе правосудия. Там лежали газетные статьи, посвященные Международному уголовному суду, созданному не так давно, вслед за Гаагским трибуналом,[13]13
  Международный уголовный суд (в некоторых источниках – Международный криминальный суд) – первый постоянно действующий правовой институт, в компетенцию которого входит преследование лиц, ответственных за геноцид, военные преступления и преступления против человечности. Создан Римским статутом, принятым в 1998 году. Действует с июля 2002 года. Так наз. «Гаагский трибунал» – Международный трибунал, специально созданный для расследования военных преступлений, совершенных во время военных конфликтов на территории бывшей Югославии.


[Закрыть] воинственному судебному следователю Бальтасару Гарсону,[14]14
  Гарсон, называемый ныне «честью и совестью испанского народа», снискал всемирную известность несколько лет назад, заведя дело на бывшего чилийского диктатора Пиночета. В последние годы занимается делами по международному терроризму.


[Закрыть] а также сложностям, возникающим при попытке привлечь к ответственности международных военных преступников в рамках бельгийского законодательства.

Раздался звонок в дверь. Фалькон запер шкаф и пошел открывать. В дверях стояла сеньора Крагмэн в черном льняном топе и расклешенной юбке; концы алого шелкового пояса свисали сбоку. Она держала в длинной белой руке пластмассовый термос.

– Я подумала, инспектор, что вам захочется кофе, – сказала Мэдди. – Крепкий, как варят только в Испании. Никаких американских помоев.

– Я думал, Америка совершила кофейную революцию, – пробормотал он, размышляя о другом.

– Америка пыталась, – отозвалась она. – Но ничего нельзя гарантировать.

Фалькон впустил ее и закрыл дверь, отсекая нападение немыслимой жары. Он не желал этого вторжения. Мэдди достала чашки с блюдцами. Хавьер окликнул Ферреру, но та отказалась от кофе. Они прошли в кабинет Веги и сели за стол. Мэдди курила и стряхивала пепел в блюдце. Она не пыталась начать разговор. Ее физическое, а скорее сексуальное присутствие заполнило комнату. Фалькона все еще мутило, и ему нечего было ей сказать. Он пил кофе, собираясь с мыслями.

– Вам нравится коррида? – глядя поверх его головы, спросила Мэдди, как раз когда молчание стало невыносимым.

– Раньше я часто ходил смотреть, – ответил он. – А вот теперь не был уже… год с лишним.

– Марти не любит, – продолжала она. – И я попросила Рафаэля. Мы ходили несколько раз. Я не все поняла, но мне понравилось.

– Многим иностранцам не нравится, – буркнул Фалькон.

– Меня удивило, насколько быстро я притерпелась к жестокости. Когда в шкуру быка вонзилось первое копье пикадора, казалось, такое невозможно принять. Но, знаете, это обостряет зрение. Ты не понимаешь, как размыта наша повседневная, скучная жизнь, пока не попадешь на корриду. Там все четко. Все ясно. Как будто вид крови и предстоящая смерть пробуждают в тебе атавистическую зоркость и свежесть восприятия. Когда на арену выбежал третий бык, сияние крови, бьющей из особенно глубокой раны и стекающей по ноге быка, было не просто терпимо, но и будоражило. Мы должны адаптироваться к насилию и смерти, вам так не кажется, инспектор?

– Я помню что-то вроде ритуального восторга на лицах марокканцев в Танжере, когда в праздник Айд-Эль-Кебир забивали жертвенного барана, – сказал Фалькон.

– Должно быть, коррида – продолжение тех древних ритуалов, – заметила Мэдди. – Она вызывает восторг… но здесь есть и кое-что еще. Например, страсть и, конечно… секс.

– Секс? – удивился он. Вчерашнее виски всколыхнулось в желудке.

– Прекрасные мужчины в облегающих костюмах так грациозно выступают, играют всеми мускулами перед лицом страшной опасности… возможно, смерти. Это вершина сексуальности, вам не кажется?

– Я все это вижу иначе.

– Как же?

– Я хожу на корриду смотреть на быков, – сказал Фалькон – Бык – всегда центральная фигура. Это его трагедия, и чем он отважней, тем трагедия острее. Тореро – статисты, они сообщают представлению накал, демонстрируя силу и отвагу быка, а в конце убивают его, обеспечив нам, зрителям, катарсис.

– Я американка, мне это не очевидно, – отозвалась она.

– Национальность тут ни при чем, – сказал Фалькон. – Некоторые испанские тореро тоже понимают это все иначе. Они уверены, что их задача – подавить быка, даже унизить его и продемонстрировать свою мужскую силу.

– Я это заметила, – сказала Мэдди. – Когда они дразнят быка своими гениталиями…

– Да-а-а, – нервно протянул Фалькон. – Даже на лучших аренах зрелище довольно часто превращается в пародию. В наше время нечасто увидишь греческую трагедию, скорее мыльную оперу.

– И как же нам не растерять отвагу в этом мире?

– Нужно сосредоточиться на важных вещах. Таких, как любовь. Сострадание. Честь… и тому подобное.

– Сейчас эти понятия представляются почти архаическими. Такое… романтическое средневековье, – возразила она.

Молчание. Фалькон услышал: Кристина Феррера вышла из дома и прошла за окном кабинета.

– Вчера вы сказали мне кое-что по-английски, – начал он, желая от нее избавиться.

– Не помню, – призналась Мэдди. – Вас это разозлило?

– Быть веселей. Вы пожелали мне быть веселей.

– Да, но сегодня все иначе, – сказала она. – Я вчера вечером прочла в Интернете вашу историю.

– Вы поэтому пришли сегодня утром?

– Я не собираюсь ворошить грязное белье, что бы вы ни думали о моих фотографиях.

– Честно говоря, я решил, что истории ваших объектов, причины их внутренней борьбы вас не заботят.

– Я не доискиваюсь причин. Это не имеет отношения к моей работе.

– К моей, к сожалению, имеет, причем самое непосредственное. И мне пора вернуться к моей работе, сеньора Крагмэн. Так что, если вы позволите…

В холле позвонили в дверь. Он пошел открывать.

– Простите, инспектор. Дверь захлопнулась, – извинилась Феррера, стоя на пороге.

Мэдди Крагмэн неторопливо проплыла между ними. Феррера прошла в кабинет следом за Фальконом. Он снова сел в кресло.

– Рассказывай, – велел Фалькон, глядя в окно и гадая, что было нужно Мэдди Крагмэн.

– Сеньора Вега страдала маниакальной депрессией, – сказала Феррера.

– К тому же у нее были проблемы со сном.

– Целая батарея лекарств лежит в прикроватной тумбочке ее мужа.

– Вчера она была заперта, и мы не обратили внимания…

– Например, литиум, – продолжала Феррера. – Это психотропное средство. Возможно, он пытался контролировать ее действия и сам давал ей лекарства… когда считал необходимым. Однако в ее шкафу я нашла запасной ключ от его тумбочки и припрятанные восемнадцать таблеток снотворного. Холодильник тоже наводит на мысль о навязчивом неврозе: он набит шоколадом и мороженым под завязку. Такое количество не способен съесть маленький ребенок.

– Что скажешь про их супружеские отношения?

– Вряд ли они занимались сексом, учитывая ее состояние. И потом, он пичкал жену таблетками, – сказала Феррера. – Вероятно, свою порцию секса он получал где-то на стороне… Что не мешало ей покупать бесконечное количество соблазнительнейшего белья. Этакое белье и святого заставит воспламениться!

– А о ребенке она хоть иногда вспоминала?

– Кто знает… Рядом с кроватью стоит фотография – она с сыном сразу после его рождения. Выглядит потрясающе – сияющая, красивая и гордая. Думаю, Лусия часто на нее смотрела. Фотография напоминала о женщине, которой она когда-то была.

– Послеродовая депрессия?

– Не исключено, – согласилась Феррера. – Предпочитала не выходить из дома. Под кроватью штабеля почтовых каталогов.

– Она часто оставляла ребенка на ночь в доме соседки.

– Трудно смириться с тем, что жизнь вот так утекает, – сказала Феррера. Тут ее взгляд упал на чашку со следами помады. – Этой соседки?

– Нет, другой, – ответил Фалькон, качая головой.

– Лусия не похожа на заботливую мать.

– Так что, по-твоему, здесь произошло? – спросил Фалькон.

– В доме так и веет отчаянием. Можно поверить, что Вега решил покончить с собой и был вынужден убить жену, чтобы избавить ее от страданий.

– А зачем сворачивать ей челюсть?

– Чтобы она отключилась.

– Для чего такая жестокость? Наглотавшись всех этих таблеток, она скорее всего и без того была в отключке, – не согласился Фалькон.

– Возможно, он ударил жену, пытаясь пробудить в себе ярость и желание убивать.

– А может быть, она услышала звуки предсмертной агонии мужа и застала убийцу врасплох. И с ней пришлось расправиться, – сказал Фалькон.

– Где блокнот, в котором сеньор Вега написал записку?

– Хороший вопрос. Его не нашли. Но он мог написать и на старом клочке бумаги, завалявшемся в кармане халата.

– Кто купил очиститель для труб?

– Горничная не покупала, – ответил Фалькон.

– Известно, когда его купили?

– Нет. И если он куплен в супермаркете, проследить покупку вряд ли удастся.

– Похоже, в ту ночь сеньора Вега, как обычно, была одна и решила себя побаловать. Она много времени проводила в одиночестве и по части баловства была большой мастер.

– Душевная болезнь обрекает человека на одиночество, – назидательно произнес Фалькон.

– У нее была коробка любимых видеокассет и компакт-дисков. Все про любовь. Один диск еще торчит в проигрывателе. Позвонила соседка, значит, за ребенком присмотрят. Никаких обязательств. Когда муж вернулся домой?

– Говорят, он обычно приезжал довольно поздно… около полуночи.

– Все сходится: в дом, где тебя не ждут, возвращаться не торопятся, – сказала Феррера. – Сеньора Вега, вероятно, услышала звук подъезжающей машины… нет, не за этими окнами. Значит, она услышала, как муж заходит в дом из гаража. Остановила фильм и побежала наверх, оставив тапочки. Потом Вега лег рядом с ней…

– Откуда ты знаешь, что он лег? На снимках подушка не смята.

– Но покрывало и одеяла откинуты… Выходит, он собирался ложиться…

– И что-то его отвлекло.

– Нельзя ли узнать в телефонной компании, не звонил ли кто-то еще после соседки?

– Можешь заняться этим, когда вернемся.

– На фотографиях с места преступления есть еще одна странность: часы на руке мертвеца надеты циферблатом наружу, но, судя по фотографиям сеньора Веги, что я видела в доме, он всегда носил их циферблатом внутрь.

– И что из этого следует?

– Они перевернулись, пока он бился перед смертью или боролся с убийцей, – сказала Феррера. – Или соскочили с руки и были надеты обратно тем, кто не знал, как их носит Вега.

– Зачем кому-то это делать?

– Ну… если они соскользнули во время борьбы с убийцей, который хотел инсценировать самоубийство, то понятно – зачем.

– Какой у них ремешок?

– Не ремешок, металлический браслет, он легко может расстегнуться во время борьбы и так же легко переворачивается, так что…

– Поздравляю, Феррера! Отличные наблюдения, – сказал Фалькон. – Может быть, они и не помогут поймать убийцу, зато указывают на странные обстоятельства на месте преступления. Теперь нам всего лишь остается найти неопровержимое доказательство, которое убедит судебного следователя Кальдерона, что нужно заводить дело. Известно, что сеньор Вега сжигал в саду разные бумаги. О чем это тебе говорит?

– Он избавлялся от документов, готовился к чему-то.

– Это были личные бумаги, письма и фотографии, они его сильно расстраивали.

– Значит, он не хотел, чтобы их нашли. Раньше прятал, а теперь…

– Если бы ты на месте сеньора Веги захотела что-то спрятать, куда бы ты это положила?

– Здесь, в доме: либо в кабинете, либо в мясницкой комнате.

– Кабинет я обыскал, – сказал Фалькон.

Они пошли в комнату за кухней. Феррера включила резкий неоновый свет. Фалькон обошел деревянный разделочный стол, натягивая резиновые перчатки. Они открыли первый холодильник, и Фалькон начал выкладывать куски мяса. Когда все было вынуто, Феррера нырнула в темные морозные недра с фонариком в зубах и с широким ножом – отскребать лед. В дальнем углу второго холодильника нашлось то, что они искали. Пластиковая упаковка, вмороженная в лед. Феррера достала ее. Они вернули мясо на место.